Заколдованный круг

Глава XIV ОДИН УМ ХОРОШО, А ДВА… ХУЖЕ

Дон пришел на тренировку как ни в чем не бывало (слава богу, тренировки в олимпийской команде откладывались).

Он буквально из кожи лез, чтобы никто не заметил ни его слабости, ни замедленной реакции, ни быстро налетевшей усталости.

Кого он пытался обмануть? Своих товарищей, которые знали его, как себя, которые провели с ним бок о бок сотни игр? Своего тренера с тридцатилетним стажем?

Это был не Дон, а его тень.

Тренер отвел его после тренировки в сторону и плотно уселся на трибуне. Разговор предстоял серьезный.

— Слушай, Дон, — сказал тренер, — ты меня знаешь. Ты помнишь, что заметил тебя я, вытащил тебя я, учил тебя я. Если кому ты всем и обязан, то мне. Если кто готов для тебя сделать все, то я. Но ты должен понять меня правильно. Есть еще команда, есть интересы университета, есть, кстати, моя репутация, да просто место, которое я занимаю, которое меня кормит. Я не могу понять, что с тобой. Одно скажу твердо: ты не перетренирован, не болен. В чем же дело? Не хочу лезть к тебе в душу. Вижу, не время. Может быть, неудачная любовь, дома плохо, карточный долг… — Он улыбнулся собственной шутке. — Спрашивать не буду, хотя имею сведения, что все у тебя па этих фронтах в порядке. Но играть, находясь в такой форме, ты не можешь. Пойми, Дон, не можешь! Если б речь шла не о тебе, плевать, выставил бы парня на игру, чтоб он убедился (а заодно и все), что играть не может. Убедился? Отлично — марш в запас. С тобой так нельзя. Если завтра ты будешь таким, как последнее время вижу тебя на тренировках, это скандал. Об этом говорить будут все. Обсуждать, задавать вопросы. Ты не просто игрок, ты звезда! А к звезде предъявляют особые требования. Из национальной тебя исключат раньше, чем ты начал там играть, и университетское начальство разволнуется (игры с вашим, особенно твоим, участием приносят, слава богу, доходы). К тебе начнут присматриваться, далее — придираться… Рисковать твоей карьерой я не хочу. Я заявлю, что у тебя растяжение, а тебе в национальной играть. Что я дал тебе отдых. Через месяц снова в строй. Но учти, за этот месяц ты действительно должен стать прежним Доном. Могу тренировать тебя отдельно. Словом, как хочешь. Понял? И не обижайся, другого выхода нет.

Понурив голову, Дон вышел из зала.

Он понимал, что тренер прав. В таком виде появляться на площадке нельзя. Надо восстановить силы. Теперь, когда твердо решил бросить «зелье», он быстро вернет форму. Он вспомнил про Криса. Был такой замечательный баскетболист. Просто уникальный, тоже из их университета. Играл в национальной сборной. Но не миллионер, прямо скажем. В общем, когда закончил учиться, жизнь поджала, работы нет, пошел в профессионалы. Там сразу все стало на место. Но оказалось, что у Криса скверный характер. Он никак не хотел заниматься всякими там комбинациями. Играл, как мог. А мог он здорово. И так уж его Доначио уламывал и этак — ничего не получалось. Все дело Доначио портил, а убрать его было нелегко. Как Крис играет, трибуны ломятся. Через своих спекулянтов Доначио на такие матчи продавал билеты втридорога. А не играет Крис — народ вопит, не ходит. Словом, пришлось искать другой выход. Окружил Доначио Криса красотками, они его начали в рестораны таскать, к выпивке приучать. И постепенно, не сразу, превратили Криса в гуляку и пьяницу. А когда Крис спохватился — поздно. Привык, играть хорошо уже не мог, публика его забыла… Сейчас работает «сандвичем», ходит по городу, носит на спине рекламу модного ресторана… Но Дон не Крис! Через месяц он им всем покажет…

Надо только разделаться с мучившим его вопросом.

В студенческом кафетерии, вмещавшем без малого тысячу человек, он оказался в очереди рядом с бородачом. Они быстро взяли с полок подносы, миновали длинные столы раздачи, сверкавшие никелем и стеклом, за которыми девушки в белых халатах наливали супы, накладывали жаркое и приправы, прошли мимо холодильников с мороженым, компотами, фруктами, нацедили у автоматов молоко и кока-колу и уселись за один из бесчисленных столов.

— Как дела? — начал разговор Дон.

— Мои ничего, не жалуюсь. Остальные меня не интересуют, — ответил бородач, поглощая огромные порции, лежавшие перед ним на тарелках.

— Слушай, у меня к тебе вопрос, посоветоваться хочу.

— Нашел советчика! — фыркнул бородач.

— Да ты послушай. Друг у меня есть, в беду попал, спрашивает, как быть, а я не знаю. Ты к этому делу ближе, ты потребляешь всю эту дрянь — марихуану, ЛСД…

— Это не дрянь, а единственное, что есть стоящего на свете, — заметил бородач, воинственно тыкая вилкой в сторону Дона. Цепь, висевшая у него на шее, с плеском окунулась в суп. — Черт!

— Ладно… — Дон не хотел спорить. — Вот он тоже стал героин потреблять. Денег нет. Тогда один тип предлагает: Приведи других, получишь скидку.

— Знаю, — махнул рукой «хиппи», — у нас тоже так делают ребята…

— Не перебивай. Когда мой приятель узнал, что товаром оказался, разозлился и набил «пушеру» морду.

— Дурак, — презрительно заметил бородач.

— Ты думаешь? В общем, ушел он, а тот «пушер» этого типа, что моего приятеля к нему приводил, пристукнул.

— Пристукнул?

— Да, пристукнул. Убил. Теперь приятель меня спрашивает: сообщить обо всем полиции или нет? Он хорошо того «пушера» запомнил и место, где встречались. Как ты считаешь?

Некоторое время бородач продолжал сосредоточенно жевать, глядя на Дона коровьими глазами. Наконец сказал:

— Я ж говорю, что дурак твой приятель.

— Почему?

— Потому что только дурак может задавать такие вопросы.

— Ты так считаешь?

— Еще бы. Зачем он пойдет в полицию? Его это касается? Пусть каждый делает что хочет, убивает кого хочет. Зачем мешать?

— Что же, по-твоему, законы отменить, убийства разрешить?

— Слушай, парень, — бородач даже отодвинул тарелку, — вот нам от этих законов! — Он провел ребром ладони по горлу. — Того нельзя, этого нельзя! Законы, запреты, ограничения… Кругом нас опутали. Почему, например, я не могу тебя убить, если мне хочется?

Дон на всякий случай отодвинулся.

— Если, например, та девка, — продолжал бородач, указав коротким грязным пальцем в сторону крохотной девушки в шортах, обедавшей за соседним столом, — тебя прирежет, я мизинцем не пошевельну. Значит, ей так хочется. Хорошо, прихлопнул тот «пушер» своего вербовщика, какое дело твоему приятелю? Ему-то что?

— Человека же убили, — неуверенно заметил Дон.

— Ну и слава богу, чем больше убьют, тем лучше. Ребят на войне все время на тот свет отправляют неизвестно зачем. А здесь? В нашем городе ежедневно в десять раз больше убивают. Всюду убивают. Какое мне дело? Я хочу жить как хочу!

Он махнул рукой и, громко рыгнув, зашлепал босыми ногами по натертому полу кафетерия…

«Ничего себе советчик, — размышлял Дон. — С таким далеко пойдешь. Интересно, что скажет тот, длинногривый».

Но с длинноволосым в ближайшие дни Дон не встретился. Перестав ходить на тренировки, оп больше времени проводил на занятиях. Вечера он, как и раньше, раза два-три в неделю проводил с Тер.

Зато в остальные дни Дон ходил в знакомый ему подвал. Впрочем, таких подвалов он знал теперь несколько. У него завелись знакомства, иной раз вместо подвалов отправлялись к кому-нибудь на квартиру. Иные помещались в богатых особняках (откуда родители уехали на побережье или в дальнее путешествие), другие в средних (где молодью люди жили одни, без родственников) или в мансардах одиноких студентов.

Но теперь Дон стал осторожнее. К вечеру он старался прийти в себя, выпить горячий кофе, пожевать резинку. Возвращаясь домой, бледный, с тенями под глазами, старался скрыть дрожание рук. Ссылался на утомительные занятия, напряженные тренировки (что тренироваться перестал, дома ничего не сказал).

Родители молчали, скрывая беспокойство. Их сын очень изменился за последнее время. Стал вялым, молчаливым. Он теперь подолгу, ничего не говоря, сидел у камина, пристально глядя на огонь. Перестал делать по утрам гимнастику. Возвращался иногда очень поздно, стараясь проскользнуть в свою комнату, не встречаясь с ними.

Все это было непонятно и тревожно, но все же сын жил дома, встречался с Тер, играл в баскетбол, занимался в университете. Может быть, это ненадолго? Пройдет? В нынешнее время у молодых часты депрессии. Вылечиваются…

Длинноволосого студента с томными глазами Дон встретил однажды после занятий в библиотеке. Подошел, шепотом попросил выйти. Они вышли на лестничную площадку, где стояли копировальные аппараты. Опуская в щель монетки, можно было получить любое количество фотокопий любых книжных страниц, которые предварительно закладывались в аппарат. Большой популярностью аппараты не пользовались. Фотокопии обходились не дешево. Можно было вполне заниматься в библиотеке, а не таскать фотокопии домой.

— Слушай, парень, — завел свою песню Дон, — хочу с тобой посоветоваться. Есть у меня один приятель…

Он повторил рассказ, который недавно излагал бородатому «хиппи».

— Что скажешь? — спросил в заключение Дон.

— Что тут сказать, — длинноволосый многозначительно, сосредоточенно помолчал, — надо молиться. — И он устремил на Дона ясный взор.

Дон почесал затылок.

— Молиться! Но делать-то что? Речь идет об убийстве.

— Это прискорбно, — убежденно покачал головой его собеседник, — очень прискорбно! Но не это главное. Главное, любить Иисуса. Ты обязательно скажи это своему приятелю. — Он наставительно погрозил пальцем.

— Послушай. — не отставал Дон, — ладно, я скажу ему. Оп помолится, а дальше? Ведь твой Иисус не будет же звонить в полицию?

— Не будет, — оживленно подтвердил длинноволосый, — и не надо. Какое это имеет значение? Пойми, важно не то, что человека убили — их каждый день у нас сотнями убивают, а что еще один пришел к святому духу. Не можем мы, пойми, исправить мир. Какой он есть, таким и останется. Наше дело — молиться.

— И все?

— Как все? Молиться, участвовать в таинствах. Главное, не лезть в эту мирскую грязь. С отвращением надо закрывать глаза и возносить взгляд к святому духу…

— Да, — разочарованно протянул Дон, — липовый ты советчик.

Длинноволосый усмехнулся.

— Ты что же, хочешь, чтобы святой дух за твоего приятеля решал? У него своих дел хватает. Хитрые все больно стали! Думай за них! Нет уж, кукиш! Пусть сам разбирается. Святой дух только молитвы принимает. Будет он тебе еще в земном болоте копаться! Мы, брат, столько тут натворили, что за миллион лет не разгребешь…

— Иди ты со своим святым духом! — рассердился Дон. — К тебе как к человеку, за советом, а ты святого строишь.

— Сам пошел к черту! — огрызнулся длинноволосый.

Так закончился этот душеспасительный разговор.

Чину свою историю Дон втолковывал особенно тщательно и долго. Тот молча глядел на собеседника своими непроницаемыми черными глазами, и Дону показалось, что он не понимает.

— …Ясно? — переспрашивал он в десятый раз. — Тебе ясно? Как ты считаешь — идти моему приятелю в полицию или нет? Ты бы вот как поступил?

Чин долго молчал, и Дон решил уже, что так и не дождется ответа. Неожиданно Чин решительно произнес:

— Нет.

— Что нет? — переспросил Дон.

— Не пошел бы.

— Почему?

— Они все заодно. У них правды не найдешь. Теперь молчал Дон, пораженный злостью, звучавшей в словах Чина.

— Откуда ты знаешь? — спросил он наконец. — У тебя есть доказательства?

— Доказательства не нужны, — спокойно объяснил Чин. — Там, где полиция, там всегда нечестность, обман. Не помогут они твоему приятелю.

— Погоди, почему ты так говоришь? — начал возражать Дон. — Полиция существует, чтоб преступников ловить, а честных людей оберегать.

— Ну что ж, — так же спокойно завершил беседу Чин, — если ты в этом уверен, так и дай совет своему приятелю. Но только если ты по-настоящему в этом уверен. — Он помолчал и спросил совсем тихо: — А ты уверен?

Дон не знал, что ответить. Чип еще некоторое время постоял, сверля Дона странным взглядом своих черных глаз, потом повернулся и неторопливо удалился. А Дон продолжал стоять. Он так и не мог ответить на вопрос, заданный ему Чином. Уверен ли он в честности полиции? А? Уверен?

Разумеется, самый толковый совет мог дать Артур.

Но разговор именно с ним Дон, как ни странно, оттягивал. Он инстинктивно чувствовал, что услышит много неприятных слов.

Все же, зайдя в спортзал (и с тоской понаблюдав за тренировкой товарищей), он дождался Артура и подошел к нему, когда тот выходил из раздевалки.

— А, Дон, — обрадовался Артур, глядя на него сосредоточенным взглядом. — Видишь, я теперь все время ношу линзы. Как, ничего?

— Ничего, — сказал Дон, — у тебя теперь мужественный и решительный вид. Эдакий «железный канцлер», а не мокрая курица, как обычно.

Артур засмеялся.

— «Мокрая курица»! Нехорошо, издеваешься над товарищем. Как растяжение? Проходит? На процедурах бываешь?

— Бываю, бываю, — пробормотал Дон, — скоро приступлю к тренировкам. Слушай, я к тебе за советом. Время есть?

— Конечно! Пойдем сядем в холле, до лекций еще час. Что стряслось?

— У меня ничего, у приятеля одного. Такое дело получилось…

И Дон в четвертый раз изложил теперь уже совсем обкатанную, уточненную в деталях историю своего несчастного «приятеля».

Артур слушал не перебивая, устремив на Дона сквозь линзы сосредоточенный, внимательный взгляд.

— Что скажешь? — спросил под конец Дон. — Ты у нас самый умный, вот я к тебе и пришел. Сам-то я ничего дельного посоветовать ему не могу. Не силен в таких вещах.

— В каких же силен? — усмехнулся Артур. Он был другим. За несколько минут неуловимо переменился. Перед Доном сидел не долговязый, белобрысый, добродушный парень. Сейчас Артур был таким, как в спорах, — твердым, жестким, саркастичным. До жути проницательным. Дон чувствовал себя не в своей тарелке (и зачем только придумал он этот дурацкий «референдум»?). Дон молчал.

— А приятель твой — человек решительный или, вроде тебя, размазня? — задал Артур новый вопрос, иронически глядя на Дона.

— Как тебе сказать…

— Ясно! А сам ты как думаешь, что будет, если он пойдет в полицию?

— Они арестуют того «пушера»… — нерешительно предположил Дон.

— Да? Так вот я тебе прочту маленькую лекцию. Пришел за советом, так слушай. Ты знаешь, что сказал наш уважаемый глава государства о наркомании? Что «проблема приняла размер национального бедствия». Понял? В нашем городе от наркотиков умирает более трех тысяч человек в год. Из них три четверти — школьники. На этих смертях хозяева наркотического бизнеса имеют в год больше двух миллиардов. Ведь, чтоб обеспечивать себя «зельем», наркоману нужны десятки тысяч в год. Где твой приятель — ты говоришь, он студент — и ему подобные возьмут такие деньги? Могу ответить. Грабят и убивают. Больше половины всех преступлений в нашем с тобой благословенном городе совершают наркоманы. Так что в этом деле одним убийством больше, одним меньше — никого не интересует. Тем более, полицию. Как ты думаешь, будут все эти «пушеры» и стоящие за ними синдикаты мелочиться, зарабатывая миллиарды? Будь покоен, в карман полиции не один миллиончик свалился. Ты же сам говорил, что когда твой приятель обратился к полицейскому, тот послал его подальше. Так? Ну вот, он кое-что наверняка от того «пушера» имел. А какой-нибудь О'Кин, начальник отдела полиции, который борется против наркомании (у нас, кстати, в университете его дочь учится), тот уже не от мелких толкачей, а от главных заправил и не кое-что, а десятки тысяч получает. Будь уверен…

— Ну уж…

— Да не «ну уж», а точно! Так что пойдет твой приятель в полицию, его же и упрячут. Тут ничего не сделаешь…

— Что ж, — растерянно спросил Дон, — так, значит… (Неужели и Артур ничего не может посоветовать?)

— Нет, не значит! — Артур поднялся и стал расхаживать по пустынному холлу. — Не значит! Твой приятель должен все это написать в газеты.

— А напечатают?

— Десять не напечатают, одиннадцатая поместит! Пусть на митинге выступит. Я могу организовать. Можно написать письмо всем членам парламента. Пойти в тот район и устроить пикетирование этого бара. Словом, привлечь внимание, поднять шум, чтоб люди знали. Чтоб «пушеры» попритихли, чтоб полиция вынуждена была хоть что-то делать. В конце концов, там есть и честные люди! Словом, бороться, сражаться!

— Погоди, — Дон сам не рад был теперь, что обратился к Артуру, — а приятеля моего тем временем возьмут за жабры, привлекут за клевету, потянут в полицию — ты же сам говорил — или «пушеры» его же и прихлопнут.

— Вполне может быть, — спокойно заметил Артур. Теперь вскочил Дон.

— То есть как? Благодарю покорно! Приятель у меня совета спрашивал, как других спасать, а не себя гробить!

— Вот что, Дон. В нашей стране, если хочешь бороться за правду, за справедливость, против всяких мерзавцев — рискуешь головой. Уж тут ничего не попишешь. Пока у нас такие порядки, пока у нас распоряжаются не те, у кого больше здравого смысла в голове, а те, у кого больше золота в банке, так и будет. Хочешь не хочешь, делай выбор, Дон.

— Я сказку приятелю…

— Оставь приятеля в покое, — Артур досадливо поморщился, — и не считай меня за ребенка. Подумай о том, что я тебе сказал, и сделай выбор. Ты, сдается мне, честный парень Дон; если хочешь остаться таким, ни ЛСД, ни марихуана тебе не помогут. От жизни не убежишь. Запомни! — Артур посмотрел на часы. — Одну лекцию ты прослушал. Пора идти на другие. Сейчас будет звонок, — и, помахав Дону рукой, он направился к аудиториям.

Дон, растерянный, остался стоять посреди пустынного холла.

Возвращаясь домой, Дон уже понял, что «приятель» никуда не пойдет — ни в какую полицию. Все как один говорят, что это бесполезно. Бороться? Нет уж, пускай Артур борется! Если ему нравится сидеть в тюрьме, вылетать из университета, попадать в больницу с проломленной полицейской дубинкой головой. Вот тогда из-за этих кафетериев была заваруха, Артуру будь здоров досталось. Уж Дон как-нибудь обойдется…

Он почувствовал некоторое облегчение. Значит, с этим вопросом все ясно.

Как бы еще с «зельем» расстаться? Теперь Дон уже не мог обходиться без «чего-нибудь» — пожевать, покурить, поглотать. А главное, поколоть. Но в дни встреч с Тер колоть он не мог, приходилось ограничиваться марихуаной. И это становилось все трудней. Дон ловил себя порой на мысли, что с удовольствием сократил бы очередное свидание, чтоб успеть в привычный подвальчик или на квартиру к новым знакомым.

Но так не получалось. Опи расставались поздно. Дон понимал: наступит момент, когда придется решить, видеться ли с Тер реже, или в дни свиданий не ночевать дома, чтобы успеть потом в подвал. Но как? Как объяснить родителям? Как объяснить Тер?

Погруженный в невеселые мысли, он вернулся домой. В столовой сидел отец. Лицо его почернело, глаза смотрели затравленно. Он молча уставился на Дона.

— В чем дело, отец? Что с тобой?

— Со мной? Ничего, сынок… — Голос отца звучал глухо. — Почитай, это тебе. — Он указал на голубой конверт, лежавший на столе.

Дон взял конверт, вынул листок: «Вам надлежит явиться в пятницу к 9 часам в главное полицейское управление по адресу… в отдел по борьбе с наркотиками, к старшему инспектору…»

Буквы плясали перед Доном, листок выпал из рук.

Значит, не помогло. Не выручили Тер и Лилиан. Или это делается без ведома О'Кина, обыкновенная полицейская рутина?

Надо что-то делать! Пятница — завтра. С Тер он сегодня не увидится. Посоветоваться не с кем (ох, он уже посоветовался сегодня, черт бы побрал этого Артура!). Что де дать? Что делать?

— Это насчет Рива, сынок? — услышал он голос отца.

— Не знаю, наверное… Чего им надо? Мать знает?

— Нет, у соседей она. Я ничего не сказал ей.

— Что же делать? — теперь уже вслух произнес Дон.

— Ты успокойся, сынок, — отец подошел, обнял Дона за плечи, — успокойся. Тебе нечего бояться. Бояться должен тот, кто виноват. Ты же честный парень, у тебя па совести ничего нет. Раз так — нечего беспокоиться. В нашей стране честному человеку нечего бояться. Полиция для того и есть, чтоб честных людей защищать…

— Да, да, — бормотал Дон, — да, да, отец… Ладно, утро вечера мудреней. Пойду спать. Сразу лягу. Покойной ночи.

— Покойной ночи, сынок… Все будет хорошо.

Дон ушел в свою комнату. Запер дверь (он теперь всегда запирался). Лег в постель, выкурил одну, две, три сигареты. Ничего не получилось. Покоя не было, не было привычного равнодушия к земным бедам, полета в дальние, блаженные края. Слишком велико было возбуждение, подавленность, чтобы обычная, даже двойная порция помогла.

Дон испугался. Он выкурил последнюю сигарету, засунул в рот две таблетки ЛСД. Настороженно ждал. (Эх, на-' До заиметь шприц, ему давно советовали его новые знакомые. Сейчас бы укол, и все в порядке.)

Сон долго не шел.

Дон заснул лишь под утро, в холодном поту, во власти страха, почти не ощутив действия наркотиков.