Юность полководца

С благословения папы римского

Крутобокие двухмачтовые корабли, готовые к отплытию, столпились в шведской гавани Сигтуна[38]. Всюду развевались флаги с изображением желтых львов на синем фоне, грозящих мечом. Все жители столицы пришли посмотреть на отплытие воинов, непобедимых удальцов, обещавших подарить своему народу богатейшие новые земли русов: беспредельные поля и густые, дремучие леса, широкие реки и несколько многолюдных цветущих городов, в том числе богатый, знаменитый мировой торговлей великий Хольмгорд, как тогда шведы называли Новгород.

Сам король Эрик Эриксон-Лепсе (Шепелявый), несмотря на болезнь, прибыл в гавань проводить боевые корабли, отправлявшиеся в этот смелый набег. Несколько разряженных слуг принесли короля на носилках. Впереди трубили трубачи и мерно шагал отряд рослых воинов с копьями и цветными флажками.

Все корабли были обвиты зелеными гирляндами из еловых ветвей и полевых цветов. Матросы взобрались на мачты и реи и кричали оттуда приветствия стоящей на берегу толпе.

Воины расположились на палубе. Каждый имел копье, прямой длинный меч, кинжал и щит. Многие были в блестевших на солнце доспехах и кольчугах; как будто уже готовые к бою, они казались очень воинственными. Некоторые спускались на берег, где городские, разодетые по-праздничному девушки окружали их шумной толпой и дарили на счастье резные костяные и медные крестики и медальоны с изображением Богоматери. Они желали отплывавшим смельчакам блестящих побед и благополучного возвращения после разгрома русских схизматиков[39].

На кораблях находились воины разных племен: шведы, немцы, датчане, финны. С ними плыли два величественных бискупа, тоже в панцирях и с оружием, и много католических бритых монахов. Стоя на корме кораблей, они высоко поднимали к небу кресты, пели священные гимны и призывали шведских воинов, крестоносцев, по повелению святейшего папы римского, «с помощью огня и меча покорить русских еретиков и обратить их в католическую веру».

Среди нарядных воинов особенно выделялся своей могучей фигурой зять короля, ярл Биргер. За время длительной болезни короля он единолично правил всей страной. И сейчас на корабль к нему пришли шведские сановники за последними его распоряжениями перед отъездом.

Ветер был попутный. Корабли, подняв паруса, при общих криках толпы и моряков двинулись в открытое море. Провожающие долго еще шли берегом и пели военные песни.

Вдали от земли, на море, ветер усилился, стал раскачивать корабли, которые то погружались, то поднимались на пенистые гребни волн. В пути ветер менялся, и раза два приходилось бросать якоря в финских скалистых шхерах, выжидая попутного ветра.

Шведский лагерь на Неве

Наконец шведские корабли прибыли к устью многоводной Невы и поплыли вверх по течению до впадения в нее речки Ижоры. Берега болотистые и пустынные, заросшие вековым, густым лесом.

Ярл Биргер и рядом с ним бискупы стояли на передней палубе главного корабля, украшенного, как и другие корабли, деревянными резными фигурами крылатых змей и морских дев. У бортов кораблей стояли вооруженные мечами монахи. Все они чувствовали себя новыми апостолами, так как сам «наместник Бога на земле» – римский папа благословил их на этот морской набег и назвал его «новым великим крестовым походом», имеющим целью обратить в истинную веру диких язычников финнов и упрямых схизматиков русских.

Более всех был доволен ярл Биргер, самоуверенный и наглый. Он указывал рукой на берега реки:

– Там ждет нас великая победа. Она принесет нам горячую благодарность шведского народа. Мы подарим нашему любимому королю новые земли, а вы, смелые воины, крестоносцы, привезете с собой богатую добычу.

Новые крестоносцы поднимали мечи и кричали:

– Слава храброму, непобедимому ярлу Биргеру!

– А с дерзкого, самонадеянного мальчишки принца Александера я собью спесь и вытряхну его из Хольмгорда! Я пошлю ему короткое письмо, от которого он задрожит, вскарабкается на коня и умчится прочь к отцу.

На берегу Невы вскоре вырос большой нарядный шатер из красного шелка с вышитыми на нем львами. Близ шатра на высоком шесте развевался на ветру шведский флаг, синий с желтым львом, держащим в поднятой лапе меч.

В этом шатре были разостланы ковры и приготовлена постель с меховым покрывалом. Ярл Биргер сидел снаружи шатра в складном ременчатом кресле и, веселый, пил вино из большого серебряного кубка, окуная в напиток рыжие усы. Он с любопытством слушал рассказы двух щеголеватых новгородцев, по виду – бояр или купцов, только что примчавшихся, чтобы, как они сказали, «показать шведскому отряду путь в Новгород»[40]. Рядом с ним стоял переводчик. Один из прибывших рассказывал:

– Наш новый князь Александр еще совсем юноша, ему всего двадцать лет, а замыслов и гордости у него выше головы, как у бывалого воеводы. Он стариков ни во что не ставит, никому не верит, один хочет так же властно княжить, как правил его отец, Ярослав Всеволодович. Но ведь тот был голова да имел еще могучую, твердую руку. Весь Новгород держал в своем кулаке. Александр же с именитыми боярами горячий спорщик, а особливо с теми, кто дружит с иноземцами. Со многими боярами и с именитыми купцами он уже перессорился. Скоро дождется он, что мы держать его не станем и проводим честью обратно в Переяславль – медведей ловить.

– Медведей ловить? – удивился Биргер. – Что же он с ними делает?

– Учит их под дудочку плясать. Разве это княжеское дело?

– А что же медлят так долго бояре? – спросил недовольно Биргер. – Они, как я потребовал, должны были явиться сюда встретить меня, затем вместе подняться до Ладоги, а оттуда спуститься в Новгород. Там мы повеселимся, да и вас я тогда не забуду – всех награжу по-королевски! – засмеялся Биргер и, подмигнув бискупу, тихо сказал ему: – А забравшись в Новгород, мы никогда уж его не оставим: и он, и вся огромная область Новгородская навеки станут шведскими.

– Да пошлет Господь Бог вам такую удачу! – прошептал бискуп. – Вот когда святейший отец возрадуется!

Стоявший возле Биргера секретарь с гусиным пером за ухом уже приготовил дощечку и лист пергамента. Биргер сказал:

– Напиши так: «Князь Александер! Если можешь – сопротивляйся! Но я уже здесь и пленю землю твою!»

Ярл подписал широким росчерком свое имя, секретарь свернул письмо в трубку и завязал шнурком с синей восковой печатью на его конце.

Воины приволокли к шатру двух отчаянно упиравшихся русских новгородских охотников, захваченных в лесу.

Переводчик старался их успокоить:

– Идите смело, ничего не бойтесь! Воевода свейский по своей великой милости вас сейчас отпустит на волю, но приказывает быстро бежать в Новгород и там передать это письмо в собственные руки князя Новгородского Александера. Знаете ли вы его?

– Как же не знать! Александр Ярославич – грозные очи! Молодой еще, а дюже строгий; чуть что не по нем – берегись, всю душу вытряхнет.

Переводчик небрежно заметил:

– Нам-то князь Александер не страшен.

– В собственные руки князя эту грамоту передадим!

Ярл Биргер немедленно подозвал трех шведских воинов и приказал:

– Проводите этих разбойников до первого русского селения и там, не заходя в селение, их отпустите, не причинив никакого вреда. Постарайтесь остаться незамеченными и поскорее возвращайтесь.

Русские пленные в сопровождении охраны быстро зашагали по лесной тропинке.

Песни шведских скальдов[41]

Шведские корабли, слегка покачиваясь, растянулись вдоль берега Невы. Никто из шведов не ожидал нападения на их грозное войско. Они спустились по сходням на берег и со смехом и прибаутками стали разводить костры. Все чувствовали себя радостно, отдыхая после сильной качки на бурном море, говорили о предстоящем походе на богатый Новгород и о той несметной добыче, которую каждый там захватит и привезет домой.

Одни рубили сучья, варили в котелках обед, другие купались в реке и стирали белье, развешивая на кустах рубахи и полосатые шерстяные чулки. Кое-где слышались песни и веселый смех.

Несколько воинов разводили огонь близ малинового шатра с золотой маковкой.

Мальчик-слуга Биргера вычистил высокие желтые сапоги с золотыми шпорами и повесил их неподалеку на вбитых колышках.

Задымили костры. Возле старого скальда, усевшегося с гуслями под огромной вековой сосной, собралось особенно много воинов, чтобы послушать древние саги[42] о смелых предках – норманнских викингах-мореходах, совершавших дерзкие набеги на далекие земли.

Слегка хрипловатым голосом старик запел о знаменитом разбойнике Гере Педере:

К певцу быстро подошел Биргер и сердито закричал:

– Ты что это похоронную песню завел, глупый старик! Мы пришли сюда для славной победы, для разгула и веселья. Спой другую песню, веселую, а не каркай, как зловещий ворон, иначе я разобью твою дурацкую голову!

Испуганный скальд уронил зазвеневшие гусли и, заикаясь, сказал:

– Отцы и деды нас так учили! Прости, но я пою только старые песни.

– Найдутся у нас певцы, которые споют получше тебя! Эй, Кнут Андерсен, где ты?

– Сейчас, мой господин! – откликнулся чей-то голос.

Пожилой воин с висячими седыми усами поднялся из задних рядов и прошел вперед, шагая через лежавших. Андерсен сел на корень старой сосны близ только что певшего скальда.

Ярл Биргер опустился на складной ременчатый стул, принесенный слугой, и приказал:

– Спой-ка нам песню про нашу близкую победу над русскими медведями в устье Невы!

Андерсен протянул руку к первому певцу:

– А ну-ка, Густав, передай мне твои гусли!

Зазвучали переборы струн под ловкими пальцами, и Андерсен начал петь, сохраняя знакомый всем напев древней саги:

Все слушавшие воины хором подхватили припев:

Кнут Андерсен продолжал:

Ярл Биргер, довольный, что певец назвал его «славным королем храбрецов», приказал мальчику-слуге принести из шатра глиняную пузатую бутыль и сам налил певцу Кнуту Андерсену вина в серебряную кружку. Тот выпил, крякнул и сказал:

– Не вино, а огненная радость! Слава великому викингу ярлу Биргеру!

– Кто приведет мне живым русского принца Александера, – сказал Биргер, – тот получит полную бутыль вина и вдобавок собственную усадьбу с садом на родине.

Послышался звук медной трубы. Бискуп произнес вечернюю молитву. Все шведы хором спели псалом, и лагерь стал постепенно затихать.

Молочный туман затянул поверхность реки и тихо подвигался при слабых порывах ветра. Казалось, что женщины с распущенными волосами, в длинных белых одеждах медленно поплыли над рекой.

Лагерь шведов погрузился в мирный сон; только кое-где потрескивали костры, возле которых полулежа дремали часовые.

Что увидел рыбак Евстафий

Черная многоводная Нева-река. Берега заросли густыми кустами ольхи и орешника. Далее начинается труднопроходимый вековой бор. Сосны, ели и березы чуть не до облаков, некоторые – в три обхвата.

В узком выдолбленном челноке по Неве плывет старый рыбак Евстафий, морщинистый, с растрепанной седой бородой, засунутой за воротник. Он выгребает одним веслом, подъезжает к зарослям камыша, тянущимся вдоль берега, вытаскивает мережи и вытряхивает в большое берестяное лукошко извивающихся серебристых рыбок.

– Опять пришли! – пробормотал рыбак, задерживая лодку в густом камыше.

На берегу, на высоком бугре, шевелилось несколько темных мохнатых медведей. Хозяин, «бык», остановился на вершине бугра и, помахивая головой, точно прислушивался к звукам леса. Медведица лежала на животе, вытянув все четыре лапы. Около нее возились два медвежонка и отдельно бродил, пытаясь влезть на дерево, двухлетний пестун.

Вдруг что-то обеспокоило медведя. Он насторожился. Поднялся на задние лапы, обнюхал воздух и грузно опустился на землю. Ускоренной рысцой, с перевальцем, медведь сбежал с бугра и направился в чащу. За ним ушла и медведица с медвежатами.

«Чего это они забеспокоились?» – подумал Евстафий и оглянулся на широкую реку.

То, что он увидел, заставило его быстро задвинуть челнок глубоко в камыши и, взяв берестяное лукошко с рыбками, выбраться на топкий берег.

Евстафий знал строгий наказ воеводы новгородской дружины – молодого князя Александра Ярославича: объезжать в лодке и обходить побережье и следить зорко и неустанно, не появятся ли вражеские отряды и корабли. Уже не раз сюда пробирались шведские и финские лазутчики, разводили костры и даже ставили свои шалаши. Пелгусий, старшина ижорской земли и начальник морской новгородской стражи, ответственный за береговую охрану, вместе с другими тамошними жителями старался их отучить от приездов, ночью пугая дикими криками, гуканьем лешего и поджогами шалашей.

У него союзниками была семья бурых медведей. Они любили приходить на берег, где поднимался бугор с расщепленной ударом молнии старой вековой сосной, и там баловались, отламывая от ствола щепки.

Пелгусий никогда не пугал медведей, а, напротив, старался их привадить на бугор, считая, что они пригодятся после, в случае, если приедет сам княжич Александр, страстный медвежатник. Ему Пелгусий уже рассказывал про медведей и обещал сберечь их для охоты.

В этот теплый июльский день Евстафий, объезжая побережье, проверял поставленные мережи.

Невиданное зрелище поразило его и заставило стремглав спрятаться в густом орешнике. Затем он осторожно выполз на тропинку, протоптанную медведями, и поднялся на бугор, откуда, скрываясь за упавшей сосной, он мог наблюдать за всем, что происходило на реке.

Евстафий увидел, что по Неве плывет множество кораблей, разукрашенных пестрыми флагами и цветными парусами. Они были двухмачтовые, и на них виднелись иноземные воины. Корабли стали приставать к берегу, одни – бросая якоря, другие – закручивая канаты за вековые сосны и березы. День был солнечный, жаркий; многие воины, сойдя на берег по сходням, углубились в лес, собирая крупную чернику.

Евстафий, видя, что незваные гости приближаются к медвежьему бугру, быстро скрылся в орешнике и, прихрамывая, побежал по знакомым ему тропкам к своему поселку.

Старшину Пелгусия крайне встревожила нежданная весть о прибытии иноземных кораблей. Следом за Евстафием, запыхавшись, прибежали два парня с реки и тоже рассказали дивное дело: что к устью Ижоры приплыли три с половиной десятка чужеземных воинских кораблей, полных ратниками. Заглядевшись на них, оба охотника и не почуяли, как к ним из лесу подкрались невиданные воины, схватили их и потащили к шатру на бугре. Там с ними говорил, видно, знатный воевода и приказал отнести грамоту с синей печатью в Новгород и передать в собственные руки князю Александру.

Увидев грамоту с печатью, Пелгусий сейчас же распорядился дать коней и отправить обоих парней с Евстафием известить князя Александра о надвинувшейся беде.

То ускоренной рысью, то волчьим скоком все три всадника помчались в сторону Новгорода. В одном из следующих селений Евстафий опять достал новых коней, уверяя мужиков, что «жеребий Господень исполняется, пришли враги неведомые, хотят всех православных подогнуть под свое колено и затолкать в поганую латинскую веру и что надо подниматься всем народом, всем скопом против иноверцев».

Но оставалась надежда: в Новгороде сидят знатные многоопытные мужи: и посадник, и тысяцкий, и бояре именитые, и лучшие старые и молодшие люди… Они всё уразумеют, подымут всю Новгородскую землю… Тогда осерчает русский люд, возьмется за мечи, сулицы[43] и топоры, и плохо тогда придется ворвавшимся непрошеным иноземцам.

Бешеная скачка растрясла старика. Он должен был сделать передышку в другом встречном селении, у своей сестры. Она стала его уговаривать переждать седмицу, пока успокоятся растревоженные косточки. Но Евстафий рассвирепел, ругался и требовал свежих коней.

– В Новгороде я растолкую, что зевать и мешкать нельзя! Враг очень силен!

Однако же и сестра Евстафия была под стать ему.

– Да куда тебе ехать? Тебе уже восьмой десяток пошел! Сигов ловить мережей ты можешь, а коли готовишься скакать вершником на коне, то лучше и не думай: ты и сюда доехал, лежа животом на холке коня и держась за гриву. Еще свалишься в пути, и зверь тебя задерет. А мы лучше тебя сами повезем, как возили израненного медведем нашего рыбака, – в люльке.

– Давайте люльку, давайте самого бешеного коня: мне надобно немедля поспешать к княжичу Александру в Новгород!

Старая сестра Евстафия – добро, что и ей было тоже лет немало, – быстро распорядилась. Появились два коня, между ними была подвешена в рыболовных сетях, продетых на две прочные жерди, постель из бараньего тулупа. В ней улегся Евстафий и сейчас же захрапел. Его сопровождали несколько вершников и внучка Анютка, сидевшая с хворостиной на переднем коне.

Над седым волховом

Время приближалось к полудню. Вольный город гудел хаосом разнообразных звуков: криком, ржаньем лошадей, грохотом телег, проезжавших по деревянной бревенчатой мостовой. Люди двигались густым потоком по мосту через Волхов. Они рассыпались по всему берегу и толпились перед лавками, которые длинными рядами выстроились вдоль реки. На прилавках красовались булгарские пестрые сафьяновые сапоги, мордовские расшитые полотенца, карельские полосатые шерстяные чулки, яркие восточные шали, кольца, ушные подвески, кожаные сумки, широкие цветные пояса из Хорезма и всякие иные товары, привезенные из разных стран. Из-под навесов спускались цветные узорные платки и домотканые рубахи.

В железном ряду были выложены на лотках и топоры, и тесла, и засапожные ножи, и гвозди всех размеров, крюки, кольца, косы-горбуши, чугунные котелки и другие железные предметы.

Были и еще торговые ряды: медный, седельный, шорный, глиняной посуды и другие.

В этих лавках Новгород показывал богатства и разнообразие товаров, как местных, так и привезенных с запада настойчивыми и напористыми в торговле немцами и шведами, и с востока, откуда прибывали с кожаными товарами и бумажными и шелковыми тканями булгарские, ургенчские и персидские гости[44].

Тут же невдалеке было несколько арабских лавок; возле них сидели на широких низких скамьях смуглолицые купцы в пестрых одеждах и в намотанных на головы белых и цветных тюрбанах.

Два человека упрямо шли через толпу, расталкивая встречных. Некоторые признавали их, делали быстрый шаг в сторону и, снимая шапки, кланялись в пояс.

– Это, кажись, князь Александр со своим племянником?

– Будет врать-то! Какой племянник? Вишь, парнишка-то совсем захудалый. Это Семка, рыбацкий сын.

– Какая им тут надоба?

Мальчик Семка быстро шагал, стараясь поспевать за Александром.

– Шагай, шагай, Семка! – подбадривал Александр. – Еще много тебе предстоит трудов впереди. Если хочешь стать смелым воином, надо сперва книжной премудрости хорошенько обучиться.

– Шагать и на коне скакать я могу, а вот читаю еще еле-еле, – со вздохом сказал мальчик.

Они подошли к Софийскому собору. Александр, нагнувшись, постучал в маленькое окошко пристройки, где жил звонарь. Из низенькой двери вышел старик и радостно приветствовал князя:

– Свет ты наш Ярославич! Какая забота тебя привела сюда? Чем могу послужить тебе?

– Отопри звонницу. Мне надо подняться на колокольню.

– Сейчас, княже, сейчас! – бормотал звонарь, гремя ключами и открывая тяжелую, обитую железом дверь.

– Семка, иди за мной! – сказал Александр и стал подниматься по очень узкой лестнице, придерживаясь рукой за сырую каменную стену.

Они прошли два пролета, затем пришлось идти по крутым приставным деревянным лестницам. Когда они достигли верхней площадки, над ними с сухим шорохом пролетели испуганные вороны. Летучая мышь, скользнув, метнулась в сторону. Александр подошел к перилам и долго молча смотрел вдаль. Мальчик с особым любопытством стал осматривать большой медный колокол и постучал по нему рукой. Александр сказал:

– Вот этот колокол – в Новгороде наш господин и хозяин: начнет говорить – всех поднимет.

Прямо перед ними расстилался весь Новгород. За ним тянулась бесконечная даль синих лесов, лугов и пашен. Точно беседуя сам с собой, Александр заговорил:

– Отсюда виден весь наш и буйный, и прекрасный, и непокорный вольный Новгород. Все у нас мощное, сильное, хочет жить по своей воле, и сюда мы не допустим пронырливых чужеземцев с жадными руками. Вон там, направо, совсем вдали, раскинулось большое богатое рыбное озеро Ильмень. Оно всех нас кормит. Из того озера и вытекает многоводный глубокий Волхов. Он разрезает Новгород пополам. Эта сторона, где мы стоим, называется детинец и Софийская сторона, а другая, по ту сторону Волхова, зовется Торговой. Там живут бесчисленные торговцы и их подручные, искусные ремесленники с учениками. Там находится большая часть работного люда новгородского.

Семка жадно слушал, разинув рот и посматривая то на Александра, то на раскинувшийся город. Князь продолжал:

– Ты видишь, какое богатство, какая сила в нашем Новгороде! Точно лучами от святой Софии уходят вдаль улицы, и в каждой улице – сотни домиков. И все это новгородцы создали своим горбом, своим домыслом, своими руками…

– А сколько людей в Новгороде! – прошептал Семка. – Поди и не сосчитать! Ежели каждый возьмет топор и сулицу, так никто нас не одолеет! Никакая вражья сила!

– Верно, верно, Семка! Только надо, чтобы все крепко стояли, плечом к плечу.

Снизу послышались крики:

– Княже Ярославич! Спускайся скорее! Вести больно тревожные пришли!

На площадку взобрался дружинник. Высокий Александр наклонился к нему, и тот ему что-то прошептал на ухо.

– Ладно, ладно, – сказал Александр. – Иду. А там видно будет.

Все трое стали быстро спускаться со звонницы.

Евстафий был доставлен в Новгород вскачь, сперва на Городище, к самому крыльцу княжеских хором, а когда князя там не оказалось, то все помчались к Софийскому собору, куда князь Александр собирался с утра. Молодой князь вышел из низкой двери колокольни и, сдвинув брови, покосился на спавшего Евстафия.

– Кто это? Не признаю что-то!

– Что ты, князь-батюшка! Ведь это с Ижоры, старый охотник и рыбак Евстафий. Его прислал сюда старшина Пелгусий. Вот очнется, так он тебе расскажет такое, что быль от небылиц не отличишь.

– Чего же он лежит как мертвый?

– Признаться по совести, мы его в последнем селении Долгушине напоили малость, а то боялись, что не довезем.

– Для чего вы все же ко мне его привезли?

Александр подошел к люльке и наклонился к лежавшему:

– Ты зачем ко мне примчался, старче? Что за кручина тебя погнала?

Анютка, сидевшая на переднем коне, крикнула:

– Дедушка видел, как на реку Неву корабли вражеские приплыли!

Евстафий медленно приходил в себя.

– Да неужто я вижу тебя, свет наш ясный, Александр Ярославич? – зашептал он. – Вызволи меня из этой посудины… Недобрые вести привез я тебе.

Александр схватил Евстафия в охапку, вытащил из люльки и усадил на ступеньке собора.

Рассказ Евстафия о приплывших иноземных кораблях заставил глубоко задуматься Александра.

– Ты, старик, доброе дело сделал, что на борзе[45] примчался сюда и сгомонил меня. Это пришел враг сильный, злобный и безжалостный. Мы должны его принять в мечи и топоры… А вы откуда будете? – обратился он к сопровождавшим Евстафия парням.

– Мы тебе еще в придачу грамотку привезли.

И парни рассказали, как их схватили иноземцы, привели к прибывшему знатному воеводе и как он приказал передать грамотку в собственные руки князя.

Один из парней достал из-за пазухи тряпицу. В ней он сберег письмо ярла Биргера. С удивлением князь Александр развернул послание, написанное на узком листе пергамента и завязанное красным шнурком с висящей синей восковой печатью. Там было написано четким, видно, умелым росчерком и затейливыми буквицами:

«Князь Александер! Если можешь – сопротивляйся! Но я уже здесь и пленю землю твою. Ярл Биргер» .

Александр выпрямился и оглянулся. Подозвал двух дружинников, обычно его сопровождавших, и сказал одному из них:

– Беги к воеводе Ратше и скажи, чтобы тот сейчас же пришел ко мне в Городище. Скажи ему только одно: «Овин горит!» Так и скажи: «Овин горит!»

– Овин горит? – повторил удивленно дружинник и, повернувшись, побежал во весь дух.

– А вы не приметили, не было ли близ свейского воеводы кого-либо из наших новгородских хитрецов-переветников?

– Один был за писаря. Он-то и написал эту грамотку. А еще было два купчины, а может, бояре в нарядных кафтанах из заморского сукна. Что-то мне памятны их рожи и бороды. Кажись, видал я их на помосте на большом вече.

– Не был ли это Жирославич со своим прихвостнем?

– Кажись, что он! – подтвердил парень.

– Друже Евстафий, поспешай за мной в мои хоромы в Городище. Там все обсудим.

Скорей в поход!

Дружинники Александра, не раз уже побывавшие в кровавых опасных схватках в литовских лесах и уже томившиеся без воинского дела, сразу зашевелились и принялись точить мечи и готовить оружие с того часа, как пришла весть о предстоящем походе. Они с удивлением посматривали на юного князя.

– Радостен и светел лик его! – говорили они. – Нашел он опять свою любимую потеху. С ним весело в поход двинуться. Скоро начнем лихих недругов трепать.

Александр проявил кипучую деятельность.

– Надо не пустить к нам злобного зверя, – объяснял он Ратше и Гавриле Олексичу, с которыми был более откровенным. – Если проклятый свей проберется окольным путем в Новгород и ворвется в детинец, тогда он здесь засядет надолго.

Александр созвал всех старых дружинников, соратников его отца, грозного князя Ярослава Всеволодовича, которые четырнадцать лет назад[46] прошли грозой по северным от Новгорода областям, где тогда и финны, и подошедшие шведы, и немцы познакомились с силой неотразимого русского меча. Со старыми дружинниками стал Александр держать совет, какими путями быстрее и лучше пройти в сторону шведского лагеря, и подробно расспросил их, какие повадки они заметили у иноземцев. Каждому своему опытному дружиннику он приказал, не делая шума и суматохи, привести десяток верных, надежных работных людей, которые смогли бы стать в ряды воинов.

Отовсюду спешно потянулись в Рюриково городище люди, побросав свои дела, готовые встать на защиту родной земли.

А на всех дорогах, идущих к устью Ижоры и к Неве, Александр немедленно поставил стражников, которые, не пропуская никого, ловили и отправляли в Городище всех тех, кто пытался пробраться со стороны шведских пришельцев.

Боевой замысел Александра

В вечерних сумерках князь Александр Ярославич, вслед за старшиной Пелгусием и Евстафием, осторожно пробрался к заросшему кустами орешника берегу Невы. Александр пристально всматривался в расположение отдыхавших шведских отрядов и убедился, что Евстафий правильно рассказал, как шведы разместились на широком берегу. Обдумывая, откуда лучше всего наброситься на врага, князь заметил, что шведы совершенно не ожидают нападения и не приняли никаких мер предосторожности.

Все их отряды держались отдельно. Возле каждого на шесте развевался флажок. Особо спали шведы, особо – финны и небольшой отряд полудиких мурманцев в островерхих меховых колпаках.

Невдалеке от впадения Ижоры в Неву, среди густого леса, Александр, окруженный дружинниками, расположился на бугре под старой искривленной березой, которая под непрерывными порывами ветра размахивала длинными, гибкими ветвями.

Александр обратился к окружавшим его десятникам и старейшим дружинникам. Речь звучала тихо, но четко и твердо:

– Ветер крепчает. Кажись, быть буре. Ну, да кому эта буря на горе, а нам она должна послужить к удаче. Знайте, что сейчас, может быть, еще этой ночью, решится судьба наша: быть или не быть свободной воле новгородской. Что мы должны сделать даже в такой тьме, даже в бурю?

Несколько мгновений все молчали, затем чей-то голос прошептал:

– Положись на нас, Ярославич! Все, что скажешь, то и сделаем!

Александр продолжал речь, и пламенное чувство горело в нем:

– Если ты приходишь домой в ночь, в бурю и видишь в оконную щель, что в твоей избе хозяйничают воровские люди, буйствуют, хотят зарезать и детей, и мать, и жену… станешь ли ты раздумывать да высчитывать: сколько злодеев в избе да справлюсь ли я с ними али не осилю? Нет, ты ворвешься в избу с топором или простым дрекольем и набросишься на охальников-злодеев, сколько бы их ни было! Верно ли я говорю?

– Это верно! Так бы и мы сделали, Ярославич! – послышались тихие голоса.

– Сейчас не время нам высчитывать да прикидывать, много ли свеев и немцев и остры ли у них копья и мечи… Да, увидел я, что бой будет не на жизнь, а на смерть, но мы должны их осилить. Мы должны подползти к ним неслышно, незримо, в самый свейский лагерь, и навалиться на них, как мы наваливаемся на охоте на волка, ловя его за уши. В эту ночь, думая, что мы далеко, вороги наши спят, не ждут гостей, а храпят, накрывшись чем попало. А мы набросимся на них и споем им «вечную память»!

Совещание продолжалось недолго. Все молча стали разбирать оружие.

Александр торопливо отдавал последние приказания своим дружинникам:

– Подойдя к вражескому стану, сперва стойте наготове, ни слова, ни шороха! Ждите, пока наши обойдут кругом свеев: Ратша – с верхнего конца, а Гаврила Олексич – с нижнего, а еще с Ижоры подплывут в ладьях ижорцы. Когда услышите звонкий посвист новгородский, бросайтесь вперед, рубите сходни и канаты, чтобы корабли отплыли и свеям сойти на берег было уже невозможно. На берегу бейте врага нещадно, тесните к воде. А ижорцы начнут прорубать днища у кораблей, чтобы утопить их. Торопитесь, чтобы враги не успели распознать, как нас мало. Когда же вы услышите второй посвист, то быстро уходите и скрывайтесь в лесу. Нынче мы их одолеем: наше дело правое!

– А ты сам где будешь, Ярославич? – спросил кто-то. – Не потерять бы тебя в темноте.

– Вы меня все время будете видеть: я на гнедом разыщу главного их воеводу Биргера, чтобы посчитаться с ним. Все ли меня поняли?

– Как не понять! – отвечали воины.

– Теперь, други смелые, вперед! – приказал Александр. – Пробирайтесь тихо, как на медвежьей облаве, чтобы не вспугнуть до времени обложенного зверя.

Все поднялись, оправляя оружие.

Буря

Надвигалась буря. Быстро темнело. Тучи на небе сгущались и неслись куда-то вдаль над бескрайними лесными трущобами. Порывистый ветер с шумом раскачивал вершины столетних сосен и огромных развесистых берез.

Упали тяжелые капли дождя. Они падали наискось и стали учащаться. Вспыхнула молния и на мгновение осветила весь шведский лагерь, растянувшийся вдоль берега. На миг стало светло, как днем, и тотчас снова все потонуло во мраке, который казался еще гуще, еще чернее. Где-то вдали прогремели первые раскаты грома. Вскоре гром прокатился уже над самой головой.

Молнии вспыхивали одна за другой, и грохот свирепствовал не переставая.

Буря усилилась. Высокие сосны со скрипом и стоном раскачивались, точно негодуя, что их потревожили. Осины трепетали всеми своими листьями, которые, отрываясь, неслись на лагерь, осыпая лежащих шведских воинов. Они теснее жались друг к другу, кутаясь в широкие плащи. Дождь лил непрерывно. Разведенные костры погасли. Буря проносилась через вековой лес, где слышался треск и грохот ломающихся и вырываемых с корнями деревьев. Только березы, крепко уцепившись корнями за землю, раскачивались, склоняясь, точно в земном поклоне, затем снова выпрямлялись.

По Неве катились высокие валы и выплескивались на берег. Корабли раскачивались, скрипя мачтами, грозя порвать канаты.

– Это русские колдуны призвали всех своих дьяволов, чтобы не пустить нас в свой город! Но нас не так-то легко прогнать! Мы скоро вволю погуляем в богатом Хольмгорде!..

Ярл Биргер тоже проклинал всех русских колдунов и святых, укрывшись в своем шатре. Он приказал слугам сидеть снаружи шатра и следить, чтобы буря не порвала веревок, которыми шатер был привязан к вбитым в землю приколам.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Буря промчалась, и только вдали слышались слабые раскаты грома.

Еще туман не рассеялся. Еще шведы крепко спали и в лагере была тишина, когда русские воины бесшумно набросились на незваных гостей, поражая их топорами, мечами и рогатинами.

Услышав раздавшийся в двух концах лагеря пронзительный свист, проснувшиеся шведы сперва не могли ничего понять, но внезапная беда уже навалилась и привела их в ужас, вызвав общий беспорядок. Русские воины ворвались в шведский лагерь, не разбирая дороги, прыгая через лежавших иноземцев, и стали рубить их с бешеной яростью.

Те просыпались, испуганные и растерянные, вскакивали, пытаясь бежать, сами не зная куда, и падали под ударами новгородцев.

Опомнившись, схватив оружие, шведы и их союзники бросились в битву, но у них не было никакого порядка. Им казалось, что русских бесконечно много – они неожиданно возникали из тумана во всех концах лагеря.

– Откуда появились эти русские дьяволы? – в бешенстве отбиваясь, бормотали шведы.

Дикие крики неслись по лагерю. Слышались вопли раненых, стоны умирающих и возгласы на непонятном шведам языке:

– Вперед, братья, за землю Русскую!

Бой разгорался по всему берегу. А из леса появлялись все новые русские воины и кричали:

– Вперед, новгородцы! Бей врагов, Ладога! Руби, Ижора!

Становилось светлее. Уже было заметно, как все союзники шведов – мурманцы, сумь и емь – в одеждах из звериных шкур, мехом вверх, одни убегали вдоль берега и старались скрыться в лесной чаще, другие, прыгая в воду, хотели добраться до своих кораблей; но сходни кораблей были подрублены, и корабли с воинами уплывали. Множество лодок, приплывших с Ижоры, цеплялись баграми за шведские корабли. Ижорцы прорубали топорами их борты, и корабли стали накреняться и тонуть.

Подул ветер, светало, и туман стал медленно таять и уплывать. Тогда Александр, наблюдавший за битвой, хлестнул гнедого коня Серчана и бросился в середину вражеского лагеря. Он мчался, блистая железными латами, пригнувшись и направив вперед копье. За ним неслись его конные дружинники. Они врубались в гущу боя, поражая тяжелыми прямыми мечами отчаянно бившихся шведов, и проносились дальше по лагерю, где всюду разгоралась бешеная схватка.

Александр, с трудом пробившись вперед, направил коня к тому месту, где возвышался красный шатер с золотой маковкой. Он заметил, как высокий человек, торопливо надев на голову шлем со стальным наконечником, схватился за меч.

Александр догадался, что это ярл Биргер. Он налетел на него и ударом копья сбросил на землю. Со всех сторон на помощь своему воеводе спешили телохранители. Князь с трудом вырывался от наседавших на него шведов. Подоспевшие русские дружинники теснили их к реке.

– Савва, чего медлишь? – крикнул Александр. – Руби скорее!

– Уже подрубаю! – ответил Савва, и высокий, нарядный шатер Биргера рухнул, сползая к воде.

Гаврила Олексич бился в другом месте. Преследуя шведского воеводу, он верхом на коне по сходням ворвался на корабль. Там его встретила толпа шведов и столкнула вместе с конем в воду.

Сильный чубарый вынес Гаврилу на берег, где на него набросились бискуп и шведский воевода. Одним ударом Гаврила отсек бискупу голову с отвалом (с правой рукой), а затем поразил и воеводу.

Новгородцы во главе со своим удальцом Мишей, знаменитым в кулачных боях, лихим Збыславом Якуновичем и Яшей Полочанином взобрались на три шведских корабля, прорубили днища и потопили их.

Кузька Шолох со своей ватагой корабельных грузчиков неудержимой лавиной проносился по берегу, избивая сопротивлявшихся и стараясь не дать им добраться до кораблей.

Новый пронзительный свист донесся из лесу, заглушая крики. Все новгородские воины, твердо помня наказ Александра, стали быстро отходить в лесную чащу, следя издали за дальнейшими действиями шведов.

Последним по лагерю промчался на чубаром коне Гаврила Олексич. Задержавшись близ упавшего шатра, он поднял желтые сапоги ярла Биргера. Заметив, что привязанный на приколе огромный оседланный конь шведского полководца ржет и бесится, Гаврила отвязал его и увлек за собой, кинувшись догонять Александра.

Многие шведские воины отчаянно дрались и мужественно пали в бою, другие вскарабкались на корабли и, подрубив канаты, успели отплыть вниз по реке. Остальные разбежались по лесной чаще и позже, изможденные и голодные, были переловлены Пелгусием и другими охотниками и доставлены в Новгород.

На еще волновавшейся от бури Неве множество черных лодок кружило близ того места, где ижорские рыбаки затопили несколько шведских кораблей. Они снимали с торчавших из воды покосившихся мачт шведских матросов и воинов, уцепившихся за реи. Пленные отчаянно ругали ярла Биргера, который затащил их в русские лесные дебри.

Александр еще долго наблюдал с бугра, стараясь понять, как дальше поступят шведы. Он не препятствовал им забирать раненых, которых они переносили на корабли. Шведы, видимо, торопились удалиться от неприветливых невских берегов.

Александр оставил небольшой сторожевой отряд наблюдать за рекой, а остальным воинам приказал возвращаться в Новгород.

– Там тебя ждет новый бой – с нашими переветниками, – сказал Ратша.

– Не впервой, поборемся! – ответил Александр. – Простой народ меня поддержит.

Раненый ярл Биргер лежал на палубе корабля, раскинувшись на подостланной медвежьей шкуре, и тяжко стонал. Лицо его было перевязано. Придворный лекарь стоял близ ярла на коленях и убеждал его отпить целебной настойки. Тот скрежетал зубами и ругался.

Приближенные старались успокоить своего неудачливого полководца:

– Ты доблестно дрался, высокочтимый ярл Биргер. О тебе будут в народе петь песни.

– Это великое счастье, что мы не погибли все до последнего. Разве можно было что-либо поделать с русскими полчищами? Все же вы видели, сколько их было, – и не сосчитать!

Последние шведские корабли, отчалившие от берега, плыли вниз, к холодному Варяжскому морю[47].

Заслуженный конец

Прошло два дня. Часть шведских кораблей, будто устыдившись своего поспешного бегства, возвратилась на Неву и поднялась вверх по реке, к месту битвы. Сильно поредевшие в числе, воины стояли на палубе стройными рядами, готовые снова вступить в бой.

Мрачный ярл Биргер с перевязанным лицом стоял на носу переднего корабля и всматривался в приближающийся негостеприимный берег. Он все еще надеялся увидеть обещанное переветниками почетное посольство новгородских богатеев, которые должны были провести шведов в будто бы покорно ожидающий их Новгород.

Но побережье было пусто. Всюду лежали тела убитых. Над ними стаями уже кружили черные птицы.

Вдруг шведские воины стали громко ругаться:

– Какие чудовища! Смотрите, что они делают!

Впереди, на бугре, несколько больших мохнатых медведей, громко рыча, терзали и грызли тела павших в битве воинов.

Корабли пристали к берегу. Медведи, испугавшись, скрылись. Ярл Биргер приказал переносить на корабли тела погибших.

Все бросились исполнять приказание. Число убитых шведов оказалось очень велико: ими были наполнены пять кораблей.

Затем все суда повернули обратно в море, и там, отплыв подальше от берега, шведы прорубили днища погребальных кораблей, и они медленно погрузились в холодные свинцовые волны.

Под заунывные похоронные молитвы монахов шведы, обнажив головы, мрачно провожали глазами исчезающие в волнах высокие стройные мачты.

К вечеру, собираясь группами на корме, несколько воинов вполголоса, чтобы не услышал ярл Биргер, пели старинную песню скальдов:

Им вторили холодный печальный ветер и рокот волн сурового моря.

Шведские народные певцы, скальды, никогда впоследствии не слагали песен о бесславном походе на Русь надменного ярла Биргера, разбитого двадцатилетним новгородским князем Александром, поднявшим на защиту родной земли всю дружину и всех беззаветно преданных своей родине смелых русских людей.

Но наши сказители и былинники не забыли подвигов и заслуг молодого новгородского князя, прозвав его «Александр Невский», «Александр – грозные очи», «Александр – грозные плечи» и «Александр непобедимый», и в своих сказах и былинах говорили о том, как юный князь, всегда одерживая победы, стоял на защите родной земли.