Заклятые подруги

Глава 8

После разговора со следователем Оксана долго плутала по улицам, бродила, останавливая бессмысленный взгляд на мелькающих перед ней лицах. Она перебирала сказанные ею слова: «Все было достойно, — пыталась внушить себе, — все было достойно. Ну занесло немножко, совсем чуть-чуть. А так — достойно. В норме. В норме».

Город мешал ей сосредоточиться. Город, как сладкий наркотик, без которого уже нельзя обойтись, делал ее зависимой и ведомой. Она подчинялась его законам, хотя и не могла до конца в них разобраться. Но ей казалось, что она уже вполне адаптировалась к здешнему житью-бытью.

Оксана родилась в украинской деревне, где из каждого подворья на рассвете выгоняли белые облака овец, а грецкие орехи и абрикосы в пору спелости сами валились под ноги.

Оксана ненавидела свою деревню. Ненавидела запах навоза и клевера, ненавидела легких хохотушек подружек, ненавидела отца, который — года не прошло после смерти матери — мачехой привел в дом соседскую девчонку на год старше дочери-десятиклассницы. Оксана уехала в Москву не потому, что это была столица, — просто чтобы куда-нибудь уехать, затеряться в толпе, где не провожают сочувственным взглядом и не шушукаются за спиной. По лимиту так по лимиту. Страха перед тяжелой физической работой не было: после ведер-то комбикорма и воды, после вишенных-то солнечных ударов — конвейер АЗЛК раем казался.

Потом Оксана познакомилась с Вадимом. У него был тихий голос, мягкие манеры, интеллигентная речь и своя однокомнатная квартира. Уже накануне свадьбы Оксана поняла, что у Вадима не все в порядке с психикой. Но это ее не остановило. Она только решила про себя, что детей от Вадима рожать не будет.

Оксана честно тащила на себе груз жизни с этим человеком и расставаться с ним не собиралась. Нянчилась с мужем, когда его мучили галлюцинации, внимательно выслушивала рекомендации врачей из психоневрологического диспансера: конечно, больные шизофренией часто выпадают из ремиссии, но это не смертельный недуг, к тому же нередко болезнь замораживается на годы…

Однако с Вадимом этого не случилось. Он деградировал на глазах, его стали госпитализировать по три раза в год. Возвращался он из больницы тихий и испуганный, часами сидел на их пятиметровой кухне, глядя в одну точку перед собой, и слюни текли по его подбородку.

Оксана, закаленная в деревенской простоте борьбы за существование, готова была идти во всем до конца. Но это и был предел — дальше начиналось небытие. В хорошую, ясную минуту — такие случались все реже и реже — она сообщила Вадиму, что им надо разъехаться. Вадим удивительно спокойно отнесся к этому известию: шизофрения есть шизофрения, чувство реальности деформируется. Тогда Оксана сделала следующий шаг: она предложила обменять квартиру на две комнаты в коммуналках. Вадим безропотно согласился и на это.

— Но ведь ты меня не бросишь совсем? Будешь ведь ко мне приходить? — лепетал он, глядя испуганно.

— Конечно, — махнула Оксана улыбкой по его безвольному лицу.

Как только Оксана перевезла вещи в свою комнату, она перестала вспоминать о Вадиме. Больше они никогда не виделись.

Коммуналка, доставшаяся Оксане, была ничего себе — только две семьи жили еще в квартире. Это был свой угол, это был уже настоящий старт. С этого можно было начинать жизнь. Оксане как раз стукнуло двадцать восемь. К тому времени она окончила чертежный техникум, сменила грохочущий цех на чистую, тихую комнату с ровными рядами кульманов.

Оксана забиралась вечерами в свою конуру с чувством радостного умиротворения и отдыхала. Она отдыхала от ненависти к отцу и мачехе, от безысходной скуки деревенских посиделок, от приблатненных своих товарок по заводскому конвейеру, от грохота и пыли, от мужа-шизофреника. Она готова была отдыхать от этого всю оставшуюся жизнь. Оксана приходила в себя. Она не думала, что будет с ней дальше и что нужно делать дальше. Но почему-то точно знала, что это «дальше» будет обязательно и будет таким же тяжелым, как предыдущие ее годы.

В тот день она три часа протопталась в очереди за билетами на Московский кинофестиваль, билеты кончились перед самым ее носом, и она стояла и плакала от обиды. За ее спиной тянулся длинный ряд телефонов-автоматов, кто-то подходил к ней, спрашивая двушку, она отвечала, глотая слезы, что двушки у нее нет, начался дождь, но она и не подумала спрятаться под крышу. Стояла и плакала. Ей не достался билет в кино, у нее не было двушки, потому что некому звонить, и сейчас она, вымокнув до нитки, пойдет к себе, в свою комнатенку, и будет сидеть в одиночестве, отдыхая от жизни, которая, еще не начавшись, так утомила ее. Она будет сидеть, пребывая в оцепенении и страхе, в тревоге перед тем, что вот-вот случится что-нибудь ужасное, жуткое — что же еще может случиться в ее жизни?

Люди спешили мимо под раскрытыми зонтиками, с недоумением косясь на нее. Оксана не нуждалась в этом поганом прикрытии от стихии, она не боялась ничего и готова была ко всему. Там, где она родилась, никто не ходил под зонтиками.

Сквозь сплошную стену воды к ней пробились двое молодых людей. У них тоже не было зонта, они утянули ее под крышу и стали уговаривать не плакать. Потом повезли в гости к кому-то (в те времена газеты не пестрели криминальной хроникой и знакомство на улице не считалось опасным — впрочем, Оксане было тогда наплевать на опасность).

Они пили водку, сушили мокрую одежду, болтали, смеялись, и Оксана отвлеклась от обидных мыслей о недоставшемся билете в кино. Под утро, когда начало работать метро, они расстались, обменявшись телефонами.

Никто из них Оксане не позвонил, и она, пронадеявшись две недели, позвонила сама одному из них. Тому, кто обладал заставляющим сладко замирать сердце импозантным голосом, тому, кто так отчаянно философствовал и так тонко хохмил, тому, кто был таким величественным и значительным.

Когда Андрей в первый раз пришел к Оксане в гости, она поставила перед ним на застеленный газетой стол сковородку жареной картошки и два граненых стакана. Андрей ничего тогда не сказал. Он, привыкший к прибалтийской эстетике, никак не выразил своей брезгливости. Вовсе не утонченность и изысканность нужна была ему в те времена, а вот такая простая, деревенская сытность.

Да, Андрей Сафьянов любил красивые вещи, красивых, отмытых женщин, красивые, чистые города, но он жил в драной шумной Москве и был нищ, как церковная крыса. У Оксаны всегда можно было наесться досыта. Приходя к Андрею, она всегда приносила с собой авоську со свеклой, картошкой, морковкой. Впервые за многие годы Андрей чувствовал себя в безопасности. Оксана вовсе не была красавицей, от которой теряют голову, но она была надежна, как бетонная балка, она не требовала ничего и появлялась рядом, как только ее позовут. В Оксане была та самая надежность, которую всегда ищут женщины в мужчинах, но чаще мужчины находят в женщинах.

Оксана, как всегда, безропотно взвалила на плечи подвернувшийся груз. Ей, в сущности, все равно было, она точно знала: жизнь — надрыв. Так лучше надрываться рядом с Андреем, рядом с его, как казалось Оксане, блестящими друзьями, в другом, неведомом ей мире, где устают от напряжения мозгов, а не от махания лопатой, чем жить с каким-нибудь слесарем-ремонтником, с колхозником, с теми, с кем проходила до сих пор ее выморочная жизнь.

Они встретились, как две разбитые штормами каравеллы, и вместе, туго натянув паруса под попутными ветрами, устремились к берегу, ища спокойной гавани.

Однако Сафьянов к тому времени уже стал инвалидом семейной жизни. Никаких иллюзий по поводу этого гражданского состояния у него не наблюдалось. Андрей надорвался, принося жертвы на брачный алтарь, — у него уже не оставалось ничего, что можно было бы положить в эту окровавленную, пережевывающую все подряд, вечно алчущую пасть под названием «семейная жизнь».

Он ни за что не хотел расписываться с Оксаной, зная, что штамп в паспорте каким-то чудодейственным образом влияет на женскую психику, причем далеко не в лучшую сторону.

Но жизнь опять обманула Андрея. Катастрофическая несправедливость состояла в том, что он больше всех людей на свете самым лютым образом ненавидел узы брака, а узы эти злобными, кишащими гадами со всех сторон наползали на него, душили, отравляли, сковывали свободу. Не было ни одной женщины в окружении Сафьянова, которая не мечтала бы заполучить его в мужья. Он почему-то — вот где глобальная невезуха! — производил впечатление человека, созданного для семейной жизни.

К тому времени Сафьянов как раз заполучил свою комнату в двухкомнатной коммуналке и через год-другой испытательного срока, терпеливо выдержанного Оксаной, уговорил соседку поменяться на Оксанину комнату. Таким образом он как бы избавлялся от наличия коммуналки в своей жизни, но как бы и не женился на Оксане. Они жили вместе, с отдельными лицевыми счетами, жили добрыми соседями, приятелями, помогающими друг другу выжить. Но тут — вот очередные подлость и искушение судьбы — московская бабушка Сафьянова, тоже жившая в коммуналке, как-то намекнула, что не прочь съехаться с внуком: уж больно стара и больно устала жить одна. Идея огромной квартиры в центре города, которая могла бы образоваться путем этого обмена, захватила Сафьянова настолько, что он на секунду потерял бдительность. Этого, как выяснилось, было достаточно.

Сафьянов вприпрыжку, бодро и радостно нашел роскошную трехкомнатную квартиру в доме с лепниной на Арбате, но поскольку, въезжая туда чужими людьми, они с Оксаной с точки зрения жилищных правил ухудшали свои квадратно-метровые условия, возникла заминка с их пропиской. Можно было бы, наверное, провернуть все каким-то более безопасным способом, но Сафьянов, горя желанием заполучить вожделенную площадь, потерял контроль над ситуацией, пошел у нее на поводу. Андрей отправился с Оксаной в загс, предварительно проведя с нею разъяснительную работу на тему о том, что это ничего не означает в части его свободы, а только становится очередным звеном в цепи улучшения их общего положения. Оксана внимательно слушала, бодро поддакивала и оставляла впечатление человека, тонко понимающего ситуацию. Но на самом деле никто в мире, а также в его окрестностях, не смог бы объяснить ей, что она не имеет никаких прав на мужчину, который мало того, что живет с ней, спит с ней, ест и пьет приготовленное ею, ходит в стиранных ею рубашках и носках, но еще к тому же называется по закону ее мужем. Как это — на мужа и прав не иметь?

Зарегистрировались они без помпы, просто съездили на трамвае в бюро записи актов гражданского состояния. А в день, когда нужно было идти оформлять документы на съезд, бабушка вдруг заартачилась: другие родственники успели обогреть старушку, внушив мысль, что у внука ей не поживется.

Обмен сорвался. Штамп в паспорте остался. Это был удар, от которого Сафьянов оправился с трудом. Трагедия его положения усугублялась еще и тем, что нужно было делать вид, будто ничего особенного не произошло. Не станешь же заламывать руки и стенать перед женщиной, на которой жениться не хотел, а женился. Но постепенно Сафьянов смирился и с этой бякой судьбы.

Тем более что долго горевать, принимать какие-то попятные решения Сафьянову было некогда. Начались серьезные изменения в жизни страны, и журналист Сафьянов вдруг оказался востребованным, вдруг пошел в гору. Повалились заказы, валютные в том числе — тогда еще наша страна была интересна всем, тогда еще весь мир на первых полосах газет печатал вести из перестраивающегося СССР. Появились наконец деньги в доме. Сафьянов стал пользоваться бешеным светским успехом.

Однажды, когда Оксана уехала к себе в деревню погостить (она могла теперь появиться там с победой), на вечеринке Андрей познакомился с Ларисой Верещагиной. Роман был бурный. Лариса тогда была юна и наивна, не занималась еще астрологией, не была знаменита. Она только-только развелась с мужем, окончила факультет журналистики, пошла работать в газету.

Весь опыт Ларисиной жизни говорил о том, что, если мужчина любит женщину, он непременно хочет на ней жениться. Весь опыт жизни Сафьянова говорил о том, что, если мужчина женщину любит, он ни в коем случае не должен жениться на ней.

Оксана вернулась из отпуска, и ей тут же доложили о существовании Верещагиной. Тогда Оксана впервые не просто устроила скандал, а пригрозила рассказать всем о том, что знала о любимом муже. А надо сказать, владела она компроматом для Сафьянова убийственным, способным окончательно и бесповоротно уничтожить его в глазах общественного мнения. Сафьянов тогда несколько опешил, но быстро подсобрался с мыслями.

— Ты все расскажешь? — спросил он. — Рассказывай. Я потеряю все, но и ты тоже все потеряешь. Так что давай-ка все-таки договоримся.

Но это уже была договоренность военного времени. Сафьянов, конечно, усилил конспиративность своих встреч с Ларисой, хотя для всех это был секрет Полишинеля. Оксана делала вид, что ничего не знает и не замечает: тот козырь, которым она владела, был последним. И означал месть — но уже вне жизни с Сафьяновым. А она хотела остаться его женой. Они оба как бы очертили некий круг и сражались в нем, стараясь не заходить за условную линию и соблюдая строгие табу.

Лариса не могла ничего понять. Ее учитель Виталий Александрович был не совсем прав — Лариса стала заниматься астрологией не от несчастной любви, а от непонимания того, что творится вокруг нее.

Однако ее роман с Сафьяновым продолжался. Оксана втихую стала собирать сведения о Ларисе, с годами у нее набралось целое досье. Оксана знала о сопернице больше, чем сама Лариса знала о себе. Сафьянова располагала данными обо всех Ларисиных знакомых, она доподлинно установила, кто хорошо относится к Верещагиной, кто и за что точит на нее зуб. Оксана занималась сбором информации о Ларисе самозабвенно и неустанно, словно обретя наконец смысл жизни. Померанцева, которую Оксана люто ненавидела главным образом за то, что та, не подозревая о последствиях, не думая не гадая ни о чем крамольном по отношению к Оксане, познакомила в свое время Андрея с Ларисой, — тоже вносила свою лепту в этот банк данных. Правда, со временем сведения Померанцевой становились все осторожнее и скуднее: Катерина здраво рассудила, что с Ларисой ей дружить сподручнее и надежнее, чем с простоватой, грубоватой Оксаной.

Оксана была свято убеждена, что все несчастья ее жизни заключены в Ларисе Верещагиной. Сафьянов не раз пытался убедить жену, что, если бы не появилась Лариса, была бы другая женщина, что он, Андрей, такой уж по природе, что ему необходимо иногда отвлекаться и развлекаться. Оксана не верила. Она сосредоточилась на Верещагиной.

Через четыре года Лариса решила расстаться с Сафьяновым. Она уже достаточно разобралась в астрологии, чтобы понять, что означает в ее жизни Сафьянов. Однако она поняла также, что жизнь Сафьянова, его жены и ее, Ларисы, жизнь завязаны в крепкий узел, который не то что развязать — разрубить-то невероятно трудно. Потому поддерживала с Андреем вялые отношения, не тратя больше на них эмоции и силы. Все должно произойти само собой. И произойдет само собой.

Тем временем у Оксаны начался невроз. Естественный, впрочем, для женщины, живущей в условиях нелюбви. Невроз выражался в постоянном сильнейшем насморке, который поначалу был принят за аллергический. Оксана провела несколько месяцев в больнице, где врачи безуспешно пытались выявить аллерген. Оксана, не склонная к интеллигентским рефлексиям, не могла понять, что удручающее физическое состояние — следствие ее безумных упорств в деле приручения Сафьянова и внушения ему любви к себе под страхом смертной казни. Оксана была абсолютно уверена, что это Лариса наслала на нее порчу.

Выйдя из больницы, продолжая задыхаться от кошмарного насморка, Оксана впервые переступила порог дома Алевтины Коляды в надежде найти избавление от своих мучений.

Померанцева, увидев на пороге высокого широкоплечего мужчину, суровое лицо которого не вызывало сомнений в его недобрых намерениях, взвизгнула и попыталась захлопнуть дверь. Кудряшов, однако, успел всунуть ногу в узкий проем. Екатерина Всеволодовна всей своей не успевшей источиться на тренажерах массой навалилась на дверь и тихонько верещала что-то типа «спасите», но голос отказывал ей. Кудряшов упрямо молча сопел. Наконец, когда Померанцева, овладев собой, заорала глубоким, утробным голосом, Вячеслав резким движением втолкнул артистку вместе с дверью в квартиру и вошел сам, мысленно ругая себя за позволенное себе срывание зла на защищенной презумпцией невиновности женщине. Тем не менее эта борьба на пороге помогла: опер унял клокочущее внутри бешенство.

Померанцева, сменив выражение лица, надменно оглядела Кудряшова, подошла к зеркалу, поправила прическу. Кудряшов наблюдал за артисткой с восторгом: вот это выдержка, вот это нервы, вот это высокохудожественные выразительно-изобразительные средства, не то что у сотрудника уголовного розыска.

— Я что-то не понимаю, — Померанцева, сложив губы куриной жопкой, нежно мазала их помадой, — что-нибудь еще от меня надо?

— Вот вы, Екатерина Всеволодовна, уже и губы накрасили, — упрекнул Кудряшов, — а человеку даже пройти в дом не предложили. Надо быть проще, Екатерина Всеволодовна, и люди к вам потянутся.

От такой дешевой понтярной наглости Померанцева окончательно успокоилась.

— Пожалуйста, — протянула она и первая направилась в комнату. — Я вся внимание.

— Это я весь внимание, — легко и беззаботно хлопнул глазами Слава. — Расскажите, будьте любезны, в каких отношениях вы состоите с Сафьяновым Андреем Андреевичем.

Екатерина Всеволодовна бросила взгляд на часы и вроде бы искренне опечалилась.

— К сожалению, у меня мало времени. У меня, знаете, проба сегодня на «Мосфильме». Через полтора часа.

— Мы успеем.

— Да? — засомневалась Померанцева. — Неужели? Но, видите ли, я, разумеется, вам — как на духу. Но мне не хотелось бы…

— Понял.

— Да, да, не хотелось бы…

— Понял вас, понял. Но поскольку у нас мало времени, я сразу задам вам и второй вопрос: как часто вы бываете на даче Тани Метелиной?

Лицо Екатерины Всеволодовны не изменилось. Екатерина Всеволодовна даже не вздрогнула. Но Кудряшов с интересом заметил, что подвески хрустальной люстры, висевшей прямо над головой Померанцевой, тихо закачались, позвякивая. «А еще говорят, что биополе — это ерунда», — с упоением наблюдая за передергиванием хрусталя, подумал Слава. Он долго, с мальчишеским восторгом задрав голову, любовался произведенным эффектом.

— Итак, — весело проговорил, — я что-то не понял, чего мы молчим?

— Что, собственно, Таня? — Померанцева красивым жестом откинула назад волосы. — Таня — сумасшедшая. Она всегда такой была.

— Да?

— Ну, с придурью. Да я ее и не видела лет сто уже. Таня! При чем здесь Таня?

— При чем тут «здесь»? Я вас вообще спрашиваю. А вы что имеете в виду?

— Ой, да перестаньте, — наконец вышла из себя Померанцева, — не морочьте мне голову. Стали бы вы спрашивать про Таню, если бы не думали, что она как-то связана с убийством Алевтины.

— А вы так не думаете?

Померанцева помедлила и сказала:

— Нет, не думаю.

— Почему? — Кудряшов поставил вопрос ребром.

— Хотя бы потому, что Таня сто лет не общалась с Алевтиной.

— Ну, это, положим, неизвестно, — ответил Кудряшов. — И можно сказать, что известно обратное. Дача, на которой Таня Метелина живет летом и зимой, находится в нескольких километрах от дачи, которую на это лето собиралась снять Коляда.

— Ах, вот оно что! — Кудряшов не без удивления заметил, что Померанцева вздохнула с явным облегчением. — Вот что вы имеете в виду — пространственную связь…

— Не только, — соврал Кудряшов многозначительно.

— Что еще?

— Я что-то не пойму, кто из нас следователь? — обезоруживающей, не без иезуитства улыбкой Кудряшов одарил Померанцеву.

— Да, да, конечно, — покладисто согласилась Екатерина Всеволодовна. И Кудряшов даже струхнул малость: его первоначальный натиск увяз, словно в трясине, в какой-то допущенной им ошибке.

Слава промотал свой разговор с Померанцевой назад и нашел место, в котором напряжение стало спадать.

— Напрасно вы думаете, что следствие видит связь Метелиной с убийством Коляды только в пространственной близости их дач. Дело не в этом. Дело в связях, знакомствах, отношениях. — В голосе Кудряшова зазвенели уверенно-настойчивые нотки. — Итак, я попросил бы вас рассказать о ваших отношениях с Андреем Сафьяновым и с Таней Метелиной.

— Почему вы думаете, что у меня были какие-то особенные отношения с Сафьяновым? — упрямилась Екатерина Всеволодовна.

— Хорошо, — решительно поднялся Кудряшов, — я вижу, следствию вы помочь не желаете. Будем узнавать по другим каналам, — со значением добавил он.

— Ну хорошо, хорошо, не надо так нервничать, — миролюбиво подлизывалась Померанцева, — мне, собственно, скрывать нечего.

Кудряшов вернулся в лоно глубокого кресла и устроился поудобнее, как перед телевизором.

— Я начну с Андрея, если не возражаете. Значит, так, Андрей… Надеюсь, это останется между нами? — Слава утвердительно кивнул. — Так вот. Вы уже знаете наверняка, что у Ларисы с Сафьяновым был долгий роман, лет пять длился. Еще с тех пор, когда Лариса занималась журналистикой. Я их и познакомила. У нас с Андреем тогда была «сикрет лаф»: никто не знал — нам так было удобнее. И Лариса не знала. И до сих пор не знает. Подозрение ведь не доказательство. В общем, когда у Ларисы с Андреем все закрутилось-завертелось, мне даже было сначала интересно. Ларисе, знаете ли, свойственно делиться своими переживаниями с подругами. Я все знала. Когда поняла, что это всерьез и надолго, устроила Андрею безобразную сцену — до сих пор стыдно вспоминать. У меня не было на него никаких прав. О чем он мне и напомнил. Довольно жестко. В общем, это неприятная для меня история. Но мы с ним остались, что называется, друзьями. Я бываю в его доме. Дружу даже с его женой Оксаной. Считается, что дружу. Это все, что касается Андрея.

— Нет, не все.

Померанцева секунду вглядывалась в глаза Кудряшова, пытаясь навскидку определить, что тому известно.

— Мы встречались иногда с Андреем. Лариса, в общем-то, тяготилась их отношениями и постоянно пыталась освободиться от него. Когда они ссорились, Андрей находил прибежище своим страстям у меня.

Померанцева помолчала, исподволь рассматривая пригорюнившегося Кудряшова.

— Вам, Вячеслав Степанович, вероятно, все это кажется чудовищной грязью. Как сказал бы один мой приятель, наш круг — одна большая постель, в которой все вместе кишат, постоянно меняясь местами. Это так. И со стороны все это выглядит мерзко. Но, поверьте, на самом деле это не от испорченности, а от сложности нашего существования. Мы все, в сущности, несчастные люди, одинокие, добираем тепло таким вот образом. К тому же я вам говорю то, чего никто не знает. А внешне все выглядит вполне благопристойно.

— Вы и сейчас встречаетесь с Сафьяновым? — не обращая внимания на померанцевские реверансы в сторону нравственности, насупился Слава. — И травки приворотные, у Алевтины полученные, вы тоже на нем использовали? На пару с Оксаной, женой законной? Бедный мужик! Как он еще не разорвался-то пополам? Тогда Сафьянов и ссорился с Ларисой, когда вы на нем Алевтинину силу испытывали? А Оксана-то все понять никак не могла, чего ж не действуют на ее муженька колдовские верные средства. Глупенькая. Она и не подозревала всего-то расклада. Ну, ну, рассказывайте. Мне, как доктору, можно все поведать.

Катерина вдруг рассмеялась.

— Вы угадали. Андреева жена тоже на нем травки пробовала. А уж Ларису как изводила, мне иногда страшно становилось, каких только чертей на ее голову не призывала. Я-то знаю. Я Оксану к Алевтине и привозила под большим секретом. Но Лариса сама ведьма. На нее не подействовало, — устало добавила Померанцева.

— Что же, Алевтина так не любила Ларису?

— Что значит «не любила»? У Алевтины был исследовательский склад ума. Она любила экспериментировать.

К тому же у Ларисы есть одно качество, которое безумно раздражает людей. Всех. Даже тех, кто к ней, в общем-то, хорошо, неплохо относится. Лариса чересчур независима. При всем при том, что она нуждается в людях, в их любви и поддержке, всегда чувствуется: если вдруг все пропадут в тартарары, Лариса и бровью не поведет. Кроме всего прочего, Лариса всегда скептически относилась и относится и к порче, и к привороту. Считает, что все это действует только на тех, кто этого всего боится. Алевтине интересно было…

— А вы верите?

— Иногда и не получается, — серьезно ответила Катерина, — но все равно процент успеха выше, чем просто совпадение по теории вероятностей.

— Сафьянов любит свою жену?

— Какая любовь? Привязанность и усталость. Она у него третья. И потом, Оксана — это человек, который будет терпеть все. Она будет устраивать безобразные скандалы, бегать по Москве и всем рассказывать, как ей изменяет Андрей. Но при этом никуда не денется.

— Какие сейчас отношения у Сафьянова с Ларисой? — Слава постарался придать своему голосу формальный оттенок.

— Никаких. Но мне почему-то кажется, что их роман полностью себя не изжил.

— Почему?

— Женская интуиция. — Померанцева обворожительно улыбнулась.

— Теперь — Метелина.

— Таня, — горестно вздохнула Померанцева, — Таня — глубоко больной человек. Замордованная жизнью женщина. Живет в придуманном каком-то мире. Настолько придуманном, что иногда даже забавно послушать, как она говорит о нем. Совершенно неприспособленная. Вокруг нее всегда нищета. Вообще удивляешься, как мало человеку нужно. А мы тут все что-то ноем еще: того нет, сего нет.

Кудряшов молчал. Катерина отвела глаза.

— Да, — выпалила она, — да, эта вобла сильно попортила мне жизнь. Ее бывший муж ей не пара. И никогда парой не был. Я его подобрала, отмыла, одела, с нужными людьми познакомила. Думала, и моя жизнь наладится. Но не судьба. Таня такую фигуру мне изобразила, такую пьесу разыграла, такой спектакль! Другая бы на моем месте в петлю полезла. Но я удержалась. Исключительно для того, чтобы не доставить Тане такого удовольствия. Причем, — горько усмехнулась, — мы же с ней одновременно забеременели. Он меня уговорил аборт сделать. А Танька родила. Вот в чем главная-то подлость. На хрен ей этот ребенок был? И ему? Вопросы еще будут?

В Константина Стрелецкого стреляли из проезжающей машины. Выстрела никто не слышал. Светлая «Ауди» пролетела как стрела и уже скрылась за поворотом, когда Стрелецкий с недоуменным лицом развернулся всем корпусом к своему бодигарду — тот только и успел, что машинально поддержать падающего хозяина. Человек из наружного наблюдения, с таким трудом выбитый Кудряшовым из скудного муровского наличного состава, устремился было за скоро удаляющейся тачкой, но, успев заметить всего лишь цвет и марку, тут же потерял ее в потоке машин. Передал по рации. Да что толку: прежде чем гаишники встали во фрунт, киллер бросил ее в тихом, безлюдном дворе…

Лариса шла по коридору больницы, кусая губы, глядя прямо перед собой дико и сосредоточенно. У дверей реанимации стояли два охранника. Лариса кивнула им, как старым знакомым.

— Не пустят все равно, — сказал один из них, — он без сознания.

— Халат мне дайте, — не слыша, попросила Лариса, — дайте мне халат.

Охранник что-то шепнул появившейся медсестре. Та, с нескрываемым ужасом рассматривая Ларису, стянула с себя зеленую робу.

— Не ходите туда, — промямлила, помогая Ларисе вдеть руки в задом наперед надеваемую одежду.

Лариса решительно открыла дверь. И остановилась на пороге.

— Он без сознания? — удивленно обернулась к охранникам.

— Ну да, я же говорю…

Лариса растерянно посмотрела туда, где, окутанный бесчисленными проводами, проводочками, трубочками, на высокой реанимационной кровати лежал Стрелецкий. Но все же после некоторых колебаний шагнула через порог. Опасаясь смотреть Косте в лицо, глянула на мерцающую зеленую кривую прибора.

«Зачем я пришла? Что я хочу ему сказать? Пусть он только выживет. Пусть только останется в живых».

Услышав за спиной шорох, Лариса резко обернулась. Врач молча подошел к ней, взял за плечи, повел к двери.

— Вам тут совершенно нечего делать, — сказал врач уже в коридоре, — всем необходимым он обеспечен. — И, не дожидаясь вопроса, добавил: — Состояние крайне тяжелое, но надежда есть.

Лариса кивнула.

— Идите домой, — сказал врач.

Лариса покачала головой.

— Я не могу вас здесь оставить, — настаивал доктор.

— Можете, — неожиданно для себя твердо проговорила Лариса, — я с медсестрой подежурю. Ничего не случится. — И кивнула на охранников: — Ребята меня знают.

— Да при чем здесь ваши «ребята»? — разозлился врач. — Тут уголовный розыск уже был.

— Наплевать на уголовный розыск, — жестко сказала Лариса, — они, дай Бог, теперь только утром появятся.

— Да что вы тут делать-то будете? — заспорил доктор. — Ему ничего не нужно. Идите домой.

— Мне некуда идти. — Лариса подняла на врача серьезные глаза. — Идти мне некуда.

Доктор секунду поколебался, потом махнул рукой:

— Оставайтесь. Бахилы наденьте. Тут — вам реанимация, а не проходной двор.

Молоденькая медсестра была рада скоротать ночное дежурство с неожиданной гостьей. Медсестру звали Наташей, она была хрупкой, хорошенькой, двадцатилетней. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Я составляла себе гороскоп у настоящего астролога, — щебетала она, наливая себе и Ларисе кофе, — мне сказали, что я никогда не выйду замуж, что у меня Сатурн в седьмом доме.

— Как астролога зовут?

— Владимир Прямых.

— Хороший парень, — усмехнулась Лариса.

— Вы его знаете?

— Мы когда-то вместе учились астрологии.

— Так вы астролог!

— Немножко.

Лариса привыкла к тому, что всегда и везде к ней обращаются с вопросами, касающимися астрологии. В начале своей карьеры она принимала вопросы эти всерьез — отвечала подробно, добросовестно. Потом поняла, что в таких досужих беседах люди на самом деле не хотят услышать ничего обстоятельного, а просто, как на мартышку в зоопарке, желают поглазеть на живого астролога. То есть, конечно, все хотели походя, между прочим решить свои проблемы и разузнать будущее. Но сказанное таким образом всегда обесценивается доступностью. К тому же люди редко правильно формулируют то, что их и вправду волнует, они кокетничают сами с собой и с Ларисой, придумывая себе несуществующие жизненные трудности, стараясь показаться удачливее, счастливее, храбрее. Лариса машинально, не переставая думать о своем, учтиво склонила голову.

— Сам по себе Сатурн в седьмом доме ничего не значит.

— Но Сатурн же зловредная планета? Вы не думайте, — частила Наташа, — я книжки читала, знаю кое-что. Сатурн — планета зловредная. Седьмой дом — дом брака, семьи, любви… Вот и получается, что с замужеством у меня полный швах.

Лариса молчала.

Наташа сочувственно придвинула ей чашку с кофе.

— Я просто отвлечь вас немножко хочу…

— Да, я понимаю. Спасибо, Наташа. Так что у вас с седьмым домом?

— Говорю же — Сатурн, — радостно сообщила девушка.

— Сатурн, — отозвалась Лариса, пытаясь сосредоточиться, — Сатурн. Ну во-первых, наш разговор может быть только теоретическим. Кто-то там вам что-то составил. Рассчитать правильно дома очень сложно, а иногда вообще невозможно. Приблизительно рассчитать — только с толку сбить человека.

— Но Прямых мне его ратифицировал — по асциденту, — упрямилась Наташа.

— Ну, предположим, — кивнула Верещагина, — он тебе все верно рассчитал. А где у тебя Венера находится, помнишь?

— Конечно, — гордо сказала Наташа, — говорю же: про астрологию много читала. Понимаю, что к чему.

Лариса даже повеселела немножко, глядя на уверенную в своих астрологических познаниях сестричку. «Да, так и надо, — подумала она, — нечего усложнять. Скоро книжки по астрологии будут у каждой домохозяйки рядом с книгой о вкусной и здоровой пище на полке стоять. Прочесть-то все можно, секретов нет. Только вот почему-то есть хорошие кулинары, а есть никуда не годные. Несмотря на обилие литературы по предмету. Но нечего выпендриваться — чужие знания нужно уважать».

— Так что же с Венерой? — спросила Лариса.

— Венера у меня в Близнецах, — озабоченно проговорила Наташа, — во втором доме.

— В аспекте с Сатурном?

— Нет.

— Тогда, милая моя Наташа, — назидательно, по-учительски сказала Лариса, — ты должна понимать, что из такого расположения планет нельзя делать вывод о невозможности замужества. Планета действует на событийном уровне дома только тогда, когда находится в аспекте с хозяином дома, в данном случае с Венерой. А Сатурн, видимо, в Козероге?

— Как вы догадались? — восхитилась Наташа.

— Тогда это может обозначать только жесткие стереотипы в подходе к межличностным отношениям вообще, к брачным — в частности. Ничего более. Если планета не обладает аспектами с хозяином дома, она обозначает то же, что и при нахождении в каком-то определенном знаке. Что значит Венера в Близнецах?

— Значит, ветреная я, — потупилась сестричка.

— Это значит, — улыбнулась Лариса, — что Венера, планета, ответственная за женское обаяние, за отношения с искусством и, кстати, за материальное благополучие тоже, имеет свойства знака Близнецов — постоянную потребность в новой информации, в общении, новых знакомствах. Венера в Близнецах делается контактной, переменчивой, восприимчивой, любознательной. Она дает хорошее воображение, наблюдательность, живой ум, красноречие, изобретательность. Правда, воля слабовата. Но ведь тебя не особенно волнует то, что поклонники часто меняются?

— Не особенно, — согласилась Наташа, — но все же замуж хочется.

Лариса пристально посмотрела на медсестру. Та съежилась под внимательным взглядом.

— Да выйдешь ты замуж, не волнуйся. Венера у тебя неповрежденная. Луна в Тельце?

— Как вы угадали? — выдохнула Наташа.

— В Тельце, — не отвечая, продолжала Лариса. — И все у тебя будет хорошо. Я приду сейчас, ладно? — Лариса посмотрела на Наташу несчастными глазами. — Посмотрю, что там, и приду.

Лариса вернулась скоро.

— А кто он вам? — тихо спросила Наташа.

— Человек. Просто человек, — простонала Лариса. — Как ты думаешь…

— Врач же сказал, — быстро вставила медсестра, — надежда есть.

— Тогда налей еще кофе, пожалуйста.

— Может, вы прилечь хотите? — Наташа показала на цветастый диванчик. — Ночь длинная…

— Ночь длинная, — сказала Лариса, — и это хорошо.

— Я, наверное, уйду скоро отсюда, — после паузы начала Наташа, — тяжело здесь. Не потому, что реанимация. А потому, что ночные дежурства. Когда я сюда пришла, меня девчонки предупреждали: или ни с кем, или со всей больницей спать. Такие порядки. Дай одному — тут же остальные набегут. Сегодня вот только никто не приходит. Потому что знают: тут охрана, криминал, то да се… — Наташа осеклась, но, взглянув на спокойное лицо Ларисы, решила, что ничего такого не ляпнула. — А то тут повадился ко мне один: «Ты же замужем была — вот логика, — чего не хочешь?»

— А говоришь, из-за Сатурна в седьмом доме замуж не выйдешь, — отозвалась Лариса.

— А, мое замужество было то еще. Недоразумение сплошное. Три месяца вместе прожили. Он только из армии пришел, поженились, а он мне потом и заявляет: не нагулялся, дескать. Поживи покамест у родителей. Подожди, пока я погуляю.

— У него что, тоже Венера в Близнецах?

— А на мужчин Венера разве так влияет?

— Ну всем Близнецовым Венерам хочется постоянной смены декораций. Естественно.

— Не знаю, где у него там Венера. Он меня, по-честному, и не интересует уже. Так вот. Но вы мне, Лариса Павловна…

— Зови Ларисой.

— Вот вы мне, Лариса, объясните. Неужели все мужики такие гады? Где что плохо лежит — тут же. Трахают все, что движется…

— Не лежи плохо, — устало сказала Лариса, — а вообще не с твоей Венерой такие речи держать.

— А что моя Венера? — обиделась Наташа.

— Самокритичнее надо быть, девушка, — лукаво взглянула Лариса.

— Честное слово, я ни с кем тут еще…

— Сколько ты здесь работаешь?

— Три месяца уже, — растопырила пальчики медсестричка.

— Да, это огромный срок, — рассмеялась Верещагина.

— Что, так все фатально? — приуныла Наташа.

— Да нет, конечно. Держись, — равнодушно сказала Лариса.

Наталья помолчала.

— Можно спросить? — наконец осведомилась она.

— Нельзя, — отрезала Лариса.

— Тогда еще кофе? — с наигранной легкостью предложила сестричка.

— Иногда все знаешь, все понимаешь, а сделать ничего не можешь, — тихо проговорила Лариса. — Ты что, никогда еще с этим не встречалась?

— Конечно, конечно, — поспешно согласилась Наташа.

В ординаторскую заглянул охранник.

Лариса выбежала за ним.

— По-моему, приходит в себя, — на ходу бросил телохранитель.

В сумраке палаты белые простыни казались прозрачно-голубыми. Лариса подошла ближе. Тихо позвала:

— Костя…

Столкнулась с бессмысленно смотрящими глазами.

— Ты меня узнаешь? — почти без надежды спросила она.

Стрелецкий слегка шевельнулся. Показалось? Лариса наклонилась к его лицу.

— Это не я, — услышала едва различимый шепот.

— Я знаю, Костя, знаю, — произнесла быстро. — Ты не говори ничего. Ты поправишься. Обязательно. Доктор говорит, что…

— Уйдите, Лариса Павловна, — сердито отстранила ее Наталья. — Вы с ума сошли! Идите. Какие могут быть разговоры?

Лариса, как в тумане, видела, что появился врач и еще одна медсестра, и еще…

Дожидалась под дверью палаты, молча переглядываясь с охранниками. Когда вышел врач — посмотрела на его лицо и стала снимать с себя халат. Спрашивать было уже нечего.

Воротов снова разложил перед собой сводки происшествий по Москве и Московской области. Он уже не раз внимательно просматривал эти сообщения об убийствах, изнасилованиях, квартирных кражах, разбоях и хулиганствах. Игоря интересовал определенный период — от начала до середины мая. До того как погибла Алевтина Коляда. Недели за две, Воротов почему-то был абсолютно в этом уверен, недели за две — не раньше, не позже — до ее гибели просто обязаны были случаться то тут, то там странные, немотивированные хулиганские нападения.

Тот, кто пришел к Коляде, должен был действовать наверняка. Спонтанным убийством в ссоре, в состоянии аффекта здесь и не пахло — слишком все чисто, продумано, спланировано. И Коляда наверняка знала пришедшего к ней человека, так что осечки убийца себе позволить не мог. Хладнокровный киллер? Тоже возможно. Но тогда ищи ветра в поле. А это успеется всегда. Это никуда не убежит. А пока надо отработать то, что может принести хоть какой-нибудь результат.

«3 мая с.г., около 21 часа, гражданка Калистратова В.В. подверглась нападению неизвестного в подъезде своего дома по адресу… Нападавший, судя по всему, применил неустановленное ручное устройство, вызывающее электрический шок. Гражданка Калистратова, по ее словам, лежала без сознания 10 минут. Ограблению гражданка Калистратова не подверглась, из ценных вещей и денег, находившихся при ней, ничего не пропало. В милицию о случившемся сообщил муж гражданки Калистратовой гражданин Калистратов Г.А.»

А 2 мая — Воротов заглянул в обширнейший, составленный наконец-то Кудряшовым кондуит хроники жизни небезызвестной компании — состоялась театральная премьера с участием Померанцевой Е.В. Присутствовали: Верещагина Л.П., Стрелецкий К.Р., Ткаченко В.С., Коляда А.Г., Агольцов Ю.П., Приходько Н.И., Болотин А.А., Долгов Л.М., Сафьянов А.А. и прочие, и прочие. Затем присутствующие отправились на квартиру госпожи Померанцевой, где пребывали в пьянстве и веселье до 4 часов утра. После чего вызванные господином Агольцовым машины развезли гостей по домам.

«7 мая с.г., в 23.50, гр. Косогоров В.П. явился в линейное отделение милиции Киевской железной дороги и заявил, что вблизи ст. Востряково он, гр. Косогоров, подвергся нападению неизвестных лиц, которые, судя по описанию потерпевшего, применив неустановленное устройство, вызывающее электрошок, вывели потерпевшего из состояния дееспособности с целью ограбления. Но проходящие люди спугнули грабителей. Гр. Косогоров составить словесный портрет нападавших отказывается, поскольку, по его словам, злоумышленники подошли к нему сзади. По утверждению гр. Косогорова, нападавших было не менее 3 человек. Свидетелей происшедшего установить не представляется возможным».

Так, что же происходит в это самое время в окружении госпожи Коляды? Есть! 7 мая к 20.00 Алевтина Григорьевна пригласила в гости Верещагину Л.П., Долгова Л.М., Померанцеву Е.В. На огонек заглянула Приходько Н.И., которая пробыла в квартире Коляды не больше часа, с 21 до 22 примерно. Остальные гости дорогие разошлись около 2 часов ночи. И ехидная Славкина приписочка: «Местонахождение других фигурантов по делу не подтверждается свидетельскими показаниями». Не подтверждается так не подтверждается. Поехали дальше.

«12 мая с.г., в 22.45, в подъезде дома по адресу… был найден труп гр. Алексеевой Э.И., 56 лет, проживающей по тому же адресу в кв. 15. Прибывшая бригада «Скорой помощи» констатировала смерть предположительно от острой сердечной недостаточности. Позже, при вскрытии, диагноз был переквалифицирован на инфаркт миокарда. Следствие по делу не ведется ввиду отсутствия состава преступления».

Ну а наша разлюбезная компания, представленная на этот раз Померанцевой, Сафьяновым и Долговым, 12 мая сего года к 17 часам, оказывается, была звана на дачу Коляды А.Г., где и пребывала до 15.00 следующего дня. И снова кудряшовской куриной лапкой было накарябано: «Местонахождение в данное время других фигурантов по делу ну никак не подтверждено абсолютно никакими свидетельскими показаниями». Ну до чего же не любит Кудряшов быть хоть в чем-то неправым. Вот лишь бы спорить: «Стрижено!» — «Нет, брито, брито, брито!» Впрочем, раньше было еще хуже. Теперь товарищ опер уже на пути к исправлению, теперь он только вот так свой характер проявляет — в мягкой, можно даже сказать, деликатной для Кудряшова форме. А когда они только встретились, да познакомились, да стали вместе работать — Боже, как ужасно выглядело все это кудряшовское неимоверное упрямство. В какие переделки бедный Славка из-за этого попадал — чудом жив остался! Но, надо отдать ему должное, Кудряшов — система обучающаяся. Выправился. Усвоил. И теперь благоприобретенной своей способностью к компромиссам бравирует даже и Воротова иногда поучает: «Надо, — говорит, — Игорь, быть открытым для критики. Стремиться надо, — говорит, — к самоусовершенствованию». Обхохочешься.

Итак, «17 мая с.г., около 21.00, подверглась нападению неизвестных лиц гр. Куприянова И.И. Когда гр. Куприянова вошла в подъезд дома по адресу… где указанная гр. и проживает, она услышала за спиной шорох, но, не успев увидеть нападавших, была подвергнута воздействию предположительно электродубинки, отчего и упала. Ценных вещей и денег, имевшихся при потерпевшей, грабители взять не успели, поскольку их, видимо, спугнул сосед потерпевшей гр. Воробьев А.В., который и обнаружил ее, лежащую на площадке 1-го этажа у дверей лифта. Гр. Воробьев описать преступников отказывается, поскольку утверждает, что никого не видел ни около подъезда дома, ни в самом подъезде».

Напротив даты 17 мая в записках Кудряшова было в скобках — уже, по всей вероятности, при полном изнеможении душевных и нравственных Славкиных сил — отмечено, что все интересующие следствие лица находились в данное время суток дома, что, конечно, никак не подтверждается и проверке не подлежит.

Собственно, когда проба воздуха в квартире Коляды не показала наличия нервно-паралитического газа, Воротов сразу подумал об электрошоке. Удобная машинка, великое множество нынче существует ее модификаций: не оставляет никаких видимых следов, вырубает человека на достаточно продолжительное время надежно, наверняка. Правда, вот незадача, сердчишки у некоторых не выдерживают. Но это как повезет, об этом можно и не знать, это, когда идешь на убийство, излишняя гуманность.

Но зачем же так много тренироваться? Зачем так светиться с этой самой электрошоковой штуковиной? В случайные совпадения Воротов перестал верить уже давно. Нельзя сказать, что их не бывает, но редки они до чрезвычайности. То есть совпадения-то есть. Но не случайные. Отнюдь.

Но опять же — из догадок шубы не сошьешь. Хотя кое-что все же выкроить можно. «Крути, крути воздух, дорогой товарищ Воротов, — подбодрил сам себя Игорь, — плевать на рациональное использование времени. Как сказала бы бабушка Кудряшова, нищий лакеев не имеет — суму берет и сам идет».

Воротов набрал номер. На том конце провода трубку взяли почти мгновенно. «Сегодня день удач», — благодарно подумал Игорь.

— Елена Николаевна? Воротов беспокоит. Не отрываю? Елена Николаевна, не дадите справочку небольшую? По поводу женской мести. Ведь может месть стать навязчивой идеей, правда?

Качалова хмыкнула.

— Я все понимаю, — заканючил Игорь, но время поджимает, с делами — завал.

Качалова глубоко вздохнула и принялась терпеливо излагать накопленный научный материал:

— Женская месть, как правило, коварнее и кровавее, чем месть мужская. Мужчина, предположим, никогда не убьет ребенка для того, чтобы досадить неверной возлюбленной. Для женщины это вполне возможно. Синдром Медеи называется. Одна моя испытуемая убила двоих своих детей, позвонила мужу на работу и спокойно сообщила ему об этом, призывая хоть сегодня-то пораньше вернуться домой. Муж решил, что она дурака валяет. Испытуемая после этого разговора пыталась покончить с собой с помощью снотворного. Но ее откачали. Надо сказать, женская месть обычно бывает ответом на долгие издевательства и отвратительное отношение со стороны мужчины. Упомянутая испытуемая, например, по ее признанию, убивая своих детей, хотела хоть таким образом привлечь внимание равнодушного к ней мужа. Может показаться противоестественным, но при более близком контакте с такими женщинами, при знакомстве с историей их жизни, женщин этих всегда безумно жалко. При всей тяжести содеянного язык не поворачивается назвать их злодейками. Как правило, их зверские поступки вызваны долгим зверским отношением к ним, которое они годами терпят. Даже такой гуманист, как Достоевский, призывал суд присяжных оправдать женщину, выбросившую из окна своего малолетнего ребенка.

Очень часто сам акт мести приходится на так называемые дни предменструального и постменструального синдрома, а также на климакс. Нередко случается и послеродовой психоз — по этой причине в любом уважающем себя роддоме есть психиатр. Не знаю, как сейчас, но раньше это было обязательным, существовала инструкция Минздрава. Вообще же женская жестокость во много раз превосходит мужскую, чтоб вы знали, Игорь Владимирович.

— Убийство из мести для женщины — это спонтанное деяние? — Воротов с тоской посмотрел на сводки, лежащие перед ним.

— По-разному бывает, — лаконично ответила Елена Николаевна, — все зависит от глубины нанесенной обиды.

— Спасибо.

— Не за что. Не хотелось бы, чтобы вы плохо думали обо ВСЕХ женщинах, Игорь Владимирович.

— Я постараюсь, — неопределенно пообещал Воротов.