Часть I. «Мрак и туман»

1

После возвращения «оттуда» Леонид, побывав в управлении и сдав отчет, жил в одиночестве на подмосковной даче. Дни тянулись медленно; заполняя пустоту, Леонид лениво перелистывал «Петербургские трущобы» и разгадывал кроссворды в старых английских журналах; и то и другое было скучно. Вскоре дача осточертела, как зубная боль. Мачтовые сосны скрипели под ветром, и скрип этот действовал на нервы. Погода стояла скверная, дождь сменялся неустойчивым сырым теплом, и Леонид, морщась от отвращения, заставлял себя читать «Петербургские трущобы» — том за томом. Нехотя следя за злоключениями героев, он мысленно не раз и не два возвращался к разговору со старым товарищем, начальником отдела, разговору, не прояснившему ровным счетом ничего.

Прощаясь, начальник отдела лишь коротко посоветовал воспользоваться паузой и отдохнуть.

— Как долго? — спросил Леонид.

— Не знаю. Не мне решать.

— И все-таки?

— Буду докладывать наверх.

По тому, как он это сказал, Леонид понял, что старый товарищ действительно не знает, сколько придется отдыхать и какое решение будет принято.

На десятый день Леонид, дочитав наконец Крестовского, со злорадным чувством избавления забросил все три тома за сиреневый куст, а наутро одиннадцатого дня у ворот дачи затормозила легковая машина. Порученец в сером распахнул перед Леонидом дверцу, и с этим жестом кончились отдых и одиночество.

Вторая встреча с начальником отдела затянулась на несколько часов. Вернувшись к ночи на дачу, Леонид «помиловал» Крестовского — выудил из-под куста и положил на террасе сушиться. В конце концов роман был не скучнее многих других и мог скрасить досуг того, кто завтра или через месяц приедет сюда на смену Леониду.

А сам он — где он будет через месяц?

Скорее всего, в Брюсселе. Если, разумеется, не задержат в дороге. Если пограничная охрана или контрразведка не обнаружит в его документах или поведении какой-нибудь губительной ошибки… Если… Впрочем, при всех обстоятельствах провал и разоблачение грозят не советскому военному разведчику Леониду Васильевичу Смирнову, уроженцу Калуги, члену ВКП(б) с мая тридцатого года, а французу Полю Сент-Альберу, и только ему одному.

Итак, готовьтесь в путь, месье Сент-Альбер, и пусть ветер удачи дует в ваши паруса! Если все пойдет нормально, то вам предстоит через месяц-два внезапно разбогатеть и стать коммерсантом, совладельцем какой-нибудь почтенной фирмы средней руки: желательно торговой и — что еще более желательно! — имеющей деловые контакты с Германией.

Собственно, в самом Брюсселе жить предстоит не так уж долго. Ровно столько, сколько потребуется, чтобы стать на ноги в качестве коммерсанта и дать местному обществу привыкнуть к себе. А затем — в Париж, во Францию, в страну, которая, по всем прогнозам, военным и политическим, одной из первых должна скрестить оружие с третьим рейхом, стремящимся к мировому господству. Медленно? Зато верно! И главное — не слишком тормозит выполнение задачи, поставленной перед месье Сент-Альбером: создать за пределами нацистской Германии маленькую, но сильную разведывательную организацию, способную проникнуть в секреты командования вермахта.

Сложно, ох как сложно! Но Леонид уверен: создать такую организацию можно, и он ее создаст. Леонид не был прорицателем и не любил предугадывать будущее. Единственное, что он знал твердо: никогда еще не ставили перед ним задачи ответственнее и серьезнее, и от того, насколько ему удастся с ней справиться, зависит очень многое.

…Много лет спустя Леонид вспомнит и дачу под Москвой, и бессонную ночь на влажных простынях, когда, перебирая варианты, прикидывал, с чего следует начать. Тогда он, разумеется, не мог предугадать, что перевоплощаться предстоит не только в Сент-Альбера, но и в Зоммера, Бауэра, Отто, Генерала, Джорджа, Герберта, Онкля. Не предполагал он и того, что главари нацистских контрразведывательных служб окрестят созданную им группу «навязчивым кошмаром РСХА»,[1] а на поиски «Большого шефа» бросят сотни лучших своих специалистов.

Утром Леонид в первый и последний раз за все время пребывания на даче воспользовался телефоном. Набрав нужный номер, он подождал соединения и сказал по-французски небрежным голосом светского человека:

— Это вы, мой друг? Говорит Сент-Альбер… Не пора ли мне собирать в дорогу свой саквояж?

2

Месье Поль Сент-Альбер прибыл в Брюссель 6 марта 1939 года. С поезда сошел он утром, а к середине дня таксомотор доставил его багаж (три дорогих кожаных чемодана) в маленькую виллу на отдаленной рю дез Аттребат, 101, снятую им по телефону через посредническую контору. Арендную плату за три года вперед месье Поль обязался уплатить чеком на лионский кредит — хозяйка была напугана мрачными пророчествами газет и считала французские банки более надежными, чем бельгийские.

Брюссельский деловой мир встретил новичка настороженно и не торопился предлагать ему выгодные сделки. Адвокат, которому месье Сент-Альбер на первых порах доверил свои дела, жаловался, что предприниматели предъявляют невыполнимые требования.

— Это ужасно. Германский капитал развратил наших честных фламандцев!

Месье Сент-Альбер делал круглые глаза:

— Германский капитал?

— О да! Немцы готовы купить все, что угодно, и платят золотой маркой. Они соглашаются на любые проценты!.. Но не надо отчаиваться, у меня есть на примете кое-что для вас. Как бы вы отнеслись к «О руа дю каучук» — сбыт плащей и накидок?

Возвращаясь на виллу, Сент-Альбер с трудом проглатывал остывший ужин и как подкошенный валился на кровать. Но сон не шел.

Никогда еще ему не было так трудно, как сейчас. Один, без связей, в чужой стране, а Европа — на пороге катастрофических событий. Иллюзия мира, созданная Чемберленом и Даладье в Мюнхене, оказалась настолько призрачной, что могла обмануть лишь того, кто хотел быть обманутым. Гитлер, этот «великолепный лидер», по оценке Черчилля, проглотил Чехословакию и не изъявлял желания укротить свой аппетит. Сомневаться можно было только в одном: в очередности намеченных им жертв.

Между тем дело с покупкой пая в какой-нибудь фирме явно затягивалось. Коммерсанты из Берлина, Гамбурга и Силезии, действовавшие по доверенности Круппа, банка Шнейдера и концерна «Герман Геринг — верке», форменным образом взламывали двери бельгийской экономики. Их не пугали любые цены, лишь бы продавец был согласен на долгосрочный кредит. Аванс вносился немедленно и в любой валюте. За этим коммерческим ажиотажем Сент-Альбер угадывал четкий военный расчет: соглашаясь на явно завышенные цены, эмиссары третьего рейха заведомо знали, что вопрос об оплате кредитов отпадет сам собой в тот день, когда танки вермахта вытряхнут короля Леопольда из его брюссельского дворца. Судя по всему, в штабе верховного командования вермахта считали, что день этот не за горами…

Естественно, что месье Сент-Альберу с его небольшим капиталом трудно было соревноваться с посланцами имперской промышленности и банков. Адвокат Поля был просто бессилен перейти им дорогу. Сент-Альбер нервничал: план, казавшийся ему в Москве простым и надежным, неожиданно оказался под угрозой срыва. Не закрепившись же в Брюсселе, он не смел и мечтать о Париже, а следовательно, реализация идеи с «французским центром» откладывалась в долгий ящик.

Несколько утешало Сент-Альбер а то, что теперь он был не один. Из тысяч немецких эмигрантов — противников нацизма, нашедших в Бельгии временный приют, месье Поль тонким чутьем разведчика выделил Лео Гроссфогеля и не ошибся в нем. Идя на сближение с Лео, Поль немало рисковал: под личиной «беженца» часто скрывались агенты Канариса или Гиммлера, которые буквально наводнили Брюссель. Оценивая этот факт, Сент-Альбер все больше укреплялся в мысли, что оккупация Бельгии предрешена.

Лео же был счастливым исключением. Удалось проверить его биографию, и она оказалась подлинной, равно как подлинной была ненависть Гроссфогеля к нацизму, лишившему его крова и гражданства.

Удача, как водится, не приходит в одиночку. Адвокату удалось наконец склонить владельцев «О руа дю каучук» к расширению фирмы, и в один из солнечных летних дней сделка была закреплена на торговой бирже — Поль Сент-Альбер и Лео Гроссфогель стали владельцами основного пакета акций. Сент-Альбер сообщил Центру, что «к встрече гостей все готово», и отметил свое превращение в капиталиста маленьким банкетом.

Центр ответил: «Поздравляем».

А еще неделю спустя в поле зрения Сент-Альбера возник Иоганн Вендель, пожилой брюсселец, давний друг Гроссфогеля, которому через год предстояло превратиться в «Профессора» — одного из главных специалистов по радиоделу в группе Поля.

Гроссфогель неожиданно оказался отличным дельцом. У него был врожденный талант «делать деньги», и Сент-Альбер с легким сердцем поручил ему все заботы о процветании фирмы по сбыту плащей и накидок. Лео быстро нашел общий язык со своими соотечественниками, подвизавшимися в деловых кругах Брюсселя, и столь превосходно играл свою роль, что они даже стали подозревать в нем человека Канариса. Гроссфогель, разумеется, не пытался их разуверить, ограничиваясь таинственными недомолвками в ответ на намеки, и в результате приобрел весьма лестную и удобную для себя репутацию в глазах представителей третьего рейха.

В свою очередь, Поль, опираясь на знания Венделя в области радио, занялся тем делом, которое и было одной из основных причин его пребывания в бельгийской столице, — сборкой и размещением конспиративных приемопередатчиков. Одну из раций — ее собрал Вендель — спрятали до поры до времени на вилле по рю дез Аттребат, 101. Поль отлично понимал, как это опасно, но у него не было выхода.

Место для второго передатчика предложил Лео. В поисках оптовых покупателей плащей и накидок он ездил по всей стране, не забывая присматриваться, к каким именно географическим пунктам проявляют интерес его германские партнеры.

Внимание Гроссфогеля привлек Остенде. Фешенебельный курорт был так набит туристами из Германии, что из них можно было бы сформировать дивизию полного состава. Здесь, несомненно, нетрудно было почерпнуть немало любопытных сведений, представлявших ценность для специалистов Центра. Гроссфогель убедил правление фирмы, что обитатели курорта все поголовно мечтают о приобретении резиновых накидок с маркой «О руа дю каучук», и вскоре открыл в Остенде филиал… Самое смешное заключалось в том, что филиал оказался прибыльным, и Лео в рекордный срок распродал наличный запас плащей.

Куда сложнее было спрятать в Остенде передатчик. Он занимал громадный чемодан и весил чуть не полцентнера. Вендель был в отчаянии. Сент-Альбер скрепя сердце подумывал отказаться от Остенде — все отдельные виллы были сняты немцами, а укрывать передатчик в помещении филиала фирмы мог только ненормальный. И все-таки, в конце концов, Поль был вынужден рискнуть…

Надвигалась осень — мрачная и тревожная. Тучи на небе, тучи на стратегическом горизонте. Брюссельские немцы, знакомые Поля, ходили с таким видом, — будто им принадлежит уже весь мир. В газетах все чаще мелькало слово «война», и на первых страницах печатались не фотографии полуголых опереточных «звезд», а статьи генералов, пытавшихся определить, на кого обрушится удар — на Польшу, Голландию, Данию? Или на соблазнительно слабые Швецию и Норвегию?

Впрочем, гадали они недолго. 1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу. Спустя считанные часы Англия и Франция объявили войну Германии. Вторая мировая война стала свершившимся фактом.

Поль торопил Центр: радист был необходим. Промедление грозило такими бедами в будущем, что последствия его пришлось бы оплачивать слишком дорогой ценой. Может быть, жизнями.

Это понимали и в Москве. 5 сентября Сент-Альбера известили, что «гости» едут, а сутки спустя он уже встречал в условленном месте финского студента Эрнстрема, англичанина Чарльза Эламза и французского торговца месье Деме — майора Константина Ефремова, лейтенанта Михаила Макарова и лейтенанта Антона Данилова. Каждый из прибывших был специалистом: Ефремов — по военным вопросам, Макаров — по кодам и радио, Данилов — по обеспечению курьерной связи.

Несколько дней спустя в группу влился еще один помощник. Он же принес известие, что других подкреплений не будет. Советская военная разведка дала участку Поля все, чем располагала к этому дню.

Поль с помрачневшим лицом выслушал инструкции, доставленные товарищем. Они сидели друг против друга, и свет вечерней лампы смягчал резкие черты лица собеседника Сент-Альбера. Лицо было знакомым: Поль готов был поклясться, что видел его раньше… Где? Неужели в Брюсселе?.. Что ж, вполне возможно.

Винченте Антонио Сьерре — такое имя стояло в уругвайском паспорте разведчика. Он показал его Сент-Альберу после того, как назвал пароль.

— Слишком длинно, — сказал Поль с улыбкой. — Нет ли у вас в запасе имени покороче?

Лицо собеседника осталось холодным.

— Так как же? — спросил Поль, гася улыбку.

— Зовите меня Райтом, — был ответ.

3

Война захлестывала Европу как шторм. Слова Гитлера об отсутствии у Германии притязаний на Западе оказались не более чем камуфляжем.

В своем кабинете Сент-Альбер повесил крупномасштабную карту Европы и день за днем отмечал на ней флажками положение на фронтах. 135 германских дивизий, имевших против себя 142 союзные, сначала не проявляли активности. Союзники, закрепившись на линии Антверпен — Седан, посмеивались над нерешительностью бошей, не спешивших штурмовать долговременные укрепления. Родился и стал привычным термин «странная война», порождавший уверенность, что в Берлине сожалеют о своей опрометчивости и рано или поздно заговорят о мире.

Так думало большинство.

Поль принадлежал к меньшинству. Флажки на карте, пылящиеся у точки «Седан», не убеждали его ни в чем.

Долгие размышления над картой не мешали Сент-Альберу заниматься тем, ради чего он и его товарищи оказались в Брюсселе. Центр указывал: ничем не компрометируя себя, врастайте как можно прочнее, устанавливайте связь с теми, кто потенциально может давать информацию о военных и политических планах Германии против СССР, и никаких активных акций!

Итак, разведывать Германию. Не спеша. Хорошо законспирировавшись. Став незаметными, растворившись в окружающей среде и слившись с ней. И помнить при этом, что на очереди — перенос центра тяжести в Париж.

Лео Гроссфогель, ведавший в группе коммерческими вопросами, считал, что пришла пора принимать решение.

— Нужна новая фирма, Поль!

Сент-Альбер возражал:

— Но зачем?

— Оккупация предрешена, и немцы будут в Брюсселе не сегодня-завтра. Им понадобятся люди, готовые лояльно сотрудничать с империей и добросовестно выполнять заказы. Ведь на новом месте войскам прежде всего потребуются строительные материалы для казарм, полевых лагерей, временных укреплений. Не так ли?

— Не думаю. Расквартировать войска можно и в реквизированных домах. И здесь и во Франции.

— Если бы немцы думали так же, они ликвидировали бы организацию Тодта!

Постепенно Гроссфогелю удалось убедить Поля. В конце концов, чем они рискуют? «О руа дю каучук» принесла хорошую прибыль, у фирмы есть свободный капитал, нуждающийся во вложении. А строительство, пожалуй, не та отрасль, на которую немцы в случае оккупации поспешат наложить лапу. Их, вероятно, куда больше заинтересуют металлургические и оружейные заводы Льежа.

Строительная фирма «Симэкско» — детище изобретательного Гроссфогеля — возникла и была зарегистрирована в соответствующих инстанциях как акционерное общество. В правление вошли Лео и семь бельгийских предпринимателей, не побоявшихся вложить свои франки в дело, которому, вполне вероятно, было уготовано перейти в руки немцев без выплаты компенсации. Чем и как Гроссфогель сумел склонить партнеров к участию, осталось его личной тайной. Во всяком случае, ни при создании «Симэкско», ни впоследствии, бельгийские дельцы не имели ни малейшего представления или хотя бы подозрений относительно основного назначения фирмы — служить прикрытием группе советских военных разведчиков…

А «странная война» продолжалась.

142 союзные дивизии, реализуя план «Д», и 135 германских соединений, скрытно подготавливавшихся к наступлению по плану «Гельб»,[2] все еще продолжали «великое сидение» на линии Антверпен — Седан. В парижских кафешантанах посетители хором подхватывали слова старой песенки, возродившейся в новой аранжировке и приобретшей неслыханную популярность: «Целься в грудь, маленький зуав, и кричи „ура!“!»

В ночь с 9 на 10 мая 1940 года голландский военный атташе в Берлине Сас срочно вызвал Гаагу.

— Хирург решил сделать операцию утром, в четыре часа.

Голос Саса прерывался от волнения; повторив фразу, он спросил:

— Вы хорошо поняли?

Чиновникам голландского МИДа потребовалось несколько часов, чтобы решить головоломку: какого хирурга и какую операцию имел в виду военный атташе? Не придя к единому мнению, они заказали разговор с Берлином.

Разъяренный Сас, отбросив конспирацию, крикнул в трубку:

— Передайте мои слова военному министру! У меня абсолютно достоверные источники!

Как разведчик Сас сделал все возможное, чтобы предупредить союзников о часе начала наступления в Арденнах — наступления, предопределившего фантастически быстрый разгром Франции, Бельгии, Голландии и Люксембурга. Но это уже ничего не могло изменить. Сорок два дня спустя уполномоченные бежавшего на юг французского правительства подписали в Компьене акт капитуляции.

Брюссель, равно как и Париж, со страхом взирал на оккупантов из-за опущенных жалюзи. По радио вместо привычных «Марсельезы» и бельгийского королевского гимна передавались леденящие сердце военные марши. «Дейчланд, Дейчланд, юбер аллес!» Европе предстояло на долгие годы привыкнуть к этим словам и к этим мелодиям…

Сент-Альбер, хладнокровно взвесив обстановку, подумывал было, не свернуть ли на неопределенный срок «Симэкско» и «О руа дю каучук», и так бы, вероятнее всего, и поступил, если бы не трое немцев, два капитана и майор, посетившие его контору, о чем Поля упавшим голосом известил секретарь.

Секретарь звонил на виллу и, вызывая Сент-Альбера, добавил, что господа просят поторопиться.

Путь от рю дез Аттребат к конторе «Симэкско», находившейся в центре, пролегал как раз по рю о Лэн, где в одном из лучших домов разместилось гестапо. Чуть дальше, под Пале-дю-Пепль, в тесном соседстве с превращенной в оккупационное учреждение синагогой, немцы уже успели оборудовать подземную тюрьму. Проезжая мимо, Поль почувствовал, что на сердце лег тяжелый камень.

В контору он вошел с улыбкой.

Посетители, не подавая руки, отрекомендовались представителями организации Тодта[3] — строительство дорог, аэродромов и казарм. Первый визит их был кратким: немцев интересовали производственная и финансовая мощность «Симэкско», наличие «неарийцев» среди акционеров и — главное — желание месье Сент-Альбера (или отсутствие у него такового) плодотворно сотрудничать с имперскими органами. Прогноз Лео Гроссфогеля оказался безошибочным.

Первые заказы были мелкими. «Симэкско» выполнила их добросовестно и в срок. И дешево. Месье Сент-Альбер был представлен командованию Тодта в Бельгии и удостоился похвалы. Получив ее, он пережил немало тревожных часов, понимая, что с этой минуты попал в сферу интересов гестапо и что ему придется пройти всестороннюю проверку. Сколько она может продлиться?

Гроссфогель, Вендель и остальные товарищи получили приказ Поля быть готовыми к переходу на нелегальное положение. Кента с его нейтральным уругвайским паспортом Поль срочно отправил во Францию.

Собирая сведения о Сент-Альбере, гестапо работало грубовато: сказывалась организационная неразбериха, сопутствовавшая первым неделям оккупации. Позднее, когда гитлеровские контрразведывательные службы полностью развернули агентурные и оперативные отделы, подключив к их работе рексистов,[4] сторонников Дегрелля[5] и сыскавшихся в избыточном количестве коллаборационистов, они, конечно же, не ограничились бы простым наведением справок о политическом и деловом лице месье Сент-Альбера у десятка промышленников и членов «пятой колонны». К счастью, к тому времени и Поль, и его сподвижники приобрели настолько прочную репутацию, что гестапо уже не сомневалось в их полной благонадежности.

Вне всякого сомнения, сыграло свою роль и то, что большинство крупных фирм было законсервировано, а владельцы их пережидали черные дни далеко от бельгийских границ. В этих условиях отзывчивый и добросовестный месье Сент-Альбер оказался для немцев настоящей находкой. Объем заказов возрастал в прямо пропорциональной доверию прогрессии. Несколько месяцев спустя «Симэкско» уже поставляла Тодту материалы и рабочую силу не только для объектов в Бельгии, но и для ряда сооружений в районе границ… с СССР!

Ценность сведений, собранных Полем, в известной степени снижало то обстоятельство, что они были разрозненными и поступали из третьих рук. Поль и Лео не упускали случая расспросить инженеров, командированных ими по соглашению с Тодтом для производства работ, но расспросы эти приходилось вести с беспредельным тактом, дабы не вспугнуть собеседников, среди которых могли оказаться завербованные гестапо агенты.

После неоднократных совещаний с Гроссфогелем Сент-Альбер решил рискнуть.

Воспользовавшись приемом у генерала, возглавлявшего в Брюсселе всю систему Тодта, Поль пожаловался на трудности, возникающие при контроле за работами вне пределов Бельгии. Не кажется ли генералу, что строительство можно ускорить, если он, Сент-Альбер, как исполнительный директор, получит право инспектировать своих подчиненных и давать им указания прямо на местах?

Из штаба Тодта Поль вышел обладателем бесценного документа — пропуска, разрешавшего ему беспрепятственно разъезжать по всей территории Франции, включая «Зону Виши»,[6] а также по Голландии и Бельгии. На пропуске была виза гестапо.

Кроме того, Сент-Альбер заручился официальным разрешением на открытие в Париже дочернего филиала «Симэкско» — компании «Симэкс», директорами которой были намечены двое из партнеров Гроссфогеля. Руководителем «Симэкс» должен был стать сам месье Сент-Альбер, сохранивший заодно и брюссельский пост. Правда, ненадолго. Как только парижский филиал окреп, выяснилось, что месье Сент-Альбер не в силах совмещать обе должности. В качестве своего преемника в директорском кресле «Симэкско» он предложил богатого уругвайца Винченте Антонио Сьерре, только что вернувшегося из Франции, где он отдыхал на водах, и искавшего случая надежно и выгодно поместить капитал.

Акционеры не возражали.

После скромного банкета в «Космополитене» месье Поль Сент-Альбер отбыл на вокзал. Билет в Париж был куплен заранее.

4

Общая численность немецких сухопутных войск — 212 дивизий, в том числе во Франции 21, большинство дивизий второго эшелона; состав их колеблется… Войска, занимавшие позиции в районе Бордо… находятся на марше в восточном направлении. Это примерно около трех дивизий. Общая численность личного состава ВВС около одного миллиона человек, включая службу наземного обслуживания. Райт.[7]

(Из радиограммы Центру. 1941 г.)

В десять лет Виктор был д'Артаньяном, в восемнадцать — покорителем Парижа, обольстительным Растиньяком. Он играл судьбами людей и государств — мысленно, разумеется. Суховатый и замкнутый, он никого не посвящал в эти фантазии, тем более что не имел задушевных друзей и все вечера тратил на изучение иностранных языков. В двадцать один, заканчивая университет, он уже бегло говорил по-французски и по-испански, читал и писал на немецком, знал обиходный английский. Молчаливость, замкнутость и сдержанность, с которой он добивался своего, снискали ему на курсе репутацию человека сильной воли.

С лестными характеристиками он и пришел в управление. Здесь остро нуждались в людях, в совершенстве владеющих языками.

В 1937-м Виктора послали в Испанию. У республиканцев была неопытная разведка, Франко иногда перевербовывал старых профессионалов, к услугам которых республика была вынуждена прибегать, и Виктора прикомандировали советником к одному из агентурных отделов.

В операциях он не участвовал. Добровольцы, отправлявшиеся в тылы франкистских войск, возвращались или погибали, сведения оказывались порою важными, а иногда — «дезой», подсунутой франкистами неопытным разведчикам, и Виктор, товарищ Дюпон, анализировал просчеты и неудачи, разрабатывал «легенды» и в положенный час докладывал выводы начальству — испанскому капитану.

В Испании товарищ Дюпон провел несколько месяцев и вернулся в Москву до падения республики, избежав лагеря для интернированных во Франции, а следовательно, и «Сюртэ женераль».[8]

Несколько недель он прожил на даче, той самой, где до него отдыхал Леонид… Читал он не Крестовского, а мемуары разведчиков — английских и немецких. Среди этой литературы оказался «Я — шпион» Уильяма Д. Райта — ловкая смесь небылиц и приключений, в которых автору отводилась выдающаяся роль. Виктор перечитал мемуары дважды.

Перед новым назначением в Брюссель с Виктором беседовал один из руководителей отдела. На полированном столе в папке лежали аттестации и служебные заключения — чернильный рисунок жизни Виктора. Из них вытекало, что он настойчив, решителен, грамотен и имеет опыт.

Разговор был коротким, и в заключение Виктора спросили, под каким псевдонимом он хотел бы работать. Есть ли на этот счет предложения?

— Так точно, — сказал Виктор.

— Останетесь Дюпоном?

— Нежелательно. Не исключаю возможности расшифровки — в связи с Испанией. Разрешите подписываться — Райт?

Так умер товарищ Дюпон и родился Райт — он же впоследствии Артур, он же Винченте Антонио Сьерре, Лебрюк, Жан Морель, Альфонсо де Бариентос, Урвиц и Маленький шеф…

В Брюсселе Райт сначала работал один. Так было задумано. Находясь в отдалении от Сент-Альбера, Райт в случае провала Поля должен был создать отдельную группу. Работа была спокойной, уругвайский паспорт с визами и подлинными полицейскими пометками обеспечивал безопасность. По условиям задания Райт не имел контактов ни с кем…

Приказ войти в группу Сент-Альбера не обрадовал Райта, но он не выказал недовольства.

Поручения Поля оказались простыми. Выполнение их не требовало особой ловкости и отваги. До оккупации и в первые ее месяцы уругвайский подданный Винченте Сьерре продолжал вести привычный для себя образ жизни, уединенный и без лишних знакомств.

С отъездом Сент-Альбера в Париж спокойствие кончилось.

Отныне Райт отвечал за Венделя, Эрнстрема, Деме и Эламза, а помимо них — за Огюстена Сезе, антифашиста, привлеченного в группу Гроссфогелем. Сезе, пройдя ускоренное обучение у Венделя и Эламза, стал радистом в Остенде. Связь между ним и Райтом обеспечивал Деме.

Гроссфогель работал отдельно. Вместе с Венделем он старался как можно глубже проникнуть в недра немецкой колонии. И это ему удалось. «Симэкско» и «О руа дю каучук» работали на германскую армию: Гроссфогель находился вне подозрений. Собеседники Лео, разбалтывавшие имперские секреты, были бы потрясены, узнав, что числятся в Центре источниками — Пьером, или Анри, или Анжеликой. Краткие характеристики на них были переданы Венделем и Сезе в очередных шифровках.

Прежде чем попасть в Москву, сведения Пьера или Анжелики внимательно проверялись Эрнстремом. Эрудиция его в области военного дела была универсальной, а память — необъятной.

Часть сведений Деме раз в неделю отправлял в Париж — для Поля. Пропуском его обеспечил Сент-Альбер через парижскую комендатуру, куда он от имени «Симзкс» нередко обращался по поводу выполнения заказов Тодта. Немцы конфисковали почти весь автотранспорт и сосредоточили на своих складах запасы бензина, но для «Симэкс» у них находилось и то и другое. Владельца фирмы в комендатуре считали верным другом Германии. Отзывы, полученные из брюссельского гестапо, подтверждались положительными материалами, собранными в досье: и в отеле «Лютеция» — штабе парижского абвера, и в Булонском лесу — резиденции СД. По донесениям агентов, друзьями Сент-Альбера были финансисты и два-три деятеля белой эмиграции.

Никаких подозрений не вызывал и секретарь Сент-Альбера — Рене Дюбуа, в котором чисто французский практицизм сочетался с приверженностью нацизму. Гитлеровской контрразведке не удалось докопаться, что Рене Дюбуа и Хиллель Кац, разыскиваемый СД антифашист, — одно и то же лицо.

Не было известно и то, что за большим кабинетом Сент-Альбера в помещении конторы находится второй, секретный, где стоит передатчик, а на столе — часы с оригинальным устройством. Эламз, эксперт группы по кодам и радио, мог гордиться своей продукцией. Миниатюрная радиоустановка, вмонтированная в бронзовый пьедестал и соединенная с главной пружиной, ежечасно посылала в эфир короткий сигнал на постоянной волне. Пойманный приемниками Сезе и Венделя, он означал: все в порядке. Остановка часов и отсутствие сигнала знаменовали провал.

Заводить часы было обязанностью Дюбуа.

Он же работал на ключе.

Информация, собираемая Полем в комендатуре и штабе Тодта, касалась в основном войск, размещенных вне Германии. Поль ломал голову в поисках новых источников сведений. Он был изобретателен и находил их там, где на первый взгляд ничто не предвещало удачи.

Одну из самых успешных операций он провел на… светском приеме у коменданта Парижа — приеме, данном для генералов и высших офицеров, партейлейтеров, чиновников администрации и «высшего общества». Получить пригласительный билет из канцелярии гаулейтера Отто Абеца помог знакомый белоэмигрант, Он же представил Сент-Альбера на вечере вновь испеченному генерал-фельдмаршалу и чинам его свиты. Пили за рейх, германскую расу, гений фюрера и победоносное оружие фатерланда…

С приема Поль вернулся утром. Не снимая фрака, сел за стол и встал из-за него не скоро — доклад о германской армии едва уместился на 80 страницах. В нем содержались данные о качестве вооружения, тактических новшествах, родившихся в ходе боев за Седан и Дюнкерк, материальном оснащении войск. Специальный раздел был посвящен подготовке командного состава и моральному духу солдат. Дюбуа пришлось потрудиться, зашифровывая текст.



В Центр доклад повез курьер. Последний. И Центр и Поль считали, что «живая» связь слишком опасна. Отныне информация должна была идти исключительно через передатчики.

В Европе становилось все тревожнее.

Захватив Францию и оставив правительству предателя Пьера Лаваля «Зону Виши», немцы с показным усердием готовились к прыжку через Ла-Манш. О плане «Морской лев» говорили чуть не в открытую, призывая громы и молнии на голову коварного Альбиона, так хорошо окопавшегося на своих островах. Сент-Альбер съездил в Па-де-Кале и без труда установил, что собранные здесь немцами десантные суда — всего лишь старые галоши, не способные обеспечить высадку крупных сил. Зато на побережье воздвигались укрепления — без шума и довольно быстро. Одновременно ОКБ[9] отводило в глубь Франции расквартированные в портах дивизии и после недолгого отдыха перебрасывало на восток — в Польшу.

Обо всем этом и многом другом, подтверждавшем правильность предположения, что Гитлер отказывается от «Морского льва» и готовится к кампании на востоке, Сент-Альбер своевременно сообщил Центру. Передал он и данные о захвате немцами французской экономики. Цифры были зловещими: 80 процентов нефти и топлива, 74 — железной руды, 75 — меди, 75 — алюминия… Военно-промышленный потенциал третьего рейха рос буквально на глазах…

Меняя маршруты, Сент-Альбер ездил по Франции и Бельгии, добирался до границ Германии, стараясь собирать сведения не только о вермахте, но и о системе пеленгаторов — армейских, военно-морских и ВВС. Германская радиоконтрразведка, как удалось ему установить, в первую голову занималась контролем передач, идущих из самой империи. ВВС расположили свои станции полукольцом, изогнувшимся от Коббельсбурга в Восточной Пруссии до силезского городка Штригау. Военно-морские силы развернули установки в Лангенаргене (близ Бодензее), в Хахенайе, Вильгельмсгафене, Свинемюнде и Пиллау. Неужели немцы довольствуются только стационарами, в частности в Кранце, Шпандау, Кенигсберге и дальним пеленгатором в Страсбурге — единственным, который французская армия не взорвала при отступлении? Эта мысль не давала Полю покоя.

Постепенно Сент-Альбер все больше убеждался, что так оно и есть. Позже он узнал, что пеленгаторную службу армии разоружили немецкие подпольщики, работавшие на заводах «Опта-радио А. Г. (Левё)». Именно этим заводам вермахт передал заказы на оборудование радиомашин — мощных и подвижных «майбахов», — и он получил их… годные с виду, но с пороками монтажа, искажавшими угол пеленга на целые градусы! Гестапо внедрило на завод провокаторов, подпольщиков выявили и казнили, но время — несколько месяцев! — было упущено.

Не теряли времени и остальные товарищи. Эламз, чья голова была настоящим конструкторским бюро, разработал оригинальную приставку, с помощью которой мог превратить почти любой приемник в передатчик, и снабдил своей продукцией Райта, Поля и Сезе в Остенде.

Теперь он был уже не Эламз. Справедливо считая, что англосаксонская фамилия равносильна самодоносу в гестапо, Поль поторопился прислать через Деме новый паспорт — один из тех, что привез ему про запас последний курьер. Карлос Аламо, уругвайский гражданин, — так именовался теперь лейтенант Макаров.

Запасные паспорта получили и другие брюссельцы.

Получение их совпало с заданием, переданным Центром Райту. Расшифровав радиограмму, Аламо поспешил в «Симэкско», что означало: случай, из ряда вон выходящий. По строгому указанию Райта никто из членов группы не должен был появляться в конторе.

Райт разгладил ногтем крошечный клочок папиросной бумаги:

КЛС для РТ-икс. 1010. 1725. № 99. Райту. Лично. Немедленно отправляйтесь по указанным трем адресам в Берлин и установите причины постоянного нарушения радиосвязи.

В случае, если нарушения связи будут повторяться, возьмите на себя передачу телеграмм. Работа трех берлинских групп и передача сведений представляют большую важность. Адреса: Нойнестенд, Альтенбургер-алле, 19. Третий этаж направо. Коро. Шарлоттенбург, Фредерициаштрассе, 26-а, второй этаж налево. Вольф. Фриденау, Кайзерштрассе, 18, четвертый этаж направо. Бауэр. Пароль для всех — «Директор». Сообщите до 20 октября всем трем группам — 15 в первой половине дня начать работу по новой программе (повторяю: по новой). KЛC для РТ-икс.

Райт и раньше понимал, что они не одиноки и что где-то рядом действуют другие группы. Но что находятся они в центре Германии под самым носом у гестапо и СД, этого он не предполагал. Очевидно, товарищам приходится плохо… Почему нарушилась связь?

А вдруг явки разгромлены и перебои вызваны тем, что гестапо, арестовав радистов, не сумело пытками склонить их к радиоигре — жуткой комбинации, при которой радист вынужден передавать своим дезинформационный материал?

И кто эти «берлинцы» — немцы или русские? Можно ли им доверять?

Так ничего и не решив, Райт сжег бумажку. Растер пепел. Сказал Аламо:

— Уходите. Ответ составлю вечером.

— Связь по расписанию ночью.

— Хорошо, уходите…

Итак, поездка в Германию. В самое логово. Но каким путем? Пропуска у Райта не было, а нелегальный переход границы означал верную смерть… Райт составил длинный ответ, доказывавший невозможность поездки, но подумал и порвал его: Центр не принял бы отказа.

Может быть, выручит Сент-Альбер?

Несколько дней ушло на то, чтобы Деме — в который раз! — проделал путь из Парижа в Брюссель и обратно. В сигарете он увез с собой микроскопический шарик рисовой бумаги — письмо Райта. Поль не отозвался ни строчкой — вместо послания Деме доставил заполненный на имя сеньора Сьерре, директора «Симэкско» и представителя «Симэкс» в Бельгии, пропуск, завизированный комендантом Парижа и чиновниками канцелярии высшего руководителя СД и полиции безопасности во Франции. Как всегда, Поль предпочитал словам действия.

Зарегистрировав пропуск у брюссельких властей, Райт собрал чемодан. О, если бы знать, чем встретит его Берлин!

…Райт, как и Сент-Альбер в Париже, с момента прихода немцев постарался доставать все, какие мог, немецкие газеты. Это был не слишком надежный, но все-таки источник. Методично собранные вырезки позволяли судить о некоторых сторонах экономического и военного развития рейха и дополняли данные, поступавшие агентурным путем. В конторах «Симэкс» и «Симэкско», тщательно отобранные, хранились тысячи карточек с наклеенными на них заметками. Сейчас, перечитывая их, Райт напрасно искал хотя бы глухих упоминаний о наличии в Германии подполья. Газеты писали о чем угодно: о приемах у Розенберга, речах Геринга — генерального уполномоченного по четырехлетнему плану, о полковых праздниках… Но больше всего — о единстве консолидированной германской нации…

А оно было и боролось, подполье!

«Иннере фронт» в Берлине, организация Антона Зефкова в Гамбурге, антифашистская молодёжная группа Герберта Баума на заводах Сименса… Сотни и тысячи людей, считавших нацизм величайшим злом и не жалевших себя в сражениях с ним, были замучены в гестапо или сложили головы на плахе в Моабите по приговору «народного трибунала». Они не имели связи с военной разведкой и действовали сами по себе или под руководством бесстрашной КПГ, и газеты не писали о них… Но они были!

Были и те три группы, к которым Центр посылал Райта в трудный для них час. Три маленькие ячейки военной разведки, потерявшие связь с Центром и нуждавшиеся в немедленной помощи. В дальнейшем только одна из них, группа «Альты»,[10] использовала канал «Берлин — Брюссель», созданный Полем. Остальные две имели собственные рации и выходили в эфир до самого конца…

Их позывные умолкли в разное время. И это означало, что гестапо и СД, бросив против десятка смельчаков все наличные в Германии силы контрразведки, подняв на ноги и СС, и крипо, и зипо, и целую армию шпионов партии — блоклейтеров, добрались наконец до явочных квартир и произвели аресты. В камерах на Принц-Альбрехтштрассе к арестованным применили пытки, бесчеловечность которых вызывает ужас даже при чтении сухих протоколов гестапо. Электричество, дыба, клещи, паяльные лампы, «терновые венцы» — все было пущено в ход, и все безуспешно: ни один из арестованных не назвал ни имени того, кто посетил их в сорок первом с паролем «Директор», ни имен людей, передававших шифровки по каналу «Брюссель — Берлин»…

Герои… Не в их власти было предотвратить войну, но они, каждый как мог, на день, на час, на минуту отодвигали сроки ее начала.

И не только они.

Но война пришла.

5

ГОВОРЯТ ВСЕ РАДИОСТАНЦИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА… СЕГОДНЯ, В 4 ЧАСА УТРА, БЕЗ ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ КАКИХ-ЛИБО ПРЕТЕНЗИЙ К СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ, БЕЗ ОБЪЯВЛЕНИЯ ВОЙНЫ ГЕРМАНСКИЕ ВОЙСКА НАПАЛИ НА НАШУ СТРАНУ, АТАКОВАЛИ НАШИ ГРАНИЦЫ ВО МНОГИХ МЕСТАХ И ПОДВЕРГЛИ БОМБЕЖКЕ СО СВОИХ САМОЛЕТОВ НАШИ ГОРОДА — ЖИТОМИР, КИЕВ, СЕВАСТОПОЛЬ, КАУНАС И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ…

ВСЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ЭТО РАЗБОЙНИЧЬЕ НАПАДЕНИЕ НА СОВЕТСКИЙ СОЮЗ ЦЕЛИКОМ И ПОЛНОСТЬЮ ПАДАЕТ НА ГЕРМАНСКИХ ФАШИСТСКИХ ПРАВИТЕЛЕЙ.

…НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ. ВРАГ БУДЕТ РАЗБИТ. ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ.

Дюбуа потерял голову.

— Это конец…

— Только начало, — резко возразил Поль. — Возьмите себя в руки, Рене!

— Нет, нет, не будьте слепым: все рушится. Bce!

Поль невероятным усилием заставил себя говорить спокойно.

— Войны не бывают легкими, Рене. Только не ссылайтесь, пожалуйста, на Францию — ее погубили бездарное правительство и метастазы шпионажа… Пока вы позволяете себе роскошь паниковать, там, в России, дерутся за каждую пядь земли. А вы — вы отказываетесь драться? Да или нет?

Так жестоко он еще никогда не говорил ни с кем из товарищей. Слово «нет» превращало Рене в прокаженного — раз и навсегда. Оба это понимали. Дюбуа, помедлив, потер лоб и щеки, точно умыл их.

— Я собрал кое-какие данные о Манштейне. Численный состав, командование, резервы…

— Источник?

— Один из клиентов. Подполковник из Тодта, мы с ним знакомы…

— Оставьте, я посмотрю. И вот еще что, Рене, — будьте осторожнее на ключе. Работайте как можно быстрее, понимаете? Скорость — единственная защита от пеленгации и провала.

Поль и прежде не был склонен недооценивать немецкую контрразведку. Уже в первые дни оккупации начальник абвера во Франции (КО — кригсорганизацион[11]) полковник Оскар Райле позаботился о том, чтобы насадить свою агентуру где только можно. Отдельную от абвера сеть осведомителей имел и группенфюрер СС[12] и генерал-лейтенант полиции Оберг, подчинявшийся начальнику РСХА Гейдриху. У начальника гестапо Генриха Мюллера были во Франции свои люди, у шефа разведки СД бригаденфюрера Вальтера Шелленберга — свои… Нечто вроде личной контрразведки имел и гаулейтер Отто Абец, ставший послом Берлина при правительстве Виши; отдельные роды войск, расквартированные во Франции, пользовались услугами тайной полевой полиции; наконец, располагая старыми «знакомыми» во всех слоях общества, ни на секунду не прекращала работы петеновская служба контршпионажа, с которой у Канариса имелась договоренность о сотрудничестве.

В этих условиях каждый новый человек нес с собой угрозу провала для с таким трудом созданной разведывательной группы Поля. И все-таки, как ни противился Сент-Альбер расширению группы, избежать этого он не мог. Одна-единственная рация не обеспечивала ни быстроты, ни надежности связи с Центром. А что, если ее запеленгуют и придется менять место, расписание работы, шифр? Сколько суток или недель уйдет на это? И потом — чем больше радиограмм, тем дольше находится Дюбуа в эфире, и, естественно, у немцев рано или поздно появится возможность засечь передатчик, «торчащий на волне» по два часа кряду.

Не очень надеясь на успех, Поль попросил Центр выделить еще хотя бы трех радистов и получил отказ. Справедливый, ибо переправка людей через воюющую Европу — фронты, пограничные барьеры и заградительные рогатки контрразведок — была не только опасна, но и, пожалуй, бессмысленна. Даже если воспользоваться уцелевшими «окнами» на швейцарской и испанской границе, у разведчиков был один шанс на тысячу, что удастся добраться до Парижа, и один на десять тысяч, что им повезет надежно закрепиться в городе, где каждый житель был под присмотром абвера, гестапо или СД. Сент-Альбер понимал это и, прочтя ответ Центра, был с ним согласен.

Выручил Дюбуа. Оправившись от депрессии, Рене работал с утроенной энергией, заменяя Полю не только секретаря, но и «начальника штаба». Гроссфогель в Брюсселе и Рене в Париже стали лучшими помощниками советского разведчика. Среди довоенных друзей Дюбуа нашлось пятеро антифашистов, французов, о чьих убеждениях знал только он сам. Эти пятеро стали радистами группы, согласившись на смертельно опасную работу без малейших колебаний и не расспрашивая даже, кому предназначаются телеграммы. Таково было условие Сент-Альбера: ни слова о Центре и о нем самом, и Дюбуа выполнил его.

Шифровки Поль составлял сам. Радисты получали их в готовом виде — группы цифр, по пять в каждой. Что они означали и какова система шифровки — осталось тайной Поля и Дюбуа. Только им двоим следовало знать, что для перекрытия используется роман Ги де Лесера «Чудо профессора Ферамопа».

Поток информации, получаемой Сент-Альбером, все возрастал. Он поступал теперь не только от тодтовцев и чинов комендатуры, но и от «Техника» — счастливой находки одного из новых радистов — монтера на парижском телефонном узле. «Техник» включался в линии, обслуживающие германские штабы, и, улучив минуту, записывал служебные разговоры.

Пятнадцать человек… Восемь — в Париже, шесть — в Брюсселе и один — в Остенде. Они делали чудеса, породившие после войны легенду о всепроникающей сети, созданной Центром и доверенной Сент-Альберу. Приводилось и число передатчиков «сети» — 78!

Эту цифру назвали Капарис, Гейдрих и Шелленберг разъяренному Гитлеру в его ставке. Кто из троих солгал первым, а кто поддержал ложь, трудно установить. Цифра была для них щитом. Она спасала от гнева и кары за неспособность раскрыть и уничтожить таинственную «систему РТ-иксов» — раций военных разведчиков Генерального штаба РККА. Миф о «колоссальной организации», опутавшей Францию и Бельгию, помог им избежать грозы. Гитлер согласился, что, да, такую сеть не раскроешь в короткий срок… Но — в какой? Канарис попросил полгода, Гейдрих поддержал его. Шелленберг благоразумно воздержался от заверений, понимая, что молчание — поистине золото.

Ему не пришлось раскаяться в своем шаге. Полгода оказались сроком нереальным, хотя на ноги был поднят весь аппарат гитлеровской контрразведки. «Предателей», снабжавших советскую разведку секретами третьего рейха, искали в высших штабах, окружении Геринга, известного своей болтливостью, среди чиновников партийной канцелярии Мартина Бормана и даже в числе… министров…

Второразрядная строительная контора «Симэкс» со своим более чем скромным штатом в докладах контрразведки не фигурировала. А между тем именно отсюда уходили в эфир радиограммы.

Например, такая:

В кругах руководящих немецких офицеров полагают, что в результате провала плана молниеносной войны на Востоке о победе не может быть и речи. Намечается тенденция побудить Гитлера к заключению мира с Англией. Руководящие генералы в ОКБ считают, что война будет вестись еще 30 месяцев, а затем будет заключен компромиссный мир.

Или такая:

Боевые части немецких ВВС, до настоящего времени дислоцировавшиеся на острове Крит, следуют на Восточный фронт. Основная часть направляется в Крым, остальные — на другие участки фронта.

Или такая:

Планировавшееся на ноябрь осуществление плана III с задачей овладеть Кавказом переносится на весну 1942 года. Сосредоточение группировки должно закончиться к 1 мая. Начиная с 1 февраля все службы тыла приступят к обеспечению выполнения этого задания. Исходный район наступления на Кавказ: Лозовая, Балаклея, Чугуев, Белгород, Ахтырка, Красноград. Штаб руководства наступлением в Харькове. Подробности дополнительно.

По требованию абвера и СД в штабах и ведомствах усилили меры по охране секретности. Большинство документов, имевших гриф «Совершенно секретно! Государственная тайна! Лично!», подлежали уничтожению адресатами после прочтения. Воспрещалось пользоваться телефонами для служебных разговоров, но как раз это правило и нарушалось чаще всего, давая «Технику» возможность быть в курсе событий, а Полю — обильный материал для телеграмм.

Были у него и другие источники информации — более или менее постоянные: писари комендатуры, деятели белой эмиграции, сотрудничавшие в германских штабах, офицеры различных рангов, посещавшие контору по делам строительства, чиновники фашистской администрации… И конечно же, имперские газеты, из которых при внимательном чтении удавалось выудить немало любопытных подробностей…

…Относительный «покой» нарушило сообщение «Техника»:

— Что вы знаете об улице Соссэ?

— «Сюртэ женераль»? — догадался Поль.

— «Сюртэ» съехало вместе с маршалом! О-ля-ля!

— Это мне известно.

— Так вот, теперь там новые хозяева. И у них нет городских телефонов — только военная связь! Какая-то секретная часть.

Установить номер части и ее назначение Сент-Альберу удалось не сразу. Лишь через неделю писарь в комендатуре проболтался, что готовит талоны на бензин для «Команды Панвица». Сент-Альбер с усмешкой спросил: «Футболисты? Зачем им бензин?» — «Какие футболисты? Абвер!» — был ответ. В талонах, которые фельдфебель при этом заполнял, стояло: 621-я рота радионадзора. Дюбуа уточнил эти сведения: 621-я рота была придана «Команде Панвица», прибывшей на машинах из Германии через Брюссель и оставившей в Бельгии два взвода. Начальник команды — гауптштурмфюрер[13] Гейнц Панвиц с правами командира отдельного полка.

На улице Соссэ «Команда Панвица» не задержалась; однажды ночью через Париж, на улицу Курсель, воя моторами, проползли огромные «майбахи». Дюбуа, наблюдавший эту сцену из окна дома напротив, увидел над кабинами машин характерные рамки пеленгаторов.



Сент-Альбер понял: охота за ним и его группой началась.

6

Пункт радиоконтроля в Кранце вел наблюдение примерно за сорока-пятьюдесятью нелегальными передатчиками. В большинстве это были рации британской секретной службы и органов разведки «Сражающейся Франции». Шифры, которыми пользовались англичане и французы в 1941 году, разгадывались сравнительно легко, и в 3-м управлении абвера (контрразведка) предпочитали до известной поры передатчики не трогать.

Каждый передатчик, «опекаемый» радио-абвером, был внесен в специальный каталог, зарегистрирован под соответствующим номером, а часы и частоты связи записаны в учетные карточки. По мере того как передатчики выбывали из игры и заменялись новыми, в картотеку вносились исправления и дополнения. Это, как правило, происходило после того, как люди фон Бентивеньи[14] выявили весь состав ячейки и Канарис санкционировал ее ликвидацию. Арестованных после недолгих допросов в армейских органах согласно директиве «Нахт унд Небель»[15] передавали СД для уничтожения. Случалось, правда, что умолкшая было рация спустя некоторое время как ни в чем не бывало выходила в эфир. Это значило, что арестованные предпочли смерти предательство и передают дезинформацию. Такой передатчик в каталоге помечался буквами «РА» (радиоабвер).

26 июня 1941 года РА в Кранце зарегистрировал новую станцию. Она работала примерно в тех же частотах, что и передатчик Польской секции «Интеллидженс сервис» — СЕК, — находившийся на Балканах и хорошо известный абверу. На новую рацию — РТ-икс — наткнулись случайно. В 3 часа 30 минут она вышла в эфир и стала настойчиво вызывать КЛС. Когда КЛС откликнулась, РТ-икс с потрясающей быстротой передала 32 пятизначные цифрогруппы и заключила их сочетанием «КЛС от РТ-икс». Слухачи Кранца едва успели засечь пеленг: норд 14 градусов.

В каталоге радио-абвера РТ-икс и КЛС не значились.

Прошло несколько, недель, прежде чем передатчик РТ-икс вышел в эфир вторично. Частота была прежней — 10 363 герца, но время передачи сменилось — 05.45. В Кранце не спешили докладывать об этом Фельгибелю[16] или фон Бентивеньи; могло случиться, что рация исчезнет — так уже бывало. Была, правда, сделана попытка прочитать телеграммы, но успеха она не принесла. Криптографы утверждали, что шифр практически нераскрываем.

Не увенчалась успехом и другая попытка — установить, откуда РТ-икс ведет передачи. Линия пеленга пролегла через всю Германию, вышла за ее пределы и, продолженная по территории Бельгии и Франции, уткнулась в Атлантику. Координаты же КЛС вообще остались неизвестными.

«Четырнадцать градусов к северу от Кранца». Несколько машин с пеленгаторами отправились по этому маршруту. Дни шли за днями, а РТ-икс молчала… Наконец, когда в Кранце уже готовились отозвать пеленгаторы, рация снова вышла в эфир и оставалась в нем около пятнадцати минут. Ее хорошо слышали операторы машин и в самом Кранце. И что важнее — удалось наконец поймать КЛС, Нити пеленгов, прочертив карты, сошлись на Москве.

С этого часа все стационарные пеленгаторы абвера, ВВС, флота и подвижные установки радио-абвера, получив приказ Фельгибеля, искали РТ-икс. Около двух тысяч специалистов занимались передатчиком.

Эксперты заверили Фельгибеля, что РТ-икс, по всей вероятности, работает из Германии, и подвижные пеленгаторы получили распоряжение искать РТ-икс в империи — вдоль линии пеленга. Разбившись на отряды, машины двинулись на прочес. Делая по нескольку километров в день и ни на секунду не прекращая наблюдения за эфиром, 621-я радиорота и до десятка отдельных радиовзводов дошли до старой границы рейха, пересекли ее и углубились на территорию Бельгии.

Фон Бентивеньи, получив рапорт Фельгибеля, стал на сторону экспертов. Что могут делать русские разведчики в Бельгии? Нелогично полагать, что они рискнут удалиться от таких важных источников сведений, как центральные ведомства рейха. На периферии им достанутся лишь крохи, третьесортные данные, которые едва ли удовлетворят требованиям Центра… Нет! Нет! Нельзя же всерьез считать, что Центр — разведуправленне самого Генштаба! — польстится на пустяки. Источники в Берлине. Следовательно, радиоточка должна быть возле них. В крайнем случае — где-то в Германии. Это азбука.

С таким выводом фон Бентивеньи и Фельгибель отправились к Канарису. Против их ожидания адмирал отнесся к версии весьма скептически. Через генерала СС Закса, осуществлявшего координацию абвера и СД, был конфиденциально проинформирован Гейдрих. Шеф гестапо Генрих Мюллер тут же заверил последнего, что у него нет никаких данных о наличии какой-либо подозрительной группы лиц в местностях вдоль линии пеленга. «Во всяком случае, в Германии их быть не может!» — утверждал Мюллер.

Тем временем Кранц и подвижные пеленгаторы с удивлением отметили появление в эфире еще одной станции с позывными РТ-икс, вызывавшей Центр на совершенно других частотах. Обе рации работали из одного места и в одно время. Неделю или полторы спустя к ним присоединилась третья, но пеленг у нее был уже иной…

Передатчики Венделя и Аламо в Брюсселе и Сезе в Остенде, зарегистрированные надлежащим образом, попали в зловещий каталог радио-абвера.

Случилось это в ноябре 1941 года.

621-я радиорота не мешкая ринулась в Брюссель. Специальная команда гестапо и СД, подчиненная лучшему специалисту РСХА гауптштурмфюреру Панвицу, была сформирована в Берлине и снабжена всеми техническими новинками, какими только располагала имперская радиопромышленность. Среди них был индукционный пеленгатор, реагировавший не на сигналы рации, а на ее магнитно-силовое поле.

Шеф абвера в Париже Райле получил указание помочь Панвицу в Брюсселе надежными специалистами и агентурой. Число участников поисков РТ-икс увеличилось еще на тысячу с лишним человек.

Итак, против трех тысяч! Крохотная группка — меньше отделения солдат! — и целая армия, вооруженная мощной техникой, опиравшаяся на опыт и всестороннюю помощь центральных аппаратов РСХА, абвера и гестапо и подключившая к операциям немного спустя еще и регулярные части вермахта! В Берлине считали, что исход предрешен.

В Брюсселе 621-я радиорота расквартировалась в старых казармах Леопольда. Машины разъехались по окраинам, охватив город плотным кольцом. Помимо них, в поисках участвовали «радиопалатки» — новинка, изобретенная в «Команде Панвица». Палатки были замаскированы под ремонтные передвижные пункты «Пост-Бельжик», ведавшей телефоном и телеграфом. Солдаты, переодетые в штатское, для видимости ремонтировали кабели, а операторы, укрывшись в палатках, контролировали эфир… «Радиопалатки» стояли в открытую; ими никто не интересовался.

Все было готово.

Но РТ-икс пропали.

Молчание их было вызвано двумя причинами. Первая заключалась в том, что Сент-Альбер принял решение превратить брюссельские рации в запасные. Помимо сведений, собранных Гроссфогелем через клиентуру «Симэкско», в Брюсселе мало что удавалось получать. Основные данные добывались в Париже, куда по делу и без дела сотнями наезжали высокопоставленные деятели третьего рейха и где Поль, укрепив знакомства в комендатуре, имел поистине неисчерпаемый кладезь информации.

Вторая причина была сопряжена с Райтом… Где и как он познакомился с Маргарет Барча, разведенной супругой промышленника Зингера, Поль так и не узнал. Связь Райта и Маргарет, вначале скрытая, к осени перестала быть секретом для Гроссфогеля и Поля.

Сент-Альбер насторожился: что и в каком объеме известно Маргарет? Райт успокоил его:

— Эля думает, что я финансист. И только.

— Эля?

— Я так ее зову.

— Понимаю, — сказал Поль. — Но… Извините, наверное, с этого и следовало бы начать: вы серьезно относитесь к Маргарет?

— То есть?

— Вы любите ее?

Разговор был трудным, и обоим не хватало слов. И хотя Райт, как мог, успокоил Поля, профессиональная осторожность взяла верх: до поры до времени брюссельские рации были законсервированы, а передатчик Огюстена Сезе в Остенде сократил программу: трижды в день по семь-десять минут.

Поступая так, Сент-Альбер действовал с чистым сердцем: дело от этого не страдало. Одновременно Поль обдумывал замысел, родившийся в связи с появлением Маргарет. Реализация замысла, с одной стороны, давала большие шансы уберечь любимую Райта от возможных полицейских неприятностей, а с другой — позволяла группе расширить сферу действий. Поль запросил Директора и через неделю получил ответ — Центр одобрял его шаги. В той же депеше содержалось указание о запасных шифрах, частотах и расписании связи.

7

Директору 212241. 18.00. № 681. Источник: «Сусанна».

Генеральный штаб предложил, чтобы линия фронта немецких войск, начиная с ноября и на весь зимний период, проходила от Ростова через Изюм, Курск, Орел, Брянск, Дорогобуж, Новгород, Ленинград. Гитлер отклонил и это предложение и отдал приказ начать шестое по счету наступление на Москву, для осуществления которого будут использованы все наличные средства. В случае неудачи немецкие войска не будут располагать резервами.

(Радиограмма Центру. Ноябрь, 1941 г.)

— Уезжайте-ка в «Зону», Райт. Боюсь, в Брюсселе скоро станет нестерпимо жарко.

— Это приказ?

— Совет… Впрочем, и приказ тоже… С собой возьмите Маргарет, там ей будет спокойнее. Правительство Виши декларировало независимость от немцев, и хотя это не более чем фраза, она все-таки обязывает Петена соблюдать видимость суверенитета. Во всяком случае, в «Зоне» полицейский режим мягче здешнего… У Маргарет, по-моему, ребенок?

— Девочка. Десять лет.

— Значит, решено?

Райт угрюмо кивнул. За эти дни он похудел и ссутулился.

— А паспорт?.. А пропуск?..

— Пропуск я вам приготовил. К сожалению, фальшивый. Паспорт возьмете из уругвайского комплекта. Как вам нравится имя Альфонсо де Бариентос?.. Кстати, удовлетворите мое любопытство: почему в Брюсселе вас зовут Маленьким шефом?

— Потому что Большой шеф — вы.

— Кто это придумал?

— Не я. Может быть, Вендель, а может, и Гроссфогель. Разве это важно?

— Пожалуй, нет… Руководство группой передайте Эрнстрему. Гроссфогель должен переехать в Париж. В Марселе, когда осмотритесь и устроитесь, оборудуете радиоквартиру. Сдается мне, что гестапо вот-вот дотянется до Парижа.

Пожимая руку Райта, Сент-Альбер почувствовал, как она холодна, и пожалел его. Тревоги за безопасность Маргарет совсем извели товарища. Ничего, в Марселе оба отдохнут, а девочка сможет нормально ходить в школу…

По правде говоря, Поль не только из-за этого отсылал Райта. Маргарет не входила в группу, но могла знать о ней, хотя Райт и утверждал, что ни словом не упоминал о Лео, Венделе и других товарищах. Все же будет лучше, если от Брюсселя и его и Маргарет отделят сотни километров. Так надежнее…

Райт уехал в первой декаде ноября, а в конце второй из «Зоны» пришла открытка. Марка на ней по рассеянности отправителя была приклеена вверх ногами. Райт давал знать, что устроился и нашел место для рации.

Ноябрь 1941-го…

В ноябре в Париже еще тепло; идут дожди, и вдоль улиц, чернея в желобах, течет густая, насыщенная грязью вода. Смешиваясь с испарениями, над тротуарами стелется сладкий запах печеных каштанов. В подворотнях трещат угольями жаровни: маленький пакет лакомства стоит десять су, большой — тридцать… Лакомство бедняков. Поль любил его, хотя каштаны обжигали пальцы и нёбо, вязли на зубах.

Грея руки о пакет, Сент-Альбер брел в контору на рю Марбеф и думал о Париже, Райте, предстоящей вечером встрече с генералом (встрече, которой он так искал!) и о тех, кто сейчас, в эти часы, в снегу по колено, оглушенные собственным «ура!», тяжело бегут по белой целине с трехлинейками наперевес, отбивая врага от безвестной деревеньки… От тысяч деревень и сел… От сотен городов… От Москвы.

Сводки ОКБ и ставки фюрера трубили о победах и скором падении Москвы и Ленинграда. Сообщалось об эвакуации советских правительственных учреждений в Куйбышев, «о паническом бегстве комиссаров». На 7 ноября был назначен парад частей вермахта на Красной площади. Правда, по не зависящим от фюрера причинам он не состоялся, и перед Мавзолеем, как обычно в этот день, торжественным маршем прошли советские солдаты… С парада — на фронт… «Последний марш сталинских фанатиков» — так было написано в корреспонденциях геббельсовских пропагандистов…

Сообщение о состоявшемся параде и речи И. В. Сталина 7 ноября, услышанное Сент-Альбером, Лео и Дюбуа по радио, вселяло надежды на перелом.

— Бошам крышка! — воскликнул экспансивный Дюбуа.

Гроссфогель, перебравшийся к этому времени в Париж, поднял на Рене большие, всегда печальные глаза. Сказал, прикусывая губу:

— Нашим отчаянно трудно…

Сент-Альбер промолчал. Он и сам знал, что трудно. На всех фронтах. В том числе и на том, что был здесь, в Париже. Правда, трудности эти не шли в сравнение с безмерными тяготами, выпавшими на долю тех, кто сходился с врагом грудь в грудь, но смерть везде есть смерть: и на поле битвы, и на Елисейских полях…

«Команда Панвица» со своими пеленгаторами переполошила парижское СД. Штабы огораживались колючей проволокой и брустверами из мешков с землей, за которыми, нацеленные в прохожих, тускло поблескивали пулеметы. Шеф СД издал инструкцию о государственных тайнах, согласно которой чуть ли не любая бумажка, исходившая из военных инстанций, считалась секретной… Бывая в штабах, Сент-Альбер все чаще замечал во взглядах собеседников, обращенных на него, затаенное или явное недоверие. Его не подозревали, о нет! Просто сторонились, как любого, кто не имел счастья принадлежать к расе господ.

Гроссфогель был немцем, и Сент-Альбер в полной мере использовал это обстоятельство, постепенно передав ему свои знакомства в имперских инстанциях. У Лео оказался, кроме прочих, божий дар располагать к себе деловых партнеров, особенно тех, кто только что приехал с фронта и мечтал отдохнуть и поразвлечься. Расходы на хождение по ресторанам, пользовавшимся репутацией «приличных», и на хороший коньяк подтачивали личный счет Сент-Альбера — он далеко не был миллионером! Но дело есть дело, и Поль подписывал банковские чеки.

Счет таял. Это было плохо, тем более что Полю предстояло снять с него несколько десятков тысяч франков, по возможности в кратчайший срок обменять их на черной бирже на швейцарскую валюту и с помощью Райта отослать в Женеву по адресу, указанному Центром. Дюбуа нашел подпольного спекулянта, готового взять на себя хлопоты по обмену: куртаж, запрошенный им, был чудовищным. «За риск», — заявил спекулянт, искренне полагавший, что Сент-Альбер, как и его коллеги по парижскому деловому миру, готовится к черному дню. Поскольку иного выхода не было, Поль согласился. Он изъял нужную сумму из основного капитала, а Деме отвез швейцарскую валюту в Марсель и вручил ее Райту вместе с телеграммой Центра, гласившей:

От Директора Райту. «Норду» дано указание. К вам прибудет… Райт и передаст новые инструкции. Он представится вам, сказав, что имеет задание Директора… После этого вы предложите сигарету и сами возьмете одну. Он зажжет вашу сигарету зажигалкой и скажет, что она совсем новая. Вы спросите, Райт ли он. Он подтвердит это и сошлется на мою телеграмму. У Райта есть радиокод, инструкции и деньги для вас… Директор.

Вместе с шифровкой Райт получил инструкции для неведомого «Норда», жившего в Женеве на рю де Лозанна, 113. Вернувшись, Деме сказал, что Райт начал хлопотать о визе…

— И для Маргарет? — словно вскользь спросил Поль.

— Нет, только для себя.

— А Маргарет?

— Она неплохо устроилась. Живет в пансионе, довольно дорогом, и, кажется, счастлива.

— Дай бог! — искренне сказал Поль.

Какое-то время он помнил об этом разговоре, но потом забыл. На очереди стояли другие дела — не менее важные.

«Техник», подслушивавший разговоры на станции, известил Сент-Альбера, что начальник финансовой службы при штабе оккупационных войск полковник Петерейт попал в историю с бриллиантами и не знает, как из нее выпутаться. Гроссфогель немедленно навестил полковника и вышел из его кабинета без чека на пятьдесят тысяч франков, но с кое-какими документами в кармане. Поль, прочтя их, загрузил все свои рации работой: документы имели самое непосредственное отношение к оперативным планам зимней кампании.

Второстепенные материалы Деме переправил в Брюссель — для двух РТ-иксов. Вендель и Аламо ежевечерне выходили в эфир, не догадываясь, что за ними уже следят…

Два взвода 621-й радиороты, сотрудники брюссельского СД и люди из «Команды Панвица», выделенные им в помощь, прочесывали столицу Бельгии — квадрат за квадратом. Пеленгаторам никак не удавалось точно привязаться к рациям, выходившим в эфир на считанные минуты. Линии пеленгов упорно не хотели перекрещиваться в точке, операторы вычерчивали на карте треугольники, равные целым кварталам с десятками домов. Панвиц, прилетевший в Брюссель на связном «физелершторьхе», чертыхался, подгоняя специалистов и требуя сузить площади поисков… Вдобавок один из РТ-иксов больше не прослушивался; операторы полагали, что он переменил диапазон, и теперь пытались отыскать его на иных частотах.

— Если и второй исчезнет, я приглашу в команду гестапо, — пообещал Панвиц. — Не вынуждайте меня на крайности, господа.

Этими словами он закрыл очередное совещание офицеров в Леопольдказерне.[17] Но угроза не помогла: РТ-икс был неуловим.

Выход нашел оператор — штаб-ефрейтор, бывший инженер с заводов ЛЕГ. Очертив на плане Брюсселя два кружка — в районах Моленбек и Эттербек, где укрывались РТ-иксы, он предложил в те часы, когда рации находятся в эфире и ведут передачи, на несколько секунд выключать свет в домах — последовательно, дом за домом. Перерыв в передаче, зафиксированный слухачами, давал возможность определить адрес.

Панвиц пришел в восторг, пожалев только, что идея родилась поздновато: второй РТ-икс молчал.

Две недели инженеры и диспетчеры брюссельской энергосистемы в промежутке между 16.05 и 16.35 отключали электричество в Моленбеке.

В декабре настала очередь рю дез Аттребат.

Карлос Аламо, занявший квартиру Сент-Альбера после его отъезда в Париж, жил один. Гости на вилле бывали редко, и хозяйка, любопытная, как все одинокие старые девы, не могла похвастаться, что знает о жильце больше того, что он сам пожелал ей сообщить: уругваец, коммерческий агент ряда латиноамериканских фирм. Дружил он только с финским студентом господином Эрнстремом, нравившимся хозяйке. Белокурый, добродушный, он забавно коверкал слова, пытаясь примирить резкое произношение северянина с мягкостью галльского языка. Больше всего господин Эрнстрем любил читать, и с его появлением библиотека виллы обогатилась двумя или тремя десятками томиков: французской классикой, переводными детективами и галантными романами.

12 декабря в доме 101 мигнуло и погасло электричество. Лампа под потолком комнаты сеньора Аламо не горела считанные секунды, и он поспешил вновь надеть наушники, которые уронил, хватаясь за пистолет. За стеной было тихо, и Аламо нажал на ключ, вызывая КЛС.

— Он здесь, — сказал оператор Панвицу, отметив на плане дом черным крестиком.

Панвиц поднес к губам микрофон.

— Немедленно убрать все машины из квартала. Повторяю — все и немедленно.

…13 декабря в 16.05 дом номер сто один был окружен батальоном СС. Панвиц и два десятка агентов в штатском ступили на лестницу через три минуты после того, как РТ-икс отстучал первые цифрогруппы. Поверх ботинок гауптштурмфюрер а и его сотрудников были надеты войлочные тапочки, какими пользуются надзиратели тюрем.

Трое гестаповцев внизу связали хозяйку и заткнули ей рот.

В 16.10 (время, отмеченное Панвицем в рапорте Фельгибелю) была дана команда ворваться в комнату Аламо — Панвиц надеялся, что радист, захваченный врасплох, не успеет уничтожить шифр.

Сотрудники СД навалились на дверь. Панвиц, ожидая выстрелов, прижался к стене.

Радист не стрелял.

Минуту или две дверь не поддавалась, затем рухнула, и агенты СД, влетевшие в комнату, успели увидеть, как догорел и, чадя, погас клочок бумаги в пепельнице. Аламо еще ухитрился накрыть его пальцами и растереть, прежде чем выстрелить в гестаповцев. Панвиц с точностью снайпера прицелился в руку радиста и нажал на спуск…



Аламо упал.

— Поднимите! — приказал Панвиц. — Он жив!

Во время обыска Аламо сидел на полу, безжизненно спокойный. Сотрудники СД отрывали половицы, простукивали стены — искали книгу шифра. Ее не было. Нашли запасные части к передатчику, немного денег, обоймы к браунингу. Ни списков, ни блокнотов с записями обнаружить не удалось.

Панвиц приступил к допросу.

— Имя?

— Аламо. Карлос Аламо.

— Ерунда! Русский?

— Уругваец.

— С кем держали связь?

— С такими же, как я, любителями. Это любительский передатчик.

— Выгадываете время?

— Мне все равно!

— Знаете, кто мы?

— Судя по вашей форме, гестапо.

— Я из СД. Это не одно и то же. Из гестапо уходят на кладбище, от нас — иногда на свободу. Подчеркиваю: иногда.

Внизу гестаповцы выколачивали показания из хозяйки.

— Кто бывал в доме?

— Клянусь… Я никого не знаю… Умоляю, не делайте мне больно!

Один из гестаповцев прижал к ее щеке сигарету. Хозяйка, мадемуазель Д., зарыдала. Боль и страх боролись в ней с нежеланием назвать имя симпатичного финна по фамилии Эрнстрем, изредка заглядывавшего к ее жильцу. Боже мой, что сделают с ним эти звери? Боже мой!.. Агент прижал сигарету вторично.

— К нам приходил студент, месье Эрнстрем… больше никого я не знаю!.. Никого! Можете мне верить, господа!

Панвиц, выслушав доклад поднявшегося наверх сотрудника, забрал в кулак пальцы раненой руки Аламо. Сжал. Сильнее. Еще сильнее.

— Вам привет от Эрнстрема. Он сидит внизу и говорит… так много говорит, что мои люди не успевают записывать… Это так неосторожно — приходить на радиоквартиру в часы передач… Что с вами? Вам плохо?

Аламо прикрыл веками безумные от боли глаза.

— Не знаю никакого Эрнстрема.

— В ванну! — приказал Панвиц. — Где здесь ванная комната?

Агенты выволокли Аламо в коридор, протащили в ванную комнату, раздев, посадили на край ванны и пустили ледяную воду. Панвиц сказал:

— Бить не надо.

Ванна наполнилась до краев, и агенты, столкнув Аламо и стараясь при этом не забрызгаться, медленно погрузили его голову в воду… Отпустили, дали передохнуть и снова погрузили… И еще раз… Аламо — захлебывался, тело его быстро синело, и Панвиц пожалел, что не прихватил врача.

Аламо молчал. Он был еще в сознании.

— Оденьте его, — сказал Панвиц. — Продолжим в гестапо.

Но и в гестапо Аламо не заговорил. Ни в этот день, ни в последующие дни, недели и месяцы. Он вынес все пытки, все, что сумели изобрести специалисты по допросам в Брюсселе и на Принц-Альбрехтштрассе. Разведчик Генерального штаба РККА лейтенант Михаил Макаров (Карлос Аламо, как было записано во всех протоколах) давать показания отказался. Согласно директиве «Нахт унд Небель» его отправили в лагерь уничтожения…

Эксперты СД были людьми небесталанными. Крошечные пластинки золы из пепельницы Аламо, обработанные желатином, были доставлены в лабораторию и подверглись исследованиям. Полный текст оказался безвозвратно утраченным, но одно слово удалось разобрать. Это было мужское имя — «Проктор». Опасность, страшная, неотвратимая, нависла над студентом Эрнстремом — майором Константином Ефремовым и месье Деме — лейтенантом Антоном Даниловым. И еще над одним человеком — радистом Иоганном Венделем, работавшим на втором РТ-иксе.

8

Проктор… Достаточно редкое имя; и необычное. По прихоти судьбы оно врезалось в память доктора математики профессора Вернера, руководящего сотрудника криптографического отдела радио-абвера. Но где и при каких обстоятельствах он сталкивался с этим именем? Единственное, что профессор помнил, — так звали героя книги. Какой?

Брюссельское гестапо перетряхнуло всю библиотеку на рю дез Аттребат, но не нашло в ней ничего подходящего. Позднее выяснилось, что месяца два спустя после ареста Аламо, когда наблюдение за виллой прекратили, пришел какой-то господин и, отрекомендовавшись инспектором бельгийской полиции, забрал несколько книг, которые принадлежали Аламо и его другу Эрнстрему.

На Принц-Альбрехтштрассе схватились за голову.

— Что за книги? Какие именно?

Хозяйка, привезенная в Леопольдказерне, рыдала, вспоминая… Жорж Сайд, Мопассан, Филиппс-Оппенгейм… Бальзак… Ги де Лесер…

Книги прочли. В том числе и «Чудо профессора Ферамона» Ги де Лесера. Имя героя было Проктор. Остальное оказалось делом несложным: ключ к шифру установили, и перехваченные радио-абвером телеграммы перестали быть загадкой. Абвер и СД узнали о существовании людей под псевдонимами «Райт», «Сент-Альбер», «Дюбуа», «Деме», «Герман» и «Пибер». Расшифрованы были не все сообщения, а только те, что исходили от РТ-икс до 13 декабря 1941-го. Более поздние телеграммы, которые изредка удавалось перехватить и частично записать, не были прочтены — ключ из «Чуда» к ним не подходил. Зато контрразведке повезло в другом — одна из старых шифровок, прочтенная Вернером, содержала адрес: Брюссель, рю де Намюр, 12, Герман.

Адрес принадлежал Венделю.

После провала Аламо десять месяцев Иоганн водил за нос радио-абвер, ежедневно радируя Центру. Таблица связи, составленная для него Полем и одобренная Центром, служила прочным щитом против пеленгации. Это была изощренная система, при которой однократное прослушивание не давало в руки операторов даже самой тонкой нити. Каждый день месяца имел свои часы передач; каждый выход — свою частоту; часы и частоты сдвигались по определенной шкале. Кроме того, в процессе передачи Вендель трижды менял волну, что уже само по себе путало и сбивало с толку даже опытнейших операторов… Ухитряясь — крайне редко! — засечь его, запеленговать рацию они все-таки не смогли.

После несчастья с Аламо Ефремов и Данилов сменили адреса, документы и псевдонимы. Вендель остался жить, где жил, — он был женат, имел официальное положение в обществе и надеялся, что все обойдется…

И обходилось. До 16 октября 1942 года.

На этот раз гауптштурмфюрер Панвиц действовал осторожнее, нежели десять месяцев назад. Арест Аламо «экспромтом» был ошибкой — Эрнстрем исчез, а другие связи радиста нащупать не удалось. Брать Венделя было решено после проверки его окружения и слежки за домом. Панвиц лелеял мечту, что среди посетителей квартиры на рю де Намюр окажется и «финский студент».

Люди Панвица плотно обложили дом, не оставив ни щели. Гауптштурмфюрер полагал, что теперь удастся избежать неприятных случайностей вроде прошлогодней, когда спустя несколько часов после ареста Аламо, вечером, засада в подъезде виллы на рю дез Аттребат задержала и отпустила подозрительного торговца мехами. Старший наряда, унтерштурмфюрер СС, был разжалован и послан на Восточный фронт после того, как доложил о происшествии. На следствии унтерштурмфюрер клялся, что любой на его месте поступил бы так же, и все участники засады, выгораживая начальника, утверждали, будто торговец выглядел как человек, попавший впросак, документы его оказались в полном порядке, а в паспорте нашлась бумажка с записью — «рю дез Аттребат, 101. Продаются кроличьи шкурки, 120 шт.». Адрес, по словам торговца, был получен утром в кафе от посредника… В саду виллы стояли клетки с кроликами; в кладовой лежали шкурки; хозяйка жила на доходы от квартирантов и кролиководства… Панвиц предпочел не углублять следствие: в конечном счете унтерштурмфюрер был его собственным подчиненным, за действия которого он в первую голову отвечал сам…

И только в конце войны Панвицу стало известно, что 16 декабря 1941-го унтерштурмфюрер отпустил Сент-Альбера.

Поль приехал в Брюссель на двое суток по контрактам «Симэкско» и днем, вырвав час, заглянул на радиоквартиру. Надо было убедиться, что с отъездом Райта дело не пострадало. Кроме того, он нес для передачи Эрнстрему радиограмму: Центр поздравлял Ефремова со званием подполковника…

«Шкурки!» Возвращаясь с рю дез Аттребат, Сент-Альбер думал не о них и даже не о пережитой только что опасности… Вендель никогда еще не видел Поля таким бледным. Не лицо, а алебастр.

— Нельзя ли помочь Аламо? — спросил Вендель.

Сент-Альбер спрятал в карманы вздрагивающие руки.

— Нет… Ему ничем не поможешь. Позаботьтесь в первую очередь о себе, Иоганн. Деме и Эрнстрема я предупрежу.

На столе, остывая, чернел желудевый кофе…

В Париже Поль не мешкая занялся перестройкой работы раций. Дюбуа и Гроссфогель, живший нелегально по подложному паспорту на имя Лео Пибера, каждый в отдельности получили инструкции и вручили их радистам. Отныне все пять передатчиков соединялись в своеобразную систему; одна и та же шифровка поступала сразу к пятерым. В тот момент, когда первая рация выходила в эфир, остальные слушали ее; рация передавала всего три цифрогруппы, и, словно эстафету, шифровку подхватывала следующая рация, за ней — еще одна… Три цифрогруппы, не более! Пять-семь секунд, на которые никакой слухач, даже самый натренированный, не успеет вывести линию пеленга!.. «Эстафетный метод». Выдающееся достижение Сент-Альбера. Не первое и не последнее.

Пользуясь новой системой, Поль передал Центру горькую весть о провале. Телеграмма была совсем короткой — Поль старался, чтобы его РТ-иксы не задерживались в эфире. «Команда Панвица» не зря торчала на улице Курсель!

Центр радировал:

«Примите меры предосторожности. Берегите людей и себя. Повторяем: берегите людей и себя!.. Что думаете делать?»

Сент-Альбер ответил:

«Работать!»

Это был единственно возможный ответ. Под любым другим не подписались бы ни он, ни Дюбуа, ни Пибер. Одновременно Центр известил:

Как стало здесь известно, в Париже немцы разыскивают при помощи девяти пеленгаторов нелегальные передатчики. Сообщите ваши предложения. Мы предлагаем расширить частоты и разделить их: одни для четных, другие для нечетных дней. Подготовьте резервные квартиры. Измените явки, время работы. Директор.

Москва заботилась о них — Сент-Альбере и его группе. Спасибо тебе, Москва!

Деме повез в Брюссель расписание и инструкцию: не устанавливать ни с кем новых связей, сузить круг знакомств и помнить, что брюссельский РТ-икс в угрожаемом положении.

Вендель, подышав на очки, прочитал записку.

— Не так страшен черт… Скажите Большому шефу, чтобы не беспокоился зря: пеленгаторы не высовывают носа из Леопольдказерне. Один из моих источников работает механиком в гараже начальника абвера.

— И все же поостерегитесь.

— Хорошо. Я буду держать вас в курсе.

В середине октября Деме приехал вновь. В последний раз. Факт его появления на рю де Намюр был отмечен секретными постами СД, зарегистрировавшими и приход в квартиру Венделя молодого человека, очень рослого и широкоплечего, с волосами цвета льна. Из ближайшей аптеки агент позвонил Панвицу: «Похоже, это тот, кого мы так долго искали!»

Панвиц приказал не спускать глаз с подъездов дома и с сада.

Арест был произведен вечером. Гестаповцы, открыв замки отмычками и перекусив резаком стальную цепочку на дверях квартиры, неслышно вошли в прихожую и стали на пороге комнаты.

— Не двигаться! Стреляем!

Трое мужчин, сидевших за столом, отшатнулись. Звякнула и упала на пол, разбившись на куски, фаянсовая кружка. По комнате расползся запах дешевого кофе.

Светловолосый гигант первым пришел в себя. Он стрелял навскидку, не целясь, но попадал удивительно точно, и двое агентов рухнули замертво. Затрещали «шмайссеры»; на Деме, раненного в руку, набросились трое; несколько агентов повисли на плечах Эрнстрема, у которого в бедре засели пули Панвица; ноги Эрнстрема подломились.

В трех «хорьхах» арестованных увезли в Леопольдказерне. На каждом были «строгие» наручники с шипами, сжимавшиеся при попытке пошевелить рукой и способные сломать кость, как спичку. В четвертой машине на полу корчилась, избитая до полусмерти, жена Венделя — на нее не распространялся запрет Панвица, приказавшего до прибытия в гестапо и допроса не трогать арестованных мужчин даже пальцем.

Допрос вел штурмбаннфюрер Бёмельбург. У него было расплывчатое лицо простака и манеры рубахи-парня. Бывший инспектор крипо, он славился искусством получать показания от «самых безнадежных». Физическому насилию Бёмельбург предпочитал пытки психические.

Впрочем, от дальнейшей «работы» с Деме и Эрнстремом штурмбаннфюрер отказался к концу недели. От него они перешли в руки Панвица, а потом к «Мяснику» — «лучшему следователю» РСХА гауптштурмфюреру Хуппенкоттену. На первом допросе у «Мясника» Эрнстрем, физически необычайно сильный, 16 раз терял сознание… Деме, по свидетельству врача, заговаривался, сходил с ума… Показаний они не дали.

Венделя, как и других, содержали в одиночке.

Бёмельбург вызвал его на допрос последним. В комнате пахло паленым — дуговые лампы, направленные в лицо арестованного, выжигали волосы, кожа лопалась и кровоточила.

Задавая вопросы, Бёмельбург не повышал голоса. Пил чай и листал досье, полученное по запросу из Берлина и доставленное пилотом связного «физелер-шторьха» РСХА.

— Я знаю о вас достаточно, — сказал Бёмельбург. — Вы — Иоганн Вендель, он же радист Герман, он же известный государственный преступник, разыскиваемый по делу о поджоге рейхстага. Эмигрант с тысяча девятьсот тридцать четвертого. Так?

Вендель тщетно пытался не стонать. По лбу его тек багровый пот.

— Ваше старое досье у меня. Это, конечно, не к чести гестапо, что оно так долго не могло вас найти, но теперь ошибка исправлена… Пытать я вас не стану. Не люблю. Будет другое — сейчас сюда приведут вашу жену, я вызову шестерых эсэсманов. Полагаю, что она не умрет, но искалечат они ее навсегда.



Вольтовы дуги в лампах шипели, подчеркивая тишину. Бёмельбург, тихо улыбаясь, посмотрел на Венделя и пальцем нажал кнопку, сказал вошедшему эсэсовцу:

— Приведите госпожу Вендель. Через десять минут. И повернулся к Иоганну.

— Ну так как же?

— Я согласен…

…На допросах Вендель признавал то, что нельзя было отрицать. Да, он радист, Герман, снабжал Центр сведениями, полученными от разных лиц… Люди приходили по паролю… Деме и Эрнстрем — участники группы; о круге их обязанностей он не осведомлен. Деме, кажется, курьер. Откуда приезжал и куда уезжал, никогда не говорил. Только сам Деме способен ответить на этот вопрос… Старый код — книга де Лесера. Нового не знает.

И — ничего о Париже, «источниках», подлинных обязанностях… Бёмельбург не торопился. В его распоряжении было сильное средство, которое предложил Панвиц. На допросах штурмбаннфюрер равнодушно записывал ответы Венделя, слово в слово, и делал вид, что верит всему.

— Кто такой Пибер?

— Кажется, источник.

— А Сент-Альбер?

— Я его ни разу не видел.

— И Большого шефа тоже? И Маленького шефа? Кстати, кто он, этот Маленький шеф? Заместитель Большого?

— Скорее всего. Я не имел с ними личной связи.

— Вот и прекрасно! Теперь наладите!

Вендель понял: радиоигра! Вот что ему предлагают!

— У меня нет выхода… Я согласен…

— Вы очень умны, — сказал Бёмельбург.

Панвиц показал Венделю тексты «дезы». Вендель внес в них поправки: некоторые обороты были специфическими, характерными для немецкого языка, а не французского, на котором составлялись шифровки. Бёмельбург, простодушно улыбаясь, распорядился, чтобы в кабинет принесли коньяк, черный кофе и бутерброды. «Кофе — покрепче, а бутерброды — потолще!»

— А моя жена? — спросил Вендель.

— Ее судьба зависит от вас.

— Я сделаю все… Когда прикажете передавать?

— В обычные часы завтра.

Ночью в камере Вендель твердо решил покончить с собой, но Бёмельбург, словно подслушав его мысли, вызвал в кабинет и хозяйским жестом указал на стол: включенная в сеть, на нем стояла рация.

— Начнете через две минуты. Ошибаться не советую. Передадите текст три раза: сейчас и во время утренних сеансов. Наши специалисты будут вас слушать. Договорились?

Перед глазами Венделя стояло лицо Сент-Альбера. Он кивнул: хорошо.

КЛС откликнулась на вызов. Четко нажимая на ключ, Вендель выстукивал сообщение, ответом на которое Центр должен был выдать всю группу Сент-Альбера гестапо.

В двух телеграммах, отправленных Венделем, было:

Директору. Срочно. Связь с Большим шефом по прежним каналам находится под подозрением. Дайте указание о новых явках мне и ему. Для встречи должна быть разработана новая явка. Считаю необходимой очную встречу с Большим шефом или заместителем.

Герман.

Директору. Очень срочно! Высказывание одного немецкого радиста позволяет точно заключить, что шифровальные книги раскрыты. Со своей стороны, я еще не известил Большого шефа о возможности компрометации моей связи с ним. Моя связь с вами в полном порядке. Никаких признаков слежки. Как я должен держать связь с Большим шефом? Прошу срочный ответ.

Герман.

Так же четко Иоганн провел и два повторных сеанса — «дубли», — получив «квитанцию» и телеграмму: «Герману. Ждите нашего решения».

В камере, упав на нары, он обратился мысленно к жене: «Прости меня… Иначе я не мог!..»

Вендель был радистом высочайшей квалификации. Работая на ключе с непосильной для слухачей Бёмельбурга скоростью, он вставил в телеграммы «аварийный сигнал», известив Центр о провале и радиоигре. КЛС приняла шифровки и подтвердила их получение… Но все ли поняли в Москве?

На этот вопрос у Венделя не было ответа.

9

С арестом Аламо Поль потерял покой. Внешне это ничем не выражалось, и Дюбуа не замечал в Поле перемен. Он все так же аккуратно, ровно в одиннадцать, приходил в контору, разбирал счета и деловые бумаги, принимал служащих и клиентов; в два — обедал в маленьком кафе на рю Марбеф; в четыре, неторопливый и элегантный, постукивая тростью, спускался вниз и уезжал в штаб Тодта, комендатуру, в ресторан, где встречался с деловыми партнерами. При этом он успевал уединяться в секретном кабинете, куда доступ был открыт только ему и Дюбуа, и косым мелким почерком исписывал узкие полоски бумаги длинными колонками цифр. Дюбуа перепечатывал их на машинке и возле метро «Монмартр» передавал Пиберу, отвозившему шифровки радистам.

Щеки Сент-Альбера всегда были чисто выбриты; из карманчика пиджака торчало заячье ушко белого платка; говорил он мягко и только шутил чаще, чем раньше. Шутки эти и подчеркнуто неторопливые жесты были его броней, за которой укрывал он свое беспокойство. Ему не было страшно, ибо опасность и чудовищное напряжение сопутствовали каждой минуте его жизни на протяжении многих лет, превратившись в состояние привычное и обыденное, и с ним он свыкся; не терзался он мыслями о возможной гибели — к ней он был готов; куда труднее было примириться с тем, что гибнут друзья, а он не властен им помочь. Макаров пал первым… Кто может стать следующим? И как отвести беду, если она грозит со всех сторон и нет ни щита, ни укрытия, где переждали бы солдаты зловещий час?..

Сент-Альбера мучили головные боли. Он принимал аспирин, тер виски лекарственным уксусом, клал на лоб грелку с горячей — почти кипятком — водой, но боль не утихала. Спал он не больше трех часов и по утрам с ужасом думал, что надо вставать, двигаться, идти, говорить… Но он вставал, и двигался, и говорил, и делал множество дел, из которых, в свою очередь, вытекали все новые и новые дела, неотложные, важные, первостепенные…

Центр день ото дня расширял круг вопросов. Теперь его интересовали не только передвижение войск и их вооружение, замыслы ОКХ[18] и ОКБ, данные о промышленности, экономике и политической атмосфере в Германии, но и такие детали, как перемещение в генералитете, взаимоотношения Гитлера и высших штабов, взгляды на войну рейхслейтеров, фельдмаршалов, нацистских дипломатов…

Поль, Дюбуа, Гроссфогель и «Техник» искали и находили ответы… После провала наступления на Москву Гитлер обрушил свой гнев на военную верхушку. 3 января 1942 года по действующей армии был распространен секретный приказ фюрера нации и рейхсканцлера: «Цепляться за каждый населенный пункт, не отступать ни на шаг, обороняться до последнего патрона, до последней гранаты — вот чего требует от нас текущий момент». Из Франции, снятые с укреплений Атлантического вала, на Восточный фронт ускоренными маршами ушли дивизии СС и пехотные части; в армию мобилизовывался дополнительный контингент.

Как был бы счастлив Миша Макаров, узнай он об этих новостях — немцы переходили к обороне! Но он не знал о них, не мог, конечно, знать в «горячей камере» на Принц-Альбрехтштрассе. Источник — механик абверовского гаража, подслушал разговор двух офицеров контрразведки: молчащего русского радиста передали в берлинское гестапо… Молчащего!

Механик же известил и об изменениях в структуре радио-абвера, реорганизованного в начале 1942 года. Было создано три отдела: Центральный — для выявления подпольных передатчиков, подслушивания и наблюдения, и отделы «Запад» и «Восток» — для непосредственной ликвидации радиогрупп в Германии («Восток») и Европе («Запад»). Радио-абвер получил от промышленности дополнительно более ста пеленгаторных машин.

РТ-иксы искали везде, в том числе и в Париже. Поль видел эти машины с черными крестовинами на крышах; патрулируя, они, словно тени, с приглушенными моторами и синими фарами скользили по рю де Марбеф, проползали по Елисейским полям, держа курс на кольцо Больших бульваров. То, что им до сих пор не удавалось засечь ни одну из шести раций Сент-Альбера, объяснялось не чудом, а совершенством созданной Полем системы.

С приходом зимы головные боли у Сент-Альбера улеглись, сошли потихоньку на нет, но дал знать себя кариес: Полю казалось, что челюсть прокалывают раскаленным гвоздем. Он пытался успокоить боль средствами из домашней аптечки, посмеивался над «этими проклятыми зубами», но Дюбуа настоял на враче, и Полю пришлось обречь себя на муки в кресле дантиста. Врач принимал по вечерам и франкам предпочитал натуру; Поль, жертвуя талонами, покупал ему у знакомого ресторатора мясо и овощи.

Смертные казни стали приметами дня, такими же, как имперский флаг над ратушей и тарахтение патрульных мотоциклов по ночам. Чем хуже шли у немцев дела на фронте, тем мощнее, набирая силы с каждым часом, становилось Сопротивление и, как топор гильотины, все ниже нависала над головами парижан угроза быть арестованными, расстрелянными, обращенными в дым кремационных печей Дахау, Майданека и Аушвица.

Всматриваясь в лица Дюбуа и Лео, Поль искал на них признаки страха или растерянности — искал и не находил. «Техник» в ответ на предупреждения насмешливо насвистывал такты «Марсельезы»: «К оружию, граждане, равняйтесь, батальоны!» Радисты, по рассказам Пибера, тоже держались отлично и не жаловались на трудности. Рядовые французы, отцы семейств, они не были коммунистами, и Пибер, уважая их убеждения, не вел разговоров о политике; но к какой бы партии ни примыкали эти люди до войны — к социалистам или либералам, сейчас их объединила общая ненависть к фашизму, и бой, который они вели, был частью громадной войны, не знавшей ни передышек, ни пощады.

О содержании телеграмм они не спрашивали. Записывали чернилами или карандашом цифры, предоставляя кому-то, кого они не знали, расшифровывать их. Им важно было быть уверенными только в одном: телеграммы помогают бить наци, — и Пибер постоянно поддерживал в них эту вселяющую силы уверенность. Догадывались ли они, что помогают русским, а не англичанам или разведке полковника Пасси?[19] Скорее всего да; но разве это имело для них значение — кому? «Каждый как может кует победу, не так ли, месье Пибер? Скажите кому следует, что нет оснований сомневаться ни в нашей скромности, ни в готовности воевать. О-ля-ля! Это же счастье — ложиться спать, будучи уверенным, что способствуешь победе!»

Цифры, цифры, цифры… Запросы Центра и ответы на них. От Директора. Кажется, что… источник хорошо осведомлен. Проверьте через него сведения о потерях немцев до настоящего времени, классифицируя их по видам и боевым операциям. Директор. — Сделайте выводы из провала… Перепроверьте все связи… Помните, что при определенных обстоятельствах они могут угрожать вашей безопасности… Директор. — Сообщите данные о новой технике. — Директору. Новый боевой самолет «мессершмитт» имеет на вооружений две пушки и два пулемета, установленные справа и слева в несущих плоскостях. Скорость до 600 километров в час. — Один немецкий офицер сообщает об увеличивающемся напряжении между итальянской армией и фашистской партией. Серьезные инциденты имели место в Риме и Вероне. Армейские инстанции саботируют указания партии. Не исключена возможность переворота в будущем. Немцы сосредоточивают войска между Мюнхеном и Инсбруком для возможного вторжения. — Дневное производство штурмовых самолетов — 9-10 штук. Потери в самолетах Германии на Восточном фронте в среднем 40 машин в день. Источник: министерство авиации.

И так — день за днем.

Молчала лишь рация Сезе — резервная, предназначенная стать основной в случае провала других. Еще одну рацию в «Зоне» имел Райт. Сент-Альбер с оказиями отправил ему части и детали для сборки еще нескольких передатчиков, но Райт, кажется, не собирался ими воспользоваться, ответил, что не располагает ни подходящими людьми, ни запасными радиоквартирами. Жил он в том же пансионе, что и Маргарет, на рю Жарден, 17–21, в другом крыле дома. Сент-Альбер время от времени посылал ему деньги. Идеальным источником данных в «Зоне» стал латышский генерал, увлекшийся Маргарет; латыш не благоволил к Советской власти, вынудившей его бежать из Риги в чужую страну, где, как он считал, говорят на опереточном языке и потрошат карманы иностранцев; но куда сильнее не любил он немцев, о которых судил по остзейским баронам, презиравшим латышей и грабившим Латвию. «Если таковы фольксдойчи, то что представляют собой рейхсдойчи?! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!..» Эти слова генерала и его «ненавижу», повторенное трижды, Райт привел в письме — симпатическими чернилами среди невиннейшего текста. Сент-Альбер посоветовал ему сдружиться с генералом, числившим среди своих постоянных партнеров по висту и бриджу префекта Марселя, начальника полиции и отставных военных, близко стоящих к Петену. Райт последовал рекомендации и обрел возможность насытить свои телеграммы Центру превосходными данными о взаимоотношениях третьего рейха и «Зоны Виши», строительстве укреплений, имперских заказах на вооружение, размещенных в «Зоне», и о многом другом, имевшем прямое или косвенное отношение к войне.

Шла зима 1941/42-го. Мрак и туман повисли над Европой…

Загрузка...