Заклятые подруги

Глава 6

— У меня была тяжкая, несладкая жизнь. Да, жизнь непроста. Мне пришлось хлебнуть дерьма вдосталь. Я многое повидал. У меня не осталось иллюзий. Но есть люди, составляющие мой золотой фонд. Я их собираю, коллекционирую. Они всегда в моей памяти, в моем сердце. — Андрей Сафьянов приложил к груди свою широкую ладонь. — Среди них — Алевтина. Она была яркой женщиной. Необыкновенной. Нет, я не верю в самоубийство. Но враги… Мне всегда казалось, что у женщины не может быть смертельных врагов. Женщины — существа легкомысленные, эфирные. Какие такие у них могут быть проблемы? Кому они могут мешать? Их так легко обмануть, отвлечь, соблазнить. Зачем их убивать? Зачем?

Вот уже полчаса Игорь Воротов позволял Сафьянову не отвечать на поставленные вопросы, а разглагольствовать. За это время Игорь понял следующее: а) глубина эгоизма Андрея Андреевича столь основательна, что добраться до дна души вышеозначенного субъекта не представляется возможным. «Я… мною… обо мне…» — даже в ситуации следствия по делу об убийстве в устах Сафьянова — это никакой не маневр, а исключительно естественное, единственно возможное для данного индивидуума состояние внимания только и непосредственно к себе, родному, любимому, замечательному; б) сидящий перед Воротовым человек не может обладать необходимой следствию информацией — по определению. Поскольку ничем, кроме опять же себя, родного, любимого, замечательного, не интересуется.

Воротов уже бросил было бесплодные попытки узнать что-либо полезное, погрузился в отвлеченно-скучающее состояние, как вдруг Сафьянов замолчал. Замолчал. И Игорь уловил некую эмоцию, направленную вовне, некое подобие вялой пытливости по поводу произведенного им, Сафьяновым, эффекта. Наконец-то Андрею Андреевичу захотелось посмотреть, с какой же миной его, собственно, так долго и молча слушают. Выяснилось: равнодушно. Что Андрея Андреевича не смутило вовсе. Однако он не вернулся в состояние тетерева на току. Андрей Андреевич теперь тщательнейшим образом отслеживал реакцию на свои слова.

— Алевтина всегда была окружена поклонниками, — говорил Сафьянов, но, заметив, что подоплека сказанной фразы может показаться слишком фривольной для прокурорского служаки, тут же скорректировался и пояснил, становясь великодушным: — Вокруг таланта всегда бушуют страсти… Я не верю в чудеса, — произнес Сафьянов, внимательно следя за отношением Воротова к сказанному, и поправил себя: — Но женский мир — особый мир. Возможно, в нем и случаются экстраординарные происшествия.

Воротов пытался закрыться, напялив маску непроницаемой тупости. Но Сафьянова невозможно было обмануть. Он словно читал мысли собеседника, словно смотрелся в зеркало, следя за Игорем, поправляя себя, устраняя несимпатичные детали. Воротову пришлось признать: Сафьянов лихо добивается расположения к себе. Легко. И совершенно безболезненно для своего самолюбия.

Игорь не удержался и сказал об этом Андрею. В форме комплимента.

Сафьянов благодарно улыбнулся:

— Я в самом деле не хочу оставлять о себе дурного впечатления. Зачем казаться хуже, чем ты есть? Самолюбие?.. Самолюбие — это гордость дураков.

Это был, пожалуй, самый точный ход. После такого стриптиза с человеком невозможно разговаривать с закрытым забралом.

— Вы, разумеется, знакомы с Юрием Агольцовым… — До сих пор это имя не произносилось ни Сафьяновым, ни Воротовым. А почему, собственно?

— Разумеется, — подтвердил Андрей.

Он ждал конкретного вопроса и вовсе не собирался пороть отсебятину на свою голову. Воротов согласно кивнул: осторожность в наше время не помешает. И спросил:

— Как вы думаете, у Агольцова и Алевтины Коляды были, помимо всего прочего, деловые отношения?

Сафьянов не стал делать удивленного лица.

— Не исключаю. Но, сами понимаете, ни Агольцов, ни Алевтина в эти дела меня не посвящали.

— И у вас нет никаких предположений?

— Предположений? — переспросил Андрей, желая проверить, не ослышался ли он. — Я не вникаю в чужие дела. Тем более, простите, в дела таких людей, как Юра Агольцов. Но могу сказать с абсолютной уверенностью: в смерти Алевтины Юра совершенно неповинен. Чем больше человек грешит, тем более он, видите ли, сентиментален по отношению к своим близким. Алевтина была для Агольцова очень близким человеком. Очень!

— Вы так хорошо его знаете?

— Я хорошо знаю эту породу людей. В них в принципе сложного-то ничего нет.

— Вам много приходилось общаться с уголовниками?

— Если вы намекаете на мою самоуверенность, то напрасно. Уж вам ли не знать, что я прав. Прав?

— Тогда что их связывало, — уклонился от ответа Воротов, — Агольцова и Коляду?

— Все и ничего. Леня Долгов вам бы это с научной точки зрения осветил. А я скажу только: чтобы связаться с человеком, достаточно пяти минут. Чтобы развязаться — иногда и жизни не хватит. Засасывает, знаете ли. Рутина. Кажется, что так и должно быть. То есть можно, конечно, причин-то сколько угодно назвать. Но все это будет неправда или полуправда. А вот если вы будете считать все отношения между людьми чистой случайностью, тогда все встанет на свои места. Если конкретнее, Алевтина и Юра встретились. Зачем им искать что-то другое? Кого-то другого? Они вполне друг друга устраивали. Есть еще вопросы?

— Вы слышали когда-нибудь об архиве, который собирала Коляда?

— От Ларисы Верещагиной — наверняка. Но извините, — развел руками Сафьянов, — не запоминаю того, что меня напрямую не касается. Вы, должно быть, это поняли уже.

— Тогда поговорим о Верещагиной.

Андрей плотоядно заулыбался:

— О Ларисе готов говорить бесконечно. Но вот давать показания по ее поводу не готов. Бейте меня, режьте на куски, но этой женщине ничего плохого я никогда не смогу сделать.

— Отчего же сразу о плохом, Андрей Андреевич? Никто здесь Ларису Павловну обижать не собирается.

— Так ли? — посерьезнел Сафьянов. — Вы в курсе наверняка, что моя благоверная уж больно Ларису Павловну не любит. Впрочем, Оксана мало кого любит. К Алевтине она тоже так, неласково, относилась. А я, получается, как бы меж двух огней.

— Меж трех, — аккуратно поправил Воротов.

— Что вы имеете в виду? — вскинулся Сафьянов. — Ну да, был меж трех. Не мог отказать себе в удовольствии общаться с Алевтиной. Еще один повод для домашнего скандала. «Ты дружишь с моими врагами». О, эти сварливые жены! — Сафьянов с завистью посмотрел на Игоря. — Наверное, у следователей прокуратуры не бывает вздорных жен. Жены следователей прокуратуры — верные боевые подруги?

— У меня хорошая жена, — без тени юмора согласился Воротов, — но ей наверняка не понравилось бы, если бы я дружил с ее врагами.

Сафьянов достал из пачки сигарету. Какое-то время понадобилось, чтобы ее зажечь и раскурить.

— Это вы меня так ставите на место? — осведомился он. — Или и в самом деле считаете, что я могу общаться с врагами своей жены? Неужели вам нужно объяснять, что такое женские капризы? Алевтина никогда ничего плохого Оксане не делала. Просто Оксана вбила себе в голову, что все плохое в ее жизни имеет одну причину. Две, вернее. Верещагина и Коляда — от них все беды. И вы мне предлагаете идти на поводу у бредовых идей моей жены? Она очень славный человек. И многое в жизни выстрадала. И быть может, заслуживает лучшей участи. Но я делаю все, чтобы ей было хорошо. Все, что могу, я для нее делаю. А вообще, — Сафьянов вдруг изменил свой серьезный тон, — нам ли, благородным донам, вникать в кропотливые перипетии отношений женщин друг с другом?

«А может, так только кажется, — подумал Воротов, — что самолюбие этого человека вовсе не уязвлено? Может, сбивают с толку его глубокий бас, его расслабленная, вальяжная манера говорить, его импозантная внешность этакого большого, благостного бонвивана? Отчего-то грузные люди всегда кажутся нам добросердечными и душевными. Впрочем, в данном случае проницательность проявить не удастся. Этот человек всегда сможет произвести то впечатление, которое хочет произвести».

— У вас Луна в Козероге, очень слабая, неповоротливая Луна, мешающая вам правильно улавливать обстановку. Как правило, человек с такой Луной предпочитает не садиться спиной к двери и вообще не любит, когда за его спиной кто-то находится. И правильно делает, что не любит. Потому что у него отсутствует то, что называют шестым чувством, и ему приходится довольствоваться пятью и, конечно, своим разумом. И вы ни в коем случае не должны полагаться на свою интуицию. Она вас обманет обязательно.

Лариса говорила все это и чувствовала: ей не верят, не хотят верить. Все из-за этой же ущербной Луны, которая сбивала с толку. Клиентка Ларисы — Светлана, женщина сорока двух лет, отчаянно некрасивая (но не в некрасивости, как известно, несчастье) — постоянно попадалась в созданные ею же самой ловушки. То Светлана воображала, что в нее влюблен некий господин N, а когда он, ничего не подозревающий, не спешил улечься возле ее ног, развивала бурную деятельность, затаскивала господина N в постель, а потом долго удивлялась и сокрушалась, не понимая, что происходит: только что любил — и вдруг разлюбил. То Светлана пригревала подругу, явно настроенную к ней потребительски, а когда подруга уводила из-под носа мужика — Светлана впадала в долгую, развесистую депрессию, из которой выбиралась чуть живая. К тому же Света попивала, и чем дальше, тем больше, оправдывая свое пьянство неудавшейся личной жизнью. Хотя — Лариса отчетливо видела это в круге, высвеченном экраном компьютера, который они сейчас вместе со Светланой рассматривали, — постоянная потребность в затуманивании мозгов происходит все по той же причине: от страха смотреть правде в глаза. Светлана таким образом судорожно пыталась, безуспешно, впрочем, создать свою, комфортную реальность, в которой все относятся к девушке Свете хорошо и по-доброму, в которой ее, Светочку, любит каждый понравившийся ей самой мужчина, в которой все удается и все получается.

Диагноз был ясен. Сказать-то об этом Лариса могла. Но вот как сделать так, чтобы Светлана поняла, что пора протрезветь, в буквальном и переносном смысле, вот вопрос. Очень часто человек потому и несчастен, что на самом деле не желает расставаться со своими проблемами. Потому что за этим расставанием возникают новые проблемы, порой еще более болезненные, чем предыдущие.

Лариса знала: Леня Долгов в ситуациях, подобных Светланиной, считал, что пациентка должна «снизить уровень притязаний». Доктор Долгов мягко подводил женщин к мысли о том, что их требования к потенциальному избраннику явно завышены, что сук надобно рубить по себе, что лучше синица в руках, чем журавль в небе, принцев на белых конях нынче не водится, и надо брать то, что попадется. Но выйти замуж абы за кого, лишь бы выйти замуж — так вопрос редко ставился женщинами. Ну с какой стати, например, Светлана — известный, дорогой аудитор — свяжет свою судьбу с каким-нибудь пропащим мужичонкой? Ей нужен равный партнер. Другое дело — не любой равный. У людей с психологическими проблемами выбор и вправду существенно уже. Но не по вертикали, а по горизонтали. Женщина, обладающая тем, что в быту называют легким характером, уживется со всяким. Светлане же придется искать строго определенный типаж. Так что не «снизить», но «сузить» притязания придется, а это далеко не одно и то же, можно даже сказать, прямо противоположное «не то». Светлана обязательно найдет то, что ей нужно. Если только четко будет представлять себе, на каких именно мужчин следует обращать внимание, мимо каких проходить спокойно, от каких побыстрее бежать. А для того чтобы «снизить притязания», ни к психологу, ни тем более к астрологу, да хоть и к гадалке, ходить не надо. Зачем? Чтобы остаться такой же несчастной бабой, только с матримониальным штампом в паспорте? В чем тогда смысл перемен?

Лариса часто спорила с Леней Долговым по поводу его теории «снижения». «Сам-то небось не хочешь снижать свои притязания, — говорила, — а другим советуешь. Чем они хуже тебя?» На что Леня неизменно отвечал, что он вполне доволен своим положением, не испытывает никакого дискомфорта и за помощью ни к кому не обращается. А вот пациентки обращаются за помощью. И им надо помочь. В этом, конечно, был резон. Но все же из каждой ситуации всегда есть несколько выходов. И Лариса предпочитала более сложную, но и более филигранную работу. Можно ведь и не внушать человеку, что он недостоин того, чего желает, а подробнее разобраться, чего он, собственно, на самом-то деле хочет, что ему на самом-то деле нужно для того, чтобы быть счастливым и довольным жизнью. Как ни странно, люди редко дают себе труд это понять.

В случае со Светланой Лариса билась о стенку уже месяц, проклиная тот день и час, когда, посмотрев на карту рождения клиентки, увидела эту самую Луну в Козероге, Луну, которая к тому же находилась в квадратном, напряженном аспекте с соединением Нептуна и Сатурна в Весах. Если учесть, что Нептун — планета романтиков, поэтов, музыкантов, наркоманов и пьяниц, а Сатурн — планета государственных деятелей, причем тоталитарного стиля, планета жесткой, консервативной регламентации и расчетливой нормативности, то можно себе представить, какую гремучую смесь составляют они вместе. Сочетание иллюзорности и последовательности, мечтательности и замкнутой недоверчивости, неконкретности и ответственной организованности — что может более раздирать человека, рвать его на части, заставлять совершать противоречивейшие поступки, после которых всегда остается чувство неудовлетворенности собой? В Светином случае, помимо всего прочего, Нептун и Сатурн составляли кошмарный винегрет из непреодолимого желания напиться, отключиться от реальности и постоянных тяжелейших угрызений совести по этому поводу.

Короче, звезды при появлении на свет Светланы встали не очень-то удачно. Лариса всегда с огромным трудом общалась с людьми, у которых Луна присутствовала в Козероге, поскольку редко находила у них понимание: она казалась им слишком легковесной, поверхностной, а они были неинтересны Ларисе своей некоторой эмоциональной тупостью, сильнейшими стереотипами реагирования на все и вся и сухим аскетизмом. Но астролог Верещагина отдавала себе отчет в том, что необходимо преодолеть эту взаимную антипатию, иначе какой же тогда Верещагина астролог? Лариса смотрела на людей с козерожьей Луной свысока: они никогда не смогут так тонко чувствовать мир, как сама Лариса. Астролог Верещагина была вынуждена становиться на место этой поганой, холодной, приземленной Луны и именно с такой точки зрения объяснять клиенту его проблемы. По-хорошему, надо было отказаться от работы сразу. Лариса могла себе это позволить. Астролог-профессионал Верещагина не могла.

— Хорошо, — гася экран дисплея, сказала Лариса. — Хорошо. Если вы действительно хотите, чтобы я вам помогла, вы будете делать так, как я вам скажу. Вы сможете на какое-то время довериться мне полностью?

— Разумеется, — радостно кивнула Светлана.

«Еще бы, — с тоской подумала Лариса. — Ты только и ждешь, чтобы кто-нибудь взял на себя ответственность за твою судьбу».

Вообще-то среди астрологов считалось неправильным поступать таким образом. Пугали всевозможными недугами и напастями — брать на себя решение чужих проблем означало, теряя собственные силы, поддерживать энергетически чужое существо. Другое дело — подвести клиента к самостоятельному решению проблемы, а дальше чуть поддерживать его советами на пути к успеху. Такой вариант был предпочтительнее еще и потому, что делал благотворные перемены необратимыми. Ведь когда человек прилагает усилия — иногда немалые — для исправления своей жизни, чем-то рискует, от чего-то отказывается, он больше дорожит пришедшей удачей и уже не станет совершать глубокомысленных глупостей, памятуя о пережитых трудностях. Когда же клиенту все преподносится на блюдечке с голубой каемочкой, когда все достается даром — деньги, заплаченные астрологу за совет, какие бы они ни были большие, не способны взять на себя функцию платы за судьбоносные шаги, — он, клиент, может в самый решающий момент соскользнуть на более легкую, но и более опасную для своего будущего тропу. И тогда все усилия астролога пойдут прахом. В общем, то, что делала сейчас Лариса, было чистейшей воды перекачкой ее собственной энергии в виде собственного знания жизни и собственного опыта в сложную жизненную ситуацию Светланы, что никак не приветствовалось профессиональной астрологической этикой. Но проблему несчастной Светы следовало устранить как можно быстрее, поскольку для женщины сорок с лишком лет — не хухры-мухры, и ждать, пока Света сама дозреет до пересмотра своей жизненной позиции, времени не оставалось.

— Итак, — продолжала Лариса, — тогда я опишу то, что вам нужно делать. И вы будете делать так, как я скажу, даже если вам это покажется невозможным и неприемлемым. Договорились? Отлично. У вас есть сейчас на горизонте мужчина, который вами интересуется, но вам не нравится?

— Есть, — подумав, согласилась Светлана.

— Что вас в нем не устраивает?

— Ну-у, — протянула Светлана, — он не в моем вкусе. Я не люблю мужчин, которых не надо завоевывать. Мне с ними скучно.

— Это человек не вашего круга?

— Да нет, коллега по работе. Но он смотрит мне в рот, ловит каждое слово. И вообще…

— Что — вообще?

— Ну, не знаю… Не нравится он мне — и все.

— Попробуем сделать так: вы его не отталкивайте. Ничего не обещайте, но и не отталкивайте. Попросите у него разрешения — вы поняли? — разрешения составить ему гороскоп. Я думаю, он не откажет вам, если действительно заинтересован в дальнейшем развитии отношений. Возьмите у него, но еще раз повторяю — только с его согласия, данные о времени и месте рождения. А там посмотрим.

— А почему он мне должен обязательно не нравиться?

— Потому что, Светлана, — Лариса встала, давая понять, что аудиенция закончена, — я думаю, что проблемы с мужчинами у вас возникают, помимо всего прочего, оттого, что вы постоянно выбираете себе не тот объект, который вам нужен на самом деле, с которым вам будет действительно хорошо. Это бывает очень часто, вы здесь не одиноки, к сожалению.

Проводив озадаченную Светлану, Лариса долго стояла у окна, глядя ей вслед. Лариса уже знала, что будет дальше. Она увидит космограмму Светиного воздыхателя — скорее всего это будет человек, который вполне Светлане подходит. Потом Лариса велит Светлане, сжавши зубы, пообщаться месяц-другой с «мужчиной не того типа». Тут, правда, понадобится держать руку на пульсе ситуации, постоянно вправлять Свете мозги. Но это не так сложно. Потом Светлане, вероятно, понравится роль женщины, которая любима. Света успокоится, выкинет из головы эту дурь по поводу «завоевания мужчин» — не для ее Луны это занятие. А если нет, тогда они, Светлана и Лариса, начнут все сначала. Правда, Ларисе будет уже труднее: после неудачи ей понадобится куда больше сил для того, чтобы навязывать свою волю клиентке. Может, Леня Долгов и прав, действуя примитивненько, но зато наверняка?

«Вы магически пытаетесь внушить любовь, — вспомнила Лариса оккультную казуистику. — Но вихрь отразился, и вы сами влюбились. Вы наводите порчу: не удалось — и вы сами захворали. Вот поэтому, во избежание дурных последствий, нужно всегда страховать себя от возвратных ударов выбором второго, подставного объекта, направляя вихрь на двоих, чтобы в случае неудачи перенести вихрь на какого-нибудь очень пассивного человека, от которого нельзя ожидать отражения удара».

Лариса вздохнула: о, если бы это было так просто! Выпила кофе, чтобы взбодриться, и спустилась вниз за почтой. Уже поднимаясь в лифте, Лариса развернула газету, пробежала глазами первую полосу и — не удержалась — вскрикнула в ужасе.

На первой полосе красовалась фотография искореженной машины и короткая заметка:

«Печальный список жертв заказных убийств снова пополнился. Вчера утром у подъезда своего дома был убит известный предприниматель В. Ткаченко и двое сопровождавших его лиц. В 9.05 г-н Ткаченко в сопровождении охранника вышел из своего подъезда, намереваясь отправиться на работу. Бизнесмен и охранник сели в «Мерседес», где их поджидал личный шофер г-на Ткаченко. Машина не успела отъехать и пяти метров, как раздался взрыв. По всей видимости, убийство связано с коммерческой деятельностью покойного бизнесмена, а шофер и охранник пострадали случайно. Владимир Ткаченко три месяца назад занял пост заместителя председателя правления Транскомбанка. Ведется расследование».

Лариса пулей влетела в квартиру, кинулась к телефону. Она яростно нажимала на кнопки, вызывая самые разные номера, и наконец дозвонилась.

— Ты с ума сошел? — заорала она в трубку. — Ты спятил? Зачем ты это сделал?

— Померанцеву успокой, — ответил спокойный стальной голос, — я достану ей деньги, ее планов это не коснется.

— Ты такой довольный, Юра, — упавшим голосом проговорила Лариса. — Ты все обдумал хорошенько?

— По-моему, Лариса Павловна, это вы плохо понимаете, что происходит.

— Я хотела бы с тобой встретиться.

— Есть необходимость?

— Хочу в глаза, не по телефону, сказать, что я о тебе думаю.

— И это все?

— Все, — призналась Лариса.

Она положила трубку и долго сидела не шелохнувшись. Потом медленно встала, подошла к компьютеру, вызвала по очереди несколько астрологических карт.

«В конце концов, — подумала Лариса, — каждый человек когда-нибудь умирает».

Года два назад Алевтина Коляда попала в аварию. На проспекте Вернадского Алевтинину «Волгу» слегка подрезал «шестисотый» «Мерседес». Алевтина чертыхнулась, но ни в коей мере не насторожилась. В Москве вообще стало трудно ездить: правила дорожного движения нынче редко кто соблюдает, а уж неписаные правила джентльменского поведения на дорогах — тем более. «Шестисотый» не давал себя обогнать, маячил впереди; сзади Алевтинину машину подпирал какой-то задрипанный «Запорожец». Алевтина на какое-то мгновение потеряла бдительность и, когда «мерс» вдруг резко сбросил скорость, затормозить не успела, стукнула его, причем прилично. Ну а известно: кто сзади бьет — тот и виноват.

Из «шестисотого» степенно выволокли свои накачанные тела трое мужиков, вид которых не оставлял ни малейшего сомнения в их социальном статусе.

— Ну что, дамочка, в три тыщи «зеленых» вам это обойдется, — осмотрев вмятину на своем «мерсе», заявили.

Это было как раз то самое предложение, отказываться от которого, как говорится, не принято. Когда речь идет о реальных деньгах, рассказывать кредиторам о тонком мире и потусторонних встречах — себе дороже. Алевтина это поняла сразу, заняла-перезаняла, но заплатила на следующий же день. Однако, будучи женщиной контактной и умеющей произвести неизгладимое впечатление, Алевтина не преминула завязать ни к чему не обязывающее, но могущее быть небесполезным знакомство. После передачи «зеленых» она и главный бандит расстались лучшими друзьями. Тот ей визитку свою сунул и чуть ли не со слезами умолял звонить, если помощь его вдруг понадобится.

Как в воду глядел. Не прошло и недели, как к Алевтине наведались двое с лицами, не испорченными интеллектом. «Деньги, значит, на нашей территории гребешь? Тебе кто-нибудь разрешал тут хоть копейку зарабатывать? Тогда Алевтина вытащила бандитскую визитку и ткнула пришельцам. «Хорошо, — сказали, — забивай «стрелку».

«Стрелка» выглядела впечатляюще. Рано утром во двор дома, где жила Алевтина, въехали три «Жигуля», из которых посыпались качки, видимо-невидимо. Тут же — минута в минуту — на уже выправленном «Мерседесе» подкатил знакомый любезный бандит — один-одинешенек. Он вышел из машины, перекинулся парой слов с вожаком качков. После чего качки быстро залезли обратно в свои машины и резво рванули с места.

Владелец «Мерседеса» не спеша пересек двор, поднялся к Алевтине.

— Мадам, я обо всем договорился. Отстегивай моим ребятам триста баксов в месяц, и никто больше не побеспокоит. Уверяю — это по-Божески.

Собственно, так они и познакомились — Алевтина Коляда и Юра Агольцов. И больше они к теме денег не возвращались, даже потом, когда Алевтина стала Юриной любовницей. Раз в месяц к ней приходил вежливый молодой человек, и она выдавала ему конверт с деньгами. Что ж, такова жизнь, Алевтина не чувствовала в себе сил поворачивать реки вспять. Агольцов тоже не собирался менять установившиеся законы. Мало ли что с ним может случиться? Алевтина не должна пострадать — ни при каком раскладе.

Роман Алевтины и Юры развивался бурно. В Юрином арсенале присутствовал широкий ассортимент комплиментов, море роскошных цветов и ценных подарков. Алевтина, несмотря на все свои колдовские чары, была всего лишь женщиной, падкой на мужское внимание и искреннее обожание.

Юре было чуть за тридцать, его темно-русые волосы уже начали красиво седеть, был Юра невысок, но, как говорится, хорошо сбит. Мужественное лицо, резкие черты, стального цвета глаза. Впрочем, ничего удивительного: после тридцати лет человек уже сам ответствен за свою физиономию — все пережитое на ней отражается, весь характер просматривается.

Сначала Алевтина решила просто попридержать возле себя этого стального, забавного воздыхателя. В конце концов, почему все ее подруги должны быть с мужиками, а она — одна? Нет, ну, конечно, имидж колдуньи требовал отсутствия земного притяжения. Но, с другой стороны, оно все равно наличествовало. Так зачем дурака валять?

Алевтина пару раз понаблюдала за тем, как Юра смотрится в ее компании. И пришла к однозначному выводу: бандит Юра был ничем не хуже окружающих ее мужиков, в том числе поклонников Ларисы, Померанцевой и иже с ними. Он вполне соответствовал образу преуспевающего человека. Ну а то, чем он занимается в этой жизни… В конце концов это никого не касалось, да и не интересовало, признаться, никого. Правда, Лариса, которая была в курсе «наезда» и не сомневалась в том, что все с самого начала разыграно по нотам самими Юриными мальчиками, сделала круглые глаза и сморщила носик, когда увидела Юру среди гостей Алевтины. Но и она не могла не отдать должное новому знакомцу Коляды.

Юра был неплохо воспитан, прилично говорил по-английски и, главное, не изображал хозяина жизни, что было особенно приятно в контексте современных нравов. Юра с естественным любопытством пялился на живую Померанцеву, с неподдельным интересом расспрашивал Ларису о звездах и их влиянии на человеческие судьбы, он легко сошелся накоротке со всеми мужчинами, потому что был, в сущности, хорошим парнем, это чувствовалось.

Словом, его приняли в компанию без лишних вопросов. Более того, Алевтина, как выяснилось, в глазах общественности только выиграла от такого альянса. Юра в самом деле питал к ней трепетные чувства. Не навязывался, не напрашивался, но был нежно-настойчив. Такое отношение всегда украшает женщину. У Алевтины хватало ума это ценить.

— Как тут наша подопечная?

— А что ей сделается? Эйфория полнейшая. Да вы присаживайтесь, Игорь Владимирович. Рада вас видеть. Чай? Кофе?

Старший научный сотрудник Института судебной и социальной психиатрии имени В.П. Сербского, кандидат медицинских наук Елена Николаевна Качалова явно симпатизировала Воротову. Они несколько раз пересекались по служебным делам, и всегда Игорь чувствовал искреннюю доброжелательность, умело выраженную с помощью профессиональных изобразительно-выразительных средств опытного психиатра, поднаторевшего в налаживании хороших отношений с пациентами. Элементарные эти приемы били в цель без промаха. Обмолвиться несколькими словами о своих собственных слабостях, неудачах — это обезоруживает собеседника: когда к тебе выходят с открытым забралом, не станешь напряженно ждать подвоха. Восхититься визави: его костюмом, героикой его буден, метким словом… Если ничего такого не наблюдается, сказать задумчиво: «Мне кажется, вы очень проницательный (образованный, остроумный, сильный и т. д. — выбор широкий) человек». Этого комплекта, пожалуй, достаточно для того, чтобы на первых порах расположить к себе собеседника. Ну и, конечно, в дальнейшем не забывать периодически подбрасывать в топку поленца восхищения и доверительности.

Воротов прекрасно понимал методику Елены Николаевна, но у него не было никаких оснований считать, что Качалова при этом лукавит. Люди-то разные, у одних процесс выражения чувств образуется легко и естественно, другим это дается с трудом. Оттого и непонимание возникает: ты думаешь, что человек равнодушен к тебе, а он, можно сказать, с дорогой душой, просто вид у него надменный.

— Кофе, если вы будете так любезны. — И Воротов достал из кейса коробку конфет.

— Вы всегда такой галантный, — улыбнулась Елена Николаевна.

Чувствовала себя Елена явно лет на тридцать — никак не старше. Мягкие каштановые волосы едва достигали плеч, закалывала Елена прядки какими-то подростковыми заколочками, что молодило ее еще больше, равно как и ее легкая фигура. Но мышцы лица уже давно поползли вниз, умные глаза не давали обмануться в ее реальном возрасте: сорок пять плюс-минус два года. Возраст, когда умная женщина уже боится быть смешной, кокетничая с мужчинами, а глупая делает это с напряженным усердием человека, догоняющего последний автобус. Елена Николаевна была женщиной умной. А посему с ней было приятно и легко общаться.

В настоящее время институт Сербского проводил судебно-психиатрическую экспертизу некой гражданки Васильцовой, дело которой вел Воротов. Гражданка Васильцова З.П. утопила своего четырехлетнего сына в Измайловском пруду, пытаясь при этом инсценировать покушение на мальчика неизвестными бандитами. И теперь судебным психиатрам предстояло установить, вменяема ли подследственная. Елена Качалова наблюдала Васильцову уже три недели. Конца-краю наблюдениям не виделось, а в интересах следствия не худо было бы прикинуть, как все же обстоит дело с психикой гр. Васильцовой, поскольку ее подруга, подтвердившая вначале нападение бандитов, а стало быть, соучаствовавшая в убийстве, теперь пошла «в отказ» и никак не хотела давать правдивые показания.

Игорь отхлебнул кофе, перекинулся еще несколькими светскими любезностями с Еленой Николаевной и, используя приватные отношения с психиатром, плавно перевел разговор на свою фигурантку.

— Мне кажется, все-таки шизофрения, — ответила Елена. — Но боюсь что-то пока прогнозировать точно. Вы же знаете, женщин очень трудно диагностировать, особенно в стрессовых ситуациях.

— Еленочка Николаевна…

Елена Николаевна улыбчиво зарделась.

— Можете ориентироваться на невменяемость.

— Понял. Спасибо. Могу ли я еще немножко поэксплуатировать ваше расположение? Нет ли, случайно, сейчас у вас подопечных, дела которых связаны с экстрасенсорикой и прочим?

Елена вздохнула.

— Полно. Социальная неустроенность, знаете ли, общественная депрессия, абсолютное отсутствие критики в отношении мистических идей… Люди сегодня легче поддаются гипнозу, легче индуцируются, это естественно. «Аум Синрикё» и «Белое братство» — это только вершина айсберга. Гораздо страшнее бытовые индуцированные психозы. Внезапная смена вульгарного материализма на такой же вульгарный, но мистицизм ничего доброго и не могла принести. Попробуйте сказать, что вы не верите в сглаз, в порчу, в ведьм — да вам любой дворник тут же прочтет убедительнейшую лекцию о биополях. Мы в нашем институте видим в основном яркий криминал, вызванный сегодняшней демонологией. А кто сосчитает некриминальные деяния, испорченные жизни и здоровье?

— А вы не верите в ведьм? — улыбнулся Воротов.

— Знаете, не дело психиатров рассуждать о том, существуют ли НЛО и экстрасенсорика, — ласково уклонилась от ответа психиатриня.

— И все-таки? — настаивал следователь.

— Не знаю, Игорь Владимирович, если говорить на эту тему, то подробно. Верю — не верю, сложный вопрос. Но то, что я вижу по роду моей работы, приводит меня в ужас.

— Можно, я взгляну на дела, которые вас так пугают?

Елена Николаевна вздохнула, подошла к шкафу, достала оттуда три увесистых тома и положила их перед Воротовым:

— Вот, пожалуйста. Семья Комовых. Многодетная дружная семья. Правда, когда дети выросли, у них непросто складывалась личная жизнь. Но у кого она нынче легко-то складывается? Дети! Это я так говорю: дети. На момент совершения преступления им было по тридцать-сорок лет. Прямо скажем: взрослые детишки-то. Но вы сами все поймете. Читайте. Я, с вашего разрешения, займусь пока историями болезней, вот за этот стол присяду. Будут возникать вопросы — спрашивайте.

«Труп потерпевшей обнаружен 25 февраля. При осмотре места происшествия отмечено, что забор вокруг дома частично обгорел, местами разобран, во дворе лежали груды обгоревших вещей. Дом, в котором находился труп, был закрыт на замок. Участки пола в доме обгорели, на полу в беспорядке разбросаны груды разбитой посуды, осколки электроламп, остатки одежды, пучков волос, подушек, книг, тетрадей, мыла и других вещей, которые сжигались на полу, в ведре, над газовой плитой.

Труп без одежды находился на кровати, был укрыт шерстяным одеялом, голова и стопы оставались открытыми. Волосы на голове, бровях, лобке были сбриты. Под матрацем обнаружены частицы обгоревшей кожи и ногтей.

По заключению судебно-медицинской экспертизы, смерть наступила от болевого шока, развившегося вследствие травм груди, живота, нижних конечностей. Констатированы множественные переломы ребер, грудины, обширная набрюшная гематома, травматическая ампутация пальцев стоп, ожоги кожи ног, сквозная рана передней поверхности кожи шеи, рана угла рта, верхней и нижней губы, ссадины лица, локтевых суставов, кровоподтеки.

Травматическая ампутация пальцев ног могла быть произведена бытовыми кусачками, ожоговые поверхности — воздействием открытого пламени. Указанные телесные повреждения обусловлены многократными воздействиями, вызвавшими у потерпевшей длительное болевое состояние».

Из показаний Раисы Комовой:

«Роза говорила, что боится ходить к матери, что там происходят какие-то странности. Что мать однажды, когда Роза к ней зашла, вдруг стала белая, помолодела, было такое ощущение, что в комнате кто-то ходит. Роза боится ночевать у матери, там ее кто-то душит, раздаются какие-то голоса. Роман тоже стал бояться там жить. Роза рассказывала, что он прибежал к ней на Рождество, весь трясся и сказал, что в доме матери из всех углов и со всех стен лезут какие-то ужасы.

Надежда с матерью не ладили с детства, у них постоянно были конфликты, они годами не виделись. Мы с Розой говорили Надежде, чтобы она простила мать. Надежда сказала, что мать занимается черной магией, что если мать не перестанет шаманить, то через три дня сроку она будет ходить по поселку и собакой лаять. Разговор этот я восприняла с болью в душе, я верила, что мать колдует. Я видела, каких больных людей приводили к Надежде, как она их лечила. Я просила Бога, чтобы он наделил меня даром лечить людей. При разговоре нашем с Надеждой и Розой я решила, что сожгу себя заживо, лишь бы возродилась наша хорошая, добрая мать.

Я пришла к матери и стала лечить ее биополями и спрашивала, какие у нее ощущения. Стала лечить, потому что Роза тоже стала к ней плохо относиться. Роза сказала, что из матери человека не получится. Вечером говорили с братом о матери. Роман сказал, что он чувствует, что один глаз матери отдает импульс. В эту ночь мы не спали. Утром мать пришла с работы. Мы стали воспитывать мать, чтобы она перестала быть колдуньей. Роман побрил ее, Роза сказала, что сегодняшняя ночь — решающая.

Я стала мысленно выгонять из матери всех духов, собак, кошек, свиней, обезьян. Роза заставляла мать лаять, мяукать, кукарекать. Я спросила мать: она ли мне навесила пудовую грудь и сделала моего мужа не мужчиной, меня — не женщиной? Она ли оставила меня без детей, устроила так, что я вынуждена воспитывать чужих? Мать сползла с дивана. Я с Розой выгнала мать во двор. При этом я ее избивала, топтала ногами. Мать харкала кровью. Я ее исповедовала. Когда я ее исповедовала, она говорила, что побывала на голубой планете. Я выгоняла ее за калитку. Мать рвалась в дом, в сенях я ее свалила, душила, села на нее верхом, я хотела, чтобы мать замерзла.

В это время соседи напротив стали кричать на нас, что мы издеваемся над матерью. Роман и Роза жгли вещи. Роман сказал нам, чтобы опомнились, что она все-таки мать. Мы положили мать на кровать, начали согревать. Я стала целовать мать, плакать, говорить: «Мама, миленькая». Пока я ей вдыхала жизнь, Роза и Роман вырезали все страшные места на теле матери, вырезали ей копыта, из матери вышел какой-то сгусток, мы считали, что очистили ее, и пошли на кухню. Там Роман прислонился к батарее и сразу же уснул.

Через некоторое время мы пошли к матери, откинули одеяло, мать лежала в том же положении. В нас закипела злость. Я схватила кусачки, вывернула на ногах матери пальцы, разорвала ей рот, вырвала зубы.

Роман увел меня на кухню. Со мной началась истерика, что я, такая добрая женщина, смогла зверски убить человека. Но я убила не человека, а убила зло.

Я, Роман и Роза стали жечь друг друга. Сгорели мои волосы, я принимала на себя боль, чтобы к нам вернулась мать. Тут мне показалось, что к нам снова заходит злой дух, я стала кричать. На Розе загорелось платье, она сняла его и сожгла на плите. Тут мы все трое, задыхаясь от дыма, пошли к матери, стали вызывать всех богов, чтобы они помогли нам выжить.

Утром мы переоделись во что смогли. Роман и Роза очистили от пепла и посыпали снегом двор. Закрыли дом на замок и ушли к Розе. Больше в дом не возвращались».

Из показаний Розы Комовой:

«Когда Раиса стала вырывать клыки у матери, на ногах матери начали вырастать когти. Ноги стали похожи на копыта животного, пальцы рук — на лапу курицы. Это было страшно.

Раиса и Роман вывели мать на улицу. Появился НЛО, он стал облучать нас разноцветными лучами — желтыми, фиолетовыми, красными. Это Высший Разум послал нам помощь. Я обратилась к Высшему Разуму: «Наша мать — ведьма. Оставь нам нашу маму, но с доброй душой». НЛО стал посылать разные фигуры — квадраты, шары, прямоугольники.

В первый раз я видела НЛО в бане у Надежды. Это были круглые розовые шары, от них шли импульсы — я видела треугольник и в нем римские цифры — VII и IX. Что это означает, я не знаю. Второй раз я видела НЛО с лебедями.

Когда мы пришли от матери ко мне, я плакала. Тут я увидела шар, и везде появились лучи с квадратными сторонами. Передо мной промелькнула вся жизнь с начала и до конца, какой-то голос говорил: «Думай, думай…» Я спросила у Романа, кто меня вводит в контакт. Роман ответил, что мы с ним вместе были у Высшего Разума на другой планете, что я была с пепельными волосами, в серебристом костюме.

Мы просили прощения у Бога за мать. Чтобы искупить вину, жгли друг друга разогретыми докрасна железными прутьями, лили кипяток на раны. Воды было очень много, прибежали соседи снизу — мы затопили их. Потом нас остановил Роман».

Из показаний Романа Комова:

«Мы вывели мать во двор, Раиса стала гореть от собственной энергии, она должна была сгореть совсем, если не переубедит мать. Во дворе мать подошла к калитке, стала прыгать, лаять и беситься. Во дворе стояли двое людей, но когда мы вышли, в воздухе висел НЛО, люди исчезли.

В это время я сжигал волосы, которые мы нашли в шифоньере. Волос было много, мать сказала, что это волосы всех ее детей, когда они были маленькие, что она хранила их на память. Но на самом деле она через них посылала нам порчу. Во дворе на мать были направлены лучи с НЛО — красные вперемешку с фиолетовыми. Когда мать облучали этими лучами, ее рвало, изо рта вылетали черные куски.

Я на руках занес мать в дом, уложил на диван, она посмотрела на меня, глаза у нее были добрые-добрые. Раиса сказала, что у матери на ногах проходит кровотечение и, чтобы обеспечить отток крови, надо снять кожу с ног. Я стал руками снимать с ног матери кожу, кожа легко снималась, как кирзовый сапог. В это время ногти на пальцах приобрели вид копыта. Я их снял вместе с кожей. Вынес и сжег в тазике. Когда вынес, пошел на кухню и отключился. Затем наступило утро, я зашел к матери, она смотрела прямо, я накрыл ее, вышел во двор и стал жечь вещи».

— М-да, — только и сказал Воротов, перевернув последнюю страницу дела.

— Я могу, — с готовностью предложила Елена Николаевна, — еще вам материалов подкинуть. Вот, например, в Воронеже группа студентов театрального вуза расчленила свою двадцатилетнюю подружку. Им показалось, что она киборг. Причем во время пыток девушка сама в этом неоднократно признавалась. Индуктором в данном случае являлась довольно-таки истеричная особа, якобы обладающая экстрасенсорными способностями. Неудавшаяся певица, пела какое-то время в хоре местного оперного театра, устраивала у себя дома сексуальные оргии с мистической окантовкой. Убитая девушка имела неосторожность завести роман с любовником этой певички. Впрочем, обычно индуктор и сам верит в то, что внушает окружающим. Видимо, певица искренне верила, что девушка — киборг. Далее… — Елена Николаевна говорила все это ровным, бесцветным голосом, отчего у Воротова пробежали по телу нехорошие такие мурашки и он с опаской глянул на доктора. — Далее, в Екатеринбургской области дипломированная целительница, заметьте, у нее был подлинный диплом какой-то совместной русско-американской академии экстрасенсорики и парапсихологии, взялась лечить некую гражданку Никулину. Судя по всему, гражданка Никулина страдала обычным в наше время неврозом, но целительница решила изгонять из нее бесов. Вместе с братом Никулиной она замучила несчастную до смерти. Брат был настолько индуцирован, что сорок дней сидел у разлагающегося трупа сестры, ожидая ее воскрешения. Целительница на протяжении этого времени приезжала к трупу, отрываясь от лечения других страждущих, подбадривала Никулина, на его вопросы о нехорошем запахе отвечала, что, дескать, это выходят из тела дьявольские силы.

— Это что, мода? — хрипло осведомился Воротов.

— С таким удручающим размахом индуцированные психозы были распространены только в средневековой Европе в разгар борьбы инквизиции с ведьмами и колдунами. Но вообще-то явление психической заразительности многократно описано в классических психиатрических трудах. От пляски святого Витта до икоты, которой вдруг заражались целые деревни. Если где-то появлялась кликуша — будьте уверены, тут же многие женщины вокруг становились жертвами психической заразительности и, подражая, бились в истерике. В русских войсках во время Первой мировой войны было распространено такое явление, как мирячество: двигательное эхо, когда кто-то один делал некий жест и непроизвольно жест этот повторяли все находящиеся рядом. В специальной литературе существует подробный анализ случаев, когда вполне образованным женщинам внушали бредовые идеи их малограмотные сумасшедшие горничные. Хрестоматийный пример: влияние на нашу последнюю императрицу малограмотного Распутина. Словом, явление это описано, но механизм его остается загадкой, — подытожила Качалова. — А что касается современных индуцированных психозов, то тут имеются некоторые особенности. Всегда считалось, что индуцированным психозам поддаются в основном женщины и дети. Сегодня же мы все чаще сталкиваемся с индуцированными мужчинами. Причем довольно образованными, с достаточно критичным восприятием, психологические тесты показывают, что они и внушению-то плохо поддаются.

Елена Николаевна вздохнула.

— Чем-то похоже на гипноз? — предположил Воротов.

— Несколько другой психический механизм. В частности, до сих пор никому не удавалось путем даже мощнейшего гипноза внушить идею убийства, тем более — заставить убить. И в состоянии гипнотического сна у человека продолжают действовать традиционные табу. А психическая заразительность сметает все барьеры. Индуцированного человека можно запрограммировать на все, что угодно.

— Ну хоть какие-то особенности личности у людей, поддающихся психической индукции, выявлены? — сурово поинтересовался Игорь.

— Ни-ка-ких, — четко, по слогам произнесла Елена. — Практически индуцировать можно любого человека. А вот об определенных свойствах личности индуктора еще можно что-то сказать. Обычно это люди ниже среднего умственного развития, с серьезными психическими проблемами, если не сказать, отклонениями. Истеричные. Как все истерики, обладающие богатым воображением. Авторитарные в своем окружении.

Воротов ждал продолжения, но доктор молчала.

— Какой ужас, — пробормотал Игорь, поняв, что продолжения не будет.

— Да. У нас еще была на экспертизе любящая бабушка. Так вот она, начитавшись всякой литературы про дьявола, удавила своего внучка, поскольку в какой-то момент ей показалось, что он и есть Антихрист. Бабушка очень любила внука. Все шесть лет, пока мальчик жил, она только им и занималась, можно сказать, посвятила ему всю свою жизнь.

— Бабушка — сумасшедшая? — на всякий случай спросил Воротов.

— На момент совершения правонарушения признана невменяемой, поскольку индуцировалась слишком сильно. Но вообще-то совершенно нормальная милая старушка. Еще кофе?

— Благодарю. Вы мне очень помогли, Елена Николаевна, — сказал Воротов и поднялся.

— Не думаю, — грустно заметила Качалова, — но вы заходите. Всегда рада вам.

Даже видавший виды Кудряшов был поражен до глубины души. В квартире было перевернуто абсолютно все. Похоже, тщательно перетряхивали каждую тряпку, каждую книжку. Цветастыми кучами валялись на полу пыльные вещи, вечный покой которых на антресолях был потревожен. На кухне из всех баночек-скляночек было высыпано содержимое, ровным хрустящим слоем покрывавшее теперь пол. Из-под ванны чьей-то неведомой рукой были извлечены давно не видавшие свет банки «Бустилата», пачки оконной замазки и малярные кисти.

Среди этого живописнейшего нагромождения пожитков и утвари растерянно бродила тихая Лариса с опасно сухими глазами. Час назад она позвонила Кудряшову и робко попросила его приехать.

— У меня в доме разгром, — скромно сказала она.

По словам Верещагиной, ее не было дома только три часа. Кудряшов, оценив масштабы проделанной работы, легко сообразил, что вкалывали здесь по крайней мере человека четыре. Входная сейфовая дверь, судя по всему, была отжата импортным домкратом, поступившим на вооружение домушников не так давно. Короче, все изобличало хорошую подготовку и пылкое желание непременно что-то отыскать в квартире Ларисы Павловны. Вот только что?

Этот вопрос Слава задал сразу же, едва переступил порог. Внятного ответа не последовало. Лариса Павловна уверяла, что понятия не имеет, за что на ее дом свалилось такое стихийное бедствие. Кудряшову, разумеется, в это слабо верилось. Вернее, не верилось вовсе. Но что поделаешь с женщиной, которая молчит?

Как ни странно, компьютер Верещагиной был целехонек и важно возвышался над столом. Дискетки чинно лежали в своих коробочках.

— Лариса Павловна, — наконец догадался Кудряшов, — не могли бы вы проверить, вся ли информация на месте?

Лариса с ужасом посмотрела на опера, присела к столу, потыкала в компьютерные кнопки. Компьютер не загружался. Лариса в отчаянии кинулась проверять дискетки. Все директории были девственно чисты.

«Пять, — подумал Кудряшов, — их было пять человек. Четверо шмонали квартиру, а пятый интеллигентно сидел в это время — методично стирал все из памяти компьютера и чистил дискетки. Вообще-то легче было компьютер, тем более дискетки, сломать физически. Но они, наверное, все просмотрели, а затем непонятное (а непонятно им было все) уничтожили».

— У вас защиты не было никакой? — спросил Слава.

Впрочем, это было проявлением праздного любопытства с его стороны. Кудряшов внутренне подобрался в ожидании стенаний и слез. Но Верещагина была на удивление спокойна. По крайней мере внешне. А посему Кудряшов решил, что самое время спросить у хозяйки: что стерли-то?

Верещагина пожала плечами.

— Мои записи, астрологические.

— Открылся, видимо, сезон охоты на различные оккультные архивы. Вы не находите?

Лариса промолчала.

— Большая потеря? — посочувствовал Слава.

— Мне неудобно вас просить, — замялась Верещагина, — но не могли бы вы… посидеть, — подобрала она наконец слово, — со мной до утра? Я вызвала на десять мастера, дверь обратно поставить. Без двери одна ночевать боюсь.

— Разумеется, конечно, — поспешно согласился Слава.

— Спасибо. А что касается стертой информации… Потеря большая. Но я ее переживу.

— Мне за вас становится страшно. — Слава придвинулся к Верещагиной ближе.

Лариса ответила ему печальным взглядом.

— А что они делают? — кивнула в сторону опербригады.

— Отпечатки пальцев ищут.

— Отпечатки пальцев? — недоуменно повторила Лариса.

— Так положено, — сказал Кудряшов.

— Раз положено — пусть ищут, — покорилась Лариса и пошла варить кофе. К счастью, зерна колониального товара высыпали не на пол, а на стол.

— Может, все-таки это устроили конкуренты? — пытливо интересовался некоторое время спустя Кудряшов, попивая бодрящий напиток.

— У меня нет конкурентов, — отвечала Лариса и в десятый раз спрашивала, кивая в сторону комнат, где все еще функционировали эксперты: — А им кофе?

— Им не до этого, — в который раз говорил Слава.

— Я так не могу. Я им хотя бы туда отнесу, — сказала Верещагина и отнесла кофейник с чашками трудолюбцам.

— Так уж и нет конкурентов? — подозрительно прищурился Кудряшов.

— Одна моя знакомая журналистка, — улыбаясь сказала Лариса, — принялась писать для медицинского популярного журнала. Так она была просто потрясена: выяснилось, что абсолютно все работающие там люди тяжело больны. Причем — на грани инвалидности. Моя приятельница была в ужасе. Но потом поняла, что просто сотрудники медицинского журнала имели возможность тщательно, скрупулезно обследоваться.

— Вы хотите сказать, что конкурентов у вас нет, потому что спрос превышает предложение?

— Нет, просто я не лечу. Не снимаю порчу. Не избавляю от сглаза. Не привораживаю и не отвораживаю. В том деле, которым занимаюсь я, не очень тесно. Когда у человека что-то болит, он готов на все. А так — люди живут и живут. И им кажется, что так и надо. Очень немногим приходит в голову, что вообще-то они могли бы жить и по-другому.

— Да уж, — хихикнул Слава. — Я тут у вашего друга Долгова в клинике побывал… Сонм нервных девиц вокруг него вьется. И всем он готов помочь. Вечная профессия — психотерапевт. Удобная…

— Не говорите о Лене плохо! — Лариса резко прервала Кудряшова. — Да, у него есть слабости — иногда смешные, потешные. Но он отличный друг, никогда не замешкается прийти на помощь. И я его люблю. Не говорите о нем так снисходительно.

Кудряшов устыдился своего злословия и поспешил сменить тему:

— А она, Алевтина, и в самом деле порчу снимала?

Лариса пожала плечами.

— Получается, что снимала. Хотя я, например, вообще во все это не верю. В порчу, в сглаз…

— Тогда как же? — не понял Кудряшов.

Лариса, чуть прищурившись, внимательно рассматривала Славино лицо, казалось, обдумывала варианты, решала — говорить ли, не говорить, объяснять или нет.

— Ну, это мое личное мнение, — наконец произнесла она. — Спорное, разумеется. Я считаю, что нет никакой порчи. То есть, если человек ходит в церковь и верит в Бога, у него такая мощная защита образовывается, что ему ничего уже не страшно. Ну а все остальные… Тоже, знаете, непонятно получается. Я, например, не встречала ни одного экстрасенса, ни одного целителя, ни одного колдуна, который бы не объявлял, что ему Господь Бог помогает, а не какая-нибудь нечистая сила. А, как вы догадываетесь, я повидала на своем веку превеликое множество всех и всяческих сенситивов. Тогда непонятно, почему они просто не скажут своим пациентам-клиентам: «Идите в церковь, читайте Библию, верьте в Бога, укрепляйте свою веру — остальное все приложится». Почему они так не говорят, а?

— Вы у меня спрашиваете? — Слава даже оглянулся вокруг: нет ли тут кого еще?

— И я не знаю, почему. Но ведь это очевидно. Если человек действительно чувствует на своем примере божественную силу, которая может людям помочь, зачем он станет проповедовать что-то от своего имени? Тягаться с Богом смешно. И глупо. Либо ты в приметы веришь, либо в Бога. Либо — либо.

— Но, предположим, врачи. Даже те, дореволюционные, которые в Бога верили. Они ведь не отправляли своих пациентов в церковь, пользовали ведь их, помогали…

— Вот, — Лариса была довольна Славиной логикой, — правильно. Потому что когда к тебе приходит человек и просит о помощи, ему нужно помочь. Не скажешь же: «Дорогой, Христос страдал, и нам надо страдать. Терпи». Но врач ведь и не делает вид, что он нечто чудесное предлагает. Нечто, что ему только и подвластно. То есть существуют, конечно, врачи талантливые и бездарные, как и во всяком деле. Можно собрать консилиум, обсудить с коллегами сложную ситуацию. Можно развести руками: медицина пока бессильна. Можно ошибиться в диагнозе. Можно признать: свершилось чудо, больной выжил, хотя по науке обязан был помереть. Разницу улавливаете? Нет? Это оттого, что вы мало с экстрасенсами общались. Главное их свойство — категоричность, безапелляционность, абсолютное отсутствие сомнений. И это, с одной стороны, хорошо. Иначе они никогда бы никому не помогли, не сумели бы. Они убеждают клиента твердостью веры в свои силы, дают ему непоколебимую надежду, что само по себе — лекарство, панацея при любых обстоятельствах. Но они ставят пациента и в зависимость от себя, да еще в какую зависимость. Ни одному доктору, будь он даже гений, и не приснится никогда такая подневольность больного, такая подчиненность каждому его взгляду, слову, жесту. В сущности, если бы человек был просто некой биохимической системой, уж как-нибудь медицина за несколько тысячелетий сообразила бы, как его надо лечить, налаживать здоровые процессы в организме. Но у человека есть душа. Вещь в себе. У каждого — своя. Вот тут-то и возникает проблема, которую экстрасенсы берутся разрешить.

— И им это удается, — скорее утвердил, чем вопросил Кудряшов.

— Да ничего особенного, — поморщилась Лариса, — им не удается. Если и удается, то то же, что и официальной, вернее, так называемой официальной медицине. А уж сколько они, сенсы эти, вреда, прости Господи, приносят… Время тянут, — Лариса загнула мизинец, — больному бы бежать к доктору, а он по колдунам шляется, потом с хроникой уже доплетается до врачей, все равно к ним идет, как прижмет по-настоящему. Боль ведь не тетка. А уж о душе, — сжала в кулак пальцы, — молчу вообще. Ведь на самом-то деле расклад такой. Только человек с очень слабой верой или вообще без веры может всерьез порчи опасаться. Он тогда боится испытаний и вечно трясется, как бы чего с ним в жизни трудного не приключилось, не произошло. Он от всего шарахается, всего страшится, всего робеет, от всего трепещет. К такому и в самом деле все липнет. Глянь на него косо — у него инфаркт случится, инсульт. Да что инсульт — у него от страха-ужаса гормональный фон сдвинется, у него все, что угодно, в организме произойти может. От страха. В такой вот сглаз, в такую порчу, разумеется, кто не поверит?

— И что же, — попытался съязвить материалист Кудряшов, — верующие и не болеют вовсе, и к врачам не обращаются?

— Еще как болеют. И к докторам ходят. И лечатся. Но они к телу своему по-иному относятся, на жизнь свою на этом свете вообще иначе глядят. Может, они дела какие здесь не доделали, прегрешения свои еще не искупили, детей не вырастили, им для этого жизнь нужно продлить. Чтобы близким, может, в тягость не быть, надо страданий собственных избежать. Улавливаете разницу? И уж будьте покойны — их-то никто не сглазит никогда. Они иные объяснения своим болезням знают. К своим грехам обращаются, а не к чужому злу претензии имеют. Ведь что значит порча? Кто-то, значит, нехороший такой рядом завелся. А ты — жертва невинная? Так разве бывает? Вот вы скажите, у вас опыт вроде в другой области. Бывают совсем уж невинные жертвы?

Кудряшов подумал и честно признал:

— Крайне редко. Если только дети в беду попадают. Да и то обычно родители виноваты. Не научили, не предупредили. Не уберегли. Раздел даже такой есть в криминалистике — виктимология. Наука о предрасположенности стать жертвой преступления. Изучаются разные качества личности, обстоятельства…

— Значит, вопрос закрыт? С порчей-сглазом?

— Да, но как же тогда Алевтина? Она что же, людям голову морочила? — Кудряшов недоверчиво посмотрел на Ларису.

— Ну почему морочила? Она помогала. Я ее способы-методы не разделяю, но… Но! Но врач тоже не будет читать мораль человеку, который пришел к нему за помощью. Просто поможет. Алевтина могла помочь. И помогала. Не всегда и не всем.

— Неувязочка, Лариса Павловна, — огорчился Кудряшов. — То вы говорите, что экстрасенсы должны прямиком клиента к Богу посылать. А то — помогала. Предположим, с порчей мы выяснили. Каков ее механизм — установили. Ну а дальше-то? Дальше-то как же?

— Каждая живая тварь, Вячеслав Степанович, хочет счастья и здоровья. А те, которые в душе атеисты, пусть они при этом хоть каждый день земные поклоны бьют, тоже жаждут этого здоровья и счастья, причем сейчас и немедленно. И если им помогала Алевтина, если им легче становилось, может, это хорошо, а?

— Но вы же сами говорите…

— А вот такая я противоречивая вся, — улыбнулась Лариса.

— Я серьезно. Мне для расследования надо понять, для дела, — обиделся Слава.

— Серьезно я вам уже все сказала. Один только верный способ есть, беспроигрышный. Но это вопрос силы веры. И вопрос выбора. Вопрос выбора системы координат. Находите себе одну систему из многих. Одну какую-нибудь подыскиваете подходящую, по ней и живете. Но тогда уже в другие не заглядывайте. А ведь у каждой системы есть свои минусы и плюсы. Им тогда не завидуйте. Но ведь все хотят отовсюду хорошего нахватать, а от плохого избавиться. Так не бывает, Вячеслав Степанович, не бывает так. В свою систему координат Алевтина вполне вписывалась.

— А как она это делала, ну, это… — Кудряшов сделал неопределенный, всеохватывающий жест.

— Умела. Тоже не всегда у нее получалось. Как делала? Легче всего объяснить Внушением. Дескать, вот ведь, когда новые лекарства испытывают, пациентам дают одним лекарство, другим пустышку. И сравнивают результаты. И среди тех, кому пустышку дали, тоже огромный процент исцеленных наблюдается. Новые лекарства вообще лучше старых лечат — факт установленный. Можно внушением объяснить Алевтинины успехи в целительстве. Но это будет неправда. Вернее, правда, но не вся. А всю правду не скажу. Потому что сама не знаю.

— Лариса Павловна!

— А?

— Вы Коляде Алевтине Григорьевне гороскоп составляли когда-нибудь?

Лариса согласно кивнула:

— У меня было подозрение, что Алевтина не назвала мне точной даты своего рождения. Намеренно или случайно. В конце концов Алевтина могла и не знать, когда она на самом деле родилась. Я не думаю, что Алевтина хотела меня проверить, нет, не думаю. Если астролог понимает, что ему морочат голову, он обычно бросает карты на стол, что называется. Встречаются такие любители — проэкзаменовать астролога. После таких проверок с ними уже не разговаривают серьезно. Но Алевтина была моей подругой, подругам принято доверять. Я, естественно, ей не говорила о своих подозрениях. Но ничего трактовать не стала, сказала: слишком все для меня закрыто. Не понимаю.

— Так бывает?

— Иногда, редко, но бывает.

— А вы знаете, Лариса, что Коляда поменяла имя? Ее ведь крестили не Алевтиной…

— Вполне возможно, — спокойно согласилась Верещагина. — Это старая манера у колдунов. Еще со времен язычества был такой магический обряд — «захватить имя» назывался. Воинам, например, всегда давались вторые имена. Чтобы врагу труднее было с помощью злых духов их победить. Когда неизвестно подлинное имя человека, он менее уязвим.

— Но это же дикость! — возмущенно вскричал Кудряшов.

— Почему сразу «дикость»? — пожала плечами Лариса. — Вам не кажется дикостью, что священник в церкви достает бумажки и читает: за здравие Юлии, Марии, Ирины, Александра, Сергея? Каких Юлии-Ирины? Фамилия как? Кто имеется в виду? Ведь в чистом виде магическое действо. А спросите в церкви, почему для того, чтобы заказать панихиду, обязательно нужно свидетельство о смерти представить? Да потому, что некоторые дамочки — греха не боятся! — додумались таким образом своих супостаток изводить. Закажут панихиду на имя соперницы. Как мертвую ее отпоют, а потом она, бедняга, не знает, к какому врачу бежать лечиться. Священники в ужасе: они народу — разумное, доброе, вечное, а народ церковь в место разборок норовит превратить. А ведь формально тут фигурирует только имя. Только имя. Но у имени всегда есть связь с человеком, который зовется так, а не иначе. Сколько бы ни было Татьян и Алексеев, когда вы называете имя и подразумеваете конкретного человека, вы имеете шанс вступить в некий контакт с этим самым конкретным человеком.

— Куда бежать? — схватился за голову Слава. — Куда деваться?

Кудряшов попытался было развить тему, но на кухню заглянул взъерошенный подвижник дактилоскопии.

— Мы закончили.

— Еще кофе? — спросила Лариса.

— Спасибо, мы поедем. Дел много.

— Напрасно они так старались, — огорчилась Верещагина, когда группа отбыла, честно выполнив свой долг. — Безумное количество отпечатков пальцев — и наверняка ни одного отпечатка тех, кто здесь весь этот разгром учинил.

— Служба, — сказал Кудряшов и кинул на Верещагину взгляд, от которого та смутилась.

Слава выдерживал паузу.

— Не гипнотизируйте меня так, — засмеялась Лариса.

— Мы вроде были на «ты», — припомнил Кудряшов.

Они все еще стояли в узкой прихожей, куда вышли, чтобы проводить экспертную бригаду. И Кудряшову казалось, что Лариса слышит гулкие и частые удары его сердца.

— Кстати о гипнозе, — интимно прошептал Слава и властным жестом привлек к себе вовсе не сопротивляющуюся Ларису.

Когда место действия перенеслось в спальню, Лариса нашла в себе силы вспомнить о том, что дверь не закрыта.

— Не бойся, у меня пистолет с собой, — удало успокоил возлюбленную Слава.

Катя Померанцева родилась в Южно-Сахалинске. В семье рабочего и служащей, которые приехали осваивать Дальний Восток после хрущевского указа, сделавшего с помощью всевозможных добавок здешнее житье гораздо симпатичнее, чем на материке.

Девочка Катя очень рано поняла, что она и ее родители — не одного поля ягодки. Родители были скучные, Катя — веселая и озорная. Родители дрожали над каждой копейкой — Катя кожей чувствовала свое отчаянное равнодушие ко всему материальному как таковому. Она никогда не просила родителей что-либо ей купить — ни игрушек, ни нарядов, — все это Катю не интересовало абсолютно. Родители боялись всего на свете: болезней, воров, начальства, дождя, засухи, холода, жары — Катю не страшило ничто. Она чувствовала в себе силы грандиозные, и важно было только придумать, куда мочь свою употребить.

К сожалению, на родительские советы-подсказы тут рассчитывать не приходилось. Катя была хорошенькая, а потому стала со второго класса ходить в драмкружок: не пропадать же добру. Маму с папой убедила, что непременно надо ей музыке учиться. Родители проку в этом не видели никакого, но дочке отказать не могли. И Померанцева начала работать над собой. Она всегда знала: без этого не обойтись.

После десятого класса Катя, пренебрегая ужасом и заклинаниями родителей, поехала поступать в театральный. В Москву, естественно. Провалилась, конечно же. И поскольку отличалась ясностью мышления, мгновенно сообразила, что театральный нахрапом не возьмешь. Но отступать от намеченного было не в Катином характере. Она пошла по лимиту в типографию наборщицей. Через два года поступила на вечернее отделение факультета журналистики МГУ — после рабфака. И все это время, каждый год, держала экзамены в вуз своей мечты.

Родители звали домой, заламывая руки, сулили безбедную жизнь и спокойную подготовку к поступлению, черт с ним, куда хочешь. Но Катя здраво рассудила, что возвращаться туда, откуда вырвалась с трудом, — глупо. Лучше свинцовой пылью дышать, чем назад. И потом, журфак вполне отвечал Катиным требованиям самоусовершенствования, раз в театральном нет вечернего отделения, а работа по лимиту, пусть и тяжелая, давала надежду на московскую прописку. Катю устраивало все. Все, что могло привести ее к цели.

Когда Катя училась на третьем курсе, подошло ее время получить комнатушку в коммуналке вместе с пропиской в столице нашей Родины. И Катя могла всерьез подумать о переводе на дневное отделение. Но журфак на фиг ей был не нужен. Катя поднапряглась и поступила с седьмой попытки в театральное училище. «Из ничего, — любила и теперь говорить Померанцева, — ничего не получается. И ничего никуда не девается».

Надо сказать, что все время, пока, сжав зубы, шла к заветной цели, Катя не позволяла себе никакой личной жизни. Сначала она поступала так по наитию, потом, вычитав у Фрейда про сублимацию, сознательно оберегала свою сексуальную энергию от разбазаривания по пустякам. По причине ли долгого отказа себе в девичьих грезах, по причине ли нравов, царящих в ее училище, — так или иначе, но, став студенткой театрального, Катя пустилась во все тяжкие. Она вовсе не была нимфоманкой, но секс приносил ей удовольствие, и Катя не видела причин отказывать себе в столь приятном времяпрепровождении.

Удивительно, но репутация Померанцевой при этом абсолютно не страдала. Катя никогда не делала из своих грехопадений тайны, а вовсе наоборот — гордилась ими, весело посмеиваясь над своей слабостью к мужчинам. За Померанцевой закрепилась слава милой, влюбчивой, но отходчивой девушки.

Злые языки приписывали именно этому качеству активное восхождение Померанцевой по лестнице актерской карьеры. Однако скорее здесь сыграли выдающуюся роль удача, фарт, череда счастливых обстоятельств.

Померанцеву скоро стали снимать в кино. Катя была хорошо профессионально подготовлена, очень работоспособна, никогда не спорила с режиссерами, умела найти общий язык с партнерами по съемочной площадке. По окончании училища ее пригласили работать в хороший театр. Актерская карьера складывалась. Катя перевела дух и решила, что пора обзаводиться семьей. Но тут оказалось, что методы, которыми она широко пользовалась до сих пор, для достижения данной цели не подходят.

Те мужики, с которыми Катя могла бы связать свою судьбу, шарахались от ее целеустремленности, как черт от ладана. Тогда Катя, любя профессионализм во всем, обратилась за помощью в решении своей личной проблемы к психотерапевту. Психотерапевтом этим оказался Леня Долгов.

Леня, посмотрев на удачливую красавицу актрису, не стал применять к ней свою излюбленную теорию завышенных притязаний. Для начала он объяснил ей, что на самом деле мужчины ценят в женах: а) отказ от собственной индивидуальности; б) способность жертвовать собственными интересами на благо семьи и лично мужа; в) мягкость и женственность, плавно переходящие в бесхребетность и мягкотелость.

Доверие к профессиональным знаниям на этот раз сослужило Катерине плохую службу. Померанцева искренне поверила в объективность Лениных оценок семейной жизни. А посему раз и навсегда перестала хотеть замуж.

— Зачем? — внушал ей доктор. — Вы самостоятельная, самодостаточная женщина, материально независимая. Если, предположим, вы захотите родить ребенка — вы это можете себе позволить, и не имея под боком человека, ущемляющего ваши права как личности. Давайте сформулируем истинные причины вашего недовольства жизнью. Вам не хватает теплых, доверительных, интимных отношений?

Померанцева неопределенно пожимала плечами: чего-чего, а теплых, даже горячих, интимных отношений в ее жизни было достаточно.

— Главное, — назидательным тоном увещевал пациентку Леонид Михайлович, — выявить, чего вы, собственно, хотите?

— Ну, как? — лепетала смущенная Померанцева. — Любви хочу.

— Так любите, — торжественно разрешал доктор, — вам что-то мешает?

— В общем, нет, — признавалась Померанцева. — Меня только смущает, что мужики меня боятся.

— Понятно, вы хотите длительных отношений, — с важным видом ставил диагноз Долгов, — но для этого вам потребуется, как мы уже поняли, отказ от собственной индивидуальности, готовность жертвовать своими интересами ради мужчины, мягкость и женственность, переходящие в бесхребетность и мягкотелость. Готовы вы к этому? Видите ли, основная проблема жизни — это проблема отказа. Нельзя иметь все разом. От чего-то приходится отрекаться. В вашем случае, думаю, это будет семья. В традиционном понимании этого слова.

Возможно, если бы Леонид Михайлович Долгов как раз в данное время не развелся с коварной Адой, если бы личная жизнь доктора была налажена и комплексы не мучили его, если бы Долгов не положил свой завидущий глаз на красивую артистку, — кто знает, может, судьба Кати Померанцевой, а заодно и многих окружающих ее людей, сложилась бы по-другому.