Закулисные игры

Глава 2

Когда Силки Морган исполнилось десять лет, ее мать умерла в госпитале от туберкулеза. Они жили тогда в Южной Филадельфии на Южной Улице, прославившейся благодаря известной песне, в районе, населенном неграми и итальянцами. Мама сначала долго болела дома, а когда ее забрали в госпиталь, отец Силки вернулся домой, чтобы ухаживать за детьми. Они жили в трехэтажном доме из красного кирпича. В каждой маленькой квартирке по двенадцать человек, хотя семья Силки состояла из восьми, включая отца. Когда они вернулись с похорон, кто-то разрисовал их дверь белой краской: череп и кости, а над ними огромные буквы ТБ. Тогда-то отец впервые после смерти матери и заплакал. Он рыдал и колотил кулаками в дверь, пока не разбил их в кровь. Затем он попросил старшего брата Силки Артура принести воды и едкого желтого мыла и попытался отмыть краску. Тогда у них не было денег, чтобы купить новой краски и перекрасить дверь. Отец заявил, что это все проклятые итальяшки; никто из черных братьев не сделал бы подобного. Но они не смогли отмыть краску. Отвратительный рисунок так и остался на стенке, пока время не стерло его, как и воспоминания о мягком и добром лице мамы. Силки вспоминала мать каждую ночь. Их стали все избегать, соседи, проходя по лестнице, шарахались в сторону. Артур объяснил Силки, что туберкулез заразен. И она стала мечтать заразиться, чтобы смочь подняться на небеса к маме. Отец не дождался, когда краска сотрется сама собой, он просто исчез, попросив соседку присмотреть за детьми. Она единственная не отвернулась от детей, хотя и не разрешала несколько недель играть им со своими ребятишками. Затем она смягчилась. И даже как-то обняла Силки и сказала: «Я буду твоей Тетушкой Грейс[3]. Приходи ко мне, когда будешь очень сильно скучать по маме».

Силки думала, что у нее самый красивый и чудесный отец, какой только может быть на свете. Он был как Санта Клаус: то исчезал, то вновь появлялся, каждый раз, однако, оставляя после себя очередную сестренку или братика. Она была старшей дочкой. Остальные: Корнелиус, Вильям, Ла Джин и крошка Цинтия. Ее настоящее имя было Сара, хотя отец еще в детстве прозвал ее Силки. Мать всегда говорила, что девочка очень похожа на отца. Он был высоким и сильным мужчиной с черными волосами, в которых с годами так и не появилась седина. Силки воспринимала отца как какую-то знаменитость. Когда он возвращался, все вокруг были счастливы. Но потом он начинал скучать, просиживать целыми днями у окна ничего не делая и в одно прекрасное утро снова исчезал.

У самой Тетушки Грейс было десять ребятишек. Двое из них — близнецы Черил и Берил, были ровесницами Силки, и, сколько она помнила, всегда были ее ближайшими подружками. Они все делали вместе. В четырнадцать лет они решили, что станут знаменитыми певицами. В их классе тогда училась девочка по имени Тамара, которая тоже мечтала стать певицей. Она познакомила девочек со своей старшей сестрой Милашкой, и каждый день после школы девочки репетировали. Они пели популярные песенки, исполнявшиеся по радио, либо подслушанные в магазине грампластинок. Милашка, которой уже исполнилось шестнадцать, встречалась с парнем по имени Рудольф. Тот украл где-то проигрыватель и кучу пластинок в придачу. Каждый день после школы девочки приходили к нему, слушали записи и пытались подражать певцам, пока Рудольфу это не надоедало и он не прогонял их, уединяясь с Милашкой в спальне.

Что такое секс, Силки узнала очень рано. Она знала, как предохраняться от нежелательной беременности задолго до того, как эта проблема могла возникнуть перед ней, и хотя она и потеряла невинность в четырнадцать лет, как и большинство ее подружек, она не считала, что секс — это очень здорово. Она ненавидела школу, но любила читать. В одной книжке, взятой в библиотеке, она вычитала, что всем знаменитым людям приходилось чем-то жертвовать ради достижения собственной цели. Она не могла отказаться от еды, потому что ее и так было мало и Силки постоянно чувствовала голод. Ее обычный рацион на день состоял из куска картофельного пирога из соседней лавки и трех банок колы. Когда была жива мама, ей давали деньги на школьные завтраки. Но после ее смерти и ухода отца денег у нее не было никогда. Ее старший брат Артур, который работал на бензоколонке, выдавал ей деньги раз в неделю, остальные ее братья и сестры питались вместе с Тетушкой Грейс. Силки не любила там есть, Тетушка — это не ее семья и обедать у нее было неловко. Неоднократно по вечерам Тетушка, Черил и Берил отлавливали Силки на улице и силой заставляли ее поесть. Иногда голод заставлял забывать ее о гордости и она уступала уговорам. Нет о пище не могло быть и речи, но чем-нибудь Силки хотелось пожертвовать. Она не курила и не пила. Она подумывала отказаться от колы, но эта жертва казалась незначительной. И тогда она решила отказаться от секса.

В это время ей исполнилось шестнадцать. И хотя она кокетничала с мальчиками в школе, в тайне надеясь, что они угостят ее гамбургером или даже пригласят в закусочную, но спать с ними отказывалась. Однако в душе она знала, что эта жертва — притворство, так как секс не значил для нее ничего.

Черил и Берил никогда не знали своего отца. Они делали вид, что их отцом является приятель матери и все верили в это. Приятель Тетушки Грейс был неплохим парнем, но когда Силки исполнилось семнадцать, он начал приставать к ней. Это стало одной из причин, побудивших ее бежать в Нью-Йорк. Она не могла оставаться с Тетушкой Грейс, зная, что приятель той только того и дожидается, чтобы прижать ее в углу. Силки считала неприличным, что такой старик увивается за девушкой, которая ему в дочери годится.

Силки продолжала считать себя ребенком, хотя уже вовсю пользовалась косметикой, набор которой они с Черил и Берил похитили из дешевого магазинчика, и делала начесы. Она вместе с Черил и Берил накручивала волосы на бигуди или взбивала их вверх, чтобы придать себе более взрослый вид. У нее была большая высокая грудь, которую еще больше подчеркивали облегающие свитера, доставшиеся девушке от старших дочерей Тетушки. Одна из них, Мария, работала в салоне красоты и у нее водились деньги. Другая, Ардра, — продавщицей в «Файв энд тен»[4], но не в том, откуда девушки заимствовали разные мелочи. Они никогда не позволяли себе воровать из магазина, где работала Ардра — девушка могла лишиться работы из-за этого. Весной девушки решили бросить школу и автостопом добраться до Нью-Йорка. Тетушку Грейс это не волновало. Она только что потеряла своего шестимесячного малыша, и постоянно жаловалась, как много ей приходится трудиться, чтобы прокормить всех детей. Подруги умирали от желания бросить школу. Милашка едва умела читать. Она изощренно скрывала свою безграмотность, и если кто-нибудь хотел довести ее до белого каления, то спрашивал, «что написано на этой вывеске?» или «что идет в кино?». Та или что-нибудь выдумывала, или просто набрасывалась на спрашивающего. Тамара тоже читала с трудом. У нее с Милашкой перебывало уже с десяток различных отцов, и никто никогда не заставлял их делать домашнее задание. Силки помнила, как несмотря на всю свою занятость ее мама следила за тем, чтобы были сделаны уроки, хотя Силки было тогда всего шесть лет. Теперь Силки была рада, что умеет хорошо читать, потому что, умея читать, можно было обойтись без школы и самостоятельно получить образование. Силки поклялась самой себе, что бросив школу будет каждую неделю прочитывать по одной книге, и свято исполняла клятву.

Однажды ранним утром Силки и ее подружки упаковали свое нехитрое богатство в продуктовые сумки и отправились в Нью-Йорк на белом кадиллаке, принадлежащим двум парням. Милашка, Тамара, Черил и Берил напились пива и постоянно трахались с одним из них на заднем сидении кадиллака, пока другой был за рулем. Силки заявила, что у нее сифилис, и ее оставили в покое. Достигнув Манхэттэна кампания предложила подбросить ее в клинику. Силки рыдала и говорила, что ей стыдно. Всю дорогу она до смерти боялась, что один из парней скажет: «О'кей. У меня тоже». Но слава Богу, пронесло. Ребята держались от нее подальше. А Силки была верна своей клятве никакого секса, пока она не станет звездой.

В Гарлеме у Тамары и Милашки жила тетка. Некоторое время девушки прожили у нее, постоянно осаждая музыкальных продюсеров, чьи имена удалось найти в телефонном справочнике. Милашка нанялась официанткой, но на следующий же день ее уволили; так как она пыталась запомнить все заказы, а писать и читать не умела. Потом на ее место устроилась Силки и стала поддерживать деньгами остальных. Черил обзавелась многочисленными дружками, которые ее подкармливали, Берил гуляла с одним, который по всеобщему подозрению приторговывал наркотиками. Девушкам он давал траву бесплатно, и обе вскоре втянулись в это дело. Тамара нашла себе белого парня по имени Мэрвин, обильно покрытого прыщами и проживавшего в Гринвич Вилледж. Он сбежал от своих богатых еврейских родителей из Лефрак Сити, и считал высшим шиком связаться с чернокожей девчонкой. Тамара за глаза величала его Деревенским Идиотом, но он не мог полностью обеспечить ее. Так что девочки поддерживали друг друга в ожидании момента, когда им удастся прорваться.

Лето сменилось осенью, затем зимой и наступили холода. Им все еще не удавалось добиться прослушивания, но девушки ежедневно продолжали репетировать. По вечерам Силки работала, а остальные ходили на свидания. Однажды Силки познакомилась с парнем, имеющим какие-то связи, и тот устроил им прослушивание. Они придумали себе название «Сатины». После прослушивания им посоветовали выбрать солистку, и представитель фирмы грамзаписи послушал их по отдельности. Спор разгорелся между Силки и Милашкой. Силки заявила, что Милашка, как старшая, должна исполнять соло, хотя в душе знала, что просто умрет, если продюсер остановится на ней. Но представитель фирмы остановился на Силки, сочтя, что у нее самый интересный голос, и назвал группу «Силки и Сатины».

Остальные по началу не особенно возражали. Солистка — не солистка, какая разница? Они же безработные. Но через месяц их вновь пригласили на студию и предложили сделать пробную запись. На их жизнь это, однако, никак не повлияло. Девушки по-настоящему голодали. Милашка забеременела и сделала аборт в Нью-Джерси. Все, до последнего цента, отложенного на запись, пришлось выложить в клинике. Но девушки продолжали держаться вместе. От пенициллина, который кололи ей в клинике, у Милашки началась крапивница, и девушки решили, что она умрет. Врач сказал, что у нее больше никогда не будет детей. Но через два месяца после выхода из клиники она снова залетела от Тамариного Мэрвина. Тамара сказала, что убьет этого подлого жида, но девушки убедили ее, что гораздо полезнее заставить его оплатить очередной аборт. Мэрвин раскошелился на кругленькую сумму, оплатив услуги врача из Гринвич Вилледж, оказавшегося гораздо лучше своего коллеги из Нью-Джерси. Это так потрясло Мэрвина, что он уже мало чем мог помочь Тамаре. Тамара подумывала, не выйти ли за него замуж, чтобы доконать его семейку и в результате унаследовать все их денежки.

Силки не нравилось, что ее подруги становились такими циничными. Они относились ко всему легко, пока жили на Южной улице, но Нью-Йорк изменил девушек. Иногда по ночам, накинув на голову пальто, в своем углу переполненной квартирки Силки плакала, стараясь, чтобы ее никто не услышал. Возможно, им стоило вернуться домой и выйти замуж. Но несмотря на слезы, Силки знала, что это не принесет им счастья. Нет, они должны добиться своего, просто обязаны. Иначе она кончит свою жизнь, как и мать, умрет молодой. Силки была уверена в этом.

Мысли о смерти преследовали ее постоянно. То ей казалось, что ночью ее укусит крыса, и она умрет, то она опасалась, что заразится туберкулезом или заболеет цингой и у нее выпадут зубы. Она начала покупать витамины в аптеке, а в ресторане, в котором работала, ела все, что на вид казалось здоровой пищей. Она стала поправляться и приобрела удивительно привлекательный вид, несмотря на все свои переживания. Она становилась женщиной. Рассматривая свое тело в зеркале в ванной, она представляла себя в облегающем вечернем платье и мечтала о будущем великой певицы.

Девушки сделали пробную запись и даже заработали на ней немного денег. Следующая песня, которую они записали, была «Ты покинул меня». Когда Силки пела эту песню, она думала об отце, о том, как она его любила, и воспоминания придавали ее голосу новые оттенки, о которых сама Силки даже не подозревала раньше. Прослушивая запись, она думала: «Господи! Эта девушка действительно жила и страдала! Даже трудно представить, что это мой собственный голос!»

Песня стала хитом. Они исполнили ее даже в ресторане, где работала Силки. В новом обличье никто не узнал в ней посудомойку. Силки бросила работать. Девушки записали «Возьми меня обратно», которая тоже стала хитом. В шоу-бизнесе о Сэме Лео Либра знали все. Он делал звезд. Тогда «Шелка и Сатины» решили отнести свои записи ему. Однако в телефонной книге им удалось обнаружить лишь номер его секретаря. Она обещала переслать пленку в Калифорнию.

И наконец на исходе зимы, по прошествии почти года со времени своего приезда в Нью-Йорк, девушки оказались в огромном гостиничном люксе с этим потрясающим человеком. Одна из их пластинок вертелась на его стереопроигрывателе, и он брезгливо осматривал их, словно они были клопами.

— Макияж ни к черту, — сказал он. — Мистер Нельсон научит вас гримироваться. Ваши прически смешны. Он подберет вам парики. Я вложу в вас деньги, а вы потом их отработаете. Ваши доходы будут поступать ко мне. Судя по вашему виду вы не умеете распоряжаться деньгами. На жизнь хватит и того, что я сам лично буду вам выдавать. Я хочу, чтобы вы переехали из Гарлема в гостиницу. Будете жить в одной комнате — думаю, вы к этому привыкли. Если вас кто-нибудь спросит, отвечайте, что у каждой по отдельной комнате. Я запрещаю вам приглашать к себе мужчин, запрещаю, понятно?

— Да, мистер Либра, — хором ответили девушки.

— Я полагаю, никто из вас не закончил школу?

— Нет, сэр, — ответила Милашка.

— Надеюсь, читать и писать умеете?

— О, да, сэр, — все постарались не смотреть на Милашку.

— Тогда прочитайте условия контракта, подпишите все экземпляры и отдайте мне. По этому контракту я буду вашим менеджером в течение года. Если вы будете хорошо работать, я продлю контракт. Если нет, будете выставлены вон!

— Да, сэр.

— Я намерен придать вам вид хороших, чистеньких американских девочек. Это означает — никаких ночных клубов, никакого спиртного на людях, марихуаны, таблеток, никаких непристойностей. Вы знаете, что такое «непристойность»?

Девушки кивнули.

— Это слова «трахаться», «сука», «дерьмо», «к черту», — принялся перечислять мистер Либра, — а также «писька», «член», «яйца», и я не знаю, что еще может взбрести в ваши идиотские головы. За каждое произнесенное ругательство я буду вычитать десять долларов из вашей зарплаты. Я хочу, чтобы даже ваши мысли стали пристойными. Никаких дискуссий. Если вас кто-нибудь спросит, к примеру, о гражданских правах, отвечайте, что вы целиком и полностью «за» и больше ни слова. Никаких обсуждений вопросов апартеида. Не думаю, чтобы на это могло хватить ваших мозгов. Силки бросила тревожный взгляд на Милашку и Тамару. Эта парочка была с характером, и Силки опасалась, что Милашка может сорваться и послать Либру к такой-то матери. Силки смотрела на них с отчаянным видом, но те, хоть и кипели, держали себя в руках. Силки испытывала к Либре такую же ненависть, как и остальные, но она понимала, что только он может сделать их знаменитыми. Им придется слушаться его. Возможно он и вправду лучше разбирается в том, как должны вести себя настоящие леди. В любом случае, это пойдет им на пользу. Наверное, это приятно, быть леди.

Мистер Либра сунул им под нос контракты.

— Возьмите их домой, прочитайте и подпишите. Помойте свои грязные головы. Завтра жду вас здесь ровно в девять. Вас оденут и сделают макияж.

Я собираюсь отправить вас на телевидение.

— Телевидение! — ошеломленно посмотрели друг на друга девушки.

— Че-ерт! — в восторге произнесла Милашка.

— Минус десять долларов, — прокомментировал Либра.

— Вот де… дела! — поправилась Милашка. На десять долларов можно было купить много хлеба.

— Очень хорошо, — сказал Либра и протянул им деньги: — Вот пятьдесят долларов на такси и шампунь для всех. До завтра.

Они вышли из люкса, пересчитывая деньги, и остановили свое первое в жизни такси.

Усевшись в машину, Милашка разразилась такой тирадой, что даже водитель позеленел.

— Этот белый — паршивый сукин сын!

— Полный ублюдок, — согласилась Тамара. — Его стоило прибить еще в пеленках.

Девушки расхохотались.

— Этот кретин разговаривал с нами как со своей прислугой, — заявила Берил.

— «На такси», — передразнила Милашка. — Сифилистическая жопа.

— В рот ему компот, — поддержала ее Черил.

Силки поняла, что помыслы присутствующих вряд ли в ближайшее время станут отличаться благопристойностью, а потому решила воздержаться от участия в разговоре.

На следующее утро девушки ровно в девять пришли к мистеру Либре, и в течение пяти часов терпели издевательства тупого педераста-парикмахера по имени мистер Нельсон в очень крутом белом кожаном костюме. Он подобрал девушкам парики, всем одинаковые, и несколько на смену. Затем прибыл дизайнер по одежде — Франко, еще очень молодой, но абсолютно лысый парень. Он долго консультировался с Либрой по поводу их одежды. Их мнением никто не интересовался, поэтому девушки мрачно помалкивали. Им уже многое довелось повидать в этой жизни, но с такими как Либра, Нельсон и Франко они столкнулись впервые, поэтому на самом деле они испытывали перед ними благоговение.

— Их надо одеть одинаково, — сказал Франко.

— Только без блесток, — заметил Либра. — Меня просто тошнит от всего блестящего. Я хочу, чтобы «Шелка и Сатины» ни на кого не походили. Никаких русалочьих платьев со шлейфами. Они должны быть воплощением молодости. Франко предложил стилизованную детскую одежду. Но Либра заявил, что его жена и все ее сорокалетние подружки вырядились в детские платья. «Молодость, молодость и еще раз молодость», — повторял он без остановки. Про себя Силки подумала, что больше всего ей бы хотелось выглядеть, как Дайана Росс. Она была ее кумиром, идолом. У Дайаны имелся лишь один недостаток в глазах Силки — она была слишком стара — двадцать четыре года. В конце концов мистер Либра и Франко остановились на костюмах маленьких мальчиков с короткими бриджами.

— Мы будем походить на лесбиянок, — запротестовала Тамара.

— Ты, полагаю, предпочла бы выглядеть шлюхой, — кивнул Либра, — но теперь я занимаюсь вами и вы будете делать то, что я вам скажу.

— Может лучше смокинги? — предложила Милашка.

— Вы хотите походить на престарелых лесбиянок?

После этого девушки окончательно умолкли. Франко предложил сделать для них брючные костюмчики из черного бархата, бордового велюра, и, возможно, еще из шотландки для дневного подросткового шоу, в которое собирался вставить их Либра.

Последнюю новость девушки услышали впервые.

— Какое шоу? Что за шоу? — хором застрекотали они.

— «Все позволено»! В следующем месяце, — торжественно объявил Либра. Девушки взвизгнули от восторга. Шоу «Все позволено» было подростковым хитом — песни и танцы. Все их знакомые, у кого был телевизор, никогда его не пропускали.

На следующее утро Либра переселил девушек в гостиницу «Челси». Потом опять пошли примерки, пробы грима, обычного дневного и для сцены, с мистером Нельсоном, пока девушки сами не научились накладывать его правильно, затем уроки танцев, которые девушки возненавидели с первой секунды. Либра помимо всего прочего усадил девушек на диету, чтобы очистить их кожу от прыщиков и придать стройность фигурам. Он постоянно поправлял их речь. И в результате девушки постепенно пришли к выводу, что существует мир, о котором им ничего не известно.

Силки записалась в публичную библиотеку и старалась соблюдать свою клятву, прочитывая по одной книге в неделю. Свободного времени было очень мало, и она постоянно таскала книгу с собой. Подруги дразнили ее: она, дескать, повсюду носится с книжкой, чтобы подцепить интеллектуала, а на самом деле ничего не читает.

Они стали популярны после выхода первого же альбома, а песня «Дай мне жить сейчас» вошла в десятку хит-парада. Деньги текли рекой, но девушки их не видели, они получали от Либры лишь деньги на питание и ежедневные расходы. Однако им это было все равно, поскольку и такого количества денег они никогда раньше не видели. Они продолжали оставаться завсегдатаями магазинчиков «Файв энд тен», теперь уже в роли покупательниц, и были счастливы, что могут позволить себе истратить десять долларов на губную помаду.

Тем временем Либра вставлял их выступления во всевозможные программы по всему городу. Все шоу нуждались в свеженьких талантах, и их устроители были только рады заполучить «Шелка и Сатины». Либра считал эти выступления чрезвычайно важными, так как со временем их могли пригласить на ночное шоу. Силки была потрясена количеством предлагаемых им бесплатных выступлений. Так можно было работать всю жизнь и не заработать ни цента. Но зато они встречались с настоящими звездами, и ее зачаровывали украшения и платья женщин, сидящих в зале. Она старалась все внимательно рассмотреть и запомнить, чтобы не упасть в грязь лицом, когда она сама будет распоряжаться своими деньгами.

Их гостиничный номер постоянно пребывал в беспорядке — одежда, пустые коробки, сумки, мешки, оберточная бумага валялись повсюду. К ним нагрянул двоюродный блат близнецов Лестер со своей подружкой и тоже поселился в их комнате. Спали они на полу. Девушки решили, что родственник это не мужчина, и мистер Либра вряд ли будет возражать, но говорить ему об этом на всякий случай не стали. Затем приехала сестра близнецов, Ардра, а за ней — брат Силки Корнелиус. Девушки прикупили подушек и одеял и с комфортом разместили своих друзей на полу. Богатый Мэрвин настаивал, чтобы Тамара переехала к нему в Гринвич Вилледж, но та считала, что жизнь в «Челси» куда интереснее. Мальчики покупали пиво и бурбон на заработанные сестрами деньги, и каждую ночь устраивали вечеринки. Иногда девушки закупали огромные пакеты с рыбой и чипсами, посылали свою диету куда подальше, напивались и объедались до отвала. А потом танцевали и пели всю ночь. Они приобрели около ста пятидесяти пластинок и цветной телевизор. Спали они совсем немного за исключением Силки, которая боялась, что потеряет голос, если не будет заботиться о себе. А спать при любом шуме научилась еще в детстве.

Гостиница «Челси» была кайфовым местом, и большинство ее постояльцев были молоды, так что девушки вскоре обзавелись новыми друзьями. Одним из них стал симпатичный чернокожий парень, Хетчер Вилсон, который тоже пел и играл на гитаре. Ему было двадцать четыре года и ему нравилась Силки. Он тоже ей нравился, но она помнила о своей клятве и объяснила Хетчеру, что рада дружить с ним, но не вступать в любовные отношения. Он, однако, продолжал увиваться вокруг нее, скорее всего потому, что она мало обращала на него внимания, а он к этому не привык. Хетчер был настоящим дамским угодником — его очень заботило как он выглядит и во что одет. Подруги считали Силки дурой за то, что она не хочет извлечь пользу для себя из такого красивого парня, и вовсю кокетничали с ним, стараясь ему угодить.

— Если ты не собираешься охомутать Хетчера, им займусь я, — угрожала Тамара. — И выйду за него замуж. — Тамара собиралась замуж за любого встречного, начиная от богатого Мэрвина — чтобы заграбастать его денежки, и кончая братом Лестером, чтобы плодить полудурков. — А я вообще не собираюсь выходить за кого-либо замуж, — заявила Милашка. — Это не для меня. Я уже сто раз была замужем.

Все они гадали о миссис Либра: каково это быть замужем за таким уродливым ублюдком как мистер Либра.

— Интересно, что они делают в постели? — вопрошала Милашка. И все заливались хохотом, пытаясь представить себе эту обезьяну в постели с женой.

— Она подманивает его бананами: «Иди-иди сюда, мой Кинг-Конг», визжала Черил, катаясь от хохота по кровати.

Все они считали Лиззи Либра настоящей красавицей и леди.

— Богом клянусь, у нее кто-то есть, — с умным видом замечала Черил.

— Ты так думаешь?

— Ага. А ты что, не завела бы себе кого-нибудь, попадись тебе в мужья такое чудище?

— А мне кажется, она сама — абсолютное бревно, — заявила Милашка.

— Не обольщайся. Ты когда-нибудь смотрела в ее глаза? В них — тоска по настоящему мужчине.

И все они решали повнимательнее присмотреться к глазам миссис Либры при следующей встрече.

Это был чудесный месяц перед их премьерой на телевидении. Отличное времечко. Позднее, когда Силки вспоминала о нем, оно казалось самым лучшим временем в ее жизни.

Девушки репетировали два дня, готовясь к «Все позволено». Силки так нервничала, что не могла есть — кусок застревал у нее в горле, — и пила лишь чай с медом для смягчения голосовых связок. Ей казалось, что горло сжимается, и она не сможет издать ни звука. Она никогда не была особенно религиозна, но в эти дни молилась постоянно. Ей помог продержаться только молодой постановщик шоу — Дик Девере. Высокий, стройный, он отличался спокойным и профессиональным отношением к своей работе, и всегда успокаивающе действовал на Силки. Но стоило ей оказаться вне поля его внимания, как ее вновь охватывала паника. Шоу совершенно не походило на все предыдущие выступления. Это было действительно широкомасштабным зрелищем.

Силки начала восхищаться Диком с первой секунды встречи. Он действительно умел говорить интеллигентно. А его манера одеваться! Его костюмы не были кричаще модными, но зато обладали стилем. Силки знала, что они очень дорогие. Ей нравилось, как он двигался: быстро и легко. Когда она смотрела на него, расхаживающего по сцене, он казался ей страшно привлекательным. Она сама удивилась этому, так как перестала видеть в мужчинах сексуальное начало, да и вообще что бы то ни было. Когда она впервые спела свою песню, то подумала, а вдруг и он обратит на нее внимание.

Ее совершенно не отталкивало то, что он был белым. Она никогда не относилась к белым предвзято. Она почти влюбилась в него. Он совсем не походил на прыщавого Мэрвина или мерзкого Либру, или на грубиянов-итальянцев, с которыми она жила по соседству в детстве. Ей очень захотелось узнать, есть ли у Дика жена или подружка.

В шоу девушки выступали в своих новых костюмах из шотландки, красных галстуках и темных париках. Выглядели они очень колоритно, а пели намного лучше прежнего, так как лишь синхронно шевелили губами под собственную запись, и только ненормальная могла опасаться потери голоса, — но какое отношение имеет ко всему этому логика? В конце концов, скоро они будут петь в живую, а не под фонограмму, в гораздо более солидном шоу, чем это. Провалиться сейчас будет позорно, это произойдет на глазах у миллионной аудитории. Все девушки ощущали присутствие этой невидимой публики, и понимали, что все равно надо петь громко, иначе обман станет очевидным. Когда они как обычно исполняли «Ты покинул меня», Силки, увлекшись, немного изменила текст, сама даже не подозревая об этом. Однако девушки услышали это и просто взбесились.

— Ты что, уже и старые песни не помнишь? — рассвирепев осведомилась Милашка.

— Простите.

— У тебя же было Бог знает сколько репетиций, даже я все запомнила, не отставала та.

— Я знаю слова, — ответила Силки.

— Эта девочка определенно тупица, — повернулась Милашка к остальным. Дик Девере только расхохотался. После шоу он пригласил Силки выпить.

У девушек глаза полезли на лоб, когда они увидели эту парочку на выходе из студии. Но Силки это абсолютно не волновало. Она просто парила в воздухе. Всю дорогу к бару она раздумывала, отважиться ли ей нарушить указание мистера Либры и не выпить ли чего-нибудь крепкое.

Они зашли в маленький бар неподалеку от студии. Вокруг толпились телевизионщики. Силки переоделась перед выходом в свою обычную одежду: темно-синий шерстяной костюм в морском стиле и белую блузку. Парик и сценический макияж, она оставила. Входя в бар, она окинула себя взглядом в зеркале и решила, что выглядит сносно. Они устроились на банкетке в глубине зала. Дик Девере заказал скотч со льдом.

— Бурбон с колой, — решилась Силки.

— Сигарету?

— Спасибо, не курю.

— Умница.

Силки принялась обкусывать ноготь.

— А как ты получила свое имя, Силки?

— Из-за своего голоса, — ответила она не задумываясь, мистер Либра велел ей так говорить.

— Когда-нибудь ты станешь очень знаменитой, — сказал Дик.

— Вы так думаете?

— Даже не сомневаюсь. Я перевидал сотни певцов, но они и в подметки тебе не годятся. — Он улыбнулся. — А что ты читаешь?

Силки протянула книгу. «Смерть президента».

— Я рад, что ты читаешь не «Долину кукол», — сказал Дик.

— О, я ее тоже читала.

— Ты много читаешь, — удивленно заметил он.

— По книжке в неделю. Я их правда читаю, а не просто так таскаю с собой, как считают девочки.

— Ты не слишком с ними ладишь, да? — промолвил он, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Да что вы! — возразила Силки. — Мы прекрасно ладим. Они отличные девчонки.

— Я думаю, они завидуют тебе.

— Да нет же. Мы получаем одинаковые деньги.

— Это не важно. Они знают, что ты станешь звездой, и оставишь их далеко позади. А что еще хуже, они знают, что ты этого заслуживаешь, а они — нет. Неужели ты не замечаешь их зависти?

— Я слишком занята пением, — ответила Силки. Принесли напитки, и она залпом осушила половину своего бокала. По телу разлилось тепло, и она расслабилась. — Я все пытаюсь понять по вашей манере говорить, откуда вы родом и никак не могу.

— Со Среднего Запада. А говорю я с акцентом, усвоенным в школе радио-комментаторов. Занимался немного этим делом после колледжа, пока пытался пробиться в режиссуру. А ты откуда?

— Южная Филадельфия.

— Тогда почему у тебя южный акцент?

— Но у меня его нет.

— Есть иногда.

— Мои родители родом из Джорджии, — вспомнила Силки.

— Они еще живы?

— Нет, — солгала Силки. — Они оба умерли. — Хотя ее отец вполне уже мог умереть, она ведь столько лет ничего не слышала о Нем. — Я думаю, тебе стоит брать уроки актерского мастерства, — задумчиво сказал Дик. — Либра не говорил с тобой об этом?

— Нет. Мы сейчас берем уроки танцев. — Попроси его об уроках актерского мастерства. Очевидно, со временем ты появишься в мюзикле на Бродвее, к этому времени ты должна научиться играть.

Силки абсолютно забыла о своем бурбоне. От слов Дика у нее голова шла кругом.

— Какой Бродвей? Какой мюзикл? И при чем тут я? Что мы там будем играть — черную «Маленькую Женщину»?

— Не мы, а ты, — поправил Дик.

— Я никогда не брошу девочек, — заявила Силки.

— Ты уже бросила их, когда пошла со мной в бар, — возразил он. И Силки поняла, что Дик дразнит ее.

— Это не одно и то же, — возразила она.

— Ну, не так уж велика разница. Люди будут стремиться к тому, чтобы общаться с тобой наедине. И у тебя будет своя собственная жизнь. Я говорю тебе все это лишь для того, чтобы предупредить — вскоре тебе будет очень непросто со своими подружками. Я не хочу, чтобы это обрушилось на тебя как неожиданное потрясение. Лучше ко всему быть готовым заранее.

— Я не встречаюсь со всеми подряд, и никогда не возражаю, если девочки куда-нибудь уходят, — сказала Силки, допивая бурбон.

Дик повторил заказ.

— Неужели ты никого не знаешь в Нью-Йорке?

Силки решилась рассказать Дику о своей клятве, но потом передумала. Сказать кому-нибудь значит уничтожить всю магию клятвы.

— Я знакома с несколькими ребятами, — поспешила заверить она.

— Но тебе никто из них не нравится?

— Я слишком занята, чтобы бегать на свидания, — ответила Силки и вдруг сообразила, какую глупость ляпнула. А вдруг он подумает, что и на встречи с ним у нее не будет времени? — Я хотела сказать, что наверное никто из них меня особенно не привлекает, — поспешила она исправить положение.

Дик улыбнулся. Казалось, он многое знает о ней без всяких слов. А Силки никак не могла понять, как она сама к этому относится. Беспокоит это ее или нет. Конечно, он был очень привлекательным. Очень. Дьявольски привлекательным.

— Ты всегда много читала? — поинтересовался он.

— Нет. Только после того, как бросила школу. Я не считаю, что уход из школы означает окончание образования.

— А ты когда-нибудь читала «Ветер в ивах»?

— Даже не слышала, — ответила Силки.

— Это детская книжка. Но как и все хорошие детские книжки, на самом деле она — для взрослых. Прочтите. И еще Мэри Поппинс.

— Я видела фильм, — сказала Силки.

— Книга намного лучше фильма. Детские книги обычно очень плохо экранизируют. Самое главное в детской литературе — воображение. А когда видишь реальных людей на экране, приходится подчиняться представлениям режиссера о том, какие они, а не давать волю своей собственной фантазии. — Он вытащил из кармана маленький блокнот в кожаном переплете и тонкую золотую ручку и принялся писать. — Я напишу несколько названий. Ты, по всей вероятности, их не читала. Они тебе очень понравятся.

Господи! Она сидит здесь в баре посреди всего этого телевизионного люда, и крупный режиссер, в два раза старше ее, беседует с ней о книгах и фильмах как с образованной девушкой! Черт!… То есть вот здорово! Она мелкими глотками пила напиток. Кто-то бросил монетку в игральный автомат, и оттуда зазвучала песня «Дай мне жить сейчас». Как будто мечта стала явью. Люди платят, чтобы послушать ее песню! Там был ее голос, а здесь сама она, ее тело. И она пьет коктейль с этим изумительным парнем, и… вот здорово, у него даже есть настоящая золотая шариковая ручка. Она решила завтра купить себе точно такую же, а заодно блокнот в кожаном переплете, и тоже записывать туда всякие мелочи.

Он оторвал страничку и протянул ее Силки.

— Где ты живешь?

— В гостинице «Челси».

Он одобрительно кивнул. Затем записал название себе в блокнот и спрятал его обратно в карман.

— Я вовсе не собираюсь всю жизнь торчать на телевидении, — сказал он, прихлебывая скотч. — Мне хочется создать новый мюзикл с помощью киношных средств действие которого должно разворачиваться в дискотеке. Ты была когда-нибудь у Шварца в «Лоботомии»?

Силки отрицательно покачала головой. Дик произнес это так, словно это было нечто особенное.

Он посмотрел на часы.

— У завсегдатаев называется просто «Лобо». Мы еще успеем перекусить до его открытия, если у тебя нет других планов. — У меня нет никаких планов на всю мою оставшуюся жизнь, восторженно воскликнула Силки, и в этот момент ей действительно казалось, что это так.

Он повел ее во французский ресторан, где она совершенно не могла определить, что ест. Впрочем, это не имело особенного значения: Силки так нервничала, что с трудом могла проглотить кусок. Затем они взяли такси и доехали до Гринвич Вилледж, до ужасного на вид склада с огромными горами мусора перед входом. Войдя же внутрь, казалось, попадал в иной мир. В центре огромного помещения был подвешен круглый балкон на тросах, уходящих под крышу. По стенам, полу и потолку, перемещались яркие узоры в мигающих огнях вспышек. И все сотрясалось, словно желе. Столами служили небольшие серебристые ящики. Они, тоже тряслись, так что стаканы на их поверхности удерживались с помощью специальных резиновых фиксаторов. Хотя их содержимое все равно выплескивалось на столы и одежду посетителей. Музыка гремела оглушительно, и крыша вибрировала в такт. Публика пыталась танцевать, сохраняя при этом равновесие и вид у всех был такой как при приступе морской болезни. Силки ощутила запах марихуаны. Интересно, водил ли прыщавый Мэрвин сюда Тамару. Силки очень хотелось, чтобы водил. Тогда они могли бы увидеть здесь и ее в компании с Диком Девере.

— Высшее выражение мазохизма, — сказал Дик.

— Что?

— Это место. Моя теория сводится к тому, что люди ходят на дискотеки с целью достижения мазохистических переживаний. А эта пользуется такой популярностью потому, что воплощает в себе наибольший садизм. Посмотри вон туда.

Он повел ее в сторону, где выстроилась длинная очередь в небольшую комнатку с надписью «девибрационная комната». В ней ничего не сотрясалось и внутри были расставлены кресла для отдыха. Входной билет стоил доллар. Комната была настолько мала, что в ней одновременно могли находиться только шесть человек. Выражение лиц выстроившихся в очередь людей с каждой минутой становилось все плачевнее. Силки и самой было не по себе.

Затем Дик снова отвел ее в центр зала. Он отказался от столика и не хотел танцевать; он просто стоял посередине зала и профессиональным взглядом наблюдал за происходящим. Время от времени он кивал, словно находя подтверждение собственным мыслям. Силки никак не могла понять, как он собирается использовать эти наблюдения в своей постановке, но наверное он разбирался в этом лучше, чем она. Силки ощущала себя и Дика аутсайдерами, посторонними наблюдателями. Ощущение было странным, но приятным. Они отличались от других и находились вне происходящего, и никто из присутствовавших не мог соразделить с ними их состояние.

— Этот балкон — для высоких гостей. Если тебе не очень хорошо, можем посидеть там — они меня знают. Знаменитости могут безбоязненно приходить сюда и наблюдать за происходящим без каких-либо мучений. Только так здешняя администрация может дать им возможность ощущать себя непохожими на других.

На подвесном балконе перед каждым столиком имелась занавеска, и многие знаменитости опускали их, чтобы вообще ничего не видеть, когда зрелище им надоедало. «Вот потеха, — решила Силки, — платишь пятнадцать долларов за вход, а потом прячешься от всего происходящего».

— Пошли отсюда, — предложил Дик.

Была полночь. Они зашли в кафе-мороженицу на Третьей авеню, и он купил ей огромную порцию пломбира с орехами и изюмом. Силки предпочла бы стакан воды. Поэтому, поигрывая ложечкой в креманке, она притворилась, что ест. Мороженое стоило три доллара пятнадцать центов, и Силки была рада, что Дик не обратил внимание на то, что она едва к нему притронулась. «Он наверное, зарабатывает много денег, — подумала она, — или просто настоящий джентльмен».

Ей стало гораздо лучше после того как они вышли из «Лоботомии», и теперь Силки пыталась вспомнить классное высказывание Дика о садизме и мазо-чем-то дискотек, чтобы когда-нибудь суметь повторить это и произвести впечатление на нужных людей. Но Дик продолжал говорить все более и более интересные вещи и она разрывалась, пытаясь запомнить все. Он один заменял дюжину человек.

А потом он проводил ее в «Челси» и попросил водителя такси подождать. Силки испугалась, что наскучила ему, и у нее резко испортилось настроение. Он даже не намекнул, что собирается подняться, просто велел водителю подождать. Силки гадала, поцелует ли он ее на прощание, но он просто взял ее руки в свои, и долго держал, глядя на нее.

— Я прекрасно провел этот вечер, — сказал он.

— И я. Правда. — Она хотела было пригласить его к себе. Но потом вспомнила о кампании, спящей на полу в ее номере, и подумала, что Дик в ужасе убежит из такого бедлама. — Я обязательно прочту книги, о которых вы мне говорили, — добавила она.

Он улыбнулся.

— Я завидую тебе, ты будешь читать их впервые. Спокойной ночи, — и он ушел.

Она было направилась к лифту, а когда увидела, что такси отъехало, опустилась в кресло в вестибюле, чтобы немного побыть одной. Она не знала, что и думать. Весь вечер ей казалось, что нравится ему. Он был явно не из робких. Может, она показалась ему непривлекательной? Может ему не нравится спать с темнокожими? А может, он голубой? Нет, Силки была уверена, что Дик не гомосексуалист. А может, дома его ждет ревнивая красотка? Надо будет собраться с силами и разузнать все у мистера Либры. Господи, ну и дура же она! Надо было расспросить его самого, а не слушать его беседы об искусстве во время обеда. Но ей все это так льстило и было так интересно, что в тот момент она совершенно не думала о его личной жизни. А может все его образованные ровесники в Нью-Йорке именно так себя ведут на свиданиях. Силки решила, что дело именно в этом. Он уважал ее. Ну и ну! Он испытывал к ней уважение!

Когда она поднялась наверх, все развлекались: одновременно слушали пластинки и смотрели телевизор, и никто даже не поинтересовался, как она провела вечер. Девушки сделали вид, что даже не заметили ее отсутствия. Только ее младший братец Корнелиус в конце концов поинтересовался, хорошо ли она провела время, и Силки так обрадовалась, что чуть не расплакалась. Милашка была уже в постели, хотя еще не спала. Силки заметила, что лишь она одна еще оставалась в гриме. Намазывая лицо кремом, Силки повернулась к Милашке и как можно ласковее спросила:

— Эй, хочешь?

— Зачем? — мерзким голосом осведомилась Милашка.

— Чтобы снять косметику.

— Иди в задницу, — бросила Милашка и, отвернувшись, накрылась с головой одеялом.

— Что это с ней сегодня? — обратилась Силки к остальным. Ей никто не ответил. Она почувствовала, как у нее замерло сердце. Дик был прав, — они завидовали ей. Но они же были ее лучшими подругами, не могут же они вот так просто разлюбить ее. Она повернулась к Черил и Берил, с которыми была ближе остальных. — А не заказать ли нам рыбу и чипсы?

— А он что не удосужился тебя покормить? — злорадно спросила Черил.

— Конечно, покормил, но… я подумала, что будет здорово…

— Мы не хотим есть, — сухо ответила Берил и повернула регулятор звука проигрывателя на полную громкость.

— Что вы все на меня взъелись? — воскликнула Силки, пытаясь перекричать шум. — Он больше никогда мне не позвонит!

— Почему же нет? Он что уже знает о твоей фригидности? — заорала Тамара в ответ.

— Он совсем другой, — кричала Силки.

— Да неужели? Он что, платит за это? Может поэтому ты собралась угостить всех нас, бедных черномазых, рыбой с чипсами? — все расхохотались.

И тут что-то в душе у Силки оборвалось.

— Вы ничего не понимаете, — закричала она. — Для вас предел мечтаний — это Мэрвин. Вы даже себе не представляете что такое свидание с добропорядочным человеком.

— Зато похоже, ты представляешь, — взвизгнула Тамара, побагровев от ярости. — Ты у нас встречаешься только с великими белыми режиссерами и готова вылизывать ему задницу. Почему бы тебе не трахнуть старую обезьяну Либру?

— Да-да, — поддержала Берил. — Задай-ка ему жару.

— Силки трахает Либру, Силки трахает Либру, — вдруг запели они все хором. Корнелиус стоял, глядя на них с глупым видом. Силки бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь. Ее трясло. Это походило на ночной кошмар. Она поняла, что дело не только в свидании с Диком, это всего лишь стало последней каплей, потому что он столь явно выделил ее и взял с собой, не стесняясь встретиться со своими друзьями. Этот нарыв назревал давно, просто Силки по своей глупости ничего не замечала. По-настоящему все произошло еще во время шоу, когда девушки поняли, что Силки — их звезда. Они были вынуждены осознать это, так как все окружающие понимали это. Но разве она была в этом виновата. Они сами сделали ее солисткой. Она даже посопротивлялась для вида. Она не требовала ни большего количества денег по сравнению с остальными, ни особенных костюмов. Не ей принадлежала идея стоять впереди с отдельным микрофоном; так поступали все солисты. Она не кокетничала с Диком Девере. Она ничего не сделала. В этом-то и было все дело — ей не надо было ничего делать, все происходило само собой, лишь потому, что Бог наградил ее таким голосом. Силки захотелось сбежать на улицу, но ей некуда было идти. Может, это и означало «быть звездой»? Терпеть, как целый день мистер Либра обращается с тобой как с последним дерьмом, а по вечерам выносить ненависть подруг? «О, Господи, Дик…» подумала она и поняла, что ей не хватает его. Он один понимал ее. Как бы ей хотелось знать его номер телефона, чтобы позвонить. Она ударила кулаком по раковине и взглянула на свое отражение в зеркале, — лишенное косметики и искаженное гневом, лицо ее было уродливым. Без парика, со своей короткой прямой стрижкой она походила на мальчика. Если бы Дик сейчас увидел ее, он потерял бы к ней всякий интерес. Не на что было даже посмотреть. Но его, казалось, вообще не заботило, как она выглядит. Он считал ее хорошим человеком. Он бы понял. Она не могла больше оставаться здесь, со своими «друзьями», после всего того, что они наговорили.

Она стерла остатки грима, расчесала волосы чтобы они не походили на стрижку новобранца и вышла из ванной. Девушки продолжали игнорировать ее. Корнелиус, который всегда был плаксой и привык полагаться на Силки, удивленно смотрел на нее, пытаясь понять, из-за чего весь этот шум. Силки взяла свою сумку, накинула жакет и вышла из номера.

Спустившись вниз, она отыскала номер Дика Девере в телефонной книге и позвонила. Рука ее так дорожала, что она с трудом запихала монету в щель автомата, а внутри все заледенело. Он снял трубку после второго гудка.

— Да?

— Это Силки. Простите, что беспокою вас. Но вы оказались правы, — и она разрыдалась.

— Что случилось? — спросил он. — Что с тобой? Я ничего не слышу. Что случилось? Черт, у тебя есть карандаш?

— Да, — всхлипнула она.

— Запиши мой адрес и приезжай сюда. Я бы приехал за тобой, но уже разделся.

Силки нашла в сумке карандаш для бровей и нацарапала на стене адрес. Она и так его помнила по телефонной книге. Затем она поймала такси и добралась до дома Дика, который оказался не так далеко. Добравшись до места, она с удивлением и радостью вдруг поняла, что впервые совершила нечто необычное, именно то, что ей больше всего хотелось.

Дик Девере занимал квартиру в роскошном особняке. Силки нажала звонок рядом с его именем и поднялась наверх. Он открыл дверь, одетый в белый махровый халат. Квартира не была освещена. Он обнял Силки и притянул к своей груди, другой рукой небрежно закрывая за ней дверь.

— Ну же, ну же, — промолвил он.

Было так темно, что Силки не могла видеть, как ужасно она выглядит без грима и с заплаканным опухшим лицом. Она и Дика с трудом различала в темноте, — просто белое пятно в свете фонаря, высившегося напротив большого окна.

— Ну же, ну же, — повторял он, похлопывая ее по плечу и увлекая в спальню.

На мгновение она вспомнила о своей клятве, пока он раздевал ее, но потом он начал целовать ее и она забыла обо всем. Ей было так хорошо, и Силки решила, что наверное любит Дика. Он знал, что делать. И это было совсем не похоже на то, что делали парни, когда она была маленькой. Это было божественно… Неужели это и есть то, что называется сексом? Если бы она знала, то никогда бы не пожертвовала им. Ей доводилось слышать обо всем том, что он делал, но ей никто никогда не говорил, какие это вызывает изумительные, безумные, волшебные ощущения. Так вот чем, оказывается, занимались девушки со своими парнями! И как хорошо, что он все умел, потому что член его оказался огромным! Силки совершенно не ожидала такого. Ему-то уж все было известно о любви. Силки не сомневалась, что такое случается не часто, но все, связанное с Диком, было потрясающим. Он был настоящим мужчиной. Силки решила, что второго такого нет во всем мире. «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя», — повторяла она и ей казалось, что он шепчет ей тоже, хотя она и не была в этом уверена.

Когда все было закончено, они свернулись рядом обнявшись. Ее глаза привыкли к темноте, и теперь она различала его лицо. Они выглядел счастливым. Силки тоже знала, что счастлива.

— Силки? — прошептал Дик.

— Да?

— Я не могу так спать. Тебе придется лечь с другой стороны. Тебе лучше?

— Да, — ответила она, неохотно отодвигаясь в сторону.

— Это хорошо, — сказал он, а через секунду уже спал.

Она не стала задумываться об этом, так как ей было слишком хорошо. Наверное, это был лучший день ее жизни. Он определенно не имел ни жены, ни подружки. «Станет ли он моим? — спрашивала она сама себя. И этого ей хотелось сейчас больше всего в жизни. Даже больше, чем стать звездой.

С девушками она встретилась только на следующее утро в офисе мистера Либры; никто из них не заикнулся о том, что она всю ночь отсутствовала, и не спросил, где она ночевала. Силки надеялась, что девушки сочтут, что она сняла комнату в Ассоциации молодых христиан или вернулась в Гарлем. Она пыталась придать себе мученический вид, но несмотря на все усилия, так и лучилась счастьем. Правда заключалась в том, как она осознала с легким раскаянием, что девушки действительно многого о ней не знали, не догадывались о чем она думает, о чем мечтает. Они знали, что она хочет петь; они знали, что она много читает, но искреннее о себе она ни с кем из них не говорила. Она делала только то, что они хотели, вместе с ними шутила, дурачилась, пытаясь стать частью общей команды. И только теперь она поняла, что остальные и не думали наступать на собственные интересы во имя общего дела: тратили деньги на одежду, косметику и духи и каждая жила сама по себе. Это она работала, пока остальные ходили на свидания, она была солисткой, на ней держалась вся группа. Ей приходилось заучивать слова песен, а они лишь вторили сзади «о-у, о-у, о-у». Интересно, они хоть жалеют, что выставили ее вон? И вдруг Силки поняла, что никогда этого не узнает. Для них Силки была всего лишь пропуском в лучшую жизнь; не будь ее, не было бы и «Шелков и Сатинов». Она всегда считала себя спокойной и упрямой, но она понимала, что существует такая степень упрямства, о которой она раньше и не подозревала. Год назад, когда они только начинали, она бы никогда не поверила в то, что они так будут относиться друг к другу; или что она сама сможет осознать свою важность и необходимость для них. И кто она такая? Она ведь даже не была уверена в том, что хорошая певица. Она никогда не брала уроков пения. Людям просто нравился ее голос и манера исполнения. А что если она — мыльный пузырь, заставивший девушек поверить в собственную важность.

Мистер Либра рассказывал, что договорился о серии выступлений для них в ночных клубах за пределами города. Затем они вернутся с гастролей и будут участвовать еще в одном шоу «Все позволено». Их вчерашнее выступление вызвало прекрасную реакцию и теперь все хотели пригласить их. Теперь им требовалось большее количество костюмов. И Либра готов был предоставить им еще один номер в гостинице.

Силки с облегчением вздохнула. Две комнаты — это намного лучше, чем одна. Хотя больше всего ей хотелось иметь свою собственную комнату, чтобы девочки к ней не приставали. Когда она утром уходила от Дика, он пообещал позвонить, но не предлагал переехать к нему. А сама она, конечно, не могла просить об этом. А вдруг она потеряет его, если заговорит об этом. После беседы, она спросила мистера Либру, не может ли она поговорить с ним с глазу на глаз. Девушки наградили ее уничтожающим взглядом и вышли.

— Ну? — спросил Либра.

— Мистер Либра, мне неприятно говорить об этом, но мои отношения с девочками действительно очень испортились. Они, похоже, просто ненавидят меня. Я думаю, они завидуют. Они постоянно унижают меня, а это мешает работе. Я хотела бы жить отдельно. Я могла бы платить, из той суммы, которую вы даете мне на день.

— Ты что думаешь, что если у тебя будет своя комната, они будут меньше завидовать тебе?

— Нет, наверное, это взбесит их еще больше.

— Неужели ты не ладишь ни с одной из них?

— Нет, они все против меня.

— Хочешь, я поговорю с ними?

— О, нет! — испуганно воскликнула Силки. — Вы их не знаете! Тогда уж они точно изведут меня.

— Меня не интересуют ваши личные отношения, но если я увижу какой-нибудь признак враждебности, проявленной на людях, я расстанусь со всеми вами. Мне этого не нужно… Ладно, ты будешь жить отдельно. Но при одном условии. Ты, именно ты, отвечаешь за то, чтобы на публике вы источали нежность и любовь друг к другу. В конце концов, согласно твоему утверждению, именно тебя они не любят, а между собой они прекрасно ладят. — А вы могли бы сами им это объяснить? Скажите им, что даете мне комнату, чтобы я не маячила у них перед глазами, а не потому, что я звезда или что-то вроде этого.

Либра язвительно улыбнулся.

— И ты думаешь, они поверят?

— Но если я сама скажу им об этом, то они уж точно не поверят.

— Мне что больше делать нечего, как разбираться в ваших детских дрязгах, — взорвался Либра.

У Силки все сжалось внутри. Она всегда боялась Либру. Но отступить она не могла — чтобы мистер Либра не сделал с ней, страшнее всего было остаться сейчас без комнаты.

— Я думаю, так будет лучше, — выдавила из себя Силки, пытаясь скрыть страх.

— Ты меня за кого принимаешь, за воспитателя умственно отсталых малолеток? Возомнили себя профессионалками, а ведете себя как помоечные девки.

— Простите, сэр, но мне больше не к кому обратиться.

— Ты, как я вижу, если не получишь комнату, просто свяжешься с каким-нибудь ублюдком, — с отвращением произнес Либра.

Силки не ответила.

— Ладно, — наконец изрек он и взял телефонную трубку. — Иди. Ты получишь комнату. Я поговорю с девицами. Можешь переезжать сегодня днем. — Спасибо, мистер Либра.

Но он уже был занят переговорами с гостиничной администрацией и лишь махнул рукой. Силки вышла из номера.

Теперь, получив собственную комнату, ей стало гораздо проще говорить с Диком по телефону, когда он наконец позвонил вечером. Теперь она могла свободно уходить и приходить.

Она купила радио. На телевизор, после оплаты комнаты, денег уже не оставалось. Но Силки была рада тишине и уединенности. Начинались новые репетиции, и нужно было выучить новые песни. Она встречалась с девочками на репетициях, на танцевальных занятиях, в офисе мистера Либры. Но они никогда не приглашали ее вместе перекусить. И Силки покупала обычно что-нибудь в кулинарии, а иногда и просто забывала о еде. Ее брат Корнелиус сначала переехал к ней, но потом ему стало скучно, и он переселился в Гринвич Вилледж к своим новым знакомым. Появлялся он лишь тогда, когда ему требовались деньги.

Теперь ее единственным другом был Дик. Они встречались почти каждый вечер, и она никогда не спрашивала его, чем он занимался в ее отсутствие. Возможно, он работал, а скорее всего — встречался с другими девушками. Но Силки хватало ума, чтобы не задавать вопросов. Он всегда расспрашивал ее о том, что она делала, и она искренне отвечала ему, что читала, учила песни, а потом рано легла спать.

Другие мужчины не представляли для нее интереса. Теперь, когда у нее была своя комната, Хетчер Вилсон решил, что добьется своего, но она продолжала говорить ему «нет» и сказала, чтобы он попусту не тратил денег, приглашая ее на обеды — она все равно не станет с ним спать. Правда, время от времени она соглашалась выпить с ним колу в баре гостиницы, но только колу и не больше одного стакана, и то лишь для того, чтобы девушки видели ее с ним и позабыли о Дике Девере. Но и это возымело обратное действие — Хетчер к этому времени переспал со всей четверкой, и они ревновали его к Силки, потому что та продолжала ему нравится больше всех.

Она хотела заставить себя полюбить Хетчера. Он был красивым, хорошо одевался и был талантлив, так что у них было много общего. Но говорить с ним было абсолютно не о чем. Он дурачился, говорил комплименты, хвастался, рассказывал о работе, но все это безотносительно к ней, Силки. Хетчер не прочитал в своей жизни ни одной книги и даже не испытывал подобного желания. Все представление о женщинах у него сводилось к тому, что с ними надо спать, любоваться ими и появляться в их обществе на людях. Планами и надеждами он предпочитал делиться со своими дружками — он считал, что обсуждать это с Силки будет не по-мужски. Чем больше времени Силки проводила с Хетчером, тем сильнее скучала по Дику.

Она стала во всем зависеть от Дика. Он советовал ей, как одеваться, исправлял ее речь, расширял ее словарный запас, — и делал всегда это вежливо и конструктивно — не то что мистер Либра. Она сказала Дику, что считает себя Пигмалионом, и он объяснил ей, что Пигмалионом звали скульптора, а не созданную им женщину. Точно так же, как Франкенштейном звали врача, а не чудовище. И так он отвечал всегда — исправлял или логически объяснял, но никогда не говорил о самом важном.

Для прессы «Шелка и Сатины» сделали несколько снимков, и одну из фотографий Силки подарила Дику. Она купила настоящую серебряную рамку и вставила в нее фотографию, надеясь, что если уж фотография не имеет особой ценности, то хоть рамка будет красивой. Но всякий раз приходя к Дику, Силки видела, что фотография стоит у него на туалетном столике. Это очень радовало ее. Она попросила, чтобы и Дик дал ей свою фотографию, но тот ответил, что никогда не снимался.

Иногда они ходили куда-нибудь развлечься, но чаще всего после репетиций она приходила к нему домой и что-нибудь готовила. Она вкусно готовила, но и в этой области Дик многому ее научил. Она представляла, что когда-нибудь станет прекрасной женой благодаря тому, чему ее учил Дик. Но ней не хотелось думать об этом, так как она прекрасно знала, что пока жив Дик, она никогда не выйдет замуж за другого. Она не заговаривала на эту тему, но знала, что Дик на ней не женится. Она очень хотела выйти замуж, так как успела повидать столько безотцовщины, что вознамерилась во что бы то ни стало избежать этого. Она сходила к врачу и попросила выписать противозачаточные таблетки. Какое счастье, что ее мать умерла и никогда не узнает, что она живет с мужчиной, который не женится на ней. Но, наверное, ее мама была бы рада, что у нее никогда не будет внуков, никому не нужных кроме собственной матери.

А потом они отправились в турне, и после последнего выступления в клубе Силки звонила Дику около половины третьего ночи. Иногда его не было дома, а иногда он снимал трубку, но по его голосу нельзя было догадаться, один ли он. Силки знала, что все мужчины такие, что нельзя поднимать эту тему, иначе дело кончится скандалом, в котором женщина всегда проиграет. Она никогда не упоминала о Дике при девушках, и те в свою очередь, тоже помалкивали. Разве что после выступления к ней за сцену поднимался какой-нибудь белый поклонник роскошного вида — тогда они бросали на нее ядовитые взгляды, словно Силки собиралась вцепиться в него. Но Силки было не до этого. Она была так занята, стараясь все запомнить: движения, шутки, актерские атрибуты, тексты новых песен, что не обращала никакого внимания на поведение девушек. А еще опасения потерять голос от свалившихся на нее нагрузок!.. Во время турне у нее тоже была отдельная комната. Она обычно и грим накладывала у себя, чтобы избежать лишних встреч с остальными в гримерке. После выступлений у нее просили автографы. Но чаще всего с нее парни переключались на девушек, так как те вели себя дружелюбнее.

В маленьких городах их узнавали на улице и просили автографы. Девушки и вне сцены ходили в гриме и в париках, чтобы сохранять образ. Силки осознавала это не хуже других и всегда надевала по утрам огромные черные очки, когда ей приходилось выходить на улицу без грима.

Вырвавшись из-под постоянного надзора мистера Либры, девушки начали набирать вес. Либра прилетал на каждое их первое выступление, а в остальное время поручил надзирать за ними Ардре, старшей сестре близнецов. Но та ничего не делала, разве что наслаждалась с остальными всеобщим вниманием. Либра улетел в Нью-Йорк по делам остальных клиентов. Так что девушки получили гораздо большую свободу. После нескольких выступлений все, кроме Силки, уже не могли влезть в свои сценические костюмы. Узнав об этом, Либра пришел в ярость.

— Я не собираюсь тратить деньги на свиноматок, — орал он. — Видите это? Это список. Я хочу, чтобы вы записывали сюда все, что вы съедите и выпьете за день. Отчитываться каждый день. Если потеряете свой облик, вернетесь на ту же помойку, на которой я вас подобрал, а я найду другую четверку на ваше место и назову их «Сатины». Вы что, считаете себя незаменимыми? Я вас заменю другими в минуту! Вокруг сотни, тысячи черных побирушек только и ждущих своего шанса. Кто угодно может спеть «О-у, о-у, о-у…» не хуже вас.

Он ни слова не сказал о замене Силки, и это прозвучало столь явно, что она испугалась, не перенесут ли девушки весь свой гнев на нее, когда Либра уйдет. Но он их так напугал, что когда он умолк, они разразились слезами и ни одна даже взгляда не бросила на Силки. Силки считала, что Либра зашел слишком далеко. Как можно требовать от людей, чтобы они хорошо работали, если постоянно повторять, что они — ничтожества? Они же не бесчувственные. Силки по-настоящему разозлилась. Она все еще испытывала теплые чувства к девочкам, и Либра вызывал у нее ненависть.

— Он не имел права так с вами разговаривать, — сказала она после его ухода. — Отвратительнее, чем он нет никого на свете. Кем он себя считает, Гитлером?

— «Гитлер? Гитлер?» — переспросила Милашка. — Это кто такой? Какой-нибудь персонаж из твоих книжонок?

— Ты что проспала всю школу? — осведомилась Силки. — Гитлер убивал детей. Он уничтожил более восьми миллионов человек. В основном евреев. — И чем же так досадили Гитлеру евреи? — поинтересовалась Ардра, которая теперь тоже не испытывала к Силки никакой симпатии.

— Просто тем, что они — меньшинство. Он их ненавидел, — пояснила Силки.

— Да что ты? — удивилась Тамара. — И когда это было?

— До нашего рождения, — ответила Силки.

— И где он жил?

— В Германии.

— Не удивительно, что я никогда о нем не слышала, — заключила Милашка.

— Так как его зовут, ты говоришь? — вновь спросила Тамара.

— Гитлер.

— О, да. Мы что-то проходили про него по истории, — сказала Берил.

После этого они окрестили Либру Гитлером, и на душе у них стало полегче.

Они вернулись в Нью-Йорк на программу «Все дозволено», и Силки возобновила свои отношения с Диком. Дик собирался ставить телемарафон «Средство от Астмы», в котором должны были участвовать девушки. Именно на нем Либра-Гитлер и познакомил девушек со своим новым ассистентом, Джерри Томпсон.

Рыжеволосая Джерри выглядела классно. Силки сразу заметила, что она умела одеваться. К тому же она была красивой и, вероятно, умной. Похоже было, она сразу понравилась Дику.

Как только Силки увидела устремленный на Джерри взгляд Дика, у нее все внутри оборвалось. Одно дело догадываться обо всех тех девушках, которых Дик приводил к себе домой, в ее отсутствие и совсем другое увидеть все собственными глазами… Силки казалось, что она задыхается. Дику явно хотелось поближе познакомиться с этой Джерри, и она, Силки, становилась помехой. Хуже всего было то, что Джерри явно не обладала стервозными наклонностями. Дик не вызвал у нее антипатии: она хотела отделаться от него лишь потому, что тот принадлежал Силки. Между девушками мгновенно установилось взаимопонимание: Силки чувствовала, что понравилась Джерри, и не испытывала к ней неприязни. Джерри не была виновата, что понравилась Дику, — просто она была в его вкусе. Но от этого становилось еще хуже. С этим Силки уже ничего не могла поделать.

Силки знала только одно: всю жизнь она боролась за себя, и сейчас она не собиралась легко сдаваться. Джерри выглядела мягкой, казалось, ей все доставалось легко и не приходилось ни за что серьезно бороться; Возможно, Силки научит ее бороться. Она не даст Дику просто так уйти. Она подружится с Джерри, чтобы той стало стыдно уводить Дика. Она будет такой нежной и ласковой, такой страстной в постели, что Дик не рискнет бросить ее. Дик был для нее всем. Что об этом могла знать Джерри? Страшно было даже думать, что эта классная красотка, у которой и так все есть, легко заберет у Силки ее единственное достояние. Силки знала только одно — если для Джерри Дик — возможность очередного любовного приключения, то ей за него придется немало побороться.