— Ты цел, Зия? — спросил я, опуская автомат.
Гигант затих, глядя на тело душмана, только что пытавшегося застрелить пакистанца.
Наливкин и Смыкалов выступили из-за стены дома, где мы скрывались, пробираясь по улицам кишлака, когда всё кончилось.
— Почему ты тут один?
Зия не ответил. Он медленно, как-то заторможенно повернул ко мне свое безэмоциональное лицо.
— Зачем ты стрелял? — спросил Зия.
Я глянул на убитого. По трофейной советской куртке я понял, что погибшим был именно тот душман, что казнил афганца и избивал женщину во дворе дома старосты.
Я быстро сложил в уме два и два.
— Ты знал этого человека, не так ли? — спросил я.
— Знал, — немного погодя ответил Зия.
— Ты пришел сюда за ним?
Зия глянул сначала на Наливкина, потом на лейтенанта Смыкалова. Но смолчал. Не торопился отвечать.
Он опустил поднятые руки. Зия был вооружен. Автомат Калашникова покоился в его руке. Он как-то бессильно сжимал оружие за цевье.
Вокруг было тихо. Бой, казалось, закончился.
Можно было слышать лишь негромкий отголосок пожара, которым все еще была охвачена конюшня у дома старейшины. Зарево от этого пожара не доходило сюда, но подсвечивало жилище Малика, виднеющееся вдали.
Всюду лежали тела душманов. Большая часть банды погибла. Оставшиеся разбежались кто куда после того, как увидели, что проигрывают.
Штурм, к слову, прошел хорошо. Почти хорошо, если не считать того обстоятельства, что старейшина Малик погиб во время него. Он схлопотал шальную пулю во время перестрелки.
Судя по тому, что ранили его в спину, пуля была душманской.
Бой наш начался еще во дворе. Шахид погиб почти сразу. Его застрелил я. Оставшиеся душманы отступили в дом, утянув с собой старосту.
Их было трое, и все теперь уничтожены при штурме. Были в доме и приближенные Малика. Большая часть из них успела разбежаться. Один или двое погибли в перестрелке.
— Да. За ним, молодой шурави, — проговорил Зия тихим, хрипловатым голосом.
— Это было ошибкой, пакистанец, — сказал я.
— Кто просил тебя стрелять? — Голос Зии стал угрожающим. В нем прозвучала холодная ярость.
— Полагаешь, нужно было дать ему тебя застрелить? — спросил я.
Зия молчал. Я понимал, что он не знает, что мне ответить.
— Нужно уходить, — сказал Наливкин, оглядываясь, — где-то тут могут еще быть душманские недобитки.
Я не ответил майору.
Мы с Зией неотрывно смотрели друг на друга. Внезапно пакистанец повернулся к нам, перехватил автомат.
Наливкин со Смыкаловым напряглись. Повскидывали автоматы. Взяли Зию на мушку.
— Давай, не балуй, Борода, — сказал Наливкин. — Опусти автомат на землю.
Он не опустил.
Внезапно взгляд его странно забегал. Зия будто бы заглянул в пустоту. Он больше не смотрел на меня.
— Зачем ты стрелял? — повторил он.
— Опусти автомат на землю, — тоже предложил я Зие.
— Кто был этот душман? — выступил вдруг вперед Смыкалов. — Твой подельник?
— Родственник, — ответил Зия.
— Он называл тебя предателем, Зия. Я слышал, о чем вы говорили перед его смертью, — вклинился Наливкин.
— Это было не ваше дело, — возразил Зия, обведя нас троих взглядом.
— Это ты влез не в свои дела, Зия, — сказал я. — Тебе запретили идти с нами. Нужно было послушаться. Я считаю до трех. Опусти автомат.
— А иначе что? — спросил Зия холодно.
— А иначе огонь на поражение, — невозмутимо сказал я.
— Я… — Зия хотел было что-то сказать, но не закончил.
Внезапная быстрая, трещащая очередь раздалась непойми откуда.
— Ложись! — крикнул я.
Мы все как один залегли прямо там, где стояли. Пули хлопали в стену дома над нами. Выбивали из нее штукатурку и едва заметные в темноте облачка пыли. Беспорядочно ложились в землю вокруг нас.
Зия воспользовался моментом — он просто дал деру, а потом скрылся в темноте, между домами.
— Справа! Справа! — сориентировался я, а потом резко и тихо перевернулся набок, направил ствол автомата туда, откуда, по моему мнению, велся огонь.
Душманы спрятались в разграбленном доме. Оттуда велся плотный огонь, по большей части из пистолета-пулемета. ППШ, насколько понял я по звуку. К нему примешивались редкие, хрипловатые винтовочные выстрелы.
Я дал очередь в дом, и стрелок на мгновение затих. Это дало нам время переползти в укрытие — неширокий арык, что протянулся вдоль дорожки, бегущей к центральной дороге.
— Сука… — стонал при этом Смыкалов, — ранен я… Ранили…
— Куда? — спросил я, не поднимая головы и пережидая вражеский огонь.
— Не пойму… Вроде в ногу… Сука…
— Падлы… Окопались… — Наливкин задрал руки с автоматом и открыл огонь вслепую.
— Товарищ младший лейтенант! Гранатомет! — крикнул я Смыкалову.
— Чего⁈ — отозвался тот, а потом скривился от боли.
— Гранатомет! Подствольник!
— Гром, гром, — заговорил в рацию Наливкин, — как слышно? Нас прижали огнем в центре кишлака. Пакистанец сбежал. Повторяю: прижаты огнем в центре кишлака. Пакистанец сбежал. Нужно подкрепление. Где вы там, братцы⁈ Как слышно? Прием!
Смыкалов, казалось, не слышал меня. Он только прижал голову к земле, сунул автомат себе под грудь, а свободной рукой пытался нащупать рану в поджатой левой ноге.
— Дай сюда автомат! — крикнул я ему. — Слышишь⁈
Смыкалов что-то бормотал себе под нос.
— Автомат!
Внезапно младший лейтенант встрепенулся. Уставился на меня дурными глазами.
— Автомат, товарищ лейтенант, — позвал я.
Смыкалов думал недолго. Он просто взял да и швырнул свой АК, снабженный подствольным гранатометом ГП-25 «Костер».
Я быстро схватил упавший ко мне автомат. Опасно высунулся. Упер автомат в плечо покрепче. Потом нажал на спуск.
Хлопнуло. Громкий, глухой, но глубокий звук выстрела ударил по ушам. Гранаты в темноте я не видел. Спустя несколько секунд в доме, где засели душманы, бахнуло так, что подпрыгнула крыша.
Огонь из точки тут же прекратился. Я услышал, как внутри кто-то закричал. Кто-то застонал.
— Пошли-пошли! — крикнул Наливкин. — Готовь гранаты!
Мы с Наливкиным разом, пригнувшись, выскочили из арыка. При этом я бросил автомат Смыкалова. Пошел в бой со своим.
Не прошло и полминуты, как мы подскочили прямо к дому, откуда по нам вели огонь. Пару гранат РГД-5 и одна Ф-1 тут же полетели в окна к душманам.
Поочередно раздались три взрыва. Да такие, что стены домишки задрожали. Крыша в одном месте не выдержала и провалилась. Только тогда внутри все затихло.
— Сукины дети, — выдохнул Наливкин, сидя у стены. — Окопались…
Потом он заметил, что я смотрю туда, куда ушел Зия.
— Я всегда знал, что этот гад хитрый сукин сын, — снова заговорил Наливкин. — Здоровый на первый взгляд. Прям-таки салдафон. А хитрый.
— Он думал поправить за счет нас свои дела, — сказал я.
Странно было, что каскадовцы оставили его одного, хотя Наливкин строго приказал им приглядывать за пакистанцем. Видать, отвлеклись в пылу боя. Или же старый пес их перехитрил.
Наливкин прижал руку к гарнитуре, прислушался.
— Слушаю вас, Гром. Нет. Сами управились, Фима. Смыкалова задело. Вы где? Понял. Слушай боевую задачу: нужно помочь с эвакуацией раненого. Плюс у нас пакистанец сбежал. Нужно найти его и вернуть. Как слышно? Прием.
— Я думаю, — проговорил я тихо, — что он найдет нас раньше. Или, как минимум, меня…
К утру похолодало.
Солнце еще не появилось из-за горизонта, но небо уже мало-помалу светлело. Неприятная утренняя зябкость щекотала шею и лицо.
Зию мы так и не нашли.
Гад испарился непойми куда.
Мы трижды прочесали кишлак сверху донизу. Поиски так и не дали результатов.
Бой закончился, и остатки душманов уже давно сбежали из поселения.
Местные, прятавшиеся в домах, пока они тут хозяйничали, стали мало-помалу выглядывать наружу. Провожать нас, собиравшихся уходить, взглядами. Кто-то из местных даже подходил к нам. Благодарил. Другие смотрели с удивлением и интересом, но приближаться стеснялись.
Ранение Смыкалова, к слову, оказалось не тяжелым. Скорее всего, он схлопотал отрикошетившую пулю. Потому ему быстро остановили кровотечение, и младший лейтенант даже мог передвигаться на своих двоих.
— Зия уже не наша забота, — сказал Наливкин, когда мы двигались по кишлаку. — Он наверняка нарушил свой договор, когда не подчинился и самовольно повел Карима в Кундак.
Я глянул на мальчишку.
Карим устало шел рядом с Ефимом Масловым. Старший лейтенант что-то тихо говорил мальчику. Тот кивал. Кажется, этой ночью он кое-что понял. По его растерянному лицу я видел — война это не то событие, в котором он хотел бы участвовать. Да только мальчик сам не знал этого, пока не оказался вблизи боевых действий.
Группа шла к выходу из кишлака в полном составе. Мы держали оружие наготове, были внимательны, но не проявляли никакой враждебности.
— Мужики, всем внимание, — напрягся вдруг Наливкин.
Впереди собралось человек двадцать афганцев — все мужчины разных возрастов. Самому старому было за шестьдесят. Младшему — не больше шестнадцати.
Афганцы выглядели немного растерянными. А еще уставшими. Очень уставшими. Но главное — они перекрыли нам улицу.
— Не выпускают, что ли? — спросил вдруг Глушко, неся на плече свой пулемет.
— Не знаю, — выдохнул Наливкин. — Сейчас подойдем поближе, попробуем с ними поболтать.
— Они не выглядят враждебно. Потому — всем сохранять спокойствие, — сказал я.
— Ну да… — буркнул прихрамывающий Смыкалов. — Сегодня они безобидные, а завтра нож тебе в спину воткнут.
— Потому, товарищ младший лейтенант, — ответил я ему, — давайте-ка приглядывать за нашими спинами.
Мы приблизились к группе, преградившей нам путь. Встали от них на почтительном расстоянии.
Наливкин окинул местных внимательным, очень оценивающим взглядом. А потом прокричал им что-то на пушту.
Я не понимал слов, но и так было ясно — майор просит, чтобы они разошлись и освободили дорогу.
Внезапно Наливкину ответили. Пожилой, грузный афганец в белой, но грязноватой рубахе и тюбетейке вышел вперед. Поправил свою белую тюбетейку.
Он заговорил хриплым, глубоким голосом. Говорил громко, но решительно.
Бойцы застыли в ожидании.
— Что он говорит, товарищ майор? — спросил я у Наливкина.
— Он хочет нас поблагодарить, — ответил тот.
— И как же?
Майор спросил что-то у грузного афганца. Тот ответил. А потом обернулся к ближайшему двору и громко позвал хозяина.
Никто из нас не спешил что-либо делать. Мы терпеливо ждали, чем же все обернется.
— Они кого-то ведут, — пробурчал Глушко, сквозь хиленькие деревянные ворота наблюдая, как за глиняным дувалом стены кто-то закопошился. Я тоже заметил там движение.
Грузный афганец снова обратился к Наливкину. Что-то сказал ему своим хриплым, низким басом.
— Говорит, — перевел майор быстро. — У них для нас подарок.
— И я догадываюсь, какой, — сказал я, когда увидел, как двое местных выводят к нам связанного человека.