Оксана стояла у порога и ждала, что скажет советник. Прошло минуты две, как она вручила Хауссеру свое «рекомендательное письмо», и за эти минуты эксперт по восточным вопросам не сказал ни слова. Наклонив голову, он смотрел себе под ноги. Красные пятна сошли с лица советника, и он казался совершенно спокойным.
Мысль о марке, которую англичанин оставил у себя, пообещав вернуть ее в подходящий для него момент, долго не давала покоя Хауссеру, но в последние месяцы он начал как-то забывать о ней. Во время войны судьба Англии не раз висела на волоске. Собственно, если бы фюрер не затеял трагического похода на Восток, владычицы морей уже давно бы не существовало. Англию спасли русские. Почему же Пристли не попытался вернуть марку раньше, в те трудные для его страны дни, а сделал это сейчас, когда смертельная угроза для Англии исчезла? И в ушах советника снова зазвучали сказанные ему на прощание слова «компаньона»: «Мы очень ценим людей, знаем их возможности и не желаем подвергать их неоправданному риску. На этом этапе вы почти не нужны нам, но, может быть, положение изменится. Вы будете свидетелем — Германия проиграет войну…» И то, что было сказано в самом конце: «Не беспокойтесь, мы не будем тревожить вас по пустякам… Возможно даже, возвращенная марка окажется для вас спасительной». Что ж, Пристли оказался прав в одном — Германия проиграла войну. Возможно, он прав и в другом, посылая «спасительную» марку. Пора, уже пора советнику Хауссеру подумать о том, как следует ему действовать, чтобы вовремя, целым и невредимым, выскочить из-под обломков рушащегося здания Третьего рейха. Но эта девица… Он предпочел бы, чтобы на ее месте был мужчина.
Хауссер казался спокойным, однако Оксана не очень-то верила в это спокойствие. По затянувшемуся молчанию она поняла, что визит Гелены был полной неожиданностью для эксперта по восточному вопросу и поставил его в тупик. Следовательно, Хауссер впервые получает пакетик со знакомой маркой. И ему прежде всего необходимо решить для себя вопрос в принципе — «да» или «нет». Это было худшим из того, что предполагала Оксана, направляясь сюда. Если Хауссер труслив или марка не смогла произвести на него магического действия (напугать-то она напугала), то он постарается поскорее отделаться от подателя «рекомендательного письма». Способы для достижения такой цели могут быть самыми разными. Допустим, несчастный случай при неосторожном обращении с оружием… Даже такое загадочное происшествие не могло бы навлечь серьезного подозрения на столь солидного доверенного человека.
— Вы мне позволите закурить?
Ага, вздрогнул советник… Похоже, он так глубоко задумался, что забыл о ее существовании.
— Пожалуйста.
— И присесть?
Хауссер торопливо подал стул девушке, но сделал это, видимо, машинально, не отрываясь от своих мыслей. Но, возможно, он играл, желая усыпить бдительность опасной гостьи. Оксана села, вынула сигарету, щелкнула зажигалкой. Сухой металлический звук был похож на щелчок бойка, спущенного в незаряженном пистолете.
— Господин советник, мне не хотелось бы подымать этот вопрос, но во избежание возможных неприятностей нам следовало бы сразу же договориться об одной детали наших взаимоотношений. Вы должны понять, что независимо от того, какое решение вы примете, моя безопасность гарантируется вашей безопасностью.
— Каким образом? — рассеянно спросил Хауссер.
— Если со мной что-нибудь произойдет, я уже не говорю об аресте, но ведь бывают различные несчастные случаи со смертельным исходом… Предупреждаю, с вами тоже произойдет нечто подобное. Нет, вас не будут шантажировать, вас просто уничтожат.
— Разве вы не одна? — вырвалось у Хауссера.
Оксана поняла, что с этого момента эксперт по восточным вопросам навсегда отбросил мысль о возможности каких-либо коварных действий, направленных против нее.
— Сожалею, господин советник, но в некоторых случаях я должна буду воздержаться от желания удовлетворить ваше вполне законное любопытство.
— Но зачем я потребовался Пристли, это вы можете мне сказать? — едва сдерживая раздражение, спросил Хауссер.
«Пристли… Это фамилия или кличка, — отметила про себя девушка. — Ну, слава богу, советник уже наполовину согласен вступить в контакт с теми, кто послал Гелену».
— От вас требуется, чтобы вы прочли шифровку и ответили на нее.
Несколько мгновений Хауссер смотрел на Оксану, и лицо его снова начало покрываться красными пятнами.
— Ну, хорошо. Дайте ее…
— Шифровку я получу через несколько дней. Сейчас мне нужно ваше согласие.
— Считайте, что вы его получили. Мне только не нравится, что в это дело замешано много людей.
— Не волнуйтесь. Тайна будет соблюдена. Нам невыгодно подвергать вас риску.
Оксана не знала, что она почти дословно повторила то, что сказал англичанин Хауссеру при прощании. Хауссер эти слова помнил хорошо. Он заметно успокоился. Тем не менее советник не лишал себя надежды разгадать, есть ли у девушки сообщники в этом городе, или она действует в одиночку. И он сделал еще одну попытку.
— Я говорю это только потому, что каждый новый человек в городе может вызвать подозрение. Если требуется какая-либо моя помощь…
— Все в порядке, господин советник. Вам придется позаботиться только обо мне. И сейчас же. Я должна где-то переночевать. А завтра вы примите меня на работу. Ведь вам не помешает толковый помощник, не правда ли?
— У вас есть документы?
— Да.
— Фальшивые?
— Мне нравится ваша проницательность, господин советник, — засмеялась Оксана. — Кажется, мы будем понимать друг друга с полуслова.
— Ну что ж, пойдемте, — сказал Хауссер после короткого раздумья.
— Один момент! Куда вы собираетесь повести меня?
— Но ведь я не могу оставить вас здесь на ночь? — удивился Хауссер.
— Поверьте, я на это не рассчитывала. Но я хочу знать, что за люди, к которым вы меня поведете.
— Это журналистка, поэтесса, сотрудница местной украинской газеты. Она живет в этом доме, одна. Вас устраивает?
— Если нет ничего другого..
— Есть еще одно место. Молодая девушка, фольксдейч, но к ней часто является жених, немецкий офицер.
— Пожалуй, лучше к журналистке. И еще один вопрос, господин советник: кто этот офицер, которого я у вас застала, где он служит?
— Военный корреспондент.
— Фамилия?
— Оберлендер.
«Оберлендер? Доктор Теодор Оберлендер, бывший политический руководитель батальона „Нахтигаль“, затем находился на Северном Кавказе в качестве политического советника командира диверсионного полка „Бергман“, — вспомнила Оксана. — Да, пожалуй, это он. Они с Хауссером одного поля ягоды. Состоялась встреча друзей…»
— Вам что-то говорит фамилия моего друга? — спросил Хауссер, настораживаясь.
— Нет, он был свидетелем моего прихода к вам.
— Он здесь проездом.
— Тогда все в порядке. У вас, конечно, найдется комплект чистого постельного белья? Отлично! Заворачивать не надо. Я положу в портфель. Большое спасибо. Вы понимаете, я отправилась сюда налегке…
Хауссер повел Оксану по длинному темному коридору к лестнице. Спустились на первый этаж. И снова пошли по коридору. Советник остановился у какой-то двери. Оксана прислушалась. За дверью журчал тихий голос, как будто кто-то читал там молитву. Иногда голос повышался, но тут же падал и слов разобрать нельзя было. Хауссер постучал.
— Кто там? — спросили за дверью по-немецки.
— Мария, откройте, пожалуйста. Хауссер…
Как поняла Оксана, в комнате произошло какое-то замешательство; прошло секунд пять-шесть, прежде чем им открыли. У порога стояла молодая смуглая женщина с оживленными, немного испуганными черными блестящими глазами.
— О, господин советник! Прошу.
У стола сидел какой-то мужчина с черным курчавым чубом. Он поднялся и, внимательно глядя на Хауссера, вежливо поклонился.
— Это мой брат, господин советник, — нервно улыбаясь, объяснила Мария. — Он зашел в гости… Я читаю ему свои новые стихи.
Хауссер понимающе закивал головой.
— Брат будет ночевать у вас?
— Нет, что вы! — смутилась Мария. — Он пойдет к товарищу.
— Прекрасно. Я хотел бы, чтоб вы приютили у себя мою… нашу новую сотрудницу. Всего на день-два. Надеюсь…
— О чем может быть разговор, господин советник, — поспешно произнесла Мария, оглядывая Оксану. — Я буду очень рада…
— В таком случае мне остается пожелать вам доброй ночи, — Хауссер взглянул на Оксану. — В девять утра попрошу вас… Без опозданий.
— Доброй ночи, господин советник, — кивнула головой Оксана.
Когда дверь за советником закрылась, Мария бесцеремонно обратилась к Оксане:
— Я попрошу госпожу присесть. Вот на тот стул… Я только закончу разговор с братом и займусь вами. Можете взять книгу или журнал. Вот эти на немецком языке.
Мария говорила по-немецки довольно бойко, но с ужасным акцентом.
— Спасибо, — сказала Оксана, взяла из стопки книг иллюстрированный журнал и начала рассматривать фотографии.
Мария собрала со стола какие-то исписанные листки, уселась на кровать напротив брата.
— Черт его принес со своей немкеней, — тихо и досадливо сказала она по-украински, торопливо закуривая сигарету. — На чем я остановилась, Петрусь?
— Народ и вождь.
— Да, да, вот это место… — Мария глубоко затянулась, начала читать негромко, но с чувством, артистически: — Что такое народ? Песок, глина, бесформенная масса… Как работает скульптор? Он лепит фигуру из комьев глины или отсекает у камня лишнее. У глины не спрашивают, кем она хочет быть, любой камень уступит резцу… Нам нужно лепить из глины, высекать из камня прекрасную фигуру нации. Кто это сделает? Сильная личность, вождь. Тот вождь, который рожден бурными событиями, который закален в горниле борьбы и не знает сомнений. Такие люди у нас есть. Мы не будем такими сентиментальными, как немцы, и не повторим их ошибок. Мы ни перед чем не остановимся. Наша власть будет страшной! Горе тем, кто дал одурманить себя большевистской пропагандой, кто утратил национальное чувство и верит в большевистскую дружбу народов. Мы никого не будем щадить. По колено в крови, по трупам своих неразумных братьев мы пойдем к цели. Нация родится в стоне, крови и огне. Но какая это будет нация!
Мария взглянула на брата, чтобы проверить, какое впечатление произвели на него эти слова, и продолжала:
— Если нужно будет, мы не остановимся ни перед чем. Словом, ножом, пулей мы будем будить в душах ленивых и покорных земляков наших национальную сознательность. Мы не будем считаться с жертвами. Пусть упадут тысячи, сто тысяч, миллион. Тем лучше! Нация крепкая и монолитная, закаленная, как сталь, поднимется из крови и очистится кровью. Интересы нации прежде всего! Без колебаний и сомнений мы пойдем за своим жестоким и прекрасным вождем!
Кончив читать, Мария отбросила листики, зажгла потухшую сигарету, спросила:
— Ну, как, Петрусь?
— Ярко и сильно. Поздравляю. Перепиши и дай мне экземпляр. Мы отпечатаем листовки.
— Но это не для всех… — встревожилась Мария.
— Конечно! Только для нашей элиты, для командиров.
— Для тех, кто поймет…
— Вот именно. Поздравляю. Очень сильно написано. Ты не представляешь, какие новые силы влила мне в душу. Это так нужно всем нам — непреклонность, жестокость. Ничего и никого не щадить и, если нужно, идти к великой цели по колено в крови.
Польщенная Мария улыбнулась.
— Как ты видишь, твоя Мария не теряла времени даром… Но это не все. Я подготовила к печати статью доктора Ивана Гладиловича, в которой он утверждает, что расовые различия между украинцами и русскими являются значительно более существенными, нежели, например, между украинцами и немцами. Таким образом, о нашей расовой родственности с москалями не может идти и речи.
— А не слишком ли? Научные таланты этого Гладиловича… В статье есть какие-нибудь аргументы, доказательства?
— Какое это имеет значение! Научные доказательства меня меньше всего тревожат. Важна сама мысль, которую мы должны внушить читателю: москали — не наши славянские братья, а совершенно чуждые нам в расовом отношении люди. По крови они ближе татарам, монголам.
— Да, в этом есть смысл.
— Еще бы! — воскликнула Мария, обхватывая руками колени. — Ну, хватит о делах. Я так по тебе соскучилась, милый, так рада тебя видеть.
— Я тоже…
— И так неудачно. Тебе придется уйти, я должна буду любезничать с немецкой дурой. Уже за одно это я ее ненавижу.
— Мы встретимся завтра. Утром, когда она уйдет. Ты можешь явиться в редакцию с опозданием?
— Конечно. Но я не хочу расставаться с тобой так быстро. Знаешь, мы выйдем во двор, там есть скамейка. Ты только предупреди Романа, что будешь ночевать у него.
Мария поднялась и обратилась к Оксане по-немецки:
— Я сейчас приду. Провожу брата…
Они ушли. Оксана отложила журнал, задумалась. То, что она услышала в этой комнате, не было для нее неожиданностью, открытием. В партизанском отряде ей показали пухлую, отпечатанную на стеклографе брошюру «Идея и действие». В этом евангелии националистов, напоминающем вольный пересказ бредовых идей Муссолини и Гитлера, приводилось несколько изречений Степана Бандеры. Оксана запомнила одно — «Наша власть будет страшной». Мария только художественно «оформила» мысли своего «жестокого и прекрасного вождя», которые тот позаимствовал у Гитлера. Народ для них глина… Ради достижения власти они готовы на все. Нужно будет уничтожить сотни тысяч украинцев — не задумываясь уничтожат, лишь бы властвовать над остальными. Обман, террор — вот их оружие. Нужно додуматься до такого: по своим расовым признакам украинцы ближе к немцам, чем к русским… Какая-то чертовщина, бесовское наваждение. Но ведь эти двое — реальные люди и, кажется, неглупые. И они любят друг друга. Украинцы… Враги!
На стене висела большая фотография. Человек во френче с растрепанной челкой на лбу строго глядел на Оксану пустыми глазами маньяка. Нет, это не Гитлер. Петлюра… Чуть дальше репродукция со старинной картины — в овале злой старикашка в плаще поверх рыцарских доспехов держит булаву в правой руке. Гетман Мазепа. Вот боги, которым молится Мария. Какая кровожадность у этой маленькой хрупкой женщины — «по колено в крови, по трупам…» А у самой глаза блестят, ноздри раздуваются.
Прошло несколько минут, хозяйка не возвращалась. Возле стола в углу лежал аккуратно подшитый комплект газеты «Волынь». Оксана подняла подшивку, начала просматривать. В передовой редактор газеты Улас Самчук превозносит до небес Гитлера. А вот статья, написанная Марией Чайкой: «Дьявольская большевистская пропаганда». Оказывается, Мария еще осенью 1941 года побывала в оккупированных гитлеровцами Житомирской и Киевской областях и пришла к печальному заключению: нужно смотреть правде в глаза — национальная идея не находит никакого отклика у подавляющего большинства украинцев, больше того, они враждебно относятся к националистам, считая их лакеями гитлеровцев. И, конечно же, во всем повинна дьявольская большевистская пропаганда… Какой ужас — советские люди не хотят враждовать между собой, они за дружбу народов! Мария убедилась в этом и вынуждена сделать горькое признание: «В краю, где уже привилось советское братство народов, — национальное мировоззрение будет казаться диким сумасшествием, а те, что несут это мировоззрение, будут полностью чужими для людей на восточных землях». Очень, очень приятно было Оксане читать эти строки в газетке, издающейся на деньги гитлеровцев. Мария не ошиблась. Что правда, то правда, только слепые безумцы могут рассчитывать на то, что им удастся разделить народы Советского Союза непроницаемыми перегородками, посеять среди них национальную вражду. Оксана хотела положить подшивку на место, но тут послышались шаги и в комнату вошла оживленная, счастливая Мария.
— Я к вашим услугам, дорогая госпожа, — весело сказала журналистка, но, увидев подшивку в руках немкени, изменилась в лице. — Вы… вы можете читать…
— Почему вас это удивляет, Мария? — обратилась к ней Оксана по-украински. — Ведь вы же читаете и говорите по-немецки.
— Но вы должны были сказать… — вспыхнула журналистка. — Это все равно, что подслушивать чужой разговор. Я была уверена, что вы не понимаете, о чем я говорю с братом.
— Да, получилось нехорошо, — согласилась Оксана. — Все же виноваты мы обе: вы не спросили, а я не сказала. Я просто не успела. Однако стоит ли так расстраиваться? Разве произошло что-то трагическое? Забавный случай, только и всего.
Мария не спускала с Оксаны глаз.
— Вы слышали то, что я читала?
— Да, — как бы несколько растерявшись, призналась Оксана. — По-моему, вы читали какой-то отрывок из книги фюрера, переведенный на украинский язык. Разве не так?
Оксана била не в бровь, а в глаз. Мария смутилась, ее авторское самолюбие было задето. Однако в глубине души она должна была признать, что немкеня кое в чем права. Все же она сказала:
— Вы ошибаетесь…
— Возможно. Но очень похоже… Фюрер любит такие сильные выражения: «Мы ни перед чем не остановимся… По колено в крови, по трупам…» Разве вы не читали книгу фюрера, не слышали его речей?
Этот вопрос добил журналистку. Она читала, она восхищалась… Она видела Гитлера в хроникальных фильмах, наслаждалась его беснованием на трибунах, его жестикуляцией, мимикой, воплями. Фюрер долгое время был ее идолом. До тех пор, пока не стало ясно, что он даже слышать не желает о самостийной Украине.
— Что ж… — задумчиво пожала плечами Мария, — некоторые совпадения возможны и даже закономерны. Национальная идея остается одной и той же для каждого народа. Важно то, кто сможет воплотить ее в жизнь.
— Это дано только народу высшей расы и ее вождю, — отрезала Оксана. — Народы низшей расы не должны даже мечтать об этом.
Слова Оксаны прозвучали как пощечина. Они затронули самое больное место в душе журналистки. Мария обозлилась, ей захотелось не остаться в долгу.
— История покажет, кому дано, кому не дано, — сказала она с вызовом.
— Несомненно, история покажет, — подхватила Оксана. — История уже не раз говорила свое слово. — И, чтоб все стало ясным, кивнула головой на стену. — Кстати, чьи это портреты висят у вас?
— Имена этих людей ничего вам не скажут…
— А истории, народу? — тихо, словно не придавая этим словам особого значения, спросила Оксана и испытала тайную радость, увидев замешательство Марии.
— Вы спрашиваете так, будто знаете, кто это, — журналистка впилась глазами в Оксану.
Продолжать разговор в таком духе было бы неосторожно. Нельзя преступать запретную черту. К тому же отношения с Марией должны носить дружественный характер.
— Простите, если мой вопрос был бестактным. — Оксана вздохнула. — Я не настаиваю. Может быть, это ваши родственники… И вообще, Мария, я чувствую себя очень неловко. Совершенно того не желая, я, кажется, испортила вам вечер и настроение.
— Откуда вы взяли? — притворно удивилась Мария. — Не выдумывайте, пожалуйста. Мне интересно с вами беседовать, и я охотно…
— Не надо, Мария, я ведь поняла…
— Что вы поняли?
— То, что это не брат вам и я нарушила ваше свидание. Только, ради бога, не думайте, что я вижу в этом что-то плохое, безнравственное. Я не какая-нибудь узколобая мещанка и придерживаюсь широких взглядов. Вы уж извините меня, что так случилось.
Мария недоумевала: «Странная, загадочная немкеня. Не разберешь, умна или наивна. Говорит туманно, недомолвками, понимай как хочешь. Только что старалась унизить меня, намекнув на мою принадлежность к низшей славянской расе, а теперь вот расчувствовалась, просит извинения за то, что помешала поговорить с Петром. Догадалась…»
— Как вас зовут? — спросила Мария.
— Ева.
— Это все пустяки, Ева. Вы тоже меня извините, в разговоре с братом… с Петром я допустила нелестные выражения в ваш адрес. И вы угадали — Петр мой жених.
— Может быть, вы устроите меня на эту ночь в другом месте?
— Что вы, что вы!
— Но почему же? Если есть возможность… Мы, женщины, должны помогать друг другу, особенно в таких случаях. Я скажу советнику, что ночевала у вас.
«Нет, она добрая, сердечная девушка. И совсем не такая гордячка, как мне показалось», — подумала Мария
— Ну что ж, дорогая Ева, я буду благодарна вам. Вы переночуете у моих подруг. Они тоже живут в этом доме Утром, как только проснетесь, пожалуйста, приходите ко мне.
Подруги Марии жили на втором этаже. Они предоставили Оксане кровать с периной, и она, не заводя разговоров с хозяйками, быстро уснула. Кажется, уже утром, перед самым пробуждением, ей приснился Гитлер с булавой в руке, превратившийся затем в злого старика в плаще поверх рыцарских доспехов. Но тут же оказалось, что это не фюрер, и не гетман, а Мария. Грозя булавой, она сказала: «Наша власть будет страшной!» На этот раз Оксана не стала таиться, ответила гневно: «Не надейтесь! Народ не глина, он не допустит предателей к власти. Вы сгинете вместе с Гитлером!»
Утром Оксане пришлось быть свидетельницей загадочного происшествия, которому она в тот день не придала особого значения.
Когда она вышла к лестнице, чтобы спуститься на первый этаж, то увидела внизу высокого офицера, листавшего записную книжку в голубоватой обложке. Как только офицер заметил девушку, он сунул книжечку в карман. Оксана полагала, что он спросит о каком-нибудь жильце этого дома, но офицер только внимательно окинул ее взглядом и неторопливо вышел на улицу. У него было продолговатое, белобрысое лицо со слегка запавшими щеками. На мундире — ленточка железного креста, погоны гауптмана.
Как только Оксана свернула с лестничной площадки в длинный коридор первого этажа, она увидела выбежавшую из комнаты Марию. Журналистка беспокойно забегала по коридору, разыскивая что-то на полу.
— Доброе утро, Ева, вы не видели, здесь никто не проходил?
— Нет. Что-то случилось?
— Понимаете, я выходила в коридор почистить пиджак брата и, кажется, обронила одну вещь…
Оказалось, пропала записная книжка Петра. «Брат» Марии стоял посреди комнаты, выбритый, пахнущий одеколоном, совал руки в карманы и повторял, досадливо хмурясь:
— Такая маленькая, в голубой обложке…
Начали искать в комнате, перерыли все, но так и не нашли. Из тех фраз, какими перебросились Петр и Мария, Оксана узнала, что в книжечке, кроме адресов и инициалов ее хозяина, ничего не было записано Все же Петр, нежно попрощавшись со своей невестой, ушел опечаленный, да и Мария, принявшаяся угощать Оксану кофе, казалась расстроенной.
«Записная книжка в голубой обложке… — думала Оксана, отхлебывая кофе из чашки. — Не ее ли видела я в руках гауптмана? Но зачем понадобилась немецкому офицеру чужая записная книжка? Просто совпадение. Мне, во всяком случае, ввязываться в эту историю незачем». Оксана не подозревала даже, что вскоре история с потерянной записной книжкой в голубой обложке снова напомнит о себе.