Заказные преступления

«О мертвых либо хорошо, либо ничего». Но мудрость древних перечеркивается политической борьбой, в которой привычно манипулируют и фигурами умерших.

Станет ли Константин Осташвили новым Хорстом Весселем? Кажется, у него есть все данные для этого. Один из руководителей народно-православного движения «Память» Константин Осташвили, приговоренный к двум годам лишения свободы за организацию погрома в московском писательском клубе, покончил с собой в тверской колонии. Начальник колонии и местный прокурор заявили: нет оснований сомневаться в том, что Осташвили по собственной воле и без чужой помощи покинул этот мир, о «доведении» до самоубийства говорить тоже не приходится. Но нашим национал-социалистам эти объяснение ни к чему: Осташвили прикончили евреи, добрались до него и в колонии.

Друзья бросают в беде

Не знаю, найдется ли у какого-нибудь психоаналитика желание понять, почему совершил самоубийство «герой» одного из громких судебных процессов последнего времени, коротавший колонийские дни в компании одного убийцы и одного взяточника. Было ли это результатом жестокого оскорбления, нанесенного товарищем по заключению: введенный заблуждением неарийским обликом, один из зеков назвал Осташвили, борца за русскую идею, «жидом»? Или петля – логичное завершение жизни хронического алкоголика…

О смерти Осташвили написали все московские газеты. Не много ли чести? Этот вопрос возникал и год назад. Несколько недель московский городской суд разбирался в событиях одного январского дня, когда полсотни хулиганов пришли «бить евреев» в Центральный Дом литератора.

Несмотря на возражения общественных обвинителей, которые требовали выявить силы, поддерживающие и организующие национал-социалистическое движение, на скамье подсудимых оказался только один Осташвили. Псевдопатриотическая пресса утверждала, что над ним устроена политическая расправа и что судят его не за уголовное преступление, а за взгляды.

Но Осташвили судили не потому, что он был патологическим антисемитом, а потому, что он попытался реализовать свои взгляды на практике и сразу превратился в уголовника.

Конечно же, Осташивли был уверен в своей неуязвимости. И не только в силу собственного нахальства он закричал милиционеру: «Я депутат, я неприкосновенен!» – и милиционер, проявив редкую для этой профессии покорность, отпустил его, хотя депутатом Осташвили никогда не был. Осташвили верил в силу и надежность своих единомышленников, но они его бросили и предали.

Еженедельник «Ветеран» отказал ему в праве именоваться патриотом, поскольку выяснилось, что фамилия его бабушки Штольтенберг. Осташвили пытался утверждать, что бабушка всего-навсего немка, но уж ему-то следовало помнить, что «патриотов» такие оправдания только смешат… Товарищ по совместной борьбе с сионизмом и демократией Дмитрий Васильев, глава другого крыла «Памяти», напрочь от него отрекся: «Абсолютно невменяемый Осташвили-Смирнов собрал вокруг себя кучку юнцов, не понимающих, что они являются игрушкой в руках ловкача… Парадокс, что честь России взялся „защищать“ даже не грузин, а, как мне сообщили, простите, чуть ли не еврей. Он настоящий провокатор».

Смерть пробуждает и сплачивает

Теперь, когда Осташвили мертв, его еще раз пробуют на роль героя. Потому что отечественным национал-социалистам нужен свой Хорст Вессель…

До той минуты, когда командир отряда штурмовиков берлинского района Фридрихсхайн недоучившийся студент Хорст Вессель получил пулю от Альбрехта (Али) Хелера, имевшего шестнадцать судимостей, никому бы и в голову не пришло делать из него героя. Но только что назначенный руководителем столичной партийной организации и ответственным за пропаганду Иозеф Геббельс первым понял, как нужно действовать.

Это до смерти Вессель был пьянчужкой, драчуном и сутенером. После смерти он стал пламенным национал-социалистом, загубленным евреями и коммунистами.

«Хорст Вессель мысленно марширует вместе с нами, – говорил Геббельс на похоронах. – Когда в будущем будут маршировать вместе рабочие и студенты, они запоют его песню „Выше знамя!“, сочиненную им в порыве вдохновения за год до смерти».

Это было в начале 1930 года. Еще никто не верил, что национал-социалисты способны взять власть.

Хорст Вессель был превращен в борца за просыпающуюся Германию, в героя, которому должна поклоняться вся немецкая молодежь. «Вессель – тот избранник, которому следовало умереть в страшных мучениях, чтобы его смерть пробудила и твердо сплотила всех, кто думает по-немецки», – писал один из нацистских бардов.

За пятнадцать лет – с момента гибели Весселя до крушения национал-социализма в Германии – было написано две с половиной сотни биографий Весселя романов и пьес о нем. Городские магистраты переименовывали в его честь площади и улицы германских городов.

Сутенер сменяет сутенера

Юный Хорст был охвачен национальной идеей. Понимал он ее примерно так же, как Константин Осташвили: «Шлепнуть, размазать, загнать в подполье». Кого? Евреев, демократов и коммунистов. Осташвили, правда, находил внутри компартии здоровые силы, Вессель был пессимистичнее и всех красных хотел уничтожить.

Осташвили учил своих боевиков в подвалах, нашел им тренера по каратэ. Штурмовики Весселя тренировались в гимнастических залах, каратэ тогда еще не знали. Осташвили, по его собственным словам, приходил на собрания демократов с молодыми ребятами, которые «хорошо умеют работать кулаками», и для Весселя любимым развлечением была драка. Разумеется, и Осташвили, и Вессель проявляли себя только при наличии численного превосходства над противником.

Вот воспоминания одного из бойцов Весселя: «Перед сценой выстроились двадцать пять лучших боевиков штурмового отряда. Другие слева, у стойки бара. Справа, у входа, остальные. Коммунистов берут в клещи с помощью кулаков, пивных кружек и отломанных от стульев ножек…»

После одного такого вечера Хорст Вессель подобрал на Александер-плац Эрну Еникке, восемнадцатилетнюю проститутку, повздорившую со своим сутенером. Вессель, как изображает дело восторженный биограф, расправился с парнем по-свойски: «Два-три удара наотмашь, потом в печень. Подонок согнулся от боли».

Эрна, которая работала на Али Хелера, перешла к Хорсту Весселю, который во всем заменил ей прежнего сутенера.

Эрна даже переехала к нему на квартиру, что совершенно не понравилось хозяйке, вдове Зальм, покойный муж которой был коммунистом. Однако столкновения между вдовой Зальм и проституткой Эрной Еникке, утверждавшей позднее, что она делила с Весселем не только постель, но и приверженность национал-социализму, носили не идеологический, а чисто бытовой характер. Они ссорились из-за нерегулярно уплачиваемой квартирной платы и совместного пользования кухней. Скандал следовал за скандалом, пока наконец вечером 14 января 1930 года взбешенная вдова Зальм не бросилась по старой памяти за помощью в пивнушку «Бэр», где собирались коммунисты.

«Пролетарская трепка»

Они охотно пообещали задать штурмфюреру Весселю «пролетарскую трепку» и выставить из порядочного дома проститутку. Возможно, дело и ограничилось бы очередной дракой между коммунистами и национал-социалистами, но среди мстителей оказался «Али» Хелер, прежний хозяин Эрны Еникке, лишившийся верного заработка.

«Вессель открыл дверь и сразу все понял, – рассказывал потом на суде Али Хелер. – Я увидел, как его рука потянулась к заднему карману брюк. Я мгновенно сообразил: „Этот парень укокошит меня!“

Хелер выстрелил первым и сказал упавшему на пол Весселю: «Ты знаешь, за что получил».

Брехт написал потом: «Хорст Вессель умер профессиональной смертью. Один сутенер был застрелен другим сутенером».

Геббельса это не интересовало. Ему нужен был мученик, чья смерть оправдала бы террор национал-социалистов.

Обзавестись собственным Хорстом Весселем для наших национал-социалистов оказалось трудным делом. Скажем, посадили одного из идеологов «борьбы с сионизмом» за решетку. Чем не герой? Но посадили, оказывается, потому, что жену зарезал.

Некоторое время назад попал под машину при странных обстоятельствах еще один профессиональный разоблачитель сионизма. Сначала заговорили о нем как о «жертве международного еврейского заговора», но быстро замолкли. Выяснилось, что некоторые лидеры отечественного национал-социализма его самого считали замаскированным евреем.

Годится ли им на эту роль Осташвили? Тоже незавидная фигура, хотя выбор в принципе небогатый: если не убийца, то алкоголик. Геббельс, однако, не побрезговал и сутенером. Где национал-социалистам взять других?

Это не делает национал-социалистов менее опасными. Но чего нет, того нет. Порядочных людей среди немецких национал-социалистов не было. Нет и среди наших.

(Л. Млечик. //Новое время. – 1991. – №19)