Заколдованный круг

Глава IV ГОРЬКИЙ ДЕНЬ

Рив не спит. Заложив руки под голову, Рив лежит на жесткой, скрипучей кровати в грязном номере дешевенького, завалящего отеля.

Уже несколько дней он живет здесь.

Он не может жить дома. Не может видеть родителей. Он только звонит им изредка по телефону, чтоб не беспокоились, не заявляли в полицию о пропаже сына. Так и сегодня. После припадка, который так не вовремя случился с ним на площадке, его отвезли на машине домой. Поблагодарив санитара, он неверной походкой вошел в подъезд, подождал, пока машина отъехала, и снова вышел на улицу. Сырой воздух, мелкий дождь окончательно привели его в себя, и он уже более твердо направился к своему отелю. Не дойдя нескольких кварталов, он свернул в темный переулок, в конце которого красные неоновые буквы сообщали: «Бар».

Неровный кроваво-красный свет падал на мостовую, на две-три машины, прикорнувшие у входа. В этом свете все казалось зловещим и нереальным.

В жалком баре было еще мрачнее. Звучала приглушенная музыка, но никто не танцевал на отведенной для этого между столиками площадке. В уголках, разделенных бамбуковыми перегородками, жались какие-то неясные силуэты. Изредка доносился хриплый смех, визгливый возглас, звон стаканов.

За стойкой, освещенной все тем же красным неоновым светом, возвышался бармен, могучий, совершенно лысый, с волосатыми обнаженными руками.

Рив подошел к стойке, кивком головы поздоровался с барменом и вопросительно посмотрел на него. Тот молча кивнул в сторону грязной, выцветшей занавески, прикрывавшей выход на лестницу, ведущую в подвал к туалетам.

Когда Рив скрылся за занавеской, бармен дважды нажал ногой кнопку под стойкой.

Рив спустился по скользкой лестнице со сбитыми ступенями и оказался в узком, темном проходе. Между двумя фанерными дверями, на одной из которых был изображен мужской ботинок, а па другой — женская туфля, сидела па ящике старуха. Перед ней возвышался лоток с разложенными на нем пачками сигарет, пакетиками соленых орехов, жевательной резинкой.

Услышав, что кто-то начал спускаться в подвал, старуха насторожилась, но, когда тусклая лампочка в проволочной сетке под потолком дважды мигнула, успокоилась.

Рив подошел к лотку и сказал:

— Пачку нестандартных.

Старуха вынула из ящика, на котором сидела, вполне стандартную пачку сигарет и протянула Риву. Если что и было необычным в этой покупке, так это несуразно высокая цена, которую после тщательного осмотра всех своих карманов все же сумел уплатить Рив за сигареты.

Засунув пачку в карман, он торопливо поднялся обратно в зал и, кивнув на прощание бармену, вышел на дождливую улицу.

Рив зашел в первый попавшийся подъезд, воровато огляделся и, вскрыв пачку, щелчком выбил сигарету. Вот теперь можно было определить, что пачка действительно нестандартная: вместо двадцати в ней было девятнадцать сигарет и чуть толще обычных.

Рив закурил.

Он затягивался глубоко, полузакрыв глаза, забыв обо всем на свете.

Кончив курить, Рив быстро направился в отель. В голове стоял туман, слегка тошнило, но мрачные мысли куда-то улетели. Рив ощущал покой.

Он знал, что это ненадолго, что скоро тиски страха и отчаяния сожмут его еще сильней и надо успеть заснуть раньше.

Торопливо пройдя мимо крепко спавшего ночного портье, он поднялся на четвертый этаж по плохо освещенной лестнице, открыл дверь ключом, который носил с собой, а не оставлял на доске, и, не раздеваясь, лишь скинув ботинки, бросился на кровать.

Сон навалился на него мгновенно бетонной плитой. И так же мгновенно покинул его среди ночи. Сколько Рив ни крутился, как ни старался, заснуть не удавалось. Тогда он выкурил еще одну сигарету и, подложив руки под голову, стал ждать сна. Но сон не приходил.

Вместо него пришли горькие мысли, горькие воспоминания о последних месяцах его жизни, о немногих месяцах, перевернувших всю жизнь.

В тысячный раз спрашивал он себя: как же все это произошло? Почему? Могло ли быть иначе?

Все началось с вечеринки.

На эту вечеринку пригласил Рива его сокурсник по университету Ал. Ал всегда вызывал у Рива двойственное чувство. С одной стороны, брезгливости, даже отвращения. Вечно расхлюстанный, неопрятный, с землистым лицом и лихорадочно горящими глазами, он поражал бесконечной сменой настроения: то хохотал по любому поводу, орал, острил, всех перебивая и перекрикивая, то ходил мрачный, молчаливый, пугливо озирался по сторонам, словно ждал нападения из-за угла. Бывало, он пропадал по неделям, затем снова появлялся, еще более обтрепанный и опустившийся. С другой стороны, личность Ала была полна каких-то неведомых тайн; он наверняка знал что-то, о чем представления не имели ни Рив, ни другие студенты, какая-то извечная печаль наложила на него свою метку. И это влекло к нему, будило любопытство.

Ал ни с кем особенно не дружил, занимался между делом, но умудрялся сдавать экзамены.

Однажды Риву показалось, что Ал присматривается к нему, выделяет его из толпы других студентов, старается найти предлог для беседы.

Как-то они сидели на скамейке в университетском парке, томясь над учебником философии, в которой ничего не понимали (да и не хотели понимать).

— Завидую я тем, у кого всегда хорошее настроение, — неожиданно произнес Ал, мечтательно глядя в небо.

— Неплохо, конечно, — пробормотал, еще весь в философских дебрях, Рив. — Конечно. Кто ж тебе мешает?

— Мало ли кто! — Ал усмехнулся. — Учебник вот и вообще занятия, холод в комнате, денег не хватает, на что хочу, девушка, которая нравится, на меня не смотрит. Ты вот со мной дружить не хочешь… Причин много.

— Почему не хочу? — вяло запротестовал Рив. Ему не хотелось спорить, но еще меньше хотелось читать учебник философии.

— Не знаю почему. Может, брезгуешь — мол, оборванец этот Ал, шалопай, бездельник и вообще темный тип…

— Ладно, ладно… — Рив улыбнулся своей обычной доброй улыбкой (он тогда еще улыбался так). — Что ты на себя наговариваешь! Сам вечно всех сторонишься. А я…

— Вот захочешь со мной дружить, — гнул свое Ал, — и у меня сразу будет хорошее настроение. Слушай, пойдем со мной завтра на вечеринку к ребятам. Тут неподалеку. Отличные ребята. И девчонки мировые. Нет, ты не думай, все приличный народ, не какие-нибудь. Пойдем! Клянусь, не пожалеешь. И вот тебе слово, раскрою секрет вечно хорошего настроения. Обещай, что пойдем! Обещай! Мне вот как это нужно! — неожиданно срывающимся голосом закончил Ал и умолк.

Рив был ошарашен. В конце концов, к чему столько темперамента, чтоб пригласить на вечеринку? Он и так не прочь. Рив не был особенно разборчив в знакомствах, будут веселые ребята — отлично. Он готов. Конечно, Ал не лучшая рекомендация для компании. Но он там будет не один, да и уйти всегда можно.

— Чего разволновался? Пожалуйста. Пойдем. Если весело, я всегда рад, — пытался он успокоить Ала.

Но тот воспринял его согласие как невиданный по роскоши подарок.

— Спасибо, Рив! Спасибо, друг! — Он проникновенно тряс его руку. — Я знал, что на тебя можно положиться. Спасибо! Я зайду за тобой. Или нет, давай лучше встретимся. Часов в восемь. Буду ждать… да хоть здесь же, на этой скамейке.

Рив потом недоумевал, почему ничем не примечательный поход на вечеринку вызвал у Ала такое возбуждение. Ну, вечеринка и вечеринка, стоит ли из-за этого поднимать шум? Студенты только и делали, что мотались по вечеринкам. Он сам недавно попал на одну. Совсем другую, чем те, к каким привык у Тер.

Он попал сюда случайно — его зазвал однокурсник. Вечеринка происходила у какой-то веселой, могучей, спортивного вида девушки в общежитии. Девушка была такой красивой, а юбка ее такой крохотной, что Рив весь вечер не мог оторвать глаз от ее голых загорелых ног и веселого, красивого лица.

А тем временем вечеринка шла полным ходом. Вернее, это была не вечеринка, а эдакое научное собрание. Пятеро из присутствующих (а на следующем вечере следующие пять) должны были в одной фразе изложить свое «кредо», свою философию, цель жизни. Спорить запрещалось. Просто в конце все собравшиеся писали на анонимных записках имя того, чье «кредо» пришлось им по душе, записки собирали в банку и путем простого подсчета голосов выяснялось, чья философия лучше.

Первым выступил длинный парень в очках: «Все, что имею, готов отдать другим, а они пусть отдадут мне все, что имеют», — сказал он и вытер лоб, словно произнес длинную речь. За ним слово взяла маленькая хохотушка, она улыбнулась и сказала: «Что бы ни происходило, надо всегда смеяться, если удастся, даже на собственных похоронах». И она громко рассмеялась при всеобщем молчании. За ней поднялась хозяйка дома во весь свой богатырский рост, она уперла мускулистые руки в могучие бедра, выставила вперед загорелую голую ногу и с вызовом заявила:

«Хочу любить всех ребят, каких встречу за день, и чтоб они все меня любили». Она оглядела всех сидевших в комнате ребят (большинство опустили глаза) и победно села на место, задрав свою крохотную юбочку чуть не выше пояса. Четвертым оратором оказался парень с суровым, болезненным лицом и горящим взглядом. «Надо, чтоб никогда-никогда не было войны, нигде, никогда! — выкрикнул он и, окинув взглядом сидевших перед ним, презрительно бросил: — Только с таким дерьмом, как вы, многого ве сделаешь». Присутствующие возмущенно запротестовали.

Неожиданно пятым предложили выступить Риву. Сначала он растерялся, но потом осмелел и провозгласил: «Все люди должны заниматься спортом, чтоб всегда быть здоровыми и в хорошем настроении». Реакция аудитории была кислой, ну и черт с ними!

Так что разные компании собирались в университетском городке.

Так или иначе, а на следующий день, к восьми часам, надев по этому случаю галстук, он явился к условленной скамейке. Ал уже ждал его. Он даже вскочил от волнения и тревоги — боялся, что Рив не придет! — увидев его, засиял, замахал руками, бурно выражая свой восторг.

— Пошли! — сказал он под конец и потащил Рива к остановке автобуса.

Ехали недолго и вышли у одного из тех стандартных домов, что десятками возникали на окраине города в последнее время. Здесь селились люди среднего достатка — мелкие служащие, отставные полицейские, заводские мастера, приезжие, имевшие кое-какие сбережения, но не решившие еще, куда и как их применить, учителя, сестры из соседнего госпиталя.

Вот в квартиру одной из таких сестер они и постучались.

Сначала все шло хорошо. Хозяйка оказалась приветливой девушкой лет двадцати. Она была самой старшей. Остальным сестрам было лет по восемнадцати, явилась даже какая-то шестнадцатилетняя подсобница. Симпатичные были и ребята — несколько учеников расположенного неподалеку колледжа, два студента, разносчик из мясной, бой маленького отеля. Всего набралось человек десять.

Угощение было скромным: банки с пивом, с соками, бутерброды, бананы… Пили мало, зато много курили…

Но постепенно Рив начал ощущать какое-то смутное беспокойство. Словно за всем этим внешним фасадом что-то скрывалось, что-то главное, чего пока он не мог понять. В комнате словно сгущалось странное напряжение. Все были посвящены в тайну, и только он ничего не знал. Оставался беззащитным. Может быть, поэтому он пил больше других, осушая пиво банку за банкой (чего обычно никогда не делал). За окном опустился вечер, но света не зажигали, только метались взад-вперед огненные язычки двух свечей. Стоявший в углу магнитофон источал монотонную, упорную, впивающуюся в мозг, в душу музыку. Волновало и близкое соседство одной из сестер, черноволосой, голоногой и голорукой, сидевшей, как и он, на полу, откинув голову, закрыв глаза, но как-то незаметно все тесней и тесней прижимавшейся к Риву.

Потом запах. Странный, тяжелый, раздражающий аромат наполнял комнату, становился все гуще, все весомей. От него начинала слегка кружиться голова. Рив чувствовал себя как в полусне.

И когда голоногая сестра неожиданно протянула ему сигарету, которой только что несколько раз затянулась, Рив, никогда дотоле не куривший, словно автомат взял сигарету и затянулся. Сначала он поперхнулся, начал кашлять. Сплюнул. Другие заулыбались. Заулыбался и он, и снова попытался затянуться. Что особенного — все, кто первый раз берет сигарету в рот, оказываются в таком же положении, это общеизвестно. Вообще-то Рив не собирался курить — он ведь спортсмен. Но в конце концов немало спортсменов курят. В том числе и в их же команде. Курят, тренер ворчит, но ничего — играют не хуже других. Тем более, что Рив не собирается делать из этого привычку — просто побалуется, неудобно же отказать такой красотке, и все. Назавтра забудет даже вкус сигареты…

И Рив продолжал затягиваться.

Настроение его стало улучшаться. Пришло ощущение легкости.

Он посмотрел на свою черноволосую соседку, попытался обнять ее. Но она сидела неподвижно, устремив вдаль пустой взгляд, и зрачки ее, в которых плясало неверное отражение свечей, были крохотные, словно зернышки мака.

Рив еще раз попытался притянуть к себе девушку, но она как сидела, так и повалилась на бок, не меняя положения рук и ног, не отрывая пристального взгляда от темнеющей пустоты комнаты.

Рив немного испугался, но не смутился. Ну и бог с ней! Он и сам теперь смотрел не отрываясь на оранжевые язычки. Язычки метались над тонкими черными иглами фитилей. Потом они начали расти, сверкать, бросаться во все стороны и к нему, Риву, тоже, чуть не обжигая его, так что несколько раз он даже откидывал голову, стукаясь затылком о стену.

Ему-то удалось избежать огня, а вот другим нет. Он вдруг увидел, как вспыхнула, загоревшись ярким пламенем, голова одной из девушек, запылала, стала пунцовой, алой, лиловой и, вытянувшись, начала взлетать к потолку. И вся девушка превратилась в длинный, змеящийся шлейф лилового огня, стелющийся вдоль стены. А за ней потянулись другие…

Рив хотел закричать, но не смог. Он закрыл глаза, однако ничего не исчезло. Все те же видения плясали перед его внутренним взором, разгораясь все ярче и ярче… И вдруг мгновенно, внезапно он понесся куда-то вниз, в пропасть, все закружилось, к горлу подступила тошнота. Тошнота стала нестерпимой, голову кто-то начал разрубать топором. А потом все исчезло, и наступили мрак и тишина.

Рив потерял сознание.

Очнулся он под утро с головной болью, с ощущением слабости, весь липкий от пота. В комнате было душно и в то же время холодно. Отвратительно пахло рвотой, вчерашним пивом, черствыми бутербродами…

На полу вдоль стен в нелепых позах спали девушки и ребята. У них были серые лица, лиловые веки, у некоторых у рта набежала слюна. Пальцы белели, безвольно растопыренные или, наоборот, судорожно сжатые в кулаки.

Ал и еще один парень бодрствовали. Тупо уставившись в пространство, они жевали ароматическую резинку, то и дело сплевывая прямо на пол.

Через окно пробивался какой-то грустный, грязный рассвет. Заметив, что Рив пришел в себя, Ал постарался выдавить на бескровных губах улыбку.

— Ну, поздравляю.

— С чем? — промямлил Рив.

— С боевым крещением. С приобщением к рыцарям марихуаны!

— А… — У Рива не хватило даже сил говорить. Он уже понял, что вчерашние сигареты были с наркотиком. Разве он, не курящий, мог определить — дали ему обыкновенную сигарету, или с этой дрянью? О господи! Ничего себе вечериночка! Ничего себе Ал, новый дружок с его секретом хорошего настроения! Настроение у него вчера действительно стало отличным, так минут на пять… Платить за пять минут такую цену — раскалывающейся головой, ставшими чужими руками и ногами, тошнотой, от которой хочется застрелиться… Слуга покорный! Но у него не было сил ни ругать Ала, ни упрекать да и вообще говорить. А тот не унимался:

— Ничего, первый раз всегда так. Имей в виду: когда куришь простые сигареты, то есть с табаком, такая же штука происходит. Потом ничего, все привыкают. Смотри, курильщиков на свете миллионы. Только разве это то же удовольствие? Черта с два! А насчет сигарет не беспокойся. Ал тебе всегда достанет. Можешь на Ала положиться.

«Как же, увидит меня еще этот Ал, чтоб ему пусто было!» — размягченно думал Рив, не в силах сказать ни слова. Но как ни странно, как ни невероятно может показаться, когда неделю спустя Ал, заискивающе хихикая и бегая глазами, снова пригласил Рива на вечеринку, тот согласился. Он бы и сам не мог ответить почему.

«Ведь все зависит от меня, — рассуждал он. — Попробую еще разок, только один, и на этом поставлю точку. Просто любопытно — может, какое новое впечатление. Да и вообще хочется закрепить все это в памяти. Когда-нибудь расскажу ребятам, Лилиан например, даром что ее отец — главный в полиции по борьбе с наркотиками (Рив весело смеялся про себя этому забавному положению). Никто не может заставить меня курить эти дурацкие сигареты, если не захочу. Смешно!»

А вот все остальное — головную боль, рвоту, пот, слабость, отупение — он почему-то забывал. Как забывает все это алкоголик, опохмелившись с утра после жуткой пьяной ночи.

Все повторилось. И симпатичные ребята, и голоногая сестра, и пиво, и сигареты (на этот раз две), и мимолетное ощущение блаженства, и тягостные видения, и тошнота, и рвота, и головная боль, и свинцовое забытье, и отвратительное пробуждение.

Все повторилось. Потом еще раз. И еще. И стало привычкой. Стало необходимостью.

В какие-то минуты ясности Рив внутренне застывал. потрясенный совершавшимся. Как же спорт, друзья, занятия, как вообще нормальная, обычная жизнь? Теперь нормальной жизнью стала та, другая. Так неужели нельзя все сбросить одним махом? Взять и вернуться к прошлому твердо, спокойно, раз и навсегда?

Оказалось, нельзя. Не было сил. Только прибавились новые трудности. Приходилось вести двойную жизнь.

Ведь оставались тренировки, игры. После каждой «вечеринки» Рив два дня приходил в себя. Он стал хуже играть. На него ворчали. Он притворялся больным. Его жалели, потом терпели.

Еще труднее было дома. Обманывать родителей, особенно мать, становилось невозможно.

И вдруг он почувствовал, что даже три сигареты уже не действуют на него. Он испугался. Но Ал успокоил его любой настоящий курильщик табака выкуривает одну, да же две пачки сигарет в день. Конечно, сигарет с марихуаной столько не выкуришь. Но Рив может не беспокоиться Ал всегда достанет ему столько, сколько он захочет.

Вот тогда-то и возникла проблема денег. Сигареты стоили дорого, и чем больше их требовалось, тем больше требовалось денег.

Сначала Рив пытался брать у родителей, подрабатывать, тренируя команду мальчиков соседней школы, моя посуду в профессорском кафетерии, даже изображая бэби-систер — почасовую няньку, приглядывающую за ребенком, пока родители уходят в кино.

Не хватало.

Тогда он стал одалживать у товарищей, перебивался — отдавал. Потом отдавать перестал.

Наконец начал воровать.

Когда он впервые пошел на это, ему казалось, что он сгорит со стыда, покончит с собой, плюнет на все и уедет куда-нибудь за тридевять земель. В голову лезли самые невероятные проекты, кроме одного: бросить курить «те» сигареты.

Рив задерживался в раздевалке или спешил вернуться туда первым и обшаривал карманы оставленной одежды. Брал с умом — у каждого понемногу; лучше, если серебряные или медные монетки, в крайнем случае бумажку, у кого их много.

Позже выносил из университетской библиотеки книги подороже и сбывал их за бесценок.

Все это приносило гроши, а нужда возрастала. Все больше и больше сигарет требовалось теперь Риву. Он уже не ходил на «вечеринки». Он теперь знал, где и почем можно купить нужные ему сигареты: общественные уборные, подвалы подозрительных баров, вокзалы, подворотни, уличные перекрестки, пустыри.

Его знали «пушеры» — продавцы наркотиков, он стал постоянным клиентом. Но даже постоянные клиенты должны платить. И ох как дорого!

Настал день, когда Рив, дрожа от страха, подстерег возле лифта в старом отеле женщину, зашел за ней в кабину, ударил по голове кулаком и, вырвав сумочку, бросил свою потерявшую сознание жертву, спустился на другом лифте и убежал. Ему повезло. В сумочке оказалась приличная сумма.

Ободренный первым успехом, Рив продолжал свои налеты. Иногда один, иногда с компанией таких же, как он.

Рив все чаще приходил в отчаяние. Что же дальше, как быть? Сигарет требовалось все больше и больше. И тогда-то на сцене вновь появился Ал. На этот раз не в роли дьявола-искусителя, а наоборот — ангела-спасителя. Однажды Рив встретил его и спросил:

— Скажи, как тебе удается сводить концы с концами? Ну, покупать эти… сигареты… Они же дорого, черт побери, стоят. И всё дороже.

Ал усмехнулся, на мгновение в глазах его промелькнул огонек торжества.

— Есть один способ, вполне безопасный и верный, — раздумчиво проговорил Ал, — на все время обеспечить себя. Но трудный. Здорово трудный.

— Говори.

— Понимаешь, есть человек, который будет тебе отпускать товар за полцены. Но с одним условием. И вот условие это не так-то просто выполнить. Мне, например, удавалось, и я…

— Не тяни! Ведь сам знаешь, любое выполню. Что надо делать?

Ал сосредоточенно молчал, словно колебался, достоин ли Рив великой тайны. Наконец, решившись, заговорил:

— Словом, так, я тебя сведу с одним человеком, сам будешь с ним договариваться. Скажу одно: если сделаешь то, что он скажет, будешь иметь сигареты за полцены. Это точно. По себе знаю. Он слово держит твердо.

— Да что надо делать, черт тебя возьми? — вскричал Рив.

— Завтра вечером я тебя отведу.

Свидание происходит в темном, захудалом баре. Они сидят втроем за столиком. Ал, делающий вид, что его все это не касается; Рив — весь в напряжении, беспрестанно вытирающий о штаны потные руки, и незнакомец, толстый человек в клетчатом костюме, клетчатом плаще, со странной каскеткой на голове, какую носят прорабы на строительствах. Огромный лысый бармен с обнаженными волосатыми руками приносит им напитки, на которые Рив даже не смотрит.

— Так что, паренечек, — толстяк улыбается, — хочешь дешево жить?

Рива невыносимо раздражает эта манера собеседника беспрестанно называть его «паренечком», но он сдерживается.

— Значит, решил навести экономию в финансах, паренечек?

Толстяк хихикает. Но теперь Рива не обманешь: он прекрасно видит, как внимательно, как остро наблюдают за ним глаза этого глуповатого и простоватого на вид человека.

Рив силится улыбнуться.

— Кому же не охота получше жить?

— Правильно, паренечек, правильно. Всем охота. И тебе. И мне. И ему. — Толстяк кивает в сторону Ала. — Ну что ж, если тебя мои условия устраивают, давай по рукам. — И он протягивает Риву мясистую ладонь.

Рив не выдерживает:

— Какие условия? Какие?

— Ая-яй, — толстяк сокрушенно качает головой, — значит, он тебе ничего не сказал? (Укоризненный взгляд в сторону Ала.) Ну тогда ты прав, паренечек, ты прав. (Одобрительный взгляд в сторону Рива.) Кто ж согласится кота в мешке покупать? — Человек в клетчатом хихикает. — Никто. И правильно.

Неожиданно лицо его меняется. Из глуповато-добродушного оно становится хищным и жестоким. У Рива дрожь пробегает по телу.

— Так вот: ты мне вербуешь клиентов. Понял? Таких же, как ты. Найдешь, приучишь, подождешь, пока им деться станет некуда, и приведешь. Ясно? А я тебе за это пятьдесят процентов скидки на сигареты. И аванс даю: скидку начнешь получать о завтрашнего дня, а клиентов приведешь в течение трех месяцев. Но ни дня больше. Понял? Ни дня! Не выполнишь условия — пеняй на себя, Учти, я не из шутников.

Рив и сам понимал, что с таким шутки плохи. На мгновение он представил, что будет, если через три месяца оп не сумеет выполнить условия договора, и ему стало страшно. Но потом подумал о том, как упростится его жизнь, когда сигареты, дорогие, конечно, но будут все же в половину дешевле, чем сейчас.

— Согласен, — прошептал он.

— Вот и прекрасно, паренечек, прекрасно! — Перед ним снова сидел глуповатый, смешливый толстяк в дурацкой каскетке. — Значит, через три месяца. Договорились. Конечно, как подлепишь, приводи сразу — приводи, паренечек, приводи. Договорились?

— Да, — снова прошептал Рив.

Толстяк обернулся к бармену и щелкнул пальцами. Тот не спеша приблизился.

— Вот, — сказал толстяк, протянув в сторону Рива указательный палец, похожий на сосиску, — вот этот паренечек. С завтрашнего дня. Занеси его в список. Посмотри хорошенько. Запомнил?

— Запомнил, — проворчал бармен и направился обратно к стойке.

— Вот так, паренечек, все в порядке. Видишь, я свое слово держу. Сразу же. Теперь дело за тобой. И не забудь: три месяца, ни дня больше. Пока.

Он поднялся, помахал рукой бармену и, не оборачиваясь, вышел. Некоторое время Рив и Ал еще сидели, не разговаривая, задумавшись каждый о своем. Потом одновременно поднялись и направились к двери.

Когда они вышли в темноту улицы и прошли несколько шагов, Рив неожиданно схватил Ала за лацканы пиджака и толкнул в ближайший подъезд.

— Ты что, с ума сошел! — отбивался Ал.

— Я какой у тебя? А? Отвечай! Скольких ему, продал? — Размахнувшись, Рив изо всей силы ударил Ала кулаком по щеке. Тот охнул, завертелся, пытаясь высвободиться.

После каждого вопроса Рив бил Ала в живот, в лицо… Ал извивался, стонал, пытался защититься, но ему было не справиться с могучими руками баскетболиста. Наконец, не выдержав, он простонал:

— Много…

Рив сразу остановился.

— Много? — переспросил он, нахмурившись. — Зачем тебе много?

Он отпустил Ала. Тот всхлипывал, размазывая по лицу кровь.

— Говори! — ткнул его Рив. Ал весь сжался и забормотал:

— Чем больше приведешь… тем скидка больше… А где их взять?.. Думаешь, легко?.. Вот сам увидишь… Тебя сколько пришлось обрабатывать… Я думал, совсем ускользнешь… Трудился, трудился… и ускользнешь. — Он хлюпал носом, давился слюной, слезы текли по его распухшим щекам. — И срок истекал… совсем ничего оставалось… Успел вот… привел. Да ты не сердись… Рив… не сердись… все равно бы к ним пришел… Никуда от них не денешься… Не я б, так другой привел… Не сердись, Рив… Теперь и тебе скидка… я помогу… Только не сердись… Не бей! Не бей!

Но истошный вопль Ала застрял у него в горле. Могучим ударом Рив сбил его с ног и, не оборачиваясь, быстро зашагал по темной улице.

С тех пор прошло больше двух месяцев.

Рив сумел найти «клиентов» и представить их клетчатому толстяку. Даже удостоился похвалы.

Все четверо были из школьной баскетбольной команды, которую он тренировал. Ребята лет по четырнадцати. Сначала перед играми он давал им стимулирующие пилюли фирмы «Здоровье». Потом кое-что другое. Когда созрели, устроил вечеринку, угостил конфетами с ЛСД, позже приучил к сигаретам. А дальше все пошло как по маслу. Как в свое время с ним самим.

Он отобрал самых подходящих: самых безвольных, самых уступчивых, самых глупых. Уж он-то, тренер, хорошо знал своих питомцев. И не ошибся.

Но толстяк все требовал новых. Где было их взять?

Как иногда бывает в жизни, какое-то начинание, сулящее удачу, вдруг обрывается. Так здорово и быстро сумел он завербовать тех сопляков! А дальше?

Чего только не предпринимал Рив, куда только не обращал свои взоры — и на университетских товарищей, и на приятельниц, и на случайных знакомых, — ничего не получалось.

А ведь они были, должны быть где-то рядом те, кого он искал, черт возьми!

Рив рыскал по столовым, библиотекам, по аллеям…

Однажды, придя на тренировочное футбольное поле, он увидел такую картину. По всему полю на зеленой траве стояли столики, вернее, перевернутые ящики. За столиками сидели юноши и девушки со строгими, даже суровыми лицами. Перед ними лежали огромные листы бумаги. И у каждого столика стояла очередь — здесь были и бородатые, нечесаные «хиппи» и бедно одетые девчонки в вылинявших джинсах и несвежих свитерах, и аккуратные очкарики с папками, и элегантные юноши в замшевых куртках и фланелевых брюках, и местные студенты, и приезжие, даже двух-трех известных спортсменов разглядел в толпе Рив. Один за другим, выстояв очередь, они подходили к столикам, наклонялись, ставили на бумажных листах свою подпись и медленно отходили.

Над столиками были прикреплены кое-где уже порвавшиеся плакаты: «Долой войну!», «Пусть все вернутся домой!», «Не хотим убивать и не хотим быть убитыми!») В стороне, на возвышении, стоял сделанный из фанеры огромный гроб, накрытый национальным флагом. Рив подошел ближе — может, здесь кто клюнет, — но, вглядевшись в лица, поймав взгляд, торопливо удалился: среди этих он попутчиков не найдет, они избрали другой путь…

И тогда, как бывает с отчаявшимися людьми, в голову ему пришла, казалось бы, совершенно безумная мысль: а что, если кого-нибудь из товарищей по команде? В конце концов, разве сам он — баскетболист — не попался на удочку этого ничтожества Ала? Ну и что ж, что спортсмены? Надо только постараться.

И он старался. Он прощупывал хитро, тонко. Принюхивался, ставил опыты, словно на занятиях в университетской лаборатории. Отбирал.

И все неудачно. Обостренной интуицией наркомана, ищущего родственную душу, он чувствовал — не подходят. И этот не подходит. И тот.

На Дона он вначале даже не смотрел. Потом вдруг решил: почему нет? Почему не Дон? Не такой уж он кремень. Баловень — да, привык к успеху — да, влюблен в свою Тер — тоже да. И добряк, и надежный друг, и верный товарищ, готовый прийти на помощь по первому зову. Вот на этом и надо сыграть. И быстрее. До конца рокового срока оставалось меньше месяца. А Дон хоть не кремень, но и не тряпка. Возни будет много. И вообще неизвестно, чем все кончится. Но попробовать надо.

И теперь, лежа на жесткой, скрипучей кровати в грязном номере дешевенького, захудалого отеля, Рив в сотый раз обдумывает свой план.

Завтра же он начнет его осуществлять. Времени в обрез. Рив невольно вздрагивает, вспоминая клетчатого толстяка в каскетке, его глаза убийцы.