Юные орденоносцы

ПОДВИГ ЮНОГО ПАРТИЗАНА

Перед боевым вылетом, когда самолет уже стоял на старте, командир машины доложил майору:

— Не пойму, что случилось. Нет стрелка.

— Вот он, Сережка, полетит. Заболел стрелок.

— Вы шутите, товарищ майор. Мне воздушный боец нужен, а не мальчишка!

— Он стреляный воробей. Не подведет. Летите, капитан!

Лицо капитана как-то сразу стало недовольным, глаза блеснули насмешливым огоньком, смерили парнишку с ног до головы: «Тоже мне „стреляный“. Парашют до пяток достает».

— Ладно, пусть садится за пулемет.

— Есть! — ответил парнишка.

Сначала полет группы штурмовиков проходил спокойно. Лишь где-то вблизи Альп, когда под крылом промелькнул передний край и цель была близка, из облака вдруг вынырнули два немецких «фокке-вульфа».

Сергей поймал врага в перекрестие прицела, положил пальцы на гашетку, замер.

— Ты заснул, что ли! — собрался было крикнуть капитан, но в этот момент Сергей открыл огонь.

Трассирующие пули красными стрелами впились в правую плоскость немецкого самолета, и враг отвалил в сторону.

В тот же миг откуда-то сверху соколом упал краснозвездный истребитель и, подойдя вплотную, добил фашиста.

Капитан оказался скупым на слова. Когда возвратились с задания, он даже не сказал, правильно ли действовал воздушный стрелок, а может быть допускал ошибки. Лишь усмехнулся и бросил в сторону стоявшего Сергея:

— Тоже мне воробей…

В столовой Сергей, как всегда, сидел на своем «забронированном» месте возле раздаточной. В шестнадцать лет на аппетит не жалуются…

В середине зала за круглым столом шумно разговаривали офицеры — ветераны полка. Среди них был и капитан. Он что-то рассказывал и громко смеялся, изредка бросая взгляд на Сергея.

Когда Сергей прошел мимо ветеранов, смех мгновенно затих.

— Смотрите-ка, у него орден Красного Знамени!..

— А ты не знал? — сказал кто-то громко. — Этот хлопец видал бой не только с самолета.

Густой массив бельского леса, окаймленный со всех сторон озерами и реками, издавна называют местные жители «Зеленым островом».

В годы войны «Зеленый остров» был недоступен ни для танков, ни для мотопехоты, ни для артиллерии врага. Да и пешему можно пройти только по известным тропам.

Берега рек и озер болотистые, зыбкие, поросли непроходимым кустарником и густым камышом.

Немногим людям, даже старожилам ближайших сел, известны тропы, ведущие в чащу леса. Да и редко кто отваживался ходить в те глухие места. Чего доброго, с медведем или рысью встретишься. Взрослые пугали ребятишек: «Туда пройдешь, а оттуда не вернешься».

В диких местах гнездятся глухари, тетерева, гуси, журавли.

В конце августа 1920 года в бельские леса приезжал на охоту Владимир Ильич Ленин. Вместе со своим братом Дмитрием Ильичем он ходил на «Зеленый остров», охотился там и даже ночевал в шалаше. Любил рассказывать вышегорским ребятишкам старый охотник Трощенков из деревни Нестерово о том, как провожал Владимира Ильича и еще «каких-то наркомов» на «Зеленый остров».

Рассказ деда Трощенкова Сережа хорошо запомнил. И когда он был звеньевым в вышегорском пионерском отряде, то ходил с ребятами на остров, не побоялся. Искали шалаш Ильича. Но времени с тех пор, когда приезжал Ленин, прошло много и шалаш, наверное, разрушился. Указать точно, где он был, никто не мог. А дед Трощенков уже умер.

В этом дремучем лесу и основался партизанский отряд имени Щорса.

Немало хлопот доставляли партизаны немецким войскам. Летели под откос поезда, горели автомобильные колонны, подорванные на минах, исчезали целые подразделения карателей, рвались склады боеприпасов.

Наравне со взрослыми сражался в отряде совсем еще маленький, лет двенадцати-тринадцати, мальчик Сережа Корнилов.

Это была уже не первая боевая операция, в которой принимал участие Сережа.

Как-то на задание вышли Петр — старший брат Сережи, Василий Панков, прозванный за кашеварство «Василисой», и Сережа. Возглавил группу лейтенант Коля. Вышли глубокой ночью. Через замерзшую речку проползли на животе. Лед был еще непрочный, трещал, прогибался. Того и гляди провалишься и пойдешь на дно раков кормить.

Было безветренно и тихо. Хруст прихваченной морозцем опавшей листвы будил сонных тетеревов. Потревоженные птицы, шумно хлопая крыльями, вылетали из брусничника и, натыкаясь в кромешной тьме на сучья и стволы деревьев, беспомощно падали на землю.

Чем гуще лес, тем труднее идти. Сухой валежник и бурелом вырастали стеной на пути, и разведчикам приходилось уклоняться то вправо, то влево.

Хорошо, что Петр и Сережа знают лес и по каким-то только им известным признакам находят дорогу, а то блуждать бы до утра.

И все-таки разведчики движутся медленно. А время дорого: утром уже пойдут эшелоны с немецкой техникой и вооружением.

Лишь на рассвете партизаны обогнули спящую деревушку на опушке леса и притаились в густом ельнике недалеко от железной дороги. Здесь лес ближе всего примыкал к полотну — можно подобраться незамеченными. Уже хотели выползать из кустов, как вдруг:

— Смотрите, немцы! — сказал Сережа.

Вдоль насыпи, обняв озябшими руками винтовки, медленно шли два высоких гитлеровца. Оба в больших валенках, на голове клетчатые шерстяные платки.

— Плохо дело, дорога охраняется, — сказал лейтенант. — Надо что-то придумать.

— Снять из автомата! — предложил Панков. — Потом рывок к дороге и назад…

— Шуму много будет, — не согласился лейтенант. — Посмотрим, далеко ли они уйдут.

Гитлеровцы дошли до переезда, повернули обратно. В километре от переезда возле самой дороги задымил костер. У костра маячили еще два гитлеровца.

Послышался рокот мотора. Пронеслась на скорости мотодрезина. Проверялась исправность железной дороги. Значит, скоро пустят эшелон, а взрывчатка еще не заложена.

Уже повисло над лесом красное холодное солнце.

Через переезд прошла женщина с вязанкой хвороста. Возле шлагбаума остановилась, утянула покрепче веревку и, взвалив за спину хворост, направилась к деревне.

— Рискнем? — сказал лейтенант. — Броском и…

Партизаны переглянулись. И вдруг Сережа хитро сощурился.

— Давайте сюда мешок. Юбку сделаю…

— Не дури, чего надумал? — рассердился старший брат. — Тоже мне, актер.

— Понимать надо: оденусь девчонкой и понесу взрывчатку с кучей хвороста. Видал, немцы пропустили старушку…

— Идея! — вскочил Василий. — Кто, как не я «Василиса»! Я и оденусь старушкой.

— Эге! Не смеши, — возразил Петр. — Таких здоровущих старушек на белом свете не бывает… Лучше я оденусь старушкой.

— Бросьте, хлопцы, — спокойно сказал лейтенант. Он никогда не повышал голоса. — Пусть Сергей наденет «юбку». Порите мешок.

Через несколько минут, когда путевая охрана удалилась к костру, Сергей вышел из леса и пошел в направлении переезда через железную дорогу.

Вот он уже близко у полотна, сел, незаметно вывалил взрывчатку, поднялся и зашагал к деревне. Он уже вне опасности.

Небо закрыли хмурые осенние тучи. Подул холодный, пронизывающий насквозь ветер. Сережа без теплой телогрейки в одном стареньком легком пиджаке. Стынут ноги и зубы выбивают морзянку. Надо бы бегом да в лес, но, убегая, можно вызвать подозрение у гитлеровцев, привлечь их внимание, еще откроют огонь из автоматов.

Сережа обернулся. Там, где брошена взрывчатка, копошился лейтенант… Он устанавливал взрыватель.

Послышался длинный, сиплый гудок паровоза. У Сергея задрожали ноги, потом всего стало трясти, как в лихорадке. Сердце стучало, как молот по наковальне. Ведь если немцы заметят — тогда все пропало!

Из-за леса показался эшелон… Идет быстро, земля гудит. Вот он уже совсем близко, а лейтенант все лежит у самой насыпи. Со страху у мальчишки подкосились ноги.

— Уходи! Беги! — услышал Сережа голос лейтенанта. — Приказываю! Доложи!

Сережа отбежал всего лишь за бугорок, как раздался взрыв и со страшным грохотом и металлическим скрежетом полетели под откос вагоны. Потом еще взрыв, еще и еще…

Затрещали пулеметные и винтовочные выстрелы.

Сережа оглянулся. К небу поднимался черный столб дыма. Мальчик помчался по высохшему бурьяну к лесу… Бежал долго. Только в самой гуще деревьев, наткнувшись на елку, остановился. Отдышался. Снова побежал…

Далеко позади все еще слышались то одиночные винтовочные выстрелы, то пулеметная дробь.

«Не вернуться ли? Помочь бы надо». Но в ушах словно застряли слова лейтенанта: «Приказываю! Доложи!»

…Глубокой ночью, едва передвигая ноги, Сережа добрался до партизанской базы. Брат Петр уже встречал его у реки.

— С вечера жду, — сказал он, прижимая к себе Сережу, радуясь его возвращению. — Замерз, небось?

— Ни капельки. Даже жарко было. Только есть охота. — Сережа не стал огорчать брата рассказами, как ему было холодно и даже страшно.

— «Василису» не видал? — спросил Петр. — Да, не все кругло вышло у нас.

— Случилось что-нибудь?

— Коля-лейтенант погиб, — выдавил брат. — И Василий пока не вернулся…

Мальчишку, как кипятком ошпарило, сердце заныло…

— А может живы, — усомнился он. Так не хотелось верить, что нет в живых лейтенанта-москвича с улицы Горького.

— Я нес его. Он дышал еще. А Вася прикрывал нас. Потом… — Петр запнулся, голос дрогнул, — Коля умер. Ну, чего размокрился? — деланно суровым голосом прикрикнул брат. — Это тебе война, — и, обняв мальчика, повел его в землянку. — Не реви.

Успокоившись, Сережа попил горячего чаю с сухарями и тотчас заснул, сидя за столом. Он и во сне все плакал. Проснулся в слезах. Приснилось, будто немцы поймали отца и повели расстреливать. И будто отец его — лейтенант Коля…

Открыл глаза. За столом в той же позе сидел брат и что-то писал. В землянке было жарко и дымно. Коптилка из гильзы мигала. В углу дремал дежурный радист. На жестяной печке, которую смастерил «Василиса», монотонно свистел чайник.

— Петя, а наш отец в плен не может попасть?

Петр снял с Сергея сапоги, раздел и, не ответив на вопрос брата, сказал:

— Ложись, спи.

Брат еще что-то долго писал, грыз карандаш, а Сережа лежал и никак не мог уснуть. Думал о Коле-лейтенанте. Где-то там, в Москве, его родные, и они не знают, что их сын, выполняя боевое задание, погиб. А может быть, им уже давно сообщили о том, что Коля пропал без вести. Вот она какая война…

…Три дня продолжались поиски Василия Панкова. Ходили разведчики в ближайшие деревни, спрашивали у жителей, прочесывали лес, подавали сигналы рожком из бересты, но все безрезультатно. Решили, что пропал без вести. Но однажды утром «Василиса» неожиданно появился. Идет по тропинке, улыбается. Жив-живехонек и невредим. Лицо красное. Из-под кубанки ручьями льется пот.

Первым встретил его Сережа, потому что вдали от землянки кормил белку Машку. Любила Машка сухари. Возьмет в лапы, сядет на сучке и грызет. Совсем не боится людей.

— Живой! Живой! — закричал Сережа.

— Чего кричишь? Если бы я был не живой, то как бы пришел? Идем, поможешь, — сказал Панков и, ухватив Сережу за рукав, повел вниз к реке.

На берегу стояло что-то непонятное на двух колесах и с двумя трубами. Которая поменьше — торчала кверху из круглой крышки, а другая — побольше, была направлена на противоположный берег.

— Это что, пушка какая или миномет?

— И то, и другое, и третье, — ответил «Василиса». — Незаменимое орудие. Верст двадцать тяну, руки до крови истер. — «Василиса» показал закопченные мозолистые большие руки. — Заряжен агрегат, потому и тяжелый. «Кашеметом» называется.

Сережа удивленно покачал головой и подошел поближе. Вдвоем выкатили «кашемет» на дорогу, поставили против землянки командира. Собрались партизаны. На радостях обнимают Василия. Все довольны возвращением партизанского повара. А герой дня заломил кубанку и балагурит:

— Принимайте, братцы, современную технику. «Василиса» подает в отставку!

Кто-то предложил Васе хлеба. Отказался:

— Я сыт по горло, братцы, — он стукнул ладонью по крышке агрегата, — тут еды полно. Ну и тяжела. Придется впрягаться дяде Грише.

А тем временем и сам великан вышел из землянки. В полушубке, без шапки. Трет глаза спросонья, не поймет, по какому случаю шум?

— Это что еще за штукенция?

— «Кашемет»! — поспешил объяснить Сережа.

— Что за орудие?

— Орудие, как орудие. Бьет…

— Эх ты, Сергунька, а еще разведчик, — упрекнул «Василиса». — Я же пояснял, что это «кашемет». Вот сюда закладывается крупа, а вот отсюда вылетает каша. — Он направил трубу на Сережу и ударил по жести кулаком. Запахло гарью.

— Ну и что, кашей стреляет? — спросил Сережа, догадываясь, что Василий шутит.

— А то чем же? Размазней — трах!

— Ты мне толком объясни, — обиделся дядя Гриша. — Я, браток, во флоте был, сухопутную технику не знаю. Что это за пушка? Для дезинфекции, что ли?

— Я и говорю, — ответил Панков, — натуральный «кашемет». Пойдут немцы в атаку, а я их из «кашемета»… Особливо, когда «хайль» будут орать. Так рты и замажу. А бьет, чертяга, метко!

— Тогда кашу надо пересолить, — послышался голос комиссара, — а ты на это мастер. Пересоленой кашей если по немцам ударишь из «кашемета», считай — победил. Они завернут к реке пить воду, а Сергунька подойдет и под зад ногой… А плавают они плохо. Вот и утонут.

Возле походной кухни собрался почти весь отряд. Смеялись от души. Громче всех хохотал Сережа, когда узнал, что Вася прибуксовал обыкновенную немецкую походную кухню.

— Ха, ха, ха! Вот это «кашемет» так «кашемет»! Здорово!

Лишь дядя Гриша был серьезен. Он пробовал, насколько тяжела кухня. А вдруг и впрямь придется вместо тягача таскать ее?

— Нет, ничего, кухонька справная. В крайнем случае на себе можно дотянуть. Пойдет! — великан крякнул и только теперь улыбнулся.

Так и прозвали трофейную кухню «Василисиным кашеметом». Поваром был уже не Василий, а тетя Клава, жена местного лесника. Дом ее спалили немцы, а сам лесник погиб на фронте.

Дяде Грише было поручено буксировать кухню во время переходов. Великан не огорчался. Ему это, что Сереже санки тащить. А выгода прямая — сварит тетя Клава кашу, дяде Грише первый черпак.

Дремучие ели, укутанные снегом, издали похожи на огромных часовых в белых маскировочных халатах. Сережа притаился на сучке, как взъерошенный воробей, и всматривается в мутную снежную даль. Он в дозоре.

Хорошо в дозоре летом: тепло, птички поют. А зимой на ветру долго ли просидишь? Пробирает до костей.

По времени должна скоро подойти смена. И когда с ветки слетела стайка красногрудых снегирей, издавая звук, похожий на судейский свисток, Сережа подумал, что идет кто-то из партизан. Но увидел незнакомого человека, который пробирался по глубокому снегу прямо в сторону Сережи.

«Кто бы это мог быть?» — подумал мальчик.

Сережа взял автомат на изготовку. Вскоре он увидел, что идет никто иной, как женщина. Это уже не так опасно, пусть подойдет ближе. Даже мелькнула мысль: «А вдруг это мама?» Вот она уже совсем близко. Хорошо видно без бинокля, что женщина маленькая ростом, в полушубке, на голове белый платок. Возле дерева остановилась, расстегнула полушубок.

— Фу, жарко, — сказала она.

Сережа спрыгнул с сучка, наставил автомат. Незнакомка с испугу села на снег, но, увидев мальчика, улыбнулась…

— Как ты напугал меня…

— Куда? — строго спросил Сережа.

Девушка посмотрела на него большими голубыми глазами и ответила, улыбаясь:

— А ты кто? Лесник?

— Это не твое дело. Куда идешь?

На морозе девушка разрумянилась и чем-то напоминала снегурочку. Сергей даже разозлился на себя за такие мысли. Он же на посту!

— Нечего по лесу шляться в такую погоду. Замерзнешь. Иди домой!

— А может я немецкая разведчица, ищу партизан!

Сережа шуток не принял, кашлянул для пущей важности, выпрямился, указал стволом автомата.

— Ну-ка, разведчица, марш со мной! Там разберутся.

— А вот и не пойду, — все улыбалась девушка. — Подумаешь, какая строгость.

«На кого же она похожа?» — напрягал память Сергей, но вспомнить так и не смог.

— Марш впереди меня, говорят тебе!

— Товарищ партизан, а как вас зовут?

— Не положено разговаривать. Иди!

— Ты, конечно же, самый главный разведчик? А я сразу не догадалась.

— А ты главная шпионка у немцев? Ишь, разговорилась…

— Дорогой товарищ начальник, может ты скажешь, где землянка командира? А я подарю тебе фонарик. Пригодится разведчику… У меня и рукавички есть, возьми.

— Иди, иди! Не разговаривай!

— Ну, так и быть, раз приглашаешь, пойду…

Когда проходили мимо кухни, дядя Гриша окликнул:

— Сергунька! Ты, никак, снегурочку под Новый год встретил?

Сергей буркнул что-то невнятное и не оглянулся.

В штабе не успел Сергей доложить командиру о том, что он задержал подозрительного человека, как незнакомка сняла варежки и, протягивая командиру руку, сказала:

— Здравствуйте, товарищ Андреев! Связная Лиля. Пришла по заданию секретаря подпольной партийной организации.

— Здравствуйте, Лиля! Слышал о вас. Как вы нашли нас?

Лиля посмотрела на Сережу, улыбнулась.

— Меня встретил ваш разведчик и очень любезно указал дорогу… — Девушка сняла платок, разделась. Сергей узнал ее. Это же Дуся — сестра учительницы.

— Он у нас мальчик обходительный, культурный, — сказал комиссар, не уловив в словах Лили легкой, добродушной иронии.

А Сергей густо покраснел и отвернулся.

— Ну, рассказывайте, с чем пришли, Лиля?

— Товарищ капитан! — Сергей шагнул к столу. — Врет она. Это не Лиля, а Дуся Борискова. Я знаю ее. Из нашего села.

Девушка рассмеялась, обняла за плечи Сергея и, глядя ему в глаза, сказала:

— Ну как же ты меня не узнал сразу — Борискову Дусю! А Лиля — это моя подпольная кличка. Ну ладно, иди погуляй, мне поговорить надо с командиром. Спасибо, что помог найти штаб. — И еще она шепнула: — Васе не говори пока, что я здесь.

Сергей со стыда готов был сквозь землю провалиться. Он выскочил из землянки, как из бани, вспотевший. Лицо и уши пылали огнем. Сзади послышались шаги. Обернулся — Дуся!

— Вот тебе фонарик, бери. А вот рукавички. Только не сердись.

— Не надо. Не заслужил, — ответил глухо Сергей и быстро пошел от землянки.

Он злился на себя. Все получилось как-то нескладно. Что теперь подумает командир? А партизаны узнают— засмеют. Партизанскую разведчицу не узнал, да еще из своего села…

— Сережа! — услышал он голос сзади, — не сердись, бери подарки, это мать прислала. — Она догнала Сергея и положила ему фонарик и рукавички в карман. — Ну чего ты расстроился?

— Подумаешь, и ничего я не расстроился… Я тебя сразу узнал. Ладно, некогда мне.

— А ты не хочешь спросить о матери?

— Хочу! — Сергей остановился.

— Жива и здорова, привет тебе шлет. Ну ладно, мы еще потолкуем. Командир меня ждет…

— И мне на пост пора, — повеселел Сережа.

Забравшись на сосну, он долго рассматривал рукавички, от которых пахло чем-то родным, домашним…

Ветер раскачивал дерево, отчего слегка кружилась голова. Стало Сереже как-то тепло, хорошо, как дома, когда за столом собиралась вся семья.

В февральскую метель партизаны покинули «Зеленый остров». Был получен приказ выйти на магистраль Москва — Минск и ударить по тылам немецких войск. Предстоял многодневный и опасный марш. Хорошо, что день и ночь бесилась вьюга, и гитлеровцы отсиживались в теплых хатах и блиндажах, иначе не миновать неравных стычек.

Шли днем и ночью. Останавливались лишь на несколько минут перекурить и перемотать сбившиеся в сапогах портянки. Даже есть приходилось на ходу. Мерзлый хлеб твердый, как кирпич, от холодного вареного мяса зубы ломит.

Ничто не изматывает так человека, как бессонные ночи. Веки, словно свинцовые, усталь валит с ног. Упади — не встанешь.

Сережа еще никогда так не уставал, как в этот марш.

Впереди него плелись, о чем-то беседуя, Дуся и Вася Громов.

«Надо же, встретились», — подумал Сережа.

И Дуся и Вася несут тяжелые мешки с патронами и гранатами. У Василия за спиной, как охотничье ружье, — ручной пулемет.

Сергей догнал их, дернул Дусю за рукав:

— Давай, понесу мешок.

— Что ты, не надо, — не соглашалась Дуся, — тебе и без мешка тяжело.

— Давай, мне для равновесия.

Девушка молча снимает мешок с плеча, отдает. Ей понятна мальчишеская гордость.

— Фу, я в самом деле уморилась, едва плетусь.

— Ты немного отстань, — шепчет Василий, — нам поговорить надо, понимаешь…

— Ладно, — понимающе соглашается Сергей и, перевалив через плечо связанные мешки, зашагал в большущих кирзовых сапогах впереди Дуси и Василия. Сапоги обледенели, гремят, как деревянные колодки, идти в них — сплошная мука.

Рассвет наступил незаметно. Сначала по сторонам все мутнело, потом стало светло.

Набесилась за ночь вьюга, улеглась.

Партизаны свернули с дороги, остановились на дневку. Вокруг поставили посты, вперед выслали дозоры.

Сергей уже дремал под елью, когда за лесом послышались взрывы, потом короткие автоматные очереди. Неожиданно в ельнике появился широкоплечий всадник на коне, потом еще и еще…

Сергей удивился: первым всадником оказался лейтенант Гаранин, вторым брат Петр.

— Операция проведена успешно! — окая, доложил лейтенант командиру отряда. — Состав взорван, путь разрушен и захвачен немецкий обоз.

Партизаны обступили сани, рассматривают лошадей, захваченное у врага оружие, удивляются: сколько всего притащили…

— Ну, братцы, — сказал командир, — теперь всем на конный транспорт и живее в путь. Задерживаться нельзя.

— По местам! — раздались голоса командиров партизанских подразделений.

Повезло и Сергею. Брат подвел рысака и кивнул, сдерживая улыбку:

— Хочешь? Садись! Будешь со мной в авангарде!

— Не обманываешь? — обрадовался мальчишка к неумело, но быстро взобрался в седло.

Еще никогда Сергей не сидел в настоящем седле. Очень удобно. До войны приходилось купать колхозных лошадей, но тогда седло заменяла кепка и стремян не было. А тут и кожаная уздечка, и блестящие стремена, и хрустящая кожа седла… Конь гарцует на тонких ногах. Здорово!

Получив боевую задачу, разведчики поскакали впереди отряда. Сережа не отставал от брата. Конь летит, как птица. Сережа сияет от удовольствия. Хочется ему, чтобы все обратили внимание, как ловко он управляет конем.

В лицо бьет снег, обжигает тугой ветер, но мальчишке в обрезанной шубенке, перетянутой пулеметной лентой, не холодно.

Только теперь Сергею стало ясно, почему отряд вышел так внезапно по тревоге и почему лейтенант Доронин пропадал почти неделю. Оказывается, он изучал район расположения гитлеровских тылов: где и как лучше нападать, куда потом уходить. Это не просто партизанский рейд, а заранее спланированная боевая операция.

«Хорошо закончилось», — думает Сергей.

Но закончилось ли?

В мелколесье возле перекрестка дорог Петр резко осадил коня, подал знак рукой: стой! С обеих сторон двигались немецкие обозы. В каждых санях по одному немцу. Солдаты укутаны чем попало: одеялами, шалями, мешками.

«Ну, сейчас начнется», — решил Сергей и взял автомат на изготовку.

— Сергей со мной, остальным обойти обоз! — приказал Петр. — Сигнал атаки — взрыв гранаты.

Оставив братишку в засаде, Петр выехал навстречу идущим впереди обоза двум немецким автоматчикам. Они и не подозревали, что к ним подъезжает в форме немецкого офицера партизан.

Петр был уже близко, он что-то крикнул и бросил гранату. Раздался взрыв. Конь под Сергеем дал свечу и захрапел. Потом еще два взрыва — и лес наполнился шумом боя.

— Стреляй! Стреляй! — кричал Петр.

Сергей дал очередь из автомата, но конь под ним шарахнулся в сугроб и всадник, перевернувшись раза два в воздухе, шлепнулся головой в мягкий снег.

Лошадь, отбежав к дереву, остановилась. Сергей с трудом выкарабкался из сугроба и лежа открыл огонь. Рядом стрелял брат. Он прицеливался не торопясь, и после каждого выстрела радостно вскрикивал: «готов!»

В немецком обозе полная растерянность. Кони сгрудились. Фашисты мечутся от саней к саням, что-то кричат. Одни с поднятыми руками стоят на месте, другие в панике бегут к лесу, бросив оружие. Потом послышалось «ура». Это два Василия: Громов и Панков, обнажив клинки, врезались в голову обоза.

Сергей видел, как сверкали клинки, слышал крики людей, ржание лошадей… Все перемешалось и не поймешь, где свои, а где противник.

Гитлеровские обозники были уже почти разбиты, как вдруг на дороге появились немецкие бронемашины. Застучали пулеметы.

— Сережка! Быстрей к командиру!..

Петр уткнулся в снег лицом и приглушенным голосом сказал:

— Скажи, помощь нужна…

— Петя! — испугался Сергей. — Петя!

— Срочно, — захлебываясь кровью, проговорил брат.

Оттого, что очень торопился, Сергей с трудом забрался в седло и понесся вскачь. А сзади все гудел и ухал лес.

Вот, наконец, и главные силы отряда.

— Что там у вас случилось? — спросил командир. — Почему такая пальба?

Еле выговаривая слова, Сережа доложил о бое на перекрестке дороги, и командир тут же выслал подкрепление.

Пулеметчики вскочили в сани и на полном галопе — туда, где товарищи ведут неравный бой, истекая кровью.

Хотел и Сергей возвратиться к брату, но хватился, а коня нет. Кто-то ускакал на нем, когда Сережа докладывал командиру о бое. Сергей чуть не заплакал с досады, выбежал на просеку, но его помощь была уже не нужна. Вдали показались два всадника на одном коне. Дуся везла на Сережиной лошади раненого Петра. Он сидел впереди в разорванной немецкой куртке и его побледневшие губы что-то шептали, руки беспомощно висели….

— Больно, Петя? — подбежал Сережа. — Больно, а?

— А, Сержик… — Петр пошатнулся и стал сползать с коня.

Сергей поддержал его.

— Ребята, помогите ему, а я туда… — сказала Дуся. — Пить дай ему.

Отнесли Петра под лапчатую высокую ель, положили на сломанные ветки, укрыли тулупом. Он дышал часто, глотая открытым ртом морозный воздух. Потом, не открывая глаз, еле слышно спросил:

— Жив он? Нет, напрасно, Вася… Куда бросился…

Вскоре на дороге показались розвальни, а рядом с ними Дуся и дядя Гриша-великан. Привезли убитого «Василису». Он лежал на соломе вверх лицом. Руки скрещены на широкой груди, увешанной пулеметными лентами, губы стиснуты, лицо строгое.

Рядом с ним без кубанки лежал раненый Василий Громов. Ветер трепал его русые кудри. Он крутил головой и то и дело произносил лишь два слова: «Дуся, жарко…».

Дуся, прижав белую кубанку Василия к губам, не отходила от саней и плакала.

Сережа смотрел то на мертвого Панкова, то на раненого Громова, которого хорошо знал до войны, и тяжелая смертельная тоска давила грудь.

— Сергей, — тихо сказал дядя Гриша, — Петр зовет.

Возле брата стоял на коленях комиссар отряда. У ног горел маленький костер. В руках комиссара спички и пучок соломы.

— Все, — тихо сказал Демьяныч и снял шапку.

— Петя! Петька! Не хочу! — закричал Сергей. — Как же мама? Петя?!

Мальчишку трясло, нечем было дышать, слезы застилали глаза. Он смотрел на брата и не мог поверить, что его нет, что он уже никогда не встанет, не заговорит… Мальчишке казалось это невозможным, невероятным, необъяснимым.

— Товарищ комиссар, — послышался голос дяди Гриши, — Василий Громов тоже скончался.

Сережа вдруг бросился бежать. Он бежал, не зная куда, сквозь кусты, меж высоких деревьев, бежал от ужасов смерти, от неутешного горя, от своего бессилия и отчаяния.

Дуся догнала его, когда уже стемнело.

— Сережа, поверь, мне так же тяжело, как и тебе, — сказала она, обняв парнишку за плечи. — Но разве этим поможешь? Да будь они прокляты, эти фашисты-гады! Но кто же, как не мы, должны отомстить за брата и двух Васей!

…Хоронили партизан далеко от того места, где был бой. Произносили короткие прощальные речи, давали клятву отомстить, никогда не забывать, быть такими, как они — павшие смертью героя, но Сережа не слышал ни слова, не видел людей…

Когда раздался прощальный салют, он не вздрогнул. С осунувшимся, повзрослевшим лицом, крепко сжав скулы, сухими, исстрадавшимися глазами смотрел, как засыпали могилу его брата и обоих Василиев.

Поставили деревянные памятники с надписью: «Они вечно с нами, как призыв к верности, мужеству и отваге». И лишь когда все разошлись, он упал на свежий холмик сырой земли и заплакал навзрыд горько и безутешно. Чьи-то сильные руки подняли мальчика и положили в сани на раскинутую шубу. Рядом лег Николай Демьянович, прижал мокрое лицо Сергея к колючим прокуренным усам, поцеловал и стал говорить тихим ласковым шепотом:

— Тяжело, брат, ох, как тяжело! Такие замечательные ребята!.. Ведь только в жизнь вступили. Еще ничего и не видели. Им бы жить да жить!.. Одно утешение — погибли в бою… Жизнь свою юную не даром отдали. Умерли, как герои… Ты, Сереженька, не думай о них, как о мертвых, думай, как о живых. Они с тобой рядом, они в твоем сердце, в твоей голове… Так легче горе пережить. И так вернее… память о них сохранить… Я Петра как сына родного любил… Ведь нет у меня уже семьи. Я никому не рассказывал, как после бомбежки похоронил сына, дочку-малютку и жену… Думал, не переживу… А вот видишь, воюю… Не у нас одних горе. Многие, многие теряют сейчас близких, родных… И от нас с тобой, мужчин, ждут не отчаяния. Оно не поможет. Чтобы горя меньше было, надо крепче бить фашистов, быстрее гнать их с родной земли.

Сережа, изредка всхлипывая, слушал комиссара, но думал все время о брате, о доме, о том, как горько будет плакать мама, когда узнает о гибели Петра. Вспоминались картины детства, мирной жизни, которая казалась теперь такой далекой, будто с начала войны прошел не год, а десять лет, не меньше…

Какое это было счастливое время! Они вместе с Петром ходили на охоту, и брат давал Сережке пострелять; прыгали с моста в речку — Петр учил нырять и плавать, учил терпеливо, долго; ловили рыбу бреднем; ходили в лес, собирали грибы, ягоды, и Петр всегда говорил маме, что Сережка набрал больше и ему полагается львиная доля… Перед глазами стояло лицо брата, то серьезное и строгое, то веселое или насмешливое, но неизменно заботливое к нему, Сережке, младшему брату. А теперь Петра нет и не будет! И Сережка опять заливался слезами. Комиссар что-то говорил еще, но Сережа его не слышал, он только чувствовал мужскую руку, которая гладила его по плечам.

Сани поравнялись с Лилей. Она шла медленно, опустив голову.

— Садись, Лилечка! У нас есть место, — крикнул комиссар и спрыгнул с саней.

Лиля упала на сани, привалилась к Сережке и заплакала.

— Не плачь, — строго сказал Сергей. — Вон у комиссара вся семья погибла! — и вытер рукавом слезы.

Сережа Корнилов.

В отряд привели старичка невысокого роста, с жиденькой бородкой, в шубенке, в лаптях, на голове заячья шапка.

— Подайте мне командира, — потребовал старичок. — У меня сообщение особое…

Привели его к командиру.

— Скажу только одному, — предупредил гость.

— Это комиссар отряда, — ответил капитан, — можно говорить.

— Ну, тогда… А этот мальчонка?

— Надежный. В комсомол скоро будем принимать, — объяснил командир отряда.

— Тогда другое дело, — старик снял шапку. — Так вот…

Старик рассказал, что в селе уже давно стоит отряд карателей. Солдаты разместились в школе. На вооружении у них семь броневиков и танк. Охраняет машины ночью только один часовой. Смена поста через час.

— Дрыхнут крепко. Напьются с вечера шнапсу да самогонки и дрыхнут… — закончил старикашка.

— Спасибо, отец, — поблагодарил командир, — но не узнают ли немцы, что ты был у нас?

— Мил человек, а я не собираюсь в село возвращаться. Тут останусь. У меня пять сыновей на фронте.

— А стрелять умеешь? — поинтересовался Демьяныч. — А то…

— Я в русско-японскую воевал, а потом германцев бил… Три георгиевских креста имею… — расхвастался дед. — Или не примете?

Приняли деда в партизанский отряд. Оружие выдали. А по данным, которые он сообщил командованию, была назначена на следующую ночь боевая вылазка. Возглавил ее сам комиссар Демьяныч.

…К деревне вышли за полночь. На темно-синем небе ярко светила луна и горели звезды. Трое были в маскировочных халатах. Только длинные тени выдавали движение.

Сергей и Николай подкрались к сараю, замерли. Демьяныч пополз к углу школы.

Похожие на черные гробы броневики стояли вплотную друг к другу. Часовой, обхватив автомат, медленно ходил взад-вперед возле машин. Он в тулупе, ворот поднят и головы не видно.

— Его, черта, ломиком не свалишь… — шепчет Николай.

— Ножом не пробьешь… — отвечает тоже шепотом Сережа.

— Ножом не пробьешь… — соглашается Николай.

Сердце у Сережи стучит часто и громко, и ему кажется, что часовой может услышать его удары.

По углу школы скользнула тень и слилась с силуэтом бронемашин. Это Демьяныч подкрался вплотную и ждет, когда сделают свое дело Николай и Сергей.

— Пора, — шепчет Николай.

Часовой идет прямо к сараю, где лежат у стены ребята. Вот он остановился, постоял, пошел в обратную сторону. Ровно двенадцать шагов сделает гитлеровец, потом повернется. За это время Николай должен успеть подскочить к крайнему броневику, притаиться и ждать, когда часовой повернется.

Отчаянный человек этот Николай — снял смерзшиеся валенки… чтобы не стучали.

Прыжок, еще прыжок и он уже возле броневика. Сереже не видно Николая. Но на всякий случай Сергей взвел автомат, прицелился в часового, держит на мушке.

Вдруг послышался гулкий удар. Часовой крякнул и повалился. Еще удар, еще…

Сережа, нагруженный тяжелой связкой гранат и взрывчатки, держа под мышкой валенки Николая, подбегает к броневику и видит Демьяныча.

— Спокойно! — хрипло говорит комиссар. — Привязывай вот здесь. — Демьяныч указывает место возле мотора, ближе к кабине, где нужно приладить гранаты.

Николай уже в тулупе часового ходит под стенами школы. Из-под длинного тулупа виднеются ноги в черных носках.

— Брось ему валенки, — шепчет Демьяныч, проворно привязывая к танку взрывчатку.

Вот между машинами уже натянута тонкая проволока.

— Осторожно, — предупреждает Демьяныч.

Сережа знает, что дотрагиваться до нее нельзя: произойдет взрыв.

«Мало взрывчатки и гранат, — сожалеет Сережа — швырнуть бы в окно…»

— А может я из автомата по окнам? — предлагает Сергей.

— Ни-ни… Нам уйти надо спокойно, — предупреждает Демьяныч и машет Николаю, чтобы тот покидал пост.

Несколько больших шагов — и все за сараем.

— Ну, ребятки, — радостно говорит Демьяныч, — нам повезло. Теперь…

Не успел договорить комиссар, как из-за сарая вышел гитлеровец. На мгновение он опешил, увидев людей в белых халатах, но потом судорожно стал отстегивать кобуру.

Словно рысь, бросился к нему Сергей и выстрелил в упор из автомата.

— К лесу! — крикнул комиссар. — К лесу!

Когда партизаны уже миновали занесенные снегом огороды и подбегали к кустарнику, раздался взрыв, еще и еще…

Сережа обернулся. Возле школы блеснуло пламя, а потом подряд еще два взрыва. Партизанские приспособления сработали!

И все было бы хорошо, если бы вдруг с окраины села не застрочили автоматы.

— Ребята! — громко крикнул Демьяныч. — Бегите правее. Я — влево. Нужно создать видимость, что нас много, побоятся преследовать ночью.

— А может все вместе? — растерянно спросил Сергей, догадавшись, что комиссар хочет отвлечь огонь на себя.

— Нет! — резко сказал комиссар. — Приказываю!

Он побежал к скирдам, то падая, то поднимаясь.

Николай и Сергей, миновав кустарник, оказались на открытой поляне. А от крайних домов, поливая из автоматов, бежали немцы.

Но тут из-за скирд послышалась ответная стрельба, часть гитлеровцев отделилась и, укрывшись за домами, взяла под обстрел скирды.

— Беги, я прикрою тебя! — крикнул Николай.

— Вместе будем! — ответил Сергей и выпустил очередь по фашистам.

Ближайшие солдаты залегли. Началась перестрелка.

— Беги! — кричит Николай. — Беги, говорят!

— Вот еще! — упрямится Сергей. Короткой очередью он срезал выскочившего из-за сарая офицера. Тот выронил пистолет, перегнулся на мостик и упал.

На мгновение у гитлеровцев замешательство. Николай снял шубу и повесил ее на сломанную ветку.

— Ну, а теперь не отставай! — крикнул он и кинулся в глубь леса. Сережа за ним.

Приблизившись к кустарнику, немцы увидели шубу и взяли ее под обстрел, думая, что это партизан притаился за кустом.

А в той стороне, где были скирды, вдруг стрельба прекратилась. «Жив ли Демьяныч?» — забеспокоились ребята.

— Нам нужно выбраться на дорогу, чтобы запутать следы, — сказал Николай.

Вышли к деревне Крапивне. Скоро рассвет. Дальше идти опасно. Хаты, заваленные снегом до самых крыш, как забытые на лугу копны, не подавали признаков жизни.

Возле одной из них приютился покосившийся сарай. Сережа первым юркнул в раскрытые ворота и поманил Николая:

— Иди, солома есть.

Солома старая, припахивает прелыми яблоками, но до чего же хорошо зарыться в нее хотя бы на час, отдохнуть. Уже вторая боевая ночь, тревожная и бессонная. Только разве уснешь, когда неизвестно, что с Демьянычем…

Где-то очень далеко, будто огромной кувалдой, ударили о мерзлую землю: ух! И все стихло. Может быть, это тоже партизанские «дела»…

В приоткрытые ворота видно небо. Луна уже скрылась за гребенку леса и звезды ярко мерцают золотистыми огнями. Кажется, что там, где горят звезды, дует огромной силы ветер, потому и мигают звезды, как разбросанные по лугу угольки.

— Пить хочется, — сказал Николай, — а снегом не напьешься.

— А мне бы кусочек хлеба, в животе будто курлычет кто-то… — Сергей вздохнул. — Или кусочек сала с ломтем черного хлеба. Есть охота, ужас…

За сараем звякнула щеколда, заскрипел снег под ногами. Николай вытащил из кармана гранату, приподнялся, замер в ожидании. Сергей оттянул затвор автомата.

— Кто тут? — послышался настороженный женский голос.

В дверях показалась укутанная в платок женщина. Горохов ответил:

— Мы здесь, мамаша, «охотники» за волками… Или ты партизан высматриваешь, иди сообщи!

— Что ты, сынок? — обидчиво ответила хозяйка, — у меня муж на фронте, сын погиб, да и сама-то я, чай, не какая-нибудь…

— А зачем же пришла? — спросил Николай.

— Выдала, как вы бежали. Один из вас раздетый, вот и принесла ватничек. В дом позвала бы, да боязно.

— Вот за это спасибо, мамаша. Зовут-то вас как? — поинтересовался Сергей.

— Тетя Нюра. До войны в газетах писали про меня. Доярка я. А теперь даже теленка в деревне нет.

— Тетя Нюра, а не опасно у вас? — спросил он.

— Нынче всюду опасно. Вы только лежите тихо, — ответила она.

— Пить охота, водицы бы… — попросил Николай.

— Сейчас, родной, сейчас принесу.

Вскоре тетя Нюра возвратилась.

— Небось голодные? Вот чугунок картошки… Поешьте.

— У вас в деревне нет немцев-то? — спросил Николай. — Видать, тихо живете?

— Уж чего там «тихо», — возразила женщина. — Намедни деревенские мальчишки привязали мину к офицерской собаке и пустили. А пес-то здоровенный, как влетит в дом, да как бросится к хозяину, а мина и бабахнула… Соседского мальчонку до смерти запороли.

— Молодцы мальчишки! — похвалил Сережа. — Это по-нашему!

— По-вашему, а мальчонки-то нет. Помер.

Тетя Нюра плотно прикрыла дверь в сарай и метлой замела следы.

«Кто знает, может и здесь „невидимки“ действуют?»— подумал Сергей.

Весь день партизаны просидели в сарае. А следующей ночью благополучно добрались до своей базы.

— Ты что же, Сергей, Демьяныча не уберег? — пробасил дядя Гриша, развешивая на сучьях мокрую одежду комиссара. У Сережи сердце замерло. «Неужели?..» — Раненый пришел. Пуля, чертова, плечо перебила…

— Ну, напугал ты меня, — сказал Сергей и заулыбался.

В землянке на своей соломенной подушке Сергей нашел записку:

«Ухожу в штаб бригады. Путь далекий, может, не скоро увидимся. Если встречу где-нибудь мать, передам от тебя привет. А пока прощай. Лиля».

Зима подходила к концу. Потемневший ноздреватый снег заметно оседал. Рыжели проселочные дороги, вислокрылые темно-зеленые ели украсились остропикими сосульками, запахло весной. А на фронте, как и прежде, идут жаркие бои. По ночам доносится гул артиллерии, днем летят на запад самолеты.

Советская Армия — гонит врага. Каждый день комиссар сообщает радостные вести. Уже многие города и села освобождены от немецких захватчиков.

Бойцы слушают Демьяныча, и их суровые, обожженные морозом лица расплываются в улыбке. Ничего не скажешь, новости самые утешительные. Но партизанам не легче. Вот уже свыше трех недель отряд капитана Андреева ведет кровопролитные бои с отборными гитлеровскими частями. Немцы бросили против народных мстителей целое соединение с танками и пушками.

«Если не разделаться с этими русскими „невидимками“, — говорилось в одном из захваченных в бою приказов командующего немецкой армией, — то они вместе с советскими войсками — и нас уничтожат. Надо до весны покончить с партизанами».

Приняв на себя главный удар врага, партизанский отряд имени Щорса оказался в окружении. Но и отрезанные от сел и деревень, которые снабжали партизан продовольствием, бойцы капитана Андреева оборонялись героически. Однако вражеское кольцо с каждым днем сжималось, а силы отряда слабели. Боеприпасов оставалось мало, продовольствие кончилось.

Положение создалось отчаянное. Никакие усилия вырваться из окружения не приносили успеха. Дядя Гриша с группой партизан хотел пробиться в ближайшую деревушку за продуктами и три раза водил бойцов в рукопашную схватку. Ловко орудуя длинной жердью, он уничтожил несколько фашистов, но вражеская пуля сильнее дубины.

Фашисты, не щадя и своих солдат, открыли огонь прямой наводкой. Немало уничтожили немцев. Но и партизанский великан был смертельно ранен. Тогда отважный, прославившийся во многих боях лейтенант Гаранин со своим взводом сделал новую попытку вырваться из кольца. Гитлеровцы бросили против горстки партизан шесть танков и гаранинцы оказались отрезанными от главных сил своего отряда.

Лейтенант, израсходовавший все патроны, был схвачен немцами, но живым не сдался. Он вырвал у гитлеровца штык, заколол двоих фашистов, а потом вонзил штык себе в сердце.

Как и взрослые, все трудности партизанской жизни мужественно переносил Сережа. Но мальчишка окончательно ослаб, в глазах темнело, ноги подкашивались и очень хотелось спать.

Под вечер бой затих. Наблюдатели сообщили, что фашисты подтягивают кавалерийскую часть, производят перегруппировку. Нужно ожидать новую атаку гитлеровцев.

— Коммунисты и комсомольцы, к командиру! — послышалась команда.

— Идем, Сергунька, — сказал комиссар, — потолкуем, что и как.

Под ветвями гигантской сосны собралось человек двадцать пять. Лица заросшие, глаза лихорадочно блестят.

Андреев встал, обвел взглядом присутствующих и коротко спросил:

— Ваше мнение, товарищи?

— Будем биться до последнего патрона! — твердо сказал Николай Горохов.

— Не сдаваться же гадам, — поддержали его другие.

— Я предлагаю собрать все силы в один кулак и на узком фронте ночью в рукопашную… — произнес комиссар. — Умереть мы всегда успеем…

И вдруг поднялся маленький старик в заячьей шапке, тот самый, который в отряд пришел совсем недавно, и сказал:

— Я вот что скажу, товарищи дорогие, мальчонку надо спасти. Ему жить да жить. А как спасти, пущай сам думает, может того… к ним пойдет?

К старичку подошел комиссар.

— Нет, дед Архип, Сергунька в плен не пойдет. За его голову немецкое командование железный крест обещает. Не дело говоришь, дед. — Комиссар задумался, потер виски и положил на плечо парнишки руку. — Вот что… Надо зарыть его в снег, а самим отходить к западной группе отряда. Там мы и ударим в штыки… Тем самым мы отсюда отвлечем немцев. Преследуя нас, гитлеровцы уйдут с того места, где мы зароем Сергуньку. Ночью, когда все стихнет, он встанет…

Сергей вскочил:

— Верно! Я проберусь к советским войскам, и они выручат вас…

— Хорошо сказку говоришь, да как получится? — прошамкал дед. Он снял заячью шапку и бросил Сергею прямо в руки. — Пригодится, возьми.

Сергей отказывался, но Николай Горохов толкнул в бок:

— Бери, под снегом не жарко.

— Товарищи коммунисты и комсомольцы, — обратился вдруг комиссар к собравшимся. Лицо его приняло неожиданно торжественное выражение, — вношу предложение принять Сергея в члены ВЛКСМ. Пусть на это ответственное задание пойдет он, как комсомолец. Кто за?

Взметнулись вверх руки.

Сергей не ожидал этого. Он растерянно огляделся, потом встал по стойке «смирно» и прижал к ноге трофейную винтовку:

— Обещаю… В общем, ваш приказ выполню! — сказал он срывающимся от волнения голосом.

Дальше говорили о плане действия отряда, но Сергей не слушал, он уже думал о задании, как лучше выйти к своим… «Эх, жаль, так Петр и не увидел, как меня приняли в комсомол…»

— Ну как, не струсишь? — перебил его размышления капитан.

— Не маленький, — сурово сжав губы, ответил Сергей.

Выбрали место поближе к дороге. В углублении сделали из веток постель, а когда Сергей лег, его укрыли белым маскировочным халатом и засыпали снегом.

— Тут вот щелка есть, поглядывай, — сказал комиссар. — Когда все затихнет, вставай и по компасу — на восток. Ты слышишь?

— Слышу! — Сергей глянул в щель и увидел серую повязку, на которой Демьяныч носит свою раненую руку.

— Не усни! А повстречаешь наших, пусть не мешкают!

— Есть! — ответил Сергей. — Все будет сделано!

— До встречи! — попрощался командир.

— До скорой встречи! — послышалось из-под снега.

Наступила тишина, и Сережа почувствовал тоскливое одиночество. Ориентировку во времени он потерял сразу же, как только остался один. То казалось, что уже прошло не меньше часа, то как будто вот-вот заглохли тяжелые шаги комиссара и не прошло и пяти минут.

Во скольких боях приходилось бывать и не робел, а под снегом показалось страшно.

Ноги стали мерзнуть сразу же. Спохватился, что не переобулся, не сменил сырые портянки, но теперь уже поздно. Потом возле лица подтаяло и за ворот покатились ледяные капли воды. Пошевелиться — свалишь маскировку.

Незаметно холод стал пробираться под шубенку. Лишь заячья шапка грела хорошо и голова не мерзла, а вот ноги…

Сережа и пальцами шевелил, и приловчился ногами постукивать, не согревает. Потом почувствовал покалывание в ступнях и нестерпимую ломоту в коленях: «Может, встать?»

Сначала в тишине даже было слышно, как синичка попискивает, а потом вдруг где-то совсем близко застрочил автомат, потом стрельба послышалась чуть дальше, потом еще дальше. Кто-то пробежал рядом, чуть не наступив на голову. Затем на мгновение все стихло.

Неожиданно рядом заржала лошадь тонким и протяжным голосом, будто засмеялась. Затем лошадь, фыркая, всхрапывала, а всадник громко сморкался. Лошадиный топот был так близко, что Сережа забеспокоился, как бы всадник не наехал на него. Но все обошлось благополучно. Топот стал удаляться.

Сережа слышал чужую речь, хруст прихваченного морозцем снега. Немцы говорили мало, отрывисто. Видимо, разведчики. Скажут слово — молчат, потом еще несколько слов — опять молчат.

Над самым ухом немец смачно чавкал, скреб ложкой в котелке. У Сергея заурчало в животе. Это очень напугало его. Вдруг услышат… Со страху колотила мелкая дрожь.

Когда конский топот затих, кто-то недалеко стал кашлять и закурил махорку. Терпкий запах проникал даже через снег.

«Кто это? — думал Сергей. — Если враг, почему один, если свои, то зачем здесь, где только что были немцы?» Запах махорки стоял очень долго. Хотя все смолкло, Сергей решил пока не двигаться. В маленькое отверстие перед левым глазом было видно лишь кусочек неба и сучок сосны. Звезды еще не загорелись, но небо уже посинело, и белое, разорванное в клочья облако, как стайка голубей, парило над лесом.

Стрельба все удалялась и удалялась. Потом стали слышны лишь взрывы гранат и далекий стук пулеметов. Над головой кто-то осторожно прошуршал, и хрустнула ветка.

«Кто это? Не следят ли за мной?» — подумал Сергей и тотчас увидал на сучке серенькую белочку. Ее круглый глаз смотрел прямо в отверстие, через которое наблюдал Сергей. Пушистый хвост лежал на спине.

Если уж белка спокойно сидит так низко на сучке, значит, по близости никого нет.

— Дорогая ты моя разведчица, — тихо сказал он и смело встал.

Белка сначала удивилась, увидев внезапно появившегося человека, потом бросилась на ствол сосны и мгновенно оказалась на верхушке дерева. Смотрит оттуда, не поймет, что за чудо, как мог снежный холмик превратиться в человека?

На снегу рядом с тем местом, где была постель, лежал размоченный окурок. Стало ясно, почему так сильно пахло махоркой.

Дорога была каждая минута. Сергей шагнул и… упал. Ноги, как деревянные. Он встал, хотел, не обращая внимания на боль, двигаться, но сил не хватило, опять упал.

«Обморозил ноги», — мелькнула догадка. Но идти надо. От него зависит жизнь многих людей. Они ждут помощи.

Сергей пополз. Со злости даже заплакал. Ни руки, ни ноги не слушались. Полз медленно и долго. От движения немного согрелся и почувствовал, что ноги в суставах уже сгибаются. Встал, сделал несколько шагов, но снова упал. На этот раз уже не от боли, а оттого, что закружилась голова. Сердце билось часто, земля качалась, как люлька.

Уцепившись за куст, он стал подниматься и нащупал рукой мерзлую рябину. Ягод оказалось мало — всего лишь горстка, но от них стало как-то теплее, вроде сил прибавилось.

«Вот кончится война, целое ведро наберу этих ягод и съем за один раз», — подумал Сережа. Уж очень вкусной показалась горьковатая мерзлая рябина.

И все-таки идти было невозможно. Ноги не держали, не слушались, подламывались.

— Ну еще, до дерева хотя бы! Еще!

Так, переползая от дерева к дереву, он добрался, наконец, до опушки леса. Внизу должна быть дорога. Днем здесь шел бой. Сергей свернулся клубком и покатился…

Катился до самой дороги. Потом лежал, ждал, когда перестанет кружиться голова. И тут пришла мысль: сбросить смерзшиеся сапоги и забинтовать ноги маскировочным халатом. Ноги оттер суконной рукавицей, крепко замотал их, почувствовал облегчение. Трудно, больно, но< идти все же можно.

Настороженно тронулся по дороге. По ней двигаться гораздо легче, чем по заснеженной целине. Ночь темная, беззвездная. Небо заволокло. Падает мокрый снег.

Где-то впереди то и дело вспыхивало красное зарево. Это очень далеко стреляли пушки. Даже не слышно было выстрелов.

Вдруг блеснул огонек, раздался какой-то стук. Сергей, как заяц, прыгнул в снег, притаился. И — радость! Русская, родная речь! Лыжники.

— Товарищи! — закричал он громко. — Товарищи!

Лыжники остановились. Двое подошли поближе.

— Кто тут?

— Товарищи! Наши! Я партизан… Из отряда я…

Собрав последние силы, Сергей встал, бросился к бойцу.

— Товарищи! Наших окружили немцы, выручать надо.

Темной мартовской ночью 1942 года Советская Армия нанесла сокрушительный удар по немецким войскам на Московском и Калининском направлениях и прорвала железное кольцо, внутри которого сражались до последнего патрона партизаны. Многие из них влились в состав войск фронта и продолжали освобождение родной земли от немецких захватчиков.

Старики, женщины и дети возвращались домой.

Сергей был отправлен в московский госпиталь.

За окном в госпитальном саду цвела черемуха. Сергей сидел за столом, сочинял письмо матери. Вдруг он услышал по радио свою фамилию: «За подвиг в борьбе с гитлеровцами наградить орденом Красного Знамени…»

— Видал, твоего однофамильца наградили, — кто-то сказал, проходя мимо.

А на следующий день в госпиталь приехал бывший командир отряда Андреев. Он уже майор.

— Собирайся, поедем в Кремль.

В госпитале так и ахнули: веснушчатый плясун Сережка — и вдруг орденом награжден. За что?

Много награжденных было в Георгиевском зале. И генералы, и офицеры, и солдаты, но парнишка лишь один.

Ордена вручал сам Михаил Иванович Калинин.

Когда Сергей услышал свою фамилию, то немного растерялся, сердце замерло, хочет идти, а ноги от пола оторвать не может. Как в железных сапогах на магнит наступил. Но потом ободрился, заулыбался и подошел к Михаилу Ивановичу.

— А, вот ты какой, «Подснежник»? — ласково сказал Михаил Иванович. — Слыхал про тебя. Поздравляю с наградой. — И, прикрепляя орден, произнес тихо, чтобы не слышали другие: — За подвиг спасибо. Теперь главное — учиться. Понял? Учиться!

— Понял, — едва выдавил растерявшийся орденоносец.

Люди аплодировали, улыбались, что-то говорили ему, но у Сергея от счастья кружилась голова и он ничего не слышал, никого не видел. Лишь когда сел на свое место, увидел Лилю. Михаил Иванович вручал ей орден Красной Звезды.

Поговорить с ней так и не удалось. Народу было так много, что Сергей не нашел ее в толпе.

— Ну, Сергей, дорогой ты мой Подснежник, — сказал майор Андреев, когда вышли из Кремля на Красную площадь, — я очень тороплюсь. На фронт еду. Прощай.

Сергей только теперь увидел на кителе майора орден Ленина.

В госпитале парнишку обнимали, поздравляли, бесконечно расспрашивали, за что награда? Сергей отвечал всем одинаково: «За борьбу с фашизмом!»

…Через несколько дней Сергей уже стоял на пепелище своего родного дома. Рядом, как могильный холм, крыша землянки, торчит труба из трофейных гильз. Серая, как рябчик, курица клюет что-то в немецкой каске. Кругом ни души. Все в поле. Солнце печет. Во всей деревне не уцелел ни один дом. Люди настроили землянки, курятники, сарайчики.

Зашел юный воин в землянку и удивился: братишка, который до войны не мог самостоятельно на печку забраться, сидит за столом и чистит картошку.

— Витька! Это ты?

— А ты кто?

— Брат твой, Сергей!

— Ты насовсем пришел? — спросил братишка.

— Насовсем! Ну, здорово, браток! — и Сергей обнял Витю.

— Здравствуй! Теперь надо три картошки чистить.

— А почему три? — удивился Сергей.

— Мама сказала варить каждому только по одной…

Развязал Сережа солдатский вещевой мешок, достал буханку хлеба, консервы, колбасу, сахар, положил все это на стол.

— Сухой паек, — пояснил он брату. — Давай-ка нож.

Еще некогда Витька не ел такого вкусного, настоящего хлеба. Там, где огнем прокатилась война, дети долго не знали, что такое хлеб, а взрослые забыли его вкус.

Ел братишка торопливо, будто боялся, что у него отнимут, а у Сергея слезы на глазах.

Открылась дверь, и яркий свет весеннего солнца обласкал дорогие детскому сердцу вещи: сундучок, портрет Ленина в деревянной рамочке, одеяло из лоскутков, чугунки…

На пороге появилась мать. Седая, постаревшая, морщинистая, в слезах, но с той неизменной доброй улыбкой, которая много раз снилась Сереже.

— Сыночек!..

Прижался к материнской груди мальчишка в солдатской гимнастерке и заплакал. Слезы горячие, неудержимые. Хочется высказать матери все: и радость, что встретились, и кипящую в сердце ненависть к врагу, и утешить ее горе, рассказать о старшем брате, о себе, но сдавило горло, говорить трудно.

— А Петя наш…

— Знаю, сынок, знаю… — мать села на сундук. — Надолго ли? — спросила она.

— Ты уж не ругай меня, мама, я пойду туда, где отец. На фронт пойду. Бить их, гадов, надо, бить!

Посмотрела мать на боевой орден сына, рукой погладила.

— А видать, ты за Петю отомстил?

— Отомстил, мама, да еще как…

— Ну и будет, оставайся дома. Отец-то на войне, будет с нас, мы не в долгу перед народом.

— Не могу. Война не кончилась.

— Ох, Сережа, не знаю, что и сказать тебе, — вздохнула мать. — Годков тебе мало, а по делам-то ты уже солдат.

Недолго гостил Сергей дома. Через неделю пришел в ближайший авиационный полк, попросился в воспитанники.

— Ладно, как исключение, — сказал командир. — Вижу, что отличился ты: орден уже получил. Оставайся. Будешь учиться на воздушного стрелка-радиста.

До конца войны Сережа служил в боевом авиационном полку. А когда пришла долгожданная победа, старшине Сергею Корнилову исполнилось лишь восемнадцать лет.

Вернулся старшина в родные края, где прошло детство, опаленное войной. Живет и работает теперь Сергей Михайлович Корнилов в городе Белом, Калининской области. Он частый гость в школах города. Есть что рассказать ребятам бывшему старшине.