Кое–где в землянках уже настилали полы, клали печи, сооружали крыши, прикрывая их сверху дерном.
Хозяйственная команда матросов неподалеку от лагеря заканчивала строительство большой столовой.
А перед ротами юнгов уже стояла новая задача: заготовить на зиму топливо. От каждой смены выделялась группа юнгов. Старшим в одной из них был Гурька Захаров.
Он работал вторую неделю. На руках набил мозоли. К середине дня начинала болеть спина, и когда после отбоя ложился, засыпал мгновенно.
Пошли дожди. Северные лохматые тучи застилали небо. Воздух в лесу постоянно сырой. Когда дождь усиливался, юнги укрывались под деревьями. Но ветви были полны крупных капель, которые, тупо ударяясь о бескозырки и плечи, попадали за воротник, вызывая во всем теле неудержимую дрожь.
Иногда Гурькой овладевала тоска по родному городу, где много разного народа и хоть изредка можно сходить в кино. Здесь, на острове, пожалуй, тяжелее всего казалась оторванность от Большой земли. Здесь не было ни войны, ни мира. О войне юнгам рассказывали офицеры, и это поддерживало ребят, позволяло им сравняться в чувствах с бойцами фронта, которым тоже очень трудно.
Тосковал Гурька по отцу. Писем от него так и не было. Как-то он там, в госпитале? Выздоровеет ли? Увидятся ли они?
А разве его не тянуло побродить по лесу? Теперь у него была удочка, и в прошлое воскресенье он ходил на рыбалку. За какой-нибудь час он наловил много окуней, из них получилась прекрасная уха. При таком клеве он готов ходить на рыбалку каждый день. Все дни не уходил бы с озера. Хотелось пойти в лес, играть там на мягком, как перина, мху.
Но Гурька теперь собирал ягоды только во время короткого отдыха вблизи делянки, на которой заготовлялись дрова. А лес манил, звал идти дальше!
Лизунов часто уходил с Петушком в лес или на озеро и бродил там целыми днями.
Однажды они появились на делянке. Петушок полной горстью брал из бачка ягоды и отправлял в рот. Он выпячивал живот и ходил вразвалку, увешанный кистями черемухи и рябины. Вид у него был такой, что сразу можно догадаться: ничего-то он не боится, все ему нипочем.
Николай подошел к Гурьке и протянул ему ветку рябины. Гурька отщипнул несколько ягод, спросил:
– Цыбенко не боишься?
– А чего его бояться? Не съест. Судить нас
все равно не будут. Года у нас маленькие.
Гурька посмотрел на высокого, кривоногого Лупало, и тот, как бы отвечая на этот взгляд, сказал, растягивая слова:
– Судить не будут. Мы – юнги. Присяги мы
не принимали. И вообще, дети. Ха-ха-ха! Понятно?
Лупало смеялся густым басовитым смехом.
Тонко и заливисто, закинув назад голову и еще больше выпятив живот, ему подпевал Петушок:
– Хи-хи-хи!
Юнги молча смотрели на хохочущего Лупало и заливавшегося в неудержимом смехе Петушка.
Гурька заметил, что его одного угостили ягодами, и ему почему-то стало стыдно. Он повертел в руках ветку с пламенеющими ягодами рябины, швырнул ее на землю и сказал:
– Мы тут работаем, а вы ягодки собираете?
Что мы – ишаки за вас батрачить?
– А вы не батрачьте, – сказал Лупало. —
Работайте, но сочетайте полезное с приятным. Надо же отдохнуть, местным краеведением заняться. Ха-ха-ха!
– На фронте так говорят?
– Так то на фронте, – сказал Николай. —
Здесь не фронт. Зачем нас привезли сюда?
Гурька усмехнулся:
– Ягодки собирать.
Лупало бросил в широко открытый рот горсть ягод и, подойдя вплотную к Гурьке, вызывающе спросил:
– А ты что тут за начальник выискался? Выслуживаешься? Все равно в адмиралы не попадешь! На фронте!… Стучи топором, если тебя тут
вместо дятла поставили, а в чужие дела не суйся.
– А ты чего привязываешься? – возразил Гурька Лупало, меряя его взглядом. – Думаешь, напугаешь?
Николай примирительно сказал:
– Ладно! Чего ты в самом деле? Не хочешь ходить в лес – не ходи. Никто тебя силой не тянет.
– Ну и уходите отсюда!
– А мы отдохнуть тут желаем, – сказал Лу пало и уселся на ствол поваленной сосны. – Попробуй, прогони. Ха-ха-ха!
– Тебе еще влетит, – сказал Гурька Николаю. – Вот подожди, увидишь, как влетит. Выгонят из школы и правильно сделают.
– Выгонят, выгонят!… Посмотрим еще…
– Да на фронте тебя расстреляли бы как дезертира и предателя.
– Но-но – поднялся Лупало. – Поосторожней! Расстреляли бы!… А если будешь капать…
Подскочивший к Гурьке Петушок зашептал:
– Брось, Гурька. Не связывайся. Изобьет.
– Пускай попробует, – ответил Гурька и стал заколачивать в плаху клин.