Зачарованные острова

10. Полунагая мраморная королева

Произведения вглядывающегося в Древность[34] Микеланджело сравнивали с античными скульптурами, которые в то время представляли пробный камень красоты. Когда через триста лет случилось очередное воскрешение классицизма, к этому пробному камню обратились еще раз, хотя казалось, что уже не достигнет умения Фидия и Буонаротти. Только такой человек нашелся. Ваял он гениально, так что опять начали сравнивать произведения творца новой эры с шедеврами Древности. Именно он вызвал то, что еще раз у итальянцев, после того, чем гипнотизировал меня Микеланджело, я познал столь же сильное волнение при виде красоты, заколдованной в обработанном резцом мраморе. Человека этого звали Антонио Канова.

На мою первую встречу с ним я шел по шикарной римской Виа Венето, а далее — по парковым аллеям Виллы Боргезе, вдоль стен из чудесных дубов, орехов и пиний. Эти последние, благодаря песчаной почве заставляют вспомнить сосновые леса над Вислой с их настроением. Главную аллею замыкает Казино Боргезе — резиденция, выстроенная в 1605–1613 годах голландцем Васанцио для кардинала Счипионе Боргезе, племянника папы Павла V. Кардинал был меценатом искусств и до конца дней своих заполнял комнаты небольшого дворца различными шедеврами. В 1782 году Марко Антонио Боргезе провел обновление резиденции и разделил ее на две части — Музей и Галерею, в этих работал участвовал и польский художник Тадеуш Конич, называемый Таддео Полакко. В 1891 году туда были перенесены шедевры живописи из римского Палаццо Боргезе, а через двенадцать лет все выкупило итальянское правительство, после чего Вилла Боргезе стала доступной для туристов.

Характерно, что у большинства мировых музеев имеется своя «эмблема», произведение, являющееся самым знаменитым экспонатом коллекции — алтарем данного конкретного святилища искусства. Например: Лувр — это «Мона Лиза» Леонардо, Мусе Коррер в Венеции — это «Куртизанки» Карпаччо, Галерея Академии — это «Буря» Джорджоне. В Вилле Боргезе таким символом — жемчужиной коллекции является скульптура Полины Боргезе-Бонапарте, сестры Наполеона, которую называли «прекрасной Полеттой». Она считалась красивейшей, наряду с госпожой Рекамье, женщиной эпохи, а ее постель «посетил» весь тогдашний мужской «monde» Европы, не исключая нашего принца Пепи. Среди них был и Канова, но этот не только занимался любовью. Канова увековечил Полину в камне, создав наиболее знаменитую неоклацисстическую скульптуру. Большая часть туристов, которые прибывают со всех концов мира в Виллу Боргезе, желает приглядеться к мраморному телу и чертам лица сестры императора. Музей и Галерея владеют произведениями Рафаэля, Рубенса, Кранах, Перуджино, Тинторетто, Корреджио, Тициана и Ван Дейка, только главной приманкой является мраморный шедевр Кановы и легенда, которая оплела эту мраморную статую и эту женщину.

Она была одним из восьми детей корсиканского адвоката Карло Буонапарте. Эта фамилия, замененная впоследствии на Бонапарте (точно так же, как и корсиканскую Паолетту заменило офранцуженное имя Полетта), вскоре открыла многочисленному семейству первые салоны старого континента. Чуть ранее, Наполионе, который был чуточку ниже ростом своих сестер, должен был бросить Европу на колени, но этот процесс длился недолго, и маленькая корсиканка вскоре познала наслаждение танцевать на балах во дворцах.

Преждевременно созревшая шатенка с матово белой кожей, прелестными глазами и с великолепным телом очень скоро пожелала царить в мужских сердцах, и с триумфом делала это целую четверть века. Оним из немногих поражений Наполеона был факт, что, несмотря на многочисленные усилия, ему так и не удалось усмирить южный темперамент сестры. Рифмоплет Арно писал после встречи с Полиной: «Она является композицией физического совершенства и странных моральных ценностей». Двузначность конца этой фразы была обоснована, но столь же правдивыми были слова Максима де Вийемареста «6 ее деликатной кокетливости скрывалось нечто, даже не знаю что — что-то нереальное». История жизни этой женщины представляет собой один громадный, живописный праздник любви.

В 1793 году семейству Бонапарте пришлось покинуть Корсику по политическим причинам, и они перебрались в Марсель. Через много лет, когда уже под крылышками Бурбонов антибонапартисты забрасывали умиравшего на Святой Елене «бога войны» потоками искусно приготовленной грязи и помоев, англичанин Льюис Голдсмит электризировал общественное мнение сообщением, будто бы, находясь на грани нищеты, Летиция Бонапарте вела в Марселе публичный дом, в персонал которого включал и ее собственных дочерей. Слава неколебимой морали матери императора уже тогда имела под собой слишком прочную основу, чтобы поверил в эти бредни, что вовсе не означает, что поведение Полины в Марселе было безупречным. После нескольких мимолетных увлечений она связалась с 41-летним ловеласом, пресыщенным и развратным «Маратом золотой революционной молодежи», Фрероном — и любовь ее была полна корсиканской страсти и жарких, словно огонь признаний: «ti amo sempre apassionatissimante, per sempre ti amo!»[35] Наконец, мадам Петиции все это надоело, поэтому она просила сына: «Мой любимый Буонапарте, помоги мне убрать эту новую помеху». Как правило, Наполеон убирал помехи радикально — в начале 1797 года Фрерон получил пинка, а через несколько месяцев слишком уж жаркая по вкусу семьи семнадцатилетняя девица была «ради святого покоя» выдана замуж за товарища победных сражений ее брата, за 25-летнего Эммануила Лек лерка. Тот, вне всякого сомнения, слышал про Фрерона, но, ошеломленный красотой девушки, видимо, считал, что Паулетта в качестве жены забудет о девичьих безумствах. Это чьей там матерью является надежда?…

В то время, как мадам Леклерк в парижских салонах переживает любовные триумфы, сравнимые с победами брата во время итальянской кампании, и одаряет наивного мужа очередной порцией рогов, Наполеон (1799) захватывает власть. В тот исторический день, 18 брюмера, Полетта находилась в театре, когда вдруг один из актеров воскликнул со сцены: «Граждане! 6 Сен-Клу революция! Генерал Бонапарте избежал удара кинжалом от депутата Арно и его сообщников!» В ложе раздался пронзительный крик — Полина, при известии об опасности, грозившей брату, пережила нервный шок. И это не было приступом искусственной истерии — она, как никто иной среди семейства, любила Наполеона по-настоящему. Он же, который осыпал золотом братьев и сестер, который надел на них короны и ради которых перекраивал Европу, чтобы одарить их, он, которому они платили черной неблагодарностью, которые все время дулись и устраивали против него заговоры, этот гениальный психолог, оценивающий людей одним взглядом — сурово осудил эти ничтожества, обладающие аппетитами пираний и носящие ту же самую фамилию, но не мог перестать любить их и поддаваться им. В океане его снисходительности таяли и капризы Полины, единственной среди семейки, одаренной сердцем, чувствительным не только в отношении любовников, но и в отношении людского несчастья, обладающей способностью на огромные пожертвования и истинным чистосердечием, которого не мог убить даже ее стихийный эротизм, балансирующий на самой грани нимфомании.

Сражающийся за «правильное» поведение сестры с упорством и эффективностью Дон Кихота, Наполеон, в 1801 году, именовал Леклерка начальником экспедиции в Санто Доминго и ворча при этом: «Женщина должна быть тенью мужа и делить его судьбу», — указал Полине направление на Антильские острова. В то время, как ее муж, называемый на островах «светловолосым Бонапарте» громил взбунтовавшихся негров, Полина обретала новые триумфы под пальмами, не делая разницы между маркизом и канониром, доказывая тем самым, что ее привязанность к непостоянству является тем самым рифом, на котором должны потерпеть крушение морализаторские попытки ее братца. Только благословенный покой тропиков лопнул как мыльный пузырь, когда на помощь мятежникам пришла желтая лихорадка — «vomito negro»[36]. Ее нельзя было расстрелять или заколоть штыком. Среди тысяч жертв очутился и «милый сопляк» Полины (так она называла мужа).

Полина плачет, но не перестает быть царицей острова. Наполеон писал ей: «Будь достойна своего положения!» — и она достойна. Когда орды врагов осадили Кап, и свита пожелала заставить ее спасаться на корабле, Полетта яростно заявила им: «Что, боитесь? А я — нет. Я сестра генерала Бонапарте». Вскоре она покинула этот ад и в первый день 1803 года вновь ступила на землю Франции.

В Париже длинный ряд ее старых и новых поклонников привел к тому, что семью вновь охватила паника. Единственным спасением могло быть новое замужество, поэтому, когда на берега Сены прибыл 28-летний брюнет с антрацитовыми глазами, потомок одного из наиболее знаменитых семейств Европы, богатый словно набоб герцог Камилл Боргезе, началась деликатная «combinazione» с целью захвата этого имени и состояния. Успех был достигнут легко, поскольку синьор Камилло влюбился в Полину по самые уши и даже пытался ускорить брак. Салоны язвили: «Наконец-то в семействе Бонапарте появится настоящая герцогиня». Салоны не знали о том, что очень скоро семейство Бонапарте накроет Европу своей тенью, которые толпы монархов будут целовать, стоя на коленях.

В 1806 году Наполеон — уже император и величайший повелитель континента — подарил супругам Боргезе микроскопическое герцогство Гуасталла, в результате чего, между братом и сестрой случился существенный разговор:

— И что же это за Гуасталла, мой добрый братец?

— Это местность и замок в Парме.

— Агаааа! Местность и замок. А у моих сестер имеются целые государства и министры! И что я там буду делать?

— Что пожелаешь.

— Что пожелаю?! Наполионе, я выцарапаю тебе глаза, если ты не начнешь относиться ко мне получше! А мой бедный Камилло, для него ты тоже ничего не сделаешь?

— Но ведь он же кретин.

— Естественно, только какое это имеет дело?!

Полина Боргезе — герцогиня Гуасталла

Чтобы подсластить пилюлю, через пару лет император именовал «бедного Камилло» губернатором Пьемонта, только Полина уже не могла жить в Италии, среди обожающих ее женственных менестрелей, и она сбежала в Париж, чтобы дополнить хоровод собственных любовников несколькими солдатами брата. Удивительно — в основном, они брались из штаба маршала Бертье, поэтому в армии их называли «маменькими сынками Бертье». Одному их этих «маменьких сынков», командиру гусарского эскадрона, де Канувиллю, Полета неосторожно подарила прекрасный воротник из соболей, полученный ею от Наполеона, который, в свою очередь, получил его в подарок от царя Александра I. Во время одного из парадов, конь украшенного этими соболями Канувилля нарушил строй, обратив внимание императора. Он сразу же узнал меха, все понял и впал в ярость:

— Бертье!!! Что делают в твоем штабе подобные сволочи, как этот вот, когда на полях гремят пушки?!

Уже через несколько дней Канувилль мог наслаждаться грохотом пушек (причем, с близкого расстояния) по другой стороне Пиринеев. В ту же самую Испанию был сослан и другой «маменькин сынок Бертье», капитан драгун, де Септейль. В битве под Фуэнтес снаряд оторвал ему ногу. Узнав об этом, герцогиня вздохнула: «Ужасно, вновь на одного танцора меньше». В ту же Испанию Наполеон сослал и ее управляющего (салоны называли его «постельным управляющим»), Форбина, и многих других дамских угодников. Но это сражение с ветряными мельницами завершилось еще одним Ватерлоо.

В течение 1810–1814 годов между родственниками шла война, ибо Полина осмелилась публично оскорбить императрицу Марию Людовику, в результате чего ей был запрещен доступ ко двору. Своей женской интуицией Полина почувствовала, что австриячка — это не имеющий своего характера манекен, настолько же подлый, сколько еще и глупый. До Наполеона это дошло только тогда, когда вторая жена бросила его в несчастье. Впрочем, а кто тогда его не бросил, начиная с его маршалов и заканчивая мамелюком Рустамом? Все — только не Полина. За несколько дней до битвы под Лейпцигом (1813 год) она отдала брату триста тысяч франков и свои наиболее ценные украшения (точно так же она поступила и перед Ватерлоо), когда же Наполеона держали в плену на Эльбе, она прибыла туда, чтобы делить с ним одиночество.

После триумфального возвращения с Эльбы в Париж, Наполеон обнаружил в бумагах придворных писак Людовика XVIII описание романса между собой и… собственной сестрой. Эта грязная история была снабжена штампом «6 печать», поскольку все выдумки пасквилянтов (одна из крупнейших каналий того времени, уже упомянутый Льюис Голдсмит, среди всего прочего, обвинил Наполеона в… содомии!) фабриковались с единственной целью: уничтожить рождающуюся тогда и все более укрепляющуюся наполеоновскую легенду. Необходимо было в обязательном порядке оплевать и обгадить императора, чтобы имя его переставало электризовать народы, словно имя святого.

Полина — герцогиня Боргезе

На Святую Елену Полине выехать не разрешили. Последние годы жизни она провела в Италии, оплакивая смерть любимого брата. Умерла она в Вилла Строцци, под Флоренцией, в возрасте сорока пяти лет (9 июня 1825 года), от рака. У ложа ее смерти находились всего лишь: единственный из ее братьев (Иероним) и супруг-герцог, с которым она помирилась после длительного периода раздельной жизни, и которому она перед смертью солгала, в благодарность за вечную терпимость и доброту: «Никого я не любила, кроме тебя!» Через минуту она попросила дать ей зеркало, долго гляделась в него и прошептала: «Когда я умру, заслоните мне лицо и, умоляю, не проводите вскрытия могилы».

Этой ее последней воли исполнить не удалось — каждый день толпы людей видят ее лицо и ее анатомию в Вилле Боргезе. Полина, в виде Венеры Победной, лежит, опирая голову на правую руку, держа яблоко в левой ладони, полунагая, наполненная прелестью. В ее лице резец художника на веки зачаровал красоту, в ее глазах — космос посвящения в мистерии любви, в ее изогнувшемся теле — лень насыщения, а в ее яблоке — похоть (в древние времена и в соответствии с греческой мифологией, яблоко представляло собой символ похоти, и оно же было «медалью» для победивших красоток). Здесь имеется и то самое «физическое совершенство» Арно, и «деликатная кокетливость», о которой упоминал Вийемарест. Детали: ложе, постельное белье, орнаменты, подушки и модная прическа — принадлежат исключительно эпохе ампира, благодаря чему, реальность и античный идеал переходят один в другой. Создаваемая в течение пары лет (1805–1808) скульптура была настолько удачной, что пятидесятилетний Канова, который во время работы влюбился в модель, после завершения работы признался, что боится влюбиться в собственном произведении.

В отличие от красивых женщин, некрасивые стыдятся собственной наготы, и потому закрытый купальник никогда не будет рожден скромностью, но всегда из осознания собственного недостатка или же из старости, которая редко когда бывает привлекательной. Когда одна из придворных дам, фыркавших при виде скульптуры, спросила у Полины: «Как же вы могли позировать обнаженной?!», та только пожала плечами: «Так ведь в мастерской было тепло».