Загадочная Пелагея

Борис, может, и не пошел бы в эту компанию, но пробивной и стремительный Шурик, приглашая его, сказал: «Будут почти все из пединститута, в котором, как известно, преобладают девицы. Поэтому все парни там тихие и затравленные. Представляешь, как ты будешь выглядеть на таком фоне!» Это Борису нетрудно было себе представить. В его облике, манерах, одежде — во всем сама элегантность. А фигура? Лев, поджарый лев. И Борис тут же внес Шурику свой пай — семь рублей с носу.

Когда он приехал по незнакомому адресу, то даже растерялся: столько здесь набралось носов, прелестных и удивительно разнообразных — вздернутых, приплюснутых, с горбинками и тончайшими вырезами. Парни жались к стенкам просторной комнаты, а девушки энергично хлопотали у стола, уставленного простенькими студенческими закусками и непритязательными бутылками. Затаившись за шкафом, как его африканский собрат в зарослях, Борис стал приглядываться.

Несколько минут спустя он уже знал, с кем рядом сядет во что бы то ни стало. С первого взгляда в ней все было просто — прическа, наряд, лицо. Но, боже мой, как она ходила! Стройные, длинные ноги, казалось, не шагали, а бережно несли тончайшую талию и совершенно прямую спину. Борис глядел на нее и невольно сравнивал — никто из присутствующих, даже очень хорошеньких, девушек так ходить не мог. Впрочем, они вообще не встречаются, девушки, умеющие носить то, что им природой дадено.

Прыжок из-за- шкафа Борис сделал после того, как последовало приглашение к столу, — он сразу оказался рядом с незнакомкой. А как только все расселись, проводили старый год и за столом возник первый шумок, Борис начал знакомиться:

— Как вас зовут?

— Пелагея!

— Бросьте!

— Хотите опыт? — И девушка вскрикнула: — Наташа! — К ней обернулось несколько девичьих лиц. — Видите — раз, два, три… Три Наташи за одним столом. Мои родители из протеста против такого однообразия назвали меня в честь бабушки Пелагеей. В детстве я рыдала. В школе у меня даже клички не было: считалось, что лучше Пелагеи уже ничего не придумаешь. А теперь я горжусь — у меня отличное, редчайшее русское имя. Пе-ла-гея! — И она задумчиво устремила взгляд за окно, где крупными хлопьями валил снег.

Борис продолжил тему:

— С таким именем надо и одеваться матрешкой. А вы? Сравните!

Пелагея оглядела всех и улыбнулась. Собрание было парчово-джинсовое. Девушки были одеты либо по ультрасовременному — в джинсовые ткани с головы до ног, либо в какие-то парчовые кофты, накидки и платья с кружевами из бабушкиных комодов.

Вот сколько всего, — сказал Борис, — а у вас все вроде бы просто, зато линии, линии…

Что же тут удивительного? Я себя неплохо знаю и поэтому сама себе шью! А вы, я вижу, фирменный мальчик. — И Пелагея потрогала обшлаг его замшевой куртки.

— Фатер привез из Аргентины, — небрежно обронил Борис.

Это сразу видно — папин сын, — усмехнулась Пелагея и тут же отвлеклась каким-то разговором по соседству, начисто позабыв о Борисовом существовании. О, кто не знает этой ярости в юношеском сердце, этого дикого озлобления, когда тобой явно, у всех на виду пренебрегают. Надо было срочно что-то придумать, что-то сказать яркое и значительное, но, как всегда в таких случаях, ничего достойного Борис припомнить не мог. Пелагея явно ощущала, как он казнится, но с подчеркнутым увлечением болтала с соседями.

Наконец Борис не выдержал:

— И что за охота болтать о пустяках!

— А вы говорите только о значительном и эпохальном? Ну что ж, начинайте, а мы послушаем.

Но тут по телевизору объявили полночь, и все шумно встали, начали чокаться, поздравлять друг друга с Новым годом, и было уже поздно рассказывать что-нибудь значительное или отбивать несправедливую, но уже прошлогоднюю насмешку.

А разговор все не ладился. Тогда Борис поступил так, как многие на его месте, — он обозвал ее, про себя, примитивом и занудой и начал разговаривать с соседкой справа, хоть не особенно хорошенькой, но веселой и остроумной девчонкой. Пелагее, оказывается, был не безразличен этот разговор, она вдруг вмешалась:

— Какой кавалер нам попался, Сонечка! Пиджак-то у него из Аргентины!

— Да ну!

— А сам из себя такой обольститель, такой сердцеед!

Это было невыносимо! Где, как, когда он успел себя показать эдаким пошлым ухажером? Почему так бывает — сразу, без причин, без всяких оснований невзлюбила его эта черствая и ожесточенная девушка. И тут весь стол как по команде завопил:

— Поля, твоя очередь! Давай, давай! Просим!

Пелагея поднялась плавно, как птица, взлетающая с земли, и приказала севшему к роялю аккомпаниатору:

— Коленька, нашу сюиту!

И начался фантастический танец. Вначале Пелагея прошла два круга, как черкешенка, плавно- и очень спокойно, затем, добавив темперамента, превратилась в испанку с кастаньетами, хоть и не было их в ее руках, потом что-то цыганское появилось в ее танце, и на плечах почудилась незримая шаль, потом куда-то в сторону полетели ее туфли, и началось нечто классическое, вариации из балета «Дон Кихот». И самое удивительное: все это ей удавалось, за всем чувствовалась и свобода и хорошая школа — так без выучки не танцуют. Все свои огорчения забыл Борис, он громче всех зааплодировал и крикнул:

— Коломбина!

— Из Пензы! — сказала Пелагея и села рядом.

— Где же вы учились?

— Я с пяти лет в балетной студии. А вы думаете, что балет есть только в Москве?

— И почему вы ко мне так несправедливы? То папашиным сынком обзываете, то обольстителем, теперь вдруг вам кажется, что я вашу родную Пензу унижаю.

И тут вдруг она во всю ширь раскрыла свои громадные очи, приблизила их к лицу Бориса и прошептала:

— Простите меня, дорогой! У меня сегодня дурное настроение, а тут еще ваш друг Шурик объявил: придет некто совершенно неотразимый. Вы сели рядом и сразу сказали об этом несчастном пиджаке, и я подумала: боже, неужели только этим он неотразим?

— И сразу бух меня в разряд барахольщиков…

— Э, нет! В нашем возрасте многие любят принарядиться, все дело в том, как… — Она снова печально посмотрела за окно, где в отблесках площадной елки валил и валил густой разноцветный снег. — Не огорчайтесь, дорогой? — Она хотела растрепать его волосы, но Борис невольно отпрянул от ее руки, спасая это чудо парикмахерского искусства. Пелагея расхохоталась:

— А ночью вы спите в чепце?

— В сетке.

— Тяжело вам, красивым мужчинам, — и другим, дружеским тоном: — Сейчас вы снова обидитесь, скажете, что я вас обозвала еще и красивым мужчиной, но ведь это правда!

Десять минут они весело и непринужденно разговаривали, потом дважды танцевали. В танце снова, глядя за окно своими колдовскими глазами, она тихо прошептала:

— Вот беда, вот беда!

— Что вас так беспокоит? — спросил Борис. — Всю ночь вы с тревогой смотрите за окно. Кто вас там ждет? Старый муж? Любовник с финкой? Или вы наигрываете загадочность?

Пелагея простонала:

— Ой!

И исчезла. Не то чтобы испарилась, но скользнула как тень на кухню, минуту пошепталась в передней с хозяйкой и ушла. Не мог же Борис броситься следом и даже спросить, почему, зачем, куда: не позволяла гордость. Но вечер потерял для него всякий интерес. Притворяться веселящимся он не мог. А когда кто-то высказал догадку о причине его мрачности, он не стал огрызаться, встал и ушел.

— Вы, как Поля, уходите по-английски, — сказала, прощаясь с ним в передней, хозяйка.

Умные люди в новогоднюю ночь веселятся до открытия метро, ибо нет другого средства передвижения: таксисты как угорелые носятся по городу с зелеными огоньками и почему-то не останавливаются, а презрительно объезжают всех голосующих среди шоссе. Но Борису и не нужен был транспорт: потерпев такое крушение, надо было прогуляться, подумать.

Он ничего не видел и не слышал и брел медленно, наугад, погрузив свои руки в карманы пальто, и никак не мог понять: ну почему самой невинной болтовней он вызвал такое злое отвращение у Пелагеи?.. И вдруг рядом раздался ее приветливый голос:

— Неужели это вы?

На тихой улице у большого, новенького, с иголочки дома громадной серебристой лопатой Пелагея сгребала с тротуара снег. Ей помогал довольно мрачный некто в громадных черных очках. Может быть, именно поэтому Борис остолбенел. А у Пелагеи смущение проявилось иначе, она заговорила вдруг, защебетала:

— Неужели девчонки вам сказали, где мой участок? Нет? Молодцы! Сами нашли, случайно? Поразительно! Что ж, теперь будете знать, что загадочная Коломбина — дворничиха! А тревожно она глядела за окно потому, что снег валил, а ей убирать. Хотите помочь? Ляховецкий! — крикнула она очкастому. — Прибыло пополнение, — и объяснила совсем растерявшемуся Борису: — Это доцент нашего института, он живет в этом же доме и иногда выходит мне помогать. Берите мою лопату и посмотрим, кто устоит в неравном споре. Я убираю у двух домов, но зато у меня два оклада. И все, что у меня есть, — мое, трудом заработанное. Конечно, недобрав очков на экзамене, я могла бы вернуться в Пензу к мамочке, тем более что она у меня миллионами ворочает — служит кассиршей в банке. Но я поступила на вечерний и в дворники и чувствую себя очень здоровой и счастливой. Правда, у меня нет такой фирменной куртки, но она же не ваша — папина. Неужели этого счастья — быть всем обязанным только самому себе — вы никогда не испытывали?

И вдруг то ли обозлился Борис, то ли голос далеких предков в нем заговорил, но только он снял с себя пальто, бросил его на ближайший подоконник, поплевал на ладони, взял лопату и начал с яростью сбрасывать снег с тротуара на мостовую.