Юнона

Часть 1. Четырнадцатая точка

С высоты в полтора десятка километров окрестности 14-ой выглядели как вспаханное снежное поле, покрытое параллельными бороздами. Отчасти местность напоминала тундру, беспорядочно исчерченную шоссейными дорогами, отчасти — поверхность бесконечной замерзшей реки. Древний, присыпанный пылью лед не слепил глаза, как на Европе, и кратеров было заметно больше, но в целом равнина была подобна европейским ледовым полям. А значит, «Виночерпий-2» должен легко пройти свою трассу.

Нелл Сэджворт спустилась ниже и крутанула карту по часовой стрелке, отслеживая, как меняются тени. Опустила солнце к горизонту. От посадочного эллипса ехать лучше всего по дну одной из борозд — дорога ровная и почти по прямой. Восточнее остаются два свежих тридцатиметровых кратера с обрывистыми стенками, западнее — еще один кратер с частично обрушенной кромкой.

Нелл спустилась еще ниже, на «высоту птичьего полета». Максимальное разрешение карты составляло 10 см на пиксель, и отсюда дно борозд уже не выглядело ровным. Непосредственно у 14-ой рельеф становился хаотическим нагромождением ледяных глыб. Черная полусфера лежала в середине этого хаоса, как серединка ромашки в обрамлении лепестков. Очень смятых и скомканных лепестков.

Раздался звук вызова, и Нелл услышала голос Пола.

— Нелл, как тебе Юнона?

Нелл поглядела на быстро меняющиеся цифры в левом нижнем углу зрительного поля.

— Так до станции еще 40 тысяч км, не? — лениво спросила она.

В наушнике раздался смешок.

— Она не с нами, — констатировал Пол.

Мишель что-то ответил по-французски, она не стала вникать, что именно, и отключилась.

На данный момент посадочный эллипс имеет размеры 1700 на 300 метров, много. Послезавтра данные будут на порядок точнее. Тогда она будет знать, попадают ли они в старый полуразрушенный кратер или точно на ледовое поле. Лучше, если на поле. Оттуда на гусеничном ходу до 14-ой — максимум 50 часов пути. Из кратера придется выбираться — плюс еще 12-15 часов. А тогда на всю операцию останется слишком мало времени, и придется пережидать местную ночь. Трех-с-половиной-суточную ночь Ганимеда.

Странное дело — она восемь лет ждала этой экспедиции, а теперь ее трясет от нетерпения, как школьницу накануне первого свидания.

Снова раздался звук вызова, и Нелл услышала голос Джима Николса, капитана «Иглы».

— Стыковка с Юноной через восемь с половиной часов. Всем пассажирам настоятельно рекомендую лечь спать. Сами знаете — следующие тридцать часов будут весьма напряженными. Нэлл Седжворт, тебя это больше всего касается.

— Да, сэр, — с тяжелым вздохом сказала Нэлл и сняла виртуальный шлем.

Перед глазами еще плавали цветные пятна, и она потерла пальцами веки. Крошечная каюта «Иглы» была погружена в полумрак. Нелл, не глядя, развернула спальный мешок, прислушалась к своему телу (есть? пить? в туалет?), не нашла ни одной потребности, которую требовалось бы немедленно удовлетворить, и залезла внутрь. Потом привернула освещение до минимума, закрыла глаза и прочитала формулу сна.

Сегодня этой формулой была лодка в теплом ночном море. Лодку медленно несли громадные пологие волны, вздымаясь и опускаясь в такт медленному глубокому дыханию. Мышцы расслабились, и через несколько минут Нэлл перестала чувствовать свое тело. Обычно этого было достаточно, чтобы заснуть. Но не сегодня.

Минут через десять Нэлл поймала себя на том, что снова мысленно разглядывает снежные равнины области Урук. Там, в нагромождении ледяных блоков, лежала наполовину вмерзшая в лед черная сфера, и к ней через гребни и ямы полз маленький вездеход. Над изрытой снежной равниной нависало бархатно-черное небо с маленьким пятнышком солнца, а у горизонта висел громадный полосатый полумесяц Юпитера.

«Откуда здесь Юпитер? — подумала Нэлл. — Это же противоположное полушарие». А потом: «Я сплю».

Белая равнина ринулась ей навстречу, и она упала на снег, теплый и пушистый, как вата. Черная полусфера оказалась совсем близко. Она была густо-черной, как небо, хотя Нэлл знала, что на самом деле она ослепительно, непереносимо яркая. На белом снегу лежали резкие тени. В вакуумной тишине по полю беззвучно полз вездеход.

Нэлл вдруг стало тревожно, почти страшно. Черная полусфера притягивала ее взгляд. В ней что-то происходило — по вздрагивающей поверхности бежала рябь, она колыхалась, как будто была мешком, в котором кто-то бился и рвался, пытаясь выбраться на волю. Нэлл подошла ближе — и вдруг мешок лопнул, превращаясь в жерло, в тоннель, в извивающуюся, засасывающую глубину. Несколько мгновений было заполнено отчаянной борьбой — а потом Нэлл проснулась.

Посмотрела на часы. Прошло чуть больше пяти часов, и сна — ни в одном глазу. А значит, нечего и лениться. Она выбралась из мешка и медленно выпрямилась, привыкая к разной силе тяжести для ног и головы. Как и на Юноне, на «Игле» искусственная гравитация наводилась вращением, но здесь радиус кривизны был гораздо меньше, и от быстрых движений кружилась голова.

Туалет, умыться, взять витаминный утренний коктейль. Привычно забраться в ложемент, надеть виртуальный шлем. Вот она, Юнона. Совсем близко.

До станции оставалось чуть больше трех тысяч километров, скорость сближения снизилась до 250 м/сек и продолжала уменьшаться. На фоне черного бархата космоса, ярко освещенное солнцем, сверкало ажурное трехсотметровое колесо, пронзенное тонкой осью надстраиваемых стыковочных ферм. В месте соединения оси и колеса располагалась массивная втулка энергетического комплекса. Приглядевшись, Нэлл заметила, что колесо вращается — примерно в два раза быстрее секундной стрелки.

Юнона — гордость человечества. Юнона — самая удаленная от Земли пилотируемая станция. Центр по изучению системы Юпитера в целом и подледной биосферы Европы в частности. Ее дом на ближайшие два года.

Корабль дрогнул, ложемент чуть повело в сторону, и Нэлл ощутила себя как в лифте, скользящем вниз. «Игла» замедляла свое вращение, а с ним уменьшалась наведенная сила тяжести. Через час наступит невесомость, а еще через пару часов корабль пристыкуется к одному из стыковочных узлов Юноны. Модуль «Кракен» перестыкуют и подключат часов через шесть, и только после проверки всего оборудования будет дана команда на посадку «Виночерпия-2». Завтра, самое позднее послезавтра они посадят зонд-вездеход на снежную равнину области Урук.

В наушнике звякнуло.

— Не спишь? — спросил Пол.

— Не сплю, — согласилась Нэлл.

— Мне тоже не спится. У меня молодняк бесится, по боксам носится. Гравитация слабеет, всем крышу сорвало. Скоро крысы будут парить, как горные орлы, — он хмыкнул.

— Разве это для них не стресс? — удивилась Нэлл.

— Так молодняк же, два месяца всего, — ответил Пол. — Для них все на свете игра. Выдал им по лишней порции жратвы, пусть порадуются.

Нэлл молча покачала головой. Пол искренне любил свое зверье, даже дождевые черви вызывали у него нежность. Что не мешало ему ставить над ними опыты.

— А Мишель спит? — спросила она.

— Или спит, или творит намаз.

Ощущение падения все усиливалось.

— Не боишься? — вдруг спросил Пол.

— Есть чего бояться? — отозвалась Нэлл. — Думаешь, со стыковкой возникнут проблемы?

— Я не про стыковку.

— А про что?

Хотя она знала, про что. Тема по активному исследованию 14-ой Сверхцветной точки была утверждена и попала в план исследований только благодаря пробивной силе Майкла Бейкера, ее научного руководителя. Даже в научном совете многие были против.

— У русских есть пословица: «Не буди лихо, пока оно тихо», — ответил Пол.

— Какая линия защиты тебя больше устроит? — насмешливо сказала Нэлл. — Во-первых, я могу доказать, что сверхцветные точки совершенно безопасны. Во-вторых, нарисовать картину технологического прорыва, который нас ждет, если мы продолжим исследования загадочного артефакта внеземной цивилизации. И в третьих, воззвать к твоей гордости homo sapiens`а, которому стыдно бояться каких-то углеродных мешков с водой.

— Пистолет — тоже всего лишь кусок железа, — буркнул Пол.

— Твои слова, о Нэлл, напомнили мне один старый анекдот, — раздался голос Мишеля. — Одна женщина заняла у соседки кувшин, но вернула его с трещиной. Судье она назвала три причины своей невиновности. Во-первых, она этот кувшин в глаза не видела. Во-вторых, он уже был с трещиной. Ну, и, в-третьих, она вернула его в целости и сохранности.

Пол хмыкнул.

— Ты тоже боишься исследований сверхцветной точки, Мишель? Вот уж не подумала бы.

— Нет, я не боюсь, — спокойно ответил тот. — На все воля Аллаха.

Нэлл, как всегда, испытала чувство неловкости. Мишель был убежденным правоверным мусульманином, и от этого казался ей слегка сумасшедшим. С другой стороны, ей было стыдно своей ксенофобии, и она старалась ничем ее не проявлять.

— Боюсь, в полном объеме задача не имеет решения, — сказал Пол. — Даже если мы разберем 14-ю по атомам, мы не узнаем, что это такое и для чего было предназначено. Слово — элемент языка, и вне языка смысла не имеет. Предмет — элемент материальной культуры, и сам по себе, вне культуры также не имеет смысла.

— Хотя бы поймем, как она излучает, — отозвалась Нэлл.

Ей никто не ответил, и, помедлив, Нэлл отключилась.

Делать было нечего. Пару минут она созерцала Юнону, потом проверила почту (пусто) и переключилась на карту системы Юпитера.

Текущая орбита Юноны была отрисована тонкой красной линией, положение станции было помечено стилизованной фигуркой. В отличие от орбит галилеевых спутников, лежащих почти точно в плоскости экватора Юпитера, орбита Юноны была полярной и проходила за орбитой Каллисто, там, где уровень радиации от радиационных поясов падал ниже 0.005 бэр в сутки. Быстро меняющиеся цифры в левом нижнем углу зрительного поля показывали текущие элементы орбиты станции и расстояния до всех галилеевых спутников.

Нэлл покрутила карту так и сяк, устроилась поудобнее, зевнула и закрыла глаза. Время текло томительно медленно, как всегда течет время в ожидании. Ее тело уже почти ничего не весило, в голове бродили случайные мысли. Она вспомнила об Мэри Митчелл и ее летающем доме-дирижабле, потом об Элли… и мысли об Элли отозвались привычной болью. Когда окажусь на станции, обязательно напишу Мэри, подумала она, и, чтобы развлечь себя, стала мысленно писать письмо Мэри. Открывать глаза и шевелиться совсем не хотелось. Потом ее куда-то повело, то ли вниз, то ли вбок… ну а потом в наушнике грянул голос капитана:

— Мишель Жерве, Нэлл Сэджворт, Пол Рич, вы готовы?

Нэлл продрала глаза. Вот это да, заснула! Она быстро переключилась на Юнону. До станции — 3 километра, до стыковки — полчаса.

— Готова, капитан, — бодро ответила она.

В эфире стоял галдеж, на панели «кейки» появилось с десяток новых имен. Нэлл быстро пробежалась глазами по списку. Марика Рачева, Линда Экхарт, Том Росс, Дэн Венфорд… они были знакомы еще по Центру подготовки астронавтов во Флориде. Остальных она знала только заочно.

Марика первой обнаружила ее присутствие.

— Привет, Нэлл! Как твои дела?

— Прекрасно!

— Как я слышала, вы везете много вкусного, живого и страшно тяжелого. Через запятую.

— Все верно, — Нэлл улыбнулась. — У Пола две тонны контейнеров с разной живностью. Говорит, у него крысы летают.

— Наверно, малявки совсем, — нежно сказала Марика.

— Два месяца. А у тебя как дела?

— Весь последний месяц бьюсь головой об стену. Вы запасных мозгов не привезли? Очень бы пригодились.

Нэлл подумала — не ослышалась ли она. Иногда Марику было трудно понять.

— Шутка, — сообщила та, не дожидаясь ответа.

— Нэлли, ну наконец-то! Я жду не дождусь, когда мы начнем нашу работу, — раздался звучный голос Тома Росса. — Давно мечтал посадить тележку на Ганимед.

— Убери от нее свои лапы, Том, — огрызнулась Марика. — Сначала — обнюхать и пометить территорию, работать потом.

Нэлл подумала, что на станции на редкость неформальная обстановка — Марика говорила с капитаном Юноны безо всякого почтения.

— Да, сегодня вечером у нас вечеринка, — спокойно согласился тот.

Потом к разговору подключился Пол, и они с Марикой быстро перешли на птичий язык микробиологов, в котором Нэлл понимала через два слова на третье. Пару-другую минут она честно пыталась вникнуть, для чего именно Марике нужны запасные мозги, потом решила, что запасные мозги нужны ей самой. «Будет время, попрошу рассказать мне все простым английским языком», — подумала она и зевнула.

До Юноны оставались считанные метры. Нэлл ждала момента, когда «Иглу» встряхнет при контакте, но капитан Николс пристыковался к станции деликатно, почти незаметно. Корабль чуть дрогнул, потом еще раз, и расстояние между «Иглой» и Юноной обнулилось.

Они прибыли.

Нэлл открыла дверь своей каюты и вошла внутрь. Позади осталась шумная вечеринка, приветствия новичков, проводы возвращающихся на Землю. Возвращалась маленькая седовласая японка Йоко Токахаши, которой прочили Нобелевскую премию по биологии, бортинженер из Евросоюза Гюнтер Клотц и высокий молчаливый русский, чью фамилию она так и не смогла ни выговорить, ни запомнить.

Все это время ее не покидало ощущение дежа вю. Кают-компания была точной копией кают-компании на Юноне-2 — тренировочном комплексе-имитаторе Флоридского центра подготовки астронавтов, где она прожила последние три месяца перед стартом. Тогда их каждый день гоняли по всяким нештатным ситуациям, кормили пищей, синтезированной из планктона, и учили мыться десятью литрами воды в день. Шутки шутками, а на этом последнем этапе отсеивалась добрая четверть кандидатов.

А потом вечеринка закончилась, и они с Марикой вышли в коридор. И впереди, и сзади коридор плавно загибался вверх, следуя ободу трехсотметрового колеса Юноны. Метров через 25 и спереди, и сзади луч зрения упирался во вздымающийся пол. И сколько не иди по этому полу — всегда останешься в самой низкой точке дуги.

К этому надо было привыкнуть.

— Нравится? — улыбаясь, спросила Марика.

От улыбки на ее щеках появлялись ямочки, как у ребенка.

— Как будто мы на дне буквы U, — оглянувшись, ответила Нэлл.

— Когда быстро идешь, еще чувствуешь направление вращения станции. Будто в гору взбираешься или наоборот сбегаешь вниз.

— Зато голова никуда не улетает, верно? На «Игле» помнишь, как было?

— Я летела на «Луче», вместе с русскими. Но помню, конечно.

Двери, разделяющие коридор на герметичные отсеки, открывались перед ними и закрывались за спиной. Стены каждого отсека были покрыты мелким рифленым узором — для каждого отсека разным. Во время тренировок их учили ориентироваться на станции даже в полной темноте.

— Заходи через пару часов, поболтаем, — сказала Марика, останавливаясь у своей каюты.

Нэлл кивнула.

Сейчас ей хотелось покоя и одиночества. Она знала, что это реакция организма на коммуникативный стресс и что потом это пройдет. Слишком много новых лиц, голосов, впечатлений, слишком устали губы от неизменной улыбки.

Каюта была точной копией ее каюты на Юноне-2. На стене висел выключенный серый постер. Нэлл забралась в ложемент, надела виртуальный шлем. Не торопясь, настроила микроклимат (22 градуса Цельсия, влажность 50%), выбрала цветовую температуру освещения, покопалась среди видеороликов. Перебрав несколько вариантов, отправила на постер ролик Дубровинского океанариума, где над галечным дном, среди коряг и треснутых амфор медитативно бродили разнообразные рыбины.

Она посмотрела текущий статус модуля «Кракен». Модуль уже был перестыкован с «Иглы» на Юнону, но еще не был подключен. Посмотрела орбитальные параметры «Виночерпия-2» и снимки, приходящие с орбиты. Старый знакомец Ганимед невозмутимо подставлял для съемки свои древние, покрытые бороздами и кратерами бока. Размер посадочного эллипса пока не изменился… ладно, подождем.

Зевнув, Нэлл сняла шлем и долго смотрела на постер. Постер мерцал зеленоватыми бликами. Плоские полосатые рыбы неслышно скользили в толще воды, бесстрастные, как облетающие листья. На камне сидел сомик с пестрой спинкой и поводил в разные стороны круглыми черными глазами с золотистым ободком. Тихий плеск воды успокаивал…

Наконец, Нэлл встряхнулась и отправила вызов Марике.

— Я забегу?

— Забегай, — согласилась та.

Каюта Марики оказалась погружена в закатный сумрак. На огромном — в полстены — постере на дикий песчаный берег набегали пологие морские волны. Вскрикивали чайки. На рваных облаках лежали розовые блики заходящего солнца. У самого горизонта над морем висел дирижабль.

Марика сидела на полу, прислонившись спиной к стене.

— Это Равда, вебкамера, — пояснила она, не дожидаясь вопросов.

Нэлл подошла поближе к постеру. Ощущение присутствия было полным, не хватало только порывов свежего морского ветра.

— Красота! — с чувством сказала она.

— А ведь вернусь домой, наверняка повешу себе на стену Европу, — усмехнулась Марика. Ее лицо вдруг показалось Нэлл очень усталым. — Человек — такая скотинка, вечно недоволен тем, что имеет.

— Разве это плохо? — спросила Нэлл. — Пока мы недовольны, мы движемся вперед.

Марика посмотрела на нее со странным выражением.

— Куда мы движемся — это вопрос сложный. Погрызешь что-нибудь? У меня есть печенье.

Нэлл отрицательно покачала головой.

— Каких-нибудь сто лет назад, — с горечью сказала Марика, — фантастическая литература была полна сюжетов о том, как люди находят и лихо колонизируют обитаемые планеты. Тогда считалось, что для колонизации обитаемая планета априори лучше, чем необитаемая. Причудливые растения с красными листьями, всякие удивительные зверюшки, стройные девушки с фиолетовыми глазами…

Нэлл хмыкнула.

— И ведь почти никому не приходило в голову, что обитаемые планеты надо обходить, как чуму, как могильники радиоактивных отходов. Что лучше Венера с ее пятьюстами градусами, чем вторая Земля! — Марика резко хлопнула ладонью по полу. Посмотрела на Нэлл и криво усмехнулась. — Не принимай близко к сердцу, просто у меня Л-выводок за сутки вымер весь в полном составе. Полчаса назад перестали дышать Лола и Лили.

— Крысы?

— Мыши.

Нэлл молчала. Очевидно, Марике было нужно выговориться.

— Я не понимаю, в чем дело, — продолжала та. — Вся линейка антибиотиков в даваемых дозах — совершенно безопасна. Я знаю, я проверяла на контрольной группе. Эта же линейка антибиотиков 100% летальна для всех шестнадцати видов экзобактерий, с которыми мы работали. Это я тоже проверяла. Но при введении любого антибиотика из линейки любому зараженному зверю — он умирает. Почему?

— А что говорят коллеги? — осторожно спросила Нэлл.

— Коллеги много чего говорят, и все разное, — нехотя ответила Марика. — Я Линду и Йоко задолбала уже… а ведь у них и своих проблем хватает.

Она глубоко вздохнула и рывком поднялась с пола.

— Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом. А то меня клинит уже.

Нэлл растерялась. С утешением страждущих у нее всегда получалось плохо. Сама бы она в такой ситуации пошла на беговую дорожку и отмотала километров пять, чтобы физическая усталость вышибла из головы лишние мысли. Но не предлагать же это Марике.

— Э… Я могу рассказать историю. Про вещь в себе.

Марика посмотрела на нее удивленно.

— Ну, расскажи историю.

Нэлл вспомнила, как на ночь рассказывала Элли сказки, сочиняя их на ходу. Про привидение маленькой девочки, отравленной мачехой, про подводного монстра Тхану и робота Пи, и еще кучу историй без начала и конца.

— Жила-была звезда галактического диска, а у звезды была планетная система. И главной планетой в этой системе был газовый гигант с обширным семейством спутников. На самом большом спутнике газового гиганта, размерами и свойствами напоминающем небольшую планету, среди льдов лежала Вещь В Себе. Никто не знал, зачем она там лежит, что она означает и чем является. Вещь В Себе была круглая, диаметром примерно в метр, — и Нэлл руками показала, каких размеров была Вещь.

Марика глубоко вздохнула и снова села на пол.

— На наш, человеческий взгляд, Вещь В Себе была густо черная, как сажа, — продолжала Нэлл. — Она собирала весь падающий на нее свет и превращала его в излучение в пяти чрезвычайно узких спектральных линиях, расположенных в среднем инфракрасном диапазоне. Ни одна из этих линий не совпадала с линиями известных людям веществ. Она лежала на снегу и излучала, лежала и излучала… десятки тысяч лет.

Но вот однажды на снег рядом с Вещью опустился робот. Робота послали люди — существа с третьей планеты, слишком хрупкие для того, чтобы явиться лично.

— И робота, конечно, звали «Виночерпий», — слабо улыбнувшись, сказала Марика.

— Робота звали «Виночерпий», — согласилась Нэлл, — но заметим, не просто Виночерпий, а «Виночерпий-1», потому, что будет еще и второй. Робот долго и осторожно исследовал Вещь В Себе, и нашел, что она представляет собой жидкую воду, заключенную в тонкую углеродную оболочку сферической формы.

Она помолчала.

— Можно спросить, открыла ли Вещь В Себе свое предназначение людям? Ответ: нет, не открыла. Мы знаем, какой она формы, знаем, из чего она состоит, но по-прежнему не знаем, что она такое, для чего существует и как излучает. Конец истории.

— По-моему, это только ее начало, — возразила Марика.

— Может, и так, — отозвалась Нэлл.

Они молчали, глядя в темнеющее небо Равды. В пяти астрономических единицах от них пологие волны с шелестом набегали на берег и, шипя, отползали назад. Дирижабль у горизонта включил габаритные огни.

Мелодичный звук будильника вырвал Нэлл из дерганого, неприятного сна. Она посмотрела на часы. Шесть часов утра корабельного времени, первое утро на Юноне. День посадки «Виночерпия-2».

Нэлл вскочила с кровати, чувствуя, как часто начинает биться сердце. Туалет, почистить зубы, тонкой расческой пригладить волосы.

— Ну что, готова? — спросила она свое отражение в зеркале.

Отражение ответило решительным взглядом.

Нэлл вышла в пустынный коридор и быстро зашагала в спортотсек. Сначала пробежка, потом душ, потом завтрак. В полвосьмого Том Росс должен скинуть уточненные данные по посадочному эллипсу. И, если все будет нормально, в полдевятого они дадут команду «Виночерпию-2» на сход с орбиты.

В спортотсеке никого не было. Нэлл включила тренажер, выбрала короткую трассу, надела шлем — и побежала сквозь утренний кленовый лес, сквозь шелест листьев и птичьи трели. На два шага вдох, на два шага выдох. Через пару минут она почувствовала, что пылкое нетерпение оставляет ее, тело сжигало адреналин в беге. Еще через десять минут она добежала до отметки 2500, перешла на шаг, глубоко дыша и поднимая вверх руки, потом остановилась и сняла шлем.

Пульс — 140 ударов в минуту, нормально.

Вернуться в каюту, принять душ из тонких колючих струек водяной пыли. Сделать прическу.

В кают-компании за двумя сдвинутыми столиками чинно завтракали шестеро японцев из группы Токахаши. Нэлл улыбнулась и слегка поклонилась им, они улыбнулись и поклонились в ответ. Она взяла контейнер с завтраком и села у стены напротив — подальше от японцев, но лицом к ним. Ей не хотелось быть невежливой, но и общаться с ними сейчас тоже не хотелось.

Завтрак оказался даже лучше, чем на Юноне-2. Салат из морской капусты был явно настоящий, видимо, местного разведения. Крилевая паста имела отчетливо креветочный вкус. Нэлл быстро умяла и то, и другое. Допивая витаминный коктейль, посмотрела время. 7.42! Она быстро убрала пустую посуду в контейнер, контейнер в лоток — и почти бегом рванула по коридору к себе.

Ложемент, виртуальный шлем, карта окрестностей Четырнадцатой точки. Итак?

Новый посадочный эллипс, вложенный в старый, захватывал старый кратер только краешком. Значит, они садятся на поле. Yes!

В наушнике звякнул сигнал.

— С добрым утром, Нэлл! — пророкотал бас Тома Росса. — Ну, как оно?

— Прекрасно! С добрым утром, Том.

— Как тебе картинка? Я старался.

— Картинка шикарная! Поедем, как по трассе, — радостно ответила Нэлл.

— Тогда на ближайшем витке я его сажаю.

— Давай.

Потекли минуты. На левой половине зрительного поля медленно поворачивался Ганимед, снимаемый малой камерой «Виночерпия-2». На правой половине висела карта окрестностей Четырнадцатой точки с новым посадочным эллипсом.

— Как спалось, ничего? — вдруг спросил Том. — Я, помню, в первую свою ночь на станции почти до трех прокрутился — чувство ответственности чесалось.

— Не, у меня ничего не чешется, — улыбнулась Нэлл. — Я читаю формулу сна и сплю, как сурок.

— А я так и не освоил этот метод. Может, зря.

Они снова замолчали. Нэлл почувствовала, как сильно стучит ее сердце.

«Нет, это не дело, — подумала она. — Тоже мне, трепетная лань. Ну-ка, дыши».

Медленный вдох — на счет пятнадцать. Закрыв глаза, увидеть голубое небо — далекую, бесконечную, вечную синеву. Задержать дыхание — и на счет пятнадцать медленно выдохнуть. И еще раз. И еще. Волнение таяло, стягивалось к горлу, превращалось в ощущение комочка, небольшого неудобства.

— Ну, с Богом, — вдруг сказал Том — и сразу же элементы орбиты «Виночерпия» превратились в хаос быстро меняющихся цифр.

Сначала ничего не произошло — Ганимед все так же неторопливо поворачивался перед глазами. Но через полминуты Нэлл заметила, что движение стало быстрее, а детали поверхности приблизились, как будто она плавно меняла увеличение карты. Через поле зрения тянулась древняя темная равнина, покрытая пылью и вся перепаханная метеоритными ударами, редкие свежие кратеры блестели чистым льдом. Потом лед посветлел и покрылся переплетающимися прядями длинных борозд и гребней — началась область Урук. Поверхность явно приближалась — борозды становились все шире, на дне расщелин проступили черные тени. В какой-то момент Нэлл поняла, что видит перед собой наползающую карту окрестностей Четырнадцатой — только без посадочного эллипса и тонкой координатной разметки. Еще полминуты — и ледяная равнина распахнулась перед ними с высоты птичьего полета.

Зонд развернулся вертикально, соплом вниз. Забыв про правильное дыхание, Нэлл смотрела на показания альтиметра. 750 метров…400…280… «Виночерпий» давно «захватил» окрестный пейзаж и садился по памяти, прямо в середину посадочного эллипса. Поодаль на льду Нэлл заметила тень модуля — черную угловатую кляксу. Клякса ползла им навстречу.

Наконец, длинные снежные волны оказались совсем близко, и в черное небо взметнулись струи пара и снежной крошки. Еще несколько секунд — и показания альтиметра обнулились.

— Есть!

И Нэлл закричала, вскинув вверх сжатые кулаки:

— Есть!

Ей хотелось прыгать и кричать, и она воскликнула:

— Том, я тебя люблю!

— Правда, что ли? — с усмешкой спросил тот.

Нэлл отправила ему смайлик воздушного поцелуя.

— Когда трогаемся?

— Пару часов отдыхай, может, даже три, — отозвался Том. — Сначала самодиагностика всех систем, потом проверка ровера. Я тебе сообщу, когда все будет готово. Будут проблемы — тоже сообщу.

— Спасибо, Том! Ты самый лучший бортинженер на свете!

— Не подлизывайся, — буркнул тот довольно.

— Не отдыхай, а пиши отчет, — пробурчала Нэлл, отключившись от «кейки». Радость все еще бурлила в ней, заставляя улыбаться во весь рот. Она еще раз просмотрела видеозапись посадки, наложила ее на карту, определила точные координаты места приземления. Покрутила так и сяк обновленную карту с маленькой фигуркой «Виночерпия». Проложила маршрут до Четырнадцатой точки. Подумав, проложила еще один, альтернативный.

Пока все шло как нельзя лучше. Юнона приближалась к экваториальной плоскости Юпитера, расстояние между Юноной и Ганимедом продолжало уменьшаться. Через пару суток оно достигнет минимума и составит только 6 световых секунд. Если они к тому моменту доберутся до Четырнадцатой, Том сможет выпилить Точку практически вручную, в режиме реального времени.

Нэлл составила свой первый короткий отчет Майклу Бейкеру. Карта, координаты, видео посадки, возможные маршруты. Добавила короткую записку об особой благодарности Тому Россу и восхищении его профессионализмом. И, уже отправляя отчет, увидела в почте письмо от Лоры Бриггс.

Видео в письме не было, тело письма составлял звуковой файл.

— Милая Нэлл, — сочувственно ворковала Лора, — я услышала в новостях, что ты на Юноне. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, это ужасно, это действительно ужасно. Теперь ты понимаешь, что я чувствовала, правда? Но я считаю, самые замечательные мужчины не стоят того, чтобы улетать из-за них черт знает куда. Думаешь, Джон хоть на минуту почувствовал себя виноватым? Да ничего подобного! Я видела их неделю назад в «Атлантике». Она сделала себе совершенно уморительную прическу, а он смотрел на нее телячьими глазами…

Нэлл слушала письмо с нарастающим чувством оторопи. Эта женщина только притворяется клинической идиоткой, или все действительно настолько плохо?

— Она еще надела розовое платье-трубу, специально, чтобы подчеркнуть свое интересное положение…

Так-так. Эдди Теренс беременна. Видимо, это и была главная новость Лоры, плясавшая у нее на языке.

Нэлл остановила запись и задумалась, глядя на плавающих в постере рыб.

Почему Лора до сих пор пытается сделать ей больно? Ибо в ее искреннее сочувствие верилось труднее, чем в ледяные недра Солнца. Что им делить? Ее брачный контракт с Джоном Сэджвортом закончился два года назад, и тот отказался его продлять. Оно и понятно — он уже тогда запал на Эдди. Так что если у Лоры и были какие-нибудь надежды, Эдди Теренс разбила их в пух и прах.

Неужели Лора и правда считает, что она сбежала на Юнону от несчастной любви к бывшему мужу? Нэлл невесело рассмеялась. Бедный Джон! Она никогда не любила его — по крайней мере, в понимании Лоры. То есть — никогда не ревновала, не мучилась подозрениями, не дергалась из-за его командировок, не пыталась его контролировать или быть всегда рядом, не боялась потерять. Они были отличной командой, она восемнадцать лет отдавала ему свою верность и свою дружбу… ну а потом все это закончилось.

Но и закончилось без скандала, имущественных претензий и списка взаимных обид. Уже расставшись, они иногда созванивались, поздравляли друг друга с днем рождения, с днем рождения Элли и с Рождеством. Даже к Эдди Теренс она не питала никаких злых чувств. А Лоре все чудилась мелодрама…

Нэлл включила запись и дослушала письмо до конца. Ничего интересного там уже не было. Немного показного сочувствия, немного шпилек, немного сплетен об общих знакомых. Наверно, на это письмо можно было и не отвечать. Нэлл поколебалась, взвешивая свои чувства к Лоре… а потом все-таки включила визор на запись.

— Привет, Лора, — широко улыбаясь в камеру, сказала она. — Спасибо за отличную новость! Я очень рада за Джона и Эдди. Я, конечно, понимаю, что любая из нас предпочла бы, чтобы этот ребенок был ее, но раз уж это невозможно, стоит порадоваться тому, что есть. Эдди — хорошая женщина, и если Джон с ней счастлив, то я тоже счастлива.

В наушнике звякнул сигнал. Нэлл остановила запись письма и переключилась на «кейки».

— Нэлли, мы можем друг друга поздравить! — сообщил Том Росс. — Тележка в полном порядке и уже готова стартовать. Давай маршрут, и пойдем рулить!

И Лора Бриггс тут же вылетела у Нэлл из головы.

Когда они выбрались на ужин в кают-компанию, там были заняты уже почти все столики. Пол, Марика и Линда Экхарт, сдвинув столы, сидели в компании четырех биологов-японцев и вели оживленный профессиональный разговор. Поодаль у стены допивала сок Мелисса Плавич, биоинженер Юноны. Двое русских о чем-то спорили с Мишелем. Было шумно, над головами гулял теплый ветерок.

Нэлл взяла свой контейнер с ужином и оглянулась, выбирая столик. И наткнулась взглядом на русских. Оба бортинженера, опустив вилки, в упор смотрели на нее. И ей очень не понравились их взгляды.

Мгновенье спустя Мишель тоже обернулся.

— О, вот и виновники торжества, — улыбнувшись, воскликнул он. — Если не боитесь язвы желудка, садитесь к нам.

— Интересно, будут бить или сразу убьют? — с усмешкой пробормотал Том.

Нэлл, мало что понимая, двинулась за ним и села за столик. Один из русских слегка подвинулся, освобождая ей место. Худое лицо, длинный прямой нос, серо-голубые глаза. Алексей Зевелев, вспомнила Нэлл его имя. Как же зовут второго?

— Миссис Сэджворт, — холодно сказал второй — высокий брюнет с резкими чертами. — У Вас нет ощущения, что своим безответственным поведением Мартин Бейкер ставит под удар не только станцию, но и Землю в целом?

— Пожалей даму, Макс, — сказал Том, — Мы с двенадцати ничего не ели.

Макс. Максим Гринберг. Ага.

— Я не понимаю, почему этот вопрос не был решен на международном уровне, — гнул свое русский. — Вы подставляете всех. Вы в курсе, что Китай тоже категорически против активных исследований Четырнадцатой точки?

По тонким губам Зевелева скользнула улыбка.

— Откровенно говоря, я надеялся, что ваш Виночерпий навернется во время посадки, и вопрос решится сам собой, — сообщил он. — Но теперь я даже не знаю, что делать. Может, придушить Вас в темном углу?

Нэлл жевала ужин, почти не чувствуя вкуса. И она еще надеялась, что все диспуты остались на Земле!

— Стоп, — сказала она, поднимая руки ладонями вперед. — Давайте начнем сначала. Как я поняла, вы против наших исследований. Почему? Ваши аргументы.

Они переглянулись.

— Что ж, я попробую изложить аргументы, — сказал Алекс. — Хотя то, что кажется очевидным, доказывать труднее всего.

Он помолчал.

— На другой планете лежит нечто, изготовленное не нами. Предмет, прибор или вещь, назначение которой нам неизвестно. Этот предмет, прибор или вещь явно не является мусором, он работает. На наш взгляд, трогать его — означает искушать судьбу. Ближайшая аналогия — обезьяна нашла гранату.

— Ладно, если бы только гранату, — буркнул Макс. — Порвет дуру в клочья — сама виновата. А если контейнер с сибирской язвой? И сама угробится, и свою стаю угробит, и весь лес заодно.

— Даже если предположить, что Сверхцветная точка сама по себе безопасна, она может быть — и, скорее всего, является — частью чего-то большего, — продолжал Алекс. — И вмешиваться в работу этого большего — означает привлекать к себе чужое недоброе внимание.

— Как тараканы в системном блоке, — проворчал Макс.

— Ни один возможный плюс от исследований не стоит такого риска, — продолжил Алекс. — Вы следите за моей мыслью, миссис Сэджворт? Мы обязаны думать об общей безопасности, невзирая на политические разногласия между нашими странами. Если накроет, то всех — и правых, и виноватых.

Зевелев замолчал, испытующе глядя на нее.

— В общем, главный аргумент — «Мама, мне страшно», — улыбнулся Мишель.

— Не вижу в этом ничего смешного или постыдного, — холодно отозвался Макс.

Нэлл обмакнула губы салфеткой и бросила бумажный комочек на тарелку.

— Ну что ж, я вас выслушала, теперь выслушайте меня. Во-первых, нет никаких доказательств того, что сверхцветная точка является результатом чьей-то разумной деятельности. Во-вторых, даже если это и так, нет никаких фактов за то, что за десятки тысяч лет ее хозяева сохранили к ней интерес. В-третьих, вы молчаливо предполагаете, что бездействие — наиболее безопасная линия поведения, а это совершенно неверно.

— А в-третьих, она вернула его в целости и сохранности, — подтвердил Мишель, явно забавляясь.

— Какой из этих трех пунктов надо оговорить особо? — продолжила Нэлл, не обращая на него внимания. Эти русские здорово завели ее, она сама не ожидала. — Первый? Второй? Третий?

— Четвертый, — огрызнулся Макс. — Миссис Сэджворт, Вы вообще слышите то, что Вам говорят? Вы рискуете человечеством ради удовлетворения собственного любопытства. Даже если риск невелик, ставка слишком высока!

— Я прекрасно слышу, что мне говорят, если говорят разумно.

— Вы считаете неразумными наши опасения? — спросил Алекс.

— Давайте уточним, чего конкретно мы опасаемся. Того, что о нас узнают? Того, что на нас разозлятся? Того, что сверхцветная точка окажется неким вариантом нейтронной бомбы?

— Нэлл, ничего, что я бросаю тебя на съедение этим крокодилам? — спросил Том Росс, поднимаясь.

— Ничего, Том. Крокодилы под соусом — это моя слабость.

Он ушел.

Биологи шумели о своем, и, похоже, не менее ожесточенно.

— Миссис Сэджворт, давайте поставим точки над i, — снова заговорил Алекс. — Я задам Вам пару вопросов, а Вы на них честно ответите. Идет?

— Давайте попробуем, — кивнула Нэлл.

— У вас есть рабочая гипотеза, как именно углеродная оболочка сверхцветной точки преобразует падающий солнечный свет в излучение в линиях?

— Честно отвечаю: никакой рабочей гипотезы у нас нет. Но ведь ее и не будет, если активно не исследовать эти объекты!

— Отлично, второй вопрос. Почему в углеродной оболочке находится жидкая вода, и это при том, что температура окружающей среды в полдень даже не дотягивает до 160 кельвинов?

— Не знаю, — призналась Нэлл.

— Таким образом, мы констатируем, что известные нам физические свойства сверхцветной точки на данном этапе развития науки и технологии совершенно необъяснимы, — подытожил Алекс. — Это значит, что реакция системы, куда входят сверхцветные точки, тоже будет совершенно неожиданной. И ничего противопоставить ей мы не сможем.

— Почему Вы вообще думаете, что будет какая-то реакция?

— Вы с Бейкером, конечно, исходите из того, что никакой реакции не будет. Оно и понятно — иначе придется признать, что ради удовлетворения собственного любопытства вы готовитесь совершить преступление против человечества.

Нэлл негодующе фыркнула.

— Я тоже могу произнести много красивых и громких слов, господа перестраховщики! Например, напомнить слова Фрэнсиса Бэкона, что знание — сила. Отказываясь от изучения предмета чужой технологии — если это вообще предмет чужой технологии — мы отказываемся от этой силы и ставим под удар нашу общую безопасность. Потому что, если уж на то пошло, хозяева сверхцветных точек могут явиться и так, безо всякого нашего вмешательства в их дела!

— И все же тараканам лучше мирно бегать под плинтусом и не лезть в системный блок, — хмуро возразил Макс.

— А я считаю, что разумным тараканам как раз имеет смысл изучить системный блок, раз уж он им попался. Потому что, мирно бегая под плинтусом, так тараканом и останешься.

Макс невесело рассмеялся.

— Нэлли, солнышко, Вы великая оптимистка! — воскликнул Алекс. — Вы уверены, что мы сможем разобраться в устройстве сверхцветной точки раньше, чем система нанесет ответный удар? А я думаю, что ни черта мы ни в чем не разберемся, просто не успеем.

— Успеем, — улыбнулась Нэлл. — До ближайшего источника сверхузких спектральных линий вне Солнечной системы — несколько парсеков. Это значит, что время реакции системы — если предположить, что там есть какая-то система — составляет десятки лет. За это время я разберу сверхцветную точку на атомы и соберу заново.

— Хоть кол на голове теши, — по-русски буркнул Макс.

— Простите? — подняла брови Нэлл.

— Я сказал, что Вы очень упрямы, — сообщил Макс по-английски.

— Да, я очень упряма, — согласилась Нэлл. — Более того, я считаю, что мы должны идти вперед, даже если это сопряжено с риском. И даже если я решу, что надо остановиться, вперед пойдет кто-нибудь другой. Так уж мы, люди, устроены. Сначала огонь, потом машины. Потом атомная энергия, потом генетика. Теперь космос. Всякий раз мы рисковали, набивали шишки, но все равно шли вперед. А если бы мы были предельно осторожны и не совершали никаких рискованных поступков, мы до сих пор бегали бы по саванне и ели бананы.

— Значит, Вы рискуете человечеством осознанно? — удивленно спросил Алекс. — Ну-ну…

— Не приписывайте мне то, чего я не говорила! — рассердилась Нэлл. — Я не рискую человечеством! Если сверхцветные точки созданы кем-то разумным, то этот разум, побывав на Ганимеде, конечно, знает о Земле, и скорее всего, знает о человечестве. Раз нас до сих пор не уничтожили, то, скорее всего, не уничтожат и в дальнейшем.

— Раньше мы не лезли в системный блок, — возразил Макс.

Они замолчали, глядя друг на друга.

— Налицо неустранимые противоречия, — довольно заметил Мишель.

— Я ничем не могу вам помочь, господа, — с лучезарной улыбкой сказала Нэлл, поднимаясь из-за стола. — У нас только одно человечество, и оно такое, какое есть — рискующее и набивающее шишки. Мою тему утвердил научный совет НАСА, взвесив все за и против. Даже если я сейчас пойду у вас на поводу и откажусь от своей миссии, они пришлют другого исполнителя. Так что давайте закроем эту тему.

Она сунула пустой контейнер из-под ужина в лоток и, не оглядываясь, пошла к выходу.

И она еще надеялась, что все перестраховщики остались на Земле! Нэлл вошла в свою каюту с пылающими от гнева щеками. В голове продолжали крутиться аргументы и контраргументы, остроумные сравнения и яркие аналогии. Она заглянула в ванную, плеснула в лицо холодной водой, прополоскала рот. Отражение в зеркале ответило ей воинственным взглядом.

— Еще и китайцев приплели, — буркнула она вслух.

В постере плавали рыбы, равнодушные и к прошлому, и к будущему. Слушая тихий плеск воды, Нэлл забралась в ложемент, надела шлем и подключилась к потоку видео, шедшему с «Виночерпия-2».

Через десять минут ей уже казалось, что это не вездеход, а она сама медленно едет по неровному дну старой трещины, между обрывистых ледяных берегов. В черном небе ослепительно сияло маленькое пятнышко солнца, на снегу лежали густые тени. Сзади за вездеходом тянулся четкий ребристый след.

Нэлл переключилась на карту. Пока она цапалась с русскими, зонд проехал 65 метров, и самостоятельно проедет еще метров 300, пока не упрется в круто изгибающийся гребень. Дальше Том поведет его вручную. Но это — уже утром. Потом будет 80 метров крайне пересеченного рельефа, ну а потом они упрутся в Четырнадцатую.

От этой мысли у Нэлл снова забилось сердце.

Через час-полтора уже можно будет ложиться спать, но пока спать не хотелось. Нэлл просмотрела панель «кейки». Ни Марики, ни Линды в прямом доступе не было, рядом с Томом стоял значок «очень занят». Вздохнув, Нэлл посмотрела почту, нашла в исходящих свое неотправленное письмо Лоре Бригс и вспомнила о беременной Эдди Теренс. «Удачи тебе, Эдди, — подумала она. — Пусть твой ребенок не принесет тебе горя».

Она подумала, не написать ли Элли, но тут же отбросила эту мысль, как ядовитую змею. Элли больше не нужны ее письма, и она сама ей больше не нужна.

А значит — снова тусклый лед, крошечное солнце и черные небеса Ганимеда. Слоистый лед уступов, вспаханный, засыпанный грязным крошевом лед на дне трещины. Окаменевший, безмолвный мир. И Нэлл ехала, ехала и ехала вперед вместе с «Виночерпием-2», пока у нее не начали слипаться глаза.

Нэлл не стала читать дальше и закрыла страницу. Статья была без явных ляпов, но казалась нестерпимо поверхностной. В ней не было ни намека на страсти, бушевавшие тогда в Лаборатории реактивного движения, которые она застала, будучи постдоком и участвуя в работе рабочей группы зонда.

На первых снимках «Ганимед-Орбитера» сверхцветные точки выглядели совершенно черными и казались жерлами, бездонными провалами в никуда, откуда бил ослепительный монохроматический свет. В течении суток (никто из них тогда не лег спать) были получены тысячи снимков, в том числе вблизи терминатора. По форме теней они с удивлением обнаружили, что сверхцветные точки — не жерла, не отверстия, а выпуклые объекты, чья высота того же порядка, что и видимый диаметр. Уходя в тень, сверхцветные точки за несколько секунд гасли, и столь же быстро загорались, оказываясь на солнце.

Как же они спорили тогда! Каких только экзотических гипотез не выдвигали!

Глянув на часы, Нэлл снова переключилась на видео с «Виночерпия».

Вездеход еле полз по вспученной волнами, изрезанной трещинами равнине, медленно переваливаясь с боку на бок и опасно кренясь то вперед, то назад. Том филигранно вел его вперед по крошеву грязного льда, обходя оплывшие ледяные глыбы, переползая через трещины, полные черных теней. По карте до Четырнадцатой оставалось чуть меньше 15 метров. Совсем немного. Час или два после восьми лет ожидания.

В наушнике звякнуло.

— Нэлл, ты как? — спросила Марика.

— Трясусь, как кроличий хвост, — призналась та.

— У тебя все в порядке? Я вчера слышала, как ты лаялась с русскими. Пух и перья летели.

— От них или от меня?

— Ото всех сразу. Они ведь тоже по-своему правы… — она помолчала. — А я наконец-то поняла, отчего гибли мои звери.

— И от чего же? — спросила Нэлл.

— Оказывается, некоторые обрывки белков «нитевидных» являются сильными ядами. Ты ведь знаешь, что набор аминокислот их белков не совпадает с нашим?

— Да, что-то такое слышала. Краем уха.

— Наши белки состоят из двадцати аминокислотных остатков, у них — из двадцати двух. Шестнадцать аминокислот общих. Четыре есть у нас, но нет у них. Шесть — есть у них, но нет у нас.

— Ага.

— Когда клетка гибнет, клеточная мембрана рвется, и содержимое клетки выходит наружу. В том числе и внутриклеточные белки. Потом они режутся хвостовыми протеазами на фрагменты из нескольких сотен аминокислотных остатков. Часть из этих фрагментов сохраняет каталитическую активность. Так вот, некоторые из них запускают механизм анафилактического шока у всех позвоночных. С членистоногими и моллюсками опыты еще не проводились, но весьма вероятно, что это верно и для них.

Нос вездехода снова стал медленно задираться вверх, в густую черноту неба. Нэлл не видела этого, но знала, что гусеницы впиваются зубьями в рыхлый лед, стремясь зацепиться за край очередной расщелины и взобраться вверх по крутому склону. Машину затрясло, в разные стороны полетели ослепительно белые комья льда — а потом ледяная равнина медленно вернулась в горизонтальное положение.

И впереди, совсем близко, Нэлл увидела черный купол Четырнадцатой.

Марика еще что-то говорила про рестрикционные ферменты, замкнутые колонии клеток-симбионтов и еще что-то, но Нэлл слышала ее голос и не понимала ни слова. Четырнадцатая была совсем рядом — правильная полусфера бархатной черноты, вплавленная в гладкий лед. Пространство вокруг нее было пусто — ни валунов, ни камешков — ровная круглая площадка.

— Нэлл, ты слышишь меня? — наконец, спросила Марика.

Нэлл шумно выдохнула воздух. Кажется, минуту она не дышала вовсе.

— Ты только посмотри на нее, — прошептала она.

— Эй, ты в порядке? Куда смотреть-то?

Нэлл отправила ей ссылку на видеопоток с «Виночерпия». На пару минут в эфире воцарилась гробовая тишина.

— Это и есть твоя Четырнадцатая? — странным голосом спросила Марика после паузы. — Та, из-за которой ты вчера сцепилась с русскими?

— Ага, — ответила Нэлл. — Красивая, правда?

Марика не ответила. Вездеход тем временем весь выбрался на ровную площадку и остановился, не доехав до черной полусферы буквально пару метров.

— Дамы, я жду оваций! — воскликнул Том.

— Том, ты гений! Ты лучше всех на свете! — закричала Нэлл, выскочив из ложемента и, как девчонка, запрыгав по комнате.

В наушниках между тем начался странный разговор.

— Королева в восхищении, — непонятным тоном сказала Марика.

— Это из Льюиса Кэрола? — спросил Том.

— Нет, это из Михаила Булгакова, — ответила та.

— Русский? Не читал.

— И напрасно.

— Значит, ты тоже с ними?

— Теперь да. Не нужно трогать эту штуку.

Нэлл показалось, что она ослышалась.

— Марика! — воскликнула она изумленно.

— Это не череп мамонта, Нэлл, — сказала та. — И не окаменевший трилобит. Оно выглядит…совсем новым. И совсем чужим.

Нэлл почувствовала, что снова начинает заводиться.

— Какая разница, как оно выглядит? — спросила она. — Все на свете выглядит новым и чужим, пока не будет освоено нашим опытом. Это не дыра в пространстве, не атомная бомба, не контейнер со злыми микробами, это просто мешок с водой в углеродной оболочке.

— Просто мешок с водой, — задумчиво повторила Марика.

— Именно.

— И ты хочешь притащить его к нам на станцию?

— Почему бы и нет?

Они замолчали.

— Милые дамы, не спорьте, — сказал Том. — Зачем спорить, если решение уже принято? Нэлли, мне нужно два часа на определение прочностных характеристик льда. Можно провести это время с пользой и сочинить отчет Майклу Бейкеру. Думаю, что к вечеру мы завалим его данными.

Два часа растянулись на четыре, потом на восемь. Они провели многоканальную съемку Четырнадцатой с разных ракурсов. Ввинтили в лед вибраторы. Выпилили три десятисантиметровых керна льда из ровной площадки рядом с Точкой для оценки времени экспозиции на поверхности. Провели шесть сеансов эхолокации на разных частотах. К ночи у них была полная трехмерная модель ледяного массива, окружающего Точку — с картой напряжений и прочностных характеристик, оптической плотностью льда и его химическим составом.

И тяжелая, больная голова у Нэлл.

— В ушах пищит, — пожаловалась она Тому.

— И правда, давай заканчивать, — согласился он. — Все равно сегодня не начнем.

Нэлл переключилась на громкую связь, сняла шлем и откинулась в ложементе, закрыв глаза. Перед глазами плавали цветные пятна, в ушах тонко пищало.

— Пятнадцать тысяч лет, — сообщила она. — Плюс-минус полторы тысячи.

— Практически вчера, — отозвался Том.

— Что было на Земле пятнадцать тысяч лет назад? Древний Египет?

— Не помню. У меня вообще туго с историей.

Они замолчали.

— Плохо, что монолит, — вдруг сказал Том. Судя по голосу, он тоже лежал, закрыв глаза. — Завтра трудно будет. Я надеялся на естественные трещины.

— Застывшее озеро?

— Маловато для озера. Скорее чаша.

Они опять замолчали.

— Как ты думаешь, успеем до захода солнца? — спросила Нэлл минут через пять.

— Должны успеть. Мне еще третье «Крыло» в атмосферу Юпитера закидывать.

Нэлл вспомнила дивной красоты фильм, снятый вторым «Крылом». Темно-голубое небо, нежно-кремовые аммиачные облака, башнями обрывающиеся в мутно-синюю бездну, полет сквозь облачные клочья, вблизи превращающиеся в прозрачную дымку… и быстрый, буквально минутный желтый закат, обрыв в ночь. Фильм получил «Алмазную сферу» на фестивале документальных фильмов в Дубровнике. Нэлл пересматривала его несколько раз.

— А второе «Крыло» тоже ты сажал? — спросила она.

— Второе «Крыло» сажала Креата Арнольда Орбильяни по прозвищу Кракатау. Чудесная была тетка, ругалась — я раньше такое только от филологов слышал, — он вздохнул.

— Была?

— Была. То есть она еще жива, но в космос больше не полетит. Рак.

— Мне очень жаль, — сочувственно сказала Нэлл.

— Никто не знает дня и часа, — не очень понятно сказал Том.

— Это ты о чем?

— Это я о смерти.

Они снова замолчали, и надолго. Цветные пятна перед закрытыми глазами постепенно сменились тихим мельтешением вечно меняющегося коричневого узора, в котором Нэлл напрасно пыталась увидеть что-то постоянное. Писк в ушах затих. Зато желудок вспомнил, что он давно пуст, и заявил о своем существовании.

— Может, сходим поужинать? — спросила Нэлл.

— Отличная мысль, — отозвался Том.

Нелл вышла из комнаты и пошла по изогнутому коридору, все время на дне буквы U. Вся громада станции была вверху, над ее головой, а под ногами на расстоянии чуть меньше метра начинался космос — беззвучная ледяная пустота. На несколько секунд Нэлл захлестнуло острое чувство одиночества и беззащитности, и она прибавила шагу.

В кают-компанию они с Томом вошли практически одновременно. Зал был пуст, только у стены в гордом одиночестве сидел Дэн Венфорд и доедал рагу. Вид у него был утомленный.

— Приветствую, коллеги, — сказал он. — Что-то вы сегодня поздно.

— Аналогично, — сказал Том.

Они взяли по контейнеру с ужином и подсели к Дэну за столик.

— Как дела в аду? — спросил Том.

— Да не очень, — вздохнул Дэн. — Двое суток пытаемся реанимировать пятнадцатый Ио-Орбитер, и все без толку. А ведь он только четыре месяца отработал.

— Ну, это еще ничего, — заметил Том.

— А почему в аду? — не поняла Нэлл.

Дэн обратил к ней покрасневшие глаза. Нэлл подумала, что для северного блондина у него довольно странный разрез глаз — не азиатский, конечно, но и не вполне европейский.

— В христианской традиции считается, что ад — место вечного пламени. Японцы считают, что ад — ледяная равнина. Ио сочетает в себе свойства их обоих. Лютый холод на поверхности, бурные вулканические извержения и вокруг сплошные соединения серы.

— Плюс радиация, убивающая любой орбитер максимум за полгода, — добавил Том.

— Да, поэтично, — согласилась Нэлл.

— И что теперь? — спросил Том.

— А что теперь? Составим похоронный отчет и выведем на орбиту шестнадцатый зонд. Их еще две штуки осталось, а там пусть с Земли новые шлют.

Дэн поднял перед собой стакан с соком, как бокал с вином, и печально сказал:

— Мир сплавам его.

— Аминь, — отозвался Том.

Они выпили по глотку сока, и Нэлл снова принялась за рагу.

— Ну, а вы что расскажете, господа воры? — спросил Дэн после паузы.

— Воровать будем завтра, сегодня уже сил нет, — ответил Том.

— И это правильно. Любое преступление должно быть тщательно подготовлено.

Нэлл посмотрела на него подозрительно.

— Это тебя Гринберг завел? — спросила она.

— Да, Гринберг очень возмущался в кулуарах, — сообщил Дэн задумчиво. — Как только узнал, что вашу тему утвердили. Можно сказать, рвал и метал.

— Ну а сам ты что думаешь? Помимо Гринберга.

Дэн поставил на столик пустой стакан.

— Да ничего я не думаю, — ответил он. — Спектр возможных вариантов простирается от минус до плюс бесконечности. Может, прилетит галактическая полиция и отшлепает нас по попе. А может, через год Гринберг сам будет смеяться над своими страхами, как смеялись первооткрыватели пульсаров и космических мазеров.

— Может, это эгоистично, но я бы предпочла полицию, — сказала Нэлл.

— Вот поэтому Гринберг и бесится, — он поднялся. — Ладно, коллеги, пойду пыхтеть над отчетом. Надо с миром похоронить пятнадцатый Ио-орбитер.

Она проснулась среди ночи с лицом, мокрым от слез. Липкий кошмар таял, погружался в небытие, и через несколько секунд она уже не могла вспомнить, что же именно ей снилось. Кроме Элли.

На душе было пакостно. Нэлл пару минут лежала, глядя в темноту, потом включила свет. Половина четвертого на часах — ни туда, ни сюда. Она выбралась из спальника, пятнадцать раз отжалась от пола, умылась холодной водой. Потом села в ложемент и надела шлем.

На панели «кейки» в прямом доступе значился только Алекс Зевелев, сегодняшний дежурный по станции. Все остальные были в глухом оффлайне. Нэлл переключилась на потоковое видео с Виночерпия. Все было как и восемь часов назад, только солнце еще немного склонилось к западу, а длинная тень Четырнадцатой удлинилась еще на чуть-чуть. Не так уж много времени у них осталось…

В наушнике звякнуло.

— Миссис Сэджворт, у Вас проблемы? — спросил Зевелев.

— Нет, все в порядке. Просто не спится, — ответила Нэлл.

— Неспокойная совесть уснуть не дает?

По его тону было непонятно, шутит он или говорит серьезно.

— Просто не спится, — повторила Нэлл.

— А я сейчас читаю последнюю статью группы Альвареса. Вы не следите за их работой?

Ему явно хотелось поболтать — и Нэлл почувствовала прилив благодарности, как будто в давящей тьме кто-то посветил ей фонарем.

— Даже не знаю, о чем идет речь, — дружелюбно заявила она.

— О стимуляции мозга терагерцовым мазером.

Нэлл вспомнила гневные тирады Мэри Митчелл и сообразила, о ком он говорит.

— А, эти. Электронные наркобароны, изобретатели новой дури?

Алекс прислал ей смайл крайнего изумления.

— Почему наркобароны? Напротив, они лечат наркоманов, и, кстати, в разы эффективнее всех прочих.

Нэлл устроилась в ложементе поудобнее.

— Да, но каким образом? Искусственно стимулируя своим мазером зоны удовольствия, не так ли? То есть заменяют одну форму зависимости другой?

— Почему бы и нет? — спросил Алекс. — Если мазерная стимуляция не вредит здоровью и не имеет побочных эффектов?

— Это Вам Альварес задвинул про отсутствие побочных эффектов?

— А у Вас есть другая информация?

Они замолчали. «Почему мы все время спорим?» — подумала Нэлл.

— Я читала о хрестоматийных опытах над крысами, еще в прошлом веке. Им вживляли электроды в зону удовольствия и помещали в клетку педаль, нажатие на которую замыкало контакт. Крысы стимулировали себя до полного истощения и смерти. Не хотелось бы получить что-либо подобное для людей. Даже и без прочих побочных эффектов.

— Да, я понял, — сказал Алекс задумчиво. — Ну, у Альвареса речь не идет о том, чтобы вручить пациенту кнопку и отправить его на все четыре стороны. Стимуляция проводится под наблюдением врача в виде определенного курса… Хотите, я дам Вам ссылку на их последний обзор?

— Нет, не хочу. Я против наркомании в любом ее виде, даже в самом продвинутом и щадящем.

— О, да Вы из непримиримых, — насмешливо протянул Алекс. — А как насчет использования обезболивающих препаратов? Или хорошо зафиксированному пациенту анестезия не нужна?

Нэлл негодующе фыркнула.

— Ну, до абсурда можно довести любую идею.

— Собственно, в их новой работе говорится о другом, — примирительным тоном сказал Алекс.— Они достигли точности в сотни нанометров, что позволяет стимулировать не просто определенные зоны мозга, а конкретные нейроны. Аккуратная стимуляция группы нейронов зрительной зоны вызывает зрительные образы, неотличимые от реальных. В сущности, до создания второй реальности осталось совсем немного…

— А хорошо ли это? — спросила Нэлл.

— Мы с Вами поменялись ролями, Вы не находите?

Нэлл хотела было отправить ему смайл изумления, но потом вспомнила их схватку в столовой и невесело рассмеялась.

— Человечество напоминает мне пьяного водителя, который мчит по горному серпантину в машине с вышедшими из строя тормозами, — задумчиво сообщил Алекс. — Каждый раз мы вписываемся в поворот, чудом не слетев в пропасть или не врезавшись в скалу… но за пройденным поворотом тут же возникает другой, и так без конца. Быть может, Создатель действительно хранит нас, а может быть, следующий поворот будет последним. Когда вы выпиливаете свою Четырнадцатую точку?

Нэлл взглянула на часы.

— Сейчас перехвачу еще пару часов, и как раз приступим.

— Тогда держите руль покрепче, Нэлл.

И снова она не поняла, шутит ли он или говорит серьезно.

Диаметр ледяного монолита составлял шесть с половиной метров. За его пределами почва представляла собой крошево грязноватого льда, оставшееся после миллиарда лет столкновений с микрометеоритами. Поверхность замерзшей чаши была гладкой, как каток, но дно щетинилось множеством сосулек, глубоко уходящих в рыхлый грунт.

Нэлл покрутила модель монолита так и сяк. Рядом с Точкой не было ни одной трещины.

— Ну что, будем тупо пилить? — спросила она Тома.

— Будем тупо пилить, — согласился он.

Нэлл переключилась на видео с Виночерпия. Минуту спустя она увидела, как из вездехода выдвинулась двухсуставчатая вилка резака и впилась зубьями в лед. Мощный ультразвуковой луч ножом ушел вглубь, дробя лед в мелкую снежную пыль. Из-под зубьев фонтаном полетела ледяная крошка.

На модели монолита отобразилась тонкая красная линия, наклонно уходящая вниз, под Точку — сначала длиной в 70 см, потом в метр, потом в полтора. Минуту спустя Виночерпий медленно двинулся вокруг Точки по кругу, описывая лучом конус вершиной вниз.

— Блеск, — прошептала Нэлл.

— Как наш клиент? — спросил Том.

Нэлл переключилась на Точку. Спектр излучения, уровень вибрации, контроль формы… Точка все так же сияла в М-диапазоне, черная оболочка оставалась идеально ровной.

— Полный порядок!

— Это хорошо, — он помолчал. — Если на нас не свалится галактическая полиция, через два часа закончим.

Потекли минуты. Нэлл, оцепенев, смотрела, как Виночерпий ползет вокруг Четырнадцатой, вычерчивая в неярком льду ослепительно белую линию-канавку. Синхронно движению Виночерпия вычерчивался конус на модели ледяного монолита. Десять сантиметров в минуту. Половина дуги окружности в час. Нэлл не слышала, но живо представляла себе пронзительный оглушающий визг, дробящий лед.

Наконец, конус замкнулся, и резак, помедлив, выдернул свои зубья из канавки.

— Том, у меня нет слов, — сказала Нэлл. Ее больше не трясло от напряжения — напряжение легло тяжелым комом где-то внутри, кольцом стянуло желудок.

— Не хвали раньше времени, — пробурчал тот. — Сейчас начнется самая стрёмная часть нашего плана. Я такое только на тренажерах делал.

Из Виночерпия плавно выдвинулась тяжелая штанга противовеса. Многосуставчатый манипулятор, похожий на костлявую шестипалую руку, медленно опустился на Точку сверху и вогнал острые зубья в рыхлую белую канавку. Мощность излучения Четырнадцатой тут же скакнула вниз, и Нэлл чуть не подпрыгнула в ложементе. Через мгновенье она поняла, что так оно и должно было быть — манипулятор Виночерпия закрыл Точку от Солнца.

Пару минут ничего не происходило — и Нэлл уже шумно выдохнула воздух, когда стальные зубцы медленно поползли вверх, крепко вцепившись в выпиленный ледяной конус. Ледяная крошка посыпалась вниз, в черную яму. Заходящее солнце бросило на неровную поверхность конуса молочно-белый свет, разбившийся на тысячи крошечных радуг.

— Том, — прошептала Нэлл.

— Тихо, — хрипло ответил тот.

Манипулятор плавно поднимал ледяной конус с Точкой верх — с каждой секундой все увереннее и быстрее. Когда острый конец конуса показался из ямы, суставчатая рука согнулась, перенося конус на полтора метра правее. Еще три минуты — и острие конуса стукнулось о дно контейнера Виночерпия.

Нэлл услышала, как Том чертыхнулся сквозь зубы. Стальная рука дрогнула, приподнимая свою ношу на пару сантиметров вверх, потом снова опустила. И еще раз. И еще. Нэлл поймала себя на том, что сидит, вцепившись обеими руками в подлокотники. Наконец, ледяной конус замер на несколько секунд, и гибкое дно контейнера плотно обхватило его, зафиксировав намертво. Крышка контейнера закрылась.

Нэлл услышала долгий глубокий выдох.

— Мы сделали это? — вроде как удивленно сказал Том. — Охренеть.

— Ты сделал это, — возразила Нэлл. — Я лишь путалась под ногами, отвлекала и мешала.

Он прислал смайл: два бокала с шампанским чокнулись с тихим звоном.

— А мне нравится, как ты путаешься под ногами.

Виночерпий между тем втянул противовес и собрал в короткий ежик выдвигающиеся «пальцы» манипулятора.

— Не сходить ли нам пообедать, а, Нэлл? Тележка теперь и сама доедет, дорога проторена.

— Страшно ее оставлять, — жалобно ответила она. — А вдруг с ней что-нибудь случится?

— А ты убережешь ее силой своего взгляда, да? — добродушно усмехнулся Том.

Виночерпий плавно развернулся и двинулся обратно к посадочной платформе, следуя точно по своему следу. Солнце стояло совсем низко, и от любой неровности почвы к горизонту тянулись длинные черные тени. Бесконечная тень Виночерпия ползла вслед за ним, как диковинный призрачный хвост.

В кают-компании было людно и шумно. Биологи сдвинули столы и снова жарко спорили, поминутно повышая голос и размахивая вилками. У Марики пылали щеки, кудрявые черные волосы торчали в разные стороны. Даже невозмутимые японцы больше не выглядели невозмутимыми.

— Пару раз в месяц Мелисса балует нас настоящей говядиной, — объявил Том, открывая свой контейнер. Нэлл повела носом — пахло действительно очень вкусно.

Они сели за свободный столик, спиной к остальным.

— Мне и креветки очень нравятся, и салат, — улыбнулась Нэлл. — Вообще, когда я летела сюда, то думала, что на Юноне питаются одним планктоном.

— Да, это известная фишка Флоридского центра: напугать клиента заранее, чтобы не расслаблялся. Хотя, — добавил он, уже жуя, — планктоном питаться тоже приходится.

Они ели в молчании, посматривая друг на друга, и молчание это было спокойным и легким. Спокойствие исходило от Тома, как свет от солнца, как тепло от камина, и Нэлл чувствовала, что свинцовое напряжение последних дней медленно тает, растворяется в пушистом ощущении уюта. Она подумала, что неплохо бы уговорить Майкла Бейкера включить Тома в число соавторов их исследования, а если не получится, то как-то иначе отметить его вклад, и стала мысленно сочинять слова благодарности Тому в конец своей пилотной статьи.

Потом в кают-компанию вошел Дэн Венфорд, взял свой контейнер и подсел к ним.

— Ну, как оно? — спросил он, улыбаясь.

— Полный порядок, — ответил Том. — А у тебя?

— Завтра к вечеру выведу шестнадцатый Ио-Орбитер на базовую полярную орбиту, — ответил тот. — Удачный экземпляр попался, провел самодиагностику без единого замечания.

— Ну, Бог в помощь.

Дэн перевел глаза на Нэлл.

— А у вас как дела? — с любопытством спросил он.

— Как, как, — проворчал Том. — Розги уже мокнут в соленой воде. После ужина нас депортируют за кражу и высекут, как полагается.

Дэн с упреком посмотрел на него.

— Ты бы не шутил так, капитан, а то, знаешь ли, Создатель любит тонкую иронию...

Нэлл рассмеялась.

— Все у нас отлично, Дэн. Через пару часов доберемся до стартовой платформы — и можно будет взлетать. Послезавтра к вечеру она будет здесь.

— Уважаю твою выдержку, Нэлл, — сказал Дэн, принимаясь за еду. — Я бы плохо спал ночами, честно.

«Много ты знаешь про мои ночи», — подумала она.

Биологи зашумели еще громче, потом засмеялись. Застучали отодвигаемые стулья, кто-то уронил на пол вилку. Нэлл обернулась и встретилась взглядом с сияющей раскрасневшейся Марикой. Та показала ей два пальца, сложенные буквой V. Нэлл, улыбнувшись, приподняла свой стакан с соком и сделала вид, что чокается.

«Вечером обязательно поймаю ее и расспрошу, что у них случилось», — подумала она.

Отловить Марику получилось только поздно вечером, после взлета «Виночерпия» с Ганимеда.

— Строго говоря, про подледную биосферу Европы мы до сих пор ничего не знаем, — рассказывала она. — Даже под Пвиллом толщина льда превышает пять километров. Все, что нам доступно для изучения — это местные экстремофилы, обитатели трещин и водных карманов. Судить по ним об обитателях глубинного океана — все равно, что судить о земной биосфере по каким-нибудь термофильным прокариотам, обитающим у жерла «черных курильщиков».

— Значит, глубоко подо льдом могут быть и высокоразвитые существа? Даже разумные?

— Разумные? — Марика засмеялась. — Да нет, это вряд ли.

— Почему вряд ли? — спросила Нэлл.

Марика на пару минут задумалась.

— Понимаешь, это очень сложный вопрос. Происходит ли глобальное развитие каждой биосферы одинаковым образом, повторяя определенные этапы, или же нет. Если повторяет, то современная биосфера Европы грубо соответствует земной биосфере примерно полтора миллиарда лет назад. Так считает группа Токахаши, и Линда склоняется к тому же мнению. Сначала прокариоты, потом, через симбиоз нескольких прокариотов — сложная эукариотная клетка, потом, через колонии эукариотных клеток — многоклеточный организм, и лишь потом — развитие нервной системы и в отдаленной перспективе — разум. Пока мы не нашли на Европе ни одной эукариотной клетки. Все шестнадцать экзобактерий, известных на данный момент, грубо аналогичны древнейшим бактериям и археям Земли.

— Погоди. А разве красные нитевидные водоросли Европы — не многоклеточные? Я помню, пятнадцать лет назад эти водоросли стали настоящей мировой сенсацией, их даже на кошачьих форумах обсуждали…

— Нет никаких водорослей, это очередная журналистская утка, упрощение для обывателя. То, что было названо красными нитевидными водорослями, на самом деле не единый многоклеточный организм, а замкнутая колония нескольких видов микроорганизмов, в определенном смысле — замкнутая мини-биосфера, не нуждающаяся в обмене веществ с окружающей средой, а только в притоке энергии.

— Но тогда получается, что колонии клеток могут образовывать и прокариоты, — сказала Нэлл. — А значит, и многоклеточные организмы тоже.

— Не совсем так. Это альтернативная точка зрения, моя и Пола. Что биосфера Европы не повторяет путь земной биосферы с отставанием на полтора миллиарда лет. Что здесь эволюция пошла другим путем и привела к другим результатам.

Она помолчала, видимо, собираясь с мыслями.

— Видишь ли, геном любой соматической клетки в твоем организме одинаков, разница появляется лишь в разной экспрессии генов в разных тканях. У экзобактерий не так. Каждая из них является самостоятельным организмом со своим специфическим набором генов. Они прекрасно могут существовать по отдельности в подходящих для этого условиях — мы успешно культивировали все 16 видов и на образцах европейского льда, и на искусственных питательных средах. Но при совместной культивации нескольких видов экзобактерий они всегда образовывают колонии с общим обменом веществ. А при культивации всех шестнадцати бактерий вместе они образуют замкнутую колонию, которая растет как целое, как единый сверхорганизм.

— Сборно-разборный сверхорганизм из независимых модулей? — улыбаясь, спросила Нэлл.

— Ну, с натяжкой можно сказать и так.

— Значит, можно представить себе и супер-пупер-сверхорганизм из миллионов видов микроорганизмов и размером во весь подледный океан?

— Да, можно — и называется он «биосфера», — рассмеялась Марика. — Нет, Нэлли, все совсем не так ужасно и романтично, как было в фильме «Черный океан»! Если разделить одну замкнутую колонию на две части, каждая будет вести себя как независимая замкнутая колония, а не как две части одного целого. При всей своей адаптационной гибкости эти колонии совершенно безмозглы, и никакого обмена сигналами между ними не происходит.

— Вы и это проверяли? — изумилась Нэлл.

— После выхода «Черного океана» — первым делом.

И Марика прислала смайл — озорную обезьянью мордочку, показывающую язык.

— Будь ты режиссером, я бы тебе другую идею подкинула, — сказала она через минуту. — Ты слышала про «Ноев ковчег»?

— Это что-то из Библии? Всемирный потоп?

— Значит, не слышала. Это вторая, дополнительная тема Линды. Два года назад она прилетела сюда изучать адаптационные свойства европейских экзобактерий. В числе прочего измеряла скорость деградации нитевидных колоний в условиях открытого космоса. Юмор в том, что за два года эти колонии не то, что не начали деградировать, а заполнили собой весь субстрат и выбросили на поверхность льда спороножки.

— Интересно живете, — согласилась Нэлл. — Но как это может привлечь меня как режиссера? Тема «Европа — источник всякой жуткой нечисти» и так уже разработана вдоль и поперек.

— Идея в том, что европейская жизнь находится на пороге освоения величайшей экологической ниши, до которой земная жизнь так и не добралась — а именно, межпланетного пространства.

— Погоди, не добралась. А мы? Мы — разве не земная жизнь?

— Мы земная жизнь, — согласилась Марика. — Но смотри, что мы делаем. Мы таскаем с собой кусочек своей экосистемы. Воздух, воду, микроорганизмы, мы поддерживаем земное давление, земные температуры и земную силу тяжести. Разумные рыбы, мы лезем на сушу в бассейнах на колесах, вместо того, чтобы отращивать лапы и легкие. А красные нитевидные уже сейчас могут жить в космосе.

— А что они там будут есть — в космосе?

— То же, что и сейчас — солнечный свет. Колония-то замкнутая.

— А размножаться?

— Размножаться можно возвращаться на Европу, как тюлени возвращаются на сушу, а осетры — в горные реки.

— Нет, это не кинематографично, — поразмыслив, ответила Нэлл. — Подумаешь, красная плесень какая-то, пусть даже и в космосе. Черный океан хоть разумным был.

Марика рассмеялась.

— Нет, Нэлли, ты определенно испытываешь судьбу, — сказала она. — Как ваши дела, кстати?

— Все отлично! Том — профессионал экстра-класса. Взлетели как на тренажере, без единого замечания.

— И когда будете здесь?

— Завтрашней ночью. К трем часам ночи — сближение с Юноной, в 3.15 стыковка, к четырем подключение к Кракену. В общем, послезавтра утром Том обещал окончательно передать Точку мне на растерзание.

— А завтра отдыхаешь?

— Типа того.

— Будет настроение, стучись ко мне в «кейки», поболтаем.

Весь следующий день Нэлл провела в скуке и беспокойстве. Она решила было выспаться, но внутренний будильник поднял ее как обычно — в 6 утра по корабельному времени. Поваляться и понежиться не получилось — тело требовало действия, мозг — работы. Она рванула в спортотсек и пробежала длинную дистанцию вместо обычной, а потом еще полчаса делала силовые упражнения в интерьере тропического леса. Позавтракала с Мелиссой Плавич. Потом решила сделать те мелкие частные дела, что откладывала все последние дни: закончила и отправила письмо Лоре Бриггс, надиктовала короткое письмо матери и длинное — Мэри Митчелл. Подумала — а не поздравить ли Джона с ожидаемым рождением ребенка, но потом решила, что это его скорее напряжет, чем обрадует — и не стала.

Ее изводила тревога, и она никак не могла понять ее причину. Тревога не была связана ни с будущим ребенком Эдди, ни с Лорой, застрявшей в своих чувствах к Джону. Не была она связана и с ее работой — «Виночерпий» летел с Точкой к Юноне, будучи в прекрасном техническом состоянии. Элли? Но и с Элли она не была связана. Где-то тикали невидимые часы, призрачный песок сыпался из верхнего сосуда в нижний, отмеряя время, и чудилось, что время это она тратит попусту, что времени почти не осталось.

Промаявшись час, она отправила вызов Марике.

— Как у тебя дела?

— Да так себе, — невесело ответила та. — Похоже, Молли осталось жить всего несколько дней. Магда совсем одна останется.

— Кто такая Молли?

Вместо ответа Марика прислала ссылку на модель прямоугольного бокса-клетки, полочками нарезанного на несколько этажей. Этажи соединялись наклонными лесенками и изогнутыми трубами. Немаленькое сооружение было помечено множеством непонятных значков, часть из которых Нэлл узнала — стилизованное изображение глаза, знак веб-камеры. Она пробежалась по камерам, выбирая удачный ракурс, и надолго остановилась, разглядывая Магду и Молли.

Магда и Молли лежали на одной из полок бокса, тесно прижавшись друг к другу. Когда-то, видимо, они были белыми, но теперь их шерсть была грязного красновато-коричневого цвета и местами топорщилась. Одна из крыс громко сопела на каждом вдохе — как будто кто-то ритмично скреб ногтем по пластику. Носы обеих были измазаны запекшейся кровью.

Нэлл передернуло.

— Это последние, кто остался от пятой контрольной группы, — сказала Марика. — И единственные, кто заражен всеми шестнадцатью видами экзобектерий. Старожилы, последние из могикан.

— И сколько им?

— Триста сорок семь дней. Почти год. Но Молли, боюсь, до года не доживет.

Больные крысы вызывали чувство жалости и отвращения одновременно. Смотреть на них было неприятно, и Нэлл закрыла ссылку.

— И зачем вы их так?.. — спросила она.

— Мы их так, чтобы научиться лечить. Пока любой контакт млекопитающих с европейскими экзобактериями заканчивается смертью в течение максимум трех суток. Магда и Молли в этом смысле уникальны — они живут уже сто семьдесят четыре дня после заражения. А Магда и еще поживет.

— Значит, действенных лекарств от нитевидных так и не изобрели? — спросила Нэлл.

Об этом тоже снимали фильмы, и художественные, и документальные. Один из таких фильмов Нэлл смотрела еще лет десять назад. Заражение подопытных животных европейскими экзобактериями приводило к ураганной пневмонии, поражению кишечника или нервной системы, животные умирали в течение пары суток. Именно поэтому ни один образец европейской жизни не покидал орбиты Юпитера, вся экспериментальная исследовательская работа велась на Юноне.

— Лекарств изобрели предостаточно, вот только они выносят пациента вместе с нитевидными, — усмехнулась Марика. — Помнишь, я говорила тебе про Лолу и Лили? Антибиотики убивают бактерии, иммунная система пытается утилизовать бактериальные трупы и травит собственный организм обрывками чужих белков. Если я вколю тиомицин-19 Молли, она умрет через десять-пятнадцать минут.

— Ну, может оно и ничего? — пробормотала Нэлл. — Чтобы не мучилась.

— Что, проняло? — со злым смешком спросила Марика. — Меня тоже пронимает. Когда я буду в муках подыхать от рака или синдрома Кольбе, то не стану спрашивать Господа, за что мне это.

«Да ладно тебе, это ведь только крысы», — хотела было сказать Нэлл, но вовремя прикусила язык. Когда умерла Филлис, Элли прорыдала весь день, хотя та была всего лишь кошка.

— Все-таки вы далеко продвинулись, — сказала она вслух. — Почти полгода жизни после заражения против пары суток десять лет назад.

— Да никуда мы не продвинулись, в том-то все и дело! Магда и Молли — из контрольной группы, мы их вообще не пытались лечить. Просто заразили всем зоопарком сразу. Хотели получить предельную клиническую картину… думали, все быстро закончится. А экзобактерии в их организмах начали образовывать замкнутые колонии и снизили нагрузку на иммунную систему до приемлемого уровня. Ну, условно приемлемого, — и Марика невесело хмыкнула.

— Получается, что совместное заражение переносится легче? — удивилась Нэлл. — С обычными болезнями, насколько я знаю, все происходит с точностью до наоборот.

— Совместное заражение переносится как раз тяжелее. Тут вообще счет на часы идет, — она помолчала. — Просто мы до сих пор не знаем, почему в одном случае замкнутые колонии образуются, а в другом нет. Наличие даже всех шестнадцати экзобактерий в одном подопытном организме ничего не гарантирует. Трое крыс из пятой контрольной группы умерли в течение двух часов после заражения. Две, как видишь, живы до сих пор. А остальные жили кто месяц, кто три, кто четыре.

Нэлл вспомнила просторный бокс, в котором доживали свой век Магда и Молли. Бокс был явно рассчитан на целую кучу крыс и, наверно, составлял всю их вселенную. Замкнутую квадратную вселенную, где еда и вода появляются сами собой, сами собой очищаются испачканные полочки, сами собой приходят болезни и смерть. И Марика — незримая богиня этой странной вселенной — конечно же, любит своих подопечных, что не мешает ей мучить их и убивать.

От этой мысли на душе стало совсем кисло.

Они проболтали полчаса, а потом Марика извинилась и ушла в оффлайн — работать. Нэлл еще раз просмотрела панель «кейки». Все, с кем ей хотелось бы пообщаться, были в режиме «очень заняты». Она порылась среди роликов, выбирая что-нибудь новенькое для своего постера, но так ничего и не выбрала. Полюбовалась на траекторию Виночерпия, идущего на сближение с Юноной. Послушала фантазии Ахилеи — тонкий девичий голос в огромном темном зале, и музыка, возносящая этот голос в хрустальную синеву… Наконец, пришло время обеда, а потом Нэлл вернулась к себе, легла на кровать и прочитала формулу сна.

Жилое колесо Юноны делало один оборот за 24 секунды, но центральная ось станции не вращалась. Здесь располагались многочисленные научные модули, аварийные шлюпки, сюда пришвартовывались беспилотные грузовые корабли, здесь раскрывались «зонтики» каналов оптической связи. Стыковочные фермы были очерчены ядовито-зелеными габаритными огоньками, научные модули отмечались желто-оранжевым, красным и густо-синим. С теневой стороны станция сияла цветными огнями, как рождественская елка, но при взгляде со стороны солнца все габаритные огни тонули в слепящем солнечном свете.

Модуль Кракен был пристыкован к пятому «южному» стыковочному узлу. Шестой «южный» стыковочный узел станции был свободен и ждал «Виночерпия-2». Крошечная искорка зонда уже отчетливо выделялась на фоне звезд и становилась ярче с каждой минутой.

— Том, ты соавтор нашей первой статьи, так и знай, — сказала Нэлл, не сводя глаз с приближающегося «Виночерпия».

— Никогда не гнался за громкой славой, — с достоинством ответил Том. — А за скандальной славой тем более.

— Да брось ты, славы Эвелины Мэй или Йоллы Гоха мы все равно не затмим.

Том хмыкнул.

— Не скажи. Когда мы брали первые пробы льда на Конамара Чаос, сайт Агентства лежал вглухую — к нам миллионов семьдесят ломилось одновременно. «Зеркала» не помогли, дополнительный канал тоже. — Что такое даже семьдесят миллионов по сравнению с двенадцатью миллиардами?

— Каждый сто семидесятый, считая неграмотную Африку и грудных младенцев. Нормально.

Нэлл нетерпеливо поерзала в ложементе. До «Виночерпия» оставалось чуть больше 48 километров, цифры быстро мелькали, ведя обратный отсчет.

— Вот как выясним сейчас, что сверхцветные Точки образуются в рамках естественного процесса, так и будет нам громкая слава. Убьем очередную красивую гипотезу безобразным фактом. Макс Гринберг удавится с досады.

— Даже не надейся, — посмеиваясь, ответил Том. — На этой штуке крупными буквами написано, что она искусственная.

— Дразнишь меня? — подозрительно спросила Нэлл.

— И в мыслях не было, Нэлли. Говорю, что думаю.

Нэлл вспомнила бархатно-черную сферу, вплавленную в лед. Сферу, приближающуюся к ним с каждой секундой. На мгновенье ее охватило сложное чувство: смесь ужаса и восторга, короткое головокружение, как будто она заглянула — то ли в будущее, то ли в собственное подсознание. Но это быстро прошло.

— Знаешь, меня устроит любой вариант, — сообщила она Тому. — Вулканическая бомба ганимедового криовулкана, яйцо Ледяного червя, маяк заброшенного космодрома, манифестация Мирового Разума… что там еще было? Я просто хочу знать, что это такое и как оно устроено.

Том неопределенно хмыкнул и ничего не ответил.

Минуты текли, как песок между пальцев, но теперь ожидание не было ни мучительным, ни тревожным. Сверкающая искорка довольно быстро обернулась пушистой звездочкой, а та превратилась в миниатюрную фигурку зонда. Переключаясь на видео с «Виночерпия», Нэлл видела Юнону — вращающийся тор жилого комплекса, по краю очерченный яркой каймой отраженного солнечного света, и частый пунктир зеленых огней на центральной оси. Приглядевшись, она узнала массивный цилиндр модуля Кракен и рядом — шестой «южный» стыковочный узел, конечную точку полета зонда.

«Виночерпий» приближался к шестому стыковочному узлу, на глазах увеличиваясь в размерах. На последнем этапе вмешательства человека не требовалось — стыковка со станцией всегда осуществлялась в автоматическом режиме. Нэлл, не отрываясь, смотрела, как зонд размером с загородный дом плавно подплыл к стопятидесятиметровой стыковочной ферме, безошибочно нашел кольцо шестого «южного» шлюза и замер, образовав со станцией единое целое.

— Есть! — прошептала она.

— Сейчас еще немного поработаем, и спать, — пробормотал Том, зевая.

Нэлл скосила глаза на часы в левом нижнем углу зрительного поля. 3.22 по корабельному времени, глухая ночь.

— Только не спать! Я выспалась на неделю вперед. Сейчас передашь мне Точку, и я начну.

— Психус маньякус, — буркнул Том.

За восемь лет подготовки к своему путешествию Нэлл много раз представляла себе, как это будет происходить, и вот оно происходило в реальности. Ушла в сторону защитная крышка, герметичный контейнер с Точкой поднялся на поверхность «Виночерпия». Из модуля Кракен выдвинулся электромагнитный захват-манипулятор. Мгновенье — и наведенное магнитное поле намертво сцепило контейнер и захват. Плавное движение манипулятора назад — контейнер выскользнул из корпуса «Виночерпия». Еще несколько секунд — и контейнер с Точкой ушел в массивный корпус модуля Кракен.

С сильно бьющимся сердцем Нэлл вошла в виртуальное пространство Кракена, хорошо знакомое еще по тренажеру-симулятору. Включила спектрометрический комплекс. Первым делом нужно было проверить, как Точка перенесла транспортировку.

Сдвинуть защитную шторку, подставить Точку под прямые солнечные лучи. Точка привычно полыхнула в М-диапазоне, и у Нэлл отлегло от сердца. И все-таки — порядок есть порядок. Снять спектр излучения Точки в диапазоне от 100 нм до 100 мкм с низким разрешением. Снять спектр излучения Точки в М-диапазоне со средним разрешением. Снять спектральный профиль излучаемых линий с точностью 0,3 Гц на канал. Сравнить полученный спектр со спектром Четырнадцатой Точки, полученным еще на поверхности Ганимеда. В пределах погрешностей измерений никакой разницы в спектрах не было — Точка перенесла путешествие без малейшего вреда для своего здоровья.

Нэлл написала краткий отчет Майклу Бейкеру, приложила к отчету полученные спектры. Самое позднее, через сутки результаты появятся на сайте Агентства. Никакой секретности, принципиально — Точка изучается в интересах науки и всего человечества.

Нэлл посмотрела на часы. Полседьмого утра, надо же.

Следующий эксперимент. Нэлл заглянула в план. «Изучение эффективности преобразования падающего излучения в излучение в линиях в зависимости от длины волны падающего света».

— Ну, мы с Майклом и завернули, — пробормотала она. — Типа, «наблюдается выпадение атмосферных осадков в виде дождя». Ладно, поехали.

Вернуть защитную шторку на место. Точка тут же погасла. Включить лампу, дающую монохроматический свет. Выставить длину волны излучаемого света на минимум — 150 нм, ультрафиолет. Накрыть Точку колпаком болометра. Осветить Точку лампой. Начать медленно увеличивать длину волны лампы, одновременно измеряя спектр Точки и величину полной энергии, излучаемой Точкой. Вычертить график.

— А эффективность-то не константа! График с широким максимумом в оптическом диапазоне — как специально под Солнце заточено! У-ля-ля!

Отчет Майклу Бейкеру, полученный график ему же. Посмотреть на часы. Почти одиннадцать! И куда время летит?

Следующий эксперимент. Облучение Точки узким пучком света, с одновременным измерением формы и площади поверхности излучения. Сузить пучок света от лампы до пятна диаметром 2 см. Направить пятно света на Точку… Почесать в затылке. Оказывается, Точка излучает всей своей поверхностью, а не только поверхностью освещенного пятна. Интересно, как это происходит?

Сузить пятно света до 5 мм. Расширить его до 5 см. Задать траекторию сканирования поверхности Точки световым пятном, с одновременным измерением полной мощности излучения…

В наушнике звякнуло.

— Нэлли, мало того, что ты не спишь — оказывается, ты еще и не ешь! — возмущенно воскликнул Том.

Нэлл скосила глаза на часы. Второй час дня.

— Ну и что? — спросила она.

— А то, что скоро наука понесет невосполнимую утрату. Быстро давай в кают-компанию! Я тебя жду.

— Ну, прямо брат родной, — недовольно проворчала Нэлл, снимая шлем.

И все-таки это было приятно. Это было даже чертовски приятно. Нэлл сладко потянулась и выбралась из ложемента. Сразу же зверски захотелось есть.

В кают-компании уже почти никого не было. За столиком у стены сидели Том, оба русских и рыжеволосая, коренастая Пиркко Виртанен, второй биоинженер Юноны. Звучала тихая музыка, вкусно пахло жареной рыбой.

Нэлл не успела и пары шагов сделать, как Том заметил ее и поднял ладонь. Остальные разом замолчали и тоже обернулись.

— Я собираюсь есть, дорогие коллеги, — сообщила она, подсаживаясь к ним и открывая свой контейнер с обедом. — Буду молча жевать и глотать, жевать и глотать, и беспощадно загрызу всякого, кто мне помешает.

— Нэлл, Вы снимаете камень с моей души, — улыбнувшись, сказала Пиркко. — Я уже решила, что Вам совсем не нравится то, что мы готовим. Вы не взяли ужин, не взяли завтрак, пришло время обеда — а Вас опять нет… И никаких жалоб и замечаний — ни мне, ни Мелиссе.

— Я говорил, что тебе все нравится, но она не верила! — воскликнул Том. — Говорила, что если бы тебе нравилось, ты бы нашла десять минут на поесть. А я ей говорил, что ты развинчиваешь на запчасти маяк страшной инопланетной цивилизации и что тебе совершенно не до еды.

Макс переплел пальцы, не сводя с Нэлл пристального взгляда. Нэлл с трудом удержалась, чтобы не показать ему язык.

— Вы действительно считаете, что Сверхцветная Точка — чужой маяк? — с любопытством спросила Пиркко. — Но ведь это только одна из гипотез. Я недавно смотрела передачу Уивера, так он довольно убедительно доказывает, что источники сверхузких спектральных линий имеют естественное происхождение.

— Это личное мнение самого Уивера, не более того, — возразил Алекс. — Или, что еще вероятнее, проплаченный заказ американского правительства. Им не нужен лишний шум.

Пиркко удивленно посмотрела на Нэлл.

— Чепуха! — решительно заявила та, наконец-то прожевав свой кусок. — Вы, русские, вечно ищете подвох там, где его нет. Я не смотрела передачу Уивера и не знаю его аргументов, так что буду говорить не за Уивера, а за себя. На данный момент мы попросту не знаем ни подробного строения Точек, ни причины их уникальных свойств, ни их происхождения. Они могут быть естественными объектами, искусственными объектами, чем-то промежуточным или вообще левым.

— Э… а как же принцип исключенного третьего? — спросила Пиркко. — Объект может быть или искусственным, или естественным, эти два понятия исключают друг друга, разве нет?

— Возьмем термитник — это искусственный или естественный объект?

— Искусственный, — секунду подумав, ответила та.

— А коралловый риф?

— Тут Вы меня поймали, — засмеялась финка.

— Если задать вопрос в самом общем виде — являются ли сверхцветные Точки продуктом сложных неравновесных процессов, частным случаем которых является жизнь, я отвечу: скорее всего, да. Если же Вы спросите, являются ли они результатом деятельности внеземной цивилизации, я скажу: может быть, но скорее всего — нет. Просто по узости общепринятого понятия «внеземная цивилизация».

— Вы меня сильно заинтриговали, — сообщила Пиркко, поднимаясь. — Буду следить за результатами Ваших исследований на сайте Агентства.

— Есть большая вероятность того, что реальные результаты исследований не будут публиковаться на сайте Агентства, — возразил Макс.

Нэлл почувствовала, что снова начинает заводиться.

— Лихо Вы обвинили меня во лжи безо всяких на то оснований, — сказала она, посмотрев ему в глаза.

Гринберг спокойно выдержал ее взгляд.

— Лично я не сомневаюсь в Вашей искренности, миссис Седжворт, но Вас могут использовать втемную.

— Макс, да это уже паранойя!

— Если у вас паранойя, это еще не значит, что за Вами не следят, — улыбаясь, заметил Алекс.

Нэлл перевела дух.

— Хорошо. Легко убедиться, кто из нас прав. Сегодня я сняла спектры Точки, получила график зависимости ее эффективности от длины волны падающего света и, скорее всего, успею выяснить, как соотносятся друг с другом площади поглощающей и излучающей поверхности. Если через сутки эти данные не появятся на сайте, Вы будете иметь полное моральное право обвинить меня в скрытности, а руководителей Агентства — в утаивании важных научных результатов. Если же появятся, Вы прилюдно передо мной извинитесь. Идет?

— Я даже могу преклонить перед Вами колено и поцеловать Вашу руку, Нэлл, — сказал Гринберг, улыбнувшись краем рта.

— Не паясничай, Макс, извинения будет достаточно, — проворчал Том.

— Я не паясничаю, — возразил тот. — Ты даже не представляешь себе, как я хочу оказаться неправым.

— Вот и отлично. Значит, договорились, — и Нэлл отправила в рот новый кусок рыбы в знак того, что разговор окончен.

Для невооруженного глаза Точка казалась совершенно гладкой и по форме неотличимой от идеальной сферы, но на масштабах в сотые доли миллиметра ситуация менялась. Еще с момента пионерских открытий «Виночерпия-1» было известно, что поверхность Точек покрыта системой параллельных и пересекающихся гребней и борозд, отдаленно напоминающих то ли апельсиновую корку, то ли папиллярные линии у человека. Явной периодичности в системе линий не было, но и хаотическими они тоже не выглядели — существовало характерное расстояние между соседними гребнями, близкое к 5 мкм и менявшееся в сравнительно узких пределах.

Теперь Нэлл предстояло двигаться внутрь этого масштаба, от микрометров к нанометрам и дальше, к единичным атомам и межатомным связям.

Она сделала серию снимков в первой рабочей области — наугад выбранном квадрате со стороной 2 мм — сначала оптическим микроскопом, потом мюонным. Изображение, малоконтрастное в оптическом диапазоне — бледные темно-серые линии на темно-сером фоне — в мюонный микроскоп выглядело резким и четким. Все зрительное поле занимали линии, изгибающиеся дугами и петлями, замыкающиеся в овалы, перечеркивающие друг друга — как будто она рассматривала под микроскопом ладонь великана.

Внутри первой рабочей области Нэлл выбрала вторую — крошечный квадратик со стороной 10 мкм. Задала режим сканирования: 2 нм на линию, максимальный контраст. Сердце колотилось так, как будто она первой из людей заглядывала под облачный покров неведомой населенной планеты.

Полученная картина была ни на что не похожа — вообще ни на что. И борозды, и гребни «папиллярных линий» казались гладкими только на малом увеличении — на масштабах в несколько нанометров они превратились в пучки — или вереницы? — сложных фрактальных структур. Как крупные бусины на нитке, тянулись ровные ряды фуллереновых сфер, соединенных кружевом графеновых лент и трубок с остриями, цветами и розетками из атомов углерода. Как и в рисунке «папиллярных линий», никакой очевидной периодичности в их расположении не было.

Нэлл перевела дыхание. Снимок Майклу Бейкеру, перенести вторую рабочую область на 10 мкм правее, снова начать сканировать.

За три часа она покрыла снимками область почти в миллиметр длиной, но ни в малейшей степени не продвинулась в понимании того, что же она видит. Каждая снятая область и напоминала другую, и отличалась от нее. На семнадцати снимках из 98 кроме атомов углерода мюонный луч «нащупал» атомы с большим зарядом ядра — лантаноиды неодим, гадолиний и лютеций. Каждый из таких атомов был включен в сложную структуру из атомов углерода — и ни одна из таких структур не повторила другую.

В наушнике звякнуло, и Нэлл будто очнулась.

— Миссис Сэджворт, я оторву Вас буквально на пару минут, — сказал Макс Гринберг. — Вас не затруднит взглянуть сюда?

Он прислал ссылку.

Нэлл мельком глянула адрес — зеркало Агентства на станции, ага. По ссылке были ее утренние результаты: спектры Точки, зависимость ее эффективности от длины волны, и все ее графики.

— Ну и что? — спросила она.

— Это оно?

— Оно. Быстро подсуетились, да?

Она скосила глаза на часы в левом нижнем углу зрительного поля. Не так уж и быстро — уже почти десять вечера.

— Ну что ж. Вы были правы, а я нет. Приношу Вам свои извинения, — церемонно сказал Гринберг.

— Угу, — сказала Нэлл и душераздирающе зевнула.

Снова сканирование — длинной полосой через все первое рабочее поле, на шаг ниже первой серии снимков. Процедура на полчаса, не меньше.

Закрыть глаза, расслабить тело. В голове вертелись тяжелые жернова и тонко пищало в ушах. Перед глазами стояли картины причудливого углеродного рельефа — сада угольных цветов, невиданного космического муравейника, послания, зашифрованного в кружеве углеродных атомов. Призрачные качели приподняли ее вверх к яркому звездному небу, призрачная лодка понесла ее по черному океану, и все сыпался и сыпался призрачный песок, отмеряя время. Потом звезды закружились в небе — один оборот за 24 секунды. Ее нащупало чье-то цепкое внимание, и океан расступился воронкой, течение понесло ее по спирали вниз, все быстрее и быстрее…

Нэлл вздрогнула и проснулась.

2.07 ночи. Ну и дела! Она посмотрела на статус Кракена — сканирование завершилось, модуль был в ожидании новых команд.

После сна в рабочей гарнитуре чесалась переносица и ломило над ушами. Нэлл сняла шлем, потерла ладонями лицо и выбралась из ложемента.

На полу, прямо посреди каюты, стоял контейнер с ужином.

Нэлл села на пол рядом с ним и заглянула внутрь. В контейнере была двойная порция сухого печенья и витаминный коктейль. Кто-то о ней позаботился — интересно, кто? Она отправила в рот целую горсть галет и глубоко задумалась.

Похоже, план исследований Четырнадцатой придется пересматривать. Сверхцветная Точка оказалась несравнимо сложнее, чем они молчаливо предполагали. А значит, вполне возможно, придется сканировать ее не отдельными рабочими участками, а всю целиком. Сколько столетий на это уйдет? И ведь это только поверхность, тончайший внешний слой. А что у нее внутри?

Конечно, она знала, что у нее внутри. Как бы знала. Согласно данным, полученным «Виночерпием-1», в углеродной оболочке Сверхцветной Точки находилась обыкновенная вода. Но теперь Нэлл была в этом совсем не уверена. Она залпом выпила свой коктейль, снова села в ложемент и надела шлем. К черту план, ей надо убедиться, что они не ошиблись в самой основе, в нулевом приближении описания Точки.

Она отправила на Землю последнее сосканированное изображение и перевела мюонный микроскоп в режим ожидания. Включила акустический комплекс. В отличие от мюонного микроскопа, УЗИ-сканирование создавало трехмерный образ просвечиваемого тела — это был его плюс. Жирный минус заключался в том, что разрешение комплекса было ограничено длиной излучаемых звуковых волн, т.е. составляло в лучшем случае миллиметр.

Нэлл, не глядя, нащупала в контейнере новую горсть печенья, бросила в рот. Итак?

УЗИ-изображение Четырнадцатой Точки напоминало мыльный пузырь — тонкая оболочка, однородное содержимое. Судя по скорости звука, внутри действительно была вода — чистая пресная вода. Однако внутренняя поверхность углеродной оболочки была совсем не такой гладкой, как внешняя: вглубь сферы отходили — усы? Каналы? Древовидно ветвящиеся корни? Черт бы подрал это низкое разрешение!

Нэлл задала максимально возможную частоту УЗИ-сканера — 1.5 МГц. И чуть не подавилась печеньем. На максимальной частоте водяной пузырь разом стал непрозрачным.

Она повторила сканирование и получила тот же результат. Повторила сканирование на частоте, в десять раз меньшей. На 150 кГц водяной пузырь Точки по-прежнему был акустически прозрачен и звук рассеивал слабо — так, как и должна рассеивать звук чистая вода. Она провела сканирование на частоте 500 кГц, потом стала повторять сканирование, постепенно увеличивая частоту звука. Сильное рассеяние начиналось после мегагерца, что соответствовало характерным неоднородностям среды порядка 1-2 миллиметров.

Что бы это могло означать?

Она опомнилась только в 6 утра, когда в затылке появилась сосущая пустота, а глаза начало резать так, будто туда попал песок. Перевела Кракен в режим ожидания, сняла шлем. Все казалось нереальным, как будто она спит и видит сон. Надо было закругляться, пока не начались ошибки в управлении.

Она зашла в санузел, ополоснула лицо, почистила зубы. Из зеркала на нее взглянула бледная худая тетка с покрасневшими глазами, чьи волосы торчали в разные стороны. Тетка улыбнулась ей, как оскалилась.

— Ничего, завтра будет новый день, — сообщила Нэлл своему отражению в зеркале. Добралась до кровати, упала на нее и отключилась, даже не успев прочитать формулу сна.