Заговор конца света

Глава 13 Инфосфера

Тенденцию, окончательно обозначившуюся в 90-е годы, английский историк и социолог Г. Паркин назвал Третьей революцией. Две революции человечество уже пережило. Это неолитическая (земледельческая) революция и промышленная революция XVIII–XIX веков. Третью революцию обычно называют информационной.

Но технологический аспект тесно связан с социальным. «Господствующей технологии соответствует социальный слой, контролирующий наиболее важные для нее „редкие“ ресурсы. В земледельческом обществе таким ресурсом была земля. В промышленном обществе — „материальные фонды“, то есть машины и оборудование. В ходе Третьей революции главными ресурсами становятся интеллектуальные мощности и экспертиза, то есть „человеческий капитал“»^{140}.

Профессиональная элита — высший слой специалистов-профессионалов — в развитых странах уже сейчас демонстрирует свое социально-культурное единство. Эти люди свободно перемещаются между всеми наличными сферами руководства, причем профессионалы из разных сфер работают вместе. Подобная частно-корпоративная олигархия по существу является тоффлеровской спецнократией в чистом виде.

Тоффлер упустил лишь один важный нюанс. Если всего несколько процентов населения обладает устойчивостью к информационной перестимуляции, то рано или поздно данная категория людей займет лидирующее положение во всех областях, связанных с управлением информационными потоками.

«Примерно с начала шестидесятых годов в США началось расслоение общества, выделение из него двух мало смешивающихся групп — с высоким и с низким IQ. В эти годы в Америке повысилась роль образования — переход к более сложным технологиям и системам управления, к всеобщей компьютеризации, что сделало высокую образованность не только престижной, но и необходимой для почти всех видов успеха»^{141}.

IQ — коэффициент интеллектуальности, оценивающий умственные или познавательные способности. По числу основных поддиапазонов на шкале интеллекта общество можно разделить на пять классов: от первого, куда входят люди с очень высоким значением IQ (125–150), до пятого, где это значение минимально (50–75). Поскольку оценка производится по тем критериям, которые приняты в качестве показателей успеха в развитых демократических странах, основным объектом измерения выступает формальная составляющая интеллекта. А мы уже отмечали, что выраженными способностями в этом направлении обладает не более 10 процентов населения — потенциальный резерв, из которого формируется группа супер-интеллектуалов. «При высокой наследуемости IQ это создает своего рода самовоспроизводящуюся касту из людей, принадлежащих первому классу»^{142}. Аналогично обособляется пятый класс — группа «новых бедных».

«Можно говорить о перспективе разделения единого вида Homo sapiens на два вида, различия между которыми на определенном этапе примут и биологический характер. Можно прогнозировать у „верхних 10 %“ большую физическую силу и выносливость, возможно, высокий рост, остроту зрения и слуха, повышенный обмен веществ, гормональную активность. Не исключены проявления экстрасенсорных способностей»^{143}.

Мир Леса в «Улитке на склоне» служит примером подобной перспективы. В нем одновременно сосуществуют как «жестокие и самодовольные повелительницы леса», наделенные паранормальными способностями, так и окончательно отупевшие деревенские жители — реликты, обреченные на постепенное вымирание. «Но не расовые корни лежат в таком разделении, а генетическая неоднородность людей, которая начинает проявляться и усиливаться, когда демократическое общество достигает высокого уровня науки и технологии»^{144}.

Ускорение ритма жизни, словно гигантский сепаратор, выносит на самый верх наиболее «легкую» фракцию человеческого материала. На ее основе прямо у нас на глазах зарождается новый биологический (точнее, антибиологический) вид, — Homo Intelligense (Человек интеллектуальный), — как бы подводя своеобразный итог всей человеческой эволюции. Хотя с точки зрения последней возвышение вида деградантов является вполне закономерным процессом: чем менее естественными становятся условия окружающей среды, тем больше преимуществ получают обладатели «антибиологических» качеств. (Тот же Тузик, например, в лесу чувствует себя как дома).

Вспомним деление на стимульные группы. Ранее мы выяснили, что типичный деградант по своей природе экстраверт и интуитив. Теперь обнаруживается глубинный смысл этого соответствия. Экстраверты в интеллектуальном плане отличаются от интровертов большей скоростью инфообмена, масштабностью замыслов и широтой кругозора (хотя количество здесь чаще всего идет в ущерб качеству). С другой стороны, интуитивы отличаются от сенсориков способностью к абстрактному мышлению. Если сенсорики живут прошлым и настоящим днем, то интуитивы ориентированы на будущее социума. В основном именно интуитивные типы предлагают и первыми подхватывают все значительные инновации. Таким образом, с соционической точки зрения интуитивный экстраверт выглядит практически идеальным «человеком будущего».

В прежние века традиционной социальной нишей для деградантов являлась богема (в самом широком смысле). Когда-то презренное ремесло шудр со временем превратилось в весьма влиятельное и прибыльное занятие. Но творчество — спонтанный, следовательно — свободный акт самореализации, часто не совпадающий с принятыми представлениями о мере дозволенного. Моральный кодекс (как и уголовный) призван оградить общество от нежелательных и опасных возможностей, поэтому конфликт творца и общества (Е- и А-поведения), скорее всего, неизбежен. Богема же откровенно паразитирует на этом конфликте. Она просто абсолютизирует тот факт, что искусству действительно свойственна определенная апология многих «теневых» сторон человеческого природы. По существу, богемный образ жизни подменяет подлинное творчество имморализмом, логическим завершением которого является нигилизм. Не случайно именно в богемной среде зародились все нигилистические учения, направленные на разрушение окружающего общества.

К началу XX века была перейдена некая грань в плане обратного влияния маргинальных слоев на социум в целом. Тогда же возник и упрочился парадоксальный симбиоз богемы с государственными службами безопасности. Впрочем, ничего странного в этом нет, поскольку абсолютная безопасность возможна только при полном контроле над ситуацией.

«Некоторые не понимают, что такое контроль, представляют его себе в виде толстых стен, колючей проволоки, всевидящего ока и отстрела непокорных. А на самом деле контроль — понятие чисто информационное. У кого больше знаний, тот и контролирует ситуацию»^{145}.

В свое время комиссар госбезопасности Ильин, начальник третьего отдела секретно-политического управления НКВД, ведавшего работой с творческой интеллигенцией, сделал любопытное наблюдение. «В политическом сыске, считал Ильин, важно определить ту социально-профессиональную группу, которая концентрирует информацию, ускоряет ее, через которую наиболее интенсивно бегут информационные волны. В СССР в 30-е годы наиболее информационно насыщенной и раскованной группой, в контакте с которой находили вдохновение партийные вожди, наркомы, военные, наши и иностранные дипломаты, была богема: писатели, поэты, музыканты, актеры и прежде всего актрисы»^{146}.

В качестве проводников информации деграданты имеют столь неоспоримые преимущества, что их социальные роли отходят на задний план. Тайные агенты и плейбои сливаются в одну неразличимую массу… Микис Золотых, например, не только сотрудник ОСПО (Особая Полиция: разведка, контрразведка, идеологический сыск), но и завсегдатай Политпроса — так официально именуется Школа секса в системе ОСПО (и по совместительству — «бордель для избранных»). Причем «сильнее всего прочего его заводило чужое возбуждение <…> и чем больше участников процесса, тем мощнее волна восторга».

Паразитизм вообще является глубинной сущностью данной категории людей. Пожалуй, единственный реальный талант большинства «звезд» массовой культуры — выходцев из богемной среды — заключается в способности быть резонаторами желаний толпы. Простейшим примером резонатора может служить пустая высушенная тыква, при помощи которой племена, обитающие в прибрежных зонах, узнают о приближающемся шторме. Низкочастотные звуковые колебания, им вызываемые, опережают движущуюся массу воды на много километров, заставляя тыкву звучать… Аналогичным образом, купаясь в лучах зрительского внимания, «звезды» светят отраженным светом. Но сфокусированная энергия множества отдельных воль вполне реальна, чем и объясняется «магнетизм» поп-кумиров.

В принципе, объектами паразитирования могут служить информационные потоки любого рода. Нетрудно догадаться, что в эпоху господства информационных технологий для деградантов открываются особенно грандиозные перспективы. Словно пауки, получившие доступ к уже готовым сетям, они упиваются обретенной властью — «информационным суррогатом воли». Теперь для достижения собственных целей уже нет необходимости рисковать собственной головой. Достаточно, находясь в полной безопасности, дергать за нужные ниточки… Недаром лазарчуковский шеф «Трио» полковник ВВС Крестовиков, «по-простому — Тарантул», имеет столь говорящее прозвище.

В «Годе Лемминга» Служба духовного здоровья населения, в компетенцию которой входит информационный контроль, больше всех остальных Служб, вместе взятых. Как признается возглавляющий данную Службу функционер, ее отличает еще одна особенность: «никто, ни один человек не хочет, чтобы его делали духовно здоровым. Вдобавок никто в точности не знает, что это за явление такое — духовное здоровье, и в чем оно должно выражаться… Тут уметь надо». Подобным умением как раз и обладает «прослойка интеллигенции» (правильнее сказать, группа интеллектуалов), чья социальная функция заключается в сертификации нормы. Ведь большинство людей не склонно рефлексировать по поводу своих поведенческих программ, сформированных на основе социально принятых стандартов. Поэтому причастность к их утверждению означает потенциальную власть над умами всех социализированных граждан.

Конечно, по отдельности интеллектуалы-деграданты не в состоянии соперничать с влиянием хищников во властных структурах. Однако в своей совокупности они образуют в современной системе власти одну из самых влиятельных групп, уже претендующую на роль Капитанов грядущей информационной цивилизации. Их специализация — это власть идей, проводниками которых деграданты являются едва ли не «по определению». Причем именно проводниками, а не создателями, поскольку господствующая идеология — прерогатива Голема. Но зато не найти более чутких, чем они, ретрансляторов големических импульсов. «В каждой деревне есть свой слухач…»^{147}

Вчерашний «мелкий, незаметный чиновник, угодливый, бледненький, даже какой-то синеватый» вдруг начинает слышать зов, повинуясь которому делает головокружительную карьеру. Пусть сам по себе он никто, но его голосом отныне говорит Голем… Среди крайне немногочисленных образов подобных креатур, созданных фантастами, особо отметим инфернальную личность дона Рэбы[15]. Исключительно точное описание феномена «человека-резонатора», хотя по своей сложности эта задача сравнима только с попыткой Шухарта описать «пустышку»: «Можно туда просунуть руку, можно и голову, если ты совсем обалдел от изумления, — пустота и пустота, один воздух».

Требуется лишь достаточно насыщенная информационная среда, и вот уже нелепая тощая фигура Клавдия-Октавиана Домарощинера из «Улитки на склоне» незаметно начинает играть ключевую роль во всех делах Управления. А в «Годе Лемминга» Малахов покрывается холодным потом от одной только мысли, что где-то может существовать человек еще более могущественный, чем безобидный лысый старичок по прозвищу Кардинал. Который сразу же вызывает в памяти образ дона Рэбы, особенно когда демонстрирует свою «фирменную» улыбку доброго дедушки. «Улыбка в сетке мелких морщин висела на лице Кардинала, как приклеенная маска. Мелькнула шалая мысль: „А если она отклеится, а там — ничего?..“»

Но уже во второй половине XX века был достигнут естественный предел централизованного управления: «объем накопленной на Земле информации, скорость ее обработки и разветвленность сетей стали сопоставимы с аналогичными параметрами Розовых Скал. Тут-то все и началось, тут-то все и посыпалось…» 7. Из «исторической справки», заключающей «Год Лемминга», мы узнаем, что Кардинал умер через два года после описанных событий, а спустя еще несколько лет была расформирована и созданная им система Служб.

«Если старый Демиург ни бельмеса, пардон, не петрит, значит, родился новый и готов творить…»^{148}.

Третья революция отменила монополию на информацию. Более того, информация стала самостоятельной ценностью, то есть — товаром. И чем быстрее она обновляется, тем выше ее ценность. Обязательная для всех Норма, чье существование обеспечивал целый комплекс запретов, уже принадлежит прошлому. Ведь исчерпанность любой области информационного пространства — лишь вопрос времени. Поэтому установка на новизну в конечном счете неизбежно ведет к разрушению прежде незыблемых границ.

Наступила эпоха political correctness — прямое следствие «права на информацию», возведенного в ранг обязательного закона. Любая норма — некорректна, поскольку она ограничивает в правах ненормативные вещи. Также некорректен личный выбор, выделяющий выбранное из всего остального. Корректным здесь является только непрерывный процесс выбора сменяющих друг друга новинок, главный движущий механизм потребительского общества.

«Если раньше истина определялась характером религиозного откровения или принципами разума, то теперь она зависит от того, в каком информационном поле оказывается человек.

Под информационным полем следует понимать то пространство, в котором действуют носители информации, способные вызвать ее восприятие, индуцировать тип образа жизни и направленность действий. Индивиды теперь узнают друг друга и определяют свое внутреннее тождество по типу информационного поля, в котором они находятся»^{149}.

На смену идеологам приходят теоретики постидеологического сознания. Претензии на некое универсальное описание реальности объявляются ими как заведомо несостоятельные. Но даже идеология, понимаемая как система идей, рационализирующая конкретные интересы власти, не отказывалась от разделения явлений на истинные и неистинные. Теперь же под предлогом критики идеологии утверждается потенциальная равнозначность всех явлений: при соответствующем социальном контексте абсолютно любая ситуация мыслима как адекватная.

Действительно, на уровне инфосферы невозможно найти критерий, выделяющий одно из информационных полей по отношению к другому. Отныне все определяет чисто утилитарный подход. «Быть или не быть?» подменяется более корректным «что делать?», и затем — «какова последовательность действий?» Причем рациональная аргументация воспринимается как пережиток идеологического сознания: когда отсутствуют нормативные константы, в пропагандистских целях гораздо эффективнее обращаться к бессознательному напрямую. «Пропаганда как рациональное манипулирование иррациональными элементами заменила собой ведущие формы политической идеологии»^{150}.

Роль поставщиков информации в постиндустриальном мире изменилась радикально и бесповоротно. Если раньше было достаточно простой механической трансляции предзаданного набора стереотипов (идеологических клише), то сейчас требуется удовлетворять непрерывно растущие «индивидуальные» запросы «человека массы». В США, например, около 80 процентов работающих заняты в сфере услуг и производства информации. Для деградантов поистине наступил Золотой век. «Четвертая власть», всегда бывшая их удельным княжеством, ныне переживает период беспримерного расцвета, не без оснований претендуя на роль «первой». Соответственно, меняются и идеологические клише.

Весьма показательно, что теория смены элит, разработанная В. Парето к началу XX века, долгое время оставалась невостребованной. Все-таки идеалы либеральной демократии плохо сочетаются с элитарностью. Лишь во второй половине века появилась компромиссная демо-элитарная концепция, согласно которой в демократическом обществе элиты объективно занимают командное положение, хотя их власть ограничена «снизу». Довольно точное отражение нынешней ситуации, когда интеллектуалы пробуют себя на роль правящей элиты: с одной стороны, они призваны быть проводниками господствующих интересов, а с другой — сами обрели господство.

Однако подобное господство, при отсутствии внутренних целеполагающих установок, на деле создает больше проблем, чем помогает их разрешить. К тому же элита, сплошь состоящая из деградантов, просто не имеет достаточной политической воли для осуществления сколько-нибудь долгосрочных проектов. Реально они вообще не управляют, идя на поводу у «человека массы». В этих условиях все более значительную роль начинают играть средства массовой коммуникации — основной инструмент власти. «Сетевые информтехнологии — поистине чудище обло, озорно, стозевно…» 11. Монстр, порожденный инфосферой, функционирует по своим собственным законам, о которых пользователи-интеллектуалы имеют крайне смутное представление. По этой же причине невозможен и контроль за его эволюцией.

В мире Леса мы можем наблюдать, как лиловый туман, когда-то служащий обычным средством коммуникации, с равным успехом окутывает не только деревенского слухача, но и саму «повелительницу леса». Вывод очевиден: «лиловый туман здесь везде хозяин»^{151}.