Зачет по натуральной истории

6. Школа стала розовой

Утро оказалось солнечным, радостным, теплым. Словом, самым подходящим для того, чтобы продолжить прерванные съемки фильма о жизни школьников девяностых годов двадцатого века.

Фонокварелескоп, как показала предпринятая тщательная проверка, был в полном порядке. Бренк и Златко переночевали в комнате-музее, хорошо выспались, хорошо позавтракали, и тоже были готовы к работе.

Костя объявился в квартиру Трофименко за час до того, как нужно было отправляться в школу. Тут же раздался удивительный телефонный звонок: сам директор школы Степан Алексеевич Бегунов осведомился у Петра, готовы ли гости из двадцать третьего века к съемке?

Оторопев от неожиданности, Петр ответил, что все в порядке. Тогда трубка директорским голосом произнесла загадочные слова:

— У нас тоже все готово!

Секунду помедлив, Степан Алексеевич добавил:

— От уроков мы вас на сегодня освобождаем! У вас ответственное задание: всюду сопровождать наших иностранных корреспондентов. Ждем!

Но размышлять о том, что бы это могло значить, не было времени: нашлись неотложные дела.

В который уже раз придирчиво оглядев одинаковые куртки и штаны Бренка и Златко, Петр объявил:

— Как-то уж слишком вы бросаетесь в глаза! Это у вас школьная форма такая? На вас будут внимание обращать, а это совсем ни к чему. Надо что-нибудь попроще, понезаметнее.

Попроще и понезаметнее оказались новые, но очень потертые на вид джинсы (штанины едва доходили до щиколоток), желтая майка с изображением морды носорога и голубая повязка вокруг головы для Златко, и примерно такие же джинсы и замшевая безрукавка с бахромой для Бренка. Вдобавок Петр снабдил каждого яркой парусиновой сумкой через плечо; на сумках были нерусские надписи. Оглядев преображенных представителей далекого будущего, он не без удовольствия произнес:

— Все-таки родители у меня молодцы! Присылают всегда то, что надо!

— Лучше бы дома, в своем государстве, твои родители сидели и здесь все, что надо, покупали! — недовольно отозвалась Александра Михайловна.

В сумки Петр упаковал блок индивидуального хронопереноса, фонокварелескоп и прежние одежды Бренка и Златко.

— Это на всякий случай, — объяснил он. — Вдруг неожиданно сработают страховочные каналы хронопереноса, и вы сразу окажетесь у себя, не успеете собраться.

Бренк и Златко по привычке переглянулись.

— Ребята, — сказал потом Златко, и голос его дрогнул. — Вы настоящие друзья! Нам очень повезло!

— Да ладно, чего там, — смущенно отозвался Петр. — Мы бы к вам попали, разве вы не помогли б? Только мы никогда не попадем к вам, — он вдруг вздохнул.

Александра Михайловна, вставшая с рассветом, чтобы напечь к завтраку изумительных по вкусу пирожков с капустой, мясом и рисом (как хорошо знал ее внук, делала она это не очень часто, так как основную часть времени была занята изучением новинок педагогической литературы и перепиской с зарубежными коллегами), с беспокойством поторопила:

— Мальчики! Вам, наверное, уже пора! Не забудьте, я жду вас к обеду. Я приготовлю…

— Бабушка, нам действительно пора! — спохватился Петр.

Все вышли (Златко и Бренк не очень уверенно) за порог квартиры, спустились в лифте с восемнадцатого этажа на первый.

Когда четверка вышла из подъезда, всем в глаза ударил яркий солнечный свет. Воздух был полон влажной майской свежестью. Она словно была соткана из аромата только-только налившихся крепким соком молодых листьев, ласковых порывов ветерка и невесомой дымки, поднимающейся от политых ранним утром мостовых.

Люди девяностых годов двадцатого века по-утреннему куда-то спешили, и никто, конечно, не обращал внимания на Златко и Бренка. И в самом деле Степан Алексеевич была прав: к чему только не привыкли москвичи за последнее время.

Однако наблюдательный Костя заметил, что ребятам из будущего без привычного ЭКН, как они называли эффект кажущегося неприсутствия все же как-то не по себе.

— Да не бойтесь вы! — сказал он уверенно. — Ничем вы не выделяетесь! И на Златко никто не глядит. А вон вообще четыре негра идут! Совсем черные.

— Да мы и не боимся, — ответил Бренк, однако голос его все же слегка дрогнул. — Если хочешь знать, мы и не в такие переплеты попадали. Вот как-то на экскурсии мы транспортировались к планете Юпитер, и когда до Каллисто… это, если не знаете, его спутник, оставалось…

— Ничего интересного! — поспешно сказал Златко, и Бренк замолк.

Но после такого разговора Златко и Бренк стали чувствовать себя заметно увереннее. Петр и Костя, конечно, испытывали жгучее желание узнать, что же такое произошло неподалеку от спутника Юпитера, но огромным усилием воли удержались от расспросов.

На шумном перекрестке, когда до школы оставалось рукой подать, все четверо нос к носу столкнулись с Мариной Букиной.

— Ой, мальчики, — с места в карьер затараторила любопытная отличница, — как хорошо, что мы встретились! Я прямо от любопытства сгораю! Что, звонили вы вчера после ботаники в Академию наук?

— Акустический эффект, обычное дело, — прервал ее Петр, чтобы разом пресечь все дальнейшие расспросы.

Марина метнула взгляд на Бренка и Златко. До этого она не обращала на них внимания. Теперь же до нее дошло, что все четверо идут вместе.

— Иностранные корреспонденты, — поспешно сказал Костя. — Из очень далекой страны. Будут снимать нашу школу, а нам поручено их сопровождать.

— Ой, что творится! — воскликнула Марина.

Всплеснув руками, она умчалась вперед, сообщать поразительную новость каждому, кто встретится.

Златко проводил ее задумчивым взглядом и неожиданно произнес:

— Я ее узнал. Это она про «хомо хабилис» говорила? Эх!..

Он тяжело вздохнул.

— Что — эх? — не понял Костя.

— Да нет, ничего, — спохватился Златко. — Пошли скорее! Чем раньше снимем, тем лучше. Вдруг там уже спохватились и нас вот-вот вытащат в двадцать третий век.

Четверка вошла в школьные ворота. И тут ребят поджидал большой сюрприз. Впрочем, не только их одних, а каждого, кто спешил на первый урок.

Школа, еще вчера окрашенная в типовой серо-белый цвет, теперь была ярко-розовой, праздничной. Такие краски делали школу сооружением приметным, броским и даже величественным, насколько это возможно для здания самого простого силуэта.

Но к тому, что школа за один день сменила цвет, Бренк и Златко отнеслись с полным равнодушием. Возможно, потому, что в их двадцать третьем веке это было в порядке вещей, и здания могли произвольно менять окраску хоть ежеминутно.

Бренк полез в свою сумку.

— Смотрите-ка! — воскликнул он. — Александра Михайловна и с собой пирожков положила! Когда только успела?

Он достал фонокварелескоп и на ремне, как обычную фотокамеру, повесил на плечо.

— Неужели мы так и пойдем по школе и будем снимать, что захотим? спросил он с некоторым сомнением.

— Ты начинай! — уверенно сказал Златко. — Вон, у подъезда… Раньше мы такой бытовой сцены не видели.

Бренк поднял фонокварелескоп на уровень груди и пошел вслед за Златко. Петр и Костя, слегка ошарашенные метаморфозой с цветом школы, двинулись вслед.

Тут же они поняли, что им тоже прежде не случалось видеть той бытовой сцены, что происходила теперь у входа в школу…

Над дверью розового здания теперь было укреплено большое электронное табло. Ясно было, что сооружено оно было искусными руками Изобретателя. По табло, повторяясь, шли такие слова:

И все повторялось сначала.

Перед ступеньками подъезда толпились школьники всех классов. На ступенях сплоченной группой стоял педагогический коллектив. Учителя что-то взволнованно говорили, жестикулировали, а, ученики, разобравшись что к чему, уверенно сворачивали к спортивной площадке, где их ждали автобусы и экскурсоводы. Чего другого надо было ожидать, если в самом деле было плюс 24, и день обещал быть ярким, безоблачным.

Бренк не отрывался от фонокварелескопа.

В такой веселой суматохе никто не интересовался ни им самим, ни диковинным съемочным аппаратом.

— Вот это да! — изумился Петр. — Сколько ни учусь, не припомню такого! Понятно, что никто в школу не пойдет! Бренк, тебе придется снимать загородную экскурсию, а не уроки!

Но сейчас же из толпы ликующих школьников к Петру, Косте, Златко и Бренку выбрался Степан Алексеевич. Несмотря на плюс 24, директор был одет в отутюженный строгий костюм. Степан Алексеевич прежде всего скользнул взглядом по шоколадному лицу Златко, удовлетворенно кивнул, а потом с мягкими, даже какими-то воркующими интонациями проговорил:

— Милости прошу в нашу школу! Как раз к первому звонку!

— Так в школе нет никого! — изумился Петр. — Все на экскурсию поедут! — Не все, не все, — отозвался директор убежденно. — Кое-кто предпочитает любым развлечениям учебу. Да и не кое-кто вовсе, а большинство!

— Вам что интереснее снимать? — поинтересовался у Бренка и Златко Костя. — Экскурсию на автобусах или уроки? Вообще-то, учтите, экскурсии бывают у нас гораздо реже, чем уроки…

— И то, и другое интересно, — сказал Бренк, но Степан Алексеевич, мягко взяв его за руку, уже прокладывал дорогу к ступенькам подъезда.

Все, повинуясь привычке — все-таки это был директор школы! — без лишних слов двинулись следом.

Педагогический коллектив расступился. Вот учителя, в отличие от школьников, рассматривали Златко и Бренка с жадным любопытством. Поднимаясь по ступенькам, Костя и Петр, правда, могли бы заметить, что у преподавателя литературы Петра Ильича вид какой-то отсутствующий. Историчка же Вера Владимировна, или, как за глаза ее звали, Верочка, нервно покусывала губы.

Преподаватель физкультуры Галина Сергеевна в тренировочном костюме с фирменным трилистником, взглянув на Златко, вдруг выронила мяч, который держала в руках. Он гулко запрыгал по ступенькам.

Не оборачиваясь, Степан Алексеевич, мягко проговорил:

— Вы, Галина Сергеевна, поезжайте с теми, кто желает на экскурсию. В расписании сегодня нет занятий физкультурой. Вот пока проследите, чтобы все сели в автобусы.

Физкультурница, словно регулировщик движения, осталась у входа. Остальные учителя потянулись в школьный подъезд. Был среди них и какой-то незнакомый молодой человек, поглядывающий на фонокварелескоп у Бренка с особенным жадным любопытством. Если только очень внимательно присмотреться, можно было признать в этом молодом человеке сбрившего бороду, подстриженного и тщательно причесанного Лаэрта Анатольевича.

Все больше недоумевая, Петр и Костя смотрели по сторонам. Никого из школьников не было видно, вестибюль поражал тишиной и чистотой.

В тишине особенно оглушительно зазвенел звонок на урок.

— Прошу в классы, друзья! — торжественно сказал директор педагогам и, немного подумав, добавил: — Да, вот еще что: поздравляю вас с началом нового учебного дня!

Бренк не отрывался от фонокварелескопа.

Учителя, нестройно поблагодарив Степана Алексеевича и тоже его поздравив, потянулись в разные стороны. Никто из них, кроме Лаэрта Анатольевича, внимание которого так и было приковано к фонокварелескопу, не смотрел больше на школьников двадцать третьего века и на Костю с Петром. Лишь почему-то на них обернулась на ходу Верочка. Степан Алексеевич значительно кашлянул, поправил галстук и ушел в сторону своего кабинета.

Бренк опустил фонокварелескоп.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Петр, — все отправлялись на экскурсию, и школа должна быть пустой. Ты видел, чтобы в школу хоть кто-нибудь заходил? — спросил он у Кости.

— Надо пойти и заглянуть в классы, — рассудительно сказал Костя, — не зря же туда пошли учителя. Значит, не все поехали.

Они поднялись на второй этаж. В пустоте коридора гулко отдавались шаги.

Сразу же на одной из дверей Петр и Костя с изумлением обратили внимание на табличку. Еще вчера ее не было:

Петр толкнул дверь с такой табличкой и от удивления даже отступил класс был полон учеников, а за столом сидела математичка. Как раз в этот момент Елизавета Петровна задавала кому-то вопрос. Из глубины класса, с какого-то из столов, тут же последовал четкий, правильный ответ.

— Геометрия, — определил Бренк. — Это мы еще не снимали…

Не очень решительно все четверо вошли в класс. Бренк снова поднял фонокварелескоп. Никто в классе не обратил на вошедших ни малейшего внимания.

Елизавета Петровна вызвала к доске сразу трех учеников, задала им три задачи и приступила к устному опросу. На каждый вопрос следовал моментальный ответ, задачи были решены молниеносно.

Восхищенный Златко пробормотал на ухо Петру:

— Вот это да! Даже у нас не всегда так бывает!

Но Петр не отвечал. Он обшаривал взглядом класс и все больше мрачнел, потому что все лица были ему незнакомы. Костя тоже был изрядно удивлен.

А Бренк не отрывался от фонокварелескопа. Похоже, увлекся.

Вопрос следовал за вопросом, ответ за ответом. Наконец Бренк опустил аппарат и потянул Златко за рукав.

— Здесь хватит, — прошептал он удовлетворенно, — пойдем дальше.

— Да, — все больше мрачнея, отозвался вместо Златко Петр, — здесь нам делать больше нечего.

Они вышли в коридор. На их уход тоже никто не обратил никакого внимания. Можно было даже подумать, что каким-то непонятным образом снова вступил в действие ЭКН — эффект кажущегося неприсутствия.

— Ну, — спросил Петр невесело, — что вы еще хотите снять? Что вам вообще надо снять?

Бренк и Златко переглянулись.

— Понимаешь, — задумчиво отозвался Златко, — учеба и быт школьников девяностых годов двадцатого века — это понятие очень многое в себя включает. Сюда входит, скажем, уровень представлений школьников об изучаемых явлениях. Это, понятно, связано с общими современными вам научными представлениями в той или иной дисциплине. Значит, нам надо было снимать самые разные уроки, чтобы зафиксировать ваш уровень представлений. Мы до неполадки с блоком успели снять химию, вот этого «хомо хабилиса»…

Златко помолчал, размышляя.

— В качестве быта, если вы не против, представим, Петр, твой дом, пачки пельменей, пирожки, Александру Михайловну… Будем считать, что быт уже есть. Так что давайте пока просто походим по классам. Еще три-четыре разных занятия, и, видимо, нам этого хватит. Хорошо бы еще снять какие-нибудь увлечения. В футбол в вашем времени уже играют, или его позже придумали?

— Ну ты спросил! — изумился Петр. — Уже который век играют!

В другом классе с такой же аккуратной табличкой все повторилось: снова никто не обратил никакого внимания на вошедших.

Правда, сама обстановка здесь отличалась от той, что царила на уроке геометрии. Шел урок литературы, и преподаватель Петр Ильич, целиком ушедший в себя и словно бы окаменевший, смотрел в стену.

Однако ученики, тоже все как на подбор незнакомые, лихо справлялись и без педагога. Они вели жаркий диспут о том, как постепенно менялся образ лишнего человека в русской литературе. Только что кто-то из учеников высказал предположение, что Евгений Онегин, доведись ему родиться в Древнем Риме, а не в царской России, немедленно примкнул бы к восстанию Спартака. А Григорий Печорин в той же ситуации скорее всего остался бы пассивным холодным наблюдателем, не сочувствующим ни рабам, ни рабовладельцам…

Бренк добросовестно прильнул к фонокварелескопу. Костя был озадачен тем, что видел уже во втором по счету классе и ничего не мог понять; он все время молчал. Златко пробормотал:

— Если б такое слышали Александр Сергеевич и Михаил Юрьевич…

— Дальше пошли, — мрачнея все больше и больше, предложил Петр, — или уже хватит?

— Нет-нет, — сказал Златко, — не хватит. На каждом уроке что-то новое, хотя, откровенно говоря, битву при Грюнвальде гораздо интереснее было бы снимать.

Покосившись на него, Петр хотел было что-то сказать, но сдержался.

Следующим оказался кабинет истории. Собравшиеся здесь незнакомые учащиеся тоже никак не прореагировали на появление иностранных корреспондентов и сопровождающих их лиц. Однако сама Вера Владимировна повела себя иначе.

Несколько секунд она смотрела на всех четверых широко раскрытыми глазами, а потом растерянно обвела взглядом незнакомых учащихся за столами. Затем лицо Верочки разом вспыхнуло, словно осветилось изнутри. Она вскочила из-за стола, выбежала из класса, и ее каблучки застучали по лестнице, ведущей на первый этаж.

Там, рядом с буфетом, был кабинет директора.

И Петр тоже наконец не выдержал.

— Убирай! — сказал он Бренку. — Убирай свой фонокварелескоп и пошли отсюда! Нечего здесь больше снимать! Сеанс окончен!

— Как это окончен? — не понял Златко. — Что случилось?

— Пойдем, пойдем, — стиснув зубы, сказал Петр, — там я тебе все объясню. Не здесь же, при этих вот… отличниках!

Схватив Златко за руку, он вытащил его в коридор. Ничего еще не понимая, за ними последовали и Бренк с Костей.

Петр захлопнул дверь кабинета истории. За ней было тихо: дисциплинированные учащиеся — звонок с урока еще не прозвенел! — оставались на своих местах. Петр выскочил на лестничную площадку, но снизу, с первого этажа, донеслись голоса. Голос Верочки, в котором звучали слезы, произнес:

— Степан Алексеевич, как вы могли?

Бренк, перегнувшись через перила, сунул вниз на вытянутой руке фонокварелескоп.

— Так я ведь, Вера Владимировна, в СМУ когда-то работал, — ответил голос директора. — Помогли, помогли старые друзья, пришли на выручку. К тому же ремонт все равно надо было когда-нибудь делать, а тут такой случай. Правда, вы, наверное, не заметили, задние стены и сейчас еще красят. Но главное, фасад успели к утру сделать…

— Да при чем здесь фасад, — долетел дрожащий голос Верочки. — Как вы могли? Эта экскурсия…

— Вера Владимировна, — мягко сказал директор. — Невестка у меня работает в экскурсионном бюро. И спонсоры нашлись.

— Вы просто заманили ребят, чтобы они не пошли в школу, чтобы вместо них в классах были другие…

— Вера Владимировна, — донесся мягкий директорский голос, — ведь мы же с вами, и не только с вами, вчера обо всем договорились.

— Да, — в голосе Верочки слезы теперь были слышны совершенно явственно, — мы договорились, но я не думала, что дойдет до такого! Скрепя сердце, я обещала, что буду на своем уроке спрашивать только сильных учеников… чтобы школа не ударила лицом в грязь… чтобы не создалось плохого впечатления… Но я же не думала, что вы всех замените…

— Вера Владимировна, Верочка, — долетел мягкий голос директора, — это и есть очень сильные ученики, отличники, которых вы могли спрашивать о чем угодно, хоть по всему курсу. Я должен честно признаться: эта мысль с экскурсией и… э… некоторой заменой учащегося состава пришла мне в голову в самый последний момент. Но ведь такая замена — это полностью гарантированный успех. Это же все, как на подбор, победители олимпиад, люди проверенные. Дисциплинированные — пришли на час раньше, не подвели. Победители исторических олимпиад, кстати, тоже! Они, разумеется, не знают, кто и зачем будет снимать, все соблюдено! Верочка, вы просто недооценили. Ведь для двадцать третьего века снимают! Представляете, каких трудов стоило организовать все это за один вечер? Изо всех московских школ, отовсюду! Хорошо еще, что я и в Мосгоруно когда-то работал.

— Вы понимаете, как это называется?! — закричала Верочка. — Ведь такие, как вы… из-за таких, как вы… Вы ведь не настоящее обманываете, а будущее! И зачем? Зачем?

Каблучки Верочки стали стремительно удаляться.

— Так ведь на самом деле не все хорошо, — долетел голос директора. Есть очень сильно неуспевающие или, допустим, мы с вами хорошо знаем, что в столярной мастерской нет никаких условий для занятий. И медсестру для школы найти никак не можем… Но им-то, в будущем, в нашем с вами будущем, зачем обо всем этом знать? Какое у них останется о нашей школе впечатление?… Эх, и свалилось же все это на мою голову!

— Все понятно? — шепотом спросил Петр Трофименко.

— Ничего нам не понятно, — ответил Златко. — Объясни, что здесь происходит? Почему мы больше не можем снимать?

И тогда Петр взорвался. Он говорил свистящим шепотом, потому что не хотел все-таки нарушать чинную тишину, и слова вылетали из него, как пар из перегретого чайника.

— Да неужели непонятно? Вы снимаете то, чего на самом деле нет! Вам же не нашу школу показывают, а картинку! Вам хотят показать все, как можно лучше! Как же, ведь для двадцать третьего века снимают! — передразнил он Степана Алексеевича. — Эх!..

В сердцах он махнул рукой.

— Вы лучше библиотеку снимете, там ни одной настоящей книги нет, только полезные советы так и лежат который год, как пионерским строем под барабан ходить! Или столярную мастерскую снимите!

— В мастерской мы не были, — оторопело отозвался Петр.

— Пошли отсюда! — свистящим шепотом распорядился Петр. — Нечего больше снимать, везде вам покажут одно и то же! Да не по этой лестнице пойдем, а по другой. Степан Алексеевич сейчас наверное у буфета стоит, ждет, чтобы вы и буфет сняли, потому что он наверняка и в «Гастрономе» каком-нибудь раньше работал.

— В буфете мы тоже не были, — растерянно сказал Бренк.

— И не пойдете! — отрезал Петр. — Раньше надо было идти, когда эффект кажущегося неприсутствия действовал.