Забавы вокруг печки

Как малые ребятки ходили коровушек пасти

Чуть снег сойдет, в полях травка зазеленеет, начинают коров на пастбище гонять. Не всегда за ними пастухи присматривают, иногда коровушки и сами по лесу пасутся: места вокруг села глухие, чужие люди редко захаживают, а медведи да волки уже давно поповывелись, разве что шатун какой забредет. Коровушкам на шею, чтоб они не потерялись, колокольцы большие вешают, так что их в лесу далеко слышно. А если в деревне пастух есть, он коровушек барабанкой или рожком созывает. Барабанка- это такая дощечка, ее пастух на шею вешает; а как нужно ему коровушек вместе собрать, он по барабанке начнет палочками постукивать, да так звонко — по всему лесу аукнется. Коровушки как услышат барабанку, так все к пастуху и сходятся, домой спешат.

Первый раз на зеленую травку коровушек на Егорьев день выгоняют. В этот день мама с тятей встают пораньше да для скотинки специальный большой пирог стряпают — с запеченным в него целым яичком. Как только светать начнет, папа топор и веточку вербы задвинет за пояс, а в руки иконку с Егорием Храбрым возьмет да решето с пирогом и в хлев к скотинке вместе с мамой пойдет — пирожком ее угощать: каждой коровушке и овечке по кусочку, а что останется — нищей братии раздадут. Вербочкой скотинку похлещут, выгонят ее за ворота, а потом вербовую вицю в речку бросят, чтобы с ней все болезни прочь уплыли.

Про Егория Храброго, победителя змия, богатыря святорусского, у которого «по локоть руки в красной замше, по колено ноги в чистом серебре, а во лбу-то солнце, во тылу месяц, по косицам — звезды перехожие», много разных историй сказывают. Говорят, он над всем зверьем владыка и может с ним по-людски беседовать: что прикажет он дикому зверю, то тот и делает. Как про то в одном стихе поется:

Без дозволения Егория волк да медведь ни одну коровушку не тронут. Потому и почитается Егорьев день как великий праздник. Три дня кряду его всей деревней празднуют: первый день все семейные дома соберутся, на второй — родню в гости зазовут, а на третий уж пойдут по соседям пировать. Малые ребята тоже не отстают: ходят по избам «Егорья окликать»:

Наберут челядёшки яичек полные пазухи и до Троицы их берегут, чтобы было потом чем играть.

Челядёшку редко коровушек пасти заставляют- малым ребятам и так не дают больно бездельничать, им и дома всякой работы хватает. Ну а уж если какие коровушки в лесу заплутают и домой к вечеру не воротятся, то мама сначала в печку, в трубу покричит: «Ксыте, коровушки, домой!» — да к бабушке-соседке сбегает. Та бобы или косточки по столу в кучки разложит да пошепчет: «Сорок один боб, сорок один брат, станьте в один круг, станьте в один ряд, скажите сущую правду, куда Аграфенины коровушки подевались? Не во мху ли, в болоте где увязли?» — и начнет бобы из кучки в кучку перекладывать. «Нет, не во мху твои коровушки», — скажет. Мама и рада, крестится: «Слава те, Господи». А бабушка давай дальше бобы расспрашивать. Иной раз долго гадает, пока узнает, где коровушки.

Мама домой придет и скажет: «Наши коровушки в Зарицье убрели, мне Анфуса нагадала. Завтра сбегайте по росе, их назад пригоните». Чуть солнышко выглянет, ребятня уж за коровушками побежала. По пути друг с дружкой разные забавы затеют. То начнут «фролы гонять»: наметят дерево, и давай к нему наперегонки бежать. Кто прибежит последним, над тем смеются, по спине его хлопают: «Кила на тебе! Кила ты, кила!» Кила — это нарыв или опухоль, волдырь на коже. Иного до слез этой кличкой обидной доведут.

До сосенки высохшей добегут — и давай «на острое лазить». Сосенка хоть и невелика, да вскарабкаться по ней на самую вершину не каждому по зубам. Сначала один, самый ловкий заберется, потом другой попробует — и так пока последний горемыка на останется, которому до вершины не под силу добраться. Совсем он опростоволосился, все девчонки его опередили. Ему за это ужасное наказание: всех поцеловать до единого. Тут уж тоже до слез недалеко.

Добегут до реки, где камней по берегу немало лежит больших и маленьких, невзрачных и пестрых. В воде они еще краше кажутся. Как тут с ними не поиграть! Первым делом выберут камень поприметнее, отойдут шагов на двадцать — и давай в него другим камнем «валить». Кто больше раз попадет- тот и выиграл. Могут и иначе уговориться: победитель тот, кто камень дальше других бросит. Для такой забавы лучше, чтобы все одним камнем бросались. Иногда за большим камнем наблюдателя поставят, чтобы следил, кто дальше бросит, и камень назад возвращал.

Разгорячатся ребятишки, влезут в речку поплескаться. Речка небольшая и неглубокая, как говорят, только воробью пузо омочить. Зато вода в ней прозрачная, чистая, прямо из речки пить ее можно. Челядёшки на бережку соберутся, начнут считаться, кому других ловить:

На кого последнее слово выпадет — тот и вода. Все в речку бросаются, а «баба» их ловит. Кого схватит, кричит: «Чур на тебе! Чур!» Так пока всех не зачурает.

Но хоть и хочется подольше поиграть, да уж солнышко над лесом поднялось — надо за коровушками бежать, торопиться. До леса добежали, а там за ельником колокольцы брякают Бабушка Анфуса правильно наворожила — в эту сторону коровушки убрели!

Пока ребятня коровушек поближе к дому гонит, много еще всяких забав перепробует. Кто из парняшков силой захочет с другими помериться, станет других зазывать: «Давай, робя, в бонный бой играть!» Все станут в кружок, начнут коноваться:

На кого последнее слово придется, тот с зачинщиком биться должен: руки за спину уберут и давай на одной ноге прыгать, друг дружку плечом толкать, пока кто на землю не свалится или деру не даст. Тогда победитель другого на бой выкликает.

Пригонят челядёшки коровушек на лужайку, сами в траву повалятся: солнышко припекает, жучки, букашки всякие в воздухе пожукивают, ели да сосны лапами мохнатыми покачивают. В воздухе хвоей пахнет, сеном да земляникой Кому на нос улитка с кустика можжевелового свалится, тот ее цап в горсть и давай выпрашивать:

А коли упрямится улитушка, то и пригрозит ей:

Тут уж улитка испугается, рога высунет и давай своим улиточьим шагом версты мерить! Все вокруг соберутся эту потеху смотреть. Тот, у кого рост маловат, до руки не дотянется, ему ничего не видно. Станет кругом посматривать — глядь, а там красная букашечка по травинке вверх взбирается. Ба! Это ведь божья коровка к своим деткам на небо торопится. Челядёшка ее скорее на ладонь к себе посадит, да погромче, чтобы все услыхали, спросит:

Забегает коровушка, заторопится, а взлететь никак не может. Значит вёдро будет завтра, солнышко целый день светить будет. Все услыхали это и бегом на коровку смотреть. Хочется, чтобы она скорей полетела, вот ребятня ей и помогает, старается:

Улетит божья коровка, а ребятам уже поесть захотелось, побежали к коровушкам и давай их упрашивать:

Коровушка молочка почем зря не дает, так что делать нечего, нужно пастушкам на подножный корм переходить: кто земляничку найдет, кто кислицы пощиплет, кто «свечек» — молодых сосновых побегов — пожует. А там, глядишь, решат в «вотыкалку» играть. Для игры этой нужна палочка поувесистей: ее с двух сторон ножиком или острым камнем заостряют, чтобы в землю воткнуть. Еще отламывают ветку развилистую, на которой побольше сучьев; листья или хвою с нее оборвут и воткнут комлем в землю, а вокруг землю от травы расчистят — небольшой с полметра, кружок сделают. Потом разбантуются считалочкой:

Или:

Или:

Тот, кто останется последним, игру начинает: бросает палочку-«вотыкалочку» с размаху в кружок, старается ее в землю воткнуть. При удаче — на самый нижний сучок ветки небольшой крючочек вешает. А промахнется — другому очередь уступает. Так все ребята свои крючочки все выше и выше по веточкам двигают, пока на самый верхний сучок не заберутся — «на небо попадут». Последнему — наказание. на одной ноге до самой дальней березки столько раз проскакать, сколько сучков ему до «неба» осталось

Кому надоест «на небо» взбираться, станут «караваи катать», присядут, обхватят коленки руками и давай по траве «куликаться» — с боку на бок валяться — кто больше «караваев» накатает, пока руки не расцепятся.

Еще одна забава — называется «сено возить» Двое станут друг против дружки, один нагнется, а его товарищ ему на шею усядется и наклонится вперед. Оба обхватятся руками покрепче, а потом тот, кто внизу оказался, начинает выпрямляться, пока верхний — «копна» — от земли не оторвется. Потом снова вперед наклоняется, а «копна» начинает выпрямляться и «возчика» за собой увлекает. Так и куликаются, пока «возчик» не обессилеет и на траву не кувыркнется. Тогда сверху на него все кучей навалятся, кричат: «Груда мала! Груда мала!» — только писк да визг, да смех эхом по лесу раздаются.

«Тише вы, ишь разбаловались! — станет их Петруха приструнивать — Не ровен час лешего накличете, не любит он, чтоб в лесу-то смеялись. Как выступит из лесу, ростом поболе самых высоких деревьев, да как помчится вихрем по буреломам да по чащам, только сосны вековые к земле пригнутся и земля застонет» Ребятишки разом замрут, слушают, не трещат ли деревья, не гудит ли ветер, жмутся к Петрухе, а малыши уж и зареветь готовы «Да ладно, не бойтесь, лешего бояться — в лес не ходить». — «А сам-то ты лешего видел!» — «А то как! Шли мы тут с дедом на сенокос поутру, глядь — из-за речки здоровенный мужик шагает, да так быстро, что мы только диву дались Сам косматый, бородой зарос, и штаны на нем красные Идет, песню поет, да только ни слова не разобрать Нас увидел, захохотал, и как сквозь землю провалился. А мне деда-то и говорит: «Э-э, да это лесовой дедушка дорогу перебёг, не будет нам сегодня удачи». И правда, в тот день дождь зарядил, мы и не покосили».

«Петь, а Петь, а можно лешего обхитрить?» — «Да вот, говорят, двое братьев пошли на охоту да и заплутали. Ходили-ходили, пока ночь не настала, решили костер разжечь, да вот беда — огня нету. Что было делать? Влез тогда старший брат на дерево, глядь — невдалеке огонек горит. Пошли они в эту сторону, дошли до костра. А возле него человек сидит — большой да лохматый, на лешего похож. Оробели братья-те, да деваться некуда, вот и просят:

— Нас-от в лесу ночь застала, не дашь ли, батюшка, огоньку?

— А скажите-ко мне небылицу какую, тогда дам. А нет — так шкуру с вас спущу! — человек-тот им говорит.

Делать нечего, сели братья к костру. Старший и начал небылицу сказывать:

— Жили мы пожили сорок братьев Иванов, сестра без названья да мать Маланья. Вот родився у нас отець — сам с локоток, а нос с коробок. Что делать? Вот поехали мы отця крестить.

— Правда! — Леший ему в ответ.

— Была у нас дома кобыла, стара да тоща — одни ребра да кости. От мы ее запрягли, да сели все вместе, ухопили ее за хвост и поехали через лес. Пока доехали, отець у нас из зыбки вылез и бородой оброс.

— Правда!

— Ну, что делать? Свернули мы в лес, нарубили двенадцать возов дров, на телегу наложили да сами сверху сели и поехали домой.

— Правда!

— Стали по пути на гору взбираться, а кобыла-та в гору не идет. Мы и давай ее в сорок кнутов хлестать. Она скоцила да надвое и разорвалась! Зад-то ее с телегой остався, а перед в деревню ушёв.

— Правда!

— Мы зад-то выпрягли, на него сели, перед на нем догнали и назад воротили.

— Правда!

— Лык надрали, перед к заду привязали, кобылу задом наперед впрягли, она нас разом до деревни и довезла.

— Да правда! — Леший ему. — Правда всё! Правда! Никогда большей правды не слыхивал!

Ну, делать нечего, начал младший брат небылицу рассказывать:

— От у нас, — говорит, — в саду дуб рос. Паслась тут под ним кобыла, и ей желудь возьми да в ухо упади! Пришов я кобылу домой гонить, смотрю — а у ней из уха дуб рос, рос, вырос, в небо вылез.

— Правда!

— Дай, думаю, посмотрю, что там наверху-то делается! Влез я по дубу на небо, гляжу, а там все святы босы, на лугу лёжат, слезы едят, а ходить босы боятся. Комары-то да мухи у них дороги, а тёлушки за полушку, да еще и быка впридачу дают. Стало мне святых тех жалко, наловив я мух да комаров — пятьдесят пудов. Наменяв телушек на мушек, комаров — на быков, став быков бить, да обутки шить. Всех обув-одев — назад захотев.

— Правда!

— Да вот беда, пока я по небу ходив, кобыла-то спать улёглась. Вот дуб-то на землю и свалився.

— Правда!

— Что делать, как мне на землю спуститься? Зацепив я крюк за небо, и став из дождя веревку вить. Веревку за крюк привязав и начав спускаться.

— Правда!

— Лез-лез, да вот незадача, веревка-та коротка! Вот я и повис между небом и землей. Налетела тут буря-ураган, и стало меня качать от Вологды до Москвы.

— Правда!

— Схватив я тут нож, веревку-ту перерезав и в болото свалився, весь в него погрузився, только одна борода наружу видна.

— Правда!

— Прилетела тут утка да и свила гнездо в моей бороде, нанесла яиць и стала высиживать.

— Правда!

— Бежав мимо вовк, утку спугнув и став яйця глотать. Тут я изловчився и вовка за хвост — хвать! Он как скочит — меня из пучины-то и вытащив.

— Правда!

— Побежав вовк со всех ног по лесам да по полям, поволок меня по пням да по колодам.

— Правда!

— Вот я волочився, волочився да и другою рукою за пень ухопився. Вовк как дернув, так и пень-то из земли вывернув, и хвост свой мне оставив.

— Правда!

— Я под тот пень заглянув, смотрю — а там сундук красный, весь грамотками доверху набит.

— Правда! Все правда! Пора мне с вас шкуру спускать!

— Стал я те грамотки читать, гляжу, а там сказано, будто бы быв твой отець бурмистром и остався моему деду пятьсот рублей должен.

Леший тут не утерпел, да как закричит:

— Врешь ты всё, врешь! Экая небылица!

— Ну раз так, то давай огня! — младший брат ему говорит. Коли уж такой уговор был — некуда лешему деваться

Так вот братья у лешего огня и добыли».