Заложник удачи

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ЗАГОРЦЫ

Трехдневное блуждание по заросшим лесом холмам приятной прогулкой не назовешь. Тем более, что шли они пешком. Еще бы! Где посреди леса коня взять? Да не одного, а троих.

После того, как горячка боя миновала, а следом за ней прошло и неумеренное веселье, на Годимира навалились усталость и боль в избитом теле.

Велина тоже слегка пошатывалась — каким бы ты великим бойцом и обученным следопытом ни был, силы человека не беспредельны. Она несколько дней шла следом за Годимиром, отслеживая его путь по серебряной стрелке. Видела троих посаженных на кол иконоборцев — вампир Лукаш исчез в неизвестном направлении, постаравшись как можно тщательнее скрыть все следы своего пребывания рядом с товарищами по вере и несчастью. Кол или сжег в костре, или уволок в лес, спрятав в кустах. Увидев обглоданные куницами и росомахами трупы с выклеванными глазами, девушка поняла, что дело неладно, и дальше уже не шла, а бежала. Измученная, но решительная поспела вовремя и спасла их с Ярошем от неминуемой смерти.

Кстати, Бирюк тоже пострадал — на левой голени вздулась багровая полоса, из которой кое-где выступила кровь. Разбойник утверждал, что это след не зубов, а когтей волколака, но прижечь рану на первом же привале согласился на удивление легко. Велина раскалила нож покойного Дорофея и прикладывала багрово светящееся железо к ране до тех пор, пока не возмутился Годимир, уставший вдыхать запах паленого мяса. При этом Ярош молчал, сцепив зубы.

Вот так двое шатающихся от усталости и один хромой пробирались на восход, стремясь покинуть Ломышанское королевство и перебраться на землю, подвластную Ошмянам. Они так спешили, что утратили бдительность — для странствующего рыцаря дело обычное, но разбойник и сыскарь!

Десяток всадников на разномастных конях. Кожаные куртки — наподобие жаков, но с длинными рукавами — перетянуты в талии широкими алыми кушаками. На ногах широкие полотняные штаны, заправленные в сапоги с высокими голенищами. На головах маленькие круглые шапочки из курчавой шкурки новорожденного барашка, обшитые стальными бляхами. В руках легкие пики.

Предводительствовал загорцами — а кто бы это мог быть еще, если не они? — настоящий рыцарь. Из-под коричневой суркотты выглядывали полы и рукава вороненого хауберка. На груди вышит герб — черная ящерка, усыпанная желтыми пятнами. Таких Годимир никогда раньше не видел. У седла рыцаря торчала рукоять настоящего длинного меча.

— Кто такие? — гаркнул немедленно командир загорцев. Светлые, почти белые, усы грозно смотрели в небо закрученными кончиками. Из-под суконного, простеганного подшлемника выглядывал длинный чуб. — Откудова будете?

Годимир вздохнул. Как часто в последний месяц ему приходится слышать этот вопрос, произносимый редко когда доброжелательно, а все больше с угрозой, несущий намек — мол, не приведи Господь, окажешься не тем, кого мы ждем тут. Но делать нечего… Словинец приосанился, поправил меч на поясе.

— Я — рыцарь Годимир герба Косой Крест из Чечевичей.

— Из хоробровских, что ли? — нахмурился загорец. Пики его дружинников опустились, нацелясь драконоборцу в грудь. — Что-то ты не шибко похож на рыцаря!

Речь загорского рыцаря почти не отличалась от привычного Годимиру наречия. Слова те же самые, но говорит так, словно каши в рот набрал. Чародей Вукаш изъяснялся чисто, даже излишне чисто, словно магистр риторики из университета.

Драконоборец развел руками:

— Что поделаешь, пан рыцарь! Напали на нас третьего дня… вернее, ночи волколаки. Едва отбились. Коней потеряли…

Черты загорца слегка разгладились. Расчет Годимира оказался верен — как сказал бы Ярош, если бы был меньше занят распухшей ногой, пан пану глаза не выклюет.

— Верно, — согласно кивнул рыцарь с ящерицей. — Третьей ночи полнолуние было. Как же ты, рабро[47], в такое время из дому выбрался на ночь глядя?

— Я — странствующий рыцарь, пан… Не знаю, как тебя величать.

— Я — рыцарь Юран герба Млок[48], полусотник армии короля Момчило Благословенного, — слегка поклонился рыцарь.

Годимир вежливо вернул поклон.

— Чудная зверюшка у тебя на гербе, рабро Юран, — прищурилась Велина. Она стояла, опираясь на укороченный зубами оборотня посох, не опасная и даже незаметная. Но драконоборец не сомневался, что силы на прыжок, сносящий загорского рыцаря с седла, ей хватит. Ярош, постанывая и охая, тоже не спускал глаз с наконечника копья ближнего к нему всадника. Если надо, то подпоясанный кушаком щеголь и не заметит, как оружие поменяет хозяина. Однако Годимир не хотел доводить дело до драки. Тут бабка надвое сказала — может, и удастся втроем одолеть полный десяток, но потерять кого-либо из друзей в безрассудном бою молодой человек не хотел.

— Сие есть млок ядовитый! — гордо произнес загорец. — Из лесного пожара сия ящерица появляется, в огне пляшет, а после выходит и прячется под корягами и пнями. Ежели глупец какой ее в руки возьмет, у него кожа огнем печь начинает и слазит совместно с мясом до кости, отчего тот и помирает. Мои предки получили сей герб за беспощадность к врагам королевства, которых разили с той же неотвратимостью, что и млок свои жертвы!

— Очень поучительно, — едва заметно усмехнулась Велина. — В своих странствиях я не встречала подобного зверя, рабро Юран.

— Девице, не знаю, как тебя кличут, вообще-то более пристойно сидеть дома, нежели странствовать, — загорец подкрутил ус.

— Неужто ты думаешь, рабро Юран, что я по своей воле в путь пустилась? — скромно опустила глаза сыскарь. — У нас тоже считают для девиц пристойным дома матери по хозяйству помогать или вышивать, или с куделью у окошка тосковать… Но… Человек предполагает, а Господь располагает. Мой отец, известный в Пищеце рудознатец, надумал перебраться к Запретным горам, чтобы начать добычу самоцветных камней. Дело прибыльное, обещало быструю выгоду… Только не удалось нам даже до предгорий добраться. Шайка разбойников, с неким Сыдором из Гражды во главе, вырезала наш обоз. Не слыхал о таких разбойниках, рабро Юран?

— Отчего же не слыхать? Слыхал, — посуровел рыцарь. — Только был я о Сыдоре более высокого мнения.

Велина незаметно подмигнула Годимиру:

— Он нынче совсем совесть потерял — на каждом перекрестке кричит, дескать, благородный пан. Мол, в Ошмянах у него отец — каштелян королевского замка.

— Верно. — Рыцарь Юран нахмурился. — Говорил такое.

— Так брешет он самым бессовестным образом, — воскликнула Велина. — На самом деле грабитель и лиходей!

— Ты готова свидетельствовать свои обвинения, перед боярином Бранко из Кржулей, предводителем нашего войска? Подумай, девица, это очень серьезное обвинение…

— Готова! — дерзко воскликнула сыскарь.

«На что она рассчитывает?» — подумал драконоборец.

— Хорошо, — кивнул Юран. — Если Сыдор виновен, он будет наказан по заслугам. Слово рыцаря! А как ты выжила, если говоришь, что всех перебили?

— Эх, рабро Юран! — улыбнулась девушка, весело сверкнув белизной зубов. — В лес я убежала. Они сразу не заметили, а после и искать-то не стали. Откуда ж Сыдору знать, сколько людей в обозе было?

— Верно, верно…

— Я потом по лесу скиталась, чуть с голоду не пропала, пока с паном Годимиром не повстречалась. Он со своим проводником из местных кметей, — она мотнула головой в сторону Яроша, — по лесу блуждал в поисках драконов.

— Драконов? — Брови загорца полезли вверх. — Откуда же тут драконы?

— Ну, это как посмотреть, рабро Юран, — решительно вмешался Годимир. — Когда-то драконов в Заречье было тьма тьмущая… Вот я обет и принял — убить гада, который поселян обижает, проезжих людей убивает, благородным панночкам покоя не дает…

Ярош бросил на него быстрый взгляд. Разве что пальцем у виска не покрутил. Уж лесной молодец-то понял, о ком едва ли не в открытую ведет речь словинец.

Но загорец воспринял все за чистую монету.

— Верно, рабро Годимир, верно. Достойное дело. Это может быть по плечу только настоящему рыцарю.

Драконоборец живым воплощением скромности прижал ладонь к сердцу.

— Я помогу тебе, рабро Годимир, и твоей очаровательной спутнице, — продолжал загорский рыцарь, подкручивая ус. — Кстати, как тебя зовут, красавица?

— Можешь звать меня Велиной, рабро Юран. — Сыскарь поклонилась легко, почти незаметно. — Я с радостью принимаю твою помощь.

— Я тоже благодарен тебе, рабро Юран, — поспешил добавить Годимир. — Мне бы в Ошмяны выбраться, а там…

— В Ошмяны ты придешь, рыцарь из Чечевичей, вместе с победоносной армией короля Момчило Благословенного. Обещаю.

Драконоборец попытался, наклонив голову, спрятать растерянное выражение лица. Такого поворота он ожидал меньше всего. Даже наоборот, он хотел каким-то образом добыть коней и поспеть к Аделии раньше и армии Момчило, и хэвры Сыдора. Надо же упредить королеву, открыть ей глаза на поступки будущего короля всего Заречья и его приспешника-чародея?

А! Будь что будет! Вдруг удастся у загорцев коней угнать? Хотя… Что это за мысли такие? Ты же благородный рыцарь, пан Годимир из Чечевичей, а не конокрад!

— Ну, рабро Юран, коли есть на то твоя воля, я принимаю приглашение и гостеприимство армии короля Момчило Благословенного.

— Тогда в путь! — Загорец протянул руку Велине. — Позволь, красавица, я подсажу тебя в седло. Стоит ли бить ноги, если есть кони?

Сыскарь обворожительно улыбнулась и запрыгнула на спину гнедого коня Юрана, устраиваясь на крупе. Подмигнула Годимиру.

Рыцарю с разбойником, само собой, коней никто не предлагал. Просто четверо загорцев зашли сзади и, позевывая, пришпорили коней. Хочешь, не хочешь, а иди…

Ярош, хромая, пристроился рядом с Годимиром, улучив мгновение, шепнул на ухо:

— Ты гляди, пан рыцарь, уведет загорец девку-то…

— Она взрослая. Пускай сама думает… — почему-то ощущая злость, ответил словинец.

— Эх, пан рыцарь, пан рыцарь… Ты тоже вроде как взрослый, а, если разобраться, дите дитем…

— Ярош, ты меня никак обидеть хочешь?

— Правдой не обидишь. Ты думай, пан рыцарь. Мое дело петушиное — прокукарекал, а там хоть не рассветай.

Годимир нахмурился и отвернулся, поглядывая на вычищенный круп вороного коня, вышагивающего впереди. Все-таки молодцы загорцы, хорошо за лошадьми досматривают. И даже репицу бинтуют, чтоб на ходу навозом не измазать.

Велина держалась левой рукой за пояс рабро Юрана, а правой оживленно размахивала, очевидно, ведя увлекательную беседу.

Некая иголочка кольнула сердце драконоборца. Ишь ты, весело им. Болтают!

Хотя, с другой стороны, какое он имеет право указывать Велине, с кем говорить, а с кем — нет? Да он и не указывает… Просто обидно. За три последних дня, проведенных в обществе девушки-сыскаря, рыцарь привык к ее вдумчивым суждениям, неожиданным замечаниям, довольно едким шуткам. А теперь, при первой возможности, она забралась за спину какому-то загорцу, разговаривает с ним, прижимается…

Э-э-э, погоди, пан Годимир из Чечевичей, ты разберись вначале, какие очи тебе нужны — голубые или карие; какие волосы по ночам снятся — каштановые локоны или русая коса? Ты же считал себя верным рыцарем королевны… ой, нет, теперь уже королевы Аделии. И надежд она тебе гораздо больше подарила, чем Велина, независимая и непредсказуемая, себе на уме девчонка.

Все это так. Только Аделия — прекрасная, нежная, умная — послала тебя на верную смерть в хэвру Сыдора. А Велина — опасная, решительная и тоже умная — спасла, когда волколаки уже вознамерились плотно поужинать.

А где-то вдалеке еще маячили золотистые локоны пани Марлены из Стрешина. Как это он когда-то писал, посвящая ей неуклюжие строки:

Эх, пан Годимир, пан Годимир, разобрался бы ты со своими чувствами… А то, как говорится, и рыбку съесть, и на…

— Эй, пан рыцарь, — тихонько проговорил Ярош. — А не боишься прямо в лапы Сыдора угодить?

— Боюсь не успеть его мечом приголубить, — сурово отозвался драконоборец. — Второй раз я ошибки не повторю.

— Так тебя к нему и подпустили.

— Значит, потребую у боярина Бранко из Кржулей суда рыцарской чести! Коли он его паном считает, пускай позволит Господу рассудить, кто из нас прав, а кто виноват!

Бирюк хмыкнул, потер затылок:

— Какой же вы наивный народ, паны рыцари! Да этот Бранко тебя и слушать не станет. Ты кто есть?

— Я рыцарь по происхождению и по закону!

— Прежде всего, для боярина Бранко ты приблуда, неизвестно откуда взявшийся на его голову. А уж после того ты рыцарь-словинец, подданный Хоробровского королевства, с которым Загорье режется уже не одну сотню лет. Так или нет?

— Ну, так… — нехотя согласился Годимир. Как ни крути, а разбойник прав. Там, где отступают красивые позы благородных панов, верх берет здоровая крестьянская сметка, а уж ее Ярошу не занимать.

— Вот тебе и «ну», елкина моталка. А Сыдор для боярина кто?

— Кто?

— Дырявое решето! Сыдор для загорцев первейший союзник, который поможет им почти без крови Ошмяны завоевать.

— Песья кровь! — Годимир сплюнул, вызвав подозрительные взгляды загорцев.

— Ото ж! — добил его Ярош. — Разменивать Сыдора на тебя Бранко не станет. Ему проще тебя на кол отправить. Или камень на шею и в Ивотку… Эх, да что тут говорить!

И вправду, говорить не о чем. Годимир согласился, и остаток дороги они отшагали молча. А путь до лагеря загорцев оказался не близким. Верст пять.

По дороге к отряду рабро Юрана присоединились четыре подводы, груженые сеном. Следовательно, загорцы оказались не разведчиками, как изначально предполагал словинец, а простыми фуражирами.

А вот и лагерь.

Ровные ряды палаток — отдельно для дружинников, отдельно для рыцарей. Первые из небеленого полотна с кожаным верхом, в каждой помещается десять человек. Вторые — ярко разукрашенные, с флагами и флажками, со щитами у входа. Поодаль размещались коновязи. Еще дальше — обоз с многочисленными возницами, ковалями, коновалами, лекарями. Похоже, загорцы пришли сюда всерьез и надолго. Прав был Лукаш — захватив Ломыши и Ошмяны, они не уйдут, а начнут обустраиваться. Назначат своих наместников в городах. Может быть, даже Сыдор, алчущий королевской власти, и получит корону, но из рук Момчило Благословенного.

Рабро Юран взмахом руки отпустил фуражиров, а сам направился прямиком в середку лагеря. Волей-неволей Годимир и Ярош потащились следом. Велина продолжала щебетать на ухо загорцу, который слушал ее очень внимательно, склонив голову к плечу. Драконоборец хотел верить, что сыскарь знает, что делает.

У самой большой палатки, украшенной черными полотнищами хоругвей с вышитыми серебряной нитью копейными наконечниками, у входа в которую застыли четверо загорцев в кушаках и с мечами наголо, Юран спешился, галантно помог сойти с коня Велине. После того он нырнул под полог, а драконоборец, сыскарь и разбойник остались ждать.

— Эка, ты глазки ему строила, — подмигнул Ярош девушке.

— Если надо будет, я его и поцелую, — твердо ответила та.

— Ну да, — кивнул Годимир и понизил голос: — Ты бы лучше число палаток подсчитала бы. Знать бы, сколько воинов они привели… Сколько рыцарей, сколько простых дружинников…

— А зачем считать? — приподняла бровь Велина. — Этот дурень белобрысый мне сам все рассказал. Двадцать рыцарей и три сотни легких всадников. Да пехоты две сотни. Обозников он не считал, но, скорее всего…

Неожиданно она выпучила глаза, уставясь куда-то за плечо словинцу.

Годимир обернулся и увидел приближающегося к ним щеголеватого загорца в черном зипуне, расшитым на груди золотой нитью, в сапогах из тисненой кожи и обычной для этого народа шапочке. Вышагивающего рядом с ним носатого сухопарого рыцаря в темно-синей суркотте с алой, распластавшей крылья птицей на груди, словинец сперва не заметил. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло в лице парня в черном зипуне, но лишь висевшая на боку цистра на широком ремне подсказала истину.

— Олешек? — удивленно воскликнул драконоборец.

— Ты? — остановился, как вкопанный, шпильман. — Какими судьбами?

— Да вот так… — развел руками Годимир.

— И Ярош тут! — продолжал радоваться музыкант. — Рабро Лойко, это те самые друзья, что помогли мне из Ошмян сбежать… Знакомься, пан рыцарь, это рабро Лойко герба Красный Орел, наместник[49] войска. А это — пан рыцарь Годимир герба Косой Крест из Чечевичей. Я правильно сказал?

— Правильно, — кивнул совершенно обалдевший словинец.

— А это — Ярош Бирюк, малый хоть куда… С зареченскими королями у него давние размолвки. Так что — наш человек! А из лука бьет — закачаешься! А это… — Олешек запнулся, взгляд его внезапно стал колючим, как ветка акации. — Это, рабро Лойко…

— Эта девица, Олешек, под моим покровительством. — Годимир опустил ладонь на рукоять меча, который у него почему-то не забрали. — Под покровительством и защитой, — еще раз с нажимом повторил он.

Шпильман дернул плечом. Но тут вмешался рабро Лойко:

— Побудь с друзьями, Олешек, а я пойду поговорю с боярином.

Полог упал за его спиной.

— Как ты могла! — Музыкант даже кулаки сжал.

— Что могла? — Девушка покрепче сжала посох.

Годимир постарался встать между ними. Чем леший не шутит, еще потасовку затеют. Впрочем, Олешеку он бы тогда не позавидовал. Так и получалось, что, на словах защищая сыскаря, на деле рыцарь больше переживал за шпильмана.

— Цистру какое имела право трогать?! — продолжал Олешек.

— Ой, да подумаешь! — Велина поправила косу. — Что ж ты жадный такой? Уж и потрогать нельзя!

— Я свою цистру никому не дам! — гордо заявил певец. — Разве что Годимиру приходилось. И то сердце кровью обливалось!

— Ну, хочешь, я прощенья попрошу? — шутливо подбоченилась сыскарь. — Подумаешь, в руках подержала…

— Ты подержала? Нет, вы послушайте, она подержала! А я потом настраивал полдня! Оно мне надо?

— Слушай, шпильман, ты бы спел лучше! — почесал бороду Ярош. — Это у тебя душевнее выходит, чем ругаться.

— Спеть? — Олешек улыбнулся. — Пожалуй…

Он потянул цистру с боку наперед. Тронул струны.

— Прекрати! Только музыки нам не хватало! — раздался звучный голос.

Невысокий широкоплечий загорец с белыми усами, длиннющим белым чубом и подбритым затылком вышел из шатра. Встал — руки в боки, прищурился. По черной с серебряными копьями суркотте Годимир догадался, что это и есть боярин Бранко.

— Словинец, заречанин и поморянка… — задумчиво протянул командир загорского войска. — Вот уж странная компания.

— Этот рыцарь — мой друг! — тут же расправил плечи Олешек. — Мы с ним вместе столько пережили!

— А за девицу я ручаюсь, — из-за спины Бранко вынырнул рабро Юран. — Сирота и так натерпелась… Думаю, загорское рыцарство должно показать себя с лучшей стороны.

— А за этого, бородатого, кто поручится? — Боярин ткнул пальцем в Яроша.

— Дык… я человечек невеликий… — с видом растерянного деревенского дурачка произнес Бирюк. — За два… это… десятка скойцев согласился… это… пана рыцаря благородного… к горам свесть… Да обратно… это… знамо дело… Дык, мне денежку отсчитает пущай… И чего за меня ручаться?

Олешек застыл с разинутым ртом.

Боярин Бранко сжал губы, отчего ниже усов его пролегли глубокие складки, нахмурился.

— Хватит языком молотить попусту. Ты же Ярош Бирюк? Так? И не вздумай юлить!

— Хорошо, не будем по ушам друг другу топтаться старыми опорками. Я — Ярош. Не знаю, откуда ты про меня узнал…

— А вот от него, — боярин бесцеремонно ткнул пальцем Олешеку в живот. Шпильман охнул и согнулся. — Любит наш музыкант языком потрепать. Особенно за кубком вина, а уж вино в Загорье… — Бранко причмокнул.

— Вы трое можете быть полезны нам, — из шатра наконец выбрался рабро Лойко.

— Чем? — удивленно проговорил Годимир.

— Ты же бывал в Ошмянах, рабро Годимир? — прямо в лоб спросил Красный Орел.

— Бывал. Ну, так и Олешек тоже бывал…

— Олешек кроме своих струн не замечает ничего. Вот спроси его — сколько ворот в Ошмянах, какая стража на каждых?

Шпильман пожал плечами:

— Одни, по-моему… А стражников… Четыре. Нет, восемь…

— В мирное время — шесть, — сказал Годимир. — Сейчас, наверняка, не меньше дюжины.

Ярош толкнул его в бок. Ты что, мол, делаешь? Рыцарь захлопнул рот так, что клацнули зубы.

— Это не предательство, — мягко заметил боярин. — Ты же не вассал королевы Аделии.

— Это как поглядеть, — набычился словинец.

— Дело твое, — Бранко махнул рукой. — Захочешь помочь, поможешь. Нет — езжай молча. А отпустить я вас все равно не могу.

— Слишком многое вы видели, — добавил рабро Лойко. — А, тем паче, рабро Юран говорил, что вы обвинение Сыдору выдвинули?

— Да! — звонко воскликнула Велина. — Я его обвиняю! Где он?

— И я тоже, — поддержал девушку Годимир. — Готов потребовать Господнего суда!

— Потребуешь, — кивнул боярин. — Но не сейчас. После того, как Ошмяны завоюем. Хотя я рассчитываю обойтись без кровопролития.

«Конечно, — подумал драконоборец, — ты ж заречан уже подданными своего короля видишь. А собственных кметей убивать глупо».

— Рабро Сыдор поехал вперед нас на Ошмяны, — пояснил Юран, глядя почему-то только на Велину.

— Надеюсь, в случае его успеха, забот нам этот городишко не доставит, — прервал полусотника Бранко. — А вы поедете с нами. Можете выбрать — в качестве гостей или в качестве пленников. В Ошмянах, думаю, много прояснится.

Боярин, не прощаясь, развернулся на каблуках и скрылся в шатре. Рабро Лойко отстал от него всего лишь на долю мгновения.

— Не скажу, что я не рад, — развел руками рабро Юран. — Ибо я благодарен боярину Бранко — его решение даст мне возможность видеть тебя каждый день. — Он поклонился Велине.

Девушка смущенно улыбнулась, зарделась и отвернулась.

Ярош забурчал едва слышно — захочешь, не разберешь.

Олешек пробежал пальцами по струнам. Раз, другой… Откашлялся.

— Маленькая канцона, пан Годимир. Надеюсь, ты меня поймешь…

Он запел:

Стихли последние звуки.

Юран томно вздохнул:

— Ты бы что-нибудь веселое спел… — Он бросил косой взгляд на Велину. — Чтобы девицу развеселить!

— Веселое после войны, рабро Юран! — сказал, как отрезал, шпильман. — Надеюсь, ты не будешь возражать, чтоб я своих друзей пристроил где-нибудь?

— Само собой! — сделал широкий жест загорец. — Только в присутствии десятка моих дружинников.

— Да хоть сотни! — Годимир пожал плечами. — А кормят ли у загорцев?

Олешек закивал и с довольным лицом побежал вперед. Остальные потянулись за ним. Сперва драконоборец, за ним — Ярош. Следом за разбойником Велина, а за ней, как хвостик, выглядевший немножко не в себе рабро Юран герба Млок. Черно-желтая ящерка шевелилась на его груди, как живая.