Закат семьи Брабанов

9

В понедельник в воздухе запорхали редкие снежинки. Не успевая упасть на траву в саду, они таяли, постепенно превращаясь в мелкий дождь, прекратившийся к одиннадцати часам, как раз во время моих занятий по философии с мадам Бертран (главным преподавателем). Когда утром во вторник я открыла в своей комнате ставни, сад выглядел белым, но в пять часов, когда я возвращалась из лицея Мориса Тореза, он уже стал коричневым. В среду — ничего, хотя в глубине неба можно было различить пятно, веселое и беспокойное, предвещавшее нежданные и абсурдные события. В четверг наконец выпал снег, да такой, какого не было уже много лет. Он обрушился на нас, набросился как татарская орда, навалился, ошарашил. Это был средневековый снег, то есть доисторический. Он замел автомобили, захватил в плен деревья, проглотил дома, разбросал прохожих. В конце дня снегопад прекратился, и город замкнулся в ошеломленной и обиженной тишине.

Я сидела дома, ожидая возвращения папы и Боба. Зазвонил телефон. Я решила, что это папа, который из-за снегопада застрял в своем журнале и теперь хочет, чтобы я забрала брата из яслей. Я сняла трубку и услышала вялый, полный сомнения и плохих мыслей голос:

— Привет. Это Стюарт Коллен. Я хотел бы поговорить с Синеситтой.

Я сказала, что Синеситты нету, но он может найти ее в «Прентан». Он ответил, что звонит с вокзала и ему не хочется возвращаться в Париж. Не будут ли возражать мои родители, если он подождет мою сестру у нас дома?

— Их тоже нет, — ответила я.

Единственным человеком, который возражал против его присутствия в нашем доме, была я, но в глазах Стюарта я вряд ли имела право на место среди людей; правда, позднее он отведет мне роль статиста при том условии, что я не стану слишком мешать ему, когда он будет третировать мою сестру.

— Напомни-ка мне ваш адрес, пожалуйста.

Внезапно я почувствовала себя Красной Шапочкой, легкомысленно сообщившей путь Злому Волку, и, прежде чем ответить, несколько минут колебалась, злясь на саму себя и борясь со страхом:

— Улица Руже-де-Лиля, 9.

Сегодня я знаю, что должна была дать Стюарту неправильный адрес, закрыть дом, забрать Боба из яслей, пойти за папой в журнал, за мамой в «Фошон», за Синеситтой в «Прентан», убедить их спрятаться в отеле «Ибис» за окружной дорогой, пока Коллен не прекратит поиски. А он, как и все порочные люди, легко отступался и заранее впадал в уныние из-за трудностей. Именно поэтому Добро побеждает Зло: оно более выносливо. Но мы всегда сомневаемся, стоит ли передвигать горы. Мы убеждаем себя, что это очень трудно — и следующая за этим катастрофа ломает нам руки. Вот два любимых папиных примера: Сталин, который в 1941 году был неспособен поверить в германское нашествие, потому что ему было страшно лень изменять свои планы; и Гитлер, который в 1944-м не желал признавать возможности высадки американцев в Нормандии, потому что ему до чертиков не хотелось перебрасывать тридцать дивизий с юга на север.

— Как там у вас дела на улице Руже-де-Лиля?

— Вы на машине?

— Нет, пешком.

— Что, сломалась?

— Нет. Я ее продал. Я потом все расскажу твоей сестре. Давай говори быстрей, как добраться — на моей карточке осталась одна единица.

Не имея ни достаточного нахальства, ни смелости, чтобы принять меры, которые могли бы спасти мою сестру, я повела себя как неудачливый игрок в покер, страшно долго ищущий чековую книжку, чтобы отсрочить момент, когда победитель воспользуется моей слабостью.

— А как вы добирались в прошлый раз?

— Бенито нарисовал мне план, но я его потерял.

— Сюда ходит автобус.

— Какой номер?

— Что?

— Автобус, какой номер, пожалуйста… и где выходить?

— Это моя сестра, а не я, обычно ездит автобусом.

— Как называется остановка?

— Не знаю, спросите у водителя.

— Какой автобус, черт побери? Какой авт…

Разговор прервался. Стюарт Коллен больше не перезвонил. Было очевидно, что у него не было денег купить новую карточку.

Через час с четвертью — это подтверждало, что он шел пешком, путая улицы, пять или шесть раз сев не на тот автобус, а также выпив для успокоения несколько рюмок кальвадоса в окрестном кафе, пока какой-то добрый малый из пригорода не показал ему улицу Руже-де-Лиля — он толкнул нашу калитку и, посиневший от холода, остановился посреди сада, увязнув по щиколотки в снегу. Он переминался с ноги на ногу, еле сдерживая ярость. В этот момент я еще могла спасти нашу семью от Стюарта Коллена: к примеру, сказав ему через дверь, что вызвала полицейских и описала его им как опасного бродягу, или что Синеситта только что вышла замуж за инспектора налоговой полиции; но превратности судьбы, о которых рассказывают с античных времен, наверняка имеют смысл, потому что я вдруг почувствовала, что именно мне суждено открыть дверь Стюарту, что ему суждено войти в наш дом, а моей сестре — переносить все страшные последствия этих двух внешне невинных действий.

— Извини, — сказал Коллен.

Он снял туфли и носки. Сел на марокканский сундук в коридоре и начал растирать ноги. Потом спросил, где гостиная. Я ответила, что у нас ее нет. В нашей семье принято собираться не в гостиной, а на кухне. И я отвела его в кухню. Он повесил носки сушиться на радиатор, а туфли поставил под него. Он был одет так же, как и во время первого визита 31 июля. Переодевался ли он хоть раз с тех пор?

— Ты не дашь мне чего-нибудь выпить?

— Кофе или чай?

— Кофе.

Пока я грела воду, он сказал, дуя на свои пальцы:

— Твои разъяснения не слишком удачны.

Он спросил, как чувствует себя Синеситта. Я ответила, что никто никогда не знает, как себя чувствует моя сестра. В тот момент я даже не подозревала, что Стюарт вскоре исправит такое положение дел. В последующие годы мы всегда знали, чувствует ли она себя ужасно плохо, чрезвычайно плохо или просто плохо. А тот, пока еще очень далекий день, когда ей ценой невероятных усилий удалось почувствовать себя не слишком плохо, стал для нашей семьи — или, вернее, для тех, кто от нее остался — огромным праздником.

— Она на меня рассердилась?

— Она никогда не произносит вашего имени.

Это была неправда: она никогда не называла его имени, но у нее было столько других способов прокричать его, воспеть, прошептать, что мой ответ не был честным. Последние пять месяцев моя сестра провела в задумчивом ожидании, за чтивом и молчаливыми обедами, над которыми витала тень Стюарта. Самое ужасное в страданиях Синеситты было то, что она умудрялась так «хорошо» их скрывать, что кроме них ничего не было видно.

— У меня была ужасная работенка, — сказал Коллен.

— И она принесла свои плоды?

— Да, но они не попали в мой карман.

— Неприятности с налогами?

— Налогами? Ах да, налогами…

Позднее я узнала, что Стюарт Коллен не просто уклонялся от уплаты налогов, но и вообще ни разу в жизни не заполнил налоговую декларацию, так как единственные три года перед своим арестом, когда он занимался легальным бизнесом, то есть должен был сообщать о своих доходах государству, он поручал это бухгалтеру.

— Я связался с одним типом, а он смылся со всей кассой.

Есть, без сомнения, страна, населенная исключительно нечестными компаньонами, учитывая то, сколько раз они смываются с кассой. Может, это остров в Тихом океане — один из островов Тонга?

Правда, в случае с Колленом речь шла не о компаньоне. Стюарт ограбил ювелирный магазин в городке Коломб, и его сообщник во время этой операции был убит полицией. Сам он чудом спасся, застрелив по ходу ювелира и ранив в лодыжку продавщицу. Об этом он рассказал во время своего процесса — первого судебного процесса, на котором я присутствовала вместе с Синеситтой, беременной второй дочерью Виржинией.

— Продавщицу, господин судья, я только ранил, так как уважаю простых людей…

Никогда не видала подобного двурушничества.

Я налила ему кофе.

— Мерси, my friend. Кстати, ты парень или девчонка?

— Не знаю.

— Твоя мать тоже не знает?

— Я не спрашивала. В любом случае, никто в семье ее россказням не верит.

Он позволил себе роскошь — этот жулик, этот мошенник, этот душегуб — взглянуть на меня с сожалением и с отвращением вздохнуть, словно говоря: «Ну и в помойную яму я попал!»

— И врач тоже не знает?

— Я никогда не болею.

Он отхлебнул глоток кофе, не сводя с меня глаз.

— Если я пересплю с тобой, то узнаю, парень ты или девчонка.

— Это зависит…

— От чего?

— Соглашусь я переспать с вами или нет!

— Если не согласишься, я тебя изнасилую.

— Если вы меня изнасилуете, то узнаете не только то, парень я или девчонка, но и то, что никогда не будете жить у Брабанов.

Он улыбнулся. Как описать улыбку Стюарта Коллена? Думаю, некоторым сентиментальным проституткам и одиноким адвокатшам она показалась бы проникновенной и потерянной.

— Маленькая стерва, — произнес Коллен чуть ли не с уважением.

Кстати, я никогда не внушала ему страха, как моя сестра, но он всегда испытывал ко мне уважение, а также желание — и, конечно же, полнейшее безразличие.

Я посмотрелась в кухонное зеркало, которое в других семьях обычно висело в столовой, а у нас, Брабанов, — на кухне. Да, я была маленькой стервой. Однако, доказывало ли это, что я девушка?