За дверью

ПРОЛОГ

Мастер (рыгает и приговаривает). Эк ведь! Как – эк ведь! Как мухи! Я говорю: как мухи.

Вон еще один. Там, на понтоне. Кажется, на нем форма. Точно, старая шинель. А фуражки нет. Волосы короткие – бобрик. И стоит так близко к воде. Пожалуй, слишком близко, да. Подозрительно. Вечером, в темноте, у воды стоят только влюбленные и поэты. Или он из той кучи зануд, которым свет не мил. Такие быстро прикрывают лавочку и больше ни в чем не участвуют. Похоже, он из тех, этот, на понтоне. Стоит так близко к воде – опасно. Совсем один. Значит, влюбленные тут ни при чем, этих всегда двое. Поэтом он тоже не может быть. У поэтов волосы длинней. А у этого просто ежик. Примечательный случай, этот, на понтоне, весьма примечательный.

(Рыгает тяжко, от самых потрохов. Силуэт человека исчезает). Эк ведь! А! Пропал. Прыгнул. Стоял слишком близко к воде. Ну, доконали парня. Вот и нет его. Эк ведь! Помер человек. И что? Да ничего. Ветер дует. Эльба хлюпает. Трамвай звенит. Шлюхи в окне красуются, белые, мягкие. Господин Хламер повернулся на другой бок и храпит себе дальше. И ни одни – ни одни часы не встали. Эк ведь! Помер человек. И что? И ничего. Только круги на воде и напомнят, что был. Но и они скоро исчезнут. А когда исчезнут, тут он и забыт, потерян, бесследно, будто и вовсе не было. Дальше – ничего. О, кто-то плачет! Любопытно. Да это старичок – стоит и плачет. Добрый вечер.

Старик (не жалобно, потрясенно). Дети! Дети Мои! Дети!

Мастер. Ты почему плачешь, папаша?

Старик. Потому что не могу это изменить, ох, Я не могу это изменить.

Мастер. Эк ведь! Извиняюсь! Оно, конечно, нехорошо. Но нельзя ж от этого нюни распускать, как брошенная невеста. Эк ведь! Извиняюсь!

Старик. Ох, дети Мои! Это все Мои дети!

Мастер. Ого, да ты кто?

Старик. Бог, в Которого больше никто не верит.

Мастер. Ну и чего ты плачешь? Эк ведь! Извиняюсь!

Бог. Потому что не могу это изменить. Они стреляются. Вешаются. Топятся. Они себя убивают: сегодня сотнями, завтра – сотнями тысяч. И Я, Я не могу это изменить.

Мастер. Мрак, мрак, папаша. Полный мрак. Но сейчас в тебя никто не верит, точно.

Бог. Полный мрак. Я – бог, в Которого никто уже не верит. Просто мрак. И Я не могу это изменить, дети Мои, Я не могу это изменить. Мрак, мрак.

Мастер. Эк ведь! Извиняюсь! Как мухи! Эк ведь! Неладная!

Бог. Ну что Вы все время так мерзко рыгаете? Просто ужас!

Мастер. Да, да, отвратительно! Совершенно отвратительно! Профессиональная болезнь. Я – Похоронных Дел Мастер.

Бог. Смерть? – А ты прекрасно выглядишь! Ты теперь новый бог. В тебя они верят. Тебя они любят. Тебя боятся. Ты реальна. Тебя никто не отрицает! Тебя никто не хулит! Да, ты прекрасно выглядишь. Ты новый бог. Никто не пройдет мимо тебя. Ты новый бог, смерть, и ты разжирела. Я тебя совсем другой помню. Поджарой, тощей, костлявой. Ты поправилась, округлилась, у тебя отличное настроение. А раньше смерть всегда казалась голодной.

Смерть. Ну да, я маленько отъелась за последние сто лет. Дела мои идут хорошо. Одна война притягивает другую. Как мухи! Совсем как мухи липнут мертвые к стенам этого века. Они – как дохлые, сухие мухи на подоконнике времени.

Бог. Но отрыжка? Откуда эта мерзкая отрыжка?

Смерть. Обожралась. Просто обожралась. Вот и все. Нынче от нее никак не избавиться. Эк ведь! Извиняюсь!

Бог. Дети, дети. И Я не могу это изменить! Дети, дети Мои! (Уходит.)

Смерть. Ну, тогда спокойной ночи, папаша. Иди спать. Смотри, не свались в воду. А то один тут уже упал. Гляди в оба, папаша. Тут ведь мрак, полный мрак. Эк ведь! Ступай домой, старик. Ты все равно ничего не изменишь. Ну и не плачь об этом, который тут в воду плюхнулся. Об этом, в шинели и с бобриком. Ты уплачешься до смерти! Те, кто стоят нынче над водой – они не влюбленные и не поэты. Вот он и был одним из тех, которые не хотят больше или не могут больше. Просто больше не могут, вот втихаря и сигают в воду вечерком. Бул-тых. Кончено. Пусть его, не реви, старик. Ты уревешься насмерть. Он был просто одним из тех, кто больше не может, одним из той огромной серой толпы, одним… всего лишь…