Забытый грех

Глава 2 Avaritia. Алчность

Пробило полночь, и Юсуф, или Юра, как он предпочитал представляться, живя в России, вышел на крыльцо покурить. Луна висела огромная, желтая, и звезд здесь, вдали от центра Москвы, было видимо-невидимо. Яркие, как фонари, они сияли на чернично-черном небе, вызывая легкую оторопь у городского жителя. Постепенно забываешь, как их много, если год за годом видишь блеклое от городских огней небо. Юра-Юсуф поднял голову и по-звериному сильно втянул ноздрями воздух, так что легкие наполнились и раздулись, как меха. Эх, хорошо! Скоро будет готов паспорт, и он – туту! – уедет за границу. В Америку. И там уже сможет спокойно вздохнуть. Не надо прятаться, не надо пугливо озираться, заслышав за собой осторожные шаги. Ничего не надо. Потому что он станет жить свободно, как честный гражданин.

На этом месте своего мысленного монолога речи он хмыкнул, искривив в улыбке щербатый рот.

– Будто бы, будто бы честный, – пробормотал он, продолжая ухмыляться.

Привыкший зарабатывать криминальным путем, он не представлял себя ежедневно отправляющимся по утрам на работу. Нет, такая жизнь ему не по нутру. Да и рулетку он любит покрутить, в покер поиграть. Пока отсиживался за городом, аж скулы от тоски сводило. Так и хотелось плюнуть на все, да и махнуть куда-нибудь в казино. Зеленое сукно, шуршание карт, мелодичное пощелкивание фишек. Барменша улыбается, официантки снуют, девчонки карты поднять присаживаются. От возникшего видения под ложечкой засосало.

Он достал сигарету и чиркнул спичкой. Прикурив, потряс рукой, чтобы погасить пламя. Дуть на огонь нельзя – это он еще в детстве усвоил. Во-первых, это по-бабски, а во-вторых, так можно свое счастье «задуть». А этого Юсуфу-Юре сильно не хотелось. Ему нельзя, он только начинает жить – он сдавленно и хрипло засмеялся, и тут вдруг странный звук привлек его внимание. Будто камешек сорвался со стены и покатился к нему. Юсуф обернулся, всмотрелся в темноту, и боль взорвалась в мозгу огнем. Он выпустил сигарету из рук, хотел схватиться за левый глаз, да так и рухнул с поднятой рукой как подкошенный.

Это неправда, что при мгновенной смерти люди ничего не успевают почувствовать. Они ощущают, как рвутся мышцы и раздираются кровеносные сосуды, они успевают ощутить животный, безумный страх, в их мозгу бьется мысль: неужели это происходит со мной? Неужели все? И только потом падают замертво. Да, это длится всего лишь мгновение, но оно заполнено адской, нечеловеческой болью.

Старший оперуполномоченный по особо важным делам «убойного» отдела МУРа, подполковник милиции Эдуард Лямзин стоял, задрав голову, и рассматривал двух голубей. Высокий синеглазый брюнет был одет слегка легкомысленно, совсем не в соответствии со своим положением солидного милицейского чиновника. Да он и не чувствовал себя важным и серьезным, по-прежнему в глубине души оставаясь мальчишкой.

Примостившись на изящно вылепленном карнизе здания, голуби были так заняты любовной игрой, что никого вокруг не замечали. Голубок топорщил перья, пыжился, ходил гоголем вокруг своей дамы, залетая то справа, то слева, а она, как и положено знающей себе цену кокетке, делала вид, что не обращает никакого внимания на ухажера. Изредка она бросала на него мимолетные косые взгляды, потом невозмутимо чистила перья, демонстрируя полную безмятежность и леность, но стоило ему сделать навстречу хоть шаг, тут же отлетала. Совсем на чуть-чуть, только чтобы голубок слегка испугался, что сейчас лишится подруги, но надежды не потерял и продолжал попытки завоевать ее.

Лямзин, довольно смеясь, достал фотоаппарат и сделал несколько быстрых снимков. Голубка между тем продолжала дразниться, кокетливо перелетая с места на место, а ухажер семенил за ней мелкими шажками, раскидывая крылья и утробно урча. Казалось, дело движется к любви и согласию, дама уже начала благосклонно подпускать к себе кавалера, как вдруг откуда-то из бездонного синего неба прямо на них свалился третий голубок. Он бесцеремонно втиснулся между ними, нагло расставил крылья и выпятил грудь. Похоже, соперник никуда не торопился и не собирался улетать.

Клекот у пришельца был громче, поступь тверже, а сам он намного крупнее и нахальнее. Первый голубок, сообразив, что у него теперь нет шансов, сник и нахохлился. Потом угрюмо опустил голову и сделал вид, что задремал.

Лямзин успел снять всю троицу только раз после перемены ролей, как счастливая парочка, дружно взмахнув крыльями, унеслась в небеса, оставив незадачливого кавалера переживать свое поражение.

Подполковник еще некоторое время смотрел в небо, будто надеясь что-то там разглядеть. Потом поймал на ладонь сорванный порывом ветра, выжженный солнцем лист березы и загрустил. Вроде недавно деревья покрывала сочная зеленая листва, и было прохладно, и шел дождь… В такой вечер он познакомился с Александрой. Как-то нелепо с нею все получилось…

Он болезненно поморщился и смял лист, сжав пальцы в кулак. Александра появилась в его жизни внезапно, вынырнув на дорогу из-за раскидистого куста. Он сбил ее автомобилем и страшно испугался, решив, что девушка мертва. Оказалось, у нее всего лишь несколько царапин да испачканное платье. Лямзин торопился тогда на место происшествия, а Алекс никак не могла решить, куда же ее отвезти. И он взял ее с собой.

В груди при воспоминании о двух днях, проведенных с Александрой в старинном особняке, разлилось сладкое тепло. Даже то, как она неуклюже пыталась помочь ему в расследовании, сейчас вызывало умиление. Жаль, что все закончилось разрывом. Он не смог простить, что она не рассказала ему о себе правды. А Александра, быть может в отместку, укатила отдыхать, отключив телефон. Лямзин дозвонился по домашнему, но ему передали ее ответ: «Александра Ильинична сама вам перезвонит, как только вернется».

…Мимо проехал свадебный кортеж, ошалело и радостно сигналя, и Эдуард не сразу услышал, как разрывается его телефон. Он с сожалением убрал фотоаппарат, достал мобильник и преувеличенно бодро ответил на звонок.

– Ну где ты ходишь? – недовольно буркнул полковник Плановой в трубку. – И зачем тебе телефон, если ты на звонки не отвечаешь? Или ты его с собой не берешь? Я тебя зачем с собой на Петровку взял: чтоб ты был моей правой рукой или пропадал неизвестно где?

С уст начальника сочился яд, причем чем дальше, тем больше. Плановой разогревался постепенно, как паровоз, несущийся с горы, но в отличие от техники остановить его можно было не силой, а долей здорового оптимизма.

– Извините, Константин Михайлович, я был не прав, исправлюсь, – бодро отрапортовал Лямзин.

– То-то же, – смягчился Плановой и отхлебнул чаю так шумно, что в трубке хрюкнуло. – Мне, вишь, вон даже чайку попить спокойно не дают, а тебя где-то нелегкая носит. Значит, так, сейчас едешь срочно ко мне. Не задерживаясь нигде, проходи сразу в мой кабинет, тебя тут один товарищ ждет. Потом поедешь с ним, у него на стройке произошло убийство.

– Прям так сразу и убийство? Может, все-таки несчастный случай? – с надеждой спросил Лямзин.

– Не спорь со старшими. Убийство. Если только, конечно, ты не знаком с людьми, которые способны арбалетную стрелу себе добровольно в глаз воткнуть.

Лямзин помолчал.

– Вот даже как. Вообще-то из арбалета в глаз самому себе попасть трудно.

– Да, и еще личная просьба. Хозяин стройки, предприниматель Андрей Тамбовцев – мой близкий друг. А ему крайне не хочется излишней шумихи вокруг его объекта и самой его персоны. Хотя понятно, совершенно избежать огласки не получится, слухи уже начали расползаться по окрестностям, но главное, чтобы в газеты не попало. Раздуют так, что потом концов не найдешь, кто прав, а кто виноват. Попробуй отмойся. Твоя задача – постараться свести суету вокруг Андрея к минимуму и провести расследование в сжатые сроки. Главное, что хотелось бы исключить – это распри на национальной и религиозной почве внутри коллектива, потом проверишь версию скинхедов, и если все будет тихо, можно считать, половину своей работы ты сделал. Ну да что я тебе говорю, ты и сам все знаешь.

– Так убитый – нерусский?

– Нет. Подробнее тебе все мой товарищ расскажет – кто, чего, откуда и как тут очутился. Ну, давай, подъезжай.

Лямзин тоскливо оглянулся на кофейню, жалея, что занялся фотографированием вместо того, чтобы отдохнуть в прохладе и выпить кофе, но тратить время на удовольствие не решился. Вдруг официант особый попадется. Из тех копуш, которые несут заказ полчаса, но стоит отчаявшемуся клиенту встать и направиться к выходу, как его перехватывают у самой двери. Он сует вам в руки чашку обжигающего кофе, приветливо улыбаясь и рассыпаясь в извинениях, а ты, расплатившись и торопливо сделав глоток, понимаешь, что пить нет никакой возможности и ждать, пока кофе остынет, – тоже. И остается только плюнуть разочарованно в чашку и бежать по своим делам, злясь на неповоротливого официанта, а заодно и на себя, что бездарно потерял свободные минуты.

В кабинете у Планового сидел высокий светловолосый мужчина и грустно пил чай. На вошедшего Лямзина он посмотрел с тоской и надеждой.

– Знакомьтесь, – представил их друг другу Плановой. – Подполковник Эдуард Петрович Лямзин, практически моя правая рука. Мой друг – Андрей Тамбовцев. Надеюсь, вы останетесь довольны друг другом.

Лямзин осторожно покосился на чайник:

– Чаю можно попить?

– Минералки выпей, и вперед. Нечего было по городу в рабочее время болтаться, голубей гонять. Вечно тебя не дождешься.

– Вот так всегда. Трудно работать с ясновидящим начальником: все знает.

Плановой сбил со стола щелчком жука-бронзовку, проследил взглядом за обиженно взмывшим к потолку насекомым и поморщился. С утра от жары раскалывалась голова, и вторая принятая таблетка не помогла.

– Иди уже. Остряк.

Получив доброе напутствие в спину, Лямзин вышел. Машина Тамбовцева раскалилась на солнце, и первые минуты в ней было нечем дышать. Потом, когда температура немного опустилась и по сравнению с уличной жарой в салоне даже стало комфортно, подполковник задал вопрос.

– Давайте подробнее, – сказал он, – рассказывайте все, что знаете о потерпевшем. Кто он, как у вас очутился, чем занимался, с кем дружил.

– С кем дружил – не знаю, – поворачивая на светофоре и внимательно глядя на дорогу, ответил Тамбовцев. – Я его вообще пару раз всего видел, да и то мельком. Юсуф у меня на стройке работал ночным сторожем. Я обычно приезжаю утром, когда он уже спит. Спал, – поправился он. – Примерно к обеду просыпался и помогал рабочим на стройке. Неквалифицированную работу выполнял – раствор поднести, кирпичи. Да вам все лучше меня Тимофеич расскажет, мой прораб. Я полностью кадровые вопросы ему доверил, мне как-то не с руки вмешиваться в них.

По тротуару шла девушка в легком белом платье, и Лямзин невольно проводил ее взглядом, в первое мгновение приняв за Александру.

– Ладно, хорошо. Тогда мне обязательно нужно с вашим прорабом поговорить. Он будет сейчас на стройке?

– Конечно. Он уже ждет. Я звонил.

Тамбовцев посигналил неумело перестраивающемуся в левый ряд желтому автомобилю, обогнал его и покатил дальше, набирая скорость.

– У нас места там красивые, зеленые. Деньги были – надумал дом отдыха построить. Начал строительство четыре года назад, сначала оно бурно пошло, а потом бац – и кризис. Вот только сейчас выбираться из долгов начал, настолько финансовые дела плохи были. Если бы не эти проблемы, я уже закончил бы строить. И смерть на стройке – что вилы в бок. Сейчас шумиха поднимется, и вместо стабильной работы начнется суета.

Он нахмурился и помрачнел.

– Андрей, а каков национальный состав вашей строительной бригады, вы в курсе? Не могли ли действительно возникнуть распри на национальной почве?

Тамбовцев задумался. Лоб у него от напряжения сморщился в гармошку, а между бровями пролегла глубокая борозда. Некоторое время он напряженно всматривался в дорогу, словно забыв про вопрос, а потом медленно произнес:

– Нет, вряд ли. Мне так не кажется. Но полностью этого исключить не могу.

– Так вы не ответили, какой состав?

– Я вот что скажу: мне бы очень хотелось, чтобы шумихи вокруг моей стройки не было. Не дай бог, журналюги пронюхают, и начнется – национализм, скинхеды, расовая рознь. Так оно или не так, выяснится позже, а трепать нервы будут упорно и долго. Мне этот хоровод вокруг моего имени ни к чему. А состав рабочих, да, пестрый. Все есть: и русские, и украинцы, и два казаха, и таджик. Юсуф, правда, откуда-то с Кавказа, точнее не знаю. У Тимофеича спросите. Но мирно все всегда было, никаких скандалов. С чего бы им с ночным сторожем воевать?

– Ладно, посмотрим, – нахмурился Лямзин, и Тамбовцев заметно напрягся.

То, что Андрей достаточно точно назвал национальность рабочих, не вязалось с его же предыдущим утверждением, будто всем занимается только прораб. «Выходит, раз он потрудился узнать, кто именно работает на его стройке, то этому была причина. И теперь он просто пытается ее скрыть», – думал Лямзин.

Тем временем автомобиль подъехал к живописному месту на краю Москвы и покатил по изрядно разбитой дороге.

– Хорошо тут у вас, – озираясь по сторонам, сказал Лямзин. – Пруд рядом, ребятишки купаются, березовая рощица прохладой манит. В такую жару просто идиллией кажется. Даже не верится, что я здесь только потому, что там, за высоким серым забором, лежит труп. Эх, сюда бы к вам с удочкой приехать, а не убийство расследовать да улики искать.

– Так в чем же дело, – заулыбался, расслабившись, хозяин, – приезжайте, приглашаю. Вот достроим скоро, и давайте, на новоселье к нам вместе с женой.

– Я не женат. За приглашение спасибо, даст бог, соберусь как-нибудь. Ограждение какое у вас… капитальное. Мышь не проскочит. По всему периметру так?

Андрей пожал плечами.

– Не знаю. Признаться, давно по территории не ходил, может, выломали где. Но было, да, по всей.

– Ага. Ну ладно, надо с вашим прорабом потолковать, сдается мне, он много чего интересного знает. Да и с рабочими не мешает переговорить.

Тамбовцев остановил машину под тенью раскидистого дерева и, выйдя, убедился, что она вскоре не окажется под палящим солнцем.

– Конечно, пойдемте, товарищ подполковник.

Он открыл калитку и, пропустив вперед себя Лямзина, вошел сам. Почти вся территория стройки находилась под палящим солнцем, и только с левой стороны к вагону крепился легкий летний навес. Под ним стояли и сидели рабочие, на лицах которых не было никакого траура. Скорее удовольствие от вынужденного прогула.

Начальник местного уголовного розыска майор Казаков стоял рядом с судмедэкспертом, осматривавшим труп, и что-то быстро писал. Когда Лямзин подошел к нему, он поднял голову и приветливо кивнул.

– Здравствуйте, Эдуард Петрович. Мне уже звонили из управления, сообщили, что вы должны подъехать, – сказал он.

Подполковник коротко взглянул на труп и снова повернулся к Казакову:

– Прораба опросили, нет? Я переговорю с ним сам, затем пусть кто-нибудь из оперов запишет его показания.

Прорабом оказался невысокий коренастый человек с продубленной ветрами, коричневой от загара кожей. Он смотрел прямо, не отводя глаз, и Лямзин поразился, какими яркими и юными они казались на его немолодом морщинистом лице. В ответ на приветствие он степенно и с достоинством кивнул.

– Вот, знакомьтесь, это наш прораб, Василий Тимофеевич, – представил его Тамбовцев. – Беседуйте, а я вас пока оставлю.

Он быстрыми шагами удалился за территорию стройки, словно хотел поскорее оказаться подальше и от людей, собравшихся здесь, и от оскверненного преступлением места. Выражение лица у него при этом было такое, словно, будь его воля, он бы здесь больше не появился. Да и недостроенный дом отдыха продал бы, только бы ничего не напоминало о произошедшим накануне ночью. Лямзин его хорошо понимал. Как бы то ни было, но землю, на которой строит дом, человек считает своей, и то, что там происходит, воспринимает как личную трагедию.

Если банальная кража порой вводит людей в такое состояние, что они, не контролируя себя, рыдают, цепляются за стражей порядка руками, умоляя поскорее найти похищенное, то что уж говорить об убийстве.

Эдуард проводил Тамбовцева взглядом и повернулся к прорабу:

– Не могли бы вы, Василий Тимофеевич, рассказать мне историю появления у вас на стройке человека, погибшего сегодня ночью? Кто его нанял, когда и при каких обстоятельствах.

Прораб невольно оглянулся на лежащее в стороне тело, и по лицу его пробежала мгновенная тень. Что-то смущало его, нечто такое, о чем ему не очень хотелось говорить. Лямзин в это время молча изучал его, не торопя, давая успокоиться и свыкнуться с мыслью, что рассказывать все-таки придется. Молчал Тимофеич довольно долго. Он достал папиросу из портсигара и крутил ее в руках, разминая. Потом, видимо решившись, быстрым движением зажег огонь и, прикурив, сказал:

– Ладно, расскажу. Есть у меня товарищ, Слава Казанов. С армейских лет дружим с ним. Как-то раз, примерно месяца два назад, он позвонил мне и обратился с просьбой. Возьми, говорит, к себе на работу моего старого друга. Юре тяжело сейчас, он от жены ушел, а жить, значит, негде. А у тебя, говорит, есть вагончик для рабочих, и он мог бы там ночевать. Не дай ему пропасть. Я согласился, даже проверять не стал.

– Казанов как-то объяснил уход от жены его друга? Что там произошло?

– Да загуляла, сказал. А у меня на тот момент как раз ночной сторож уволился, срочно человек нужен был.

– Казанов это знал?

– Конечно. Я сам ему рассказал. Ну я и взял этого Юсуфа сторожем работать. Договорились, что будет в вагончике жить, пока квартиру не найдет. Да, еще: он всем представлялся как Юра, я позже узнал, что он Юсуф.

– Это я уже понял.

– Надо сказать, как к работнику у меня к нему нареканий никаких не было. Безотказный. Кроме того что по ночам сторожил, он еще и днем, как проснется, всякую неквалифицированную работу выполнял. В общем, работящим был.

– Что-нибудь подозрительное замечали за ним?

Прораб задумался, потом медленно покачал головой:

– Нет. Кроме того что он сиднем сидел на стройке и никуда не выходил. Как-то странно для меня это. Все обычно рвутся в центр Москвы съездить, по магазинам походить. Особенно когда зарплату получают. Даже отпрашиваются порой, уговаривают, если отгул не даю. А этот – нет. Он и за ограду старался без особой нужды не выходить. Сначала я думал, что у него с деньгами туго, оттого и не ходит никуда. Но нет. Получив зарплату, он все равно дальше соседнего ларька не ушел. Накупил там сигарет, лапши в пакетах да чая. В какой-то момент я даже решил, что он кого-то боится и скрывается. Но, поразмыслив, понял, что такого не может быть. Не мог же мне Славка невесть кого подсунуть и даже не предупредить?! Но на всякий случай я к нему с расспросами подступил. Кого, говорю, ты ко мне работать устроил? Прячется он или что?

– Когда это было?

– Дней десять-двенадцать назад, точно не помню. А, вспомнил! Матч футбольный по телевизору шел, я еще от него Славку оторвал, и он злился немного. Да. Ровно две недели назад это было. А друг – заядлый болельщик, поэтому, чтоб скорее от меня избавиться, быстро и выложил все. Оказывается, сам он этого Юру-Юсуфа не знал, а позвонил мне по просьбе своего давнего приятеля. Тот ему тоже по телефону просьбу изложил. Когда он имя его назвал, оказалось, что я с тем товарищем хоть и не очень близко, но знаком. Поэтому, не откладывая в долгий ящик, я нашел его телефон и позвонил. И тут выяснилась одна прелюбопытная деталь. Он тоже с Юсуфом лично не был знаком! Да, вот такой пердюмонокль. Получилось так, что пришел к нему наш Юра-Юсуф с запиской от их якобы общего друга, в которой была просьба помочь ему в трудной ситуации. А проверить было нельзя – тот друг уехал в геологоразведочную экспедицию и до сих пор не вернулся. Он если уезжает, то обычно отсутствует несколько месяцев. Выслушал я это, и очень мне все не понравилось. В общем, не буду рассказывать как, но я хотя и с трудом, но на этого товарища вышел. Да, еще. Если это важно, то человек этот – геолог, родом из Нальчика. Короче, я дозвонился и сквозь треск и шум разрядов в трубке успел услышать, что лично он нашего Юру-Юсуфа знал, но вот с запиской его ни к кому не посылал.

– Вот как! Хорошие сыщицкие способности у вас, не всем такое дано. И что же было дальше?

Папироса у Тимофеича догорела, и он прикурил от нее новую. Жадно затянулся, немного помолчал и продолжил:

– А дальше я честно обо всем нашему Юре-Юсуфу рассказал. И предупредил его: больше ждать не буду. Или, говорю, документы приноси, или увольняйся, – он смущенно кашлянул. – Да, я его без документов на работу взял. Он мне сказал, что украли их у него, но он все скоро восстановит, только нужно немного подождать. А так как друг просил за него, ручался, то я и пошел на уступки. Выходит, что зря. Но откуда же я знал…

Тимофеич часто-часто заморгал, и глаза его увлажнились. Дома у него больная жена, двое детей и новорожденный внук, а зарабатывает сейчас он на всех один. И если его уволят или оштрафуют, им придется туго. Но сказать это оперу он не посмел – не позволяла гордость. Да и мысль, что вряд ли его проблемы кому-то интересны, не давала открыть рот. Он украдкой сморгнул слезу и, глядя в землю, тяжело вздохнул.

– Итак, вы поговорили с Юсуфом, но он не ушел. Как думаете, почему? – спросил Лямзин.

– Он попросил две недели. Я, говорит, тогда все, что нужно, принесу. «Не дай, – говорит, – мне, как собаке подзаборной, на вокзалах ночевать». Ладно, думаю, пусть живет. Вы меня поймите, – неожиданно горячо воскликнул прораб, – он работник-то хороший! Не за что мне было его выгонять. Да и чисто по-человечески: ну, живет и живет. Ничего же не делает худого.

Он замолчал, переживая.

– Я в миграционную службу сообщать не собираюсь, у меня другая юрисдикция, – успокоил его Лямзин. – Дальше-то что было? Ведь что-то потом случилось, не так ли?

– Да. Спустя дня три после того разговора Юсуф внезапно рванул в город. Не было его целый день, вернулся он под вечер мрачный и злой. Стоял у кирпичей, курил да названивал кому-то. Что-то на своем гортанном языке кричал, ругался, рукой свободной махал, будто рубил дрова. Мне даже показалось – угрожал, но я могу ошибаться. Потом подошел ко мне и говорит: все нормально, документы скоро будут. Я и успокоился, не стал уточнять, что и как.

– Понятно. Спасибо за информацию. Пожалуй, я пойду, осмотрю тело.

Подполковник прошел к тому месту, где лежал труп, и присел рядом, разглядывая его. Нескладное тощее тело, жилистые руки с прокуренными желтыми пальцами, черные, в мелких завитках волосы с сильной проседью, крупный хищный нос и щербатый, с редко посаженными зубами рот. Стрела вошла глубоко и торчала из глазницы почти под прямым углом. Лямзин склонился ниже и всмотрелся в нее.

– Та-ак, интересно, – задумчиво протянул он.

Чуть ближе к острию виднелась часть какой-то надписи: круглая буква «а», и на конце латинское «tia». Об остальных буквах можно было только догадываться – их закрывали кровавые кляксы.

– Вытащить пытались? – спросил он у приблизившегося к нему Казакова.

– Бесполезно, – хрипловато ответил тот, – после того, как криминалист разрешил, я уже пробовал. Без инструментов специальных не достать, так прочно застряла в кости.

– Судмедэксперт осматривал уже? Что сказал?

– Говорит, стрела вошла очень глубоко. Настолько, что пробила кость и пронзила мозг. Смерть, естественно, наступила мгновенно.

– Вы обратили внимание, на ней что-то написано, – Лямзин указал на буквы, – и мне нужно это внимательно рассмотреть.

Казаков присел на корточки и вгляделся.

– Действительно, что-то написано. А может, это штамп производителя? Тогда нам эта информация мало что даст.

– Да нет же, нет. Вот здесь, смотрите внимательно. Похоже, буквы выгравированы или каким-то другим способом нанесены. К сожалению, плохо видно, везде кровь. Но это обязательно надо выяснить и зафиксировать в протоколе.

– Хорошо. – Казаков с готовностью встал.

Вдруг в группе рабочих, собравшихся в дальнем углу площадки около забора, раздался громкий смех.

Лямзин быстро обернулся:

– Похоже, коллеги убитого не слишком-то опечалены его смертью.

– Так и есть. Они говорят, что толком-то и не знали его. Нелюдимый, молчун, выполнял, как робот, свою работу и ни с кем за это время не то что не сдружился, даже близко к себе не подпустил. На все вопросы давал односложные ответы. Скажет «да» или «нет» и тут же в сторону отойдет, чтоб еще чего не спросили. Ну люди и оставили попытки сдружиться с ним.

– А вы не спрашивали, может, в гости кто-нибудь приходил к нему, не видели ли его случайно с кем?

– Вроде бы нет. С женщинами не встречался, друзей не имел. Я с каждым подолгу разговаривал, подробно расспрашивал про их житье-бытье да работу здесь, и вот какой всплыл факт…

– Да? – Лямзин напрягся, как охотничья собака, почуявшая дичь.

– Так вот, Юсуф был очень неравнодушен к картам.

– В подкидного дурака играл? – нарочито небрежно спросил Лямзин.

Казаков подбросил на руке монетку с просверленной посередине дыркой, ловко ее поймал и, прищурив левый глаз, поглядел через нее на свет.

– Нет, похоже, все серьезней. Там у них в вагончике телевизор стоит. Так вот, как-то раз после работы все день рождения одного из каменщиков отмечали. Хотели какую-нибудь программу веселую найти, типа юмористического шоу, начали каналы переключать и случайно попали на чемпионат мира по покеру. Так, говорят, этот Юсуф-Юра аж затрясся, как увидел. Пульт выхватил и так и не дал никому больше канал переключить. Словно ненормальный, в экран уставился и стоял, пока передача не закончилась. Да, и еще чисто мое мнение – недолюбливали его здесь. Ладно, пойду, поручу кому-нибудь инструмент принести, попробуем стрелу достать.

Солнце пекло нещадно, и было так душно, что казалось, еще чуть-чуть – и вовсе нечем будет дышать. Между лопатками противно побежала струйка пота, лицо взмокло, и Лямзин, достав платок, вытер лоб.

Сунув платок обратно в карман, он оглянулся на лежащий в тени труп Юсуфа и с гадливостью подумал, что еще немного – и его облепят полчища мух.

– Вот, значит, как, – задумчиво пробормотал Эдик. – Игрок. Ну что ж, надо будет проверить, не задолжал ли ты кому денег, голубь сизый.

Он посмотрел, куда запропастился Казаков, и, не заметив его во дворе, двинулся вдоль ограды. Где-то должен быть лаз, через который преступник наблюдал за Юсуфом и выстрелил затем в него. Но добротный, крытый шифером забор оказался безукоризненным. Лямзин прошел участок, откуда предположительно был сделан выстрел, два раза, но ничего так и не заметил. Потом снова вернулся и начал простукивать шифер шаг за шагом, ощупывая его и пытаясь подвинуть. Вдруг один из листов поддался и отъехал в сторону.

– Так, так, так, – пробормотал Лямзин, просовывая туда голову и оглядывая землю под забором.

Он быстро пересек двор, вышел за калитку и, обогнув площадку по периметру, направился к тому месту, где, скорее всего, и устроил засаду преступник.

Там действительно оказалась примята жухлая трава, вытоптанная на пятачке размером примерно с метр. Видно, убийца ждал долго, переминаясь с ноги на ногу и кружась на месте, чтобы не заснуть. И ничего больше. Ни окурков сигарет, ни других следов. Да, при такой засухе глупо было ждать каких-либо отметин. Но все-таки хотелось хоть какую-то зацепку найти.

Лямзин разочарованно направился обратно на стройплощадку, как вдруг в кармане у него зазвонил телефон.

– Слушаю, – рявкнул он не слишком вежливо и не глядя на дисплей, все равно солнце светило так ярко, что разглядеть буквы или цифры было сложно, разве только прикрыв экран ладонью.

И тут же пожалел об этом, потому что трубка нежно пропела голосом Александры:

– Эдуард Петрович, как поживаете? Вспоминали меня добрым словом? Признайтесь, желали, чтоб островные аборигены меня на завтрак съели?

– Да что вы, господь с вами, – почему-то испугался Лямзин. Вероятно, богатая фантазия сразу нарисовала ему мрачную картину пленения Александры дикарями. – И не думал даже.

– Не ду-у-мали, – разочарованно протянула Александра. – А я вот надеялась, что вы по мне скучали. Потому что сама часто вспоминала вас.

– Я не то хотел сказать… То есть…

Руки противно вспотели, и он с изумлением обнаружил, что снова нервничает как мальчишка и совершенно по-детски боится, что она бросит трубку, так и недослушав его.

Но Александра и не думала прерывать разговор. Весело засмеявшись, она с очаровательной простотой призналась, что с удовольствием вспоминает их совместное расследование – да-да, она так и сказала: совместное! – из чего Лямзин в очередной раз сделал вывод, что скромности ей не занимать. А потом заявила: ей срочно нужно встретиться с ним. У нее к нему чрезвычайно важное дело.

Он даже не сразу понял, как так получилось, что он позволил ей приехать на место происшествия и даже подробно рассказал, как добраться. Действовал словно в тумане и очнулся только тогда, когда она весело прощебетала:

– Уже еду! – и прервала звонок.

Несколько секунд Лямзин стоял, глупо улыбаясь летнему жаркому небу, похожему на раскаленную добела сковородку, потом спохватился, услышав, как его зовет Казаков, разыскивая на территории, и быстрым шагом вошел в ворота.

Майор держал в руках стрелу, извлеченную криминалистом из черепа трупа, и сразу заговорил, показывая на буквы пальцем:

– Вы правы, Эдуард Петрович, тут действительно есть слово, написанное вручную. Криминалист говорит, что стрела, похоже, была покрыта лаком, буквы пытались процарапать, а потом выжечь кислотой. Но, видно, делали это неумело, острие зубила соскальзывало, оставляя царапины, и оттого буквы не очень четкие. Но все-таки слово разглядеть можно.

– Avaritia, – прочел Лямзин. – Латынь? И что бы все это значило?

Он сосредоточенно сдвинул брови и задумался, вспоминая. Слово определенно было знакомым.

– Алчность, – проходя мимо, кинул судмедэксперт. – Это действительно латынь. И слово означает один из семи смертных грехов, если мне не изменяет память.

Лицо у Лямзина вытянулось. Только он успокоился, решив, что варианты с национальной рознью и скинхедами в этом убийстве ни при чем, как появилась новая напасть. Кто-то решил поиграть в семь смертных грехов.

– Может быть, это совсем не то, – ворвался в его раздумья голос майора Казакова.

– Что – «не то»? – нервно дернулся Эдуард, не любивший, когда кто-то «влезал» в его мысли. Иногда иллюзия была настолько полной, что он даже вздрагивал, припоминая, не сказал ли чего вслух. – Не один из семи смертных грехов?

– Да. То есть нет. Я хотел сказать, что, может, слово неправильно прочитали: там же все-таки плохо видно.

Лямзин с недоверием уставился на стрелу. Разумеется, он уверен, что не ошибся. Но в то же время буквы действительно были не слишком четкие, будто написаны нетвердой рукой. Пишущий или был неопытен и делал это впервые, или слишком стар, и у него дрожали руки.

Но этот вариант он отмел сразу. Трудно представить себе старика с трясущимися руками, который разгуливает по окраине города ночью с арбалетом в руках, а потом вдруг убивает человека выстрелом в глаз. Конечно, бывают такие нелепые попадания, которые, если даже захочешь, ни за что не повторишь, это был явно не тот случай.