Труд земледельца — древний труд,
И без него земля — лишь прах.
Не зря кормильцами зовут
Крестьян на многих языках.
Хоть скромен он, но был воспет
Не раз в былые времена.
Труд земледельца… Сколько лет
О нем скучала целина!
Пусть не всегда он плодовит —
В природе очень много бед:
То град, то холод норовит
Порой свести его на нет.
Все ж он у нас могучим стал,
Ему и слава и почет.
Где серебром ковыль сверкал,
Там хлеба золото течет.
Источник счастья и наград,
Тобой сама земля горда,
Труд земледельца — старший брат
Индустриального труда.
Тишина — ты лучшее
Из всего, что слышал.
…Нет. Мне всего
страшнее тишина,
Уединенья согнутые
плечи.
И если хоть строка моя
одна
Находит место
В сердце человечьем,
То этим я обязан лишь
тому,
Что, тишины боясь, как
омертвенья,
Мой молодой герой
стихотворенья
В степи лучом
раскалывает тьму.
На нем в мазуте
ватничек помятый,
Но две звезды глядят
из-под бровей.
Его душа поэзией богата,
И дай мне, бог,
Раскрыть ее полней.
Спускается солнце над
степью,
Кончается день
трудовой…
Колодника ржавые цепи
Нашел тракторист
молодой.
Застыли в молчанье
ребята,
Кому-то глазами грозя.
И кто-то сказал:
— Маловато
Мы ныне вспахали,
друзья…
Всю ночь пустовали
палатки,
Не теплился свет в
фонаре,
Но плугов стальных
отпечатки
Упорно тянулись к заре.
На кауром в лунном
дыме
Едет Маша-егоза,
Под ресницами
большими
Задремала бирюза.
От луны земля лоснится,
Воздух пахнет бороздой,
Дремлет Маша,
Маше снится
Звон пшеницы яровой.
Снится хор на сельской
сцене,
Рослый тополь у окна.
Снится, с помощью
антенны
Площадь Красная
слышна.
Снится праздник в день
осенний,
Вкусно пахнет пирогом,
Входит счастье к Маше
в сени.
Черный чуб под
козырьком.
Осторожно конь ступает
И уздечкой не звенит,
Ибо знает, понимает,
Что его хозяйка спит,
Что устала за день
Маша,
Облетая весь район…
День и ночь бригада
пашет,
Чтоб свершился Машин
сон.
По рации передавая
сводку,
Кричал радист Божко,
шинель надев,
— Я — «свет»!.. Я —
«свет»!..
Чертовская поездка.
Сегодня ночью
завершаем сев.
Да!.. Да!..
Я говорю: сегодня ночью.
Вы слышите?!
Еще понять молю,
Что я вас очень,
более, чем очень,
Вы слышите,
Наташенька,
— люблю!
Гроза устала огрызаться.
Победоносный луч
струится.
Как хорошо на сердце,
братцы,
Когда в степи звенит
пшеница.
Она звенит о чем-то
главном,
О чем-то самом
сокровенном, —
О том, что в мире этом явно
Уходит старое со
сцены.
Что молодеют наши
годы.
Что где любовь, там нет
покоя.
Что наших дней
живые воды
Цветы грядущего
напоят…
Звенит высокая пшеница!
…И вижу берег очарованный,
И очарованную даль…
Я ошибался, дорогая,
И был наивней простака,
Когда считал, что в каравае
Всего лишь дрожжи и мука.
В нем дождь и снег,
И луч багряный,
Печаль и радость,
Пот и сталь,
Любовь,
И музыка баяна,
И очарованная даль.
М и х а и л П о д г о р н о в — старший горновой доменного цеха.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а — его мать.
Ф е н я — крановщица.
К а л а б у х о в А ф а н а с и й Я к о в л е в и ч — мастер доменного цеха.
В е р о ч к а — его дочь.
М а к с и м К а р л ы х а н о в — горновой.
В а с и л е к — электрик.
Г о р б а ч е в А л е к с е й П е т р о в и ч — начальник доменного цеха.
П о ч т а л ь о н — девушка лет 17—18.
Действие происходит в наши дни, на Урале.
Комната старшего горнового доменного цеха Михаила Подгорнова. Две двери: одна входная, вторая на кухню. Окна выходят на уличную магистраль. Мебель нагромождена беспорядочно, и ее явно много для одной комнаты: шифоньер, швейная машина, диван, кровать, буфет, большое трюмо. На тумбочке — радиоприемник.
Ф е н я (в распахнутое окно). Скорее приезжай, Миша, ладно? Лучше автобусом. Что? Не слышу. (Машет ему рукой и закрывает окно. Подходит к зеркалу. Прихорашивается).
Неслышно входит Василек.
В а с и л е к. Подтверждаю: красивая!..
Ф е н я (резко оборачивается). Ну тебя, напугал…
В а с и л е к (подает руку). Здравствуй, Феничка, здравствуй! Почему дома сидишь? На улице благодать, как в Крыму.
Ф е н я. Ты там был?
В а с и л е к. Пока еще не был, но представляю. Не веришь? Посмотри в окно: солнце, цветы душистые, музыка. Птиц налетело со всяких стран тьма-тьмущая.
Ф е н я (смотрит в окно). Обыкновенные воробьи.
В а с и л е к. Что ты! Они же поют! (Посмотрел в окно). Михаил-то где?
Ф е н я. Поехал в жилотдел. Мы уже год как в очереди стоим на новую квартиру. И все обещают. Недавно сообщили, что твердо решено дать нам двухкомнатную квартиру по проспекту Металлургов. И опять ничего не вышло. Говорят, какая-то раззява пропустила в списках нашу фамилию.
В а с и л е к. Безобразие! (Ходит по комнате).
Ф е н я. Представляешь, Василек, а мы уже мебель купили…
В а с и л е к. Вижу. Вроде, как в комиссионном.
Ф е н я. И ничего, как будто, лишнего.
В а с и л е к. Михаил — хозяйственный муж. Ему бы помощником начальника по быту.
Ф е н я. Подожди, женим тебя — тоже станешь разбираться в хозяйственных делах. Да ты садись. Не люблю, когда мечутся из угла в угол…
В а с и л е к. Мышцы ног тренирую, квалификацию не хочу потерять.
Ф е н я. Чемпионом будешь.
В а с и л е к. А некоторым своих трудов не жалко. Кружок перестали посещать.
Ф е н я. Еще что?
В а с и л е к. Подводят своих партнеров.
Ф е н я. Еще что?
В а с и л е к (подходит ближе). Феничка, скоро будет городской смотр самодеятельности. Мы с тобой — ведущая пара. Как ты этого не понимаешь?
Ф е н я. Ты сам это все придумал?
В а с и л е к. И Елена Ивановна, и я сам, и все кружковцы возмущаются.
Ф е н я. Возмущаются?
В а с и л е к. Как только вышла замуж — перестала ходить в клуб.
Ф е н я. Да… (в раздумье), а ведь я, Василек, по правде говоря, соскучилась…
В а с и л е к. Ну и приходи. Плюнь на Мишку и приходи. Или боишься?
Ф е н я. Не из пугливых.
В а с и л е к. Вижу, если за Мишку рискнула выйти.
Ф е н я. А я без всякого риска…
В а с и л е к, Рассказывай… Кого-кого, а Мишку мы знаем вдоль и поперек…
Ф е н я. Не меньше твоего к нему приглядывалась.
В а с и л е к. Не с того боку. Тебе, знаешь, какой парень нужен был?
Ф е н я. Какой?
В а с и л е к. Вроде меня. Помягче и поинтересней. Чего смеешься? Вы же оба петушистые. Еще годик поживете и драться начнете. Верно!
Ф е н я. Типун тебе на язык! Миша у меня молодец, вот и все. Посмотрим, какую ты себе кралю отыщешь.
В а с и л е к. Тебя консультантом приглашу.
Ф е н я. С удовольствием… Ну, как там: много без меня новых танцев разучили?
В а с и л е к. Ты, наверное, и старые-то позабыла?
Ф е н я. Как сказать!
В а с и л е к. Проверим. (Становится в пару). Второй выход из уральского перепляса. (Напевают и лихо пускаются в пляс).
Входит пожилая женщина с чемоданом и хозяйственными сумками. Феня быстро отскакивает от Василька.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Извиняюсь, не скажете, где проживает Подгорнов Михаил?
Ф е н я (смущенно). Миша Подгорнов? Здесь проживает.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Здесь?
Ф е н я. Василек может подтвердить.
В а с и л е к. Точно, мамаша.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (подозрительно осматривает комнату). Вот как! Где ж он? На работе?
Ф е н я. Кажется, да…
В а с и л е к. Что вы, собственно, хотите, мамаша?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (с достоинством). Не гневайтесь, молодой человек, я, собственно, его мать.
В а с и л е к. Тогда все в порядке. (Заторопился.) Ох, меня заждались на репетиции. Бегу! До свидания, Феня. Всего хорошего, мамаша (уходит).
Ф е н я (к Степаниде Матвеевне). Что же вы стоите?.. Садитесь, пожалуйста, будьте, как дома.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (снова осматривает комнату). Не пойму: общежитие тут или что?
Ф е н я. Почему общежитие? Это Мишина комната. Там (показывает на дверь) общая кухня…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. А вы, извиняюсь, кем тут будете?
Ф е н я (в нерешительности). Я… знакомая его… Да вы садитесь, Миша скоро придет…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Спасибо. У родного сына сама как-нибудь найду уголок. (Пауза.) Это что же у него постоянное или временное местожительство?
Ф е н я. Конечно, временное.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Похвалялся, будто из двух комнат квартиру получил…
Ф е н я. К сожалению, пока не получил.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Ну, вот я и собралась. Думаю, недельки две поживу, помогу устроиться…
Ф е н я. Гостите дольше, Миша будет рад.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Что это ты, милая, все за моего сына расписываешься. По доверенности или родня какая?
Ф е н я. К слову пришлось…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вот как? Не люблю, когда посторонние в семейные дела встревают.
Ф е н я. Извините. (Идет к приемнику, настраивает. Пауза.)
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (раздевается, домовито распаковывает свои сумки, узелки). Где, говоришь, у него кухня-то?
Ф е н я (показывает на дверь). Там. Только мы ею редко пользуемся. Здесь штепсель есть и электрическая плитка.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (оглядывает Феню с ног до головы). Кто же это «мы»?
Ф е н я (берет из гардероба жакет). В конце концов, нечего меня допрашивать.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Ишь ты какая! С перцем…
Ф е н я. Такая уродилась. До свидания. (Направляется к выходу. В дверях сталкивается с Михаилом).
М и х а и л. Феня, ты куда?
Ф е н я. В магазин.
М и х а и л (задерживает ее). Подожди, вместе сходим. (Заметил в глубине комнаты мать). А это кто? Маманя? (Бросается к ней, обнимает). Вот неожиданность!
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Здравствуй, соколик мой ненаглядный. Здравствуй. Еще подрос… Вылитый отец! (Заплакала).
М и х а и л. Зачем же плакать, маманя?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не привелось ему, Андрею Григорьевичу, увидеть тебя в полном возрасте, порадоваться на своего молодца…
М и х а и л. Ничего не поделаешь, мамаша. Ну, как там наши поживают?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Хорошо. Не жалуются… Дарьюшка поклон передавала и племянники кланяются…
М и х а и л. Спасибо. Я, маманя, по правде говоря, думал, что до весны ко мне и не приедешь…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Здоровье плохонькое у меня стало. Ревматизм донимает. А там у нас, как на грех, дожди да дожди. Думаю, может, тут полегче будет…
М и х а и л. Что за разговор! У нас ведь Южный Урал. Южный климат! (Пауза). Телеграмму нужно было дать, маманя. Встретил бы с машиной…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Послала. Неужто не получил?
Входит девушка-почтальон.
П о ч т а л ь о н. Подгорнову Михаилу… Распишитесь.
М и х а и л (берет телеграмму, расписывается). Спасибо, оперативно работаете…
П о ч т а л ь о н (смеется). Служим народу, тем более доменщикам.
М и х а и л. Может, я сталевар?
П о ч т а л ь о н. Читаем газеты, товарищ Подгорнов. (Уходит).
М и х а и л (кладет телеграмму на стол). С промежуточной станции бесполезно посылать. Ну что ж, хорошо, мамаша, что приехала. Правда, тесновато, с новой квартирой пока не получается.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Для одного чем не квартира?
М и х а и л. Для одного, конечно. (Делает знаки Фене). С Феничкой вы, наверное, познакомились?
Ф е н я. Познакомились. (Пытается уйти). Я пошла в магазин…
М и х а и л. Подожди, Феня, чего торопишься?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Зачем девушку задерживаешь? Может, дома ее ждут, может, еще дела какие у нее есть.
М и х а и л. Феня, ты разве ничего не рассказывала? Мамаша, это моя жена.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Жена? Вот как! Спасибо за подарок, сынок…
М и х а и л. Мамаша, да ты что, обиделась?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не грешно было бы с матерью посоветоваться.
М и х а и л. Откуда я знал, когда ты приедешь? И ничего плохого не стряслось. С Феней мы давно дружим. Вместе в ремесленном учились, сейчас в одном цехе работаем.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. То-то мне Дарьюшка болтала, а я все не верила ей.
М и х а и л. С контролем, значит, приехала?
Ф е н я (пытаясь пройти к двери). В общем, Миша, я пошла.
М и х а и л (удерживает ее). Феня, не дури!
Ф е н я (Михаилу). Спасибо, не ожидала.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Ты, что парень, расшумелся, что она тебе, полюбовница? (Берет Феню за руку). Ставь, милая, чайник, у меня тут шанежки есть, пирог, варенье клубничное…
М и х а и л. Спасибо, маманя, я обедал.
Ф е н я (Михаилу). Мать с дороги.
М и х а и л. А? Правильно, извини, мамаша. Мы сейчас. (Берет сумку). Феня, пошли в магазин.
Ф е н я. Нет, раздумала.
М и х а и л. Как знаешь… (Уходит).
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вот и ладно, мы с тобой тут по хозяйству займемся.
Та же комната, но выглядит уютнее: на диване коврик, на окнах и дверях шторы. Степанида Матвеевна гладит костюм. Стук в дверь.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Кто там?
Входит Максим.
М а к с и м. Здравствуйте. (Удивленно). Вы, наверное, мамаша Михаила?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Да.
М а к с и м. Вот здорово. Давно приехали?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вчера.
М а к с и м. Миша тут хвалился, что вы обязательно должны в гости приехать.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Так, бедный, и не дождался. С горя, должно, и женился.
М а к с и м. Зачем — с горя. Феня — девушка хорошая, любит Михаила…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Все-таки не такое уж спешное дело, мог бы подождать родную мать, посоветоваться…
М а к с и м. Ну, мамаша, это только в старину бывало: три года сватаются, пять лет за приданое торгуются, а там, глядишь, и зубы у невесты выпали.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Пустые слова. Ты ее, старину-то, видал?
М а к с и м. Читал. Потом в кино показывали…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. В кино? Старина-то она, парень, тоже была разная — и плохая и хорошая. Плохое — не бери.
М а к с и м. Дело молодое, мамаша, полюбилась — вот вам и совет. Михаил не приходил со смены?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вы в разных цехах, что ли?
М а к с и м. Цех у нас, мамаша, побольше другого завода. А работаем мы на разных печах. Феня тоже не приходила?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Тебе обоих, что ли, нужно?
М а к с и м. Обоих.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Нет, не приходила.
М а к с и м. Жаль, жаль. (Мнется). Передайте Фене, что Максим, это я, значит, заходил, ее спрашивал.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Мише что передавать?
М а к с и м. Ему большой привет…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вот как? Передам. Только другим разом, парень хороший, свиданье назначайте без меня.
М а к с и м. Это мамаша, деловое, по комсомольской линии.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Знаем ваши линии да углы…
М а к с и м. До свиданья, мамаша. (Уходит).
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (поставила подогревать утюг, подходит к приемнику). Какие новости на белом свете?
Г о л о с д и к т о р а. Доменщики завода добились новых успехов. В июле они достигли рекордного коэффициента использования полезного объема печи. Впереди идет смена мастера Пирожкова, старший горновой Михаил Подгорнов.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (присела у приемника). Вот как! Наши, подгорновские, не подведут.
Г о л о с д и к т о р а. В цехе широко применяется кислородное дутье. Правда, еще не все мастера успешно освоили это новаторское начинание. В цехе организуются школы по передаче передового опыта.
Стук в дверь.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (приглушает приемник). Кто там?
Входит Василек.
В а с и л е к (увидел Степаниду Матвеевну, попятился к двери). Э-э-э… здравствуйте…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Насмелился, так заходи. (Пробует утюг — холодный. Выключает и снова включает вилку).
В а с и л е к (подходит к утюгу). Не работает? Разрешите.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не испортишь?
В а с и л е к. Как-нибудь электриком доменного цеха держат…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (подает утюг). Поворожи, если соображаешь.
В а с и л е к (быстро отвинчивает гайки, снимает крышку утюга). Пара пустяков, (Исправляет). Миша дома?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Может, тебе Феня нужна?
В а с и л е к. Собственно, и Феня нужна.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не пойму я вас, ребята. Феня — замужняя женщина, об семье думать должна, а вы сбиваете ее с толку. Один за другим являетесь…
В а с и л е к. Разве уже кто был?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Опаска у меня, как бы кто не объявил вам благодарность…
В а с и л е к. Что вы, мамаша. У нас с Феней деловой контакт. По клубной линии. Понимаете?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вот как? Еще одна линия…
В а с и л е к (собирает утюг, включает). Готово. С гарантией.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (выждав, пробует пальцем). Скажи на милость, шипит. Ну, спасибо тебе.
В а с и л е к. На здоровье (откашливается). Я вас, мамаша, попрошу, как Феничка придет…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (перебивая). В другом месте назначайте свидания, молодой человек…
В а с и л е к. Как вы, мамаша, не понимаете простых вещей.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Понимаю, что нужно.
В а с и л е к. Ну, до свидания. (Идет, в дверях сталкивается с Михаилом).
М и х а и л. Василек, куда ты? Подожди.
В а с и л е к. Позже зайду. Тороплюсь на репетицию.
М и х а и л (к матери). Зачем он приходил?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Кто его знает? Ты уж сам гляди…
М и х а и л. Феня не приходила?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Нет.
М и х а и л. Пора бы.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Садись покушать.
М и х а и л. Подожду Феню.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (подает отглаженную сорочку). Переодень. Жену имеешь, а в замусоленной рубашке ходишь.
М и х а и л (берет сорочку, переодевается). Когда же ей? Она работает. Крановщицей в цехе.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Специальность? Или так себе?
М и х а и л. Ничего. Одинокому жить можно.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Молодая еще, может, повышение будет.
М и х а и л. Ни к чему это, кому нужны ее гроши? На свои заработки я могу…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Большие заработки — не велика беда. Дарьюшке маленько помоги, детей пять душ — всем кушать нужно.
М и х а и л. Я это к примеру.. Помогу, конечно, и Дарьюшке. А насчет Фени я решил: пусть уходит с работы… Зарабатывает какие-то гроши.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Погоди, миллионер какой. Детей пока нет у вас, чем же она будет заниматься?
М и х а и л. Чем угодно. Предположим, пойдет в кружок кройки и шитья.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Тоже не лишнее. Только заводскую специальность не мешай ей получить.
М и х а и л. Ремесленное училище окончила и хватит. Во всяком случае, на мои заработки…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Да ты что, сынок, все заработками своими козыряешь…
М и х а и л. Я, мамаша, не ворую, живу аккуратно, деньги зря не транжирю. На «Победу» в очереди стою. Видишь, мебель закупаю в новую квартиру..
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. С квартирой заворожка какая вышла?
М и х а и л. Ордер уже был на руках, а теперь строителям отдали.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. По мне, так и эта комната на двоих вполне подходящая…
М и х а и л. Не скажи, мамаша, наши ребята получили шикарные квартиры, но мне, мамаша, по нутру больше отдельный домик, сад, огород можно завести.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Похвально.
М и х а и л. Своих деньжат накопил, ссуду дадут, материалами помогут — только бы взяться.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Ну и возьмись, по-молодецки…
М и х а и л. Феню никак не собью. К хозяйству никакого интереса нет. Вот в чем дело…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Свой домишко — дело полезное, особо к старости, но хлопот много. Без привычки в тягость пойдет. Ты приглядись сначала, как добрые люди это делают. Да и Фене надо на деле убедиться… А может, у нее какие другие соображения есть?
М и х а и л. Какие там у нее соображения? Все еще ветер в голове.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. В семейных делах, Миша, соображение, ой, как нужно! Выдержка полагается.
М и х а и л. Поздно учить меня, маманя.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Почему же поздно? У меня вас пятеро, ты самый младшенький, а я всех учила. Хочу, чтоб мои дети жили справедливо, чтоб люди не показывали пальцем на меня.
М и х а и л. За меня краснеть не приходится…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а Спасибо на этом. По радио тут сейчас сказывали о тебе, о твоих заводских делах. Хвалю, сынок, честная работа — главное в жизни.
М и х а и л. Тысячи тонн даем сверх плана.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Государство, сынок, в долгу не останется.
М и х а и л. Зачем же вчера конфузила перед Феней?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. А как ты думал? Мать не успела ступить на порог, ты ей сурприз — вот моя жена, и вот как я ею командую. Не по-людски это, сынок.
М и х а и л, Ничего особенного я ей не сказал.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Доведись на другую, так она бы тебе скандал учинила…
М и х а и л. Заупрямилась…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. И ее не хвалю. Прямо тебе в глаза скажу: не понравилась. Может, потом и приглянется. У нас, у старых людей, это бывает, а сейчас не понравилась.
М и х а и л. Чем же?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Сам рассуди: все же мать приехала, а она ни так, ни этак ко мне не обращается. Родители-то у нее где?
М и х а и л. Нет у нее родителей. В войну погибли, а ее с юга эвакуировали на Урал с детским домом.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Зачем сразу не сказал? Теперь, сынок, ты ей и за мужа и за родителей приходишься. Самое худое дело сиротку обидеть.
М и х а и л. А говоришь, не понравилась.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Главное, чтобы тебе пришлась по душе. Не мне с нею жить. По согласию жизнь идет у вас?
М и х а и л (мнется). Как бы тебе сказать?..
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Скажи матери начистоту.
М и х а и л. Феня, конечно, не плохая девушка…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Для семейной жизни этого, Миша, мало. Может, вы по баловству поженились? Бывает и такой грех.
М и х а и л. Что вы, мамаша! По согласию, конечно. И красивая, и сообразительная.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. С лица воду не пить. Подушевнее была бы.
М и х а и л. Этого у нес как раз и не хватает.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Годика два поживете — обвыкнется.
М и х а и л (возмущенно). К себе никаких замечаний не принимает, а меня контролирует.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не доверяет?
М и х а и л. Да нет, вроде, воспитывать берется. То не таких товарищей себе подобрал, то выпил много. А что я — алкоголик какой?.. Если выпил — значит, так надо…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Водка — страшный зверь. Многие беды от нее, окаянной…
М и х а и л. Не в этом дело. Голова-то на плечах? Мечтаю я, мамаша, добиться мастера, изучить домну, по-настоящему.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Хвалю, сынок, хвалю…
М и х а и л. Ну, иногда, значит, приходится к мастерам и к другим сведущим людям обращаться, угостить водочкой.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не без этого…
М и х а и л. Насчет меня не беспокойся, не промахнусь. Ты мне помоги обломать Фенино упрямство. По правде сказать, ждал твоего приезда, а не писал потому, что хотел сразу в новую квартиру… А вот вышло как-то нехорошо, неудобно даже.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Ну, не баре какие, разместимся пока и в этой.
М и х а и л. Вот именно, пока. А с Феней поговори, пожалуйста, маманя…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Поговорю. Мой совет тебе, Миша: не укрывайтесь друг от друга, не копите злость, чтобы потом большой разладицы не вышло. Другой раз и ты смолчи.
Входит Феня.
Ф е н я. В комитете комсомола задержалась. Интересные разговоры были. (К Степаниде Матвеевне). Меня никто не спрашивал?
М и х а и л (оскорбленно). Мою мамашу зовут Степанидой Матвеевной, если матерью не хочешь называть.
Ф е н я. И тебе не стыдно этим попрекать меня?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Сердце, Миша, само подскажет, что и как сказать (к Фене). Заходил к тебе, Феня, Василек и еще парень какой-то чернявый.
Ф е н я. Наверное, Максим.
М и х а и л. В комитете, говоришь, разговоры были интересные? О чем, если не секрет?
Ф е н я. Об учебе. В техникум на вечернее отделение советуют поступать.
М и х а и л. Я думал, что-нибудь новенькое.
Ф е н я. Почему бы не поступить? Мы с Максимом решили поступить, и тебе бы не лишнее.
М и х а и л. Хватит с меня, научился.
Ф е н я. Да ты что, с умом?
М и х а и л. Ты только не горячись, Феня.
Ф е н я (горячо). Откуда ты взял, что я горячусь?
М и х а и л. Мало разве понавыпускали благородных девиц со всякими дипломами, а они и по цеху-то не знают, как ходить.
Ф е н я. Как хочешь, я буду поступать в техникум (убегает).
М и х а и л. Феня, погоди, не чуди, Феня! (Уходит вслед за ней).
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (убирает со стола нетронутый обед). Дети, как есть дети. Веничком бы березовым по мягким местам.
Клуб металлургов. Комната для кружковых занятий, шкаф с музыкальными инструментами, пианино. В углу письменный столик, телефон. Стук. Никто не отвечает. Входит Феня.
Ф е н я (у двери). Елена Ивановна, можно? (Оглядывается). И здесь ее нет. Подождем. (Подходит к столику. Звонок телефона. Феня берет трубку). Клуб металлургов. Здравствуйте, Елена Ивановна. Кто ожидает? Кроме меня, пока никого. Вы скоро? Хорошо я подожду. (Кладет трубку, подходит к пианино, играет вначале стоя, одной рукой, затем садится и с увлечением играет и поет).
Незаметно входит Горбачев. Внимательно слушает. Феня неожиданно обрывает игру, закрывает крышку пианино.
Ф е н я. Это вы, Алексей Петрович?
Г о р б а ч е в. Поздравляю, Подгорнова, поздравляю.
Ф е н я (смущенно). Что вы?
Г о р б а ч е в. Вы по-настоящему талантливая девушка.
Ф е н я (с иронией). Конечно, талант.
Г о р б а ч е в. Я вас знаю по отличному исполнению народных танцев, а в вокале первый раз слышу, и прямо скажу, без комплиментов: хорошо.
Ф е н я. Вы шутите, Алексей Петрович?
Г о р б а ч е в. Вполне серьезный разговор. Непоющий человек очень многое теряет, в душе у него, по-моему, не хватает каких-то красок. А не поет он часто не потому, что не умеет.
Ф е н я. Почему же?
Г о р б а ч е в. Из ложной щепетильности. Я, как вы знаете, сейчас участвую в хоре доменщиков и, говорят, усиливаю басовую партию…
Ф е н я. Вы, наверное, и раньше в художественной самодеятельности участвовали?
Г о р б а ч е в. Спортом увлекался, а петь стеснялся. Посмеялись однажды над моим слухом, после этого объявил бойкот пению. И, как потом понял, зря. Сам себя обворовывал, душу обеднял. А народ, знаете, он всегда любит песню.
Ф е н я. Для себя я люблю петь.
Г о р б а ч е в. Советую вам в хор записаться — это будет и для вас и для окружающих хорошим подарком.
Ф е н я. Спасибо, Алексей Петрович. Подумаю.
Г о р б а ч е в. Елену Ивановну не видели?
Ф е н я. Звонила из завкома. Скоро будет.
Г о р б а ч е в. Попросите ее повидаться со мной, я буду на четвертом этаже.
Входит Подгорнов.
М и х а и л. Добрый вечер, Алексей Петрович.
Г о р б а ч е в. Здравствуйте, Подгорнов. Всей семьей в клубе? Это хорошо. Что же вы не посоветуете жене в хоровой кружок записаться?
М и х а и л. Я со своими советами для нее не авторитет.
Г о р б а ч е в. Авторитет не сразу завоевывается. Кстати, сейчас ведь идут занятия на курсах мастеров.
М и х а и л. Кажется.
Г о р б а ч е в. Почему вы не на занятиях?
М и х а и л. Я пока еще не мастер, для меня необязательно посещать эти курсы.
Г о р б а ч е в. Выходит, надо сперва стать мастером, затем начинать учебу? Не те времена. Кадры теперь не так готовятся. Ладно, об этом мы еще поговорим с вами. Феня, не забудьте мою просьбу. (Уходит).
М и х а и л (Фене). О чем он?
Ф е н я. Да, пустяки. (Пауза). Миша, я тебя прошу в другой раз не повышать на меня голос, особенно при матери.
М и х а и л. От матери у меня нет секретов.
Ф е н я. В общем, я тебя прошу, а там твое дело.
М и х а и л. Ладно. Учту. Я тебя тут по всему клубу искал.
Ф е н я. Зачем?
М и х а и л. Чистяков приглашает. Он в отпуск уезжает, хотел ознаменовать.
Ф е н я (подходит к нему). Ты, кажется, уже ознаменовал? Честное слово, никогда этими выпивками не интересовалась.
М и х а и л. Феня, прошу тебя. У Чистякова такой уютный дом, никого лишнего не будет. Пойдем.
Ф е н я. Иди, если тебе интересно.
М и х а и л. Что я, холостяк?
Ф е н я. В конце концов, Михаил, можно и пойти. Дело не в этом.
М и х а и л. А в чем?
Ф е н я. В том, что не люблю бесцельной жизни.
М и х а и л. Опять философия. Какая тут цель? Товарищ уезжает в отпуск, захотелось посидеть за бутылкой вина, поговорить, потанцевать. Нельзя же автоматом жить: на работу, после смены — учеба, после учебы — лекция и снова крути пластинку.
Ф е н я. Кто же тебе советует так жить? Помнишь, когда в ремесленном учились, ты мечтал стать горновым, а мне снился мостовой кран?
М и х а и л. Я теперь без всякой мечты буду мастером.
Ф е н я. Быстрый какой выискался. У Горбачева холодком ничего не получишь.
М и х а и л. Всяких видали начальников. Этот тоже пошумит, пошумит — да и остынет.
Ф е н я. Нет не остынет. И тебе не надо остывать. Миша, давай вместе поступим в техникум на вечернее отделение.
М и х а и л. Откровенно говоря, мне сегодня об этом в Комитете комсомола тоже говорили.
Ф е н я. И что же?
М и х а и л. Я так думаю: пока другие над книгами да чертежами будут корпеть, я мастером стану. А насчет заработка, так нам моего хватит по горло.
Ф е н я. Думай, о чем говоришь!
М и х а и л!. Короче — пойдешь к Чистякову или нет?
Ф е н я. Нет, Миша, не пойду.
Входит Василек.
М и х а и л (смерил обоих взглядом). Ясно, ясно…
В а с и л е к. Не совсем ясно. (Берет гитару, напевает).
Зачем шумишь, товарищ Миша?
Тебя там ищет Чистяков…
М и х а и л. Не врешь?
В а с и л е к (продолжая аккомпанировать). Он приглашает и меня и Феню. (Положил гитару). Идем, Феня?
М и х а и л. Уже приглашал.
Ф е н я. Меня до дому проводите, а сами — как знаете. (Уходит).
В а с и л е к. Пошли, Михаил, дорогой уговорим.
М и х а и л. Не знаешь ты ее характера. Ну, на всякий случай попытаемся. Пошли.
Уходят.
Прошло две недели. Жаркие июльские дни. Одна из окраинных улиц рабочего квартала. Палисадник, высокие ворота с табличкой: «Улица Уфимская № 12». В глубине двора коттедж с открытой верандой. Михаил и Максим подходят к воротам.
М а к с и м (читает вслух). Уфимская, номер 12. Здесь. Пошли. (Дергает калитку, она заперта). Только ты все примечай, потом скажешь, как мой выбор.
М и х а и л. Роскошный особнячок.
М а к с и м. Неплохой.
М и х а и л. И садик. Все ее?
М а к с и м. Наверное.
М и х а и л. Где ты ее присмотрел?
М а к с и м. В клубе.
М и х а и л. Сам набивался в гости?
М а к с и м. Зачем? Приглашала. Сад, говорит, посмотрим, чайку попьем.
М и х а и л. Во-во. С этого, брат, и начинается. Стучи.
М а к с и м. Постучи, Миша, ты.
М и х а и л (легонько дергает калитку). Стоющая или так себе?
М а к с и м. Сам посмотришь, главное — бойкая и веселая.
М и х а и л. Это — не мой вкус. Целовались?
М а к с и м (смущенно). Как тебе сказать, маленько.
М и х а и л. Во-во. С этого, брат, и начинается. Сама первая поцеловала?
М а к с и м. Для меня было неожиданностью.
М и х а и л. Это теперь модно. Поверь моему опыту.
М а к с и м. Глаза у нее, понимаешь, — дна не видно, а душа добрая, предобрая.
М и х а и л (стучит). Не закидывал удочки насчет дома?
М а к с и м. Чего ради? У нас любовь.
М и х а и л. Смотри, влипнешь — не успеешь с мамашей посоветоваться. Поверь моему слову.
М а к с и м. Чего тебе жаловаться, у тебя Феня — что надо.
М и х а и л. Женись, желаю успеха.
М а к с и м. И женюсь.
М и х а и л. Как ее зовут?
М а к с и м. Верочка. Стучи сильнее.
М и х а и л. Больно мне нужно. Твоя зазноба — сам стучи.
М а к с и м (робко стучит). Верочка, Вера!
Вдали шагает с песенкой девушка-почтальон. У нее через плечо огромная сумка с газетами, письмами, она поет:
С толстой сумкой почтальона
Обхожу я свой район,
Адресатов поименно
Знать обязан почтальон.
Подходит к калитке, обращается к Максиму.
П о ч т а л ь о н (иронически). Какой отчаянный. У них же во дворе овчарка.
М а к с и м (отступает от калитки). Ничего страшного пока не вижу.
П о ч т а л ь о н. Видно, что неученые. У овчарки свои обычаи: она пропустит, а потом цапнет, не посчитается, что, может, люди свататься пришли.
М а к с и м. Свататься, не свататься, это наше дело.
М и х а и л (подходит ближе, узнает). А, это «скорая помощь» голос подает? Опять кому-нибудь оперативную телеграмму несете?
П о ч т а л ь о н. Хватит вам острить, видно, делать нечего.
М а к с и м (показывает на сумку). Помочь?
П о ч т а л ь о н. Как-нибудь без помощников обойдусь. А вот журналы для Верочки, если не затруднит, передайте.
М а к с и м. С удовольствием, Маша, выполним такое поручение.
П о ч т а л ь о н. Не Маша, а Лена.
М а к с и м. Лена? Тем лучше.
П о ч т а л ь о н (передает Максиму журналы, а Михаилу тетрадь). Распишитесь.
М и х а и л. До чего же формалистка.
П о ч т а л ь о н. Не первый раз. Знаем, от кого расписки брать. До свиданья, товарищи женишки. (Уходит, напевая).
Хорошо весной зеленой
Просыпаться мне чуть свет.
Хорошо вручать влюбленным
От возлюбленных пакет.
М а к с и м (рассматривая журналы). «Сад и огород», «Мурзилка», «Журнал мод». Странное сочетание.
М и х а и л. Чем плохо? Журнал мод, сад и огород… (Пауза). Хорошо, а долго мы тут будем околачиваться?
М а к с и м. Рискнем в последний раз. (Стучит). Вера!
В окно выглядывает симпатичная девушка в сарафане.
В е р а. Кто там? Ах, это ты, Максим? (Бежит открывать калитку).
М а к с и м (толкает в бок Михаила). Ну, как?
М и х а и л. Не промахнулся.
М а к с и м (сияет). То-то.
В е р а. Молодец, что пришел. Не посторонние люди — поцеловала бы.
М и х а и л. Отвернусь ради такого случая.
В е р а. Ладно, как-нибудь после. (Приглашает). Заходите, товарищи.
М а к с и м. Знакомьтесь: Вера, Миша.
В е р а. Подгорнов?
М а к с и м. Ты с ним знакома?
В е р а. Заочно знаю всех передовиков производства. У наших девочек вы, Миша, пользуетесь страшным успехом.
М и х а и л. Вот не знал, к сожалению.
В е р а. Чего же жалеть? Можно исправить.
М и х а и л. Женат.
М а к с и м. И притом на красивой.
В е р а. Одно другому не мешает.
М и х а и л. К сожалению, мешает.
В е р а. Не всё, Миша, к сердцу принимайте. (Шире открывает калитку). Да вы заходите. Максим, ты бы по-хозяйски пригласил товарища.
М и х а и л. Говорят, у вас злая овчарка?
В е р а. Да нет, ей только три месяца. Проходите, не бойтесь.
Все входят в садик, подходят к столу у дерева.
М а к с и м (кладет на стол журналы). Лена передала.
В е р а. Спасибо (берет «Сад и огород»). Это папина настольная книга.
М и х а и л (показывает на «Журнал мод»). Это, конечно, ваша. (Берет «Мурзилку»). А это для кого?
В е р а. Для меня. С детства люблю «Мурзилку». В ней так все ясно и понятно…
М а к с и м. Что же ты вчера не пришла в клуб, Вера?
В е р а. Вчера? Домашние дела задержали.
М а к с и м. Какие?
В е р а. Да так, пустяки.
М а к с и м. Все же?
В е р а. Вам смешно покажется, корова болела.
М и х а и л. У вас корова есть?
В е р а (недовольно). Да, батя развел хозяйство, как у попа, а я должна отдуваться.
М а к с и м. Плюнь на это хозяйство, Вера. Скорее оформляйся на завод.
М и х а и л. Вы не работаете?
В е р а (показывает на свое хозяйство). Не покладая рук. Правда, когда-то работала в заводоуправлении.
М и х а и л. Инженером?
В е р а. Знаете, мне кажется, всё зависит не от должности, а от самого человека.
М и х а и л (увидел в раскрытое окно гитару, принес, бренчит). Люблю этот агрегат, а ничего не получается. (К Вере). Вы специализируетесь?
В е р а. Балуюсь.
М и х а и л. Сыграйте.
М а к с и м. Правда, Верочка, спой под гитару.
В е р а. Не смею отказать. (Берет гитару, поет, аккомпанируя).
Не тревожь ты меня, не тревожь,
Обо мне ничего не загадывай,
И когда по деревне идешь,
На окошко мое не поглядывай.
(Неожиданно вскочила). Ах, какая я невежа! Сейчас вас фруктами угощу.
М а к с и м. Не беспокойся, Вера, не надо.
В е р а. Нет, нет. Фрукты из собственного сада.
М и х а и л. Несите побольше, Верочка, с удовольствием покушаем.
Вера уходит.
М и х а и л. Поздравляю, дружище.
М а к с и м. Понравилась?
М и х а и л. Еще бы — корова, коттедж, сад шикарный.
М а к с и м. Сама-то она — как?
М и х а и л. Повезло тебе. Засылай сватов.
Входит Вера, у нее в руках ваза с яблоками.
В е р а. Кушайте, мальчики.
М и х а и л (перебирает). Антоновка, Уральское наливное, Алмаатинка. (Берет яблоко, ест).
В е р а. Да вы, Миша, настоящий садовник.
М и х а и л. Маленько разбираюсь. Где же хозяин?
В е р а. Отец? На работе. Скоро должен прийти.
М а к с и м (берет яблоко). У меня предложение, товарищи.
В е р а. Какое?
М а к с и м. Взять фрукты и двинуться.
В е р а. Интересно, куда?
М а к с и м. На водную станцию, на яхте кататься.
М и х а и л. Тоже придумал. Чем тебе тут плохо?
В е р а. Вот именно, Максим, ты меня обижаешь.
М а к с и м. И не думал.
В е р а (смотрит на вазу). Обратите внимание, вот рассеянная. Называется принесла фрукты — и ни одной груши.
М и х а и л. Люблю груши. Несите, Верочка!
М а к с и м. Зачем утруждаться?
В е р а. Как же, как же. (Уходит).
М а к с и м (Михаилу). Ты в какую смену работаешь?
М и х а и л. В ночную. Хочешь сплавить? Так и говори.
М а к с и м. Чепуха.
М и х а и л. Вижу, вижу — ревнуешь.
М а к с и м. Откуда ты взял?
М и х а и л. Смотри, не зевай. Могу увести из-под носа.
М а к с и м. Как бы кто не увел у тебя Феню.
М и х а и л. Ты, что ли, орел?
М а к с и м. Охотники найдутся.
Вера, вносит вазу с грушами.
В е р а. Не знаю, понравятся ли?
М и х а и л. Вот это хозяйка, я понимаю! Садитесь сюда, Верочка.
В е р а. Мальчики, у меня предложение посмотреть наш сад.
М и х а и л. Правильное предложение.
М а к с и м. Лучше на водную станцию съездить, выкупаться.
М и х а и л. А мне, между прочим, и здесь нравится. (Берет Веру под руку). Пошли, Вера, а Максим пусть размышляет…
М а к с и м (резко). Ладно, запомним. Всего хорошего. (Быстро уходит).
В е р а (вслед). Максимушка, подожди! Он же пошутил… Правда, Миша?
М и х а и л. Не умею шутить.
В е р а (Михаилу). Догоните его.
М и х а и л. Зачем? Попылит, попылит и успокоится.
В е р а. Миша, нехорошо так. Верните его.
М и х а и л. Еще чего не доставало. Я ему не подручный.
В е р а. Будет обижаться.
М и х а и л. Сам виноват. В другой раз не станет фасонить перед такой красивой девушкой.
В е р а. Вы находите? А Максим скупой на комплименты.
М и х а и л. Посмотри на себя в зеркало.
В е р а (достает из сумочки зеркало). Ну, и что?
М и х а и л (берет зеркальце). Я бы тебе купил — во всю стену.
В е р а. Зачем такое большое?
М и х а и л. Любовалась бы своей красотой.
В е р а. Скажешь тоже, Мишенька. Какая уж тут красота… Идем, посмотрим сад.
Сходят с веранды. Навстречу Калабухов.
К а л а б у х о в. Михаил, ты чего на чужих девушек заглядываешься?
М и х а и л. Вам что — жалко?
К а л а б у х о в. Это же моя дочь.
М и х а и л (отходит от Веры подальше). Разве?
К а л а б у х о в. Нечего сказать, герой: забрался в чужой дом, а в чей и не спрашивает.
М и х а и л. С товарищем одним зашел.
К а л а б у х о в (усмехается). Ловко действуешь.
В е р а. Правда, батя. С Максимом Карлыхановым заходили.
К а л а б у х о в. Где же он?
В е р а. На стадион сбежал.
К а л а б у х о в. В другой раз не привечай жидких людей. (К Михаилу). Ты что — собрался уходить? Садись. Ни разу у меня не быт? Или, может, в мое отсутствие?
В е р а. Что ты, батя!
К а л а б у х о в (сбрасывает пиджак, умывается под рукомойником). Ужасная жарища.
М и х а и л. Как сработал смену?
К а л а б у х о в (с удовольствием фыркает). На пятки вам наступаем.
М и х а и л. Нас трудно нагнать.
К а л а б у х о в. Цыплят по осени считают.
М и х а и л. У Пирожкова много лихости.
К а л а б у х о в. Рисковать в нашем доменном деле опасно. (Вера подает полотенце, он вытирается). Собирай, дочка, закусить.
В е р а. Обедать будешь?
К а л а б у х о в. Нет, закуску поострее и графинчик поувесистее.
Вера уходит. Калабухов и Михаил проходят в сад, усаживаются под пышной яблоней, на скамеечке.
К а л а б у х о в. Как тебе нравится новый начальник цеха?
М и х а и л. Горбачев? Рано судить. Но с таким, мне кажется, не пропадем.
К а л а б у х о в. Тебе так кажется, а я сразу вижу сову по полету.
М и х а и л. Взлет у него ничего, подходящий. Был начальником смены небольшого цеха — и сразу командиром такой махины.
К а л а б у х о в. Высоко летает, да где сядет? По-моему, не продержаться ему у нас долго. Не понимает он души нашей, не видит, чем живет мастеровой человек.
М и х а и л. Да… Мастер решающая фигура.
К а л а б у х о в. Я про то и говорю. Мастер должен ковш обеспечить, лёточную массу подвезти, фурмы заготовить, канавы песком набить. Да мало ли у нас дел? Весь цех на нас держится…
М и х а и л. Мастер мастером, а без инженера нельзя.
К а л а б у х о в. Это само собой… Ты, Михаил, еще молод, но в металлургии мало-мальски разбираешься. Вот ты и скажи мне, можно увидеть, что делается там в доменной утробе?
М и х а и л. Сложное дело.
К а л а б у х о в. Температура у нее до двух тысяч градусов. Как тут может стеклянная трубка правильные показатели дать? Пусть инженер, десять дипломов у него в кармане, — все равно не разберется в домне до конца. Не такие, как Горбачев, пробовали, да ничего не получилось.
М и х а и л. Не скажи, Афанасий Яковлевич. Аппаратура помогает, приблизительно, конечно.
К а л а б у х о в. Приблизительно. А я могу точно определить, потому что у меня чутье, глаз наметанный и ухо к тому приспособлено. Без всяких микроскопов, термопар разных, я по искре, по цвету могу в точности сказать температуру металла и марку.
М и х а и л. Что ты, Афанасий Яковлевич, разве можно сейчас без автоматики, без контрольно-измерительной аппаратуры?
К а л а б у х о в. Может, я немного и перегнул, но полностью доверять аппаратуре боюсь. Боюсь, Михаил, не раз она меня, эта техника, под монастырь подводила. Держись своего глаза, он не выдаст. Горбачеву плевать на мое мастерство. Он подходит к нам, практикам, по-канцелярски: изучай аппаратуру, температуру. Зачем мне мозги перегружать? Вот и Пирожков толкует про Горбачева: дескать, редкий инженер, умнейшая голова. В крайнем случае, что ж, пусть у него и болит эта умная голова. Так нет, свою голову он жалеет, а на мастеров всю заботу хочет перевалить. Сегодня на рапорте спрашивает: как, Афанасий Яковлевич, правильно в журнале «Сталь» ставят вопрос о внедрении офлюсованного агломерата?
М и х а и л. Дело новое, требуется проверка.
К а л а б у х о в. В том-то и соль. Я ему говорю: за день набегаешься, Алексей Петрович, ноги болят, не до журналов. И что бы ты думал? Горбачев при всех обрывает и режет: «У мастера, говорит, к концу смены должны болеть не ноги, а голова». Вот как он поднимает наш авторитет.
М и х а и л. Вообще-то думать всем полагается.
К а л а б у х о в. Слава богу, двадцать лет вокруг печи хожу, знаю, где нужно подумать, а где и в сторонку отойти, чтобы не помешать печке. Правильно говорю? Эх, Михаил, хитрая наша профессия металлургов, загадочная.
М и х а и л (смеется). Может, в дополнение к аппаратуре цыганку-гадалку подключить?
К а л а б у х о в. А ты, парень, не смейся! Иногда и гадалка пригодится…
Входит Вера.
В е р а. На веранде будем накрывать или в столовой?
К а л а б у х о в. Давай в столовой. Тут жарко.
Вера уходит.
К а л а б у х о в (кивком показывает на Веру). Как дочка?
М и х а и л. Хороша, Афанасий Яковлевич, хороша!..
К а л а б у х о в. Говорил тебе, не торопись.
М и х а и л. Мне и мать толкует, да кто же его знал?
К а л а б у х о в. В другой раз поперед батьки в пекло не лезь.
М и х а и л. Феня, она, конечно, девушка неплохая…
К а л а б у х о в. Чего ж тогда заришься на чужих девок?
М и х а и л. Да шибко принципиальная — угодить трудно. И к хозяйству интереса не проявляет.
К а л а б у х о в. Значит, пеленки придется самому стирать.
М и х а и л. До этого, предположим, не дойдет.
К а л а б у х о в. Если вожжи распустишь, наверняка, дойдет. Жена любит твердую руку. У меня покойная старуха, бывало, по одной половичке ходила. (Пауза). Регистрировались?
М и х а и л. Пока нет.
К а л а б у х о в. Тогда дело поправимое.
М и х а и л. Насчет чего?
К а л а б у х о в. На всякий случай, если, скажем, характерами не сойдетесь…
М и х а и л. Не думал об этом…
К а л а б у х о в. Врешь, думал.
М и х а и л. Хороший сад у вас, Афанасий Яковлевич.
К а л а б у х о в. Хороший… Фруктов девать некуда — на базар таскаем.
М и х а и л. И домишко симпатичный.
К а л а б у х о в. Для себя, парень, строил. Сейчас покормит нас Верочка, и я тебе покажу все хозяйство.
М и х а и л. С большой охотой.
К а л а б у х о в. Сам по себе особняк, Миша, функционировать не будет. К нему надо садик, пару поросят, коровенку, гусей, курей, две-три козы. Понимаешь, в хозяйстве одно за другое цепляется. Я давно живу в городе, а все вспоминаю свой домик в деревне. Зашел за свои ворота — и стоп, никто не суй ко мне своего носа, я тут хозяин, что хочу, то и делаю.
М и х а и л. Что касается коровьи, свиней, гусей — это не по мне, не нравится. Домик-садик уважаю. При первой возможности обзаведусь.
К а л а б у х о в. Вот готовый.
М и х а и л. Можно позавидовать.
К а л а б у х о в. Не горюй, ты молодой, успеешь нажить.
М и х а и л. Говорю тебе, Феня этим делом не интересуется.
К а л а б у х о в. Погляди сюда. (Показывает на яблоню). Росла тут паршивенькая яблонька, я возьми да и подвяжи бергамотину. Теперь сравнялась та и другая сторона. Так и у человека бывает: завяжет парень по молодости себе с кем попало голову и потом оба маются, свет коптят. Тут кто-нибудь прививочку сделает — глядишь, тому и другому поправились, живут бок о бок.
М и х а и л. Яблоков, в крайнем случае, можно и в магазине купить.
К а л а б у х о в. Мелко ты плаваешь, чтобы разобраться в этом соусе. (Громко). Вера! Где ты пропала?
В е р а (выглянула). Сейчас, батя, котлеты дожариваются.
К а л а б у х о в (в сторону дочери). Хозяйственная девка. (Прошлись). Мать надолго приехала?
М и х а и л. Обещалась до новоселья прожить.
К а л а б у х о в. Скоро очередь?
М и х а и л. Горбачев обещал. (Пауза).
К а л а б у х о в. Посоветуйся с матерью и переезжай в мой особняк.
М и х а и л. На квартиру?
К а л а б у х о в. Считай, как хочешь. За квартиру я с тебя брать не буду. Разве когда по хозяйству интерес появится, поможешь…
М и х а и л. Может, продашь, Афанасий Яковлевич?
К а л а б у х о в. Поживешь, видно будет. Столкуемся.
М и х а и л. Шутишь?
К а л а б у х о в. А на что мне такая махина?
М и х а и л. Ну, да. А Верочка?
К а л а б у х о в. Разве что зятя притащит! Достанется какому-нибудь дураку коттедж с полным хозяйством.
М и х а и л. Жалко.
К а л а б у х о в. Вот ты и подумай обо всем этом.
М и х а и л. Спасибо, Афанасий Яковлевич, понял.
К а л а б у х о в. Я, Михаил, прямо скажу: хватка твоя нравится и хочу помочь тебе. Переходи ко мне в смену.
М и х а и л. Вообще-то с Пирожковым мы сработались неплохо: толковый мастер, понимает в доменном деле.
К а л а б у х о в. Подумаешь, — Пирожков, профессор какой нашелся. Он еще под стол пешком ходил, когда я домну на Юге пускал. Переходи, я тебя не только на мастера, на обера выучу. Вместе мы таких делов натворим! Все рекорды будут у нас.
М и х а и л. Спасибо, Афанасий Яковлевич, подумаю.
К а л а б у х о в. Быстрее думай, пока я не раздумал.
Входит Вера. В раскрытое окно виден накрытый стол.
В е р а. Всё поспело. Прошу кушать.
К а л а б у х о в. Помариновала ты нас, дочка.
В е р а. В ресторане, думаешь, быстрее?
М и х а и л. Верочка права.
В е р а. Спасибо, Мишенька.
Берет его под руку, ведет в коттедж.
К а л а б у х о в (любуясь). Чем не пара?
Прошел месяц. В комнате Михаила Подгорнова стало теснее. Появился столик с книгами. Степанида Матвеевна и Феня.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (шьет на машине, поглядывая на Феню). Трудно разобрать тебя, Феня. То без удержу в клубе вертелась, теперь за книжками изнываешь. Цельный день в цехе была, пойди на вольный воздух, прогуляйся.
Ф е н я. Экзамены начинаются, а в голове туман, ничего не знаю.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. И зачем тебе техникум? Муж хорошо зарабатывает — живи в свое удовольствие.
Ф е н я. Мне кажется, он хочет жить только в свое удовольствие.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Раньше за ним не замечалось, а сейчас вижу — командовать любит…
Ф е н я. Я тоже из таких.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Значит, нашла коса на камень. Неладная жизнь у вас складывается, как погляжу. Кипятку у вас у обоих в характерах многовато.
Ф е н я. Молодые еще…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Ты, девонька, на молодость не кивай. Тебе сколько лет?
Ф е н я. Двадцать.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. В твою пору у меня росло двое детей. Муж работал на заводе, в мартеновском цехе. Время трудное было. Кругом разруха, нехватки, недостатки. Детвора кушать требует, и сам голодный. Больной он был, легкими. И никто не жаловался: робили, как указывала Советская власть. Вот и выстояли. Теперь жить — да жить. (Пауза). Молодость — самое крылатое времечко. Не проспать бы его.
Ф е н я. Потому и спешу в техникум.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Бросишь работать?
Ф е н я. Зачем? Днем буду работать, вечером учиться.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вот как? И на кого ж ты выучишься?
Ф е н я. Может, теплотехником, может, механиком. А Михаил хочет, чтобы я на его иждивение перешла, чашками-ложками заведывала.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. И от этого дела не отмахивайся. Обед приготовить, наволочки пошить, мелочишку какую сообразить. А ребенок появится, тогда как? Думала про это?
Ф е н я (мрачно). Не думала.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Про такое дело загодя думают.
Феня мрачно отвернулась к окну, Степанида Матвеевна подошла к ней.
Да ты что нахмурилась? Может, и впрямь пришло время пеленки шить?
Ф е н я (разрыдалась). Мама, родная, если бы ты знала, как мне тяжело!
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Чего же ты, дурочка, плачешь? Ребенок будет? Вот и хорошо. Это для каждой женщины радость. Ты такая молодая, и парнишка у тебя будет загляденье, как солнце ясное. Такой соколенок востроглазый, с длиннущими ресничками. Ну, перестань. Михаил-то что говорит? Как назвать решили?
Ф е н я (рыдает). Ничего мы не говорили, не думали, ничего я не знаю и знать не хочу…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Как же это?
Ф е н я. Миша совсем переменился.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Может, тебе так помнилось. В таком положении всегда недоверие возникает.
Ф е н я. Нет, нет, не показалось. Он совсем чужой, непонятный стал.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Как это чужой, ежели отец? Да что он, одурел? Погоди, Фенюшка, я с ним по-свойски потолкую.
Ф е н я. Не надо, мама, ничего не говорите ему. Если нет души, то все равно ничего не исправишь…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Как так не исправишь? В жизни всё можно исправить. Сами не придумаем — к людям пойдем, посоветуемся.
Ф е н я. Ой, что вы, что вы! Разве можно о таком! Никому ни слова, пожалуйста, не говорите. Я вас прошу, мама…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Ладно, помолчу. Только понапрасну от людей отгораживаешься.
Ф е н я. Нет, нет! Пока ничего не говорите.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Как хочешь, а с Михаилом поговорю. В такой час нельзя по обочинам дороги расходиться.
Стучат.
Ф е н я. Да!
Входит Калабухов.
Ф е н я (вытирает слезы, берет конспекты). Мама, я в техникум пошла.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Поскорее приходи, Феничка. (К Калабухову). Вы к Мише?
К а л а б у х о в. К нему.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Должен скоро придти. Проходите.
К а л а б у х о в. Благодарим. (Проходит в комнату). Вы будете мать Михаила Подгорнова?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Она самая, что хотели?
К а л а б у х о в (подает руку). Познакомимся, Степанида Матвеевна. Моя фамилия — Калабухов, Афанасий Яковлевич, мастер доменного цеха. В моей смене работает Михаил.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Очень приятно. Садитесь.
К а л а б у х о в (садится). Раньше работал он в смене Пирожкова, а теперь в моей.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (продолжает шитье). Миша сказывал.
К а л а б у х о в. Ваш сын, Степанида Матвеевна, мне по душе. Героя, можно сказать, воспитали.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Спасибо на добром слове.
К а л а б у х о в. Хватка у него хозяйская.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (оставляет шитье, садится поближе). Замухрышек в семье не было. Миша, у меня последненький, а тоже дотянул.
К а л а б у х о в. По доброй воле, Степанида Матвеевна, взял я, значит, шефство над Михаилом. В том смысле, что хочу выучить его в мастера, передать ему свои секреты.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Благодарим за вашу добрую волю. Был бы жив отец, сам довел бы до ума.
К а л а б у х о в. Какие могут быть счеты меж своих людей? По себе знаю, сколько хлопот родителям доставляет детвора.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (поднимается, идет к столу). Повремените маленько, чайку поставлю.
К а л а б у х о в. Не затрудняйтесь, только что чаевал.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. По чашечке, за хорошее знакомства.
К а л а б у х о в. По чашечке не откажусь.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Может, и по стопочке?
К а л а б у х о в. Металлургам для здоровья и это не вредно.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Что ж, Миша придет — пошлю в лавочку. (Включила чайник, накрыла на стол, снова присела). Деток-то у вас много?
К а л а б у х о в. На дочерей повезло. Было три. За военных вышли две, а третья — Верочка — со мной живет.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Квартирой не страдаете?
К а л а б у х о в. Домишко у меня собственный. На старости лет думал пожить, да так получилось: старуха померла, и все теперь ни к чему.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вот как. Сколько же комнат в вашем доме?
К а л а б у х о в. Внизу четыре, вверху две, не считая кладовки.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (добродушно). Истинный помещик.
К а л а б у х о в. Садик, коровенка, поросята, куры, гуси, всё как полагается в добром хозяйстве.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Таким у нас в революцию на Урале красного петуха запускали.
К а л а б у х о в. Толстопузым буржуям так и полагается. А мы — народ трудящийся. Свою овощь сами кушаем, что лишнее — на рынок, не жалко, пользуйтесь, добрые люди.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Насчет своего садика — дело хорошее, но чтобы на рынке торговать рабочему человеку? Зачем же?
К а л а б у х о в. Пошутил, Степанида Матвеевна. Какие из нас торговцы. Заходите с Мишей, погостевать.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Гостевать мне есть у кого. А вот не привыкла сидеть без дела. Поглядишь кругом, и одно не по-твоему и другое не ладно. Разве усидишь в стороне?
К а л а б у х о в (оглядывает комнату). Комнатенка у Михаила не шибко…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Обещают квартиру новую.
К а л а б у х о в. Оно, конечно, Михаилу дадут две комнаты с кухней и ванной, но когда еще подойдет очередь?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Скорее бы. Новоселье отпраздную и уеду.
К а л а б у х о в (продолжает). Коммунальная квартира — неплохо, а все-таки ограниченность: ни садика, ни грядки разбить негде.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Москва не вдруг строилась. Теперь, говорят, за три дня вокруг не объедешь. (Взглянула на чайник). Идемте к столу, Афанасий Яковлевич. (Идут к столу). Клубничного или вишневого желаете?
К а л а б у х о в. На ваше усмотрение, Степанида Матвеевна. В сладостях не разбираюсь.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вот и мой-то был такой — не уважал легкой пищи. А я, грешная, любительница варенья.
К а л а б у х о в (пьет чай). Мастеровому народу погрубее корм требуется.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Может, тебе, Афанасий Яковлевич пельмешков поставить?
К а л а б у х о в. Придет Миша, тогда одним разом.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. И то правильно.
К а л а б у х о в. Михаил не делился, как бывал у меня в гостях?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не сказывал. Еще чашечку?
К а л а б у х о в (подает). Не откажусь. Сильно понравился ему мой коттедж.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Мало что. Заработает и пусть себе хоть дворец строит, а по мне, Афанасий Яковлевич, и в коммунальном доме неплохо. Прямо скажу — не любительница я особняков.
К а л а б у х о в. Зря вы, Степанида Матвеевна. В своем доме только и пожить.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Спорить не буду. Пусть строится.
К а л а б у х о в. И вам погостевать бы в таком особнячке… Я ему и говорю: зачем тебе строить — бери у меня готовый..
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Это как же, продаешь, что ли?
К а л а б у х о в. Зачем продаю?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Я и то думаю, сам-то где жить будешь?
К а л а б у х о в. Говорю, мне двух комнат по горло хватит, остальные всё одно пустуют.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (перестает пить чай). Квартирантов пускаешь?
К а л а б у х о в. Вроде бы так. А понравится — можно и по-хозяйски разместиться, пока дочка незамужняя.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (встала). Вот как. Да ты разве не знаешь, что Михаил женатый?
К а л а б у х о в (не замечая резкости, продолжает пить чай). Мало ли что бывает по молодости?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. То есть как это? Мишке перебраться в особняк, а Феня? Думаешь ты, что говоришь?
К а л а б у х о в (замялся). Пускай и она. Если понравится, для всех места хватит. Вообще-то на ее месте, я никуда бы не пошел. На такую комнату, как эта, квартирант в два счета найдется.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (возмущенно). Так ты за этим и приходил, старый кобель?
К а л а б у х о в (укоризненно). Степанида Матвеевна…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Бесстыжие твои глаза! Вот, значит, в какие дела ты впутываешь моего сына?
К а л а б у х о в. Зря вы меня обижаете. Я всегда рад помочь товарищам.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Гляди на милость, помощник какой выискался. Тебе под этот особняк ссуду выдали и лес привезли, а ты теперь похваляешься, что дом выстроил. Суди, как хочешь, не похож ты на рабочего человека.
К а л а б у х о в (пятится к двери). Из ума выжила старуха.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (наступает). Сына своего тебе не уступлю.
К а л а б у х о в (отступает). Зря шумите. Фактически он уже у нас живет.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не бреши, окаянный! Уходи с моих глаз по добру по здорову. (Выталкивает Калабухова).
Стук. Входит почтальон.
П о ч т а л ь о н. Степанида Матвеевна Подгорнова? Здравствуйте. Вам телеграмма. Распишитесь.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не знаю, где у меня очки. Да ты сама черкни, доверяю.
П о ч т а л ь о н. Не полагается. Адресат обязан поставить личную подпись. Вот здесь.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Дотошная какая, давай. (Расписывается). За это теперь читай, что написано.
П о ч т а л ь о н. Это можно. (Читает). «Почему молчишь? Беспокоимся твоем здоровье. Целую. Дарья».
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Ну вот, спасибо, дочка.
П о ч т а л ь о н. Не стоит благодарности.
Входит Михаил.
М и х а и л. Опять «скорая помощь»?
П о ч т а л ь о н. И опять не для вас. До свиданья. (Уходит, напевая: «С толстой сумкой почтальона обхожу я свой район»).
М и х а и л. Откуда телеграмма?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. От Дарьюшки, беспокоится. (Подает телеграмму).
М и х а и л (берет, читает). Надо ответить.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вечерком письмо напишу. Как, Миша, насчет квартиры, никаких новостей?
М и х а и л. Еще отодвинули. В первую очередь — многосемейным.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. И то правильно. Многосемейным нужнее. Обедать будешь?
М и х а и л. Обедал на заводе. (Открыл шифоньер). Мамаша, не видела тут моего нового галстука?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Погляди в притворе.
М и х а и л (роется в шифоньере, откладывая какие-то вещи). Ты, мамаша, долго еще у меня погостишь?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Поживу маленько. Иль надоела?
М и х а и л. Не в этом дело. Тут у меня один вариант навертывается.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не пойму. Говори понятливее.
М и х а и л (из-за дверцы шифоньера). Есть возможность, маманя, коттедж, особнячок, значит, приобрести.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (продолжает шить). Вот как. И сколько стоит?
М и х а и л. Да нисколько.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Даром? Бери, пожалуйста? А где же ты такой углядел?
М и х а и л (выходит из-за дверцы шифоньера, повязывая галстук). Видишь ли, мамаша, есть тут один человек — Калабухов. Выстроил огромный особняк, а одному жить скучно. Меня приглашает к себе.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Случаем, дочку в придачу не посулил?
М и х а и л (настороженно). При чем — дочка?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Видать, не без этого.
М и х а и л (долго выбирает место, наконец, садится на диван). Я давно хотел поговорить с тобой, мамаша.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Сказывай, сынок.
М и х а и л. Поторопился я с Феней. Характеры у нас разные. Да и тебе, помню, она с первого разу не понравилась.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вишь, какой стал, понятливый…
М и х а и л. Теперь вижу — ошибку сделал, не пара она мне.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Гулёна какая, или другую кралю приметил?
М и х а и л. Не в этом дело. Все чем-то она недовольна, исподлобья смотрит, будто я ей миллион задолжал. Ну, и упрямство. Говорил тебе как-то, все наособицу делает.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Оплошку, значит, допустил?
М и х а и л. По дурости — не учитывал.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Надо было учитывать. Только теперь я, Миша, маленько пригляделась к вам обоим и вижу: пара из вас вполне может получиться. Феня девушка умная, серьезная, не попрыгунья какая, и ты, парень, обстоятельный. Бывает, по молодости горячитесь — это не такая большая беда: перемелется — мука будет. Мой совет, Миша, поговори с ней по-хорошему, как полагается, успокой жену.
М и х а и л. Не регистрировались.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (перестала шить). Вот как? Коль на бумажке не расписался, значит теперь вольная птица? Добрый человек, Миша, свои дела записывает в сердце.
М и х а и л. Характеры у нас с нею разные.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Раньше надо было думать. Для того человеку голова предназначена.
М и х а и л. Учтем. Впереди жизнь длинная.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Что же надумал?
М и х а и л. Переехать в коттедж.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Как смотрит на это Феня?
М и х а и л. Я же тебе говорю, бесполезно с ней советоваться. Сильно самостоятельная. В крайнем случае ей и тут неплохо.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Поворачивается у тебя язык матери такие слова говорить? Да думал ты, что, может, у вас ребенок скоро будет?
М и х а и л. Если не говорит, значит ничего пока нет. (Встал, пошел к шифоньеру, незаметно складывает свои вещи).
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Может, из-за гордости молчит. Поговори по-хорошему с Феней, она тебе откроется, все скажет.
М и х а и л. Зачем?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Говорю тебе, о ребенке подумай.
М и х а и л. Сказки это! В крайнем случае, зарабатываю я, мамаша.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Опять деньгами гордишься. А кто тебе в руки дал это ремесло. Калабухов? Нет, Миша, народ. Народ завоевал такую жизнь, нужно и пользоваться ею по-людски, чтобы честно смотреть в глаза Родине.
М и х а и л. Я, мамаша, вас очень уважаю и перед Родиной свой долг выполняю аккуратно. Другая мать гордилась бы.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Было время гордилась, а пригляделась, вижу: не ту линию загибаешь.
М и х а и л. Государству не до моих личных дел.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. За легкое поведение, думаешь, тебе спасибо скажут?
М и х а и л. Что об этом говорить, мамаша?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Нет, так дело не пойдет. Расписался в ЗАГСе или не расписался, а жить с Феней должен.
М и х а и л. Вы и сами выговаривали за эту женитьбу.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Выходит, мать виновата? Если дело дойдет до плохого, Феню я одну не оставлю. Со мною будет жить.
М и х а и л. Тем лучше. (Достает из шифоньера чемодан). Я мамаша, переезжаю к Калабухову.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Опомнись, сынок, пока не поздно, послушайся материнского совета!
Входит Максим Карлыханов.
М а к с и м. Куда уезжаешь?
М и х а и л. В санаторий.
М а к с и м. В зятья приписался?
М и х а и л (показывает на свою комнату). Свободная, можешь переселяться.
М а к с и м (едва сдерживая себя). При матери твоей скажу: подлец ты после всего этого!
М и х а и л (отстраняется). Но, но, поаккуратней. (Толкает дверь, выходит).
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (заплакала). И откуда такая напасть? Разве я этому его обучала?
М а к с и м. Ничего, мы еще с ним встретимся. Не таких в чувство приводили. Дурака подхваливают да подпаивают, а он думает, что в самом деле шишка.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Такой скромный, тихий рос. И кто бы мог подумать?
М а к с и м. С чужой дудки запел. Дядька тут один с толку сбивает.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Знаю, знаю: Калабухов. Что теперь будет с Феней?
М а к с и м. Еще не приходила из техникума?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Нет. Разве вы не вместе экзамены-то сдаете?
М а к с и м. Нет, в разных группах. Так вы ей пока ничего не говорите.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Как же, Максимушка, не скажешь?
Входит Феня.
Ф е н я (радостная). Мама, можешь поздравить, пять по физике.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Молодец, дочка, лиха беда — начало.
Ф е н я (увидела Максима). Ну, а у тебя?
М а к с и м. Спасибо, тоже неплохо — четверка.
Ф е н я (трясет руку). Рада, Максим, от души рада.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Скромник какой, молчал. Поздравляю, сынок.
М а к с и м. Спасибо, спасибо.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Сколь еще страдать-то?
Ф е н я. Теперь немного. Три экзамена осталось (сняла жакет, направилась к шифоньеру и теперь только обратила внимание на разбросанные вещи). Мама, где Михаил? (Смотрит на Степаниду Матвеевну, на Максима). Ушел. (Беспомощно села на стул). Ну вот, теперь и я мать-одиночка.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Одиночка. И кто такое слово чугунное придумал? Сколь у тебя друзей, все на твоей стороне. Почитай, беглого отца надо считать одиночкой.
Обстановка прежняя. Степанида Матвеевна что то шьет. По радио передают «Уральскую рябину».
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (тихо подпевает, затем останавливает машинку, бросает шитье). К обеду купить бы что дли Фенюшки. (Достает из шифоньера сумочку, считает деньги). Три, пять, десять… невелики запасы. А получка-то еще не скоро…
Стук.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Входите!
Входит Василек.
В а с и л е к. Здравствуйте, мамаша.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Здравствуй, сынок.
В а с и л е к. Феня не приходила?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Нет, не приходила. Должно, зашла в техникум. Отдыхать бы ей, а она утруждает себя, перемогается.
В а с и л е к. Питание ей нужно усиленное.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Надо бы — так не кушает, не все ей дозволяется.
В а с и л е к. Я понимаю. То, что можно, то пусть и кушает. В общем по предписанию врача. С деньгами затруднений нет?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Нет, нет! Обходимся…
В а с и л е к (посматривает в окно). Я вам не помешал?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Что ты, сиди. Феня должна скоро прийти. Сиди, пока я дошиваю рубашонку. (Садится за шитье). На танцы, что ли, хочешь пригласить? Не надо, не до танцев теперь ей. Вредно для здоровья.
В а с и л е к (снова заглядывает в окно). Понимаю. Нет, я хотел ей одну новость цеховую рассказать.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Слыхала я, с причудами у вас начальник цеха.
В а с и л е к. Кому — причуда, а мне нравится. Про Пирожкова слышали, наверное? Молодой наш мастер, очень способный. Так вот, когда он был еще только газовщиком, Горбачев вызвал его в кабинет и говорит: «С завтрашнего дня на свое рабочее место не выходите». Тот удивился: может, с работы снимают? «Нет, говорит ему Горбачев, вам серьезное задание: будете ходить по цеху». — «Как так по цеху?» — спрашивает Пирожков. — «Вот так, будете ходить и все».
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. И никаких обязанностей? Чудно.
В а с и л е к. Взял Пирожков в карман блокнот и пошел по цеху. Час гуляет, два гуляет, а потом достает блокнот и начинает записывать все ненормальности. Пять дней так ходил. Потом пришел к Горбачеву и выкладывает свои записки. Тот хитро ухмыляется. «Вы, говорит, мне давайте свои предложения». Всё толково выслушал; на второй день назначил мастером.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Видать, соображает в людях.
В а с и л е к. Еще как!
Стук. Входит почтальон.
П о ч т а л ь о н (перемигивается с Васильком). Здравствуйте! (Подает несколько газет). Опоздание по вине типографии. (Роется в сумке). И еще перевод вам, Степанида Матвеевна.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Какой такой перевод?
П о ч т а л ь о н. На деньги. Паспорт есть?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Как не быть? Сейчас разыщу. (Пошла в глубь комнаты, ищет паспорт).
В а с и л е к (почтальону тихо). Извещение мы на пятьсот писали. (Достает из кармана деньги). Возьми еще. Пусть будет тысяча.
П о ч т а л ь о н. А вдруг не захочет брать: подумает, что от Михаила?
В а с и л е к. Уговорим. Скажем, деньги от дочери.
П о ч т а л ь о н. Ну, ладно.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (возвращается с паспортом) Только он у меня не в этой милиции прописанный. Не выдадите, наверное?
В а с и л е к. Я могу поручиться, если нужно.
П о ч т а л ь о н. Да, дело рискованное.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Как же быть-то? А деньги-то от кого?
П о ч т а л ь о н. От дочери.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. От какой же?
В а с и л е к. Наверное, от Дарьюшки.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Да откуда она столько возьмет? Скорее всего, Марья выслала. И что же она пишет?
П о ч т а л ь о н. Что с вами поделаешь, давайте паспорт. Расписывайтесь, так и быть.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Где же мои очки? Распишись, сынок.
П о ч т а л ь о н. Нет, нет, это недействительно. Расписывайтесь, вот здесь.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (расписывается, берет деньги, тщательно пересчитывает). И откуда их столько привалило?
В а с и л е к (берет бланк, читает). Подробности письмом. Подпись неразборчивая. Первая буква М…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Значит, она, Марья. Только по какому случаю?
П о ч т а л ь о н. До свиданья! (Уходит, напевая «С толстой сумкой почтальона».)
В а с и л е к. Я тоже пошел. Зайду попозже.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (в недоумении). По какому случаю? (Прячет деньги).
Входит Михаил с большим пакетом.
М и х а и л. Добрый день, мамаша.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Никак одумался?
М и х а и л. Зря вы меня конфузите, мамаша. Ничего я против вас не имел и не имею.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Какое там… Ославил, перед всем народом. Не знаю, как на люди показываться.
М и х а и л. Не я первый, не я последний.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Худое дело от этого не станет лучше.
М и х а и л. Все зависит, с какого боку смотреть. Ты, конечно, переживаешь, а Феня вряд ли.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Разговаривал ты с нею?
М и х а и л. Чего разговаривать-то? Обозлится еще сильнее да и только. Знаю ее характер. Горевать Феня не будет. Не из таковских, поверь моему слову. Не успеешь оглянуться — выскочит замуж. Назло мне выскочит.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Что ты мелешь, Михаил? Говорят тебе, ребенок у нее будет.
М и х а и л. Да ну, сказки. (Кладет на стол пакет). Вот вам яблоков прислал Афанасий Яковлевич из собственного сада и в гости приглашал. (Из бокового кармана достает деньги). Это от меня на расходы.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (возвращает сверток). Зря утруждались. Только-только принесла из магазина полпуда антоновки. (Возвращает деньги). И это возьми обратно. На водку пригодятся.
М и х а и л (прячет деньги, пакет кладет на стул). Дело ваше, после не обижайтесь.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не нищие. Деньгами, Михаил, такое дело не покупается.
М и х а и л. Как хотите.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Зачем пришел-то?
М и х а и л (идет к шифоньеру). Бритву забыл.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Заодно зеркало свое взял бы.
М и х а и л. Верно. Им никто здесь не интересуется.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Бери; бери. За этим, видать, и снарядили?
М и х а и л. Попутно.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Забирай, да поскорее. Феня вот-вот нагрянет — скандал устроит.
М и х а и л. Плохо вы ее знаете. И слова не скажет, уверяю вас.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вот и зря. На ее месте я с тобой не так поговорила бы. (Смотрит, как Михаил возится с зеркалом). Позвал бы помощников, уронишь зеркало.
М и х а и л. Доменная печь не такая махина, и то справляюсь.
Неожиданно распахивается дверь, входят Максим, Феня и Василек. Михаил поскользнулся, упал. Трюмо разлетелось вдребезги.
В а с и л е к. Говорят, к счастью, Степанида Матвеевна.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Господь с тобой. Это посуда бьется к счастью.
М а к с и м. Постыдился бы вещи растаскивать.
М и х а и л (Максиму). Ты чего путаешься в чужие дела? На мою комнату нацелился? Могу сдать в аренду. Вместе с хозяйкой.
Ф е н я (внезапно подходит к Михаилу и бьет его по щеке). От меня на память. И чтобы больше твоего духу здесь не было!
М и х а и л. Значит так? Ну, ты об этом еще пожалеешь!
М а к с и м. Уходи по добру по здорову.
М и х а и л. Ладно, ладно, я вам это еще вспомню. (Уходит).
Длительная пауза.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Что делается на белом свете (набрасывает на себя платок). Ты обожди, Феня, я скоро приду. (Уходит).
М а к с и м. Вообще этого дела нельзя так оставить.
Ф е н я. Что ты этим хочешь сказать?
М а к с и м. То, что Михаила надо из комсомола гнать.
Ф е н я. Ты считаешь?
М а к с и м. Не только я. Каждый честный комсомолец обязан осудить Михаила.
В а с и л е к. Проголосуем?
М а к с и м. Для шуток тоже нужно знать место.
В а с и л е к. В самом деле, курилки есть в каждом цехе, а места для шуток не выделены. Серьезный пробел в массовой работе.
М а к с и м. Хватит тебе. Я говорю вполне серьезно. Надо проучить Михаила по всем правилам. Может быть, и по работе понизить. Таких вещей прощать нельзя. Сегодня один выгонит жену, завтра другой расхамится…
Ф е н я (прерывает). Собственно, кто тебя уполномочил?
М а к с и м. Звание комсомольца, гражданская честь.
В а с и л е к. Надо было подать заявление в комитет комсомола, пожаловаться в цехком…
М а к с и м. Правильно!..
В а с и л е к. Довести до сведения начальника цеха…
М а к с и м. Правильно!
В а с и л е к. Поплакаться товарищам в жилетку… Нет, не то говоришь, Максим. На месте Фени, я тоже никуда бы не пошел и никому не стал бы жаловаться.
М а к с и м. Подумаешь, гордость! Да Феня теперь обязана бороться за счастье своего будущего сына, если хочешь знать.
В а с и л е к. Она, она… А мы, ее товарищи и друзья, чего ждем? Как ты думаешь, Максим, разве мы не сумеем сами вытащить Михаила куда положено и пропесочить его, как полагается?
М а к с и м. Вообще-то говоря, можем.
Ф е н я. А заодно не забудьте спросить и меня, смогу ли я после всего, что случилось, приклеить отрезанный ломоть? (Встает). Я очень прошу вас, ребята, дайте мне самой разобраться в своих личных делах. (Максим и Василек безмолвно уходят).
Ф е н я (сокрушенно). Эх, Миша, Миша… (Рыдая, бросается на диван).
Кабинет начальника доменного цела. Строгая, жесткая мебель. На стенах графики, диаграммы. На тумбочке сифон с водой. В кабинете Алексей Петрович Горбачев, Василек и Максим.
М а к с и м. Я понимаю, что расстановка рабочей силы в цехе — дело администрации.
Г о р б а ч е в. Соображение правильное.
М а к с и м. Но чем руководствовалась администрация при переводе Подгорного из одной смены в другую? Ничем.
В а с и л е к. Тебе так кажется.
М а к с и м. Ты бы помолчал, Василек. В конце концов, мне хочется знать мнение администрации.
В а с и л е к. Администрация тебе скажет то же, что и я.
М а к с и м. Ты утверждал, что и комитет комсомола скажет то же, что и ты.
В а с и л е к. Ну…
М а к с и м. А комитет исключил Подгорного из комсомола. И правильно сделал.
В а с и л е к. Это еще неизвестно.
М а к с и м. Собрание подтвердило решение комитета.
В а с и л е к. А райком ограничился выговором.
М а к с и м. Будем апеллировать в горком. Вот мы и пришли, Алексей Петрович, к вам по поручению комитета комсомола…
В а с и л е к. Узнать точку зрения администрации.
М а к с и м. По-нашему…
В а с и л е к. Вернее, по-твоему…
М а к с и м. Я выражаю объективное мнение.
В а с и л е к. Конечно, если учитывать личное знакомство с Верой и другими объектами.
М а к с и м. Прошу на личности не переходить.
Г о р б а ч е в. Высказались? Теперь выслушайте мое мнение.
М а к с и м. Нас интересует именно ваше мнение. В партком, само собой, сходим…
Г о р б а ч е в. Коллектив поступил правильно, исключив из комсомола Михаила Подгорнова.
М а к с и м (Васильку). Понял?
Г о р б а ч е в. Подгорнов должен ответить за свое легкомысленное отношение к семье. В решении таких жизненных вопросов, как семья, нельзя допускать шуток. Комсомол вправе очень серьезно наказать Подгорнова.
М а к с и м. Вот это справедливый разговор.
Г о р б а ч е в. Вместе с тем администрация, по-моему, также поступает правильно, сохранив в цехе способного доменщика.
М а к с и м. Новое дело. Значит в семье можно безобразничать, а на производстве считаться знатным человеком?
Г о р б а ч е в. Нет, не значит. Плохой человек рано или поздно сорвется и на производстве. Сорвется, как антиобщественный человек.
В а с и л е к (Максиму). Понял?
М а к с и м. Значит подождем, пока аварию сделает?
Г о р б а ч е в. Никак нет, товарищ Карлыханов. Этого нельзя допускать. За это все в ответе: и администрация, и общественность, и друзья. Болезнь, если не сумели предупредить, надо быстрее лечить.
М а к с и м. В аптеку за порошками сбегать?
Г о р б а ч е в. Лучшее средство для таких болезней — труд, производство. В этом плане кое-что и предпринято.
М а к с и м. Перевели Подгорнова в смену Калабухова. Теперь вдвоем они наверняка развалят смену.
Г о р б а ч е в. Я полагаю, Подгорнов должен положительно повлиять и на Калабухова, и на всю смену.
М а к с и м. В бригаде был один пьяница, теперь будет двое. Нет, Алексей Петрович, я остаюсь при своем мнении. Хватит носиться с Подгорновым как с писаной торбой. Перевести его чернорабочим на разливку, пусть наберется уму-разуму.
Г о р б а ч е в. А я верю в Подгорнова. Из него получится хороший доменщик, конечно, если мы с вами ему поможем.
М а к с и м. Что ж, пойдем, Василек, в партком.
Медленно открывается дверь, входит Степанида Матвеевна.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не помешала?
Г о р б а ч е в (выходит навстречу). Мы уже закончили беседу. Заходите, Степанида Матвеевна.
В а с и л е к. Здравствуйте, Степанида Матвеевна!
М а к с и м. И до свиданья…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. До свиданья, ребята.
Максим, Василек уходят.
Г о р б а ч е в. Садитесь, отдыхайте.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. По правде сказать, умаялась, годы не те, Алексей Петрович.
Г о р б а ч е в. Ну как, Пахомов вам все секреты доменного цеха показал?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Спасибо ему, гостеприимный человек. Через стеклушко внутрь заглядывала, аппараты всякие хитрые видала, моргают то красным, то синим глазом. На кран поднималась, под потолок, где Феня работала.
Г о р б а ч е в. На выпуск чугуна тоже успели?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Самое главное чудо и не посмотреть?
Г о р б а ч е в. Ну как?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Сначала страшно — огонь хлещет из печи. А потом глаз не оторвешь.
Г о р б а ч е в. Да, красиво.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Я, Алексей Петрович, заводскую жизнь не по картинкам изучала.
Г о р б а ч е в. Слышал, слышал.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Весь век о том и хлопочу, чтобы семья моя была настоящим рабочим классом.
Г о р б а ч е в. Спасибо вам за это.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Я тоже так думала, да вот завелась паршивая овца… Должно быть, я чего-то не доглядела…
Г о р б а ч е в. Может быть, и не только вы…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (продолжая). Больно мне, Алексей Петрович. Все будто правильно делала, не щадила своих трудов, всех своих детей по одному рецепту воспитывала. И за всех не стыдилась. Михаила тоже будто по-хорошему в обучение передала. Приезжал в прошлом году в гости — одна радость, портреты в газетах печатали, по радио об успехах говорили. А потом вдруг на тебе — грех какой. Выходит, под праздничным пиджаком и родной матери не разглядеть, что у парня на душе…
Г о р б а ч е в. Да, дело серьезное.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Слышала много про вашу душевность, Алексей Петрович. Вот и пришла к вам поговорить. Вы же с моим Михаилом в работе сталкиваетесь, вам виднее, почему парень свихнулся.
Г о р б а ч е в. Я должен вам сказать, Степанида Матвеевна, ваш сын, Михаил, способный доменщик.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Это я и по радио слышала. Вот только ума не приложу, почему Феню бросил?
Г о р б а ч е в. Серьезную задачу поставили вы передо мной, Степанида Матвеевна.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. То-то и оно. Не обижайтесь на меня, Алексей Петрович. Если бы передовой производственник Подгорнов Михаил аварию на печке допустил, сразу сбежалось бы все начальство. А тут два производственных человека в семейную аварию попали, и никто не волнуется, потому что в бумажной канцелярии нет такой статьи, чтобы отчитываться за семейные аварии. Разве это порядок?
Г о р б а ч е в. Вообще-то говоря, комсомол разбирался.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Комсомол, товарищ начальник, тоже нуждается в помощи. Все мы были молодыми и у всех были ошибки.
Г о р б а ч е в. Согласен с вами, Степанида Матвеевна.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. А кто же ее учить должен, эту молодежь, оберегать от ошибок? Вот поскользнулся Михаил, надо бы его в крепкие руки взять, а тут, наоборот, к самому недоброму человеку переводят.
Г о р б а ч е в. Вы о Калабухове? Здесь были некоторые производственные соображения.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Дорогой Алексей Петрович, я тоже не про свою личность беспокоюсь. (Поднимается). Мать — это тоже не маленький человек в государстве.
Г о р б а ч е в (встает). Я не хотел вас обидеть, Степанида Матвеевна. Вы правы, мы нередко забываем о людях. Подумаем и решим.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Спасибо. Извините за беспокойство.
Г о р б а ч е в. И вам спасибо.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. За что?
Г о р б а ч е в. За подсказку. Если что потребуется, звоните по телефону или заходите.
В дверях показывается Калабухов.
К а л а б у х о в. Вызывали, Алексей Петрович? (Увидев Степаниду Матвеевну, отступает). Попозже зайду.
Г о р б а ч е в. Заходи, заходи. Степанида Матвеевна, ничего не хотите сказать Калабухову?
Калабухов входит.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Всё, что положено, Алексей Петрович, я ему уже сказала. Добавлять нечего.
Г о р б а ч е в. Ну, что же? Желаю вам всего хорошего. Звоните, Степанида Матвеевна.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Низко кланяемся. (Раскланивается с Горбачевым, уходит).
К а л а б у х о в. Слушаю вас, Алексей Петрович.
Г о р б а ч е в. Садитесь.
К а л а б у х о в. Постоим, Алексей Петрович.
Г о р б а ч е в. Садитесь. Разговор у нас не трехминутный.
К а л а б у х о в. Понимаю. (Садится).
Г о р б а ч е в. Знаете, для какой цели я пригласил вас?
К а л а б у х о в. Догадываюсь.
Г о р б а ч е в. Докладывайте.
К а л а б у х о в (наливает из сифона стакан воды, залпом выпивает, еще шире расстегивает ворот и вытирает со лба пот). Значит, дело было так…
Г о р б а ч е в. Только короче. Подробнее поговорим на рапорте.
К а л а б у х о в. Зачем же на рапорте. Я вам сейчас все подробно изложу, Алексей Петрович, и дело с концом.
Г о р б а ч е в. Излагайте, Афанасий Яковлевич, как я просил.
К а л а б у х о в. Значит, дело было так. Старший горновой Михаил Подгорнов как-то зашел ко мне домой, а у меня, как бы сказать, домишко небольшой, садик… Разрешите закурить?
Г о р б а ч е в. У меня в кабинете курить нельзя.
К а л а б у х о в. Ну, значит, садик, хозяйство небольшое.
Г о р б а ч е в. Дочь…
К а л а б у х о в. Вот именно. Теперь дальше…
Г о р б а ч е в. Дальше об этом мне и без вас докладывали. Однако я пригласил вас по другому вопросу.
К а л а б у х о в. Извиняюсь, не сообразил.
Г о р б а ч е в. Скажите, Калабухов, почему сегодня на вашей печи получилась осадка?
К а л а б у х о в. Тут, могло статься, Алексей Петрович, я маленько зазевался во время подачи шихты. Могло быть, не учел показателей первой смены.
Г о р б а ч е в. Вы с ними знакомились, приступая к смене?
К а л а б у х о в. Да, замотался я с шлаковыми чашами…
Г о р б а ч е в. За шлаковые чаши отвечают другие люди. Мастер должен следить за печью.
К а л а б у х о в. Хотелось как лучше, а выходит — хуже.
Г о р б а ч е в. Что же насчет осадки?
К а л а б у х о в. Махина такая — внутрь не влезешь.
Г о р б а ч е в. Значит, на этот вопрос не можете ответить? Почему вы перестали посещать курсы мастеров?
К а л а б у х о в. Какой толк учить меня, Алексей Петрович? Все равно не разбираюсь в формулах.
Г о р б а ч е в. Значит, если я вас правильно понял, учиться на курсах вы не будете?
К а л а б у х о в. Как не буду? Разве можно в наше время не повышать свою квалификацию?
Г о р б а ч е в. И последнее: почему в вашей смене развалилась трудовая дисциплина?
К а л а б у х о в. Есть такой грех, Алексей Петрович.
Г о р б а ч е в. Как это так: пока Подгорнов работал в смене Пирожкова, это был лучший горновой. А теперь что получается?
К а л а б у х о в. Ума не приложу. Вы бы его пригласили, Алексей Петрович…
Г о р б а ч е в. Пригласим, если вы сами не в состоянии порядок навести.
К а л а б у х о в. Молодежь, что с нее возьмешь?
Г о р б а ч е в. Подгорнова перевели к вам в бригаду по вашей же просьбе. Но я не вижу положительных результатов. Как раз наоборот. Я вас уже предупреждал. Говорю в последний раз: не улучшите работу в смене — понизим в должности и вас и Подгорнова!
К а л а б у х о в. Начальству виднее.
Г о р б а ч е в. Не потому ли у вас беспорядки пошли, что у мастера со старшим горновым семейственность установилась?
К а л а б у х о в. Злые языки, Алексей Петрович.
Г о р б а ч е в. Говорят, что видели вас на рынке — яблоками торгуете. И не стыдно вам, доменщику…
К а л а б у х о в. Сплетни, ей-богу, сплетни, Алексей Петрович…
Г о р б а ч е в. Вот что, товарищ Калабухов, завтра на совещании мастеров технически обоснованно доложите о мерах улучшения температурного режима на вашей печи.
К а л а б у х о в. Есть же начальник смены. Несправедливо, Алексей Петрович, при старом руководстве такие дела с инженера спрашивали.
Г о р б а ч е в. Все. Можете идти. А другие вопросы решим вместе с общественными организациями.
К а л а б у х о в. Всегда так: из мухи слона раздувают.
Аляповато обставленная столовая в особняке мастера Калабухова. За окном проливной осенний дождь. На полу просушиваются фрукты, в центре комнаты кадка, на стульях — корыто, в нем промываются огурцы. Вера и Михаил готовят огурцы к засолке.
В е р а (достает из кадки несколько огурцов). Миша, ты опять бракованные огурцы положил?
М и х а и л. Где?
В е р а (подает). Полюбуйся. Засолка овощей, милый, — дело не менее важное, чем твой чугун.
М и х а и л. Не пойму, на кой черт их столько? Одних огурцов третья кадка.
В е р а. Ничего ты в этом деле не соображаешь. В прошлом году мы пять кадок солили, и к весне ни одного огурчика не осталось. Знаешь, сколько за них выручили?
М и х а и л. Торговали на рынке? С ума сошли!..
В е р а. Мой отец, Мишенька, не хуже тебя доменщик, а в овощах толк понимает, когда огурцы, когда помидоры надо запасать. Коттедж, думаешь, святым духом строился?
М и х а и л. Отец на заводе тысяч пять зарабатывает да ссуду, наверное, брал?
В е р а. Сравнил. У нас коттедж во всем городе поискать. Ссуды хватило только на фундамент, а оформление все из огурчиков да помидорчиков.
М и х а и л. Как хочешь, я не одобряю спекуляции и не позволю тебе шататься по рынкам.
В е р а. Мишенька, я пока что не в гостях живу, а в собственном доме.
М и х а и л. Ты меня особняком не попрекай — недолго завернуть оглобли.
В е р а. Что ты, Миша, кто тебя попрекает? Я только для того, чтобы цену хозяйству не забывал. (Показывает на часы). Скотину пора поить, кормить. Да каждому свой рацион.
М и х а и л (с ожесточением бросает огурцы). Оставь, Вера, не заводи лучше. Получаю зарплату и никаких свиней мне не надо!
В е р а. Зачем расстраиваться, Мишенька? Я ведь, пошутила. В самом деле, ну их к лешему — огурцы. Садись, отдохни. (Усаживает Михаила на диван). Спеть тебе что-нибудь? (Берет гитару, поет).
Не тревожь ты меня, не тревожь,
Обо мне ничего не загадывай.
И когда по деревне идешь,
На окошко мое не заглядывай.
М и х а и л (поднимается, надевает пиджак). Не то поешь…
В е р а (кладет гитару). Что с тобой?
М и х а и л (отстраняется). Не надо, ничего не надо. Уйди лучше!..
В е р а. Гонишь?
М и х а и л. Сам не знаю, что делается на душе: места не нахожу. В цехе только человеком себя чувствую. Бывало после смены спешу поскорее переодеться и домой, а теперь не уходил бы из цеха.
В е р а. Не первый день работаешь, пора бы налюбоваться цехом.
М и х а и л. Пять, десять лет, сто лет буду работать и не перестану любоваться чугуном, потому что сам его выплавляю.
В е р а. Чугун-чугуном, на меня за что сердишься? Может, опять какие сплетни от Фени?
М и х а и л (резко). Что ты сказала?
В е р а. Ничего.
М и х а и л. Повтори, что ты сказала?
В е р а. Ничего не сказала.
М и х а и л. Заруби себе на носу, чтобы таких слов про Феню не было.
В е р а. Чудной ты человек. То тебе Феня плохая, то за Феню в драку лезешь.
М и х а и л. Да, не трогай. Так лучше будет!..
В е р а. Может, и так, только я тут не виновата.
М и х а и л. Не виновата? Ты не виновата? Может, ты и не знала, что есть такая, на свете Феня? Что у меня с ней семья была?
В е р а. Ты, должно быть, не знал, а я знала и нынче прекрасно помню.
М и х а и л. Эх, никакой гордости в тебе нет.
В е р а. Зачем мне она? Я и без гордости проживу. Я тебе не Феня: так дешево не отступлюсь…
М и х а и л (хмуро). Опять Феню трогаешь? Замолчи, Вера!
Входит Калабухов.
К а л а б у х о в (мрачно сбрасывает плащ, грузно садится к столу, сгребая на пол огурцы). Плохи наши дела, Михаил.
М и х а и л. Что еще стряслось?
К а л а б у х о в. Попал на зуб Горбачеву — живьем не отпустит.
В е р а. Вот ваши чугунные успехи. Лучше бы овощами занимались.
К а л а б у х о в. Верка, не суйся в наши дела. Достань водки!
В е р а. Скотину пора убирать.
К а л а б у х о в. Сама управишься. Ставь водку!..
В е р а (достала из буфета бутылку водки и один стакан). Свиней бы сперва накормили.
К а л а б у х о в. Убирайся к своим свиньям.
В е р а. Успел-таки нализаться.
Вера уходит.
К а л а б у х о в (наливает в стакан водку). Ехида, один стакан поставила. Доставай, Михаил, из буфета.
М и х а и л. Без этого тошно.
К а л а б у х о в (выпил, снова наливает). Пей, не фасонь.
М и х а и л. На курсы идти надо.
К а л а б у х о в. Какие там курсы! Садись, давай обсудим…
М и х а и л (нехотя садится). Производственные дела или семейные кляузы?
К а л а б у х о в. Все вместе!.. Оптом и в розницу. Окаянная осадка на печи, черт ее рванул. Опять же подвисание. Пристал Горбачев с ножом к горлу: формулируй, почему в твоей смене печь подвисает? Профессор я ему, что ли?
М и х а и л. Я вас предупреждал, Афанасий Яковлевич, что Пирожков не так делает…
К а л а б у х о в (обрывает). Плевать я хотел на твоего Пирожкова. Он еще под стол пешком ходил, когда…
М и х а и л. Это мы слышали, а опыт есть опыт…
К а л а б у х о в. Ну, ладно. Слушай дальше. Коэффициент, говорит, у нас не в порядке.
М и х а и л. Самый низкий по цеху. Так дальше работать, Афанасий Яковлевич, нельзя…
К а л а б у х о в. Не нравится моя бригада, можешь уходить — не на веревке тебя тянул.
М и х а и л. Значит, влип. Думал, в самом деле у Калабухова есть чему поучиться, — присмотрелся, а тут на авосях все построено.
К а л а б у х о в. Валяй, валяй, выслуживайся перед Горбачевым, только поздно, не поможет. Слышал, со старших горновых тебя снимают?
М и х а и л (встал). Все или еще что?
К а л а б у х о в (пьет водку). Мало тебе? «Крокодил» на проходной вывесили.
М и х а и л. Видал.
К а л а б у х о в. Ядовито они тебя насчет фифочек разделали.
М и х а и л. Заслужил. Значит, так и надо.
К а л а б у х о в. А мне не надо. Понял? Я не желаю, чтобы меня били в хвост и в гриву.
М и х а и л. Что же мне, выкручиваться, лазеечки выискивать?
К а л а б у х о в. Молодо-зелено. Потрет, помнет тебя жизнь, не раз бока наломает — научишься крутиться, как карась на сковородке. На своем веку, Михаил, я не мало повидал и не дамся, чтобы каждый хлопал меня по затылку. И тебя в обиду не дам. Ты же, Михаил, мне вместо сына. Я тебя люблю, понимаешь? Не поладили с Горбачевым, ну и черт с ним, другого хозяина найдем. На Косогорский завод поедем. Кадров там пока мало, мы там с тобой королями будем.
М и х а и л. Нет, Афанасий Яковлевич, никуда я не поеду.
К а л а б у х о в. Вера, Верка, где ты? Водки добавляй! «Не поеду»! А что тебе тут дают? Техника везде одинаковая, кроме того, за отдаленность теперь тут не начисляется.
М и х а и л. Не о длинных рублях речь.
К а л а б у х о в. Насчет ребенка? На твои заработки люди добрые трем бабам алименты выплачивают (открывает дверь, заглядывает в соседнюю комнату). Где запропастилась Верка? Пойдем в ресторан, Мишка, там потолкуем.
М и х а и л. Не о чем мне толковать. Идите спать…
К а л а б у х о в. Трезвенник какой. Не хочешь? Черт с тобой. (Уходит).
М и х а и л (задумался). Нечего сказать, ситуация.
Г о л о с В е р ы (за сценой). Миша, Мишенька!
В дверь заглядывает Василек.
В а с и л е к (полушепотом). Подгорнов, не спишь? Выйди на минутку.
М и х а и л (вздрогнул). Чего там? Заходи!
В а с и л е к. Я не один.
М и х а и л (безразлично). Все равно, Калабухов ушел, Вера по хозяйству занимается…
В а с и л е к (кому-то у порога двери). Заходи, дома никого, нет.
Входят Максим и Василек.
М и х а и л (удивленно). Максим? Интересно…
В а с и л е к (показывая на бутылку). Укрепляем нервную систему?
М и х а и л. Калабухов.
В а с и л е к. Возле огонька и не погреешься?
М и х а и л. Комиссия?
М а к с и м. Нет, не комиссия. Мы пришли, как бы тебе сказать…
В а с и л е к. Говори, что думаешь. (Угощает папиросами). Курите.
М а к с и м. После того, что произошло, сам понимаешь, мне трудно было решиться прийти к тебе. Сам, может, никогда и не решился бы. Человек один хороший посоветовал.
М и х а и л. Феня?
М а к с и м. Что ты? Нет, нет.
В а с и л е к. Говори точнее: я посоветовал.
М а к с и м. Вот и Василек настаивал. В общем мы с Васильком решили к тебе зайти, может быть, даже как к другу. Бывшему другу…
М и х а и л. Спасибо за память.
М а к с и м. Разумеется, тебе еще труднее, но ты бы тоже мог набраться храбрости и придти к своим друзьям.
В а с и л е к. Бывшим друзьям.
М а к с и м. Разумеется. Ты этого не сделал. Давай говорить откровенно. Я один из тех, кто не может забыть твоего позорного поступка по отношению к Фене и к матери.
В а с и л е к. Как бывшие друзья, не будем стесняться, прямо скажем — и по отношению к Максиму.
М а к с и м. Разумеется. В какой-то степени и это личное тоже имеет свою силу. Ты опозорил весь наш коллектив. И я один из тех, кто голосовал за исключение из комсомола, настаивал, чтобы тебя убрали из бригады, а может быть, и из цеха.
М и х а и л. Спасибо за откровенность.
М а к с и м. Меня убеждают в другом, но не могу, понимаешь, не могу с ними согласиться. Спорю сам с собою и вижу то одного Мишку, то другого. Ну зачем ты так плохо поступил с семьей, ради чего?
М и х а и л. Как по-твоему?
В а с и л е к. Дело простое — огурцы, картошка.
М а к с и м. Не так просто. Огурцы, картошку мы все едим. Особняк сам по себе — тоже хорошее дело. Может быть, и Вера неплохой человек.
В а с и л е к. Смотря в какие руки попадет.
М а к с и м. В конце концов, семья — это тебе не кинокартина: хочу смотрю, не понравилась — пошел в другой кинотеатр.
М и х а и л. У тебя, думаешь, нет пережитков? Чистенький, праведный так и идешь с букетом цветов в коммунизм?
М а к с и м. И у меня пережитки есть, и у других. Не отрицаю. В том-то и дело, что их одними лозунгами не отменишь.
М и х а и л. В чем же тогда дело?
М а к с и м. В том, чтобы бороться с ними. Заметил ошибку — устраняй ее. Подсказывают товарищи — поправляйся. Мне, Михаил, обидно, что у нас так нелепо поломалась дружба. Говорят, что тебя нужно было бы перевести обратно в бригаду Пирожкова. Говорят, что тебе надо было бы извиниться перед коллективом, перед матерью.
М и х а и л. Перед кем еще?
М а к с и м. Перед Феней. Ничего же хорошего в новой семье у тебя не получается.
В а с и л е к. Любишь же ты Феню!
М и х а и л (поднялся). Кого люблю, кого не люблю — мне виднее.
В а с и л е к. Не кипятись, Михаил, мы же пришли к тебе и просто хотели с тобой поговорить.
М и х а и л. Что ж, вот и поговорили.
М а к с и м (встал). Ну, дело хозяйское. Пошли, Василий.
В а с и л е к (подходит к бочонку). Хорошо иметь свою плантацию. (Берет огурец, грызет). Не считанные?
М а к с и м. Идем, идем.
Василек и Максим уходят.
М и х а и л. Залез в чертово болото, попробуй теперь выбраться.
Входит Вера.
В е р а. Мишенька, знаешь, беда какая у нас случилась?
М и х а и л. Что там?
В е р а. Поросенок утонул.
М и х а и л. Тьфу! Сгорело бы оно все, это хозяйство. (Хлопнул дверью и ушел).
Ранняя весна. В окно стучится кудрявая береза. Бывшая комната Михаила Подгорнова. Она перепланирована с учетом нового жильца — Митеньки. На переднем плане Степанида Матвеевна. Она что-то вяжет. В глубине комнаты Феня качает коляску.
Ф е н я (поет).
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо светит месяц ясный
В колыбель твою.
(Смотрит в коляску). Ты что улыбаешься, малыш? Спать надо.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Не спит? Озорной мальчишка. Давай займусь внуком, а ты отдохни. Завтра в какую смену?
Ф е н я. В ночную. Вот и отпуск пролетел. Почти полгода на заводе не была. Как-то страшно в цех идти, будто первый раз.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Зачем спешишь? Возьми еще дополнительный отпуск.
Ф е н я. Нет, пора в цех, а то разучусь водить кран. Только вам, мамаша, будет дополнительная нагрузка.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. С таким хорошим внуком заниматься — одно удовольствие.
Ф е н я (снова качает коляску и поет).
Богатырь ты будешь с виду
И казак душой,
Провожать тебя я выйду,
Ты махнешь рукой.
Входит Василек с разноцветными шарами.
В а с и л е к. Феня, привет! Здравствуйте, мамаша!
Ф е н я. Тсс, тише. Сына укачиваю, не видишь?
В а с и л е к (переходит на шепот). Извиняюсь. Я ему воздушные шары принес. (Осторожно привязывает к коляске, заглядывает). Э, моряк, да он и не думал спать!
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (отбирает шары). Дай-ка сюда. Не балуй мальчишку. Положено ему спать, и пусть график соблюдает.
В а с и л е к. Вот это, я понимаю, порядок в доме.
Ф е н я. Ну, что в цехе? Рассказывай.
В а с и л е к. Ты же завтра выходишь на работу?
Ф е н я. Обязательно. Все-таки рассказывай.
В а с и л е к. Какой из меня чтец-декламатор? Станцевать — это мы можем.
Ф е н я. Не ломайся.
В а с и л е к. Без шуток. Скоро обещал Максим зайти. Он все расскажет по порядку.
Ф е н я. Говори, что там нового?
В а с и л е к. Калабухова понизили в горновые, Михаила перевели к нам в смену.
Ф е н я. Что ты говоришь?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Значит выполнил обещание Алексей Петрович. Чего ты испугалась, Фенюшка? У него свое дело, у тебя свое. Главное, чтобы на пользу получалось.
В а с и л е к. Дело он знает. Наша бригада от этого только выигрывает.
Ф е н я. Пусть, мне-то какое дело?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (подходит к коляске). Иди, человека займи. Может, чайку попьет, а мы тут постельку переменим. Правда, внучек? (Меняет белье).
Ф е н я (идет к дивану). Так, так. Еще что?
В а с и л е к (роется в карманах). Да, чуть не забыл самого главного.
Ф е н я. Что-нибудь интересное для меня?
В а с и л е к. Вот именно. Готовь магарыч.
Ф е н я. Можешь рассчитывать к майским дням на бутылку цимлянского.
В а с и л е к. Далеко. Придется пораньше.
Ф е н я. Не разыгрывай.
В а с и л е к. Если тебе не интересно, Степаниде Матвеевне вручу. Вот, нашел ордер на новую квартиру.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Ордер? Без обмана?
В а с и л е к. Самый настоящий, из завкома передали. На две комнаты с кухней, ванной и так далее.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Вот неожиданная радость. Что же ты, Феня, молчишь? Васильку надо магарыч выставлять!
В а с и л е к. Ты, Феня, вроде не радуешься?
Ф е н я (берет в руки ордер, задумчиво). Ордер. Сколько было переживаний, разговоров из-за этого. Казалось, самое главное в жизни — получить хорошую квартиру. Теперь ордер в руках — и, кажется, ничего этого не нужно. Никакой радости нет. Мама, может, откажемся от ордера?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Как это ты, милая, от всего легко отказываешься? Митенька начнет ползать — ему подавай территорию, сама начнешь ходить в техникум — комната для учения потребуется. Соберутся друзья — ты же еще такая молодая. Будет и радость и веселье.
Ф е н я (задумчиво). Не знаю. В общем не хочется, мама, уходить отсюда. Я привыкла к этим кудрявым березам, видишь, просятся в гости? Люблю наше большое окно, сколько ночей у него просидела, сколько дум передумала… А этот старенький диван…
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Что ты, Фенюшка, все на старое заглядываешься. Такая молодая да красивая, тебе только вперед смотреть…
В а с и л е к. Если не вперед, то хотя бы на меня.
Входит Калабухов.
К а л а б у х о в (пьяным голосом). Это я, Калабухов. Здравствуйте.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а (поднялась). Ты зачем явился? Иди отсюда.
Ф е н я. Подожди, мама, что он хочет?
К а л а б у х о в. Михаил у вас?
Ф е н я Что он тут забыл?
К а л а б у х о в. И дома не ночевал. Все правильно. Феня, слышала новость? (Заметил Василька). Васька тоже тут? Ты слышал, что я уезжаю? В дым поссорился с Горбачевым. В горновые меня хотел перевести — да я мастер с именем. Меня на любом заводе обером возьмут. (Показывает на пачку денег). Увольняюсь, уезжаю.
В а с и л е к. Куда?
К а л а б у х о в. К черту на кулички. Оставляю Мишке особняк. Такого особняка во всем поселке нет. Пусть помнит мою доброту. Впрочем, не верьте мне. Все это я брешу. Никуда я из своего дома не уеду.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Убирался бы ты отсюда, раз пьян.
К а л а б у х о в. И вы гоните. Горбачев гонит, Мишка к чертям посылает. Зачем меня гоните? Феня, ты умная девушка, я тебя люблю, скажи: правильно я сделал, что с Горбачевым расплевался? Правильно?
Ф е н я. Ни в чем я вам не советчица.
В а с и л е к. Шли бы вы домой, Афанасий Яковлевич (подталкивает его к двери).
К а л а б у х о в. Василек, как, по-твоему, правильно я расплевался с Горбачевым?
В а с и л е к. Давайте домой, я сейчас приду к вам, там поговорим.
К а л а б у х о в. Не обманешь? Приходи, мы с тобой обсудим, а то Мишка финтить начал. (Открывает дверь, сталкивается с Михаилом).
К а л а б у х о в. Вот легкий на помине. Получайте его.
М и х а и л. Шел бы домой спать.
К а л а б у х о в. Спать? А вот и не пойду. Может, ты тут дипломатические отношения пришел устанавливать, значит я потребуюсь.
М и х а и л (поворачивается). Что ж, другим разом зайду.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Проходи, сынок, садись.
Михаил входит.
К а л а б у х о в. Своя рубашка к телу ближе. (Зашатался). Поддержи меня, Василек. (Василек усаживает его на стул). У меня деловое предложение к Степаниде Матвеевне: дайте человеку огуречного рассола и я уйду. Дешево и сердито. Правильно, Феня?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. И какие бесстыжие глаза надо иметь, чтобы сюда притащиться. Ты что хочешь, чтобы дворника позвала? Пусть он в отделение тебя сведет.
К а л а б у х о в. Зря ты на меня, старуха, обозлилась. Безвредный я человек. Прошу, ради Христа, дай огурца или капустки.
Ф е н я. Дай, мама, ему огурец.
К а л а б у х о в. Спасибо тебе, Фенюшка, золотого ты ума человек…
Степанида Матвеевна ставит на стол тарелку с капустой и огурцами. Калабухов начинает закусывать и засыпает.
М и х а и л. Маманя, я зашел проститься, вечером уезжаю.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Куда, сынок?
М и х а и л. В Кузнецк. Изучать опыт.
В а с и л е к. Вот здорово. А я ничего не слышал.
М и х а и л. Только что был у начальника цеха.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Надолго?
М и х а и л. На три месяца (поднимается). Простите меня за все, маманя.
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Материнское сердце отходчивое, ты у других просил бы прощения.
М и х а и л. Феня, мне давно хотелось с тобой поговорить, я надеялся…
Ф е н я (обрывая). Я тоже долго ждала, надеялась, что ты вот-вот придешь и скажешь…
М и х а и л. Феня, я должен все тебе сказать, вот при матери, при друзьях, при Калабухове. Пусть все знают правду. Я дальше так не могу жить.
Ф е н я. Что ты этим хочешь сказать? Требуется «скорая помощь»? Сегодня Феня, завтра Вера, послезавтра наоборот — выручайте гражданина из затруднительного положения?
М и х а и л. Каменная ты какая-то, ничем тебя не проймешь.
Ф е н я. Не слишком ли много мы говорим о своих печалях и неудачах? Зачем понапрасну стонать, нагонять страх на своих близких? Ты думал, не проживу без тебя, пойду жаловаться на свою судьбу, принуждать в порядке комсомольской дисциплины возвратиться ко мне? Не дождешься, Михаил. Насильно мил не будешь. Если хочешь знать, не каменная я, совсем не каменная, только горе свое на чужие плечи не привыкла перекладывать. И сына своего воспитаю гордым, независимым.
М и х а и л. Неужели у тебя не осталось ко мне никаких чувств, разве у нас не было никакой любви?
Ф е н я. Ты все толкуешь о себе, о своей персоне, одну жизнь исковеркал, другую хочешь загубить. Вспомнил о чувствах? В свое время, очевидно, мы поторопились сказать друг другу дорогое слово «люблю». Не кажется ли тебе, Михаил, что ты и сейчас торопишься?
М и х а и л. Нет, не тороплюсь. За этот тяжелый год я многое передумал. Наконец у нас сын.
Ф е н я. Об этом надо было раньше думать. Вряд ли сын порадуется такому папаше.
М и х а и л. Так я и знал. Что ж, и на этом спасибо.
К а л а б у х о в (просыпаясь). От ворот поворот?
С т е п а н и д а М а т в е е в н а. Проспался? Ну и топай по добру по здорову, не сбивай людей с толку. Век прожил, а ума не нажил. Во всем этом деле твои пальцы видны. Думаешь, доброе дело для своей дочери сделал? Ворованный кусок, он обязательно застрянет в горле. Мало ли в молодости каких ошибок не бывает? Нужно подправлять молодых, а ты сбиваешь с пути. Нехороший ты человек. (К Мише). Не слушай ты его, сынок. Феня тебе тут правильно говорила. Поезжай в командировку, подумай, и Феня себе подумает. Там дальше видно будет, как поступать.
К а л а б у х о в (поднялся). Надо идти.
В а с и л е к. Конечно. Тут и без тебя разберутся.
Калабухов уходит.
Ф е н я (Михаилу). Опоздаешь на поезд.
М и х а и л (порывается к коляске). Я хотел взглянуть на сына.
Ф е н я (заграждает путь). Не стоит, Михаил, сына у тебя пока еще нет.
М и х а и л. Ты хочешь лишить меня права на счастье?
Ф е н я. Дорогой мой, право на счастье не падает с неба — его завоевывают.
«Быть по сему!» —
и в землю туго
Рабочий вбил смолистый кол.
И всколыхнулась вся округа
До самых отдаленных сел.
Дома раскинулись нестройно,
Палаток разошлись бока.
Здесь все пока что недостроено,
Все только начато пока.
Электросварки брызжут искры,
Тяжелый бур гудит в руках.
По лужам топают министры
В больших солдатских сапогах.
За горизонт ушли отвалы,
И взрывы ухают кругом,
И выползают самосвалы
Величиной с хороший дом.
А за палаткой чьи-то тени,
И страстный шепот: «Не балуй!»
И глаз горячее цветенье,
И тихий смех, и поцелуй.
И где-то слышно: «Баю, бай!».
Так начинается Сарбай…
От Кустаная до Сарбая
Обветренная степь лежит,
От Кустаная до Сарбая
Дрезинка легкая бежит.
По неустроенной дороге
Она бежит, как по волнам.
И только травы-недотроги
Учтиво кланяются нам.
Хохочет сварщица Алена:
— Гляди, гляди, рабочий люд!
На экскаватор изумленно
С холма уставился верблюд.
В его глазах вопрос тревожный:
«Какую пищу это ест?
С такой прожорливостью можно
Все травы съесть в один присест!»
Нет, не понять скотине древней,
Зачем в глухую степь везут
Через казахские деревни
Железо, камень и мазут,
Зачем, невиданные сроду,
Столбы торчат, как вертела,
Зачем врываются в породу
Машин горячие тела,
И установка буровая
Зачем долотами жужжит…
…От Кустаная до Сарбая
Дрезинка легкая бежит.
Узкоколейки полотно
Среди холмов едва видно.
Всю зиму воевал буран,
Он рельсы начисто занес,
Он миллионы рваных ран
Хозяйству нашему нанес,
И стоном стонет целина:
Там ни бензина, ни зерна.
Как ледоколы, до утра
В сугробах бьются трактора.
Упрямо воют вдоль реки
Тяжелые грузовики,
По самый дифер в снег засев.
А на носу весенний сев.
И стоном стонет целина:
Не обойтись без полотна.
Но лишь расчистили пути —
За горло вновь берет беда:
Неукрепленный мост снести
Грозит весенняя вода.
Уже земля, как вязкий мед.
Ну что же, кто кого возьмет!
Вот экскаватор погрузил
Стальные челюсти в песок.
Вот он, качнувшись, откусил
Земли увесистый кусок.
Вот от натуги задрожал
Груженный камнем самосвал,
Вот грейдер к насыпи прижал
Сырой земли упругий вал.
Усталость — прочь! Болезни — прочь!
Ревут моторы день и ночь,
Грохочут взрывы там и тут,
И дамбы крепнут и растут.
Стоит рабочий на мосту.
Под ним гудит водоворот.
Вода бросает в высоту
Сухой ковыль и очерет.
Она неслась дорогой бед,
Путем разбойничьих побед
И вот, споткнувшись о гранит,
В бессилье стонет и звенит.
А уж горячий паровоз,
Теплом рабочего обдав,
Промчался гулко через мост,
И промелькал за ним состав.
Несется поезд на восток,
Через пустынную страну,
И заливается гудок:
— На целину!
На целину!
Двери цеха широко распахнулись, и глазам слесарей-сборщиков предстала запряженная в телегу буланая лошадь. На телеге — большой письменный стол, широкое полумягкое кресло и плетеная корзинка для бумаг.
Рядом шагала девушка в круглой фетровой шляпе причудливой формы и несла настольную лампу и телефонный аппарат, шнуры от которых волочились по полу, позвякивая на чугунных плитах.
— Вот так явление! — изумился молодой кудреватый сборщик Витя Червоненко.
— Красавица! — крикнул он девушке. — Ошиблись адресом: здесь цех, а не контора!..
Девушка сердито молчит. Стол, кресло и корзинку устанавливают неподалеку от головного участка, девушка водружает на стол лампу и телефон. Начинают орудовать монтеры, подключая провода.
— Товарищи, не ломайте ваши головы! — кричит Витя. — Я уже догадался: это станок новой конструкции. Теперь сборка пойдет…
Вскоре появляется и хозяин имущества — начальник производства Семен Яковлевич Школяр. Он сбрасывает кожаное пальто на спинку кресла, нажимает на край стола, чтобы убедиться, что он не качается, затем усаживается, раскрывает папку и начинает работать, делая вид, что не замечает удивленных взглядов рабочих.
Диковато выглядит массивный письменный стол, уютное кресло и домашняя лампа в суровой обстановке работающего конвейера. Воздух насыщен запахами металла, ацетона и горячего масла, под потолком гудят краны и подъемники, со всех сторон несется визг электродрелей, клекот пневматических молотков, треск испытываемых агрегатов.
Но долго любоваться новым «явлением» не приходится — напряжение на главном конвейере нарастает с каждым часом, сборщики берутся за работу. С встревоженными и усталыми лицами вдоль конвейера бегут мастера и диспетчеры. Сломя голову, пронзительно сигналя, мчится кургузый электрокар — везет «прорывные» детали на первый участок. Побрякивая инструментом, бегут ремонтники: что-то случилось с прессом на клепке. Поставив на плечи железные коробки, полные серебристых гаек, точно черкешенки с кувшинами воды, — идут девушки. Одеты чисто, даже нарядно, видимо, канцелярский служивый народ.
— Ага, всех табельщиц мобилизовал! — усмехнулся довольно Школяр: — Выкручивается Сюдайкин, понял, кто у него на конвейере сидит… Правильно, надо спасать план!..
Он взглядывает на конвейер и вдруг замечает, что сборка остановлена. На тележках неподвижно чернеют корпуса полусобранных агрегатов. Неприятно! Дернуло же их остановить конвейер как раз в то время, когда он, Школяр, перебазировался в цех!
«Что это еще там за заминка?» — думает Школяр, привстав с кресла и вглядываясь в дальний конец конвейера, где виден размахивающий руками высокий начальник цеха Сюдайкин.
«Чего он там развоевался?..»
Школяр ждет, когда Сюдайкин подойдет поближе, чтобы потребовать у начальника цеха объяснений. А пока он ждет, опираясь на стол кончиками пальцев. На его глазах происходит невероятное: конвейерные тележки начинают двигаться обратно. У изумленного Школяра невольно отвисает челюсть и открывается рот. «Что за дичь? — размышляет он. — Уж не насмешка ли: я, Школяр, здесь, а конвейеру дан обратный ход? Или это мне мерещится?..»
Но нет, не мерещится: полусобранные агрегаты медленно ползут обратно, и Школяру даже кажется, что расхаживающие вокруг них сборщики начали их разбирать. Школяр хочет бежать к Сюдайкину, но в это время пронзительно звонит телефон, только что подключенный монтером, и Семен Яковлевич машинально хватается за трубку:
— Начальник производства Школяр слушает!
У телефона — директор, и у Школяра в одно мгновение ладони становятся потными.
— Я слушаю вас, Иван Трофимыч.
— Почему долго не отвечали?
И прежде чем Школяр успевает сказать, что телефон был отключен по случаю переезда в цех, он слышит деловитый вопрос:
— Как на сборке? Все нормально?
«Что ответить? Конвейер неумолимо движется обратно!.. Что же ответить?»
— Не совсем, Иван Трофимыч, не совсем! — бормочет Школяр.
Слышно, как учащается дыхание у директора и даже голос становится другим — напряженным, звенящим:
— Что случилось? Остановились?
— Обратно пошел, — в замешательстве произносит Школяр, не спуская глаз с конвейера.
— Кто обратно пошел?
— Конвейер обратно пошел…
— Ну, знаете! Бредите вы, что ли? Положите трубку! Я сейчас приду.
Школяр послушно кладет трубку и тупо оглядывается: в цехе словно потемнело, радостного настроения как не бывало. Вдали мелькает долговязый Сюдайкин, и Школяр бежит к нему.
— Какого черта! — кричит он, задыхаясь. — Что вы делаете? Прекратите безобразие!
Его вывело из себя медленное и неотвратимое движение конвейера назад. Он, Школяр, в цехе, а конвейер пошел обратно — никакой логики, бессмыслица, сумасшествие!
Сюдайкин оборачивается, узнает Школяра и замирает: случилось что-то серьезное, если всегда добродушный и ласковый Семен Яковлевич даже позеленел от гнева. Сюдайкин — работник старательный, но никогда не отличался храбростью, всякие столкновения с вышестоящими товарищами вызывали в нем мучительный внутренний трепет. И сейчас возникло неприятное, щемящее чувство пустоты — словно сердце сорвалось с места и куда-то укатилось. Помрачнев, он оторопело смотрит на Школяра.
— Почему у вас конвейер идет назад?
— Ведущих нет, Семен Яковлевич, — выдавливает из себя Сюдайкин. — Мы прогнали вперед… чтобы, значит, снять которые готовые. Которые без ведущих мы теперь, значит, обратно гоним… То есть на место ставим… Сначала туда, потом сюда…
Сюдайкин еще что-то мямлит, а Школяр уже досадует: «Боже, как глупо получилось!»
— Туда — сюда, туда — сюда! Недаром вы Сюдайкин! — раздраженно бросает он и идет к себе обратно.
Вот, вот до чего доводит эта дикая штурмовщина — ум за разум заходит, человек перестает понимать самые простые вещи. Ведь все ясно: прогнали вперед конвейер, чтобы снять собранные агрегаты, а потом те, которым не хватило ведущих шестерен, вернули обратно. Только и всего. А ему померещилась всякая чертовщина, закатил истерику. Ах, как глупо он отвечал Ивану Трофимычу! Что теперь будет? Директор идет сюда. Почему нет ведущих? Термический цех выдал 72 штуки, — вот она, сводка… Должно хватить почти на весь график, а проработали только полсмены…
Первым обнаружил нехватку ведущих мастер отделения зубчаток Иван Фомич Горюнов.
— Постой, постой, как же так? — встревоженно бормочет он, перебирая бумажку на своей конторке. — Из термички пришло семьдесят два, шестьдесят отправили на сборку. А двенадцать-то где?
Он водружает на нос старенькие очки со спаянными оглобельками и еще раз просматривает документы. Ивану Фомичу лет под шестьдесят, виски густо затянуты сединой. Седые усы нависли над ртом и, по их движению можно понять, что старик не переставая покусывает губу. Есть отчего нервничать: сегодня 28 число, у сборщиков аврал, по графику нужно сдать 80 ведущих. Не хватало восьми, а теперь неизвестно куда исчезло еще двенадцать. Где они?
«Опять Силачев», — мелькает в уме старика. Он смотрит вдоль пролета, туда, где виднеется стол контрольного мастера. Потом вздыхает, снимает очки и, еще раз вздохнув, семенит к контрольному мастеру.
Григорий Силачев, заметив Фомича, усаживается на большой железный ящик — изолятор брака, и делает вид, что не замечает старого мастера.
— Фокусничаешь? — спрашивает тот, искоса посматривая хмурым взглядом.
— Прискакал, Фомич? — благодушно усмехается Силачев и начинает закуривать.
— Ты смешки свои оставь! Оставь, говорю!
— Пожалуйста! С удовольствием! — соглашается Григорий и делает серьезное лицо.
Несколько мгновений они молча глядят в разные стороны. Наконец уже другим тоном Фомич произносит:
— Есть у тебя сердце, Алеша?
— Я не Алексей, а Григорий. Григорий Алексеевич, — назидательно поправляет его Силачев. — Не путай, Иван Фомич!
Немудрено и спутаться, у Силачева в цехе много прозвищ. Девчата прозвали его Алексеем Ивановичем: уж очень он похож на артиста, исполнявшего главную роль в картине «Падение Берлина» — такой же высокий, плечистый, с могучей шеей, с широким, крупным и таким же курносым лицом. Одно отличает его от артиста: у Силачева нет левой руки, он потерял ее в боях на Курской дуге. Поэтому-то он, большой и сильный человек, вынужден работать на такой сравнительно легкой должности — мастером технического контроля.
Так прозвали девчата, а вот те, кому приходится сталкиваться с Григорием по служебным делам, зовут его иначе: каменным. Он непоколебим, когда приходится изымать бракованные детали из потоков, текущих к сборочному конвейеру. Вырвать из его рук бракованную зубчатку совершенно невозможно.
Фомичу это известно, но другого выхода у него нет, и он продолжает попытку:
— Ладно, Григорий так Григорий. Сердце у тебя есть, Григорий Алексеич?
— Неужели потерял? — Григорий озабоченно щупает левую сторону груди: — Нет, кажется, тут еще…
— Ты смешки брось! Брось, говорю! — сердится Фомич. — Двенадцать ведущих опять в сундук закрыл?
— Закрыл.
— По какой причине?
— Искривление зуба.
— А ты проверил? Каждую проверил?
— Само собой. Не в бирюльки играю, а на производстве нахожусь, — на этот раз серьезно, даже с горечью говорит Григорий.
Фомич молчит. Можно, конечно, потребовать, чтобы проверил еще раз, но какой смысл контролеру врать? Искривление зуба — изъян явный, шестеренкам теперь одна дорога — в вагранку, на переплав. Прохлопал кто-то из станочников. Плохо дело!
— Послушай-ка, Григорий Алексеич… Гриша! — вкрадчиво продолжает старик. — Может быть, ничего, а? Может, отклонение — пустяк какой-нибудь?
Силачев молча качает головой.
— Выдай, а? Сам знаешь — положение серьезное, сборка останавливается…
— Не выдам, Иван Фомич. Напрасный разговор.
— Эх, ты! Правильно народ тебя зовет — каменный ты! — грустно произносит Иван Фомич и уходит, весь как-то поникнув и сгорбившись.
Силачев смотрит ему вслед. Жалко старика: ветеран завода, поседел в этих стенах, у этих станков, которые знает, как свою задубевшую ладонь. Нетрудно догадаться, что будет через полчаса: остановится сборка, побегут диспетчеры, мастера, всякое начальство, будут требовать, ругать, угрожать всякими карами…
Но сделать ничего нельзя: шестерни никуда не годятся. Попробуй поставь такие в агрегат — все поломают. Выхода же следующей партии шестерен из термички нельзя ждать раньше завтрашнего утра, закалка длится двадцать четыре часа…
О себе Силачев не думает, хотя и ему предстоит кое-что пережить. Не привыкать! Он только кладет к себе поближе зубомер — пригодится.
Директор Невзоров на заводе недавно и еще не решался ни разговаривать круто, ни принимать крутые меры, хотя многое ему не нравилось. Не нравился ему и этот круглый, как шар, сияющий добродушием и лысиной Школяр. Беспечен, ленив, с воробьиным кругозором — ни масштаба, ни решительности. Надо же умудриться выкинуть такую штуку — вместе с письменным столом переселиться на конвейер. И мусорную корзину не забыл, канцелярская душа! Насмешил весь завод и теперь довольнехонек: большое дело сделал, сомкнулся с производством, поправил положение… Дурак, не дурак, а на дурака похож.
И еще этот мастер из технического контроля, о котором только и слышишь: задержал, не дает, не пропускает. Тоже деятель: в самые трудные дни задержал двенадцать ведущих. Сегодня 28 число, а 31 — выходной день. Как хочешь, так и выкручивайся. И никто из уважаемых руководителей, — злой взгляд в сторону Школяра, — не потрудился разобраться, почему задержаны шестерни. Бездельник! Премиальные получать — тут он мастер, из горла вырвет!
Сконфуженный Школяр семенит почти рядом. Он видит, что директор взбешен, и решил, что лучше всего сейчас молчать — пусть перекипит! Шурша кожаными пальто, они подходят к отделению зубчатки. На окованном стальными листами столе Силачев перебирает груду мелких шестеренок.
— Фокусничаешь? — так же, как и Фомич, начинает Невзоров.
Подняв глаза, Григорий спокойно говорит:
— Здравствуйте, Иван Трофимыч. Что вы оказали?
Губы Невзорова смыкаются так плотно, что, кажется, их и не стало на лице. Что это? Отпор? Насмешка? Или контролер в самом деле не слышал? Смотреть на громадного Силачева приходится снизу вверх — тоже неприятно. Но как бы там ни было, Невзоров чувствует, что тон взят неправильный и его надо менять.
— Ну, здравствуй! — хмуро, говорит он. — Что это ты за штуки тут выкидываешь?..
— Вы о ведущих, Иван Трофимыч? Да, точно, пришлось закрыть дюжину — искривление зуба.
Как он возмутительно спокоен! И это подчеркнутое «вы»! Раздражение с новой силой охватывает Невзорова. Чиновник! Закрыл шестерни — и горя ему мало. Как будто не знает, что остановилась сборка, месячный план на волоске.
— Закрыл? А ты знаешь, что происходит на заводе?
— Как не знать! 28 число — аврал и штурмовщина, — горько усмехается Силачев. И вдруг, блеснув глазами, в упор говорит Невзорову: — Не вам бы, Иван Трофимыч, за шестеренками бегать… как мальчишке.
Это звучит так неожиданно, и несколько мгновений Невзоров растерянно молчит. Кажется, этот верзила совсем обнаглел. Как его фамилия? Турначев? Мохначев? Надо поинтересоваться в отделе кадров…
— Да? Неужели? Вы так думаете? — машинально произносит Невзоров, не зная, что еще можно сказать.
— Не я один так думаю — все рабочие так думают. Месяц на исходе, пора готовиться к следующему, а о заделах никто не заботится, все за детальками бегают. Пройдет первое число и опять будет — шаг вперед, два назад, — спокойно рассуждает Силачев.
Голос у контролера негромкий, но раскатистый, и Невзорову кажется, что слышно Силачева далеко, что слушает весь цех, что даже станочники остановились и прислушиваются к этим обидным и горьким словам. Невзоров припоминает, что недавно видел Силачева на собрании партийного актива. Он выступал неторопливо, рассудительно и, кажется, крепко критиковал заводоуправление. «Ну, вот ему и еще материал для выступления — директор, как мальчишка, за шестеренками бегает. Конечно, выступит… И будет прав! — неожиданно для себя признается Невзоров. — Черт меня дернул впутаться в эту глупую историю!»
— Ну, хватит разговоров! — сухо обрывает он Силачева, стараясь найти выход из положения. — Открывайте изолятор!
Силачев несколько мгновений молчит. Потом тяжело, с усилием, произносит:
— Вы приказываете?
— Да! Приказываю…
Силачев смотрит на него тяжелым свинцовым взглядом. Что ж, раньше бывало и это: старый директор приказывал открыть изолятор, брали бракованные детали и ставили в агрегаты. Считалось, что заводу выгоднее выпустить несколько бракованных агрегатов, чем не выполнить месячный план. Не беда, что потом будут рекламации, возврат продукции: можно составить акты и продукцию заменить, а на рекламации — отписаться. «Неужели и этот осмелится? Да что же это такое, в самом деле? Неужели все наши разговоры о качестве — болтовня?» — напряженно думает Силачев.
— Значит — приказано? — еще раз спрашивает он Невзорова.
— Да, приказано, — коротко подтверждает тот.
Губы у Силачева белеют, под скулами начинают играть желваки. Он медленно достает ключи и соображает, куда придется идти, когда унесут шестерни. В партком? Или в горком? И туда, и сюда, а не поможет — и в Центральный Комитет можно написать.
Все так же медленно, точно ожидая, что директор одумается,, он открывает изолятор.
Школяр, оживившись, манит к себе стоящего неподалеку мастера:
— Парочку рабочих. Пусть несут на сборку шестерни. Быстро! — шепчет он ему на ухо.
Шестерни ровным рядком лежат на дне изолятора. Они омеднены и кажутся отлитыми из червонного золота — так красив их желтоватый мерцающий блеск.
— Зубомер! — отрывисто командует директор.
Он наугад вырывает из ряда одну ведущую, делает промеры, откладывает в сторону, берет вторую, третью. Потом отдает зубомер, долго и хмуро смотрит на погубленные детали.
Подходят двое молодых рабочих в черных фуражках со значками ремесленного училища. Переводя глаза с Силачева на Школяра, со Школяра на Невзорова, старший угрюмо говорит:
— Мастер послал. Шестерни велено отнести.
Никто ему не отвечает, и парень, помявшись, начинает ворчать:
— Что такое, в самом-то деле: гоняют, гоняют с работы на работу. Ни тебе заработку, ни тебе чего… Штурмовщина называется.
Дрогнув, Невзоров быстро оборачивается — так быстро и гневно, что рабочий оторопело делает шаг назад.
— Кто вызвал? — резко спрашивает Невзоров.
— Я думал… Мне показалось… — бормочет Школяр.
— Вы… — говорит Невзоров и умолкает: не в его привычках ругать подчиненных. В конце концов тут руганью дело не поправишь: контролер прав, надо браться за заделы…
— Можно закрыть изолятор, Иван Трофимыч? — деловито спрашивает Силачев, с трудом пряча улыбку: все повернулось в другую сторону, не придется идти ни в партком, ни в горком.
Невзоров задумчиво осматривает его громадную фигуру, скользит взглядом по пустому рукаву, и глаза его теплеют: уж если придется кое-что поломать на заводе, то опираться надо на этаких вот кряжей. Они не подведут, помогут…
— Закрывайте. Да покрепче! А то ходят тут разные… граждане…
Даже не взглянув на Школяра, он круто поворачивается и уходит.
Но Школяр не отстает, семенит у его плеча. Всем существом он чувствует, что тучи над его головой почему-то сгустились и что молчанием ему не отделаться. Он начинает говорить каким-то особенным обмирающим голосом:
— А я, Иван Трофимыч, сегодня приказал свой стол перенести на конвейер. Так сказать, поближе к производству, хе-хе…
— Полагаете, что поступили умно?
«Не понравилось!» — внутренне ахает Школяр и старается хоть как-нибудь оправдаться:
— Попробуем, Иван Трофимыч! Попытка не пытка, как старые люди говорят.
— Вот что, Школяр… — Невзоров останавливается и смотрит на начальника производства такими глазами, что тот невольно начинает ежиться и подергиваться. — Стол отправьте обратно, а сами оставайтесь в цехе. Ну, там табельщиком, нормировщиком — присмотрите себе по способностям. Всё. Можете меня не провожать.
Школяр остолбенело смотрит вслед директору. Стоит он с минуту, не меньше. За спиной у него пронзительно сигналит электрокар, но Школяр ничего не слышит. Он размышляет. Мыслей не так уж много, всего одна: что скажет жена? Боже, что скажет Люся? Как она гордилась, что он так ловко выбрался в начальники производства! А теперь? Табельщик? Боже, что скажет Люся!
Электрокарщица, круглолицая блондинка в лихо заломленном красном берете, из-под которого всем напоказ рассыпались мелкие золотые кудряшки, сигналит властно и нетерпеливо. И в самом деле — что это за тумба в кожане стоит на пути, не дает проехать? Пусть лучше убирается сам, пока не поддала ему «нечаянно» бортом электрокара.
И когда Школяр отстраняется, блондинка, проезжая мимо, склоняется к его потному, бледному лицу и кричит прямо в ухо молодым звонким голосом:
— Не мешайте работать, гражданин!
Шепчет тополь рябине печально,
Только шепот его не поймешь.
…Может, с целью, а может, случайно
Ты навстречу ко мне не идешь.
Ты опять не пришел на гулянье, —
Или занят работой какой?
Может, зря я томлюсь в ожиданье,
А навстречу ты вышел к другой?
Так зачем тогда шутишь со мною?
Раз не любишь, то сердце не тронь.
Не твоя ли опять за рекою
Вдруг запела и стихла гармонь?
Грусть ко мне не пришла без причины
В сердце вновь пробивается дрожь.
…Тополь, молча, стоит у рябины.
Отчего он замолк? Не поймешь…
На невесту похожая,
Ты у всех на виду, —
Как снежок припорошена,
Расцветаешь в саду.
Осыпаются росы
На твои лепестки,
По-мальчишески косы
Рвут твои ветерки.
И с веселою дрожью
Ты роняешь цветы.
…Может быть, с молодежью
К нам приехала ты?
Свежо в палатке утром росным,
Проснешься крепок и здоров.
Башкиры отбивают косы
И балагурят у костров.
А юноша запел такое,
Что, и не зная языка,
Я слышу очень уж родное
В простом напеве паренька.
И нежность музыкальной фразы
Мне заменила перевод,
Я почему-то понял сразу,
Что он о девушке поет…
И вспомнил я реки излуку
И новый мост над той рекой,
Где милый город жал мне руку
Твоею дружеской рукой.
На элеватор Лоскутов приехал утром. Шофер остановил «Победу» около домика, в котором размещалась контора. Лоскутов вылез из машины и взбежал на крыльцо. В коридорчике был полумрак. Тускло светила лампочка. Лоскутов прошел в другой конец коридорчика и открыл дверь директорского кабинета. Директор, пожилой, с желтым, морщинистым лицом человек, приподнял голову, снял очки и, узнав секретаря райкома, встал. Лоскутов сел на табуретку возле стола, положил фуражку на газеты, которые были уложены стопочкой на краю стола, и спросил:
— Как сдают?
— Плохо, Семен Андреевич, — вздохнул директор. — Декадный график полетел к чертям. «Южный Урал» пятидневку ничего не сдавал. Правда, привезли вчера три машины, но зерно некондиционное. Вывалили прямо, во дворе, не захотели обратно везти…
Директор нашел сводку и подал Лоскутову. Тот долго и мрачно изучал ее, хмыкал, вороша левой рукой курчавые волосы. Потом секретарь и директор долго прикидывали, какой колхоз может в ближайшие дни подбросить зерна, как это отразится на районном графике хлебосдачи и вообще можно ли в будущую декаду поправить дело. Выходило, что можно. На токах одного «Южного Урала» скопилось столько зерна, что его хватило бы на выполнение чуть ли не одной трети десятидневного задания. Лоскутов решил ехать в «Южный Урал».
У машины он встретил Рогова и поморщился. Вчерашняя обида на редактора охватила с новой силой. Рогову можно дать лет тридцать пять, хотя ему было меньше. Старило редактора сухощавое, нездорового цвета лицо, и только черные большие глаза выдавали в нем человека молодого, задиристого и умного. Лоскутов поздоровался с ним сухо и полез в кабину. Рогов, нагнувшись к боковому окошечку кабины, спросил Лоскутова, не подвезет ли он его до «Красного Октября». Лоскутов натянул покрепче фуражку и ответил, что не подвезет, потому что едет совсем в другую сторону. Он тронул шофера за рукав и сказал:
— Давай, поехали!
Но всю дорогу Лоскутова мучило раздумье. Он упрекал себя за то, что поддался чувству обиды и зря так поступил с редактором. И все же старался успокоить совесть. Написал же Рогов в областную газету, осрамил Лоскутова. В редакции не стали разбираться. Район отстает с хлебосдачей? Отстает. Статья Рогова поступила? Поступила. И давай тискай — критика! Надо посмотреть на редактора с другой стороны. В семье себя неправильно ведет. Словом, с Роговым надо разобраться.
За всю дорогу Лоскутов не обмолвился с шофером ни единым словом. С ним это случалось редко.
Председатель колхоза «Южный Урал» Махров садился в рессорный тарантас, когда из-за угла вывернулась райкомовская «Победа». Горячий карий жеребец, мотнув головой, попятился. Махров, кряхтя, сполз с тарантаса и шагнул к Лоскутову, широко раскинув руки, словно желая на радостях обнять секретаря райкома. Лоскутов, улыбнувшись, протянул ему руку и шутливо сказал:
— А тебя, Махров, как на дрожжах разносит. Не по дням, а по часам…
Махров действительно был тучным. Заплывший затылок выпирал из-под воротника красным складчатым бугром.
— Воздух, Семен Андреевич, — ответил скромно Махров. — Не воздух, а бальзам — благодать одна!
— И харчишки?
— И харчишки, конечно, верно заметили. Что есть, того не отнимешь…
— И беспокойства никакого?
— Как сказать? — сузил глаза Махров, догадавшись, наконец, к чему клонит Лоскутов. — Беспокойства хватает, этого добра сколько угодно. Поменьше вашего, а есть. У вас, конечно, жизнь беспокойнее. Но большому кораблю — большое плавание. О вас вот и областная печать не забывает, а на нас и роговской газетки хватает. А Рогов-то вас, шельмец, шильцем под самое сердце…
— Без этого нельзя, товарищ Махров, — нахмурился Лоскутов.
— Понятное дело. Но кто руку поднял? Рогов!
— Ты мне зубы не заговаривай, не за этим приехал. Лучше покажи, как зерно на токах паришь, а государству не сдаешь…
Через несколько минут «Победа», прихватив Махрова, мчалась по проселочной дороге, направляясь на один из токов колхоза.
В этот раз на центральную усадьбу колхоза с молоком ехать вызвалась Лена Огородникова. Ей запрягли сивого мерина, уставили телегу бидонами. Лена устроилась с правой стороны телеги, подложив под себя солому, подстегнула мерина хворостиной, и телега загромыхала по пыльной дороге.
Возле бригадной конторы встретилась Настенька, зоотехник. По запыленным керзовым сапогам, по косынке, на которой застряло несколько остьев сена, Лена догадалась, что Настенька успела побывать и на пастбище, и на фермах. Девушка сошла на обочину, давая дорогу подводе. Лена остановила лошадь и спросила:
— На центральную еду. Может, передать Косте привет?
Настенька покраснела до слез, сбила подорожник носком сапога.
— Чего ты выдумала, Лена? Он мне ни сват, ни брат…
— Я бы передала, мне ведь не трудно.
— Нет, нет, спасибо!
Лена тронула вожжи, помахала хворостинкой, крикнув: «Но, но!», и телега, громыхая, покатила дальше.
Почему Настенька скрытничает? Любой мальчишка знает, что она влюблена в Костю. Правда, Костя не замечает ее. Да и как же он заметит? Уж очень Настя всё скрывает. А чего скрывать? Взяла бы и сказала: «Люб, не могу без тебя!» Такую девушку всякий парень полюбит. Вот ее Борис тоже нос кверху гнул: я мол, не я! Но она быстро его приучила к вежливости!
Вызвалась ехать на центральную Лена неспроста. Везла новость для Бориса. Для него одного. Вторую неделю он домой нос не кажет. И оправдание есть: уборка. Хоть бы на денек приехал, проведал бы, как молодая жена себя чувствует. И ехать-то одни пустяки: семь километров. Но не едет. Она ему, конечно, это припомнит. Приходится вот теперь большой крюк делать, лишь бы встретиться. На центральную можно ехать прямиком — через овраг. Чтобы встретить Бориса, Лена поехала полями, Махрова не побоялась. Увидит — накричит, может, и оштрафует — от этого председателя всего можно ожидать. Но должна она с Борисом увидеться? Должна. Обязана сообщить ему новость? Обязана. Что ж, пусть штрафует Махров.
Мерин плелся неторопко, помахивая хвостом. Поскрипывала передняя ось, глухо постукивали друг о друга бидоны. Пыль ложилась за телегой на обочину, на поседевшую траву. За обочиной легло жнивье с кучками желтой соломы.
Подвода забралась на гребень бугра, и перед Леной открылся родной простор. Слева, метрах в пятистах от дороги, по кромке еще не скошенного массива двигался комбайн. Над ним плыло легкое облако пыли. Лена остановила лошадь, встала на телегу и, сорвав с головы синюю косынку, замахала:
— Боря-а-а!..
Она махала до тех пор, пока от комбайна не отделился человек и не бросился к подводе. Лена спрыгнула на землю и принялась кусать травинку.
Борис подбежал пыльный: пыль набилась в уши, припорошила волосы, легла на плечи пиджака пополам с лузгой и половой.
— Ленка! — радостно крикнул он. — Я смотрю: кто-то машет на бугре. Дядя Иван говорит: это, наверно, твоя суженая приехала. Я говорю: не может быть. И правда это ты. Здравствуй, Ленка!
Он попытался притянуть Лену к себе, но она ударила его по рукам и сказала строго:
— Не лезь! Неделю глаз не кажешь — не стыдно? Дьявол конопатый.
— Лена!
— Думаешь, так и надо? Тебе наплевать! У-у, бесстыжие твои глаза! Мне, может, реветь охота, а ты… — и Лена всхлипнула.
— Что ты, Лена! — погрустнел Борис и, обняв ее, поцеловал в висок. — Ты же понимаешь — уборка. Вон еще сколько осталось и погода хорошая. Ты же знаешь дядю Ивана: сам не отдыхает и другим не дает. Зимой, говорит, бока будете пролеживать и с женушками миловаться.
— У тебя всегда так…
Лена доверчиво прижалась к Борису и прошептала:
— Конопатый ты, конопатый… А зимой, может, я не одна буду. Тогда на кой леший ты нужен будешь?
— Вдвоем?! — радостно отпрянул Борис. — Ленка, повтори скорее: вдвоем?!
— Зачем я ехала сюда? За семь верст киселя хлебать?
Борис подхватил жену на руки и закружился. Она смеялась и приговаривала:
— Ну, дурной, ну, дурной, уронишь…
…Лена продолжала путь. Уже скрылся за увалом комбайн, уже завиднелись домишки центральной усадьбы с ветряком на окраине, а Лена еще переживала то волнение, которое вызвала мимолетная встреча с мужем, его буйная радость.
У села повстречалась Лене «Победа», прошуршала мимо, обдав горячей пылью. В кабине она успела разглядеть Махрова и человека в диагоналевом кителе, в фуражке и вспомнила, что это секретарь райкома партии Лоскутов.
Отъехав немного, машина неожиданно встала. Открылась дверца, и из кабины вылез Махров. Лена остановилась: Махров требовательно звал ее к себе. Лена спрыгнула с телеги и подошла.
— Что везешь? — свирепо спросил Махров.
— Сено, — ответила Лена, — и солому.
— Брось! Мне некогда балясы точить!
— Вы разве не видите, что я везу?
— Опять к Борьке заезжала! Опять квасила молоко!
— Заезжала! Ну, и что же?
— Я тебе покажу!..
— Погоди, Махров, погоди, — остановил председателя Лоскутов. Он был на голову выше Махрова, статный, горбоносый, в галифе. Махров рядом с ним — колобок.
— Возможно, девушке надо было заехать к этому Борису, — продолжал Лоскутов. — Кстати, кто он?
— Мужем называется, — ответила Лена.
— Веская причина, — улыбнулся Лоскутов. — Езжай, езжай, а то и в самом деле молоко скиснет…
Махров поглядел на Лену, и она без слов поняла: ничего не забудет. Выпроводит начальство и припомнит и этот разговор, и пятикилометровый крюк. Она повела плечом: «Подумаешь, страсти какие!» — и побежала к подводе.
Возле правления увидела Костю. Он заводил мотоцикл, и заводил, видимо, давно: пот катился по заросшим щекам, рубашка на спине промокла. По ссутулившейся спине, по резким движениям, по остервенелым рывкам ноги, которой он крутил стартер, Лена поняла, что Костя не в духе. Она попридержала лошадь и крикнула:
— Здравствуй, Костенька!
— Здравствуй, — неохотно отозвался он и, даже не взглянув на нее, продолжал заводить мотор.
— На тебе бы воду возить, сердит больно… — не унималась Лена. — Я привет привезла…
— Проезжай, чего там еще… — сказал Костя.
— Ты спроси: от кого? — и я поеду…
— Вот пристала! Нужен он мне твой привет, как пятое колесо телеге!..
— Да не мой, дуралей: от Настеньки!
Костя молча установил мотоцикл на подпорку, подошел к Лене, взял из ее рук хворостинку и несколько раз огрел мерина. Тот вздрогнул, лягнул и рванулся с места галопом. Жалобно заскрипели бидоны, а Лена, чуть не вывалившись из телеги, засмеялась:
— Дуралей ты и есть! Прошляпишь девку, каяться будешь!
Костя невольно улыбнулся, погрозил Лене кулаком. Вернувшись к мотоциклу, он еще раз крутнул стартер, и мотор заработал. Надо было ехать на элеватор.
Костя любил быструю езду. Ветер бьет в лицо, свищет в ушах. Мелькают осенние поля и березовые перелески. Желто-зеленая даль чиста. Мотоцикл мчится и мчится. Хочется еще прибавить скорость, чтобы почувствовать себя вольной, стремительной птицей. И мысли рождаются стремительные и беспокойные, даже сжимается сердце.
Настенька! Напрасно говорят, что Костя не замечает девушку, не видит ее привязанности. Он видит, знает, но не может ответить взаимностью. Чудесная девушка Настенька, только другую любит Костя, другая не выходит из ума. Нескладно получается в костиной судьбе. Уходя в армию, думал, что не вернется в родное село. Отслужив положенный срок, устроился в городе, на заводе. Там и познакомился он с Люсей, чернобровой гордой девушкой. Уже ясным и радостным представлялось будущее, мечтали они получить квартиру и никогда не разлучаться. Но дрогнуло костино сердце, когда услышал о великих переменах, которые начались на селе, задумался, затосковал. Тогда-то и разошлись дороги с Люсей. Не захотела гордая девушка ехать в село, осталась на заводе. Костя уехал один и скучал.
А мотоцикл мчится и мчится. Пыльная змейка ложится за мотоциклом. Не дают покоя Косте мысли о девушке. Костя надеется, что Люся приедет к нему. Он верит ей. Она гордая, но ласковая девушка. Костя, не может думать о ней по-другому, не может понять, что Люся совсем, совсем не такая…
…А мотоцикл летит вперед, не успевая за костиными мыслями. Славная девушка Настенька! Только она ничем не напоминает ему чернобровую Люсю. Настенька безобидная, тихая, работящая. Когда ее брал в оборот Махров, она казалась Косте школьницей, готовой провалиться сквозь землю, только бы не слышать упреков Махрова. До глубины души ненавидел его Костя и не раз вступался за Настеньку. И не только из-за Настеньки сталкивался Костя с Махровым. Но тот всегда умел повернуть по-своему, часто ставил молодого бригадира в тупик. Косте всегда было неловко перед Настенькой, перед другими колхозниками за то, что он слабее председателя. Вот и сегодня Костя поехал на элеватор после бурного объяснения с Махровым. Костя считал, что не дело бригадира — «проталкивать» забракованное зерно. В бригаде хватало работы. Но поехал, не устоял.
Директор элеватора принял Костю сухо и после недолгой перебранки согласился выделить двух человек на перелопачивание зерна. Костя обрадовался этому, потому что у такого скопидома, каким был директор, и снега зимой не выпросишь. Когда Костя собирался в обратный путь, к нему подошел редактор районной газеты Рогов и попросил подвезти до колхоза «Красный Октябрь». Костя молча показал на дополнительное седло. Когда приехали в «Красный Октябрь», Костя, поколебавшись, спросил редактора:
— Может, вас, товарищ Рогов, до нашего колхоза довезти? Давно не были…
Рогов улыбнулся:
— Не думаю, что Махров скучает…
— Вы Лоскутова правильно разделали, а про Махрова забыли.
— Каждому свое время. А что, Махров такой грешник непоправимый?
Костя безнадежно махнул рукой и, не ответив, умчался. Рогов задумчиво посмотрел ему вслед, свернул в боковую улочку и, минуя правление, направился на полевой стан.
До него было километров пять. Дорога шла березовым лесом. Деревья пожелтели, трава пожухла, и воздух был напоен терпким запахом увядающих трав. Было тихо. Рогову ни о чем не хотелось думать, хотелось хоть ненадолго забыть о всех передрягах, которые приходится переживать. Сегодняшняя встреча с Лоскутовым оставила неприятный осадок. Обидно было то, что Лоскутов обманул его. Ведь Рогов знал, что секретарь едет в «Южный Урал». Так бы и сказал: не возьму. А то покривил душой…
На полевом стана Рогов застал мальчонку — водовоза, который из костра вытаскивал печеную картошку и, обжигая пальцы, совал ее в карман. Встретил Рогов и заведующую клубом Валю Иванцову. Валя обрадовалась и подвела его к стенной газете, над которой мучилась с утра.
— Посмотрите, Николай Иванович, — сказала Валя, — получилось что-нибудь?
Рогов окинул опытным взглядом лист бумаги с косо наклеенными заметками, с неуклюжими завитушками заголовков.
— Плохо, — сказал он.
— Так-таки и плохо? — обиделась Валя. — Очень плохо…
Валя посмотрела на Рогова исподлобья. По выражению ее лица было видно, что в ней боролись обида и в то же время какое-то иное чувство. Оно, это чувство, будучи сильнее, победило. Валя улыбнулась:
— А вы не могли сказать иначе? Пощадить мое самолюбие? Трудилась, трудилась, а вы одним махом все зачеркнули…
— Не обижайтесь, Валя. На меня, честное слово, нельзя обижаться…
Рогов снял плащ и принялся переделывать газету. Валя помогала ему. Один раз Рогов взглянул на нее и встретился с ее пристальным взглядом. Было в этом взгляде столько теплоты и какой-то еще неосознанной силы, что Рогову вдруг стало грустно, пропал всякий интерес к работе. Захотелось побыть одному, побродить по желтым полям, еще и еще раз подумать о своей жизни.
Валю Иванцову Рогов знал лет пять, с того времени, когда она вышла замуж. Беда пришла почти вслед за свадьбой. Муж Вали простудился и умер. В двадцать пять лет овдовела Валя. Горе состарило ее. Складки легли между черных бровей, потух блеск в синих глазах. И все-таки молодость поборола горе. Боль сгладилась, и Валя снова стала пристальнее смотреть вокруг.
Рогов относился к Вале как к товарищу, жалел ее. А сейчас вот увидел в ее взгляде и укор за то, что он не замечает большего, чем простое чувство дружбы. Вспомнил Рогов жену, и грустная тяжесть легла на сердце.
— Ну, я думаю, вы теперь закончите, — сказал Рогов, одевая потрепанный, видавший виды плащ. Валя помолчала, склонившись над газетой. Рогов заметил, что у нее из волос выпала коричневая заколка, и черная коса вот-вот упадет на плечи. Ему захотелось поправить косу, но он подавил это желание и вздохнул.
Валя проводила его печальным взглядом. Когда сухощавая подвижная фигура редактора в сером плаще, с небрежно надетой клетчатой кепкой скрылась в березняке, девушка улыбнулась и две слезинки сползли по щекам к крутому подбородку. Она смахнула их рукавом и прошептала:
— Ох, какая я дура, какая дура!..
Рогов срезал березовую ветку, содрал с нее побуревшие листья и шел, сбивая грязные головки крапивы.
Да, были в его жизни хорошие дни. Тогда он очень любил свою жену. И ничего, совсем ничего теперь не осталось от той любви. Прошумела лесным пожаром, остались горелые пеньки. Ошибся, и почувствовал это не сразу, не вдруг, а после двух лет совместной жизни. Почувствовал, но не поверил. Трудно ведь расстаться со своим счастьем и еще труднее понять, что счастья-то, собственно, и не было, была только иллюзия. Он как-то и не заметил, занявшись своей работой, когда жена успела растерять свои мечты. Круг ее интересов сузился, ограничился маленьким домашним мирком. Когда она потребовала этого же от Рогова, тогда он спохватился, но было уже поздно. Собственно, была ли она такой, какой он ее видел, ослепленный любовью?
Мать жены иногда вздыхала откровенно, вздыхала о том, что вот ее Лелечка могла бы найти себе более подходящего мужа. Господи, сколько у нее было женихов! А вот выбрала же! В глазах матери Рогов был лядащим, бесхозяйственным мужиком. Он никогда ничего не привозил из колхоза, даже поросеночка, хотя другие привозили. Рогов и дома бывал редко, совсем не смотрел за хозяйством. И корова, и овцы, и куры — все на лелечкиных плечах. Бабье ли это дело? Носится по району, как будто ему больше всех надо! Сам же ни бог весть какой начальник! Приходится вот им с Лелечкой перебиваться, не говоря уж о нарядах. Стыдно на люди показаться.
И они забирали у Рогова всю зарплату. Он сначала терпел, молчал. Никому ни разу не сказал, что у него даже приличного костюма нет, что этот несчастный плащишко заменяет ему пальто, а зимой вместе с телогрейкой — шубу. Ему совсем немного надо. Однако терпение истощалось. Участились скандалы, и Рогов старался меньше бывать дома.
Последняя ссора произошла недавно.
С заседания бюро Рогов вернулся поздно ночью. Дома все спали, во всяком случае так считал Рогов, когда тихо прошел в кухню и зажег свет. Он с горечью заметил, что ужина ему не оставили. Кое-как разыскал крынку кислого молока, хлеб и, когда доставал из посудины чашку, нечаянно уронил стакан, вздрогнул. В кухне появилась жена, заспанная, нечесанная. Она молча собрала осколки, бросила их в печку и села напротив. Некоторое время молчали, потом жена сказала:
— Мог бы и пораньше прийти.
— Не мог, — ответил Рогов, не переставая есть.
— У тебя вечные отговорки. А у нас с коровой что-то сделалось. Не встает.
— Ветеринара позови.
— Нет чтобы самому позвонить. Завтра позвоню.
— Сегодня бы надо было. Вот ты ходишь до полночи и не знаешь, что дома делается. Хоть сгори — тебе все равно.
— Положим, не все равно. И ты же хорошо знаешь, что я не бездельничаю. У меня и без коровы дел по горло.
— По-твоему, пусть она подыхает?
— Ну, чего ты ко мне привязалась?
— Завтра ты, пока не проверишь, что с коровой, никуда не пойдешь. Слышишь?
Рогов усмехнулся и сказал:
— Завтра я — в командировку. Позвоню ветврачу и поеду.
— Никуда ты не поедешь! Я к Лоскутову пойду, слышишь? Расскажу, как ты с семьей живешь.
Рогов посмотрел на жену, чувствуя, что раздражается.
— Ты вот о корове побеспокоилась, — сказал он, — а у меня не спросила: как я себя чувствую, как идут у меня дела!
— Нужно мне! — равнодушно ответила она, и это окончательно вывело его из терпения. Они поругались. Потом Рогов накинул на плечи плащ, выскочил на улицу и побрел, сам не зная куда. Очнулся за околицей; свернул в поле, добрался до первой соломенной кучки, оставшейся от комбайна, и лег на спину, закинув под голову руки. Так и пролежал до утра, опустошенный, обиженный, глядя с тоской на россыпь белых звезд на темно-синем небе.
…Сейчас, идя с полевого стана, он до мелочи вспомнил последнюю ссору, но тут же он вспомнил и хороший взгляд валиных глаз и на душе уже не было так пусто и одиноко.
К вечеру Рогов добрался до «Южного Урала». Махрова он застал в правлении колхоза. Председатель приветствовал его шумно, а потом сказал:
— Здорово Лоскутова вы поскребли. Пора, давно пора, верно говорю…
— Не радуйтесь, — отозвался Рогов, усаживаясь у окна. — Боюсь, что и вам достанется…
— Эх, Рогов, Рогов, неуважительный вы человек: все шильцем норовите уколоть. Только мы стреляные воробьи. Привыкли.
— Плохая привычка.
— Конечно, хорошего мало, что и говорить, — вздохнул председатель и, услышав стук, крикнул: — Да, войди!
Вошла Лена Огородникова. На ней было ситцевое платье. Жакет расстегнут, русые косы свиты на голове аккуратненьким гнездышком. В ее осанке, в выражении лица было столько независимости, гордости, всего того, чем силен счастливый человек, что Рогов повеселел. Он радостно приветствовал Лену.
— Вот что, Огородникова, — нахмурился Махров, навалившись широкой грудью на стол, — ты брось фортели выкидывать. Хватит. Поумнеть пора.
Лена опиралась на дверной косяк, левую руку спрятала в карман жакета, а правой доставала семечки и невозмутимо лузгала их. На Махрова смотрела насмешливо, словно бы говоря: «Ну, покричи, покричи, с утра не слышала». И это его взорвало. Он пообещал ее оштрафовать. На Лену угроза не подействовала. Тогда он крикнул, что снимает с доярок. Она повела плечом: «Подумаешь, страсти какие!» Махров побагровел, стукнул кулаком по столу и вынес окончательный приговор:
— Выгоню из колхоза!
Лена выпрямилась, резко одернула жакет, в глазах вспыхнули гневные огоньки.
— Мы тебя сами вышвырнем! Ишь, налил жиром шею-то! — зло сказала она.
Рогов подумал, что Махрова хватит удар: председатель потерял дар речи. А Лена повернулась и вышла.
— С-сукина дочь! — наконец выдавил Махров.
Через полторы недели состоялось заседание бюро райкома партии. Район по-прежнему срывал хлебосдачу. После долгих и бурных споров Махрову объявили строгий выговор. Прокурор предложил снять его с работы. Но вступился Лоскутов. Он сказал, что теперь не время: закончится уборка, тогда можно вернуться к этому вопросу.
Махров вышел из райкома красный, как после бани, долго не мог отдышаться и на улице. Он начинал понимать, что для него наступает плохое время. И самое худое, что ответ-то придется держать не перед Лоскутовым, а перед колхозниками. Об этом ему сегодня еще раз напомнил Рогов, рассказав членам бюро о жалобах колхозников на Махрова, поступивших в редакцию.
…Заседание продолжалось. Остались члены бюро. На повестке последний вопрос: персональное дело Рогова. Да, жена сдержала слово: она была у Лоскутова. А тот уцепился — и делу дан ход. Говорил Лоскутов. Рогов слушал его, рисуя в блокноте бессмысленные завитушки, чувствовал на себе взгляды товарищей и краснел. Надо давать объяснения. Неприятно и тяжело. Все сейчас было противно Рогову в секретаре: и горбатый, с прожилками нос, и надменная складка у рта, и безукоризненно наутюженный китель, и сама манера говорить не спеша, растягивая слова и словно бы прислушиваясь к ним. «И говорит равнодушно, как о чем-то надоевшем и скучном», — зло подумал Рогов. Лоскутов не спросил у него ни о чем, не поговорил. Послал к жене инструктора «расследовать». Рогов ушел от жены бесповоротно и навсегда. С той памятной ночи он не был дома и не мог знать, как «расследовалось» его так называемое персональное дело. Он, конечно, предполагал, что могли наговорить на него жена и теща.
Когда его спросили, он только сказал:
— Мне трудно говорить об этом, товарищи. Это очень сложно, вдруг не расскажешь. Одно для меня очевидно: нет у меня семьи, распалась… Проглядел. Прошу: разберитесь хорошо, прежде чем решать, и разберитесь не так, как разбирался Лоскутов. Спросите и меня. Я ведь тоже лицо заинтересованное, — криво усмехнулся Рогов и сел.
Члены бюро чувствовали себя неловко. Прокурор примирительно сказал:
— Семен Андреевич, а ведь в самом деле не годится так. И членов бюро не известили. Я старуху лет тридцать знаю — вздорная. Дочка, кажется, не лучше…
Лоскутов не согласился, упирая, на то, что Рогов бросил жену с ребенком, и требовал объявить выговор.
— Что ж, по-твоему, в ногах у нее ползать? — жестко улыбнулся прокурор. — Нет, ты уж лучше уволь его от этого!
Спор разгорелся. Рогов думал: «Какая ерунда! Как он, Лоскутов, мог так грязно сводить счеты?»
Члены бюро голосовали против предложения Лоскутова. После заседания в кабинете никто не задержался. Рогову на прощанье крепче обычного жали руку.
…Рогов брел на квартиру не спеша. Вспомнил Лену Огородникову, ее застенчивого Бориса, вспомнил пробойного Костю — бригадира. Сколько их: таких славных, чистых, работящих на свете? Не счесть! С ними легко дышится, веселее живется. Среди них есть Валя Иванцова… Вдруг она предстала перед его мысленным взором такой, какой видел ее на полевом стане: склонившаяся над стенной газетой, с ослабевшей коричневой заколкой, которая еле-еле удерживала темную тяжелую косу…
Рогов остановился, провел рукой по глазам, словно пытаясь снять пелену, которая мешала разглядеть настоящее счастье.
А ночь брела по земле по-осеннему густая, теплая, полная таинственных шорохов, удивительно непонятная и беззвездная.
Мы с тобой давно не в переписке,
И серьезно, вроде, разошлись.
Друг мой давний, однокашник близкий,
Не вчера мы начинали жизнь,
Не мальчишки, кажется, с тобой мы,
И прошли через огонь и медь, —
Мы же хлеб делили и обоймы,
Повзрослев, могли бы поумнеть.
Я не спорю: не пустые вздоры
Между нами встали на пути,
Но ведь спор — не ледяные горы,
Да и горы можно перейти.
Лгать не стану, — не простое это —
Первый шаг нелегкий, говорят,
Но ведь мы прошли с тобой полсвета
Тяжкими дорогами солдат.
Мы с тобой не недруги, я знаю,
И дорога вдаль у нас одна.
Я тебя ничем не попрекаю,
Ты прости, когда — моя вина.
В тишине ночной, бровей не хмуря,
Сердце для уступки приготовь.
Дружбу сохранить в житейских бурях
Потрудней бывает, чем любовь.
Стоит березка белотелая.
О чем грустит в глуши она?
Совсем по-девичьи несмелая,
Совсем по-девичьи одна?
Умчать бы в даль ее весеннюю,
Кружить в тумане и во мгле,
Да только жалко, что растения
Навек прикованы к земле.
На темном дереве — гравюра.
Под слоем пыли узнаем:
Тоскует здесь царица-дура
Во всем величии своем.
В ней много блеска, мало чувства.
Она не трогает сердца.
Мертво и холодно искусство,
Когда оно в руках льстеца.
Качается дубок в ненастье,
Его, беснуясь, буря гнет,
А он, прямой и коренастый,
Упрямо к солнышку растет.
Он вытянется к небосводу,
И люди скажут про него:
— Мальчишка выжил в непогоду,
Ему не страшно ничего.
Он к нам пришел по вызову
В квартире свет зажечь.
Снял шапку, поздоровался
И куртку скинул с плеч.
Отвертку, шнур и молоток
Сложил на край стола…
— Ну что ж, хозяйка, говори,
Зачем к себе звала?
Атлет, а ростом невелик,
Лет двадцати на вид.
А взгляд такой, что вот сейчас
Вас чем-то удивит.
И улыбнулась я ему,
Сказала про свое,
Что выключатель щелкает,
А света не дает.
Он тотчас выключатель вскрыл, —
Причина в нем иль нет?
В глаза мне ласково взглянул,
И сразу вспыхнул свет.
Досадно мне, что мало здесь
Работы для него.
Стоит он, смотрит на меня
И — больше ничего…
И говорю я, покраснев,
На взгляд его в ответ:
— Сердечно вас благодарю
За то, что вспыхнул свет.
К дунайским берегам домчался гром
На крыльях ветра, дующего с Буга…
Перед грозой к мадьяру ночью в дом
Внесли солдаты раненого друга.
Свою постель постлал ему лесник,
Заботливо укутал полушубком,
И головой задумчиво поник,
Покуривая глиняную трубку.
Шумели грустно буки за окном,
Коптил в жестянке фитилек из ваты,
Да еле слышно про далекий дом
Шептали губы спящего солдата…
Вершина дерева от молнии зажглась,
Ударил гром, и стекла дребезжали,
И говорил солдат: — Здесь бук и вяз,
Березок нет, как на родном Урале…
Потом утих. Дышала ровно грудь.
Урал приснился, может быть, солдату…
Но старый венгр не мог в ту ночь уснуть.
Он в лес ушел и прихватил лопату.
Наутро ливень кончился в горах,
Роса на листьях превратилась в блестки, —
И редкую находку в тех местах
Старик принес — кудрявую березку…
Солдат поднялся, медленно пошел,
Ступая неуверенно, к порогу,
Сверкающий от влаги белый ствол
Рукою забинтованной потрогал.
…Прошли года. Как память о былом
Береза зеленеет у ограды,
Напоминая венгру давний гром
И сполохи далекой канонады.
Над Венгрией широкая заря,
К березе ветви протянули буки,
И кажется, что верные друзья
В пожатии соединили руки.
У камышового болотца,
Над первой зеленью лугов
Весенним утром раздается
Простая песенка без слов.
Она всегда одна и та же,
Но мне, она всего милей,
Ту песню жаворонок вяжет
Из пряжи солнечных лучей.
Иметь, как птице, крылья мне
Кружиться в синеватой мгле —
Я песни собирал бы в небе
В подарок матери-земле.