За борт!

Глава 1

25 июля 1989 года Залив Кука, Аляска

Черные тучи угрожающе надвигались на море от острова Кадьяк, превратив поверхность глубокого сине-зеленого моря в свинец. Оранжевый блеск солнца исчез, словно задули огонек свечи. В отличие от большинства бурь в Аляскинском заливе, которые сопровождаются ветром в пятьдесят-сто миль в час, эта вызвала лишь легкий бриз. Пошел дождь, вначале редкий, но затем перешедший в такой ливень, что вода побелела.

Капитан-лейтенант Эймос Довер, стоя на крыле мостика катера береговой охраны «Катоба», пытался что-нибудь разглядеть в бинокль сквозь потоки воды. С тем же успехом он мог вглядываться в мерцающий театральный занавес. Видимость кончалась на четырехстах метрах. Холодный дождь падал на лицо и становился еще холоднее, когда лился за поднятый воротник плаща и стекал по шее. Наконец Довер выбросил промокшую сигарету за борт и вошел в теплую, сухую рубку.

— Радар! — хрипло окликнул он.

— Контакт шестьсот пятьдесят метров прямо впереди и приближается, — ответил оператор, не отрывая взгляда от экрана.

Довер расстегнул плащ и носовым платком вытер влажную шею. Меньше всего он ожидал неприятностей в умеренную погоду.

Рыболовные суда или дорогие яхты редко пропадают в середине лета. Вот зимой погода в заливе становится отвратительной и непредсказуемой. Холодный арктический воздух смешивается с теплым воздухом, нагретым Аляскинским течением, и порождает сильные ветры; палуба покрывается льдом, корабль становится слишком тяжелым, накреняется и тонет, как кирпич.

Был получен сигнал SOS от корабля под названием «Арни Мария». За сигналом последовали координаты и слова: «…думаю, все умирают».

Были отправлены неоднократные запросы на дополнительную информацию, но радио на борту «Арни Марии» молчало.

Поиски с воздуха исключались, пока не улучшится погода.

Все корабли в радиусе ста миль изменили курс и полным ходом двинулись к месту, откуда поступили сигналы тревоги. Довер рассчитал, что из-за своей большой скорости «Катоба» первой подойдет к терпящему бедствие кораблю. Мощные двигатели уже позволили ей оставить позади грузовой пароход и рыболовное судно, занимавшееся ловлей палтуса; эти суда остались позади, качаясь на кильватерном следе катера.

Довер, рослый здоровяк, не раз участвовал в спасении на море. Он двенадцать лет провел в северных водах, упрямо снося все садистские капризы Арктики. Крепкий, обветренный, медлительный и неуклюжий, он обладал умом, схожим со счетной машиной, чем неизменно приводил экипаж в восторг и благоговение. Быстрее корабельного компьютера он рассчитал курс с поправкой на ветер и течение и прибыл туда, где должен был находиться корабль, его обломки или уцелевшие моряки, — прибыл так быстро, что готов был столкнуться нос к носу.

Гул двигателей у него под ногами стал каким-то лихорадочным. Словно спущенная с поводка гончая, «Катоба» будто учуяла добычу. Всех на борту снедало нетерпение.

Не обращая внимания на дождь, команда выстроилась на палубе и на мостике капитанской рубки.

— Четыреста метров, — пропел оператор радара.

И тут моряк, стоявший на носу, принялся тыкать пальцем в дождь.

Довер высунул голову из рубки и крикнул в рупор:

— Корабль на плаву?

— Как резиновая уточка в ванне, — ответил моряк, сведя руки у рта.

Довер кивнул вахтенному лейтенанту.

— Сбросить ход.

— Тихий ход, — ответил лейтенант и передвинул несколько рычагов на панели автоматического управления кораблем.

Из дождя показалась «Арни Мария».

Все ожидали увидеть ее полупогруженной, тонущей.

Но корабль прямо сидел на воде и без малейших затруднений преодолевал легкое волнение. Тишина на его борту казалась необычной, почти сверхъестественной. Палубы были пусты, и на крики Довера в рупор никто не откликнулся.

— Судя по виду, краболов, — сказал Довер, ни к кому не обращаясь. — Стальной корпус, примерно сто десять футов. Вероятно, с верфи в Новом Орлеане.

Радист высунулся из рубки и поманил Довера.

— Из Регистра, сэр. Владелец и капитан «Арни Марии» — Карл Китинг, порт приписки — Кадьяк.

Довер снова окликнул необычно тихое судно-краболов, но теперь назвал капитана по имени. Ответа он по-прежнему не получил.

«Катоба» медленно обогнула корабль, в ста метрах от него застопорила машину и легла в дрейф.

Стальные решетчатые ловушки для крабов были аккуратно выложены на палубе, из трубы тянулся выхлопной дым: машины судна отрабатывали самый малый ход. В иллюминаторах и окнах рубки — никакого движения.

Группа высадки состояла из двух офицеров: энсина Пэта Мерфи и лейтенанта Марти Лоуренса. Без обычной для таких случаев пустой болтовни они надели спасательные костюмы, которые защитят их от ледяной воды при случайном падении в море. Они потеряли счет, сколько раз им приходилось проводить обычный досмотр кораблей в двухсотмильной аляскинской зоне, но в этом досмотре не было ничего обычного. Экипаж не выстроился у поручней, провожая их. Они спустились в маленький резиновый «Зодиак» с подвесным мотором и отошли.

До темноты оставалось всего несколько часов. Дождь перешел в морось, но ветер усилился, и на море началось волнение. Странная тишина царила на «Катобе». Все молчали, словно опасались сказать слово — пока не будет разорвана завеса тайны.

Все видели, как Мерфи и Лоуренс привязали свою крошечную шлюпку к борту краболова, поднялись на палубу и исчезли в дверях кают-компании.

Прошло несколько минут. Изредка один из проверяющих показывался на палубе и снова исчезал в коридоре.

Единственным звуком в рубке «Катобы» был треск статического электричества: это радист настроил приемник на волну чрезвычайных сообщений.

Неожиданно — так неожиданно, что даже Довер вздрогнул, — в рубке громко прозвучал голос Мерфи:

— «Катоба», говорит «Арни Мария».

— Слушаем, «Арни Мария», — произнес в микрофон Довер.

— Они все мертвы.

Слова прозвучали так холодно, так напряженно, что сразу их никто не понял.

— Повторите.

— Ни следа пульса или иных признаков жизни. Даже кошка сдохла.

Группа высадки обнаружила корабль мертвецов. Тело капитана Китинга нашли на палубе, оно лежало головой к радиорубке. В камбузе, в кают-компании и в кубриках — тела остальных членов команды «Арни Марии». На их лицах застыла гримаса боли, руки и ноги в неестественных положениях, как будто в последние мгновения жизни люди от чего-то отбивались. Кожа странно почернела, из всех отверстий шла кровь. Корабельный сиамский кот лежал рядом с одеялом, которое изорвал когтями в предсмертных муках.

Рапорт Мерфи вызвал у Довера скорее изумление, чем потрясение.

— Можете определить причину смерти?

— Даже предположений никаких, — ответил Мерфи. — Никаких указаний на борьбу. Ни следа на телах, однако кровь у них текла, как у свиней на бойне. Похоже, погибли все разом.

— Подождите.

Довер повернулся и осмотрел собравшихся, потом увидел корабельного врача, капитан-лейтенанта Айзека Тайера.

Док Тайер был самым популярным человеком на корабле. Ветеран службы в береговой охране, он давно отказался от роскошного кабинета и высокого дохода от медицинской практики на берегу ради рискованных приключений на море.

— Что скажете, док? — спросил Довер.

Тайер пожал плечами и улыбнулся:

— Похоже, мне стоит принять вызов на дом.

Пока док Тайер спускался во второй «Зодиак» и преодолевал расстояние между кораблями, Довер нетерпеливо расхаживал по рубке.

Он приказал рулевому развернуть катер так, чтобы можно было взять краболов на буксир. Сосредоточился на этом маневре и не заметил, что радом с ним стоит радист.

— Сэр, только что получен сигнал от пилота, который перевозит припасы группе ученых на острове Огастин.

— Не сейчас, — резко сказал Довер.

— Это срочно, капитан, — настаивал радист.

— Ладно, читай самое главное.

— Все ученые группы мертвы. Потом что-то неразборчивое и что-то похожее на «Спасите».

Довер молча смотрел на радиста.

— Это все?

— Да, сэр. Я пытался снова вызвать его, но ответа нет.

Доверу не нужно было изучать карту, чтобы узнать, что Огастин, необитаемый вулканический остров, лежит всего в тридцати милях к северо-востоку от его нынешнего местонахождения. И в его сознании неожиданно возникла страшная мысль. Он схватил микрофон и закричал:

— Мерфи! Вы там?

Ничего.

— Мерфи… Лоуренс… вы меня слышите?

Опять никакого ответа.

Капитан взглянул в окно рубки и увидел, как док Тайер поднимается на палубу «Арни Марии». Человек такого сложения не может двигаться так стремительно, но Довер схватил рупор и выскочил наружу.

— Док! Вернитесь в шлюпку! — прогремел над водой его усиленный громкоговорителем голос.

Он опоздал. Тайер уже исчез в коридоре.

Люди на мостике недоуменно смотрели на капитана. Его лицо напряглось, и, когда он вернулся в рубку и снова взял микрофон, оно выражало отчаяние.

— Док, говорит Довер, вы меня слышите?

Прошло две минуты, две бесконечные минуты, пока Довер пытался вызвать людей на «Арни Марии». Но даже оглушительная сирена «Катобы» не возымела действия.

Потом послышался голос дока Тайера. Врач говорил с ледяным спокойствием.

— С сожалением сообщаю, что энсин Мерфи и лейтенант Лоуренс мертвы. Я не нашел у них никаких признаков жизни. То, что убило их, убьет и меня, я не успею уйти. Необходимо поставить корабль в карантин. Вы меня поняли, Эймос?

Довер не мог осознать, что вдруг теряет старого друга.

— Не понимаю, но покоряюсь.

— Хорошо. Буду описывать симптомы по мере их появления. Пульс учащается до ста пятидесяти. Возможно, заражение произошло через кожу. Пульс сто семьдесят.

Тайер помолчал. Дальше он говорил с трудом:

— Растущая тошнота. Ноги… не держат. Сильное жжение… в области носовых пазух. Внутренние органы словно взрываются.

На борту «Катобы» все как один подались к передатчику: невозможно было представить, что совсем рядом умирает человек, которого они давно знали и уважали.

— Пульс… свыше двухсот. Боль… ужасная. В глазах темно. — Раздался стон. — Скажите… скажите моей жене…

Наступило молчание.

Потрясение было почти осязаемым, о нем говорили округлившиеся глаза членов экипажа; всех охватил ужас.

Довер молча смотрел на могилу под названием «Арни Мария», в беспомощном отчаянии стискивал кулаки.

— Что произошло? — бесстрастно спросил он. — Что, во имя Господа, всех убивает?

Глава 2

— А я говорю: повесить ублюдка.

— Оскар, выбирай слова при девочках.

— Они слышали и похуже. Это безумие. Негодяй убивает четверых детей, а какой-то кретин-судья закрывает дело, потому что обвиняемый слишком обкурился, чтобы расслышать свои права. Боже, ты представляешь?

Кэролайн Лукас налила мужу первую чашку кофе за день и проводила двух дочерей к школьному автобусу. А он сделал угрожающий жест в сторону телевизора, как будто виноват был диктор, объявивший, что убийца теперь на свободе.

Жесты Оскара Лукаса мало напоминали язык глухонемых. Ссутулив плечи, он сидел за накрытым к завтраку столом в позе, которая скрадывала его долговязость. Голова у него была лысая, как яйцо, если не считать нескольких седых прядей за ушами, а густые брови нависали над карими глазами. Не собираясь перенимать обязательный для Вашингтона официальный стиль, Лукас был в спортивных брюках и футболке.

В свои сорок с небольшим лет Лукас мог бы сойти за зубного врача или бухгалтера, но никак не за специального агента секретной службы из охраны президента. За двадцать лет работы агентом он не раз обманывал людей своим видом простого парня и доброго соседа: от самих президентов, чью жизнь защищал, до потенциальных убийц, которых он обезоруживал раньше, чем они начнут действовать. На работе он был воинственно строг, а дома обычно шутил и дурачился, прерываясь, конечно, на время восьмичасового выпуска новостей.

Лукас сделал последний глоток кофе и встал из-за стола. Пальто он не застегивал; он был левшой и всегда имел при себе револьвер «Смит и Вессон» калибра.375, «Магнум» 19-й модели с двухдюймовым стволом. Стандартный пистолет ему предоставили на службе, когда он завершил обучение и начал работу в денверском отделе расследований случаев фальсификации и мошенничества. За время службы ему лишь дважды пришлось применять оружие, но в тире он стрелял регулярно.

Кэролайн сгружала тарелки в посудомоечную машину, он подошел к жене сзади, отвел светлые волосы и поцеловал в шею.

— Ухожу.

— Не забудь, сегодня вечером у Хардингов через улицу вечеринка у бассейна.

— Вернусь вовремя. Босс сегодня никуда не выезжает из Белого дома.

Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Позаботься, чтобы он не уезжал.

— Первым делом сообщу президенту, что моя жена недовольна, когда я работаю допоздна.

Она рассмеялась и на мгновение положила голову ему на плечо.

— В шесть.

— Твоя взяла, — с деланной покорностью сказал он и вышел.

Лукас вывел служебный «Бьюик»-седан на улицу и поехал в центр. Не проехав и квартала, он связался по радио с центральным командованием секретной службы.

— Кроун, говорит Лукас. Направляюсь в Белый дом.

— Приятной поездки, — ответил металлический голос.

Он уже начал потеть. Включил кондиционер.

Летняя жара в столице, казалось, никогда не ослабевает.

Влажность девяносто процентов, флаги у посольств на Массачусетс-авеню неподвижно обвисли.

Лукас сбавил скорость и остановился у КПП на Вест-Экзекьютив-авеню; караульный в форме кивнул ему и пропустил. Лукас припарковал машину и через западный служебный вход прошел на нижний уровень Белого дома.

У поста с кодовым названием W-16 он остановился и поболтал с людьми, присматривающими за многочисленным электронным оборудованием.

Потом по лестнице поднялся на второй этаж Восточного крыла в свой кабинет.

Как всегда, сев за стол, он прежде всего сверился с дневным расписанием президента и выслушал доклады агентов — планы обеспечения безопасности.

Лукас вторично просматривал папку с президентскими «передвижениями», и его лицо выражало растущий ужас.

Неожиданное изменение — и очень значительное. Он с досадой отбросил папку, повернул вращающееся кресло и уставился в стену.

Большинство президентов — рабы привычек, они составляют плотные расписания и строго их придерживаются. По времени прихода и ухода Никсона можно было проверять часы. Рейган и Картер редко отклонялись от намеченных планов.

Но не таков был новый хозяин Овального кабинета. Этот рассматривал агентов секретной службы как досадную помеху и, что гораздо хуже, был совершенно непредсказуем.

Для Лукаса и его агентов началась круглосуточная игра — на шаг опередить действия Босса, угадать, куда и когда ему вздумается пойти и каких гостей он может пригласить, не оставив ни минуты на должное обеспечение безопасности. И в этой игре Лукас часто проигрывал.

Менее чем за минуту он спустился по лестнице и встретился со вторым по значению человеком в исполнительной власти, главой президентского аппарата Дэном Фосеттом.

— Доброе утро, Оскар, — сказал Фосетт, благожелательно улыбаясь. — Я так и думал, что вы сейчас явитесь.

— Новое отклонение от расписания, — деловым тоном сказал Лукас.

— Сочувствую. Но предстоит решающее голосование по вопросу о помощи странам Восточного блока, и президент хочет испробовать свои чары на сенаторе Ларимере и спикере палаты Моране, чтобы обеспечить их поддержку своей программы.

— И потому берет их с собой на яхту.

— А почему бы и нет? Все президенты начиная с Герберта Гувера использовали президентскую яхту для тайных совещаний.

— Я не оспариваю причину, — твердо сказал Лукас. — Я возражаю против времени.

Фосетт бросил на него невинный взгляд.

— А чем плох вечер пятницы?

— Вы отлично знаете чем. Остается всего два дня.

— Ну и что?

— Моей группе нужно пять дней, чтобы обеспечить безопасное плавание по Потомаку с ночевкой у Маунт-Вернон. На территории следует установить всю систему коммуникации и сигналов тревоги. Яхту следует обыскать на предмет взрывчатки и подслушивающих устройств, прочесать берега на всем протяжении рейса, а береговой охране нужно время, чтобы подготовить катер сопровождения. Мы не можем нормально выполнить эту работу за два дня.

Фосетт — энергичный, живой, с острым носом, квадратным красным лицом и проницательным взглядом — всегда напоминал эксперта-взрывника, разглядывающего покинутое здание.

— Не преувеличиваете ли вы, Оскар? Убийства совершают в толчее людных улиц или в театрах. Кто слышал о нападении на яхту главы государства?

— Это может произойти где угодно и когда угодно, — упрямо ответил Лукас. — Вы забыли, как мы остановили парня, который хотел угнать самолет и протаранить борт номер один? Дело в том, что большинство покушений происходит тогда, когда президент изменяет своим привычкам.

— Президент решительно настаивает на этой дате, — сказал Фосетт. — И, пока вы работаете на президента, вы выполняете его приказы. Как и я. Если он захочет в одиночестве грести до Майами, это его решение.

Фосетт задел за живое. Лукас покраснел и выпрямился, став одного роста с государственным секретарем.

— Прежде всего, согласно решению конгресса я работаю не на президента. Я на службе у министерства финансов. Поэтому президент не может приказать мне убраться куда глаза глядят. Мой долг — обеспечить его полную безопасность, но не в ущерб личной жизни. Когда он поднимается по лифту в жилые помещения наверху, я со своими людьми остаюсь внизу. Но с той минуты, как он спустился на первый этаж, и до возвращения обратно его задница — забота секретной службы.

Фосетт прекрасно разбирался в людях из окружения президента. Он понял, что с Лукасом перегнул палку, и благоразумно удержался от объявления войны. Он знал, что Лукас предан своей работе и, вне всяких сомнений, верен хозяину Овального кабинета.

Им никогда не быть друзьями, скорее они останутся коллегами-профессионалами, в сдержанных отношениях, и будут бдительно следить друг за другом. Но поскольку они не соперники в борьбе за власть, врагами они никогда не станут.

— Не надо расстраиваться, Оскар. Принимаю выговор. Я сообщу президенту о вашей озабоченности. Но сомневаюсь, что он передумает.

Лукас вздохнул.

— Мы сделаем за оставшееся время все, что сможем. Но он должен понять, что необходимо считаться с секретной службой.

— Что я могу сказать? Вы лучше меня знаете, что политики считают себя бессмертными. Для них власть больше, чем эротика, она как смесь спиртного с наркотиком. Никто так не вдохновляет их и не будоражит их эго, как толпа людей, радостно кричащих и рвущихся пожать им руку. Поэтому они так уязвимы для киллера, который окажется в нужное время в нужном месте.

— Вы мне это рассказываете, — сказал Лукас. — Я был нянькой у четверых президентов.

— И ни одного не потеряли, — добавил Фосетт.

— Дважды едва уберегли Форда и один раз — Рейгана.

— Точно предсказать их поведение невозможно.

— Может, и нет. Но после стольких лет работы в их охране возникает внутреннее чутье. Вот почему эта затея с яхтой так меня беспокоит.

Фосетт напрягся.

— Вы считаете, кто-то собирается убить президента?

— Кто-нибудь всегда готов его убить. Мы ежедневно проверяем двадцать возможных помешанных, а в нашей базе данных больше двух тысяч человек, опасных или способных на покушение.

Фосетт положил руку Лукасу на плечо.

— Не волнуйтесь, Оскар. Прессе о пятничной поездке сообщат в самую последнюю минуту. Это я могу вам обещать.

— Благодарю, Дэн.

— К тому же что может случиться на Потомаке?

— Может, ничего. А может, что-нибудь неожиданное, — ответил Лукас с необычной отстраненностью. — Именно из-за неожиданного меня мучают кошмары.

Меган Блейр, секретарь президента, увидела в дверях своего кабинета Дэна Фосетта и кивнула ему из-за пишущей машинки.

— Здравствуйте, Дэн, рада вас видеть.

— Как шеф сегодня утром? — спросил он, начиная ежедневный ритуал проверки воды, прежде чем зайти в Овальный кабинет.

— Устал, — ответила она. — Прием в честь звезд киноиндустрии затянулся до часу ночи.

Меган — красивая женщина сорока с небольшим лет, с дружелюбным лицом (такое выражение бывает у жителей небольших городков). Она коротко стрижет черные волосы, и ей стоило бы поправиться фунтов на десять. Настоящая динамо-машина, она больше жизни любит свою работу и шефа. Приходит рано, уходит поздно и работает по выходным. Незамужняя, всего с двумя короткими связями в прошлом, она высоко ценит свои независимость и одиночество. Фосетта всегда удивляло, как она может разговаривать и одновременно печатать.

— Я попытаюсь свести к минимуму его встречи, пусть не волнуется.

— Вы опоздали. Он уже разговаривает с адмиралом Сандекером.

— С кем?

— С адмиралом Джеймсом Сандекером. Это директор Национального агентства подводных и морских работ.

На лице Фосетта промелькнуло раздражение. Он серьезно относился к своим обязанностям стража президентского времени и не любил вторжений на свою территорию — любое из них становилось угрозой его влиянию.

«Как же этот Сандекер сумел меня обойти?» — удивился Фосетт.

Меган поняла его настроение.

— Президент сам послал за адмиралом, — объяснила она. — Думаю, он ждет, что вы присоединитесь к совещанию.

Отчасти умиротворенный, Фосетт кивнул и вошел в Овальный кабинет. Президент сидел на диване и изучал документы, разложенные на кофейном столике. Невысокий худой человек, рыжеволосый, с рыжей вандейковской бородкой, сидел перед ним.

Президент поднял голову.

— Дэн? Рад, что вы здесь. Вы знакомы с адмиралом Сандекером?

— Да.

Сандекер встал, и они обменялись рукопожатием. Адмирал пожимал руку крепко и быстро. Он молча кивнул Фосетту, признавая его присутствие. Это не было грубостью. Адмирал всегда играл открыто, окружал себя непроницаемой оболочкой и ни перед кем не склонялся. В Вашингтоне многие его ненавидели, ему завидовали, но все его уважали, потому что он никогда не вставал ни на чью сторону и всегда делал то, о чем его просили.

Президент похлопал по подушке рядом с собой, приглашая Фосетта сесть на диван.

— Садитесь, Дэн. Я попросил адмирала просветить меня насчет кризиса, который назревает в водах Аляски.

— Я об этом не слышал.

— Не удивляюсь, — ответил президент. — Я сам получил сообщение всего час назад. — Он помолчал и карандашом указал район, обведенный на карте моря красным кольцом. — Вот здесь, в ста восьмидесяти милях на юго-запад от Анкориджа, в районе залива Кука неизвестный яд убивает все живое в море.

— Похоже на разлитие нефти.

— Гораздо хуже, — сказал Сандекер, откидываясь на спинку дивана. — То, с чем мы здесь имеем дело, убивает все живое, включая человека, меньше чем за минуту после контакта.

— Как это возможно?

— Большинство ядов проникают в организм при переваривании пищи или при дыхании, — объяснил Сандекер. — Вещество, с которым мы имеем дело, убивает, проникая через кожу.

— Необходима высокая концентрация на небольшом участке, чтобы яд действовал так сильно.

— Если можно тысячу квадратных миль моря назвать небольшим участком.

Президент, казалось, удивился.

— Не могу представить себе вещество такого ужасного действия.

Фосетт посмотрел на адмирала.

— Каковы данные?

— Катер береговой охраны обнаружил в заливе Кадьяк рыболовецкое судно; оно дрейфовало с мертвым экипажем. На борт для расследования поднялись два офицера и врач. Они тоже погибли. Пилот, подвозящий припасы группе геофизиков на острове в тридцати милях оттуда, обнаружил, что все мертвы. Он и сам умер, послав сигнал тревоги. Несколько часов спустя японский рыболовный траулер сообщил, что видел, как стая серых китов, больше ста животных, внезапно перевернулась брюхом вверх. После этого траулер исчез.

Не нашли ни следа. Поселения крабов, колонии тюленей — все вымерло. И это только начало. Возможно, есть еще много жертв, о которых мы пока не знаем.

— Если пятно продолжит расширяться, каковы наихудшие последствия?

— Возможная гибель всей морской жизни в Аляскинском заливе. А если яд попадет в Японское течение и пойдет на юг, он может убить всех людей, рыб, птиц и животных на западном побережье вплоть до Мексики. Можно ожидать сотни тысяч человеческих жертв. Рыбаки, купальщики, все, кто гуляет по зараженному берегу, все, кто поест отравленной рыбы, — цепная реакция. Даже думать не хочу, что произойдет, если яд испарится, попадет в атмосферу и выпадет с дождем во внутренних штатах.

Фосетт обнаружил, что не может представить себе такую грандиозную катастрофу.

— Боже, но что это?

— Пока еще рано говорить, — ответил Сандекер. — В компьютерной базе данных Агентства по охране окружающей среды содержится подробная информация с указанием более двух тысяч отличительных свойств для тысячи ста с лишним химических веществ. За несколько секунд компьютеры определяют состав вещества, его торговое название, формулу, главных производителей, способы транспортировки и угрозу для окружающей среды. Аляскинский яд не определяется ни по одной из этих характеристик.

— Но у них должны быть какие-то соображения?

— Нет, сэр. Никаких. Есть одна небольшая возможность, но без отчетов о вскрытии это всего лишь предположение.

— Все равно я хотел бы его услышать, — сказал президент.

Сандекер глубоко вздохнул.

— Три самых ядовитых вещества, известных человеку, это плутоний, диоксин и один из боевых отравляющих газов. Первые два не соответствуют известным данным. С моей точки зрения, главный подозреваемый — третий.

Президент смотрел на Сандекера, и на его лице проступали понимание и ужас.

— Нейротоксический «агент С»? — медленно спросил он.

Сандекер молча кивнул.

— Поэтому-то Агентство по охране окружающей среды его и не определило, — размышлял президент. — Его формула сверхсекретна.

Фосетт повернулся к президенту.

— Боюсь, я не совсем…

— Нейротоксический «агент С» — ужасный газ, созданный лет двадцать назад учеными в Арсенале в Скалистых горах, — объяснил президент. — Я читал отчет о его испытаниях. Убивает через несколько секунд после прикосновения к коже. Казалось, это идеальный ответ на противогазы или защитную одежду противника. Молекулы газа цепляются за все, к чему он прикоснется. Но газ слишком нестабилен — и опасен для своих войск не менее, чем для противной стороны. Армия от него отказалась и похоронила все запасы в пустыне Невада.

— Не вижу связи между Невадой и Аляской, — сказал Фосетт.

— Во время перевозки по железной дороге из арсенала в районе Денвера, — объяснил Сандекер, — пропал контейнер с почти тысячью галлонов «агента С». И до сих пор о нем нет никаких известий.

— Но если действительно пролит этот нейротоксический агент, как его устранить?

Сандекер пожал плечами.

— К несчастью, в настоящее время наша технология очистки недостаточно развита, а характеристики «агента С» таковы, что, стоит ему попасть в воду, и почти невозможно нейтрализовать его действие. Наша единственная надежда — обнаружить и блокировать источник, пока онне выпустил столько яда, что океан превратится в безжизненную выгребную яму.

— Есть ли нити к этому источнику? — спросил президент.

— Скорее всего, это корабль, затонувший где-то между Кадьяком и материковым побережьем Аляски, — ответил Сандекер. — Наш следующий шаг — проследить за течениями, которые эту гадость разносят, и организовать поиски.

Президент облокотился на кофейный столик и некоторое время изучал красное кольцо на карте.

— Как директору НПМА, адмирал, вам придется заняться грязной работой — нейтрализацией этой дряни. Даю вам право требовать поддержки у любых правительственных организаций: Национального совета по науке, армии, береговой охраны, Агентства по охране окружающей среды — любого.

Он задумчиво помолчал, потом добавил:

— Насколько ядовит этот газ в воде?

Сандекер выглядел усталым, его лицо осунулось.

— Одна чайная ложка убьет все живое в миллионе галлонов морской воды.

— Тогда лучше его найти, — сказал президент; в его голосе послышалась нотка отчаяния. — И как можно быстрей!

Глава 3

Глубоко в мутных водах реки Джеймс у побережья близ Ньюпорта, штат Виргиния, два ныряльщика преодолевали течение, пробираясь к забитому илом корпусу затонувшего корабля.

В черной, лишенной каких-либо измерений жидкости исчезало всякое чувство направления.

Видимость не превышала нескольких дюймов. Ныряльщики держались за шланг, который вбирал густой ил и поднимал его на семьдесят футов, на освещенную солнцем баржу. Работали они почти по Брайлю, единственное освещение давали фонари, размещенные на краю кратера, который они выкопали за несколько последних дней. Они ясно видели только частицы, проплывавшие перед лицом, как уносимые ветром капли дождя.

Трудно было поверить, что наверху существует мир, небо, и облака, и деревья, гнущиеся под летним ветром. В кошмаре клубящейся грязи и постоянной тьмы трудно представить себе, что в пятистах ярдах от них по улицам и тротуарам маленького городка передвигаются люди и машины.

Говорят, под водой не потеют. Это не так. Ныряльщики чувствовали, как пот выступает из пор вопреки конструкции костюмов для подводных работ.

Они уже устали, хотя провели под водой всего восемь минут.

Дюйм за дюймом пробивались они через дыру в правом борту внутрь корабля. Доски, окружавшие похожее на зев пещеры отверстие, были погнуты и разбиты, словно гигантский кулак обрушился на корабль. Начали попадаться изготовленные людьми предметы: башмак, петля со старого сундука, медный кронциркуль, инструменты, даже кусок ткани.

Странно прикасаться к предметам, которых никто не видел 127 лет.

Один из ныряльщиков взглянул на указатель воздуха. Они смогут работать еще десять минут, и еще сохранится достаточный запас воздуха, чтобы безопасно подняться на поверхность.

Повернув рычажок на шланге, они выключили всасывание и ждали, чтобы речное течение унесло потревоженный ил. Все вокруг погрузилось в тишину, слышно было только дыхание. Стал чуть лучше виден корпус затонувшего корабля. Разбитые доски палубы прогнулись внутрь. В темноту, как змеи, уходили облепленные грязью тросы.

Нутро корпуса казалось мрачным и угрожающим. Почти чувствовалось беспокойное присутствие призраков людей, ушедших под воду вместе с кораблем.

Неожиданно ныряльщики услышали гул — не гудение подвесного мотора небольшой лодки, а более сильный звук, как будто где-то работал авиационный двигатель. Определить направление на звук было невозможно. Они несколько мгновений прислушивались. Звук набирал громкость, в плотной воде она еще возрастала. Звук исходил с поверхности и их не касался, поэтому они снова пустили в ход насос и вернулись к работе.

Минуту спустя шланг уткнулся во что-то твердое. Они снова выключили насос и принялись убирать грязь руками. Вскоре они поняли, что перед ними предмет не из дерева, а из чего-то гораздо более прочного, и весь покрытый ржавчиной.

Для экипажа баржи время над местом гибели корабля словно остановилось. Все как зачарованные смотрели на древнюю летающую лодку «Каталина», которая резко повернула с запада, нацелилась на реку и с неловкостью опьяневшего гуся коснулась воды. Солнце блеснуло на аквамариновой краске, покрывавшей алюминиевый фюзеляж, и чем больше гидросамолет приближался к барже, тем крупнее становились буквы НПМА на его корпусе. Двигатели смолкли, показался второй пилот и бросил на баржу конец.

На потертые доски палубы легко ступила женщина. Стройная, в длинной коричневой рубашке, скрывающей изящное тело, перевязанной на бедрах тонким шарфом поверх зеленых хлопчатобумажных брюк. На ногах — кожаные туфли-мокасины. Ей сорок с небольшим, волосы у нее цвета золотых осенних листьев, а кожа почти бурая от загара. Лицо привлекательное, с широкими скулами — лицо женщины, которая не привыкла подчиняться, только повелевать.

Легко пробравшись через мешанину кабелей и различного оборудования, она остановилась, обнаружив, что на нее устремлено множество мужских взглядов, и в этих взглядах задумчивость смешана с восторгом. Женщина подняла защитные очки и посмотрела в глаза мужчинам своими карими, цвета спелой сливы глазами.

— Кто из вас Дирк Питт? — без предисловий спросила она.

Парень пониже ее, но с плечами вдвое шире ее талии шагнул вперед и показал на реку.

— Найдете его там, внизу.

Она посмотрела туда, куда указывал палец. На быстром течении покачивался оранжевый буй, его трос уходил в зеленую глубину. Примерно в тридцати футах дальше она увидела на поверхности пузыри от дыхания ныряльщиков.

— Скоро он поднимется?

— Через пять минут.

— Понятно, — сказала она и немного подумала. Потом спросила: — Альберт Джордино с ним?

— Он с вами разговаривает.

Поношенные теннисные туфли, обрезанные джинсы и рваная футболка… наряд вполне под стать черным лохмам и двухнедельной щетине. Не похоже на заместителя начальника отдела специальных проектов НПМА.

Женщину, казалось, его вид скорее позабавил, чем смутил.

— Меня зовут Джули Мендоза, я из Агентства по охране окружающей среды. Мне нужно обсудить с вами двумя срочное дело, но, наверно, стоит подождать, пока поднимется мистер Питт.

Джордино пожал плечами.

— Как угодно. — Он дружелюбно улыбнулся. — Особых удобств у нас нет, зато есть холодное пиво.

— Хорошо бы, спасибо.

Джордино достал из ведерка со льдом банку пива «Курс» и протянул ей.

— Почему женщина из вашего агентства прилетела к нам на самолете НПМА?

— Это предложил адмирал Сандекер.

Мендоза больше ничего не стала объяснять, а Джордино не настаивал.

— Что это за проект? — спросила Мендоза.

— «Камберленд».

— Корабль времен Гражданской войны, верно?

— Да, исторически очень значительный. Фрегат Союза, затопленный броненосцем конфедератов «Мерримак», или «Виргиния», как его называли на юге.

— Насколько я помню, он затонул до «Мерримака» с «Монитором». Значит, это первый корабль, потопленный броненосцем.

— Да, вы знаете историю, — сказал Джордино, на которого ее слова произвели впечатление.

— И НПМА собирается его поднять?

Джордино помотал головой.

— Слишком дорого. Мы поднимем только таран.

— Какой таран?

— Боевое орудие, — объяснил Джордино. — Команда «Камберленда» сражалась, пока вода не залила стволы пушек, хотя их снаряды отлетали от каземата конфедератов, как мячи для гольфа от броневика. В конце боя «Мерримак» протаранил «Камберленд» и отправил его на дно с развевающимся флагом. Но когда «Мерримак» стал отходить, клинообразный таран застрял внутри фрегата и сломался. Вот его мы и ищем.

— Но какова ценность старого куска металла?

— Может, он и не бросается в глаза, как золотые монеты с испанских галеонов, но с исторической точки зрения он бесценен. Это часть морской истории Соединенных Штатов.

Мендоза хотела задать следующий вопрос, но ее внимание привлекли две головы в черной резине, появившиеся на поверхности у баржи. Ныряльщики подплыли, поднялись по ржавой лестнице и сбросили тяжелое оборудование. С их костюмов, блестя на солнце, стекала вода.

Более высокий из двоих стянул капюшон и провел руками по густой гриве черных волос. У него было загорелое лицо, и таких ярко-зеленых глаз Мендоза никогда не видела.

У него был вид человека, который часто и охотно улыбается, бросает жизни вызов и равнодушно принимает победы и поражения. Выпрямившись, он оказался на три дюйма выше шести футов, а резиновый костюм готов был лопнуть по швам. Мендоза, не спрашивая, поняла, что это и есть Дирк Питг.

Он помахал экипажу баржи.

— Нашли!

И широко улыбнулся.

Джордино радостно хлопнул его по спине.

— Молодчина, приятель!

На ныряльщиков обрушили лавину вопросов; те отвечали на них между глотками пива. Наконец Джордино вспомнил о Мендозе и знаком подозвал ее.

— Это Жюли Мендоза из Агентства по охране природы. Она хочет с нами поговорить.

Дирк Питт протянул руку, оценивающе разглядывая женщину.

— Джули.

— Мистер Питт.

— Дадите мне несколько минут, чтобы обсохнуть и…

— Боюсь, мы опаздываем, — перебила она. — Поговорим в воздухе. Адмирал Сандекер решил, что самолетом будет быстрей, чем вертолетом.

— Не понимаю.

— Некогда объяснять. Надо немедленно улетать. Могу только сказать, что вам приказано заняться новым проектом.

Голос ее звучал чуть хрипловато, и это заинтересовало Питта: не мужской голос, конечно, но такие голоса бывают у героинь романов Гарольда Роббинса.

— Почему такая спешка? — спросил он.

— Не здесь и не сейчас, — ответила она, взглянув на обступившую их команду.

Питт повернулся к Джордино.

— Что думаешь, Эл?

Джордино состроил озадаченную гримасу.

— Трудно сказать. Дама, кажется, настроена очень решительно. С другой стороны, здесь, на барже, я нашел свой дом. И мне не хочется его покидать.

Мендоза разозлилась, поняв, что мужчины ее разыгрывают.

— Прошу вас, на счету каждая минута.

— Не скажете, куда мы?

— На военно-воздушную базу в Лэнгли, откуда военный реактивный самолет доставит нас на остров Кадьяк. На Аляску.

Она могла бы сказать им, что они отправляются на Луну.

Питт посмотрел ей в глаза, что-то поискал там, но не был уверен, что нашел. Он увидел только полную серьезность.

— Думаю, на всякий случай стоит связаться с адмиралом и получить подтверждение.

— Сможете сделать это по пути в Лэнгли, — не терпящим возражений тоном сказала она. — Я позаботилась о ваших личных потребностях. Ваша одежда и все, что вам может понадобиться во время двухнедельной операции, уже упаковано и погружено в самолет. — Она помолчала, пристально глядя Питту в глаза. — Хватит разводить церемонии, мистер Питт. Пока мы стоим здесь, умирают люди. Вы не можете этого знать. Но поверьте на слово. Если вы хотя бы наполовину такой, как о вас отзываются, вы перестанете дурачиться и сядете в самолет. Немедленно!

— Сразу вцепляетесь в яремную вену, а, сударыня?

— Если необходимо.

Наступило ледяное молчание. Питт глубоко вдохнул, выдохнул. Посмотрел на Джордино.

— Я слышал, на Аляске в это время года очень красиво.

Джордино умудрился изобразить рассеянный взгляд.

— Нужно будет навестить салуны в Скагвее.

Питт обратился ко второму ныряльщику, снимавшему специальный костюм.

— Корабль весь твой, Чарли. Поднимай таран «Мерримака» и доставь его в лабораторию консервации.

— Постараюсь.

Питт кивнул и вместе с Джордино направился к «Каталине», переговариваясь с ним так, словно никакой Мендозы не существовало.

— Надеюсь, она упаковала мои рыболовные принадлежности, — напряженно сказал Джордино. — Сейчас должен идти лосось.

— А я бы покатался на карибу, — продолжил Питт. — Говорят, они обгоняют собачью упряжку.

Идя за ними, Мендоза вспомнила слова адмирала Сандекера: «Не завидую вам — загнать на борт этих двух дьяволов, особенно Питта! Он способен убедить большую белую акулу стать вегетарианкой. Так что будьте внимательны и не раздвигайте ноги».

Глава 4

Дамские круги вашингтонского общества считали Джеймса Сандекера завидной добычей. Закоренелый холостяк, чьей любовницей была работа, он редко вступал в отношения с лицами противоположного пола дольше, чем на две недели. Чувства и романтика — то, что особенно нравится женщинам, — лежали за пределами его интересов. В другой жизни он мог бы стать романтиком или, как предполагали некоторые, Эбенезером Скруджем.[2]

В свои пятьдесят лет, поклонник физических упражнений, он был в отличной форме.

Невысок, мускулист, в рыжих волосах и бородке ни следа седины.

Бонни Кован, работница одной из самых респектабельных юридических фирм города, считала, что ей повезло, когда она уговорила его пообедать с ней.

— Вы сегодня чем-то озабочены, Джим.

Он не смотрел на нее. Его взгляд скользил по другим посетителям ресторана компании «Инквуд».

— Мне интересно, сколько людей не пришло бы сюда обедать, не будь здесь блюд из морепродуктов.

Она удивленно посмотрела на него, потом рассмеялась.

— Должна признаться, после того как целый день общаешься с тупыми юридическими умами, встретить того, у кого вольный образ жизни, все равно что глотнуть горного воздуха.

Он перестал разглядывать обедающих и посмотрел на нее.

Бонни Кован тридцать пять лет, и она необычайно привлекательна. Она давным-давно поняла, что красота способствует карьере, и никогда не пыталась ее скрыть. У нее прекрасные волосы, шелковистые, ниже плеч. Грудь маленькая, но пропорциональная, как и ноги, которые она умело демонстрирует с помощью короткой юбки. Она также очень умна и никогда не пасует на судебных заседаниях.

Сандекер слегка устыдился своей невнимательности.

— Какое красивое платье, — сказал он, делая слабую попытку проявить внимание.

— Да, красное идет к моим светлым волосам.

— Прекрасное сочетание, — расплывчато заметил он.

— Вы безнадежны, Джим Сандекер, — сказала она, качая головой. — Вы бы сказали то же самое, если бы мы сидели голыми.

— Гмм?

— К вашему сведению, платье коричневое, а волосы у меня каштановые.

Он покачал головой, словно стряхивая паутину.

— Простите, но я предупредил, что я плохой собеседник.

— Мыслями вы точно за тысячу миль отсюда.

Он почти застенчиво взял ее за руку.

— Обещаю на весь остаток вечера сосредоточиться исключительно на вас.

— Женщины страстно любят маленьких мальчиков, которым нужна мамочка. А вы самый жалобный маленький мальчик, какого я видела.

— Осторожней со словами, мадам. Адмиралы не любят, когда о них говорят «жалобные маленькие мальчики».

— Хорошо, Джон Пол Джонс.[3] А как бы покормить умирающих с голоду матросов?

— Все что угодно, лишь бы предотвратить мятеж, — сказал он, улыбнувшись впервые за вечер.

Он безрассудно заказал шампанское и самые дорогие морские деликатесы из меню, как будто это была его последняя возможность. Расспросил Бонни о деле, которым та занята, и умудрился скрыть полное отсутствие интереса, когда она принялась рассказывать последние сплетни о Верховном суде и законодательных манипуляциях конгресса.

Они доели суп и приступили к груше, сваренной в белом вине, когда в вестибюль вошел человек, сложенный, как футболист в щитках, огляделся и, увидев Сандекера, направился прямо к нему.

Он улыбнулся Бонни.

— Мэм, прошу прощения за вторжение.

И быстро заговорил на ухо Сандекеру.

Адмирал кивнул и печально посмотрел на стол.

— Прошу меня простить, но я должен идти.

— Государственное дело?

Он молча кивнул.

— Ну ладно, — покорно сказала она. — По крайней мере вы были моим до десерта.

Он подошел и по-братски поцеловал ее в щеку.

— Мы повторим.

Потом заплатил по счету, попросил мэтра вызвать Бонни такси и вышел из ресторана.

Машина адмирала остановилась у входа в особый туннель к Центру исполнительских искусств имени Кеннеди. Дверцу открыл человек со строгим лицом, в строгом черном костюме.

— Прошу за мной, сэр.

— Секретная служба?

— Да, сэр.

Сандекер больше ни о чем не спрашивал. Он вышел из машины и вслед за агентом прошел по убранному коврами туннелю к лифту.

Когда лифт остановился, его провели к ярусу за ложами. Там оказалась маленькая комната для встреч.

Дэниэл Фосетт с лицом как из мрамора приветственно помахал рукой.

— Простите, что помешал вашему свиданию, адмирал.

— Мне сказали, дело срочное.

— Я только что получил новый отчет с острова Кадьяк. Положение ухудшилось.

— Президент знает?

— Пока нет, — ответил Фосетт. — Лучше подождем антракта. Если он вдруг выйдет из ложи во время второго акта «Риголетто», это воспламенит многие не в меру подозрительные умы.

С кофе на подносе вошел служитель Центра Кеннеди. Сандекер налил себе кофе, Фосетт расхаживал по комнате.

Адмирал подавил желание закурить сигару.

Через восемь минут появился президент. Когда дверь открылась и закрылась, на миг стали слышны аплодисменты после второго акта. Президент был в черном смокинге с белым платочком, аккуратно сложенным в нагрудном кармане.

— Хотел бы сказать, что рад снова видеть вас, адмирал, но всякий раз, как мы с вами встречаемся, происходит кризис.

— Похоже на то, — ответил Сандекер.

Президент повернулся к Фосетту.

— Ну, что у нас плохого, Дэн?

— Капитан автопарома не выполнил указания береговой охраны и повел свой паром обычным маршрутом от Сиварда на материке до острова Кадьяк. Паром только что обнаружили на отмели у острова Мармот. Все пассажиры и экипаж мертвы.

— Боже! — воскликнул президент. — Сколько жертв?

— Триста двенадцать человек.

— Это конец, — сказал Сандекер. — Стоит журналистам учуять жареное, и разразится ад.

— Ничего нельзя сделать, — беспомощно сказал Фосетт. — Новость уже передают по радио.

Президент опустился в кресло. На телеэкранах он кажется высоким. И ведет себя как высокий человек, хотя на самом деле он всего на два дюйма выше Сандекера. Голова над лбом начала лысеть, волосы поседели, а на лице такое напряженное и серьезное выражение, какое редко видела публика. Президент чрезвычайно популярен — благодаря своей сердечности и заразительной улыбке, которая способна смягчить самую враждебную аудиторию. Успешные усилия по объединению США и Канады в одно государство создали ему репутацию, неуязвимую даже для самой оголтелой критики.

— Нельзя больше ждать ни минуты, — сказал он. — Нужно установить карантин во всем Аляскинском заливе и эвакуировать всех в пределах двадцати миль от берега.

— Должен возразить, — тихо сказал Сандекер.

— Хотелось бы знать почему.

— Насколько нам известно, заражение захватывает открытые воды. На материке пока никаких его следов. Эвакуация населения — чрезвычайно трудная массовая операция, которая займет много времени. Жители Аляски, особенно рыболовы, живущие в этом районе, люди упрямые. Сомневаюсь, чтобы они при каких бы то ни было обстоятельствах ушли добровольно, тем более по приказу федерального правительства.

— Упрямый народ.

— Да, но не глупый. Все ассоциации рыболовов согласились не выходить из портов, а на консервных фабриках начали захоронение последних уловов.

— Им понадобится экономическая помощь.

— Да, наверно.

— Что вы рекомендуете?

— Береговой охране не хватает людей и кораблей, чтобы патрулировать весь залив. Флоту придется оказать поддержку.

— Загвоздка, — задумчиво сказал президент. — Чем больше кораблей и людей мы туда направим, тем выше вероятность новых потерь.

— Не обязательно, — сказал Сандекер. — Экипаж катера береговой охраны, первым обнаружившего заражение, не пострадал, потому что рыболовецкое судно уже вышло из смертельно опасной зоны.

— А как же группа высадки и врач? Они ведь погибли.

— Яд успел распространиться на палубу, на поручни — почти на все, к чему они прикасались на судне. Что касается парома, то вся его центральная часть, где размещаются машины, открыта. У пассажиров и экипажа не было защиты. Современные корабли сконструированы так, что их можно герметически закрыть от радиации в случае ядерного нападения. Они могут патрулировать зараженную область почти без всякого риска.

Президент кивнул в знак согласия.

— Хорошо, я отдам приказ флоту, но я не отказался от плана эвакуации. Упрямы жители Аляски или нет, нужно думать о детях и женщинах.

— Другое мое предложение, мистер президент, или просьба, если хотите, — отложить операцию на сорок восемь часов. Это даст моим людям возможность найти источник.

Президент молчал и с возрастающим интересом смотрел на Сандекера.

— Кто этим займется?

— Координатор и руководитель операций чрезвычайной группы доктор Джули Мендоза, старший инженер-биохимик из Агентства по охране окружающей среды.

— Впервые слышу это имя.

— Она считается лучшим в стране специалистом по оценке и ликвидации последствий загрязнения воды, — немедленно ответил Сандекер. — Подводное обследование корабля, который, как мы считаем, стал источником заражения, возглавит мой начальник отдела специальных проектов Дирк Питт.

Глаза президента расширились.

— Мистера Питта я знаю. Несколько месяцев назад он оказался чрезвычайно полезен в канадском деле.

«Ты хочешь сказать, спас твою задницу», — подумал Сандекер, прежде чем продолжить:

— Мы призвали на помощь еще почти двести специалистов по заражениям. Привлекли всех экспертов из частных фирм, чтобы воспользоваться их опытом и техническими знаниями.

Президент взглянул на часы.

— Пора идти, — сказал он. — Без меня не начнут третий акт. Вы получаете свои сорок восемь часов, адмирал. Затем я объявлю эвакуацию и провозглашу весь район зоной бедствия.

Фосетт проводил президента к ложе, и сам сел сзади, но так, что они могли негромко разговаривать, изображая интерес к происходящему на сцене.

— Не хотите отменить плавание с Мораном и Ларимером?

Президент еле заметно покачал головой.

— Нет. Пакет моих предложений касательно помощи странам — сателлитам Советов важнее всего остального.

— Категорически советую отказаться. Это безнадежная борьба, которая заранее проиграна.

— Вы говорите мне об этом не меньше пяти раз в неделю. — Президент прикрыл лицо программой, чтобы никто не увидел, как он зевает. — Как соотношение голосов?

— Ваши противники сплотились. Нам нужно еще пятнадцать голосов, чтобы провести пакет в палате представителей, и пять, а то и шесть, — в сенате.

— Бывало и хуже.

— Да, — печально сказал Фосетт. — Но если в этот раз мы потерпим поражение, вашей администрации не видать второго срока.

Глава 5

На востоке посветлело, и низко над горизонтом появилась темная линия. Постепенно за окнами вертолета она превратилась в симметричный конус, а вскоре — в гору среди моря. За ней виднелась луна, на три четверти полная. Свет из нежно-желтовато-белого перешел в густо-синий, а потом в оранжевое сияние: взошло солнце, и стали видны заснеженные склоны.

Питт взглянул на Джордино. Тот спал — он умел уснуть или проснуться с такой же легкостью, как надевают и снимают старый свитер. Джордино спал с самого Анкориджа. Через пять минут после пересадки в вертолет он опять погрузился в сон.

Питт повернулся к Мендозе. Она сидела рядом с пилотом, и ее лицо было лицом маленькой девочки, которой предстоит увидеть парад. Она не отрывала взгляда от горы. Питту показалось, что в утреннем свете ее черты смягчились. Выражение больше не было деловитым, и в изгибе рта чувствовалась нежность.

— Вулкан Огастин, — сказала она, не подозревая, что Питт смотрит на нее, а не на картину за окном. — Назван так капитаном Куком в 1778 году. По виду не скажешь, но Огастин самый активный вулкан на Аляске: за последние сто лет было шесть его извержений.

Питт с сожалением отвернулся от нее и посмотрел вниз. На острове, казалось, не было никаких признаков человеческих поселений. Длинные потоки лавы спускались по склонам горы к самой воде. Над вершиной висело небольшое облачко.

— Очень живописно, — сказал он, зевая. — Много возможностей для горнолыжного курорта.

— Не советую ставить на это, — рассмеялась она. — Облако, которое вы видите над вершиной, — это пар. Огастин действует постоянно. Последнее извержение в 1987 году превзошло извержение горы Святой Елены в штате Вашингтон. Пепел и пемза долетели до самых Афин.

Питт не мог не спросить:

— А каков его статус сейчас?

— Последние данные говорят, что температура в кратере повышается, вероятно, перед очередным извержением.

— Вы, конечно, не можете сказать, когда оно произойдет.

— Конечно, — ответила она. — Вулканы непредсказуемы. Иногда сильное извержение начинается без всякого предупреждения, а иногда они долго настраиваются, а до кульминации так и не доходит. Они плюются, немного грохочут и снова засыпают. Ученые на острове, умершие от отравляющего газа, как раз пытались определить, произойдет ли извержение.

— Где мы сядем?

— Примерно в десяти милях от берега, на катер береговой охраны «Катоба».

— «Катоба», — повторил Питт, словно вспоминая.

— Да, вы его знаете?

— Несколько лет назад сажал вертолет на его посадочную площадку.

— Где?

— В Северной Атлантике, возле Исландии. — Теперь он смотрел за остров. Вздохнул и потер виски. — Мы с другом охотились за кораблем, вросшим в айсберг.

— И нашли?

Питт кивнул.

— Выгоревшую оболочку. Едва успели опередить русских. Потом мы разбились у берега Исландии. И мой друг погиб.

Она видела, что Питт мысленно снова переживает те события. Лицо его стало печальным. И она сменила тему.

— Нам придется расстаться… временно. Я хочу сказать, когда мы сядем.

Он вернулся из прошлого и посмотрел на нее.

— Вы нас покидаете?

— Вы с Элом останетесь на «Катобе» и будете искать источник распространения «нервного агента». Я отправлюсь на остров — наша группа устроила там временную базу.

— И часть моей работы — посылать вам в лабораторию образцы воды?

— Да. Измеряя степень зараженности, мы можем направить вас к источнику.

— Как по хлебным крошкам.

— Можно сказать и так.

— А что будет, когда мы найдем источник?

— Когда ваша группа извлечет контейнер с отравляющим веществом, армия избавится от него, погрузив в колодец на одном из островов возле полярного круга.

— Насколько глубок этот колодец?

— Четыре тысячи футов.

— И все пройдет гладенько и красиво?

В ее глазах снова появилась деловитость.

— До сих пор это был самый эффективный метод.

— Вы оптимистка.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Что вы хотите этим сказать?

— Подъем со дна. На него могут уйти месяцы.

— У нас нет даже недель! — почти яростно ответила она.

— Тут мне судить, — ответил Питт, словно читая лекцию. — Ныряльщики не могут рисковать, работая в воде, где одна капля, попавшая на кожу, может их убить. Единственный разумный способ — работать в скафандрах, а это очень медленно и скучно. Вдобавок нужны хорошо подготовленные работники и специально сооруженные платформы, с которых можно работать.

— Я уже объяснила, — нетерпеливо сказала она, — разрешение президента дает нам карт-бланш на использование любого нужного оборудования.

— Это проще всего, — продолжал Питт. — Несмотря на ваши исследования образцов воды, найти затонувшее судно все равно что отыскать монету на футбольном поле, да еще в темноте при свечке. А если нам повезет и мы наконец его найдем, может оказаться, что корпус разбит на части, а контейнер так проржавел, что его нельзя двигать. Нас везде подкарауливает закон Мерфи. Ни одна операция по подъему с глубины не проходит гладко и благополучно.

Мендоза покраснела.

— Я хотела бы напомнить…

— Не утруждайтесь, — оборвал Питт. — На меня ораторские приемы не действуют. Все это я уже слышал. Вы не заставите петь ради меня хор Нотр-Дама. И не тратьте силы, напоминая, что от нас зависят тысячи жизней. Я это знаю. Не надо тыкать меня в это каждые пять минут.

Она смотрела на него, раздраженная его высокомерным очарованием, чувствуя, что он каким-то образом испытывает ее.

— Вы когда-нибудь видели того, кто испытал на себе действие «агента С»?

— Нет.

— Зрелище не из приятных. Внутренние мембраны буквально разрываются, и жертвы купаются в собственной крови. Из всех отверстий кровь течет рекой. А потом трупы чернеют.

— Вы описываете очень красочно.

— Для вас это игра, — выпалила она, — но не для меня!

Он ничего не ответил. Только кивком указал на «Катобу», видную сквозь лобовое стекло.

— Садимся.

Пилот заметил, что корабль повернулся по ветру. Он опустил вертолет на корму, завис на несколько мгновений и мягко сел на площадку.

Не успели лопасти винта остановиться, как к вертолету приблизились двое в костюмах, похожих на скафандры астронавтов; они на ходу разворачивали круглую пластиковую трубу пять футов в диаметре, похожую на гигантскую плаценту. Трубу они закрепили вокруг дверцы вертолета и трижды постучали. Питт отодвинул засовы и открыл дверь внутрь. Люди снаружи протянули ему капюшон с очками и перчатки.

— Надевайте, — приказал приглушенный голос.

Питт толчком разбудил Джордино и передал ему капюшон и перчатки.

— Это что за черт? — спросил Джордино, выбираясь из паутины сна.

— Приветственный подарок от санитарного отдела.

В пластиковом туннеле появились еще двое и взяли их оборудование. Не вполне проснувшийся Джордино выбрался из вертолета.

Питт задержался и посмотрел Мендозе в глаза.

— Что я получу в награду, если найду ваш яд за сорок восемь часов?

— А что вы хотите получить?

— Вы действительно так суровы, как кажетесь?

— Гораздо суровее, мистер Питт.

— Ну, тогда вам решать.

Он одарил ее улыбкой соблазнителя и исчез.

Глава 6

Машины президентского кортежа стояли в ряд у Южного портика Белого дома. Как только появился наряд секретной службы, Оскар Лукас произнес в крошечный микрофон, провода которого оборачивались вокруг его запястья и уходили в рукав пиджака:

— Скажите Боссу: мы готовы.

Три минуты спустя президент в сопровождении Фосетта решительно спустился по ступенькам и сел в свой лимузин. Лукас присоединился к ним, и машины выехали через юго-западные ворота.

Президент, развалясь на заднем кожаном сиденье, лениво смотрел на мелькающие мимо здания. Фосетт сидел с открытым «дипломатом» на коленях и делал заметки в блокноте. Спустя несколько минут он вздохнул, закрыл «дипломат» и поставил его на пол.

— Здесь доводы обеих сторон, статистика, предложения ЦРУ и самые последние отчеты вашего экономического совета о размерах долга коммунистического блока. Все, что необходимо, чтобы убедить Ларимера и Морана.

— Американская публика не слишком высоко оценивает мой план? — тихо спросил президент.

— Откровенно говоря, нет, сэр, — ответил Фосетт. — Общее мнение: пусть красные сами варятся в своих проблемах. Большинство американцев радует тот факт, что Советы и их сателлиты ждут голод и финансовая катастрофа. Они считают это доказательством того, что марксизм — жалкий балаган.

— Он перестанет быть балаганом, если коммунистические лидеры, прижатые к стенке, нанесут удар и пройдут по всей Европе.

— Оппозиция в конгрессе считает, что этот риск уравновешивает угроза голода, который подорвет способность русских использовать военную машину. А многие считают, что упадок нравственности приведет к возникновению активного сопротивления господству партии.

Президент покачал головой.

— Кремль фанатично предан милитаризму. Там никогда не ослабят подготовку к войне, несмотря на все экономические проблемы. А народ не поднимется, чтобы массово выразить протест. Слишком туг ошейник партии.

— Итог таков, — сказал Фосетт. — Лаример и Моран одинаково против того, чтобы облегчить бремя Кремля.

Лицо президента исказила гримаса отвращения.

— Лаример — пьяница, а Моран замарал свое имя как коррупционер.

— Тем не менее вам придется убедить их в верности вашего подхода.

— Я не могу не учитывать их возражения, — согласился президент. — Но убежден, что, если США спасут народы восточного блока от почти полного уничтожения, эти народы отвернутся от Советов и примкнут к Западу.

— Многие назовут это пустыми мечтами, мистер президент.

— Французы и немцы со мной согласны.

— Конечно, почему нет? Они служат двум господам: полагаются на наши силы в НАТО и одновременно усиливают экономические связи с Востоком.

— Вы забываете, что многие простые американские избиратели поддерживают мой план, — сказал президент, упрямо выпятив подбородок. — Даже они понимают, что этот план поможет устранить угрозу атомной катастрофы и навсегда уничтожить железный занавес.

Фосетт знал, что бесполезно разубеждать президента, когда тот охвачен душевным подъемом и страстно верит в свою правоту. Конечно, убеждать своих врагов добрым словом и делом — прекрасное свойство, подлинно цивилизованный способ воздействовать на сознание здравомыслящих людей, но Фосетт оставался пессимистом. Он погрузился в раздумья и молчал, пока лимузин не свернул с улицы М в вашингтонский порт и не остановился у одного из длинных причалов.

К вышедшему из машины Лукасу подошел загорелый человек с лицом американского индейца.

— Добрый вечер, Джордж.

— Здравствуйте, Оскар. Как насчет партии в гольф?

— Я не в форме, — ответил Лукас. — Не играл почти две недели.

Говоря, Лукас всматривался в пронзительные черные глаза Джорджа Черная Сова, старшего агента, отвечавшего за безопасность при передвижениях президента. Черная Сова ростом с Лукаса, но моложе на пять лет и тяжелее на десять фунтов. Челюсти его постоянно работают; Черная Сова наполовину сиу, и ему постоянно напоминали о роли его предков у Литтл-Бигхорна.[4]

— Безопасно подняться на борт? — спросил Лукас.

— Яхту обыскали на предмет взрывчатки и подслушивающих устройств. Десять минут назад водолазы закончили проверять корпус, и катер сопровождения готов следовать.

Лукас кивнул.

— Когда доберетесь до Маунт-Вернона, вас будет ждать стодесятифутовый катер береговой охраны.

— Тогда, думаю, мы готовы принять Босса.

Лукас еще с минуту осматривал окружающую местность. Не заметив ничего подозрительного, он открыл для президента дверцу. Агенты окружили президента защитным ромбом.

Черная Сова шел непосредственно перед президентом. Лукас — левша — шел слева и чуть сзади, чтобы свободно выхватывать пистолет. Фосетт шагал в нескольких ярдах позади, чтобы не мешать группе в целом.

У трапа Черная Сова и Лукас встали по сторонам, пропуская остальных.

— Ладно, Джордж, теперь он ваш.

— Везет вам, — с улыбкой ответил Черная Сова. — Свободный уик-энд.

— Впервые в этом месяце.

— Поедете отсюда домой?

— Еще нет. Нужно заглянуть в кабинет, разобрать бумаги. Во время последней поездки в Лос-Анджелес было несколько проколов. Хочу пересмотреть планы.

Они одновременно повернулись навстречу подъезжавшему к причалу правительственному лимузину. Из машины вышел сенатор Маркус Лаример; в сопровождении помощника, который нес сумку с вещами на ночь, он направился к президентской яхте.

Лаример был в коричневом костюме-тройке; он всегда ходил в коричневом костюме-тройке. Кто-то из его коллег-законодателей предположил, что сенатор в нем и родился. Волосы у него рыжеватые, уложены с помощью бриолина. Крупный мужчина с грубыми чертами, похожий на рабочего, выдающего себя за знаменитость.

Черной Сове он кивнул, а Лукаса одарил типичным приветствием политика:

— Рад видеть вас, Оскар.

— Отлично выглядите, сенатор.

— Всего лишь бутылка скотча, — с гулким смехом ответил Лаример. Потом поднялся по трапу и исчез в главном салоне.

— Веселитесь, — саркастически сказал Лукас Черной Сове. — Не завидую вам в этой поездке.

Через несколько минут, выезжая из порта на улицу М, Лукас встретился с «Шевроле-компактом», который вез в противоположном направлении конгрессмена Алана Морана. Лукас не любил спикера палаты представителей. Не такой яркий, как его предшественник, Моран хотел выглядеть героем Горацио Алджера,[5] но преуспел не благодаря уму или прозорливости, а потому что умело заводил друзей и оказывал больше услуг, чем сам просил. Обвиненный в незаконном распределении лицензий на нефтяные месторождения, он сумел избежать скандала, призвав на помощь друзей-политиков.

Проезжая, конгрессмен не смотрел ни вправо, ни влево. Думает, как потрепать инициативы президента, решил Лукас.

Не прошло и часа — экипаж президентской яхты уже готовился отчалить, — как появился вице-президент Марголин с сумкой через плечо. Он помедлил, потом увидел президента — тот в одиночестве сидел на корме, глядя на закат над городом. Появился стюард и взял у Марголина сумку.

Президент поднял голову и посмотрел так, словно не узнал его.

— Винс?

— Простите за опоздание, — извинился Марголин. — Один из моих помощников забыл передать ваше приглашение. Я обнаружил его только час назад.

— Я не был уверен, что вы сможете участвовать, — сказал президент.

— Время выбрано отлично. Бет в гостях у нашего сына в Стэнфорде и не вернется до вторника, а в моем расписании нет ничего такого, что нельзя было бы отложить.

Президент встал, заставив себя дружелюбно улыбнуться.

— На борту сенатор Лаример и конгрессмен Моран. Они в кают-компании. — Он мягким наклоном головы показал ему в сторону. — Почему бы вам не поздороваться ними и не выпить?

— Выпить я не прочь.

У выхода Марголин столкнулся с Фосеттом, и они обменялись несколькими словами.

Лицо президента исказилось от гнева. Хотя они с Марголиным были разительно непохожи — вице-президент высок, пропорционально сложен, ни капли жира, красив, с ярко-голубыми глазами и спокойным, привлекательным нравом, — еще заметнее различались их политические взгляды.

Президент добивался большой популярности вдохновенными речами. Идеалист и мечтатель, он был занят творческими программами, которые сулили пользу всему человечеству лет через десять, а то и пятьдесят. И, конечно, в большинстве случаев эти программы не соответствовали эгоистическим насущным потребностям внутренней политики.

Марголин, с другой стороны, не стремился приобрести популярность у публики и средств массовой информации, направляя свою энергию на более земные внутренние проблемы.

Относительно президентского плана помощи странам коммунистического блока Марголин полагал, что эти деньги лучше потратить в своей стране.

Вице-президент был прирожденным политиком. Конституция у него в крови. Он прошел трудный путь от законодательного собрания штата в губернаторы, а позже — сенаторы. Получив кабинет в Рассел-билдинг, он окружил себя опытными советниками, которые обладали умением идти на политические компромиссы и разрабатывать новаторские политические концепции. И хоть законопроекты вносил президент, именно Марголин следил за их прохождением через многочисленные комитеты и комиссии; он часто демонстрировал, что штат Белого дома состоит из неуклюжих дилетантов. Это совсем не нравилось президенту и вызывало постоянные стычки.

Марголин сам мог бы претендовать на пост президента, но его не поддерживала партия. Здесь его честность и образ не мечтателя, а созидателя работали против него. Он слишком часто отказывался поддерживать предлагаемые действия, если считал, что есть лучший вариант; он был инакомыслящим и слушал только голос своей совести.

Президент, охваченный досадой и ревностью, смотрел, как Марголин исчезает в главном салоне.

— Что здесь делает Винс? — нервно спросил Фосетт.

— Будь я проклят, если знаю, — буркнул президент. — Он сказал, его пригласили.

Фосетт удивился до крайности.

— Должно быть, кто-то из сотрудников перепутал.

— Уже поздно. Я не могу сказать ему «ты не нужен, уходи».

Фосетт по-прежнему недоумевал.

— Все равно не понимаю.

— Я тоже, но придется смириться.

— Он может все испортить.

— Вряд ли. Что бы мы ни думали о Винсе, он никогда не делал заявлений, осуждающих мои действия. Далеко не о каждом из высших чиновников президент может сказать то же самое.

Фосетту пришлось смириться.

— На борту не хватает кают. Я отдам ему свою и останусь на берегу.

— Спасибо, Дэн.

— Могу остаться до вечера на яхте и заночевать в ближайшем мотеле.

— Возможно, в данных обстоятельствах, — медленно сказал президент, — пожалуй, даже лучше, если вы останетесь. Теперь, когда появился Винс, я не хочу, чтобы наши гости подумали, что мы на них слишком нажимаем.

— Документы, поддерживающие вашу позицию, я оставлю в вашей каюте, господин президент.

— Спасибо, я просмотрю их перед ужином. — Президент помолчал. — Кстати, какие новости о ситуации на Аляске?

— Только то, что идут поиски отравляющего вещества.

Во взгляде президента была тревога. Он кивнул и поднял руку:

— До завтра.

Позже Фосетт стоял на причале среди раздосадованных агентов секретной службы из охраны вице-президента. Он смотрел, как яхта проходит по реке Анакостия к повороту в Потомак, и в животе у него затягивался тугой узел.

Письменного приглашения вице-президенту не посылали!

Чушь какая-то.

Лукас надевал пальто, собираясь выйти из кабинета, когда зазвонил телефон связи с командным пунктом.

— Лукас.

— Говорит «Любовная яхта», — ответил Джордж Черная Сова, сообщая кодовое название происходящей операции.

Звонок был неожиданный, и, как отец, у которого дочь ушла на свидание, Лукас немедленно почуял недоброе.

— Говорите, — напряженно сказал он.

— У нас ситуация. Не чрезвычайная, повторяю, не чрезвычайная. Но происходит нечто такое, чего не было в плане.

Лукас с облегчением вздохнул.

— Слушаю.

— Шекспир на яхте, — сказал Черная Сова, пользуясь кодовым обозначением вице-президента.

— Где он? — ахнул Лукас.

— Марголин возник ниоткуда и поднялся на борт, когда мы отходили. Дэн Фосетт отдал ему свою каюту и сошел на берег. Когда я спросил президента об этой перемене состава пассажиров в последнюю минуту, он сказал, что все в порядке. Но я чую неладное.

— Где Райманн?

— Со мной на яхте.

— Дайте.

Последовала пауза, и трубку взял Хэнк Райманн, начальник охраны вице-президента.

— Оскар, у нас непредусмотренное планом изменение.

— Понял. Как вы его упустили?

— Он выбежал из кабинета и сказал, что должен срочно встретиться с президентом на яхте. И не сказал мне, что поездка на ночь.

— Утаил от вас?

— Шекспир держал рот на замке. Я должен был догадаться при виде его сумки. Извините, Оскар.

Лукаса охватило раздражение. Боже, подумал он, правители мира становятся детьми, когда речь заходит об их собственной безопасности.

— Бывает, — резко сказал Лукас. — Постараемся справиться и с этим. Где ваша охрана?

— Стоит на причале, — ответил Райманн.

— Отправьте ее в Маунт-Вернон и дайте подкрепление людям Черной Совы. Я хочу, чтобы мышь не проскочила.

— Сделаем.

— При малейшем намеке на неприятности звоните мне. Я проведу ночь в пункте связи.

— Что-то настораживает?

— Ничего определенного, — ответил Лукас. Голос его звучал глухо, словно издалека. — Но меня очень пугает, что президент и те трое, которые должны заменить его в случае чрезвычайного положения, собрались в одном месте и в одно время.

Глава 7

— Мы повернули против течения. — Голос Питта звучал спокойно, почти небрежно. Питт смотрел на цветной экран гидросонара Клайна с изображением морского дна. — Увеличить скорость на два узла.

В выгоревших джинсах, вязаном ирландском свитере и коричневых теннисных туфлях, с волосами, упрятанными под бейсболку с надписью «НПМА», Питт казался хладнокровным и уверенным в себе; он как будто бы скучал и окружающее нисколько его не волновало.

Рулевое колесо медленно повернулось под рукой рулевого; «Катоба» лениво раздвигала трехфутовые волны, двигаясь по морю туда-сюда, как газонокосилка. Сенсоры сонара, привязанные к корме, как жестянки к хвосту собаки, просвечивали глубины, отправляя сигнал на видеодисплей, который превращал его в подробную картину дна.

Поиски источника распространения отравляющего агента они начали с южного конца залива Кука и обнаружили, что по мере продвижения на запад к заливу Камишак следов вещества становится больше. Каждые полчаса брали пробы воды и на вертолете отправляли в химическую лабораторию на остров Огастин. Эймос Довер философски сравнил этот проект с детской игрой: нужно найти конфету, а невидимый голос подсказывает «тепло» или «холодно».

К вечеру нервное напряжение на борту «Катобы», усиливавшееся в течение дня, стало почти непереносимым. Экипажу запретили выходить на палубу за глотком свежего воздуха. Только химики Агентства по охране среды выходили из надстройки, но в защитных герметических костюмах.

— Есть что-нибудь? — спросил Довер, глядя через плечо Питта на экран с высоким разрешением.

— Ничего сделанного человеком, — ответил Питт. — Дно неровное, рваное, в основном лава.

— Хорошая четкая картинка.

Питт кивнул.

— Да, на дне видны все подробности.

— А что это за темная полоса?

— Косяк рыб. А может, тюлени.

Довер повернулся и через окно мостика посмотрел на вулканическую вершину на острове Огастин, теперь всего в нескольких милях.

— Пора бы найти. Мы совсем рядом с берегом.

— Лаборатория вызывает корабль.

В громкоговорителе послышался женский голос — голос Мендозы.

Довер взял микрофон.

— Говорите, лаборатория.

— Поверните на ноль-семь-ноль градусов. В этом направлении концентрация увеличивается.

Довер оценивающе взглянул на остров.

— Если еще двадцать минут не уйдем с этого курса, к ужину окажемся у вашего порога.

— Пройдите сколько сможете и продолжайте брать образцы, — ответила Мендоза. — Мои данные свидетельствуют, что вы практически над ним.

Довер молча повесил микрофон и спросил:

— Глубина?

Вахтенный офицер постучал по шкале на приборной панели.

— Сто сорок футов и уменьшается.

— Далеко видит эта штука? — спросил Довер у Питта.

— Мы видим морское дно на шестьсот метров по обе стороны от корабля.

— Значит, мы прочесываем полосу в две трети мили шириной.

— Примерно так, — согласился Питт.

— Уже пора бы обнаружить корабль, — раздраженно сказал Довер. — Пропустили, что ли…

— Спокойствие! — сказал Питт. Он замолчал, перегнулся через компьютер и сфокусировал изображение. —

В мире нет ничего более неуловимого, чем корабль, который еще не готов к обнаружению. Вычислить убийцу в романе Агаты Кристи — детская задача по сравнению с поисками затонувшего корабля на сотнях квадратных миль воды. Иногда везет быстро. Но чаще нет.

— Очень поэтично, — сухо сказал Довер.

Питт долго задумчиво смотрел в пространство над верхней переборкой.

— Какова видимость под поверхностью?

— В пятидесяти ярдах от берега вода кристально прозрачная. Во время прилива видно на сто футов и дальше.

— Я хотел бы воспользоваться вашим вертолетом и сделать снимки с воздуха.

— Зачем? — коротко спросил Довер. — Semper paratus — «всегда готов». Девиз береговой охраны не шутка. — Он показал на дверь. — У нас там карты трех тысяч миль побережья Аляски в цвете и мельчайших подробностях благодаря съемкам со спутника.

Питт кивком попросил Джордино занять его место перед экраном, встал и вслед за капитаном «Катобы» прошел в небольшое помещение, где в особом шкафу хранились карты.

Довер справился с ярлычками, открыл нужный ящик и порылся в нем. Наконец извлек карту, обозначенную «Спутниковая съемка 2430А. Южный берег острова Огастин».

— Вы имели в виду это?

Питт наклонился, глядя на вид моря южнее острова с высоты птичьего полета.

— Замечательно. Есть увеличительное стекло?

— На полке под столом.

Питт нашел толстую квадратную линзу и через нее стал рассматривать крошечные тени на фотографии. Довер вышел и вскоре вернулся с двумя чашками кофе.

— Морское дно здесь — настоящий геологический кошмар. Шансы найти там что-нибудь нулевые. Затонувший корабль может пролежать здесь вечность.

— Я смотрю не на дно.

Довер расслышал слова Питта, но не понял их.

В его взгляде отразилось легкое любопытство, но, прежде чем он успел задать вопрос, громкоговоритель над дверью захрипел:

— Капитан, впереди буруны. — Голос вахтенного офицера звучал напряженно. — Глубомер показывает тридцать футов, и дно быстро поднимается.

— Стоп машина! — приказал Довер. И после паузы добавил: — Нет, задний ход до полной остановки.

— Прикажите поднять систему сонаров, пока она не задела дно, — сказал Питт. — И предлагаю бросить якорь.

Довер бросил на Питта странный взгляд, но отдал приказ. Палуба под их ногами задрожала: это машины дали задний ход.

Через несколько секунд вибрация прекратилась.

— Скорость ноль, — известил вахтенный офицер с мостика.

— Отдать якорь.

Отдав приказ, Довер сел, сжал в руках чашку кофе и вопросительно посмотрел на Питта.

— Ну, так что вы увидели?

— Корабль, который мы ищем, — ответил Питт. Говорил он медленно и внятно. — Других возможностей нет. Вы ошиблись в одном, Довер, но оказались правы в другом. Мать-природа редко создает скальные формирования, которые тянутся по прямой на несколько сотен футов. Следовательно, очертания корабля можно заметить на естественном фоне. Но вы были правы в том, что шансы найти корабль на морском дне у нас нулевые.

— К делу, — нетерпеливо сказал Довер.

— Наша цель на берегу.

— То есть на отмели?

— Нет, на берегу. На суше.

— Вы серьезно?

Питт не обратил внимания на вопрос и передал Доверу увеличительное стекло.

— Посмотрите сами.

Он взял карандаш и обвел кружком место над линией прилива возле утесов.

Довер наклонился и посмотрел в линзу.

— Боже, это корма!

— Можно рассмотреть верхнюю часть руля.

— Да, да, и еще часть палубы. — Взволнованный открытием Довер забыл о раздражении. — Невероятно. Нос углубился в утесы, словно засыпанный лавиной. Судя по корме и рулю, я бы сказал, что это корабль серии «Либерти». — В его глазах светился глубокий интерес. — Не может ли это быть «Пайлоттаун»?

— Что-то смутно знакомое.

— Одна из величайших загадок северных морей. «Пайлоттаун» ходил между Токио и Западным побережьем, пока десять лет назад не появилось сообщение, что он погиб в бурю со всем экипажем. Были организованы поиски, но не найдено ни следа судна.

Примерно два года спустя на «Пайлоттаун», застрявший во льду примерно в девяноста милях выше Нома, наткнулся эскимос. Он поднялся на борт, но не нашел ни следа экипажа. Месяц спустя, когда он вернулся со всем племенем, чтобы снять все полезное, судно снова исчезло. Прошло почти два года, и появилось сообщение, что оно дрейфует южнее Берингова пролива. Корабль береговой охраны «Пайлоттауна» не нашел. Снова его увидели через восемь месяцев. С рыболовного траулера на него поднялась группа. Они нашли судно в сносном состоянии. После чего оно исчезло в последний раз.

— Кажется, я что-то читал об этом. — Питт помолчал. — А, да, «волшебный корабль».

— Да, так его назвали газеты, — подтвердил Довер. — Они писали, что «иногда корабль можно увидеть, иногда нет».

— Ну, у газетчиков наступят горячие денечки, когда станет известно, что корабль все эти годы плавал с грузом нейротоксического «агента С».

— Невозможно предсказать, какой ужас начнется, если лед раздавит корпус или его выбросит на берег и нейротоксин разольется, — добавил Довер.

— Надо будет осмотреть грузовые трюмы, — сказал Питт. — Свяжитесь с Мендозой, укажите координаты судна и попросите прислать по воздуху химиков. Мы подойдем с моря.

Довер кивнул.

— Я прикажу спустить катер.

— Прихватите сварочное оборудование: вдруг придется резать борт.

Довер нагнулся к карте и посмотрел в центр очерченного кружка.

— Никогда не думал, что буду стоять на борту «волшебного корабля».

— Вы правы, — согласился Питт, глядя в чашку с кофе. — «Пайлоттаун» готов появиться в последний раз.

Глава 8

Море было спокойно, но когда катеру с «Катобы» оставалось четверть мили до грозного, негостеприимного берега, поверхность воды взрыхлил ветер в двадцать узлов. Пена, отравленная нейротоксином, яростно ударяла по окнам катера, словно песок. Но впереди, где лежало заброшенное судно, вода казалась относительно спокойной, словно ее защищали рваные скалы сто ярдов высотой, торчащие на берегу, как трубы давно сгоревших домов.

Высоко над бурными водами вулкан Огастин, одна из самых красивых гор на побережье Тихого океана, с классическими контурами горы Фудзияма в Японии, казался спокойным и невозмутимым, как послеполуденное солнце.

Мощный катер на мгновение застыл на вершине волны, прежде чем перевалиться через ее гребень. Питт уперся ногами в палубу, руками крепко держась за поручень; он разглядывал берег.

Корпус судна был накренен на двадцать градусов, корма покрыта коричневой ржавчиной. Руль повернут направо, из черного песка торчат две обросшие ракушками лопасти винта. Название судна и порт приписки прочесть невозможно.

Питт, Джордино, Довер, два специалиста из агентства и один из младших офицеров «Катобы» одеты в белые герметические костюмы, которые должны защитить их от смертоносной пены. Общаются они с помощью крошечных встроенных в шлемы передатчиков.

К поясу прикреплены сложные фильтры, которые очищают воздух, делая его пригодным для дыхания. Вокруг море покрыто дохлой рыбой всех пород. В прибое безжизненно покачиваются два кита, рядом гниют дельфины, морские львы и пятнистые тюлени.

Тут же плавают тысячи мертвых птиц. Ничто живое здесь не уцелело.

Довер искусно вел катер между опасными скалами — остатками древней береговой линии. Он замедлил ход, выжидая кратковременного затишья и тщательно вглядываясь в глубину. Потом, когда волна прибоя ударила в берег и откатилась, тормозя следующую волну, нацелил нос катера на небольшую песчаную полоску у самого разбитого корпуса и увеличил скорость. Как лошадь в начале очередного заезда «Гранд нэшнл»,[6] катер вздыбился на волне, рванулся и мчался вперед, окруженный пеной, пока его киль не коснулся песка.

— Отлично! — похвалил Питт Довера.

— Все дело в расчете времени, — ответил Довер, улыбаясь под маской. — Конечно, помогает, если причаливаешь не в высоком приливе.

Они наклонили головы и посмотрели на возвышавшийся над ними корпус. Теперь можно было прочесть выцветшее название на корме. Судно называлось «Пайлоттаун».

— Мне почти жаль, — благоговейно сказал Довер, — что приходится уничтожать загадку.

— Чем скорей, тем лучше, — мрачно ответил Питт; он думал о множестве смертей внутри.

Через пять минут разгрузили оборудование, надежно привязали катер под рулем «Пайлоттауна», и люди начали подниматься по крутому склону к правому борту корабля. Первым пошел Питт, за ним Джордино и остальные; замыкал цепочку Довер.

Склон был не из прочного камня, а из смеси пепла с грязью с основательной примесью булыжников. Трудно было найти опору, и на каждые три шага вверх приходились два, когда скользили назад. От пепла поднималась пыль и липла к костюмам, делая их темно-серыми. Скоро люди уже обливались потом, в микрофонах шлемов все слышнее становилось тяжелое дыхание.

Питт остановился на карнизе всего четыре фута шириной и в длину едва способном вместить всех шестерых. Джордино устало сел и поправил петли баллона с ацетиленом на спине. Обретя способность к связной речи, он сказал:

— Как эта старая ржавая лоханка сюда попала?

— Вероятно, дрейфуя, заплыла в то, что до 1987 года было мелким заливом, — ответил Питт. — По словам Мендозы, в том году произошло извержение. Раскаленные газы расплавили весь лед, вытопив миллионы галлонов воды. По склону хлынул поток грязи с облаком пепла, он докатился до моря и похоронил корабль.

— Странно, что никто до сих пор не заметил корму.

— Не так уж странно, — ответил Питт. — Корма выступает так незначительно, что ее невозможно заметить с воздуха, а в миле от берега она сливается с рваной береговой линией и становится почти невидимой. Мы ее увидели только благодаря эрозии из-за недавних бурь.

Довер встал, балансируя на крутом склоне. Он размотал нейлоновый трос, обернутый вокруг талии; на конце троса оказался абордажный крюк.

Довер взглянул на Питта.

— Если поддержите меня за ноги, я, пожалуй, смогу перебросить крюк через поручень.

Питт ухватил капитана за левую ногу, Джордино поддержал за правую. Дюжий моряк из береговой охраны перегнулся через карниз, взмахнул крюком и отпустил его.

Крюк перелетел через кормовой поручень и застрял.

Дальнейший подъем занял считанные минуты. Подтягивая друг друга, рука за руку, все вскоре поднялись на палубу.

Под ногами лежали толстые слои ржавчины, смешанной с пеплом. На «Пайлоттауне» можно было увидеть только грязное отвратительное месиво.

— Ни следа Мендозы, — сказал Довер.

— Ближайшая ровная площадка, куда может сесть вертолет, в тысяче ярдов отсюда, — ответил Питт. — Ей с ее командой придется прогуляться.

Джордино прошел вдоль поручня к проржавевшему грюйс-штоку и посмотрел на воду внизу.

— Яд проникает из корпуса, наверно, в прилив.

— Скорее всего, он в заднем трюме, — сказал Довер.

— Люки, ведущие в трюмы, погребены под тоннами лавы, — с отвращением заметил Джордино. — Чтобы пробиться сквозь нее, нам понадобится армия бульдозеров.

— Вы знакомы с судами типа «Либерти»? — спросил Питт у Довера.

— Наверное знаком. Я много лет обследовал их в поисках незаконных грузов. — Довер наклонился и принялся чертить на ржавчине схему судна. — В кормовой надстройке должен находиться люк, через него спускаются в коридор, ведущий к стержню винта. На дне этого помещения есть небольшое углубление. Оттуда можно прорезать вход в трюм.

Когда Довер договорил, все молчали. Им следовало бы испытывать подъем оттого, что нашли источник распространения нейротоксина, но, напротив, реакцией стали опасения и тревога. Питт решил, что так выражается спад напряжения по окончании поиска. И еще страх перед тем, что можно найти за стальными надстройками «Пайлоттауна».

— Может… может, лучше подождать людей из лаборатории? — предложил один из химиков.

— Они нас догонят, — доброжелательно, но холодно сказал Питт.

Джордино молча достал из рюкзака на спине Питта гвоздодер и занялся дверью кормовой надстройки. К его удивлению, дверь скрипнула и подалась. Он нажал сильнее, протестующие петли сдались, и дверь распахнулась. Внутри было пусто, никаких установок, оборудования, нет даже мусора.

— Похоже, здесь уже побывали, — заметил Питт.

— А может, помещение никогда не использовалось, — предположил Довер.

— А где проход?

— Сюда.

Довер провел их через соседнее помещение, тоже пустое. И остановился у круглого люка в центре палубы.

Джордино прошел вперед, открыл люк и отступил. Довер направил луч фонаря в зияющий туннель, луч прорезал темноту.

— Неудачно, — удрученно сказал он. — Туннель забит обломками.

— А что на следующей палубе внизу?

— Машинное отделение.

Довер замолчал, соображая. Потом сказал:

— За машинным отделением есть еще одно помещение. Наследие военных лет. Может быть, только может быть, из него есть проход в трюм.

Они двинулись в сторону кормы и вернулись в первое помещение. Казалось странным ходить по коридорам призрачного корабля, гадая, что произошло с экипажем. Найдя люк, они спустились по лестнице в машинное отделение, обогнули старые, но все еще в смазке механизмы и направились к носовой надстройке.

Довер фонариком осветил стальные плиты переборки. Вдруг луч остановился.

— О черт! — выдохнул Довер. — Люк на месте, но он заварен.

— Вы уверены, что место правильное? — спросил Питт.

— Абсолютно, — ответил Довер. Кулаком в перчатке он ударил по переборке. — На той стороне — люк номер пять, самое вероятное место, куда могли поместить яд.

— А что другие трюмы? — спросил человек из агентства.

— Они слишком далеко от кормы, чтобы яд мог просочиться в море.

— Ладно, давайте приступим, — нетерпеливо сказал Питт.

Они быстро собрали сварочный аппарат и присоединили его к баллону с кислородно-ацетиленовой смесью. Зашипело пламя, и Джордино отрегулировал подачу газа. Синее пламя коснулось переборки, и та сначала покраснела, потом стала ярко-оранжевой.

Появилась узкая щель, она удлинялась, металл трещал и плавился в высокотемпературном пламени.

Когда Джордино начал прорезать отверстие, достаточное для того, чтобы пролез человек, появились Мендоза и работники лаборатории; они принесли почти пятьсот фунтов инструментов для химического анализа.

— Вы его нашли, — сказала Мендоза.

— Уверенности еще нет, — предупредил Питт.

— Но наши тесты показывают, что вода здесь насыщена нейротоксином С, — возразила она.

— Разочароваться легко, — ответил Питт. — Я никогда не считаю цыплят, пока в банке не примут чек.

Разговор прервался: Джордино отступил и погасил факел. Он передал горелку Доверу, а сам взялся за свой верный гвоздодер.

— Отойдите, — приказал он. — Это штука накалена докрасна и очень тяжелая.

Он всунул гвоздодер в неровную раскаленную щель и надавил. Стальная плита неохотно отошла от переборки и с тяжелым грохотом, брызгая расплавленным металлом, упала на палубу.

В полной тишине Питт взял фонарик и осторожно заглянул в отверстие, держась подальше от горячих краев. По дуге в 180 градусов он обвел лучом трюм.

Минула целая вечность, прежде чем он выпрямился и посмотрел на окружавшие его фигуры без лиц.

— Ну? — с тревогой спросила Мендоза.

Питт ответил одним словом:

— Эврика!

Глава 9

В четырех тысячах миль и в пяти часовых поясах оттуда советский представитель во Всемирной организации здравоохранения допоздна засиделся за письменным столом. Ничего необычного в его кабинете в здании Секретариата ООН не было: мебель дешевая, обстановка спартанская. Вместо привычных портретов советских вождей, живых и мертвых, стену украшала лишь маленькая фотография сельского дома.

Загорелся огонек, негромко загудел телефон частной линии. Человек за столом долго смотрел на трубку, прежде чем взять ее.

— Луговой слушает.

— Кто?

— Алексей Луговой.

— А Вилли там? — спросил голос с сильным нью-йоркским акцентом, который всегда резал Луговому уши.

— Здесь нет никакого Вилли, — резко ответил Луговой. — Ошиблись номером.

И сразу повесил трубку.

Лицо Лугового оставалось бесстрастным, но он немного побледнел. Сжал и разжал кулаки, глубоко вдохнул, не отрывая взгляда от телефона. Он ждал.

Снова мигнул огонек и прозвенел звонок.

— Луговой.

— Вы уверены, что Вилли нет?

— Вилли здесь нет, — ответил он, подражая акценту звонившего.

И снова бросил трубку.

Секунд тридцать Луговой сидел неподвижно, стиснув руки на столе, опустив голову, глядя в пространство.

Потом нервно погладил обширную лысину и поправил на переносице очки в роговой оправе. По-прежнему в задумчивости, встал, тщательно погасил везде свет и вышел из кабинета.

На лифте спустился в вестибюль и миновал витраж Марка Шагала, символизирующий борьбу за мир. Как всегда, не обратив на витраж ни малейшего внимания.

На стоянке перед зданием такси не было, поэтому он остановил машину на Пятой авеню. Назвал шоферу адрес и сел на заднее сиденье, взвинченный, не в силах успокоиться.

Луговой не опасался предстоящего. Он уважаемый психолог, его работы по душевному здоровью особенно ценят в развивающихся странах. Его статьи о мыслительных процессах и о контроле над мыслями не имеют никакого отношения к шпионажу и не связаны напрямую с нелегальными агентами КГБ. Один из друзей в посольстве в Вашингтоне по секрету сообщил ему, что ФБР считает его недостаточно серьезным объектом и ведет наблюдение за ним лишь изредка, почти спустя рукава.

Луговой приехал в Соединенные Штаты не для того, чтобы красть секреты. Его задача далеко выходила за рамки возможных предположений американской контрразведки. Телефонный звонок означал, что план, разработанный еще семь лет назад, начал осуществляться.

Такси остановилось на перекрестке улиц Западной и Либерти, перед зданием отеля «Виста интернешнл». Луговой расплатился и через роскошный вестибюль отеля прошел на площадку на соседней улице. Здесь он остановился, глядя на грандиозные башни Всемирного торгового центра.

Луговой часто думал, что он делает здесь, в этом краю стеклянных зданий, бесчисленных автомобилей, вечно куда-то спешащих людей, ресторанов и магазинов в каждом квартале. Это был не его мир.

Он прошел к южной башне, показал охраннику удостоверение и на лифте поднялся на сотый этаж. Дверь лифта раскрылась, и он вышел в вестибюль «Морских перевозок Бугенвиль инкорпорейтид»; эта фирма занимала весь этаж. Его ноги погрузились в толстый белый ковер. Стены обшиты панелями розового дерева, ручной работы, помещение пышно украшено восточными древностями. В витринах по углам стоят изящные керамические лошади, с потолка свисают редкие японские ткани.

Привлекательная женщина с большими черными глазами, изящным восточным овалом лица и янтарной кожей улыбнулась ему.

— Чем могу быть полезна, сэр?

— Моя фамилия Луговой.

— Да, мистер Луговой, — ответила она, совершенно правильно выговаривая его фамилию. — Мадам Бугенвиль ждет вас.

Она тихо заговорила в селектор, и в дверях, в высокой арке возникла высокая черноволосая женщина с восточными чертами.

— Прошу за мной, мистер Луговой.

Все это произвело на Лугового впечатление. Как и многие русские, он был наивен в том, что касалось западных методов ведения дел, и ошибочно предположил, что все сотрудники задержались здесь так поздно из-за него. Вслед за женщиной он прошел по длинному коридору, увешанному изображениями грузовых судов, которые под флагом «Морских перевозок Бугенвиль инк.» бороздили бирюзу морей.

Проводница негромко постучала в дверь, отворила ее и вошла.

Луговой переступил порог и остановился в изумлении.

Помещение было огромным — мозаичный пол с сине-золотым растительным узором, массивный стол для совещаний, опиравшийся на резных драконов, словно уходил в бесконечность. Но больше всего поразили Лугового терракотовые изображения воинов в натуральную величину в полном вооружении и на волнующихся конях, мягко освещенные в нишах зала.

Он сразу узнал стражей могилы древнего китайского императора Цинь Шихуана. Впечатление они производили невероятное. Луговой задумался, как эти фигуры могли выскользнуть из рук правительства Китая и попасть к частному лицу.

— Пожалуйста, подойдите и сядьте, мистер Луговой.

Его так захватило великолепие этой комнаты, что он не заметил хрупкую восточную женщину в инвалидной коляске. Перед ней стояло кресло черного дерева с шелковыми, вышитыми золотом подушками и столик с чайником и чашками.

— Мадам Бугенвиль, — сказал он. — Наконец-то мы встретились.

Главе судовладельческой династии Бугенвилей восемьдесят девять лет, и весит она примерно столько же фунтов. Блестящие черные волосы забраны от висков в пучок.

На лице у нее ни морщинки, хотя тело выглядит древним и непрочным. Но Лугового поразили ее глаза, ярко синие и такие свирепые, что он почувствовал неуверенность.

— Быстро вы пришли, — просто сказала она. Голос у нее ясный и четкий, без следов пожилого возраста.

— Пришел, как только услышал телефонный звонок.

— Вы готовы к опыту по промыванию мозгов?

— Промывание мозгов — неприятный термин. Я предпочитаю «вмешательство в работу мозга».

— Терминология не имеет значения, — равнодушно сказала она.

— Я готовил свою группу много месяцев. При наличии необходимых условий мы сможем начать через два дня.

— Начнете завтра утром.

— Так скоро?

— Внук сообщил мне, что условия складываются благоприятно. Замена произойдет сегодня ночью.

Луговой невольно взглянул на часы.

— Вы даете мне не много времени.

— Возможностью следует пользоваться, когда она появляется, — твердо сказала женщина. — Я договорилась с вашим правительством и готова выполнить первую часть договора. Все зависит от скорости. Вам и вашему штату дается десять дней для завершения вашего участия в проекте…

— Десять дней! — ахнул он.

— Десять дней, — повторила она. — Это ваш крайний срок. Затем я вас отстраню.

По спине Лугового пробежала дрожь. Ему не требовались пояснения. Было ясно, что если что-нибудь пройдет неудачно, он и его люди бесследно исчезнут — вероятно, в океане.

В огромном конференц-зале наступила тишина. Потом мадам Бугенвиль подалась вперед в своем инвалидном кресле.

— Не угодно ли чаю?

Луговой терпеть не мог чай, но кивнул.

— Да, спасибо.

— Лучший сорт китайского. В розницу стоит более ста долларов за фунт.

Он взял протянутую чашку, вежливо сделал глоток и поставил чашку на стол.

— Полагаю, вам сообщили, что моя работа еще на стадии исследования. Эксперименты проходят удачно одиннадцать раз из пятнадцати. С такими ограничениями во времени я не могу гарантировать успешный результат.

— Какое время советники Белого дома смогут уходить от вопросов прессы, определяли самые проницательные умы.

Луговой вскинул брови.

— Я полагал, что объектом моего опыта станет кто-нибудь из не самых значительных конгрессменов, чье долгое отсутствие не бросится в глаза.

— Вас неверно информировали, — небрежно бросила она. — Ваш генеральный секретарь и президент посчитал, что до начала эксперимента вам лучше не знать, кто ваш истинный объект.

— Если бы мне дали время изучить его личность, я был бы лучше подготовлен.

— Не мне объяснять русскому требования безопасности, — сказала она, глядя ему в глаза. — Почему, по-вашему, мы до сих пор не встречались?

Не зная, что ответить, Луговой сделал большой глоток.

На его плебейский вкус, он пил воду, приправленную духами.

— Я должен знать, кто мой объект, — сказал он наконец, собравшись с духом и глядя ей в глаза.

Ответ прозвучал в просторном помещении, как взрыв бомбы, отразившись в мозгу у Лугового и совершенно ошеломив его. Он почувствовал, что его бросили в бездонную пропасть и надежды на спасение нет.

Глава 10

После многих лет плавания по морям барабаны с нейротоксином «агент С» разорвали цепи, которыми были закреплены внутри деревянных ящиков, и теперь были разбросаны по трюмной палубе. Одинаково выкрашенные стандартные судовые контейнеры, одобренные министерством транспорта, 81,5 дюйма длиной и 30,5 дюйма поперек. У них вогнутые торцы, и они серебристого цвета. На всех зеленой краской аккуратно написан армейский код «GS».

— Я насчитал двадцать барабанов, — сказал Питт.

— Совпадает с инвентарным перечнем пропавшего оборудования.

В голосе Мендозы послышалось облегчение.

Они стояли в глубине трюма, теперь ярко освещенного переносными прожекторами, соединенными кабелем с «Катобой». Палуба была залита водой почти на фут, и когда люди ходили между смертоносными контейнерами, от ржавых бортов трюма эхом отражался плеск.

Химик из агентства помахал рукой в перчатке.

— Вот барабан, из которого произошла утечка, — взволнованно сказал он. — У него разбит клапан.

— Довольны, Мендоза? — спросил у нее Питт.

— Как свинья в навозе! — радостно воскликнула она.

Питт подошел к ней, так что их лицевые маски едва не соприкасались.

— А вы подумали о моей награде?

— Какой награде?

— Наш договор, — сказал он, стараясь говорить серьезно. — Я нашел вашу отраву на тридцать шесть часов раньше срока.

— Вы ведь не собираетесь воспользоваться моим глупым предложением?

— Я был бы глуп, если бы им не воспользовался.

Она порадовалась, что под маской ему не видно, как она покраснела. Говорили они на открытой частоте, и все в помещении их слышали.

— Вы выбираете странные места, чтобы назначить свидание.

— Я думал, — продолжал Питт, — об ужине в Анкоридже: коктейли на ледниковом льде, копченый лосось, мясо лося, запеченное по-аляскински. А потом…

— Достаточно, — сказала она с растущим смущением.

— На тусовки ходите?

— Только по необходимости, — ответила она, справившись с собой. — А у нас вовсе не такой случай.

Он воздел руки, потом разочарованно опустил их.

— Печальный день для Питта, счастливый для НПМА.

— Причем тут НПМА?

— Заражение произошло на суше, в подводных работах нет необходимости. Моя команда может лететь домой.

Она еле заметно кивнула.

— Очень аккуратный ход. Оставляете все армии.

— А она знает? — серьезно спросил он.

— Военное командование Аляски уведомили спустя секунды после того, как вы доложили об обнаружении «Пайлоттауна». С материка для ликвидации «агента» к нам направляется отряд химической защиты.

— Мир аплодирует расторопности.

— Но для вас это неважно?

— Конечно, важно, — сказал Питт. — Однако моя работа закончена, и, если у вас нет другого места, где разлился яд, и еще мертвецов, я отправляюсь восвояси.

— Говори после этого об умных циниках.

— Скажите «да».

Она чувствовала, что попала в западню, и сердилась на себя за то, что это ей нравится. И ответила, не успев придумать, как отказать:

— Да.

Мужчины в трюме прекратили спасение половины человечества и глухо зааплодировали руками в перчатках; в микрофонах слышались шутки и свист. Она вдруг поняла, что ее репутация взлетела по шкале Доу-Джонса. Мужчины восхищаются женщинами, которые умеют руководить грязной, трудной работой и не становятся суками.

Позже Довер обнаружил Питта, когда тот задумчиво изучал небольшой открытый люк, освещая его фонариком. Луч внизу терялся в темноте, отражаясь в покрытой нефтяными разводами воде в трюме.

— Что-то замышляете? — спросил Довер.

— Подумал, не провести ли небольшое исследование, — ответил Питт.

— Тут далеко не пройти.

— А куда он ведет?

— В туннель стержня винта, но туннель залит водой почти доверху. Нужен акваланг.

Питт направил луч на переднюю переборку и осветил еще один маленький люк у верха трапа.

— А этот?

— Должен вести в четвертый трюм.

Питт кивнул и начал подниматься по ржавым ступенькам, Довер за ним. Питт раскрыл люк, прополз в туннель и оказался в следующем трюме. Довер не отставал. Быстрый осмотр показал, что люк пуст.

— Корабль как будто вез только балласт, — вслух рассуждал Питт.

— Похоже на то, — подтвердил Довер.

— Куда теперь?

— Вверх по лестнице в проход между баками с питьевой водой и кладовыми.

Они медленно пробирались в нутро «Пайлоттауна», чувствуя себя грабителями могил на кладбище в полночь. За каждым углом им мерещились скелеты экипажа.

Но костей не было. Каюты должны были бы выглядеть, как ежегодная распродажа в «Мэйсиз»:[7] личные вещи, все, что люди бросали, второпях покидая корабль. Но внутренности «Пайлоттауна» походили на туннели и залы пустынной пещеры.

Не хватало только летучих мышей.

Складские помещения для продуктов пусты. На полках в столовой экипажа ни тарелок, ни чашек. В туалетах нет даже бумаги. Огнетушители, дверные запоры, мебель — все, что можно отвинтить или унести, исчезло.

— Очень странно, — произнес Довер.

— Мне тоже так кажется, — согласился Питт. — Корабль систематически опустошали.

— За годы дрейфа на борт могли подняться грабители и все унести.

— Грабители оставляют после себя хаос, — возразил Питт. — Тот, кто это сделал, аккуратист.

Странное это было путешествие. Их тени скользили по темным стенам проходов и по молчаливым заброшенным механизмам. Питту хотелось снова увидеть чистое небо.

— Невероятно, — говорил Довер, все еще не опомнившись после того, что они нашли, вернее, не нашли. — Сняли даже клапаны и счетчики подчистую.

— Будь я азартен, — заметил Питт, — бился бы о заклад, что мы столкнулись со страховым мошенничеством.

— Не первое из судов, которые сегодня у Ллойда в Лондоне[8] числятся пропавшими, — сказал Довер.

— Вы рассказывали, что команда утверждала, будто покинула «Пайлоттаун» в бурю. Да, судно они покинули, но оставили только пустую оболочку.

— Легко проверить, — сказал Довер. — Есть два способа затопить корабль в море. Открыть кингстоны и впустить воду или подорвать днище взрывчаткой.

— Как бы поступили вы?

— На то, чтобы затопить корабль через кингстоны, нужны сутки или даже больше. Достаточное время, чтобы привлечь внимание проходящих судов. Я за взрывчатку. Быстро и грязно: пускает корабль на дно в несколько минут.

— Что-то помешало взрыву.

— Это только теория.

— Следующий вопрос, — не унимался Питт. — Где бы вы разместили взрывчатку?

— В грузовых трюмах, в машинном отделении — в любом месте у бортов, лишь бы ниже ватерлинии.

— В трюмах пока никаких следов взрывчатки, — сказал Питт. — Остаются машинное отделение и носовой трюм.

— Мы зашли уже далеко, — заметил Довер. — Можем пойти дальше и довести начатое до конца.

— Лучше разделиться. Я осмотрю машинное отделение. Вы знаете проходы на корабле лучше меня…

— Это в носовом трюме, — сказал Довер, опережая его.

Рослый моряк двинулся по трапу, насвистывая боевую песню университета Нотр-Дам.[9] Фонарик в руке позволял следить, как его медвежья фигура удаляется неуклюжей походкой и наконец исчезает.

Питт начал осматривать лабиринт труб, идущих от устарелых двигателей с возвратно-поступательным движением и бойлеров. Мостики над механизмами были почти разъедены ржавчиной, и Питт шел осторожно. В его воображении машинное отделение оживало: раздавались скрипы, стоны, шумели вентиляторы, слышался шепот.

Он нашел пару кингстонов. Колеса, их открывающие, застыли в положении «закрыто».

Вот и все с теорией кингстонов, подумал Питт.

Ледяной холод пополз по его спине и распространился по телу, и Питт понял, что батареи, поддерживающие температуру его костюма, почти разрядились. Он на время выключил фонарик. Полная темнота едва не задушила его. Он снова включил фонарик и повел лучом, словно ожидал увидеть призраки членов экипажа, протягивающие к нему руки. Но никаких призраков не было. Ничего, кроме темных металлических стен и изношенных механизмов.

Питт готов был поклясться, что слышит скрежет, как будто возвышавшиеся над ним двигатели сами включились.

Он потряс головой, чтобы отогнать видения, и начал методично обыскивать стены отделения, проползая между насосами и покрытыми асбестом трубами, которые вели в темноту и в ничто. И упал с трапа в грязную воду глубиной шесть футов.

Он выбрался из объятий мертвой, зловонной трюмной воды. Костюм был весь в мазуте. Задыхаясь, он постоял, заставляя себя расслабиться.

И тут заметил какой-то предмет, едва видный на пределе досягаемости луча. Проржавевшая алюминиевая канистра на пять галлонов бензина, проводами прикрепленная к балке, поддерживающей изнутри плиты корпуса. Питту приходилось иметь дело с подводными взрывными работами, и он сразу узнал детонатор, прикрепленный к дну канистры. Электрический провод уходил наверх, на палубу.

Обливаясь потом, он в то же время дрожал от холода. Оставив заряд там, где нашел, он поднялся по лестнице. И начал осматривать двигатели и бойлеры.

Никаких обозначений, ни указаний на производителя, ни штампов инспекторских осмотров. Все таблички, прикрепленные к металлу, убраны. Все надписи, штампованные в самом металле, сточены. Он просмотрел бесконечное количество углублений и уголков в механизмах, и тут ему повезло. Сквозь перчатку он ощутил выступы в металле. Под одним из бойлеров нашлась маленькая металлическая табличка, частично скрытая грязью и смазкой.

Питт стер грязь и осветил табличку. На ней значилось:

ДАВЛЕНИЕ 220 psi

ТЕМПЕРАТУРА 4500° F

НАГРЕВАЕМАЯ ПОВЕРХНОСТЬ 5,017 КВ ФУТОВ

ИЗГОТОВЛЕНО КОМПАНИЕЙ «АЛЬГАМБРА, ЖЕЛЕЗО И БОЙЛЕРЫ»,

ЧАРЛЬСТОН, ЮЖНАЯ КАРОЛИНА

СЕРИЙНЫЙ № 38874

Питт запомнил серийный номер и вернулся к тому месту, откуда начал. Тяжело поднялся на палубу и попытался отдохнуть, по-прежнему страдая от холода.

Спустя почти час вернулся Довер. Под мышкой он небрежно, как большую коробку с персиками, нес канистру с взрывчаткой, часто и скороговоркой бранясь, особенно когда поскальзывался на залитой нефтью палубе. Он тяжело сел рядом с Питтом.

— Еще четыре такие штуки между этим местом и форпиком, — устало сказал он.

— Я нашел еще одну в сорока футах к корме, — ответил Питт.

— Интересно, почему они не взорвались.

— Должно быть, таймер не сработал.

— Таймер?

— Ну ведь экипажу нужно было успеть покинуть судно до взрыва. Проследите, куда идут провода от канистр, и увидите, что они сходятся к таймеру где-то на верхней палубе. Когда экипаж понял, что дело неладно, поздно было возвращаться на судно.

— Или они побоялись взорваться.

— Это тоже, — согласился Питт.

— Так старый «Пайлоттаун» начал свой легендарный дрейф. Брошенный корабль в пустынном море.

— Как официально опознают корабль?

— А что?

— Да просто любопытно.

Довер принял это объяснение и посмотрел выше тени от двигателей.

— Ну, признаки почти везде. Спасательные жилеты, шлюпки, название на носу и корме часто выплавляют, буквы раскрашивают. Есть также таблички кораблестроителей, одна снаружи на надстройке, вторая в машинном отделении. Да, и еще название судна выжигают на бимсе, на внешней крышке люков.

— Ставлю свое месячное жалованье, что, если выкопать корабль из-под горы, мы увидим, что надпись на люках стерта, а плашки строителей исчезли.

— Остается машинное отделение.

— Там тоже нет. Я проверил, стерто вместе со всеми надписями изготовителей.

— Слишком изобретательно, — негромко сказал Довер.

— Вы чертовски правы, — резко ответил Питт. — Здесь не просто мошенничество со страховкой.

— Я сейчас не настроен решать загадки, — сказал Довер, неловко вставая. — Замерз, проголодался и устал, как черт. Голосую за возвращение.

Питт поднял голову и увидел, что Довер по-прежнему держит канистру с взрывчаткой.

— Берете это с собой?

— Улика.

— Не уроните, — ехидно посоветовал Питт.

Они поднялись из машинного отделения и прошли по пустым складам; хотелось поскорее оказаться под открытым небом. Довер — он шел, опустив голову, — налетел на Питта.

— Почему вы остановились?

— Вы ничего не почувствовали?

Прежде чем Довер смог ответить, палуба у них под ногами задрожала и переборки зловеще заскрипели. Постепенно приближался звук, похожий на грохот далекого разрыва, сопровождаемый мощной взрывной волной. «Пайлоттаун» задрожал под ее напором, и его швы заскрипели, словно под огромной нагрузкой.

Взрывная волна ударила их о стальные переборки.

Питт сумел удержаться на ногах, но Довер, который нес тяжелую канистру, рухнул на палубу, как подрубленное дерево; он обнимал руками канистру, всем телом защищая ее от удара. Застонав от боли — он вывихнул плечо и ушиб колено, — Довер трудом сел и посмотрел на Питта.

— Что это было? — спросил он.

— Вулкан Огастин, — почти бесстрастно ответил Питт. — Должно быть, извержение.

— Боже, а что дальше?

Питт помог рослому моряку встать. Сквозь плотный костюм он чувствовал, как напряжено тело Довера.

— Вы ранены?

— Небольшой вывих, но вряд ли что-нибудь сломано.

— Идти можете?

— Я в порядке, — ответил Довер сквозь стиснутые зубы. — Но как же улика?

— Забудьте о ней, — настойчиво сказал Питт. — Давайте уносить ноги.

Не сказав больше ни слова, они миновали пустые склады и пошли по узкому проходу мимо баков с питьевой водой. Питт обхватил Довера за пояс и наполовину нес его в темноте.

Ему казалось, что проход никогда не кончится. Дыхание вырывалось со свистом, сердце колотилось о ребра. Старый «Пайлоттаун» дрожал и качался от толчков, и Питт с трудом удерживался на ногах. Они добрались до четвертого трюма и спустились по трапу. Питт отпустил Довера, и тот упал на палубу.

Драгоценные секунды, которые ушли на перемещение Довера к трапу напротив, показались часами.

Питт едва успел ступить на лестницу, как послышался похожий на гром грохот и что-то пролетело мимо и ударилось о палубу.

Питт посветил наверх. В это мгновение крышка люка исчезла, и в трюм посыпались тонны камня и обломков.

— Поднимайтесь, черт возьми, поднимайтесь! — закричал Питт Доверу.

Грудь его вздымалась, кровь шумела в ушах. Собрав все силы, он толкал 220-фунтового Довера вверх по трапу.

Неожиданно послышался крик. Луч фонарика осветил наклонившуюся в люк фигуру; человек схватил Довера за руки и вытащил из люка. Питт инстинктивно понял, что это Джордино.

Могучий маленький итальянец как всегда появился в нужном месте в самое нужное время.

Сам Питт тоже выбрался и оказался в трюме, где хранился нейротоксин. Здесь крышка люка уцелела, потому что земля на склоне в районе кормы не такая плотная. Множество рук подхватили Довера и перенесли во временно безопасную кормовую надстройку. Джордино схватил Питта за руку.

— Есть жертвы, — мрачно сказал он.

— Сколько? — спросил Питт.

— Четверо ранены, в основном переломы, и один мертв.

Джордино как-то неуверенно замолчал, и Питт понял.

— Мендоза?

— Один из барабанов сломал ей ноги, — объяснил Джордино. Питт никогда раньше не слышал у него такого мрачного тона. — Сложный перелом. И кость пробила ее костюм.

Он замолчал.

— Токсин попал ей на кожу, — закончил Питт, и его захлестнула беспомощность.

Джордино кивнул.

— Мы вынесли ее наружу.

Питт увидел Мендозу — она лежала на кормовой палубе «Пайлоттауна».

Над головой в небо вздымалось огромное облако вулканического пепла, северный ветер относил его от корабля.

Она лежала в стороне, одна. Те, кто не был ранен, занимались уцелевшими. Рядом с ней стоял только молодой офицер с «Катобы»; все его тело конвульсивно изогнулось, словно парня рвало.

Кто-то снял с нее шлем. Волосы, разметавшиеся по ржавой палубе, оранжево блестели под солнцем. Мендоза открытыми глазами смотрела в пустоту, рот свело от нестерпимой боли. Кровь, шедшая из раскрытого рта, носа и ушей, уже начала сворачиваться; образовались застывшие ручейки медного цвета. Кровоточили даже углы глаз. Немногие участки кожи лица, которые были видны, уже почернели.

Единственное чувство, какое испытал Питт, — холодный гнев. Гнев кипел в нем, когда он нагнулся и ударил кулаком по палубе.

— Это здесь не кончится, — горько сказал он. — Не кончится.

Глава 11

Оскар Лукас мрачно смотрел на свой стол. Его все раздражало: холодный кофе в чашке, едкий как кислота, офис с дешевой мебелью, долгие часы на работе. Впервые с тех пор, как он возглавил охрану президента, ему захотелось в отставку, чтобы кататься на лыжах в Колорадо, своими руками построить дачу в горах.

Он покачал головой, чтобы избавиться от фантазий, отхлебнул диетического напитка и в десятый раз принялся изучать планы президентской яхты.

Яхта «Орел», построенная в 1919 году богатым филадельфийским бизнесменом, в 1921 году была куплена министерством финансов для президента. С этого времени на ее палубу ступали тринадцать президентов.

Герберт Гувер, оказавшись на борту, забывал про таблетки. Рузвельт смешивал мартини и обсуждал с Уинстоном Черчиллем военную стратегию.

Гарри Трумен играл в покер и на пианино. Джон Кеннеди отмечал свои дни рождения. Линдон Джонсон развлекал британскую королевскую семью, а Ричард Никсон принимал Леонида Брежнева.

Сконструированная с прямым, на старинный манер носом, отделанная красным деревом яхта имела водоизмещение сто тонн и была длиной 110 футов, а шириной двадцать. Осадка пять футов, скорость до четырнадцати узлов.

На «Орле» были пять кают для хозяев, четыре ванны и большая застекленная надстройка, которая служила столовой и гостиной. Экипаж состоял из тринадцати моряков береговой охраны; их каюты и камбуз располагались в носовой части.

Лукас просмотрел досье членов экипажа, заново проверил их окружение, семейные истории, личные привычки и особенности, результаты психологических опросов. И не смог найти ничего подозрительного.

Он откинулся и зевнул. Часы показывали 21:20. «Орел» уже три часа стоял у Маунт-Вернона. Президент — сова, встает поздно. Лукас был уверен, что он и гостей будет держать в гостиной за обсуждением государственных дел, и ему в голову не придет, что кто-то может хотеть спать.

Лукас повернулся и посмотрел в окно. Надвигающийся туман — хорошая новость. Он мешает снайперам, главной угрозе жизни президента. Лукас убеждал себя, что гоняется за призраками. Все, что можно предусмотреть, он предусмотрел.

Если угроза существует, он не знает ни ее источника, ни метода осуществления.

Туман еще не дошел до Маунт-Вернона. Летняя ночь еще была прозрачна и чиста, огни соседних улиц и ферм отражались в воде. Здесь река разливалась на милю с лишним, ее крутые берега поросли деревьями и кустарниками. В ста ярдах от берега стоял на якоре катер береговой охраны, повернув нос вверх по реке; антенна его радара постоянно крутилась.

Президент сидел в шезлонге на носу «Орла» и красноречиво разъяснял Маркусу Ларимеру и Алану Морану свою программу помощи Восточной Европе. Внезапно он встал, подошел к поручню и наклонил голову, прислушиваясь. На соседнем лугу паслись коровы. Эта картина увлекла президента: политические проблемы были забыты, на первый план вышел деревенский мальчишка. Через несколько секунд президент вернулся на место.

— Простите за перерыв, — сказал он с широкой улыбкой. — Мне захотелось отыскать ведро и надоить молока на завтрак.

— Газеты сошли бы с ума от восторга, печатая снимки того, как вы ночью доите коров, — рассмеялся Лаример.

— Больше того, — саркастически добавил Моран, — вы могли бы выгодно продать это молоко русским.

— Это не так фантастично, — сказал Марголин, сидевший в стороне. — В Москве масло и молоко совсем исчезли из магазинов.

— Это факт, господин президент, — серьезно сказал Лаример. — Калорийность питания среднего русского всего на двести калорий выше калорийности голодной диеты. У поляков и венгров положение еще хуже. Да наши свиньи питаются лучше их.

— Именно об этом и речь, — заговорил президент. — Мы не можем отвернуться от голодающих женщин и детей только потому, что они живут под властью коммунистов. Их бедственное положение делает мой план, отражающий щедрость американского народа, еще более неотложным. Подумайте, какие блага он принесет нам — добрую волю стран Третьего мира. Подумайте, как это вдохновит будущие поколения. Возможных выгод не счесть.

— Не могу согласиться, — холодно возразил Моран. — По-моему, ваше предложение — глупость, неразумная игра. Миллиарды долларов, которые они тратят ежегодно на поддержку своих стран-сателлитов, почти истощили их финансовые ресурсы. Бьюсь об заклад, деньги, полученные от вас, они тут же пустят в свой военный бюджет.

— Возможно, но, если их неприятности не прекратятся, Советы станут еще опасней для Соединенных Штатов, — сказал президент. — Из истории известно, что страны с серьезными экономическими проблемами охотно втягиваются в конфликты с другими странами.

— Например, в попытки захватить контроль над нефтью Персидского залива? — спросил Лаример.

— Это для них постоянный соблазн. Но они хорошо знают, что страны Запада применят силу и не допустят, чтобы нашей экономике перекрыли кровоток. Нет, Маркус, они ставят более легкие цели. Достигнув одной из них, они захватят власть над всем Средиземным морем.

Лаример поднял брови.

— Турция?

— Совершенно верно, — ответил президент.

— Но Турция член НАТО, — возразил Моран.

— Да, но начнет ли Франция войну из-за Турции? А Англия или Западная Германия? Еще лучше: спросите себя, пошлем ли мы туда на смерть американских парней, как в какой-нибудь Афганистан? Правда такова, что у Турции мало природных ресурсов, из-за которых стоило бы воевать. Советская армия за несколько недель дойдет до Босфора, а Запад будет протестовать только на словах.

— Маловероятно, — сказал Моран.

— Согласен, — заметил Лаример. — По моему мнению, дальнейшая советская экспансия маловероятна ввиду распада их системы.

Президент протестующе поднял руку.

— Здесь дело совсем в другом, Маркус. Любые внутренние беспорядки в России определенно выйдут за ее границы и захлестнут Западную Европу.

— Я не изоляционист, господин президент. Бог свидетель, моя работа в сенате говорит об обратном. Но мне надоело, что Соединенные Штаты постоянно должны поворачиваться по ветру, чтобы потакать капризам европейцев. Мы немало своих ребят положили в их землю за две войны. Я говорю: если русские хотят съесть остальную Европу, пусть подавятся, и скатертью дорога.

Лаример, довольный, сел. Он сказал то, чего не мог сказать публично. И хотя президент с ним не согласился, в глубине души он задумался о том, сколько простых американцев согласны с сенатором.

— Будем реалистами, — спокойно сказал он. — Вы же знаете, я не могу бросить наших союзников.

— А как же наша конституция? — спросил Моран. — Как вы объясните, что берете доллары наших налогоплательщиков из перегруженного бюджета при его дефиците и тратите их на поддержку наших врагов?

— Я называю это гуманитарной помощью, — устало ответил президент.

Он понял, что надежды на победу в этом споре нет.

— Простите, господин президент, — сказал Лаример, вставая. — Я не могу искренне поддержать ваш план помощи Восточному блоку. А теперь, с вашего позволения, я пойду спать.

— Я тоже, — сказал Моран, зевая. — У меня глаза слипаются.

— Вы хорошо разместились? — спросил президент.

— Да, спасибо, — ответил Моран.

— Если не будет приступа морской болезни, — криво улыбаясь, сказал Лаример, — я надеюсь удержать ужин до завтрака.

Они попрощались и спустились к своим каютам. Как только они оказались за пределами слышимости, президент обратился к Марголину:

— Что думаете, Винс?

— Откровенно говоря, сэр, я считаю, что вы понапрасну тратите силы.

— Вы считаете, это безнадежно?

— Посмотрим с другой стороны, — начал Марголин. — Ваш план предусматривает закупки избытков зерна и другой сельхозпродукции и продажу их коммунистам по ценам ниже тех, какие наши фермеры могут получить на экспортном рынке. Но из-за плохих погодных условий в последние два года и инфляционной спирали цен на дизельное топливо уровень банкротств фермеров сейчас самый высокий с 1934 года. И если вы настаиваете на трате средств, почтительно предлагаю тратить их здесь, а не в России.

— Милосердие начинается дома, так, что ли?

— А где же еще? Вдобавок надо учитывать, что вы быстро теряете поддержку партии, а на избирательных участках катастрофически теряете голоса.

Президент покачал головой.

— Я не могу молчать, когда миллионы мужчин, женщин и детей умирают с голода.

— Благородная позиция, но вряд ли практичная.

У президента сделалось печальное лицо.

— Как вы не понимаете! — сказал он, глядя на темную воду реки. — Если мы покажем, что марксизм потерпел крах, ни одно партизанское движение в мире не сможет использовать его как знамя революции!

— Что возвращает нас к спору, — заметил Марголин. — Русские не хотят нашей помощи. Как вы знаете, я встречался с их министром иностранных дел Громыко. Он в самых определенных выражениях заявил: если ваша программа помощи пройдет в конгрессе, любые поставки продовольствия будут остановлены на границах.

— Все равно нужно попытаться.

Марголин про себя вздохнул. Любые возражения — напрасная трата времени. Президента невозможно отговорить.

— Если вы устали, — сказал президент, — пожалуйста, ложитесь. Не надо бодрствовать, лишь бы составить мне компанию.

— Мне пока не хочется спать.

— Как насчет еще одной порции бренди?

— Заманчиво.

Президент нажал кнопку на своем кресле, и из темноты выступила фигура стюарда в белом.

— Да, господин президент. Что угодно?

— Пожалуйста, принесите вице-президенту и мне еще бренди.

— Да, сэр.

Стюард повернулся, чтобы выполнить приказ, но президент поднял руку.

— Минутку.

— Сэр?

— Вы не Клоснер, обычный стюард.

— Да, господин президент. Я Ли Тонг, матрос первого класса. Матрос Клоснер получил увольнительную до десяти часов. Я на вахте до десяти утра.

Президент был одним из немногих политиков, искренне интересующихся людьми. Он мог с одинаковым вниманием говорить с восьмилетним мальчиком и восьмидесятилетней женщиной. Ему нравилось знакомиться с людьми, называть их по именам, как старых знакомых.

— Вы из китайской семьи, Ли?

— Нет, сэр, из корейской. Мои родители эмигрировали в Америку в 1952 году.

— Почему вы поступили на службу в береговую охрану?

— Наверно, потому, что люблю море.

— Вам нравится обслуживать старых чинуш вроде меня?

Матрос Тонг поколебался.

— Если б выбирать пришлось мне, сэр, я предпочел бы служить на ледоколе.

— Не уверен, что мне нравится быть на втором месте после ледокола, — добродушно рассмеялся президент. — Напомните утром, чтобы я попросил коммандера Коллинза перевести вас. Мы с ним старые друзья.

— Спасибо, господин президент, — взволнованно ответил матрос Ли Тонг. — Сейчас подам бренди.

Поворачиваясь, Тонг широко улыбнулся, показав щербинку в верхних зубах.

Глава 12

Густой туман окутал «Орел», обволакивая корпус необычной сырой тишиной. Постепенно расплылись и исчезли красные огни зданий на противоположном берегу реки. Где-то наверху крикнула чайка, но звук казался приглушенным, призрачным, невозможно было определить, откуда он исходит. Тиковые доски палубы скоро покрылись влагой и тускло заблестели в свете пригашенных туманом прожекторов на старом скрипучем причале, стоящем на якоре у берега.

Почти невидимую яхту охраняла небольшая группа агентов секретной службы, расставленных в стратегических точках на склоне, который мягко повышался к элегантному, выстроенному в колониальном стиле дому Джорджа Вашингтона.

Голосовой контакт поддерживали с помощью миниатюрных коротковолновых передатчиков. Чтобы обе руки всегда оставались свободными, агенты пользовались приемниками-наушниками, батареи крепились к поясу, миниатюрный микрофон — на запястье.

Каждый час агенты менялись местами, переходя в следующую заранее определенную точку, а старший группы непрерывно обходил посты, проверяя охрану.

В доме на колесах, припаркованном на подъездной дороге у старого здания, агент Черная Сова смотрел на экраны мониторов. Другой агент управлял оборудованием системы связи, третий наблюдал за предупредительными огнями, связанными с тревожной сигнализацией вокруг яхты.

— Можно подумать, что национальная служба погоды способна дать точный прогноз для мест хотя бы за десять миль от их главной конторы, — ворчал Черная Сова, допивая четвертую чашку кофе за ночь. — В прогнозе «легкий туман». Если это легкий туман, то как они назовут туман, который можно размешивать ложкой?

Агент, следивший за связью, обернулся и снял наушники.

— На сторожевом катере говорят, что ничего не видят под самым своим носом. Просят разрешения подойти ближе к берегу и пришвартоваться.

— Не могу их упрекнуть, — сказал Черная Сова. — Передайте: разрешение даем.

Он встал и помассировал шею. Потом похлопал связиста по плечу.

— Я присмотрю за радио. Вам нужно поспать.

— Вам самому надо бы лечь.

— Я не устал. К тому же ничего не могу разглядеть на мониторах.

Агент посмотрел на большие стенные часы.

— Время ноль один пятьдесят. Десять минут до смены постов.

Черная Сова кивнул и занял опустевшее кресло. Не успел он надеть наушники, как услышал сигнал с катера береговой охраны.

— Контроль, говорит речная охрана.

— Контроль слушает, — ответил Черная Сова, узнав голос капитана катера.

— Проблемы с нашим сканирующим оборудованием.

— Что за проблемы?

— Наш радар заглушает очень мощный сигнал на той же частоте.

На лице Черной Совы промелькнуло удивление.

— Кто-то вас глушит?

— Не думаю. Кажется, столкновение случайное. Сигнал возникает и исчезает. Впечатление такое, словно передают какие-то сообщения. Думаю, кто-то из радиолюбителей по соседству случайно вышел на нашу частоту.

— Обнаружили что-нибудь?

— В это время на реке никакого движения, — ответил капитан. — За последние два часа только сигнал буксира, который тащил в море баржи с мусором.

— Когда прошел буксир?

— Да он не прошел. Встал у берега в нескольких сотнях ярдов выше по течению. Должно быть, капитан буксира пережидает туман.

— Хорошо, речная охрана, продолжайте держать меня в курсе ваших проблем с радио.

— Обязательно, контроль. Конец связи.

Черная Сова откинулся на спинку и принялся мысленно оценивать возможные опасности.

Движения по реке нет, и потому нет опасности, что с «Орлом» столкнется другое судно. Радар катера береговой охраны работает, хоть и не без перебоев. Никакое нападение с берега невозможно, поскольку нулевая видимость не позволяет нацелиться на яхту. Похоже, туман — настоящее благо, только сразу это не понять.

Черная Сова взглянул на часы. До смены постов одна минута. Он быстро просмотрел план с именами агентов, их постами и временем смены.

Он отметил, что агент Лайл Блок должен стоять на посту номер семь, то есть на самой яхте, а агент Карл Поласки — на посту номер шесть, то есть на причале.

Черная Сова нажал кнопку передачи и заговорил в крошечный микрофон, прикрепленный к полоске на лбу:

— Внимание всем постам. Время ноль два часа. Смена постов. Повторяю, смена постов согласно графику. — Потом сменил частоту и вызвал командира группы, используя кодовое имя: — «Катти Сарк», говорит контроль.

Агент Эд Макграт, ветеран, прослуживший пятнадцать лет, ответил почти немедленно:

— «Катти Сарк» слушает.

— Попросите посты номер шесть и семь внимательней наблюдать за рекой.

— В этом супе они ничего не увидят.

— Насколько плохо возле причала?

— Скажем, вам следовало бы снабдить нас белыми тростями с красными концами.

— Сделайте все возможное, — сказал Черная Сова.

Замигал огонек, и Черная Сова отключил Макграта и принял входящий сигнал.

— Контроль, говорит речная охрана. Тот, кто глушил наш радар, теперь делает это постоянно.

— Вы ничего не видите? — спросил Черная Сова.

— Дисплей осциллоскопа на сорок процентов ослеп. Вместо объектов на экране большой клин.

— Хорошо, речная охрана, я сообщу старшему спецагенту. Может, он сумеет отследить источник вмешательства и блокировать его.

Прежде чем сообщить в Белый дом Лукасу о проблемах с радаром, Черная Сова повернулся и с любопытством поглядел на телеэкраны. Никакого изображения на них не было, только неопределенные тени, дрожащие и зыбкие.

Агент Карл Поласки поправил наушники, подключенные к радиоприемнику «Моторола НТ-220», и вытер влагу с бисмарковских усов. За сорок минут, проведенных на причале, он промок и чувствовал себя отвратительно. Он вытер влагу с лица, и она показалась ему маслянистой. Странно.

Его взгляд остановился на прожекторах над головой. Они создавали тусклый желтоватый ореол, но по краям из-за призматического эффекта образовывались радужные переливы. Агент стоял посреди тридцатифутового причала, и с этого места «Орел» был совершенно не виден в тумане. Нельзя было разглядеть даже палубу и огни на мачтах.

Поласки прошел по обшарпанным доскам причала, иногда останавливаясь и прислушиваясь, но слышал только мягкий плеск воды у свай и негромкое гудение генераторов яхты. Он был всего в нескольких футах от края причала, когда в серых щупальцах тумана материализовался «Орел».

Поласки негромко окликнул агента Лайла Брока, который занимал пост номер семь на яхте.

— Эй, Лайл? Слышишь меня?

Донесся голос чуть громче шепота:

— Чего тебе?

— Как насчет чашки кофе с камбуза?

— Смена через двадцать минут. Получишь кофе, когда поднимешься на яхту и займешь мое место.

— Ждать двадцать минут я не могу, — возразил Поласки. — Промок до костей.

— Тяжко. Но придется потерпеть.

Поласки знал, что Брок ни при каких обстоятельствах не имеет права покинуть палубу, но добродушно поддразнивал агента.

— Ну, попросишь меня о чем-нибудь.

— Кстати, о просьбах. Я забыл, куда перехожу отсюда.

Поласки вопросительно взглянул на фигуру в тени на палубе «Орла».

— Загляни в свой график, осел.

— Он размок, ничего не прочесть.

— Пост восемь в пятидесяти ярдах ниже по берегу.

— Спасибо.

— Если захочешь узнать, где пост девять, это будет стоить тебе чашки кофе.

— Да пошел ты. Это я помню.

Позже, при следующей смене, агенты разминулись, лишь помахав друг другу, две неразличимые в тумане фигуры.

Эд Макграт не мог вспомнить, чтобы прежде видел такой густой туман. Он принюхался, стараясь определить необычный запах, висящий повсюду, но потом решил, что это просто горючее. Где-то в тумане залаяла собака. Он помолчал, наклонив голову.

Не лай собаки, преследующей добычу, и не испуганный визг. Резкий лай, извещающий о присутствии чужого.

Судя по громкости, не очень далеко. В семидесяти пяти или ста ярдах, но за периметром безопасности, решил Макграт.

Потенциальный убийца должен быть больным или спятившим — или и то и другое, подумал Макграт, — чтобы бродить в такую погоду по незнакомой местности. Сам Макграт уже успел споткнуться и упасть, наткнуться на невидимую ветку и расцарапать щеку, трижды обнаружить, что заблудился, и едва не получил пулю, когда случайно подошел к последнему посту, не предупредив по рации.

Лай неожиданно оборвался, и Макграт решил, что пса отвлекла кошка или какое-то другое животное. Он дошел до знакомой скамьи у развилки засыпанной гравием дорожки и прошел к речному берегу ниже яхты. И заговорил в микрофон на лацкане:

— Пост восемь, иду к вам.

Ответа он не получил.

Макграт резко остановился.

— Брок, говорит Макграт, я иду к вам.

По-прежнему ничего.

— Брок, ты меня слышишь?

Пост номер восемь вел себя необычно тихо, и Макграт встревожился. Двигаясь очень медленно, шаг за шагом, он осторожно приблизился к охраняемому посту и стал звать, но тяжелая влага в тумане искажала его голос. Ответом было молчание.

— Контроль, говорит «Катти Сарк».

— Слушаю, «Катти Сарк», — послышался усталый голос Черной Совы.

— Агент с восьмого поста куда-то делся.

Тон голоса Черной Совы резко изменился.

— Никаких следов?

— Нет.

— Проверьте яхту, — без колебаний приказал Черная Сова. — Буду у вас, как только извещу штаб-квартиру.

Макграт отключился и быстро пошел вдоль берега к причалу.

— Пост шесть, иду к вам.

— Айкен, пост шесть. Можете подойти.

Макграт поднялся на причал и увидел в свете прожекторов агента Джона Айкена.

— Брока видел?

— Шутишь? — ответил Айкен. — Я ничего не видел с тех пор, как спустился туман.

Макграт побежал по причалу, повторяя по радио позывной подхода. К тому времени как он добрался до «Орла», с противоположной стороны показался Поласки.

— Брока нет, — напряженно сказал Макграт.

Поласки пожал плечами.

— Я видел его полчаса назад, когда мы менялись постами.

— Ладно, оставайся на причале. Посмотрю внизу под палубой. И встречай Черную Сову. Он на подходе.

Когда Черная Сова выбрался на утреннюю сырость, туман расходился, и он видел мерцание звезд за облаками. Минуя пост за постом, у причала он перешел на бег. Видимость улучшилась. Черную Сову охватил страх, ужас, что где-то произошел сбой.

Агенты не оставляют пост без предупреждения и без причины.

Когда он наконец запрыгнул на борт яхты, туман, словно по волшебству, рассеялся. В чистом свежем воздухе засверкали рубиновые огни радиоантенн на противоположном берегу. Черная Сова миновал Поласки и увидел Макграта. Тот сидел на палубе, глядя в пустоту.

Черная Сова застыл.

Лицо у Поласки было бледным, как алебастровая маска. В глазах застыл такой ужас, что Черная Сова понял: случилось худшее.

— Как президент? — спросил он.

Макграт тупо посмотрел на него, губы его шевельнулись, но с них не слетело ни слова.

— Ради бога, президент в безопасности?

— Его нет, — с трудом ответил Макграт.

— О чем ты говоришь?

— Президент, вице-президент, экипаж — они все исчезли.

— Ты спятил! — резко сказал Черная Сова.

— Это правда, все правда… — мертвым голосом сказал Макграт. — Посмотри сам.

Черная Сова бегом спустился по ближайшему трапу и добежал до каюты президента. И без стука распахнул дверь.

Каюта пуста. Постель аккуратно заправлена, но в шкафу нет одежды, в ванной — туалетных принадлежностей. Сердце его упало, его словно зажали между двумя кусками льда.

Как в кошмаре, переходил он из каюты в каюту.

Везде одно и то же; даже в помещениях экипажа нетронутая пустота.

Ужас оказался реальностью.

Все исчезли с яхты, словно их никогда не было на свете.