За глянцевым фасадом: Джеки Кеннеди 1929–1994

XII

После смерти Онассиса его состояние было оценено в миллиард долларов. Большую его часть наследует дочь Онассиса, Кристина. Между ней и Джеки развернется жестокая борьба за наследство. Чтобы избежать судебной тяжбы по поводу завещания, Кристина и ее советники предлагают Джеки договориться: они дают единовременно 26 миллионов долларов, а Джеки отказывается от дальнейших претензий. Кристина довольна: она избавилась от Джеки, которую называла «Черной вдовой». Впоследствии она признается, что готова была предложить мачехе даже большую сумму.

В биографии Джеки Стивен Бирмингем логично объясняет поведение Кристины: «Джеки приносила несчастье. У Кристины было ощущение, что Джеки губит все, к чему прикасается. Ангел смерти — вот кто эта женщина». Коста Грацос был согласен с Кристиной: «Она притягивала беду, как громоотвод — молнию. Доказательство тому — Джон и Боб Кеннеди. Кристина боялась Джеки и приписывала ей магические способности. Все, кто окружал ее, умирали».

Сейчас, когда Джеки исполнилось сорок семь, она наконец-то получила возможность отдохнуть от своих вечных страхов. У нее никогда больше не будет финансовых проблем. Она сможет жить сама по себе, не зависеть ни от Очинклосов, ни от Кеннеди, ни от какого-либо мужчины. И спокойно смотреть в будущее: ей не суждено разориться, как Блэк-Джеку. У нее внушительный счет в банке, который избавляет от бессонницы, ночных кошмаров и приступов паники лучше, чем снотворное, успокоительное или любовник. Отныне она может рассматривать свою жизнь как приключение, переживаемое в одиночестве, но увлекательное.

Сперва она робеет, как положено начинающей. Не выходит из дома, возится с детьми, смотрит телевизор, занимается йогой, бегает, катается на велосипеде, вытаскивает из шкафа кулинарные книги, заказывает продукты по телефону, устраивает ужины в узком кругу, приводит в порядок квартиру, переставляет мебель, отдает любимые фотографии в мастерскую, чтобы их вставили в рамки. Она осматривается, ищет ориентиры и занимается собой. Она не может устоять перед искушением стать красивее и, как все шикарные дамы Манхэттена, ложится под скальпель хирурга, чтобы избавиться от морщинок в углах глаз и убрать второй подбородок. На уик-энд она уезжает в свой загородный дом в Нью-Джерси. Катается верхом, пишет маслом, рисует, читает. Как утверждает ее тетка, Мишель Патмен, «она установила в своей квартире на Пятой авеню мощную подзорную трубу, которая давала ей возможность рассматривать людей, гуляющих в парке: женщина, привлекавшая взоры всего мира, оказалась любительницей подглядывать за другими!». У нее так и не появилось близких подруг, если не считать младшую сестру Ли. Как и раньше, ей неприятны люди, которые стремятся сблизиться с ней и ведут себя бесцеремонно. Она предпочитает побыть в одиночестве или со своими детьми. Джон и Кэролайн подросли: они учатся, обзавелись друзьями, часто уходят, потом возвращаются, в доме слышны веселые голоса, шум, — но вскоре все опять стихает. Они по-прежнему привязаны к матери, но сейчас уже не нуждаются в ней так, как раньше. Она сумела воспитать в них волю, уверенность в себе: теперь они хотят быть независимыми.

И она страдает, как страдают все женщины, сделавшие детей смыслом своей жизни, когда их дети вырастают и становятся самостоятельными. Она чувствует себя одинокой и никому не нужной. Чем теперь заняться? Она не находит себе места, хотя жизнь ее более чем благополучна. И вспоминает времена, когда работала журналисткой, встречалась с интересными людьми, разъезжала по свету, узнавала много нового. Работать — вот чего ей хотелось бы. Она говорит об этом знакомым, тщательно обдумывает этот вариант.

И вот издательство «Вайкинг Пресс» предлагает взять ее на работу. Она соглашается. В ноябре 1975 года она поступает на должность редактора с годовым окладом в 10 000 долларов и очень гибким графиком, — чтобы иметь возможность заниматься детьми. Вначале она ощущает некоторую неуверенность: ей не совсем ясно, чего от нее ждут. Потом осознаёт, что ей все это нравится — править рукописи, работать с авторами, готовить книги к печати. Ее помощница, Барбара Берн, вспоминает: «Когда стало известно, что она будет работать у нас, большинство сотрудников отнеслись к этому скептически. Но уже через несколько дней мы были приятно удивлены. Нельзя было не признать, что перед нами — не чучело с дурацким голосом, а живой человек. В ней не было ничего от Марии-Антуанетты, вздумавшей поиграть в фермершу, — она отнеслась к своему новому занятию со всей серьезностью. Очень быстро выяснилось, что ей нравится работать над рукописью, усовершенствовать текст. У нее это хорошо получалось, и она трудилась на совесть. Когда мы все это поняли, она стала держаться более раскованно. И все же нелегко было привыкнуть к тому, что в коридоре ты постоянно встречаешься с обложкой глянцевого журнала».

В вестибюле издательства ее поджидают журналисты, фотографы, телеоператоры. Но она не обращает на них внимания. К чему ей дешевая популярность, когда она нашла для себя нечто гораздо более увлекательное: любимое дело.

Однако она все так же непримирима к тем, кто норовит покопаться в ее жизни. Однажды в книжном магазине некий автор, опубликовавший о ней книгу, надписывает свое сочинение читателям; проходя мимо, она демонстративно зажимает нос. Вместе с тем она может быть необычайно любезной и предупредительной с совершенно незнакомыми людьми. Одной девушке, у которой нога в гипсе, она помогает усесться в такси. Та не может опомниться: «Вы только представьте: вас сажает в такси Джеки Онассис!» Всякий раз, когда ее приглашают на ужин, она присылает письма с благодарностью, изящно написанные и изысканно вежливые. Все, кому доводится с ней встречаться, покорены ее обаянием, умом и красотой. Английский поэт Стивен Спендер, который знакомится с ней на вечере у друзей, просто ослеплен ею. Он спрашивает, чем в своей жизни она больше всего гордится, и она спокойно и мягко отвечает: «Я пережила очень тяжелые моменты и не сошла с ума». «Это растрогало меня до глубины души, — вспоминает хозяйка дома, Розамонд Бернье, гид в музее Метрополитен. — Тут есть чем гордиться! Пережить то, что пришлось пережить ей, и сохранить душевное равновесие, — с этим можно только поздравить. Я не говорю, что она — идеал. Как у любого человека, у нее есть недостатки. Ей трудно дается откровенность, отчасти, вероятно, из-за всего пережитого. Кроме того, она очень замкнутый человек. Ей не нравится, когда с ней хотят быть накоротке. Думаю, по характеру она нелюдимая и застенчивая».

В ноябре 1975 года умирает добрый дядюшка Хьюги. Перед смертью он разорился. Мерривуд и Хаммерсмит Фарм были проданы. Дженет Очинклос живет теперь в домике сторожа! Джеки переводит миллион долларов на банковский счет матери, чтобы та ни в чем не нуждалась. Но их отношения не стали более теплыми. Джеки занимается делами матери, заботится о ее здоровье, в общем, ведет себя как человек долга, но без громких слов. Только новые испытания, свалившиеся на семью, заставят этих двух женщин помириться.

Джон Сарджент, директор издательского дома «Даблдэй», предлагает Джеки стать его компаньоном. Предложение почетное, сулит немалую выгоду: она соглашается. «Ее задача заключалась в том, чтобы привлекать к нам знаменитостей, — рассказывает Джон Сарджент. — Кроме этого, она занималась выпуском книг по искусству и фотоальбомов, как прежде в «Вайкинг Пресс». Считалось, что благодаря ее связям к нам потянутся новые авторы».

Как всегда, у нее есть сторонники и противники, и трудно было бы разобраться в логике тех и других. Ее робость одних смешит, другим кажется трогательной. Она не бывала раньше в конференц-залах, заходит не в ту дверь, стесняется высказать при всех свое мнение. Она смущается так же, как смущалась много лет назад, когда впервые переступила порог Белого дома. «Она была больше похожа на перепуганного цыпленка, чем на вдову президента Соединенных Штатов», — скажет один из ее коллег. Ее особый статус вызывает у них раздражение. Она присутствует на работе лишь три дня в неделю. Остальное время работает дома. Кому-то она неприятна своей всегдашней манерой держаться отстраненно, кому-то досаждает толпа ее фанатов, растущая день ото дня. Вдобавок ее рассеянный вид, как обычно, наводит на мысль, что она презирает всех вокруг. Джеки не создана для работы в коллективе, — перерывов на кофе, когда все собираются возле кофейной машины, доверительных бесед шепотом, письменных поздравлений, которые коллеги вручают друг другу по торжественным случаям, манеры потешаться над начальником у него за спиной, соленых шуточек и пересудов. Она живет обособленно, в своем мире. Работает, выпускает книги; среди этих книг есть хорошие, есть и похуже. В частности, она редактировала воспоминания Майкла Джексона. Прилежно, словно школьница, вникает она в тайны новой профессии. Ведь если твое имя Жаклин Бувье Кеннеди Онассис, у тебя нет права на ошибку. Если идешь с высоко поднятой головой, нельзя спотыкаться. Если тебя привыкли видеть на высоте, нельзя опускаться до болтовни с коллегами. Если ты много лет считалась главным врагом общества и главной его любимицей, за тобой постоянно наблюдают, тебя либо поносят, либо превозносят. Но никогда не высказываются о тебе объективно. В отделе обсуждения рукописей ее отчеты вызывают или восторг, или недоброжелательную критику. Она не обращает на это внимания и продолжает делать свое дело. Работы она не боится, а быть мишенью для придирок давно привыкла. И держится стойко.

У нее полно забот другого рода. На семью Кеннеди продолжают сыпаться несчастья. «У Питера Лоуфорда все более усиливалась зависимость от наркотиков и алкоголя, — рассказывает Дэвид Хейман, — и его брак с Пэт Кеннеди трещал по швам; у детей Боба Кеннеди неприятности следовали одна за другой (автомобильные аварии, провалы в учебе и переэкзаменовки, наркотики, лишение водительских прав); Кара, дочь Теда, курила гашиш и марихуану, однажды пыталась убежать из дома, но безуспешно; Джоан Кеннеди стала алкоголичкой; Тедди Кеннеди-младший заболел раком костного мозга, и ему ампутировали ногу. И Джеки, помимо ее воли, тоже была вовлечена в эти неурядицы. Когда Джоан Кеннеди узнала, что муж ей изменяет, она решила посоветоваться с Джеки. Ведь если кто и знал все, что можно было знать о супружеской неверности мужчин из клана Кеннеди, то это Джеки. «В их семье все мужчины такие, — спокойно сказала Джеки. — Не могут не бегать за каждой юбкой. Для них это обычное дело». Джоан Кеннеди не удалось отстоять свои интересы. Ей это было не по плечу. Она пыталась как-то приспособиться, но не смогла; а вот «чудачке» Джеки хватило духу противостоять разрушительным силам, таящимся в семье Кеннеди, вдобавок она еще умела использовать определенные обстоятельства к своей выгоде».

Джеки не хочет, чтобы этот губительный вирус подхватили ее дети. «Больше всего на свете меня волнует счастье моих детей. Если человек не смог устроить судьбу своих детей, непонятно, что важного осталось для него в этой жизни, — так, во всяком случае, представляется мне».

Она упорно старается держать их в стороне от запутанных семейных дел, хотя отнюдь не возражает, чтобы вся семья иногда собиралась вместе: надо сохранять связи и поддерживать (в глазах посторонних) престиж знаменитого имени. Она знает, что принадлежать к клану Кеннеди — по-прежнему завидное преимущество, но не хочет, чтобы неприятные фамильные черты проявились у ее детей. Она всегда приветлива и любезна с родственниками первого мужа, а раз в год собирает их у себя в загородном доме на гигантский пикник.

Кэролайн тоже предпочитает держаться от них в стороне. Она стала самостоятельной и хочет жить по-своему. Уезжает учиться в Лондон, потом возвращается в Соединенные Штаты, чтобы завершить образование. Ей нравятся люди искусства, маргиналы, и элегантный мир матери нисколько ее не привлекает. Когда Джеки предлагает ей начать выезжать в свет, она отвечает отказом. Она появляется на людях с журналистами, художниками, скульпторами, писателями. В итоге она станет адвокатом и выйдет замуж за чудаковатого типа, немного художника, немного интеллектуала, родит ему троих детей и будет жить с ним счастливо, вдали от суеты. Джеки в глубине души этому рада: она узнаёт в Кэролайн двадцатидвухлетнюю Жаклин, мечтавшую о необычной, далекой от общепринятых норм, жизни. Она неизменно одобряет решения дочери.

А вот за Джона, не такого упрямого и не такого решительного, как сестра, Джеки беспокоится. Ее пугает мысль, что он может стать гомосексуалистом (он вырос без отца, в окружении женщин), поэтому она старается быть с ним построже, следит, с кем он дружит, у кого бывает в гостях. «Это был славный парень, — рассказывает его первая любовь, — но с ним было сложно встречаться, за ним все время приглядывали и, вероятно, так будет всегда. Чем бы он ни занялся в жизни, ему никогда не сравниться с отцом».

В представлении людей он так и останется маленьким Джон-Джоном в синей курточке, который отдает честь гробу отца. Я вспоминаю, как однажды увидела его на улице, в Нью-Йорке, поздно вечером: он стоял в очереди, чтобы войти в дискотеку. Одна из девушек взглянула на него и закричала: «Это же Джон-Джон!» Парень, который пришел с ней, заорал во всю глотку: «Это Джон-Джон, это Джон-Джон!», а Джон чуть не полез в драку. Но с ним были друзья, они удержали его, и все обошлось.

Такие истории наверняка случались с ним часто.

Джеки зорко наблюдает за ним. Отправляет его на консультацию к психиатру, выговаривает за плохие отметки, переводит в другую школу, не позволяет стать актером и заставляет закончить юридическое образование. Потом у него возникает желание посмотреть мир, и он на год уезжает в Индию. Джон с его мягким характером не перечит матери. Что бы он от нее ни услышал, он неизменно любит и уважает ее. Они связаны навсегда — Джеки, Джон и Кэролайн. Это трио станет самым прочным и самым важным завоеванием в ее жизни.

Умудренная годами, Джеки как будто исцелилась от душевных бурь. Она богата. Она все еще красива: когда она входит в гостиную, мужчины не могут оторвать от нее глаз. Но ей это безразлично. Она обрела спокойствие и, как говорил Вольтер, «возделывает свой сад». По-прежнему заботится о том, чтобы люди не забыли Джона Кеннеди, торжественно открывает в Бостоне библиотеку, которая носит его имя.

Всякий раз, когда она появляется в обществе с мужчиной, говорят, будто это ее очередной любовник. Но менять любовников — это не для нее.

Последнего мужчину в ее жизни будут звать Морис Темпельсман. Они проживут вместе четырнадцать лет.

Он ее ровесник, нажил состояние торговлей бриллиантами. Они знакомы с давних пор, когда он работал у президента Кеннеди советником по африканским делам и вместе с женой часто бывал в Белом доме. Сначала он был просто другом Джеки, консультировал ее по финансовым вопросам (он увеличил ее состояние в десять раз), потом стал ее возлюбленным и компаньоном. Бельгиец, родившийся в Антверпене, Морис разговаривал с Джеки по-французски. Это еще больше сближало их и, что было немаловажно для Джеки, вносило в их отношения европейскую ноту.

Люди называли его «Онассисом для бедных», но Джеки не обращала на это внимания. «Я восхищаюсь Морисом, его волей и его успехами, и всей душой надеюсь, что моя известность не оттолкнет его от меня». Маленький, тучный, лысый, он курит сигары, коллекционирует произведения искусства и, словно фокусник, делает из одного миллиона десять. У них общие вкусы, они катаются на лодке, совершают морские путешествия (хотя рядом с «Кристиной» их яхта кажется просто шлюпкой под парусом), беседуют о литературе и искусстве, слушают оперы, ужинают в маленьких ресторанчиках, не вызывая шумихи. Он окружает ее лаской и вниманием. Конечно, он не так красив и не так знаменит, как Джон, не так влиятелен и не так неотразим, как Ари, — ну и пусть! С ним Джеки познает иное счастье, нежное и простое.

Некий наблюдатель, пожелавший остаться неизвестным, был потрясен, встретив ее однажды в обычном кафе, «забегаловке, где подавали гамбургеры. Она сидела за стойкой! И читала «Нью-Йорк Мэгэзин». На ней был серо-бежевый непромокаемый плащ, и она ела сандвич».

Ей за пятьдесят, и она, по-видимому, примирилась с жизнью и с людьми. Обрела душевное равновесие, нашла свое счастье, не омраченное даже тем обстоятельством, что Морис Темпельсман женат и супруга не дает ему развода. Он живет с Джеки, сопровождает ее в путешествиях, выезжает с ней в свет, Кэролайн и Джон привязались к нему. У нее наконец-то есть нормальная семья.

Последние годы жизни Джеки пройдут спокойно. Иногда ей, правда, еще приходится сражаться с фотографами, которые преследуют ее по пятам, и с фирмами, которые без разрешения используют фото- и телекадры с ее изображением. Как и прежде, она не желает, чтобы кто бы то ни было совал нос в ее дела, и яростно отстаивает свое право на неприкосновенность частной жизни. Она не простила тем, кто ее обидел. Такой уж у нее характер: однажды поняв, что ее предали, она будет помнить это до конца. Ее изумительная память хранит всё, и в особенности — нанесенные ей оскорбления.

Она установила для себя удобный ритм жизни. Встает в семь утра и час прогуливается в Центральном парке с Морисом Темпельсманом. «Я видела ее в парке каждый день, — рассказывает нью-йоркская приятельница Джеки. — Она была одета кое-как, укутана в шали и шарфы, поверх всего — старая куртка, на голове берет. Ее можно было принять за бродяжку, но лицо у нее при этом сияло от счастья, и даже в таком странном наряде она казалась красивой и не похожей ни на кого…»

Потом она переодевается и едет на работу. Она уже вполне освоила профессию редактора, выпускает фотоальбомы, книги по истории, биографии знаменитостей, американские и переводные романы. Она готова встречаться с авторами в любое время и с каждым разговаривает так, словно перед ней — восьмое чудо света. Это не притворство: она действительно умеет слушать, ей нравится узнавать новое.

Когда у тех, кто ей дорог, случается беда, она без промедления спешит на помощь. «На Джеки всегда можно было положиться в трудную минуту, — рассказывает ее подруга Сильвия Блейк. — Бывало так, что она подолгу не давала о себе знать, но, если вдруг что-то случалось, она тут же оказывалась рядом. Когда в 1936 году умерла моя мать, Джеки стала часто навещать меня. Невозможно было быть более ласковой, внимательной, любящей и тактичной, чем она…»

Когда у Дженет Очинклос обнаруживается болезнь Альцгеймера, Джеки, забыв старые обиды, занимается ее лечением, терпеливо ухаживает за нею.

Джеки становится бабушкой: у Кэролайн родились трое детей — Роз, Татьяна и Джек. Она с удовольствием возится с внуками. Раз в неделю забирает их на целый день, гуляет и играет с ними в Центральном парке. Она проводит с ними отпуск в доме, который купила (и самостоятельно обставила) на острове Мартас Виньярд. «Мой домик, мой чудесный домик», — в восторге повторяет она.

О счастливых людях мало что можно рассказать, и Джеки в этом смысле — не исключение. Нет больше прекрасного принца, который пробудил бы в ней мечты и заставил бы страдать, нет больше убийц, притаившихся в засаде, нет больше ни злых языков, осуждавших ее без всякой жалости, ни порочащих слухов и сплетен, имевших целью загубить ее репутацию.

В феврале 1994 года шестидесятичетырехлетняя Джеки, все еще красивая и обворожительная, узнаёт, что у нее рак лимфатических желез. Она ложится в больницу, проходит курс химиотерапии, затем, когда становится ясно, что болезнь неизлечима, просит отпустить ее домой. И составляет завещание, которое американский экономический журнал «Форбс» назовет образцовым. Она никого не забыла: в завещании упомянуты все, кто любил ее, все, кто служил ей. Свое имущество она оставляет главным образом Джону и Кэролайн, однако часть его достанется племянникам и внукам, а еще — фонду Кей-Джи (от «Кэролайн» и «Джона»), который будет финансировать «различные проекты, имеющие целью духовно возвысить человечество или облегчить его страдания». Таков был ответ Принцессы тем, кто при жизни называл ее жадной и эгоистичной!

В четверг, десятого мая 1994 года, окруженная детьми и близкими, Джеки уходит из этого мира. Американский народ скорбит: он потерял свою королеву, свою принцессу, свою герцогиню. О ней одной было написано и успешно реализовано больше газетных статей, сценариев и книг, чем обо всех царствующих династиях мира. Но свою тайну она унесла с собой. Так она в последний раз обвела вокруг пальца своих поклонников и своих хулителей.

Где-то в немыслимой вышине красивый мужчина довольно потирает руки, достает свой лучший костюм — белый, из габардина, — причесывает густые черные волосы, придирчиво разглядывает свой золотистый загар и поправляет галстук: скоро он наконец встретится с дочерью. Как давно он ждет ее, как давно наблюдает за ее жизнью там, на земле! Он раскроет ей объятия и от души похвалит ее. Ведь она отлично усвоила его уроки, заставила весь мир затаив дыхание следить за ней. «Когда ты на людях, детка, сокровище мое, представь себе, будто ты на сцене, позволяй всем вокруг глазеть на тебя, но никто не должен понять, что у тебя на уме. Никому не раскрывай своих секретов. Будь замкнутой, неприступной, отстраненной, — так ты всегда, до конца своей жизни, будешь загадкой, манящей звездочкой, красавица моя, чудо мое, королева моя, принцесса моя…»