- Ни за что, даже за смерть духа своего, не окажусь от тебя, слышишь?!
- Повторю твои же слова, Блейз - не зарекайся, как не говорю я тебе «нет» окончательно.
- Так, значит, ты просто играешь со мной в неприступную крепость?
- Да какого чёрта я тебе сдался?! - ору я. - Я же тебе почти что в отцы гожусь, а у меня сын и без тебя есть.
- Да люблю я тебя, вот и «сдался»! - и он впивается мне в губы требовательно, тревожно, по-собственнически.
Мне уже не хватает воздуха, а он всё сосёт мне язык, натираясь бедром о ногу. Я отталкиваю его, он не ожидал такого коварства с моей стороны, после чего мы переводим дыхания, и я говорю:
- Блейз, будь поосторожнее, ты чуть было не задушил меня.
И снова в ответ томное и певучее:
- Прости, лю-би-мый.
Только Блейз за последние полтора года называет меня «любимым», Рем перестал, только я ещё изредка называю супруга так, но после… такого лета это и немудрено, а что до него? Да, работа, да, усталость, но были же и рождественские, и пасхальные каникулы… Что-то всё же не то, о чём я мечтал, происходит между нами. Теперь вот ещё этот Поттер номер два, такой же страстный и непосредственный в выражении чувтств. Ну да, он же - не чистокровный англичанин, а на какую-то долю, надо бы узнать, насколько, итальянец.
Мы направляемся в главную залу, где подали фуршет, и я спрашиваю Блейза:
- Сколько в тебе итальянской крови, Забини?
- О, ровно половина, отец переехал из Италии и женился здесь на некрасивой девушке из рода Уолфриш, ты и не слышал о таком потому, что он закончился на моей матери - выродился. Просто не всем так везёт, как графам Снейп, у которых обязательно рождается по одному, но наследнику.
Так что, род Уолфриш умер, да здравствует род Забини!
Вообще-то Забини - английская транскрипция итальянской фамилии Цабинни, но это не суть важно, ведь англичане в Хоге как только не коверкали мою фамилию, даже ты не догадался что Забини и Цабинни - один и тот же древний благородный чистокровный род потомственных зельеваров, ведь так?
- Признаться, я тогда не о зельеварах думал, ты уж прости, Блейз. Да и хоть ты занимался у меня на Продвинутых Зельях, но я был о тебе среднего мнения.
Потому-то и не сопоставил обычную итальянскую фамилию скороспелого студента со знаменитым родом придворных папских отравителей Цабинни или Цабиньо, как они чаще фигурируют в миланских хрониках четырнадцатого-семнадцатого веков. Все считали вашу семью колдунами, и только прямое вмешательство и защита Пап от плебса сулили вашему роду относительную безопасность, да и то в городках, подчинённых Папам или Милану.
Мы набираем полные тарелки изысканных закусок и отходим в угол - я не желаю привлекать к своей персоне излишнее внимание.
- Угости меня оливкой, - внезапно просит Блейз.
Я подцепляю на его вилку крупную оливку и подношу ему.
- Да нет, изо рта в рот, - просит он, и я с каким-то болезненным удовольствием проделываю эту нехитрую комбинацию.
- Ох, вот и ещё одна жертва на твоём крючке, Северус, - думаю я. - А сколько он продержится, заглотив наживку твоих чёрных глаз и чёрной гордыни? Пожалей его, Северус, он ведь ещё так молод!
- А как мне с Ремом быть прикажете - ведь любовь к нему - на всю жизнь!
- А кто сказал, что не с этим очаровательным юношей?
- Я промолчу.
- А я, я обойдусь.
Теперь он угощает меня оливкой, это так возбуждающе, что если бы я мог, то зацеловал бы Блейза до синяков на длинной шее.
Но мы в обществе.
Неожиданно заиграла музыка.
- Теперь ты понимаешь, почему сюда приходят парами? Да чтобы танцевать! И меняться партнёрами по танцу…
- А здесь исполняют менуэт? Я станцевал бы с кем-нибудь.
- Почему не со мной? Я умею, мне дали отменное воспитание.
- Но на Выпусном ты сказал…
- Да просто я заметил, что менуэт будет слишком явным проявлением моих чувств по отношению к Люпину, вы ведь на всех балах танцуете его и только его. А потом, во время менуэта не поговоришь, там только танцевать надо да смотреть друг на друга. В общем, я же не знал, что Люпин устроит тебе такое показательное выступление, я полагал, оттанцевав тур вальса со мной, ты пойдёшь танцевать менуэт с ним, вот потому-то и отказался.
- А знаешь, я почувствовал тогда, что ты притворяешься, а не не умеешь и заподозрил тебя в скрытой фальши. Так ты станцуешь его со мной?
- Если приглашаешь ты, то после объявления танца должен встать на одно колено передо мной.
- Я ни за что…
- Хорошо, о гордый Демон, тогда приглашу тебя я. Я наблюдал за тобой во время танцев с Люпином - ты великолепно танцуешь. А вот на вальс можно пригласить без коленопреклонения, что ты об этом думаешь?
- Я и думать не буду, тем более, что сейчас как раз объявляют вальс. Позвольте пригласить Вас, лорд Цабиньо.
- С удовольствием. К Вашим услугам, сиятельный граф Сев, - он мягко улыбается - совсем ещё дитя.
На этот раз я веду его в вальсе:
- Расскажи, как проходил твой роман с Клодиусом.
- С удовольствием. Для начала он дал мне понять, что мне вовсе не обязательно быть снизу, а потом было море орального секса с моей стороны - он учил меня. С тех пор я люблю и ценю этот вид занятий любовью более самого полового акта. Мы были с ним неразлучны три долгих года, он вылечил меня лучше самого квалифицированного целителя душ от моих фобий.
- Но почему же ты не вернулся к женскому обществу? Не успел или не захотел, я имею в виду распад вашей любви с Клодиусом. Когда ты с ним окончательно расстался?
- Прошлой осенью, в сентябре наш роман утих сам собою. Не было ссор, выяснений отношений, скандалов, ни-че-го. Просто однажды, в начале сентября мы проснулись в Забини-Мэноре, где провели лето, и поняли, что мы больше даже не друзья, и уж тем более, не любовники. Между нами пролегла пропасть.
- А сколько лет было Клодиусу на тот момент?
- Он мой ровесник.
- Так, значит, это была юношеская любовь?
- Скорее, да.
- А вот моя отроческая любовь тоже была разделённой, но только с обоюдными поцелуями и рукоблудием.
- Почему не больше?
- Видишь ли, я влюбился в своего наставника, семнадцатилетнего девственника, в лето перед первым курсом Школы. А он не захотел и потом идти дальше, не желая делать из меня гея, тогда это называлось, «мужеложца», а слово «гей» как раз внедрилось в языковую среду, когда я заканчивал Хогвартс…
И я рассказываю Блейзу историю нашей с Альвуром любви, его драгоценного подарка на шестнадцатилетие, и страшной гибели через год, историю первой Метки на моём предплечье, я не понимаю, почему говорю так о многом Блейзу за один тур танца.
Глава 6.
… Мы отходим к стене, и я продолжаю расспрашивать Блейза:
- Ты не ответил, отчего так долго был один при твоём обжигающем темпераменте? Ну, что до того, что не было подходящих мужчин, ты ведь - бисексуал и мог завести роман или хотя бы интрижку с дамой.
- Что до интрижек - это не моё, а на полноценный роман меня не хватило бы потому, что я и без того был влюблён… в тебя, Сев.
Меж тем, мужчины всё прибывают, но выше графов не появляется никого, потом я понимаю, что граф - самый громкий титул в магической Британии, у нас же нет пэров, принцев и королей. При мысле о Короле мне больно резануло по душе и сердцу.
- Ну, не получается из меня правильная Королева, хоть убейся, не моё это, - веду я снова мысленный диалог сам с собою.
- Но почему осознание этого простого…
- Лжёшь, непростого…
- Умолкни. Без разницы, какого факта заняло у меня два года безмятежной жизни с Ремом?
- Ну, в последний год, не такой уж и безмятежной.
- И всё же, вполне сносной.
- Но как только я подал заявку хоть на какую-то самостоятельность не в отношении к Элизе Синистре, которое Рем считает безобидной блажью…
- … А по отношению к обаятельному молодому мужчине, как Рем стал попросту невыносим.
- Для тебя или для себя самого?
- Похоже, для обоих. И он почувствовал свою уязвимость, обидевшись на меня чуть ли не смертельно.
- Э-эй, сиятельный граф Северус Снейп, объявили менуэт, и я уже минуту стою на одном колене, а ты витаешь где-то и даже не замечаешь меня.
- Простите, лорд Забини.
Я протягиваю ему руку. И оглядываюсь.
Вот, что значит Высший Свет - практически все мужчины танцуют и уже сделали первую фигуру - поклон, а теперь расходятся в стороны… Нужно попасть в такт, и нам это удаётся. Мы сходимся, как с Ремом, но запястье Забини такое же тонкое, как и у меня, в отличие от Рема и пары дамских ручек, с обладательницами которых - мисс Хоуп Уорси и мисс Алисии Эйвери, мне посчастливилось танцевать в своё время.
Лорд Забини серьёзен, как никогда, может, вспоминает сложные па танца, но ведь танцевал же он менуэт и до моего появления у Эйвери с, наверняка обаятельным, живым в каждом отточенном движении французом Клодиусом Анри.
Блейз бесстрашно смотрит мне в глаза, словно не слышал о том, что я умею ставить блоки в собственном сознании и проникать, особенно с помощью зрительного контакта, почти незаметно, в чужое.
- Читай, я не боюсь тебя, - словно бы говорит его взгляд.
Точно так же предлагала прочитать свои мысли Избранница, но её книга оказалась маленьким дамским почти девственно чистым блокнотиком.
А я впервые в жизни оказываюсь перед дилеммой - читать иль не читать. Я словно страшусь при всех во время церемонного танца погрузиться в эту сверкающую зелень - что там таится? Быть может, блокированные отфильтрованные воспоминания и образы или, и того хуже, ментальный удар?
Я перевожу взгляд на бывшего насильника Блейза, потом останавливаюсь и подхожу к лорду Аресу Горту и, взмахнув рукой, материализую перчатку с родовым гербом. Она падает к ногам изумлённого Горта.
- Я, граф Северус Ориус Снейп, вызываю Вас, сэр Арес Ноблиус, - при этом имени я усмехаюсь ему в лицо, - Горт, на магическую либо иную, на любом благородном оружии, дуэль и позвольте мне не называть собравшемуся благородному обществу имя человека, за чью поруганную честь желаю я Вам отмстить.
- Я согласен на магическую дуэль, граф Снейп, но, всё же, настаиваю на объяснении - за чью честь должен я отвечать. Клянусь, я чист перед Мерлином всеблагим и людьми!
- За поруганную честь лорда Блейза Коэлиса Забини, которого Вы насиловали трое суток, затем отобрали волшебную палочку и тем принудили его против воли быть Вашей постельной игрушкой на протяжении полутора лет.
Мужчины давно перестали танцевать и собраются вокруг нас двоих. В углу я замечаю краем глаза внезапно помрачневшего, ссутулившегося Блейза. Он стоит там в полном одиночестве.
- В жамке нельжя проводить дуэли, штупайте на боевые подмоштки, - доносится голос сэра Клавдия Эйвери.
- Ведите меня туда, - почти приказываю Горту, - я здесь впервые.
- И уже хотите драться на дуэли за как бы поруганную честь мазохиста?
- Я не считаю лорда Забини таковым. Это мои последние слова перед дуэлью.
Мы выходим из замка вдвоём. Лорд Горт подводит меня к южному фасаду палаццо, и произносит заклинание, которое я, конечно, запоминаю, направляя палочку куда-то на юг. Внезапно перед нами оказывается превосходного качества дуэльный помост с разметкой, и я понимаю, что дуэли у Эйвери - ещё один вид развлечений. Смотрю вверх, на лоджию и действительно, практически все гости толпятся на ней, чтобы понаблюдать за нашим поединком. Я не привык сражаться на глазах стольких людей, по спине бегут мурашки, но не от страха опозориться, а от предвкушения кровавой бойни, в которую я превращу дуэль, пользуясь многочисленными черномагическими проклятьями «на крови», которые я так долго разрабатывал, стоя слева за креслом Лорда, без маски, но превратив в её подобие собственное лицо, каковым я и делаю его сейчас. Обычно даже такое абсолютно бесстрастное выражение лица заранее обрекает дуэлянта на проигрыш.
- Скажите, граф, Вы предпочитаете сражаться до первой крови или до падения за зелёную линию?
- Об этом нужно спросить лорда Забини. Я сделаю так, как скажет он.
Я вновь поднимаю голову и встречаюсь с испуганным, затравленным взглядом потускневших зелёных, таких любимых, да, это так, глаз Блейза.
Он произносит:
- Sonorus! Я желаю, чтобы дуэлянты сражались до… - он набирает воздух в лёгкие и его отчаянный крик разносится по округе:
- До падения за красную черту! Таково моё желание.
Красная черта значит смерть. Мы будем сражаться насмерть, и я благодарно смотрю во вновь заблестевшие глаза Блейза, в которых кипит и бьёт ключом ничем не прикрытая ненависть к Горту. Забини смотрит на меня, и я незаметно для окружающих вхожу в лёгкий ментальный контакт с мозгом Блейза, который услужливо «показывает» мне самые яркие и страшные, по-настоящему зверские акты насилия, кровь, текущую по его ногам, которые сломаны в коленях под ужасающе неестественным углом и погружены в бочку с ледяной водой, сопение и сытый, довольный рёв насильника и боль, боль, так много боли, что я с трудом отвожу взгляд и говорю тихо:
- Не беспокойся обо мне - я смогу победить потому, что я… ты… мне дорог.
Блейз, разумеется, не слышит моих слов, но счастливо улыбается и следит как я вхожу на помост, церемонно и натянуто салютую и отхожу на свою разметку.
- Вы новичок, граф Снейп, поэтому право первого заклинания за Вами.
Я не благодарю, а вместо этого говорю:
- Seco!
- Protego!
- Petrificus totalus! - моя очередь, на разминку.
- Protego!
Горт довольно ловко отскакивает от разбитого щита.
- Sectumsempra!
- Prote… Insflaminus confidum!
Попал! Хотя и задело боком, но одежда порвана, на правом плече и предплечье болтаются куски кожи и плоти. Но он хотел послать в меня огненную стрелу!
- Avada Kedavra! - бью наугад, от злости. Тем временем Горт теряет много крови и испытывает жуткую боль в рабочей, правой, руке.
- А-аvada Ke-dav-ra… - и это всё?! Ну, а теперь держись, Ноблиус:
- Acoritum pеrpetuum! Devindo! Blassium phorbidus! Crucio! Crucio! Crucio! - серия черномагических оглушающих, ослепляющих, ломающих кости проклятий и Круциатус за каждые сутки насилия. Измучив жертву, я благородно наношу coup de grâs:
- Avada Kedavra!
Так я стал убийцей ещё одного мага, надо сказать, сильного, но, почему-то, сразу ушедшего в оборону.Что было причиной такого поведения? Теперь никто не узнает.
Господа на лоджии апплодируют мне, как победителю. Я устало убираю палочку в чехол - мне надоело изображать из себя «такого, как все», и я от накопившейся горечи убийства, пусть весьма жестокого, но сильного мага, не присоединившегося к Лорду, хотя его магический потенциал до сих пор развеян в воздухе, вот только те, для которых убийство одного волшебника другим вызывает апплодисменты, не чувствуют этого, зачерпываю руками сгусток магии, растворённой в воздухе, призываю стихию Огня и запускаю огромный огненный шар на запад, по направлению к закатному солнцу. По толпе проносятся восхищённые и испуганные вздохи, но мне не до них - я не циркач, не фокусник, я только усилием воли не залепил этим шаром на лоджию со зрителями, и, кажется, они понимают это и боятся меня. Нет мне места в Высшем Свете. Я - такой же магический изгой в волшебном мире, как и Рем, мой Рем, я вспоминаю о завтрашней встрече, и в сердце снисходит затаённое желание и некий страх, причину котрого я не могу понять.
Я медленно и устало поднимаюсь по широкой лестнице и встречаю множество мужчин - лордов и графов, жаждущих пожать мне руку и заверить в самых добрых чувствах - притворная лесть, боги, как же я устал.
Я почти падаю, когда меня подхватывает Блейз и ведёт в какую-то комнату, а у меня даже нет сил понять, где я нахожусь - в кабинете, гостиной или уже спальне.
Сознание покидает меня, и я медленно попадаю в Междумирье, где солнце освещает высокое, пустое, без единого облачка, небо последним пронзительным лучом, закатные краски быстро сменяют друг друга, и наступает беззвёздная ночь, о которой мне рассказывал Рем.
К моим губам подносят какую-то ёмкость. Я разлепляю их и механически пью… Перцовое зелье, причём хорошо сваренное.
Меня тут же, словно водоворотом, выносит в реальный мир, и первое, что я вижу в нём - улыбающееся и светящееся словно бы изнутри какой-то неземной красотой лицо Блейза.
- Где… мы? - говорю я ещё с трудом.
- В одной из опочивален замка Эйвери. Я нёс тебя на руках, а ты, оказывается, тяжёлый.
- Ты - меня… на руках, на глазах этой толпы? - я искренне недоумеваю, как это должно было выглядеть со стороны. - Но я же… больше тебя… Как ты сумел и почему тебе никто не помог? - продолжаю удивляться я.
- Я никому не позволил тебя коснуться, вот и всё, а желающих, поверь, было немало.
- А… зачем?
- Что зачем? Зачем я принёс тебя сюда и положил на кровать? Уж, разумеется, не для того, чтобы изнасиловать, - смеётся Блейз, и я тоже смеюсь.
О-о, боги, какой же ты… когда смеёшься!
- А какой?
- Б-беззащитный.
И Блейз наклоняется надо мной и целует нежно и тягуче, так, что в паху зарождается огонь. Я усилием разума гашу его, и у меня, как всегда, это получается.
- Не сдерживай себя, отпусти свою плоть, клянусь, ты не пожалеешь.
- Я… не могу позволить себе такой роскоши с тобой, Блейз, как бы мне этого не хотелось, пойми - я обязан быть верным супругу. Даже, если сейчас я страстно мечтаю изменить ему…
- Из-за непрерывности тинктуры? - грустно, кажется, не спрашивает, а утверждает он.
- Да, из-за неё. Пойми, мы провели обряд Алхимической Свадьбы…
- И ты был Лилейной Невестой, Единорогом, так?
- Да. А потом - Королевой.
- Зря вы с Люпином затеяли игру с тонкими материями - вы теперь марионетки, то есть не вы создаёте свои судьбы, а судьбы ломают вас под себя.
Посмотри: ты - очень сильный стихийный маг, а должен принадлежать нелюдю. Разве это справедливо?
Ты не можешь побыть с любимым, надеюсь, человеком, как ты понимаешь, я говорю о себе. А тебе ведь этого очень хочется, но судьба вновь ломает тебя, заставляя делить ложе не с тем, с кем желаешь. Видишь, что вы наделали?
- На самом деле, всё не так уж и фатально - это моя вторая Королевская Свадьба, просто тот, первый человек умер, и тинктура через достаточно короткое время покинула меня. Так я смог «жениться» второй раз. И ничего, больше двух лет вместе, несмотря на появление наследника рода Снейпов. Я, правда, не уделяю ему пока внимания - он ещё несмышлёный младенец, но в будущем собираюсь вплотную заняться его воспитанием.
- А как Люпин относится к твоему наследнику, как, кстати, его зовут?
- Зовут мальчика Гарольд Джеральд, а Ремус души в нём не чает, постоянно дёргает меня аппарировать к малышу.
- А ты?
- А я отказываюсь потому, что делать там сейчас абсолютно нечего, просто раза два в год появляться в Гоустл-Холле, это мой замок, чтобы проверить, не распоясались ли домовые эльфы, правда, теперь у них есть Свободная Мать, которая будучи рабыней, нянчила ещё меня. Вот она-то и следит за порядком в замке и за тем, чтобы у наследника было всё необходимое для его возраста.
- Постой. В твоём Гоустле нет ни одного человека?
- Нет. А что там делать людям?
- Ну, заниматься развитием Гарольда.
- Да о каком воспитании полуторагодовалого дитяти может идти речь?!
- А я от своего наследника с самого рождения не отходил - брал на руки, улыбался, получая улыбку в ответ, потом агукал…
- Прости, что?
- Ну ты не поймёшь. В общем, это как бы издавание звуков, которые ребёнок повторяет за тобой. Необходимо, чтобы младенец ощущал тепло родительских тел, видел бы их, потом различал маму и папу и, наконец, начал сам бы издавать членораздельные звуки, а вскоре, и короткие слова. В моём случае всё было очень просто - первое слово, произнесённое Андри, было «рара» потому, что Персуальзе после месяца, проведённого с малышом, стало скучно, и она заявила мне, что больше не будет заниматься воспитанием ребёнка, а мне посоветовала, по твоему рецепту, отдать Анри на руки домовиков, но я остался с малышом, а в свободное время занимался любимой наукой - алхимией. Я собирался поставить на ноги наследника и учить детей Зельеварению в Бобатоне, но… взыграла итальянская кровь, и я пошёл к жене за исполнением супружеских обязанностей, а она понесла вновь.
Честно скажу, Андри я не занимался потому, что двое малышей совершенно не оставляли времени на науку, и я сдался - пригласил двух нянь, чистокровных волшебниц, не вышедших замуж по причине бедности своих семей и отсутствию положенного во Франции приданого невесты - флёр д`инносенс.
- Никогда не слышал о таком обычае.
- Так вот, теперь ты знаешь. Итак, я нанял нянь, чтобы заняться наукой вплотную. Оттуда и мои познания об Алхимической Свадьбе и всей её терминологии - из крупиц, воссозданных мной по работам знаменитых алхимиков, проводивших этот обряд. Даже я не удержался и спросил Клодиуса Анри,что он думает об этом, но Клодиус - волшебник именно, что от мира сего, потому и отказался, видимо, предполагая, что наша любовь - явление временное и… оказался прав.
Зато я свободен любить, кого захочу, и делить с ним ложе настолько, насколько хватит силы Любви.
- Вот это-то меня и смущает - ты предлагаешь временные отношения, а я - сторонник единственной на всю жизнь любви. Потому-то и не могу быть с тобой, зная, что когда я тебе надоем, ты преспокойно выставишь меня за дверь, невзирая на мои чувства. Теперь ты понимаешь, почему я так привязан к Ремусу? Да потому, что его чувства ко мне - мой маяк во тьме внешней, откуда есть только один, не приемлемый мною выход - одиночество.
Ты же не знаешь, Блей, что семь лет он был мне единственным другом, хотя шесть из низ них страстно любил меня.
- Правда? Мне даже не верится, что человек, тьфу, нелюдь…
- Не называй Рема нелюдью, это оскорбляет мой слух. Я знаю его давно и уверяю тебя - он точно такой же человек, волшебник, как и мы с тобой. Он испытывает те же эмоции, у него такая же организация ума, за исключением нескольких дней Большой Луны, когда он немощен из-за полнолуния. Я зову его «человек-волк», и его это вполне устраивает. Так что и ты называй его либо по имени, либо, как я.
- Я не могу, просто не в силах последовать твоим словам. Оборотни - нелюди, у них нет души.
- Не забывай, что Ремус - уникальный цивилизованный вервольф, занимающий должность выше нашей с тобой.
- Может, у него было что-то с Минни?
- Нет, это невозможно, Рем - не бисексуал, с юности, ещё со Школы. Просто он заслужил эту должность своей работоспособностью, тактичностью в переговорах с министерскими служащими и определённой заинтересованностью в том, чтобы в Школе не было изгоев, подвергающихся травле, в любом из Домов.
- Так, может, он любил мальчиков? Или… нет, девочек он не любит по твоим словам.
- Прекрати, Блейз. Мальчиков любил Альбус.
- Оп-п-аньки, Великий Д-директор был геем и растлевал хорошеньких мальчиков, это правда?
- Истинная, я был свидетелем одного неудавшегося растления, причём мальчик просил о продолжении банкета. Дамблдор, старый лис, приглашал мальчика и угощал его чаем с «приправой», так что потом подросток ничего не помнил, просто болел растянутый анус по неизвестной ему причине, а о таких проблемах подростки редко говорят даже друзьям.
Альбус же называл свои действия Посвящением, представь себе.
- Представляю себе эту картину - старый Альбус со своей длинной бородой на прищепке склоняется над пацаном, стонущим от афродизиака, затмевающего, к тому же, память, распростёртом на столе с магическими побрякушками.
Блейз откровенно хохочет, видимо, не верит моим словам. Ну что ж, это его право - верить мне или нет…
- Так ты не веришь мне? - вопрошаю я нарочито грозно.
- Ни капельки, но я хочу от тебя одного - поцелуя. Надеюсь, Люпин не почувствует его?
- Я тоже на это надеюсь. Иди ко мне, Фома неверующий, любитель коротких романов.
Ну, целуй же меня.
- Сначала я разденусь.
- Зачем ещё?
- Чтобы ты полюбил меня также сильно, как люблю тебя я.
- Не надо, Блейз! - кричу я почти что в панике
Увидеть нагого Блейза - значит сделать ещё один шаг к измене, но тот уже произносит раздевающее заклинание, причём для нас обоих. Я в ужасе - что теперь делать?
Изменить Рему?! Но это равносильно самоубийству, а что ещё остаётся, когда рядом с тобой нагое, извивающееся от страсти, красивое, молодое мужское тело?!
Руки тянутся к соскам, животу, пупку, паху, разгорячённому желанием…
Он быстро переворачивается на живот, предоставляя моему взору округлые, поджарые, смуглые ягодицы.
Слышится едва различимый шёпот:
- Ну же, Север, возьми меня, ведь я весь перед тобой.
Он поворачивает голову, подставляя губы для жаркого поцелуя, и получает его. Я снова сбиваюсь с дыхания, стараюсь восстановить его, но у меня, как всегда, плохо получается.
Я, растягивая маленький от долгого воздержания анус, вхожу медленно и аккуратно, изо всех сил сдерживая порыв как можно скорее овладеть этим прекрасным, бронзовым телом, но контролирую своё продвижение разумом, а, значит, Блейзу нечего бояться. Он выгибается дугой, когда я вхожу до половины, и подставляет прекрасное лицо со звёздными глазами для поцелуев:
- Какой ты… нежный, - шепчет он так, что слышно, кажется, по всему замку, но мне всё равно - нас двое в этом мире, и никто другой не может нам помешать. Я целую его веки, он стонет, я вхожу глубже; целую брови, он шепчет что-то по-итальянски, оказываюсь в нём почти весь;
целую в губы - жарко, требовательно, как целовал когда-то Гарри - Рема так не поцелуешь, вхожу полностью и замираю на миг, прежде, чем начать двигаться в нём; не отрываясь от упоительных губ, начинаю двигаться, он подаёт бёдрами знак, что хочет быстрее. Пожалуйста - это твой ритм? Двигаюсь отчаянно, рывками, так, как он хочет, нахожу его напряжённый член - два совместных движения, и мы кончаем…Моя душа взлетает куда-то высоко-высоко, и тело, непослушная бренная оболочка стремится вслед за душой, куда-то прочь из этого мира… Куда, я не знаю - со мной никогда ещё не было… так, мне ни разу не было настолько великолепно, я просто чувствую себя живым, как никогда, в этих простых движениях заключена некая тайна, непостижимая мною.
… Я произношу очищающее заклинание для нас обоих и устало падаю на кровать рядом с Блейзом. У меня перед глазами - всё ещё красноватая пелена с переливающимися всеми оттенками разноцветными кругами, а что чувствует сейчас Блейз? Но я молчу, наслаждась произошедшим.
Так мы лежим некоторое время, молча, переживая случившееся заново.
- Сев, о, Сев…
- Что, воэлюбленный? Ты хочешь что-то сказать?
- Да - я люблю тебя и не напрасно ждал весь предыдущий год… Сев, ты ведь мой теперь? Ну, хотя бы чуточку?
- Чуточку твой - ровно на одну ночь. Так давай сделаем так, чтобы она нескоро забылась, согласен?
- О-о, да-а.
- Скажи, тебе… понравилось? - с затаённым ожиданием спрашиваю я.
- Я уже сказал, что не напрасно ждал, когда ты сам возжелаешь меня. Но я и представить не мог, что будучи сверху, можно быть таким нежным и терпеливым, а потом вдруг страстным, сжигающим все барьеры, как огонь, поглощающий пергамент, и на пике наслаждения не забыть о том, с кем занимаешься любовью…
Я говорю, естественно, не о Горте, а о Клодиусе Анри, который, как мне казалось, был безупречным любовником, но он, будучи в подавляющем большинстве случаев активным партнёром, всегда кончал первым и только разрядившись, вспоминал обо мне.
Когда же я был сверху, он не позволял мне коснуться его члена, пока не кончу я, а мне так хотелось, чтобы финал мы разделили бы на двоих…
И только ты, Сев, дал мне почувствовать необычайное счастье оргазма, одного на двоих, вдвое большего, чем поодиночке. С кем ты научился…так любить?
С одним твоим ровесником, который стал моим первым мужчиной.
- Ты был девственником?! Не могу поверить - с таким темпераментом…
- … Отданным двум господам, ни одному из которых по доброй воле служить я не хотел.
Мы снова молчим, вдруг в глазах Блейза мелькнули искорки:
- Ты не против орального секса?
- Нет, я люблю его, а вот Рем не очень. Ты хочешь, чтобы это сделал я?
- Не-ет, теперь моя очередь. Ты расслабился?
- Да, вполне, - говорю я, перебирая его чёрные, жёсткие, вьющиеся кольцами, волосы, закрывающие шею.
… Он так мастерски делает минет, что я становлюсь вялым после продолжительного волнообразного оргазма, который сотрясает тело.
- Понравилось?
- О-оче-э-нь, - слабо выдыхаю я, - потом снова моя очередь оказать тебе ту же услугу, а пока…
- Пока - просто отдохни… М-м-м, какой же ты сладкий, а ещё ты пахнешь неведомыми пряностями и мускусом.
Ты - не Королева, она не может издавать такой мужской аромат.
- А ты пахнешь зелёными яблоками, ванилью и дорогим парфюмом - совсем, как Королева, а ещё у твоих поцелуев такой влекущий привкус чего-то… металлического, знакомого мне с детства. Ты знаешь об этом?
- Нет, Клодиус плохо разбирался в возвышенном, например, в ароматах и стихах.
- А ты разбираешься в стихах? - я привстаю на локте и ещё более заинтересованно смотрю на Блейза.
- Да, немного, в основном, французских, ну, и в английских тоже… А ты, как я посмотрю, прямо-таки оживаешь при разговоре о стихах. Любишь лирику?
- Невероятно, а ещё перевожу со старо-французского и современного языков и хотя и знаю немецкий в совершенстве, ни Шиллера, ни Гейне, ни Гёте, да и вообще немецкую поэзию не люблю - нет в в ней воздушности, лёгкости, она или слишком серьёзна, или мелодраматична, а золотой середины не находится.
Хочешь, прочту такое, от чего ты, как ценитель женской красоты, придёшь в восторг? Вийона, из «Grand testament» - баллада «О дамах прошлых времён»?
- О, Франсуа Вийон, знаменитый своей «Эпитафией» и «Большим» и «Малым» Завещаниями! Конечно, хочу, а перевод твой, Сев?
- Да, мой.
…
И Элоиза где, вдвойне
Разумная в теченьи спора?
Служа ей, Абеляр вполне
Познал любовь и боль позора.
Где королева, для которой
Лишили Буридана нег
И в Сену бросили, как вора?
Но где же прошлогодний снег?
Где Бланш, лилея по весне,
Что пела нежно, как Аврора;
Алиса…О, скажите мне,
Где дамы Мэна иль Бигорра?
Где Жанна, воин без укора,
В Руане кончившая век?
О Дева Горного Собора!
Но где же прошлогодний снег!
О принц, с бегущим веком ссора
Напрасна: жалок человек;
И пусть Вам не туманит взора:
«Но где же прошлогодний снег!»
- Боги, как прекрасно, особенно об Элоизе и Абеляре и, конечно, Жанне д`Арк! И много у тебя переводов?
- Уйма.
- Как же ты выучил старо-французский, ведь не учил же тебя ему наставник?!
- Выучил самостоятельно, основываясь на превосходном знании современного французского. Вот, послушай, правда, это баллада очень ранняя, - и я пою ему печальную балладу об Эглантине…
Понял хоть что-нибудь?
- О, очень мало, что-то о даме с трудным именем и какой-то её печали. По поводу которой она, подобно всем магглам, сразу лезет с плачем к Богу.
А ведь у тебя ещё и музыкальный талант да какой! Ты поёшь так прекрасно, что у меня кожа покрывается мурашками от тембра твоего низкого грудного баритона.
- Не стоит благодарности, - и я исполняю перевод баллады, который, казалось, так давно напевал в своём саду…
- … А, скажи мне, Блейз, почему так получилось, что ты, благородный чистокровный волшебник, знаешь так много о магглах, их истории, верованиях, культуре?
- То же самое могу спросить и у тебя, надменный граф, - нежно улыбается он. - А что до меня, так просто интересуюсь. Мы же всё-таки люди, как и магглы. Или ты так не считаешь?
- Я так считаю с тех времён, когда видел, как их пытают Пожиратели Смерти и проникся к ним чувствами, близкими к тем, о которых ты говоришь, - серьёзно отвечаю я, - ведь даже животное пытать могут только ублюдки рода человеческого, что уж тут говорить, когда видишь, как более сильные и многочисленные издеваются, уничтожая не столько в слабых жертвах, но, скорее, в самих себе последние крохи того света, который и определяет изначально человеческую, гуманную, сущность. Убивают в себе Человека. Но всё же, как это не прискорбно - магглы действительно настоящая шваль.
- И как ты сумел стать Левой Рукой Волдеморта при таких взглядах, а ни он, ни кто из Пожирателей тебя не раскусили? И отчего это магглы - «шваль»?
- Блоки, Блейз, ментальные блоки третьего уровня защиты, да ещё лицо - маска, с которым я всходил целую вечность назад на дуэльный помост… А швалью я их называю за бесконечную жадность, потребленчество и постоянные войны.
- Не будем о магглах, ладно? Да, мне стало не по себе, когда я увидел это странное, абсолютно бесстрастное выражение на твоём, обычно таком живом лице. Я испугался за тебя тогда, думая, что в твоём сердце уже звучит, как говорят маглы, «похоронный колокол». Я решил было, что ты проживаешь всю свою жизнь, прощаясь с ней.
- Так это выглядело со стороны? Так жалко?
- Нет, не жалко, напротив, ты был воплощением мужества, ступающего навстручу неминуемо жестокой судьбе. И все очень удивились, услышав твоё первое, Режущее, такое агрессивное заклинание.
- А не скажешь тогда, почему этот недочеловек сразу перешёл в глухую оборону?
- О, это слава Мерлину и всем богам было его обычной дуэльной практикой - уйти в оборону, в которой он был весьма хорош, вымотать противника, создавая всё новые и новые щиты, а затем попасть каким-нибудь черномагическим проклятьем, сильно и навсегда искалечив жертву, но не убивая её.
Мне тут же вспомиается двухгодичной давности бойня между мной, неожиданным моим сторонником графом Уорси и молодыми, холёными мстителями за своих отцов и матерей - Пожирателей Смерти. Ведь я тоже ушёл тогда в глубочайую стихийную магическую оборону, а потом…
- Но меня вынудили уйти в оборону одиннадцать магов своими Авадами, - оправдываюсь я перед нечистой совестью.
- Именно тогда я искалечил до смерти двоих, и смерть Уорси на мне.
- Его убил кто-то из нападавших, но не я, его всё равно не оставили бы в живых, убей они меня, как свидетеля грязной схватки.
- Э-эй, - Блейз проводит красивой, тонкоперстной рукой у меня перед глазами, - очнитесь, сиятельный Сев, что-то не так? Или ты устал?
Я прихожу в себя мгновенно, но, приподнимаясь, чтобы начать ласкать тело Блейза, вдруг чувствую, что руки не держат меня, и я падаю головой на грудь Блейза, едва поросшую редкими курчавыми волосками.
Глава 7.
На этот раз я даже не успеваю попасть в мир Немёртвых, как оказываюсь в иной, ещё более странной, реальности или бреде. Здесь, как и в нашем с Ремом лондонском доме, отсутствуют какие бы то ни было углы - одна плоскость, которую и плоскостью-то назвать трудно, настолько она искажена, плавно перетекает в другую, такую же искажённую, и таков весь этот мир, состоящий из обрывков плоскостей, за которыми - беспроглядная тьма, заполненная не воздухом, но эфиром, отчего дышится с трудом, постепенно совсем перестаёшь дышать и, кажется, что умираешь, как вдруг на шее под подбородком прорезаются какие-то дыхальца, приспособленные для потребления эфира, нет, это не жабры - я ощупываю их, это - короткие ряды крошечных отверстий, расположенные под углом от подбородка и расходящиеся по бокам шеи. Мне становится страшно - кем я стал и на что похож? Но порывом воздуха, именно воздуха, который теперь - отрава, меня, как пушинку, начинает носить по непознанной траектории в этом, оказывается, бесконечном, но имеющем местами стены, мире. Я пугаюсь, как бы не выдуло меня во тьму, но ничего, меня просто болтает и поворачивает с боку на бок, и вниз головой, и закручивает то в одну, то в другую сторону, однако голова не кружится, и я вижу свои ноги - значит, скорее всего, человеская форма у меня осталась, и я не превратился в монстра, вдруг меня подносит к разрыву между искорёженными остатками плоскостей и порывом ядовитого воздуха выдувает в эту крохотную щель во внешнюю темноту, заполненную благодатным эфиром…
… Я был глупцом, когда боялся этой прекрасной тьмы с многочисленными звёздами повсюду вокруг меня, внизу. Под ногами - бездна, но она мне не кажется страшной или неприятной, просто она есть, и это факт, а звёзды всё ближе, одна из них вдруг загорается изжелта-красным ярким светом, и она манит меня, я направляюсь к ней, но… сильно ударяюсь головой обо что-то жёсткое, больно, как же болит голова, да и дышать нечем - опять этот ядовитый воздух.
- Эй! - кричу я. - Дайте мне эфира!
И чей-то знакомый до щемящей боли в сердце женский голос говорит:
- Профессор Забини, немедленно левитируйте Северуса в Больничное крыло.
- Mobilicorpus!
- Да нет же, сотворите ему носилки! Впрочем, сходите за профессором Люпином, пусть придёт туда, к Поппи, да не пугайтесь Вы так, он же не зверь. Просто скажите ему, что Северусу плохо и быстро возвращайтесь в свои апартаменты. И ещё - наложите на дверь, кроме сильных Запирающих, ещё и Сигнальные чары, как во время войны, да погромче.
Идите же!
Я просто и банально теряю сознание, а когда прихожу в себя, чувствую, что меня держит за руку Рем.
- Поппи! Мадам Помфри, где Вы?! Северус приходит в себя.
- Вот и отлично! Сейчас подойду - косметические заклинания нельзя прерывать.
И я слышу бормотание Поппи за ширмой. Внезапно меня охватывает тревога - я вспоминаю слова, сказанные, судя по всему, Минервой, о громких Сигнальных чарах на двери Блейза и думаю, что именно его сейчас мадам Помфри и залечивает.
- Sparclaeum!
Точно, заклинание «сияния», то есть довольно распространённое среди студентов, многие из которых даже умеют накладывать его на самих себя, необходимое для придания пострадавшему в драке лицу естественный цвет, но сначала они бегут к Поппи, чтобы она залечила им синяки и ссадины, разбитые губы, сломанные носы, болезненные вздутия кожи от проклятий и тому подобное.
Но я только смирно улыбаюсь Рему:
- Ну, здравствуй, человек-мой-волк.
- Здравствуй, Северус, с возвращением, - надломленным голосом отвечает Рем. - А обо мне ты подумал? А о нашей, Мерлин её раздери, тинктуре, думал?!
- Ну, что ты, Рем, почему ты говоришь со мной так, будто я сделал что-то непоправимое?
- А ты ведь сделал. Ну ничего, я его так разукрасил, что ему уже никогда не быть прежним красавчиком!
- О ком ты говоришь? - «недоумённо» спрашиваю я, держа свою линию - не признаваться в измене, иначе Рем и меня «разукрасит», и Блейза прикончит, не побоявшись Азкабана. Поддерживать вид оскорблённой невинности - только это может спасти нас с Блейзом сейчас, мне - внешний вид, а Блейзу -…
- Можете перевернуться на живот, профессор Забини? Вот так, да Вы молодец! Позвольте, нет уж, позвольте осмотреть Ваш анус - у Вас же кровь на внутренней стороне бёдер, это же неспроста! Я этого так не оставлю… Боги!
Рассерженная как гарпия, Поппи влетает к нам с криком:
- Профессор Снейп, мне искренне жаль сообщить Вам, что Вы живёте с настоящим чудовищем!
У меня сердце практически перестаёт биться, но я… должен быть в… этом уверен!
- Если бы я мог подняться с кровати, я сам осмотрел бы мистера Забини, но у меня общая слабость, головокружение и тошнота, поэтому мне придётся потерпеть, пока Вы не освободитесь. Так что, я слушаю Вас внимательно, на большее нет сил, - говорю я, как можно более спокойным, «профессорским» голосом.
А внутри у меня настоящая буря эмоций и чувств - как он, Блейз, и неужели Рем опустился до… этого?
Но Поппи уже убегает и возвращается, принеся большой флакон Укрепляющего, да, судя по запаху, зелья.
- Пейте, Северус! И вставайте - я очень хочу (она делает ударение на «очень»), чтобы Вы увидели, на что способен Ваш возлюбленный супруг.
- Не надо, мадам Помфри, профессор Снейп не должен видеть меня… таким.
Но я уже допиваю Зелье, а она уходит плакать в свой маленький кабинетик, отгороженный ширмами от остального помещения.
- Ох, уж эти женщины, - вздыхаю я, произнося слова про себя и гляжу на Рема.
На его лице застыла маска отчуждённости и холодности, он сидит неестественно прямо, сцепив руки в замок на коленях, и молчит. Я призываю стихию Воздуха и мысленно произношу:
- Enervate!
Стихия окутывает меня тёплым, как когда-то давно, в прошлой жизни, объятием Рема - коконом, тело теряет вес, ломота в теле, головокружение и тошнота пропадают без следа, и я, лёгкий, как пёрышко, как мне сейчас кажется, встаю с койки. Рем встаёт со стула одновременно со мной и говорит тихо:
- Не надо, Север, не ходи, не уходи от меня.
- Я должен посмотреть, что ты сделал с профессором Забини и только.
- Не надо. Север, прошу тебя, ради нашей любви.
Рем подходит ближе и настойчиво, но нежно, как умеет только он один, целует меня, и я, забыв обо всём, с жадностью, словно «умирающий над родником от жажды», углубляю поцелуй.
Где-то далеко слышится мучительный стон:
- Мадам Помфри, Северус не придёт. Лучше поскорее подлечите меня, а потом, когда я смогу ходить, через каминную сеть попаду в Святого Мунго - там меня окончательно приведут в порядок, Вы не против? Мне нужен целитель душ.
… А мы целуемся. И Рем стонет протяжно. А я только всхлипываю:
- Любовь моя, мой Король, мой Лев, моё золото, брат мой близнец, люблю, как же я люблю тебя… Прости меня, если я… чем-то тебя обидел. Я твой, только твой, тинктура связала нас на всю жизнь.
Я сажусь на кровать и жестом приглашаю Рема сесть рядом, потом начинаю рассказывать ему о своём видении, реальности чувств, которые я испытывал там, в эфирном мире, о пылающей звезде и сильном ударе головой.
- Прости, - шепчет Рем, целуя мои веки, о, как же я люблю эту ласку! - это я ударил тебя по голове, увидев, каким принёс тебя на руках этот долбанный подонок, эта грёбанная мразь, ублюдок, Мордред его раздери, чёрт, не знаю, как и назвать - как ни скажи, всё равно больно вспоминать.
Я понимаю, что пропустил многое, но не спешу с расспросами - может, Рем сам скажет что-нибудь ещё.
Но Рем просто снова целует меня и валит на больничную койку, я сопротивляюсь, но у меня мало сил - все их я израсходовал на гнев, подъём с кровати и разговор с поцелуями.
Я снова слаб, как ребёнок, и в голове проносится страшная мысль: «Не сошёл ли Рем с ума от ревности?!», но всё, что он делает, это берёт мой член в руки и ласкает его до появления эрекции, а я шепчу:
- Не здесь, Рем, сюда могут войти в любой миг.
Он поднимает на меня золотистые глаза, блещущие от счастья, а потом, не задумываясь, берёт мой член в рот и ласкает сначала обрезанную обнажённую чувствительную головку, затем проводит языком по одним ему ведомым местам, отчего мне становится жарко и не стыдно, берёт пенис в рот целиком и посасывает - сначала медленно, потом, когда я, закусив губу, выгибаюсь дугой, быстрее, и наконец, я благодарно изливаю в него семя, а он глотает и стонет одновременно. Я же так и не издал звука, зная, что достаточно Блейзу услышать хотя бы мой полузадушенный страстный выдох, ему станет ещё больнее.
- Благодарю тебя, Рем. Право, не ожидал от тебя такой нежности в этом виде любви, тебе же он не нравится, - шепчу еле слышно, когда возвращается способность мыслить и говорить, хотя бы и банальности.
- Зато это нравится тебе, а я готов сделать всё для тебя, даже убить.
В памяти всплывает давний разговор с Гарри, ещё когда мы не провели обряд и даже не позволяли, вернее, - осекаюсь, - я не позволял ничего, кроме поцелуев и объятий.
Тогда зашёл разговор, можно ли предать, совершить подлость, умереть или, напротив, убить ради любимого человека. Я тогда сказал, что готов на всё перечисленное ради Поттера, он же согласился только на смерть и убийство. Чёртова гриффиндорская прямолинейность! А я вот лгу не ради любимого, а подличаю в отношении его самого. И под пыткой я не признаюсь, что был близок с Забини, иначе Рем никогда не простит меня, а тинктура после измены ясно дала мне знать границы доступного поведения - жить и спать только с Ремусом, иначе ждёт погибель в виде растворения в эфирном мире. Даже Посмертия не дано волшебнику, изменившему своему коронованному супругу!
Прав, тысячу, сотни тысяч раз был прав Блейз, говоривший, что мы с Ремом - марионетки Судьбы. Один шаг мимо тропы, и finite la comedia, а ведь действительно, наша жизнь с Ремом за последние полгода - если не комедия, то, уж точно, фарс. Фарс на двоих. Или всё же на троих?
Когда мадам Помфри с таким видом, словно не Блейзу, а лично ей нанесли оскорбление, выгоняет Рема, чтобы дать мне смесь снотворного и Укрепляющего зелий, я, засыпая, слышу, как хлопочет добрая Поппи около жестоко изнасилованного Ремом Блейза, мне жаль Блейза до слёз, которые не дают мне дышать, собравшись в истерический комок, и… засыпаю.
… Просыпаюсь я ночью от крика, который пробился даже сквозь эффект сильнодействующего снотворного. Я понимаю, что нахожусь во владениях Поппи, вот только совершенно не могу вспомнить, почему я здесь очутился, и чьи крики разносятся по Больничному крылу. Я спокойно, без труда, встаю, обнаруживаю, что обуви у меня нет и босой направляюсь к соседу, причём я не помню, кто он и знаю ли я его вообще.
Кричит Блейз, во сне, скорчившись под тонким одеялм, а в перерывах между криками судорожно хватая воздух разбитыми губами, и я вспоминаю всё сразу. Словно лавина, воспоминания наполняют мой разум.
- Мадам Помфри! Поппи! Где Вы? - кричу я, но в ответ - тишина.
Тогда я сажусь на уголок койки Блейза и неуверенно провожу рукой по его непослушным, как у Поттера, но не таким длинным волосам. Он замирает, словно боясь удара.
- Блейз! - говорю я громко, чтобы высвободить его сознание из пут какого-то кошмара. - Бле-э-йз-з!
- Кто говорит со мной? Кто говорит со мной здесь? - его голос звучит уверенно, словно бы секунду назад ему не было настолько страшно, что он был весь напряжён, как клинок.
- Это Сев, твой Сев, - говорю я мягко, - что с тобой?
- Твой зверь, он… изуродовал меня, смотри!
Он поворачивает лицо, и в лунном свете я вижу его, всё в кровоподтёках, синяках и ссадинах, нос был сломан - это очевидно, но умелая Поппи «поставила» его на место, рот представляет сплошную запёкшуюся корку с трещинами, появившимися во время всего трёх фраз, уже кровоточащими. Я сотворил простой льняной платок и прикладываю его к трещинам, говорю тихо:
- Но ведь это не главное - синяки пройдут, Поппи наловчилась лечить их у мальчишек, - улыбаюсь спокойно.
- Теперь ты ненавидишь меня, Блейз? Мерлином всемогущим и всеми благословенными богами заклинаю - скажи правду!
- Я люб-лю те-бя, - словно бы поёт он разбитыми губами.
Платок намок от крови - я уничтожаю его в пепел простым невербальным Incendio, а из пепла создаю новый. И снова прикладываю к губам Блейза.
- Я слышал, как ты целовался… с ним… после всего, что он сделал мне. Было очень больно.
- Прости, знай - я безмерно люблю тебя, но тинктура чуть не уничтожила меня после наших ласк.
Да, я - всего лишь жалкая марионетка Судьбы, но я всегда шёл наперекор законам, и ничто меня не заставит меня отказаться от любви к тебе, кроме смерти.
- Я не хочу, чтобы ты умирал из-за меня, - шепчет Блейз, но глаза его, до моего признания тусклые и отрешённые, вновь собрали в себя весь звёздный блеск.
- Можно я поцелую тебя?
Он ложится на спину, и я вижу, что ему больно так лежать.
- Лежи на животе, - говорю я медленно, - просто поверни лицо, как в ту ночь…
- А ты знаешь, что это было вчера?
Я в изумлении:
- Конечно, нет. Я думал, это было… не знаю, когда-то очень давно, ну, или не очень… прости, я запутался, - бормочу я.
И нежно прикасаюсь губами к его окровавленному рту, слизывая кровь, и обвожу языком свои губы - вкус стали, немного солёной, но в основе - именно сталь старинного дамасского клинка, теперь я осознаю, что за привкус был у поцелуев того, счастливого Блейза… так недавно. Быть может, он не сломлен, этот гордый Цабиньо?
- Полежи рядом со мной, - внезапная просьба застаёт меня врасплох.
- А? Что ты?
- Приляг рядом со мной, прошу. Если тебе не противно.
- Конечно, нет. Как… ты можешь быть противен?!
Мгновенно ложусь рядом, как и он, на живот и кладу ему руку на лопатки.
- Ну как, тебе удобно? - спрашиваю Блейза.
- Мне необыкновенно хорошо с тобой, лю-би-мый. Расскажи мне, что такого случилось с тобой в МаунтГорроу, что мне пришлось одевать тебя вручную - заклинания на тебя не действовали, нести на плече через антиаппарационную зону замка Эйвери и аппарировать с тобой, практически бездыханным, в Хогсмид. Оттуда опять нести тебя до Хога и, к счастью, сразу после того, как твой оборотень устроил тебе сотрясение мозга, встретить Минерву, которая отогнала от нас ярящегося вервольфа, приказала ему вернуться в ваши аппартаменты и послала тебя к мадам Помфри.
Я закрываю глаза, призывая недавние, как оказалось, образы и более подробно, чем Рему, с пристрастием и горячностью, рассказываю о странных дыхальцах, одновременной бесконечности и замкнутости мира «внутри стен», и о невыразимо прекрасном полёте к яркой звезде, словно бы в ней заключены откровения на любые, даже неразрешимые в нашем мире, таинства.
Смотрю на Блейза - его заинтересованное, интеллектуальное лицо так близко сейчас, что, кажется, ещё миг, и мы снова поцелуемся, но он отстраняется, говоря:
- А знаешь, судя по отрывкам из «Сада звёзд» Фаджра ибн-Наури, это действительно влияние прерванной тинктуры - «аль-аббаса», говоря его языком.
Я поражён в самое сердце - Блейз знает источник, неизвестный мне! А я-то думал, что собрал абсолютно всё, касающееся Алхимической Свадьбы.
- Расскажи мне, что ещё написал Фаджр ибн-Наури об аль-аббасе.
- О, совсем немного, важно только то, что он был магрибинцем и потому далеко не во всём следовал законам шариата. Так, он был «мужеложцем» и провёл ритуал соединения тонких энергий со своим возлюбленным. Я знаю ещё только одного, хоть и латентного бисексуала, но проведшего этот обряд с мужчиной, да ещё дважды, и во второй раз - с нелюдем. Ты, конечно, понимаешь, о ком я.
Так вот, о мужском аль-аббасе - существует мир со звездой - Солнцем, так Фаджр говорил ещё в восьмом веке, заметь, к которой тянутся мужские сущности тех магов, которые вступили на неверный путь - «ак-кяфир ан-натх», но это - не смерть в её физическом понимании, напротив, это приближение к таинству «аль-абдерраль» - познания сути. Немногие мужчины могут вступить на неверный путь, но Фаджр поступил именно так, уйдя от своего супруга к другому мужчине потому, что любовь к его избраннику угасла в сердце и душе, и Фаджр рискнул, при этом оставив записи о том мире, в котором побывал ты. Все последующие Королевские Свадьбы проводились в Европе в эпоху Возрождения и были гетеросексуальными, но об этом ты, наверняка, знаешь.
- Значит, я стою перед выбором?
- Да, и в твоих же интересах пойти по «ак-кяфир ан-натх», чтобы добраться с моей помощью, которую я предлагаю тебе по зову сердца и великой, ещё никогда не познанной мной любви до «аль-абдерраль» и стать поистине всемогущим - самым сильным магом современности. О тебе будут слагать сказания, если ты не выберешь путь зла, как Волдеморт. Он был и в половину не столь могучим волшебником, как ты. Ведь он не владел стихийной магией. Я разгадал твою тайну?
- Да, я - стихийный маг, но как ты догадался?
- Ты творил при мне платки, носовые. Вот я и догадался.
- Но ведь любой маг может сотворить такой пустяк, как носовой платок.
- Однако обычному волшебнику понадобится для этого волшебная палочка и заклинание с соответствующими пассами, ты же сделал платок, не пользуясь ни тем, ни другим, он просто возник в твоей руке, но я не понял происхождения второго платка. Расскажи.
- Из пепла после невербального Incendio с помощью стихии Земли, вот и всё.
Какой же ты наблюдательный, Блейз! Я в восхищении.
- О-о, да - профессия обязывает, каждую цифру заметить и правильно переставить, бывает, что и четырёхзначное число или целую совокупность рун на правильное место. А если учесть эссе студентов-старшекурсников с глубоко запрятанными логическими или магическими ошибками, то, знаешь, это как-то подстёгивает к наблюдательности, особенно по отношению к вот уже полутора годам, как любимому, человеку.
- А ведь ты говорил, что наблюдал за мною с момента моего возвращения в Школу, это правда? И зачем тебе это было нужно, когда у тебя был любовник?
- Ты всегда отличался грацией движений и остротой ума, которые я, как мужчина, не мог не заметить. Ты поразил моё воображение, Сев. И потом, я же не рассказывал тебе подробностей моего романа с Клодиусом…
- Хочешь, я сниму всю твою боль, возьму её в кулак и уничтожу?
- Да не отказался бы.
- Anaestetio!
Я вытянул руку, призвав стихию Огня:
- Сейчас будет очень больно, потерпишь?
- Да, мне… уже… боль-но… всё го-рит, Сев, я не мо-гу!
- Можешь, ты же терпел, когда тебя… впрочем, неважно, но ты умеешь подавлять боль и превращать её в удовольствие, именно поэтому мистер Горт, ныне покойный, утверждал, что ты мазохист.
Говорить, говорить, говорить, неважно, что, только бы отвлечь Блейза от огня между ягодицами… в развороченном Ремом анусе.
Я вытянул потоки боли из тела Блейза и сжал кулак, теперь надо призвать стихию Огня снова, кулак обжигает открытым пламенем, чёрт, а как же больно было Блейзу!
Эта мысль успокаивает, но ненадолго, я хватаюсь за правую руку и корчусь от нестерпимой боли. Ну же, Блейз, скажи хоть что-нибудь, чтобы отвлечь меня, как я делал это минуту назад!
Но Блейз, избитый, изнасилованный моим супругом, ослабевший после болевой атаки, вдруг поднимается с койки и обнимает меня:
- Шшш, мой любимый, сейчас ты сожжёшь боль, и всё будет позади - ты же излечил меня, понимаешь? Полностью, остался только панический страх перед оборотнями вообще и твоим мужем, в частности, но и это пройдёт, как говаривал старина Соломон. Т-ты ведь знаешь о нём, правда? И, наверняка, проштудировал всю Библию от корки до корки, я уверен в этом, так?
Ну скажи хоть слово, Сев…
- Д-да, я чи-тал Биб-ли-йу-у, Бл-э-й-з-з.
- Как ты смешно произносишь моё имя, Сев.
- А зна-йеэ-шь, кто-о бы-ыл мо-им пер-вым и суп-ру-у-гом?
Меня от боли тянет на откровенности:
- Ге-э-э-ро-о-ой.
- Я знаю это, не нужно стесняться, он ведь умер от передоза потому, что был опийным наркоманом. В Свете все мужчины знают об этом, но никто из женщин. Ведь узнай об этом хоть одна женщина, тут же прознают и остальные, ты хорошо знаешь эти непостоянные, излишне болтливые существа… знаешь-знаешь, ведь у тебя была Избранница.
- Н-не хо-чу о ней…
- Ну и не будем, ладно, Сев? Как твоя рука?
- К-ку-у-л-ла-к.
- Значит, осталось чуть-чуть. Неужели во мне было столько боли?!
- К-к-а-к в-ви-и-дишь. Но м-мне л-легче.
Прошло. Всё, Блейз, ты помог мне, я сжёг её. Теперь ни тебе, ни мне больше не будет больно. Всё кончено.
Я обнимаю Блейза и горячо целую его в запёкшиеся, больше не кровоточащие, губы, он отвечает мне страстно и сильно, я не ожидал такого напора от истощённого муками и несчастьями Блейза, он шепчет мне:
- Хочешь, я возьму тебя? Я умею это делать - тебе не будет больно, а потом ты снова полетишь к звезде-Солнцу.
- Но ты же слаб, Блейз.
- Благодаря твоей магии, ко мне вернулись силы и уж на один половой акт их точно хватит. Ложись на спину, я возьму тебя так, как ты захочешь, но сначала я хочу немного поласкать тебя, позволишь?
Я чувствую, что иду на «ак-кяфир ан-натх», и меня охватывает острое, ни с чем ранее не сравнимое, возбуждение - неужели я снова увижу наше солнце из того внешнего пространства, которое магглы называют «космосом» и, быть может, пойму, пусть на йоту, что со мною происходит?
Я скидываю больничную пижаму и стою, наг и бос, перед внимательно меня изучающим своим чётким нумерологическим умом Блейзом, который смотрит так, словно старается запомнить особенности моего тела навсегда и запечатлеть их в мозгу.
- А почему ты не раздеваешься, Блейз?
- Моё тело изуродовано, я не хочу, чтобы ты видел меня… таким.
- Но ты же красив, Блейз, и никто не мог изуродовать тебя так, чтобы мне вдруг стало противно…
- Ты не… понимаешь, Сев, что моё тело… очень сильно изуродовано. Люпин постался на славу, хорошо ещё, что не укусил.
- Мне всё равно, что сделал с тобой Рем, раздевайся скорее.
- Да легче заавадиться, чем показаться любимому человеку с гноящимися рубцами и ранами от прижигания магическим прутом.
- Но, Блейз, Ремус не мог этого сделать, то, о чём ты говоришь, относится к Тёмным Искусствам, он же не знает ровным счётом, ни одного пыточного черномагическиго проклятия, хотя и занимается при подготовке к С.О.В. и Т.Р.И.Т.О.Н. со студентами ЗОТИ, но вот если бы на его месте очутился бы вдруг, не приведи Мерлин, я, то все эти пытки могли бы стать реальностью - ты же видел дуэль с Гортом - сколько проклятий из Темных Искусств я послал ему в конце, избавив от мучений Авадой в сердце.
Но Рем, Ремус просто не мог с тобой… такого сделать по причине того, что я знаю его предмет, так сказать, изнутри.
- Не веришь?! Тогда смотри!
Глава 8.
Блейз мгновенно скидывает пижаму, и то, что я вижу, ужасает меня - он похож на жертву пыток Большого Круга - его тело покрывала буквально запёкшаяся корка крови и гноя.
- Он бросил меня на кровать, даже не стал раздевать, применил Incarcero и начал по какой-то книге читать нараспев проклятья, делая сложные пассы волшебной палочкой, причём не сразу после проклятья, а только, где-то с минуту спустя.
Мне ещё повезло, - горько улыбается Блейз, - что к половине проклятий он так и не подобрал пассов, видимо, они оказались слишком сложными, чтобы сделать их по описанию, а то бы этот нелюдь замучил меня до смерти.
Ну, как тебе я?! Правда, просто Аполлон, как принято говорить у магглов?!
- Не переживай, Блейз, из-за тела, всё зарастёт, после того, как я вытащил из тебя Мерлин знает сколько боли. Теперь всё зависит от снятия порчи, я принесу книгу, вот чёрт, она же в аппартаментах! Но всё равно, некоторые контрзаклинания я знаю наизусть, ложись-ка на кровать, я прочту их. Вот так, а теперь ляг на бок, желательно, лицом ко мне, да, так. Что ж, приступим.
Я дотронулся до лишённого боли воспалённого рубца на груди Блейза, тот закрыл глаза.
- Curium celestiae!
«Небесное», практически абсолютное для снятия черномагической порчи, заклинание, призывающее небо, а с ним и стихии Воздуха и Огня, излечить пострадавшего, и точно - рубец затягивается на глазах.
А вот к этому «прижиганию» следует отнестись по-иному:
- Protego excibitorum!
И покраснение вместе со вздутием пропадают…
- Профессор Снейп! Северус! - доносится из окрывшейся двери взволнованный голос Пофмри. - Просыпайтесь, дело срочное и требует Вашего вмешательства.
Я торопливо, заклинанием, одеваюсь.
- Я у Блейза, мадам Помфри, и лечу его своими силами, Вы же знаете - я умею, так нельзя ли подождать?! - спрашиваю я разгневанно.
- Нет, нельзя, пока Вы тут с… профессром Забини, Ремуса пришлось вытаскивать из петли. Я привела его в чувство, да идёмте же, расскажу по пути…
- Но у меня нет обуви, - я, мало говоря, обескуражен - слишком много всего за двое суток.
- Я вернусь, обещаю, - шепчу я Блейзу в ухо.
Он смотрит на меня расширенными от ужаса глазами:
- Нет, не вернёшься, никогда, теперь уже никогда, - плачет он без слёз.
- Вот Ваша обувь, Северус, да скорее же - Ремус зовёт Вас в бреду, рычит и сипит, а ему нельзя напрягать горло.
- Я готов, - выхожу из «своей» палаты, делая вид, что ужасно хочется спать.
Зачем мне это нужно? Вот уж сам не знаю.
Мы быстро идём пустыми, освещаемыми редкими факелами, коридорами Школы, и я слушаю взволнованное повествование Поппи:
- Госпожа Директриса печётся о Вас с Ремусом, Северус. И потому сама поставила на все жилые комнаты ваших апартаментов какие-то устройства, позволяющие, нет, не следить, но, каким-то образом отслеживать жизненную деятельность в них. Видно, со дня на день, а скорее, по моим расчётам, завтра, Вы должны были покинуть Больничное крыло, Северус.
Минерва же, боясь того, что… всё же произошло с мистером Забини, решила, что хватит насилия. И вот сегодня, в два часа нового дня, ей каким-то образом пришло оповещение о смерти Ремуса. Она, в одном халате и тапочках, попыталась прорваться в ваши комнаты. Ей это удалось - все Защитные и Запирающие заклинания рухнули. Она вошла и увидела мистера Люпина повесившимся в своём кабинете, вытащила его из петли, и он начал сипеть. Минни наложила на него несколько Enervate и выпустила Патронуса в Больничное крыло, который сказал мне, что Ремусу нужна квалифицированная колдомедицинская помощь после передавливания мышц, сосудов и ярёмной вены.
Я оставила Вас с мистером Забини спящими и побежала к мистеру Люпину. Оказала первую помощь после удушения, наладила кровообращение головы, а потом…
Мы, тем временем, пришли, (практически пробежавшись по всему замку, - отмечаю я), в общем, смотрите сами, Северус, но под моим наблюдением.
Я ринулся в спальню.
- Нет, не сюда, кричит Поппи. - Он здесь, на диване.
Иду на голос и вижу в своём кабинете на кожаном диване Рема, сразу бросаю взгляд на его шею, да, красный вздутый рубец, я уберу его… позже, когда Поппи покинет нас, лёгким взмахом руки, не при ней же колдовать без палочки.
- С-еэ-ве-э-р, ты-ы при-и-шё-о-ол, - сипит Рем.
И волна стыда за себя и предка Малефиция охватывает меня, я плачу, не в силах побороть тот истерический комок, возникший уже давно и всё не желающий проходить.
- Рем, мой Рем, зачем ты себя… так?
- Я ви-жу -ты лю-бишь е-го, вот и ре-шил уй-ти, что… - он закашливается рвущим лёгкие кашлем, надолго.
- Да помогите же ему, Поппи, Вы же видите - я не в состоянии.
Я слушаю его затихающий под заклинания Поппи кашель, смотрю, как она сканирует его тело какой-то, несомненно, волшебной, но почему-то короткой, стеклянной палочкой и горестно вздыхает:
- Помогите мне, Северус. Поддержите его под лопатки и усадите, и не переставайте держать.
А мне нужно просканировать голову пациента.
- Как же вы все жестоки, мужчины, - вздыхает она. - Сначала Вы, потом мистер Забини, а, вот теперь, и сам Ремус
- Что-бы тинк-ту-ра по-ки-ну-ла те-бя, Се-вер, - договаривает Рем.
- Глупый, ты хотел по-просту отравить мне всю будущую жизнь, Рем.
Чего ты добивался, уходя из жизни?! А того, чтобы я всю оставшуюся свою (подчёркиваю) жизнь провёл в глухой тоске и полном одиночестве, разбавленном, быть может, парой-тройкой флиртов, заканчивающихся после первой же ночи потому, что воспоминание о тебе отравляло бы мне все жизненные радости, да к Мордреду, я даже вкусом пищи насладиться бы не смог сполна, не говоря уж о более тонких чувствах. Ты этого хотел?! - кричу я во весь голос, пока Поппи не усаживает меня, безвольного, вдруг ощутившего жуткую усталость и предательское головокружение, в кресло возле дивана, на котором замер и, сжавшись от ударов моих слов, лежит Рем, закрыв глаза,
- Да что Вы себе позволяете, профессор Снейп, по отношению к супругу?! Он же пережил страшный шок, он был в беспамятстве, обезумев от непонятной мне, звериной ревности, будто самец защищал свою самку и мстил тому, кто над ней надругался! Неужели Вы думаете, что столь многоуважаемый, такой рассудительный… человек мог бы в нормальном состоянии так обойтись с нашим умничкой Блейзом?!
- Простите, Поппи, кажется, мне опять становится хуже.
- А с Вами-то что ещё такое? Вы же были практически здоровы.
- Головокружение, жуткая усталость, тошнота…
- Так, значит последствия сотрясения мозга так и не прошли. Дойдёте сами до Больничного крыла?
- Простите, Поппи, кажется, нет, - говорю я всё тише и медленнее, словно вытягивая из себя последние силы, и вновь проваливаюсь в благодатную темноту.
… Первое, что я слышу, это чьи-то женские всхлипывания с подвываниями, как у магглов на похоронах, ведь волшебники, как бы больно им не было, не плачут, даже если хоронят самого дорогого человека - Мерлин не велит, иначе путь в Посмертие для умершего растянется на долгие годы блужданий в мире Немёртвых, и я думаю:
- Неужели отец всплакнул нарочно, когда эльфы сбрасывали в яму, ими же вырытую, тело замученного Альвура, или я сам плакал той ночью, не зная, что отец «хоронит» моего первого возлюбленного, кто виновен в этом его скитании по пустынному миру, миру грёз Гарри?
Внезапно приходит понимание того, что я должен утешить эту плачущую женщину, кем бы они ни была, но как?
- Enervate! Еnervate! - произносит знакомый любимый мужской голос, с отчаянием и твёрдостью. Я знаю, это не Рем, не его голос, тогда чей?
А-а, это же, наверняка, подлатанный мною и Поппи, Блейз, и я с трудом пытаюсь разлепить веки, но у меня это не получается, тогда я без усилий размыкаю губы и говорю каким-то чужим голосом, хриплым, как после долгого сна:
- Пить! Умоляю, пить!
Мне ко рту тут же подносят стакан с какой-то вкусной прохладной жидкостью, бережно приподнимают голову, отчего я морщусь - больно, но несколькими глотками опустошаю весь объём, меня укладывают обратно, в ушах звенит, голова, кажется, целиком обложена ватой - уши и нос заложены, я не чувствую затылком подушку, глаза тоже прикрыты мягкой ватной пеленой, оттого-то и не открываются, остался только рот и чужой, хриплый голос:
- Скажите той женщине, чтобы она перестала плакать - я жив, и это главное.
Слышу голос, кажется, Минервы:
- Перестаньте плакать, Элиза - Северус пришёл в себя, сейчас его подлечит Поппи, а потом мы переведём Северуса в клинику Святого Мунго. Ну же, успокойтесь, дорогая. Время страхов миновало - все трое остались в живых, хотя больше всего пострадал Блейз, и физически, и морально.
Вот, что значит сила чувства. Блейз да мы все перебробовали различные зелья, каждая из нас неоднократно, но день за днём, приходили к Северусу, чтобы наложить на него Enervate, и ни у одной из нас ничего не получилось, пока Элиза не додумалась пригласить Вас, и вот, восемь заклинаний подряд, да, это много, но Северус всё же вышел из комы.
Почему же Вы не приходили раньше?
- Я б-боялся встретить здесь… cупруга профессора Снейпа.
У меня… с некоторого времени появилась ликантропофобия, как мне сказали на первой консультации в Святого Мунго у целителя душ мистера Уоррингтона, лучшего специалиста клиники в этой области.
Я чуть не дёрнулся (просто не было сил) от имени целителя, моего бывшего научного оппонента и, главное, целителя Гарри. Он ведь очень проницательный, этот Уоррингтон, и я осмеливаюсь задать своему спасителю вопрос:
- Профессор Забини, в разговоре с мистером Уоррингтоном Вы называли имена действующих лиц трагедии, случившейся с Вами?
- Отчего же нет? Мистер Уоррингтон сам попросил меня об этом, сказав, что эта информация станет профессиональной целительской тайной, профессор Снейп, - также официально, как и я, говорит Блейз.
- Вы путаете колдомедиков с маггловскими врачами - это у последних существует понятие врачебной тайны, врачи дают клятву имени великого волшебника - целителя Иппократиуса, который исцелял дарованной небесами и милостивыми богами Олимпа и магов, и магглов, не делая меж ними никакой разницы, когда они оказывались его пациентами. Разве вы профессор, а, к Мордреду, разве ты, Блейз, не знал об этом?
- Конечно, знал, Сев…
Глаза наших дам, очевидно, округляются так, что они на насколько мгновений даже перестают дышать - двое профессоров зовут друг друга на «ты» в присутствии, наверное, половины, а то и всего преподавательского состава, а один из них ещё и неимоверно сокращает имя второго - любящего колкости и соблюдение стуса-кво в любой ситуации, даже лёжа под больничным одеялом в одной пижаме и не могущего посмотреть на собеседника одним из своих «фирменных» взглядов.
- Я знал, но положился на слово колдомедика, да и что с того? Это же не Аврорат, куда вызывают на допрос.
- С пристрастием, - говорю я зло, - а с допроса уже не возвращаются, и хоронят в закрытом гробу, от щедрот своих «подаренном» Министерством.
- Северус, откуда столько язвительности и, да, попросту чёрной злобы?! - восклицает Минерва.
- Вспомните историю с попыткой первого отравления Гарольда Поттера, ведь виновницей оказалась миссис Сьюзен Поттер, а что Авроры сделали с подозреваемой и только, миссис Гермионой Нотт-Грейнджер, Вашей любимицей, кстати? Вам всем напомнить?!
- Не надо, Северус, пожалуйста, - это Элиза Синистра.
За ней:
- О, нет! - Помона Спраут.
- Профессор Снейп! - предостерегающе, Минерва.
- Да уж, Северус, не к месту, - ворчит мадам Помфри…
… Кажется, все эти немолодые, в большинстве своём, некрасивые женщины играют в какую-то неведомую мне игру, по немыслимым правилам которой каждая вставляет реплику в строго установленный промежуток времени, но я не слышу голоса Блейза. Вдруг, прерывая порочный круг голосов, доносится мужское сипение:
- А, ну-ка, дамы, дайте посмотреть, с чего бы это мой супруг вас так всполошил…
Мне становится жутко, но я уже не ощущаю присутствия Блейза поблизости.
- Почему бы тебе, Север, не посмотреть мне в глаза и не извиниться за те слова?
- Я не могу открыть глаз, Рем, а за «те» слова я хоть сражаться с тобой буду - мне не в чем себя винить. Ты хотел поступить, как последний маггл, а не как сильный духом волшебник.
- Откуда… ты… знаешь, что с моей душой?! Думаешь, мне легко сидеть за одним столом с этим потаскуном Забини: «О, бедный мальчик, как с Вами жестко обошлись, но ничего, время лечит, да и Поппи превзошла саму себя - никогда ещё она не зарубцовывала раны от Тёмных Искусств так чисто, а Ваше личико снова расцветает, когда вы улыбаетесь, улыбайтесь почаще, профессор Забини, и мы Вам поможем, чем умеем», - и прочая хренотень.
А на меня смотрят, как на изверга рода людского, недочеловека, животное, с которым насильно приходится сидеть рядом и принимать пищу, обязательно сделав вид, как я им отвратителен. Со мной даже здороваться перестали! А всё из-за твоей поганой книжки, Север, которая попалась мне на глаза, когда я был, как этот… бер-серк, яростен и безжалостен.
- О какой книге ты говоришь? Впрочем, позволь, я угадаю - старинный свод, написанный готическими буквами…
- Да, это, к Мордредовой матери за пятку, «Потаённости тёмных проклятий и како накладывати их». И буквы ещё эти долбаные, еле прочитал.
- Постой, но это же очень сложно - там написано на английском диалекте норманнского, то есть, старо-французского… о, горе! Я же сам практически выучил тебя старо-французскому, когда десять лет пел тебе баллады и рондо! Это я виноват, что ты понял написанное и наложил эти ужасные проклятья на ни в чём не повинного Блейза!
Как же ты не понял, человек-волк, что Блейз буквально дотащил меня на себе до Школы из поместья Эйвери, где мне стало плохо…
- Ещё бы, ведь ты и там ухитрился, побывав всего лишь раз, убить волшебника - моего хорошего знакомого Ареса Нобилуса Горта. За что?! Он ведь не из тех, кто оскорбляет словом или действием, он был очень умным, сильным, храбрым, и, хоть он не присоединился ни к одной из сторон в первой и второй Войнах, но в третьей, вспомни, у тебя же отличная зрительная память - он сражался на нашей стороне, он был моим братом по оружию…
- А ещё он был грязным насильником, растлившим, растоптавшим и морально, и физически, и, к тому же, державшим на положении, хуже домового эльфа, Блейза Забини, девятнадцатилетнего мужчину, доверившего твоему боевому товарищу свою честь и тело, душу и сердце.
- Тебе рассказал это Забини, и ты поверил?!
- Да! Он показал это мне глазами, и я вторгся в его разум, разве поверил бы я на слово?! - при этом глаза мои раскрываются сами, без усилий, словно и не было никакой «ватной» прослойки на них, а всё, вся эта ватная подушка тотчас исчезает, и я смотрю прямо в глаза Рему.
Не знаю, да и не хочу знать, что он в них увидел, но Рем, жалобно сипя, выскакивает из моей «палаты» со стенками-ширмами.
Вскоре появлется, откуда ни возьмись, отодвинув одну из боковых ширм, Блейз.
- Ты что, прятался в этом помещении?!
- Ну д-да, а что?
- А как же твоя ликантропофобия?
- А ну её, главное, что… он ничего не сделал с тобой, лю-би-мый, - и впивается в мой рот оглушительным поцелуем - зовущим, манящим, немного печальным, но эта нотка печали в густом коктейле чувств, переполняющих меня, придаёт нашему поцелую особое очарование.
Оторвавшись, наконец, друг от друга, мы переводим сбившееся дыхание.
Блейз без церемоний произносит раздевающее заклинание для себя, торопливо, скопом, убирает вещи в прикроватную тумбочку и залезает ко мне под одеяло.
- Теперь ещё долго никто не заявится, даже мадам Помфри - все в Большом зале вкушают обед, а я решил насытиться тобой, если ты не против.
- А этот твой Фаджр не писал, как вернуться из странствия к Солнцу?
- Нет, но я полагаю, - при этом он стягивает с меня пижамные штаны, - что это происходит через какое-то время само собой.
- Через какое-то время? - с удивлением спрашиваю я, борясь изо всех сил с подступившим вожделением.
- Да, и через достаточно короткое - полдня, не больше. Но это же не остановит нас, правда?
Блейз расстегивает пижамную куртку и ласкает мои соски, пока они не затвердевают, потом залезает под одеяло и обводит языком вокруг пупка несколько раз, а потом вторгается в него и прикусывает нежную плоть, я выгибаюсь, неожиданно выдавая слабые места, но не могу не поддаться этой невероятной ласке, Блейз обхватывает обнажённую головку ртом и проводит по щели несколькими отрывистыми движениями, я закусываю губу, чтобы не застонать…
- Отпусти себя, Сев, - почти, как Поттер, говорит Блейз, но я не могу, не могу изменить Рему ещё раз.
- Потом, - говорю я трепещущему от желания любовнику. - Я устал и хочу спать. Пойми, Блейз, я провалялся в коме от сильнейшего сотрясения мозга, вернее, от его рецидива, Мерлин знает, сколько времени.
- Да, пять дней и шесть ночей, и я был всё время рядом, представляя себе, что, когда ты прийдёшь в себя… В общем, я мечтал побыть с тобой так, как ты захочешь… Прошу, не отказывай мне - ведь ты тоже такой же горячий и нежный, как и я. Позволь мне овладеть тобой, Сев, немедленно, иначе я сойду с ума от желания! - почти кричит он.
… И я отпускаю себя - ставший каким-то чужим Рем, преподавательницы и их слабые, по сравнению с Блейзовым Enervate, - всё где-то в другой реальности, такой далёкой и чужеродной.
Я позволяю вожделению охватить моё тело, и теперь горю, как в пламени… Как там говорил Блейз: «Как огонь, пожирающий пергамент»…
Нет, как Огонь, бушующий в крови от неведомой, хмельной, жалящей, как укус скорпиона, страсти. Что такого сделал Блейз со мною, что я чувствую… так ярко, как не было ни с Гарри, ни с Ремом? Я мечусь по койке, стараясь избавиться от этого, сжигающего даже разум, мой непокорный оплот сопротивления всем страстям на свете, но и он сдаётся под напором стального дамасского клинка страсти, и вот я уже лежу на животе, а Блейз проводит прохладным пальцем…(ну почему не языком?!) по промежности, ласкает анус, и я сдаюсь окончательно, впуская его в себя, чтобы он исполнил там, внутри меня, бешеный танец желания…
Что было потом, я плохо помню, вот только сипящий мужской голос заставил меня мгновенно прийти в себя, а потом вдруг улететь по «ак-кяфир ан-натх» далеко, где меня не достать, вот только боль я чувствую, свою и чью-то ещё, они долго не выпускают меня из мира «внутри стен» в звёздное, - боги! Как больно! - но боль тупеет, и я улетаю-таки в «аль-абдерраль», путешествие к звезде, прозванной человечеством Солнцем. Я подлетаю на самое близкое расстояние и вижу, что Солнце - не твёрдая шарообразная поверхность, а сгусток плазмы, так в Великой Алхимии называют самый странный металл - ртуть.
И, хотя по структуре Солнце вовсе не похоже на преливающийся каплями в запаянной пробирке жидкий малоизученный по причине ядовитости и его самого, и его паров, металл, но оно словно бы кипит изнутри, выбрасывая наружу факелы своей сущности, которые, взлетая, распадаются на тысячи расплавленных капель, и они вновь падают и погружаются в пучину кипящего пламени.
Неужели это та долгожданная звезда, восходы и закаты которой я наблюдал из своего лондонского сада? Когда Солнце прельщало взор не столько само по себе, сколько красками, играющими в небесах то на востоке, то на западе, окрашивая небо в самые неимоверные пастельные цвета золота, багрянца, зеленоватого подземного света, которым, наверное, освещается Посмертие, лиловыми оттенками, и, наконец, последним пронзительным лучом, напоследок освещающим, как невероятной мощи факел, уже потемневшее небо…
А на восходе та же последовательность, только звезда, находящаяся ещё под горизонтом, как рассказывала Элиза, уже окрашивает, хотя и слабо, небеса в мягкие розоватые тона, пока не прорежется первый, самый яркий, как я думал раньше, тот же луч, что и прощальный на закате, и не пронзит небо молодым, отдохнувшим за ночь, золотисто-розовым лучом…
А оказалось, что прекраснейшая и ближайшая из звёзд - горящая, жаркая, выпускающая целые фонтаны, бурлящая, беспокойная, самостоятельная Жизнь. Вот и первая разгадка на «неверном пути», и меня тут же ударяет обо что-то жёсткое, в первый раз оказавшееся сильнейшим ударом по голове, а теперь - о грудь Рема, лежащего рядом со мной в наших аппартаментах и сипящего:
- А знаешь, я ведь не только ему вставил…
- Прости, что? - недоумеваю я.
- Я вытряс немного пыли из твоего любовничка - неудачника, а потом и из тебя, когда тот свалился с койки. Кажется, он от страха потерял сознание, а после всего этого я унёс тебя с собой. Ведь я нёс тебя на руках почти через весь замок, а ты тяжёлый…
- Мне это уже говорили, - завляю я мстительно чудовищу, в которое превратился Рем, мой добрый Рем, ожидая его вопроса, и вот он:
- И кто ещё посмел носить тебя на руках?! - сипит он.
- Ты ведь знаешь сам, Ремус Джеральд Люпин, это был Блейз Коэлис Забини.
- Да я ногами сейчас забью этого Забини! - сипит Ремус. - Вот прямо сейчас и отправлюсь, и раз уж я для всех в этой долбаной Школе - недочеловек, и меня вот уже скоро уволят, взяв тебя на моё место, да-да, Минни уже сделала мне выговор при всём преподавательском составе, на педсовете, который ты пропустил, валяясь в отключке пять дней…
- Откуда у тебя такие словечки, Ремус?
- Из «Башки Борова», откуда же ещё, не от наших же бла-ародных дам.
- Ремус, от тебя разит перегаром. Ты, что, пьёшь в «Башке Борова»?
- Да, не всем же, как ты, напиваться по ночам месяцами, онанируя на этого мордредова Блейза, сидя дома, с комфортом и Антипохмельным зельем, сваренным в промежутки просветления. Север, ты за всё лето хоть что-то варил, кроме этого жизненно необходимого тебе грёбаного зелья?! Вспомни - я лично помню только один раз, и ты заработал тогда кучу бабла, на что мы до сих пор и живём - видно, яд какой-то заковыристый сварил, вот тебе и откатили.
- Прекрати, Ремус! Во-первых, я ни-ког-да не онанировал на Блейза, а, во-вторых, да, у меня был запой по ночам, но днём, когда мы с тобой в июле расстались, я работал! И варил вовсе не яды, а, как всегда, лекарственные зелья.
- В добрячка играешь, а, Север? А кто мне, находящемуся в глубоком шоке от неудавшегося самоубийства, наговорил столько злых слов, что, видите ли, повесься я удачно, то ты бы и вкуса еды не чувствовал всю жизнь?! Жратвы ему вкусной захотелось!
Да разве ты можешь понять… что я испытывал, залезая в петлю?! Я же… жить хотел, с тобой, как ещё полгода назад, когда нам было так хорошо вместе!
- Но ведь было и примирение, причём с обеих сторон, разве ты забыл первую половину августа, до полнолуния, которое исковеркало, пусть и незаметно, наши жизненные пути. И вот из-за моего нежелания заниматься с тобой любовью, ночного запоя, из-за этого ты полез в петлю?! Какой же ты слабохарактерный и, одновременно, невероятно жестокий, Рем!
- Я хотел освободить тебя от тинктуры, связывающей нас, а я ведь видел, как из тебя выходила та, первая, после смерти Гарри, и я понял, что мне надо умереть за тебя…
А ты предавался разврату с этим Забини, ты смотрел на него, голого, и залечивал раны, нанесённые мной… Я это словно видел, как сквозь мутное стекло или по этому… те-ле-ви-… ну, ты меня понял.
- Да, в ту ночь я действительно лечил Блейза, но между нами не было, да и не могло быть ничего предосудительного.
- А тот кровавый поцелуй? Это уже не предосудительно для тебя - при живом, несмотря ни на что всё-таки твоём супруге по всем законам, целовать другого мужчину?!
- Я хотел лишь утешить его…
- А сегодня он улизнул с обеда, чтобы утешить тебя?
- Прости, Ремус, но мы… страстно, очень сильно любим друг друга. Сегодня я пошёл второй раз по «неверному пути» и узнал, как на самом деле выглядит наше Солнце вблизи. Это от того, что я изменил тебе, и при каждой измене мне будут открываться чудесные истинные тайны мироздания, как это было бы и в первый раз, если бы ты не ударил меня по голове чем-то тяжёлым. Хочешь, расскажу про Солнце?
- Оставь свои глюки себе - мне они не в кайф. Видите ли, нашёл благородную основу для измен! Хороший же ты жук, Север!
Я мало, что понял из высказывания Ремуса - его языковой запас изменился неимоверно, но я, тем временем, продожаю:
- Мне так необыкновенно хорошо с Блейзом, как, извини, но это правда, не было с тобой. Кстати, если хочешь знать, с Гарри тоже так не было.
А ты, вместо того, чтобы попытаться поговорить со мной о Блейзе, действуешь грубой физической силой, то есть, уродуешь, насилуешь, хочешь избить человека, оказавшегося от боли без сознания по твоей вине… Разве это действительно твоя вторая, глубоко прятавшаяся все одиннадцать лет, что мы знаем друг друга, сущность?! Скажи, всё, как есть - я попробую понять.
- Нет, Север, ни ты, да и никакой другой маг, не поймёт разгневанного оборотня-нелюдя.
Я понимаю, быть может, ты хочешь вернуться на полгода назад, когда у тебя был ручной вервольф, как хотел этого и я. Но всего лишь мгновение потому, что понял - хроновороты существуют для событий, но не для восстановления отношений между… людьми, скажем так. Верно, наша тинктура испортилась от того, что я - нелюдь.
- Но ты же чувствуешь её в венах, Ремус, иначе бы не стал стараться освободить меня от неё…
- В моих венах - серебро, которое я никогда не потеряю. Ты же забил на философский камень, Север.
- Прости, что я сделал и куда забил?
- Вот дурилка картонная. Языка человечьего не знает! Забил - значит, оставил, пропустил мимо себя, не захотел заниматься… теперь сечёшь?
- Секу, - отвечаю я механически, не зная значения слова.
Но, что бы ты ни подумал обо мне, Рем, у меня просто не было времени и возможности прочитать всё это… - в панике ищу сундуки взглядом, но, нет, всё осталось, так и не собранным, в Лондоне.
- Извини, Ремус, мне нужно срочно в лондонский дом - если не доверяешь мне, аппарируй вместе со мной…
За всеми этими злоключениями там остались несобранными вещи и книги, которые я накупил в Лондоне - и волшебную, и маггловскую литературу, касающуюся философского камня. А вечером того же дня я, оставив сбор вещей и книг назавтра, отравился к Эйвери. Остальное ты более-менее знаешь
Да, и не смей останавливать меня - я ещё, по крайней мере, раз, аппарирую в Маунт-Горроу, к Эйвери в замок. Он очень хорош собой - не похож ни на что, виденное мною до сих пор в Британии - этакое итальянское палаццо…
- Не хочу и слышать об этом гнезде разврата. Помнится, к Уорси ты так не спешил на рауты и балы. Видно, есть у этих Эйвери какая-то гнильца, которую ты, как любитель полуразложившихся трупов…
- Я вовсе не такой извращенец, как ты говоришь. Да, я вскрывал несвежие трупы, но только ради того, чтобы понять, как действует на магов и магглов Avada Kedavra.
- Ну и как, понял?
- Нет, это магия, не поддающаяся медицинскому объяснению - древняя, арамейская или родственная ей. А всё, что пришло с Востока, европейцу трудно объяснить логически, уж поверь мне, угробившем не один и не два года на выяснение этих подробностей, на слово.
- Да хрен с ней, этой Авадой. А Блейза, значицца, если я его зааважу, вскрывать ты не будешь, так сказать, из уважения к памяти покойного и в знак, - Рем сглотнул, - вашей неземной любви.
- Во первых, если ты пошлёшь Аваду в мистера Забини, тебе не отвертеться от Азкабана, а там - всё ещё живые Пожиратели Смерти, то-то они будут рады, узнав по перестукиваниям… кто сейчас рядом с ними, и этим соседством ты вряд ли добьёшься у них признаний в любви во время прогулок по тюремному дворику, ну, а, во-вторых, мне уже незачем будет вскрывать изуродованное тобой…
- Да хватит уже, я и наложил-то только пять проклятий, ничего не зная об их действии!
- Вот именно, что ты не знал, но применял же на связанной жертве!
- Ещё бы мне его не связать - запустил же он мне промеж зенок…
- Куда?
- Да между глаз! Какую-то, явно не из Белой Магии, пространную формулу на латыни, вот я и озверел окончательно…
- Я спрошу у Блейза эту самую формулу, а пока…
- Пока я хочу тебя, Север!
- Но ты же не серьёзно - ты ведь некоторое время назад уже получил моё тело в распоряжение, не встретив сопротивления, теперь же ты хочешь изнасиловать меня вновь?
Вместо ответа, Рем скинул с меня плед:
- Вставай на четвереньки.
- Нет, не надо, Ремус, ты тронулся рассудком на почве ревности!
- А хоть бы и так, вставай, кобель, - он подхватил меня под живот, на котором я лежал, и поставил на четвереньки:
- Вот и умничка, что не сопротивляешься супругу, - говорит Рем почти нежно, почти…
Резкая боль взбодрила меня, и я пытаюсь соскользнуть с Рема, но он удерживет меня стальной хваткой за бёдра, приговаривая:
- Как же ты жалок, гордый граф Снейп! Если бы ты только мог увидеть себя со стороны, - он начинает сразу резко двигаться мне, причиняя неимоверную боль:
- Я не прощу тебе этого насилия, Ремус, -звучит в голове.
А что я могу, кроме, как вскрыть вены - это единственный допустимый, кроме отравления, способ самоубийства, допускаемый графам Снейп, в мозгу вихрем проносится эта умиротворяющая мысь, но, о, боги, как же больно, главное - не издать ни звука, и я прокусываю губу насквозь, чтобы вступила в действие отвлекающая боль.
Кровь капает, капля за каплей, и с этими каплям утихает моя боль в промежности, я отрешаюсь от неё, ставя блок, ну вот, а теперь попробуй, Рем, добейся моего унижения, раз уж Альбус за столько лет не сумел достичь этого, и я остался Человеком, пусть не сразу, но способным любить со всей силой, отпущенной мне природой, и ясным рассудком. Вот только Блейз сумел завладеть даже рассудком, мой Блейз. А я-то считал, что мы с Поттером - идеальная пара, и потому так бесился, когда он постепенно начал перекочёвывать в мир Немёртвых - Междумирье, покидая меня…
А что мне делать с, - больно, надо поставить второй уровень защиты, но Ремус не даёт мне сконцентрироваться, грубо и жёстко имея меня, надо, надо, вот, получилось, - и всё-таки, когда же он кончит? Так что мне делать с супругом-насильником, которому Блейз что-то, несомненно, успел сделать?! Вот закончится этот пир на крови, да, вот уже и кровь потекла по ногам, ну и силён же зверь в…
… Да он попросту выпустил зверя! А я помню, как просил его по чуть-чуть выпускать волчью сущность для нашего, тогда ещё, обоюдного удовольствия, вот оно что - Ремус выпустил не знающего пощады хищника на волю. От того-то так и больно, что совокупляешься не с человеком, а со зверем, нелюдем - впервые так называю Ремуса сам.
Вот он, слава всем милосердным богам, кончает с рычанем, вцепившись зубами в мои, давно немытые, свалявшиеся и вновь неопрятные, как когда-то, волосы, и даже, судя по отголоскам острой боли, выдергивает прядь.
Пускай его - вволю натешился, и ладно.
Я неразумно отпускаю блок, считая, что, раз всё позади, значит, можно и не напрягать разум, но тут же, от страшной боли ставлю блок уже высшего, третьего уровня.
Это какую же боль испытывал в лазарете, без единого стона, Блейз! Кто научил его терпеть подобное, а-а, этот ублюдок Горт, да не будет ему славного Посмертия… Хоть бы его тело гарпии растерзали! Так ведь, нет же, небось старики Эйвери препроводили его тело с почётом до самой границы антиаппарационной зоны, да вызвали кого-нибудь из семейства или слуг, чтобы аппарировать с «драгоценной ношей» в имение, где его и похоронили со всеми почестями. Тьфу, мерзость какая!
- Что-то ты, Север, бодрячком выглядишь, не орёшь, как этот твой любовничек, правда, я того раз пять поимел, но он только кричал и пинался, это сколько ж сил у него… было.
Что, мало тебе показалось, дык я ж могу ещё, только скажи что-нибудь, что молчишь, когда с тобой супруг разговаривает?!
- Хочешь ещё, мразь?! - он бьёт меня по лицу так сильно, что в голове звенит.
- Хочешь, падаль, подстилка?! - орёт он, замахиваясь для следующего удара, но я вовремя закрываю голову руками и втягиваю её в плечи, крича:
- Остановись, Рем, где же ты, мой добрый, деликатный, нежный Рем?!
- Умер твой Рем - человек, остался лишь грубый вервольф, насилующий… супруга.
Я слышу, как открывается входная дверь, и все наши дамы, с палочками наизготовку, направляют их на Ремуса.
- А ну стоять, Expelliarmus! - раздаётся откуда-то сзади, и из толпы разгневанных женщин по-кошачьи грациозно и бесшумно выступает МакГонанагал:
- Что… опять здесь происходит? - я быстро заворачиваюсь в плед, понимая, что все профессора уже видели меня нагим, стоящим на четвереньках - в самой вызывающей позе.
- Вот только, - думаю, видели ли они характерные подтёки крови, смешанной со спермой? Молчу, но, вдруг, повинуясь неизвестно откуда взявшемся блогородному порыву, говорю:
- Госпожа Директриса, мы с Ремом… немного заигрались в жестокие игры. Такое бывает у сложившихся супружеских пар - толика более жёсткого секса.
- А знаете ли Вы, Северус… каких усилий мне да и всем госпожам профессорам, стоило переправить вновь искалеченного, никого не узнающего, профессора Забини в клинику имени Святого Мунго через специально для этого созданный портал?! Что жы Вы, сломались и совсем потеряли честь, Северус, что любыми способами выгораживаете Вашего супруга - изверга, к тому же, уже дважды, жестоко… обошедшегося с Вами?
И не отпирайтесь, Северус - в лазарете всех вас троих видела мадам Пофри, вот только она побоялась вмешаться потому, что мистер Люпин насиловал сначала мистера Забини, снова, вплоть до того, что наш милый Блейз, наш умничка, - голос её дрогнул, но она сдерживается - поистине «железная леди», - лишился чувств прямо во время изнасилования, а потом мистер Люпин принялся за Вас, только Вы, кажется, сумели абстрагироваться от боли…
- Простите, госпожа Директриса, что перебиваю Вас - я только хочу прояснить ситуацию - когда мой супруг… овладел мной в Больничном крыле, я был уже глубоко без сознания, в иной, очень далёкой реальности, и потому ощутил боль только дважды, а вот сейчас мне, чтобы не кричать и не унижаться перед озверевшим от нечеловеческой жестокости и похоти супругом, пришлось ставить ментальные щиты такого же уровня, как в присутствии Волдеморта…
В конце концов, мне надоедает этот бесполезный разговор, я укрываюсь поплотнее потому, что меня знобит, и отворачиваюсь к стене. Бедный Блейз!У меня вся промежность горит огнём, а на ногах образовались заскорузлые, стягивающие кожу, подтёки. Больше всего мне хочется в душ, а затем в подземелья - в лабораторию, чтобы подлечить себя.
- Мне необходимо в душ, леди, спасибо за вмешательство, вот только жаль, что желанная помощь подоспела слишком поздно, - откровенно заявляю я, а что, ведь это правда, - займитесь пока укрощением зверя.
- Да застегни шоссы, дурень, - говорю Ремусу, - здесь же дамы.
Леди, простите меня за бестактность - я не заметил, что у Ремуса… расстёгнуты шоссы.
- Мы ни в коем случае не виним Вас, дорогой Северус, это - не бестактность, это - боль, которую Вы сейчас, уверена, чувствуете, - поспешно, чтобы загладить возникший конфуз, говорит леди Элиза Синистра, любящая меня, несмотря на большую разницу в возрасте и мои предпочтения, как мужчину, поэта и певца, интересующегося наукой всей её жизни - Астрономией.
- Что ж, Элиза, ты заслужила танец со мой на Хэллоуинском балу. И наш танец будет первым.
Ремус словно цепенеет при виде нескольких палочек, обращённых на него, и не шевелится.
- Прекрасные дамы, я быстро сполоснусь и оденусь, прошу вас - подождите меня в гостиной.
Я встаю, завёрнутый в плед, и прохожу в спальню мимо леди Спраут.
- О, Северус, у Вас губа прокушена, Ваше лицо в крови.
- Спасибо, что подсказали, леди Помона, а то я как-то позабыл об этом пустяке за нашими умными разговорами, - поворачиваясь к Минни, зло говорю я.
Она молчит, умолкает и Помона.
… Я забираюсь под тёплые струи, тщательно обмываю ноги, кричу:
- Линки!
Глава 9.
- Линки счастлив приветствовать доброго Хозяина! Второй Хозяин бьёт Линки, хотя Линки делает всё, как обычно, Линки обидно… - эльф уже хлюпает носом, когда я говорю:
- Стоп! Никакого плача я не потерплю, но я становлюсь снова твоим единственным Хозяином, второго Хозяина у тебя больше нет!
- Линки так благодарен единственному Хозяину, что у Линки нет слов, чтобы…
- Хватит, мерзкий обжора и бездельник, принеси мне бельё и одежду, да смотри, быстрее, негодная тварь!
Линки, осыпанный комплиментами и освобождённый от злого Хозяина, расплывается в оскале, означающем самую широкую улыбку и исчезает, а через миг: хлоп! Появляется с аккуратной стопкой одежды.
- Ну ты и гадёныш, совсем уже еле шевелишься, - делаю я ещё один комплимент Линки - доброму молодому недотёпе, не терпящему обычные похвалы и наказывающему себя за простое «спасибо», «другу» одинокого детства, а в отрочестве никогда не докладывавшему Хозяину - моему отцу - о нас с Альвуром, притворяясь дурачком, что, к слову сказать, у него хорошо получалось, пока… отец не стал свидетелем нашего с Альвуром менуэта, церемонного, но полного скрытой страсти, а в конце - жарких объятий и горячего поцелуя пересохшими от охватившего нас чувства единения, губами…
Эльф давно уже исчез, а я медленно - пуговка за пуговкой, застёгиваю свежую, пахнущую лавандой, одежду, с каждым слоем которой я закрываюсь, захлопываюсь от внешнего, яростного и полного своей и чужой боли, мира.
Я смотрю в зеркало, кровь с подборотка давно смыта, и простейшим заживляющим косметическим заклинанием заращиваю аккуратно, чтобы не осталось и следа на слизистой, губу.
Ещё раз, более пристально всматриваюсь в отражение, понимая, что что-то не так - о, Мерлин, я не вымыл голову, грязные, свалявшиеся и всклокоченные, скользкие на вид волосы - какая мерзость!
Я наклоняюсь над ванной и мою голову, этот процесс тоже занимает немало времени - волосы слишком запущенные, а меня ведь ждут дамы.
Вдруг дверь выгибется от удара, ещё пара таких ударов, и она будет проломлена! О, нет, только не Ремус!
Слышу стройное, друг за другом, двойное:
- Stupefy! Stupefy!
Крошечная пауза и:
- Stupefy!
Тело мужа с грохотом валится на пол, его рука соскальзывает с дверной ручки, я быстро споласкиваю намыленную шевелюру и выскакиваю, тут же упираясь в тело оглушённого Ремуса.
- Он всё стоял столбом. А потом… словом, он снова возбудился, ну, Вы понимаете, Северус, о чём я… и кинулся к двери ванной, на которую госпожа Директриса наложила сильные Запирающие заклинания, но мистер Люпин прошиб их все одним ударом о дверь, без палочки, представляете? И рычал что-то малопристойное по отношению к Вам и мистеру Забини, который, как нам сообщили по каминной сети, уже пришёл в себя и находится под… впрочем, о чём это я… Вам же, наверное, это не интересно…
- О, смею Вам заметить, госпожа Спраут, мне интересно абсолютно всё, касающееся профессора Забини, - я улыбаюсь, как можно приветливее, стараясь подтвердить свои слова и побудить Помону рассказывать дальше.
- В общих словах, наш умничка находится под влиянием сильнодействующих обезболивающих зелий и мазей, ну, Вы понимаете… - она скромно умолкает.
Я же удивляюсь про себя сплочённости нашего маленького преподавательского коллектива, от Минервы до мадам Хутч, даже, да, вот они - мадам Пинс и мистер Филч со своей неизменной новой спутницей лазилем мисс Брэмс. Их не смущает работа бок о бок с гомосексуалистами, людьми, не таким, как они - либо одинокими старыми девами вроде Элизы и Помоны - странная дружба двух совершенно разных по уровню интеллекта женщин, либо вроде МакГонанал, имеющей пятерых внуков и внучек, двое из которых уже закончили Школу. Внук женился и дольствуется доходами с имения, а внучка поступила в Университет Высших магических искусств на факультет «Тёмные искуства», решив пойти по стопам любимого преподавателя, то есть меня. Ещё двоим подросткам как раз в этом году проходить Распределение, отчего Минни иногда бывает взбалмошной, не похожей на себя - строгую, благожелательную, очень умную и проницательную Директрису Хогвартса и слишком часто обретает анимагичекую форму, что тоже является признаком нервозности…
Да обо всех и не расскажешь, но главное то, что они активно, по мере сил, вмешиваются в странный для них - натуралов, конфликт профессоров-геев, в этот странный любовный треугольник, повадки и поведение участников которого им были совершенно не ясны, потому-то и идут всегда с опозданием на один-два шага, а не с опережением, дабы предотвратить море жутких проклятий, насилия и крови…
Я не виню их, напротив, ценю их поддержку и наконец-то вовремя произнесённые, Оглушающие заклинания - первой была Минерва, за ней - Элиза, но кем же была третья, с некоторым опозданием и неуверенностью произнесшая последнее, вконец оглушившее Люпина, волшебное слово?
- Во имя Мерлина, назовитесь, третья дама, произнесшая заклинание.
- Я, Ирма Кондостра Пинс, - заявляет библиоткарь. - И это первое моё заклинание, направленное на человека. Я сделала что-то не так, профессор Снейп?
- Напротив, Вы, Минерва, Элиза и Ирма, спасли мою честь, а вместе с ней и жизнь потому, что в кодексе графов Снейп написано: «Ежели кто надругается над тобою трижды, испей яда либо отвори вены свои».
Так как я пробовал все сваренные у Волдеморта яды на себе в малых дозах, то мне оставалось бы только вскрыть себе вены, как поступали в позднюю, императорскую эпоху, неугодные правителю патриции. Красивая смерть, не правда ли? - говорю я не своим, а каким-то отчуждённым, голосом.
- У Вас шок, Северус, Вам больно, а Вы не идёте в лазарет, - говорит властно Минерва.
- Мне не больно.
- Но Ваши шоссы пропитаны кровью.
- Тогда я иду в лабораторию. Я умею лечиться сам. Не правда ли, Поппи?
Поппи, порозовевшая вдруг, как будто её застигли за запрещённой шалостью, быстро кивает, скорее, не мне, а всему собравшемуся обществу:
- Да, и ещё Северус умеет делать себе уколы…
- Зачем? - спрашивает Минерва у мадам Помфри, та начинает отчаянно жестикулировать и говорить, говорить…
- С разрешения благородного общества, я всё же пойду, - говорю я себе под нос и выскальзываю из кабинета в пустую гостиную.
Произношу пароль, и дверь в коридор открывается…
… Думаю, нет нужды описывать весь процесс самолечения - достаточно сказать, что были внутривенные инъекции Кроветворного в смеси с Укрепляющим зельями, горькие, как полынь, настойки, искусные колдомедицинские заклинания, поддержанные магией стихий Воздуха и Земли, едкие, впрочем, быстро впитывающиеся, мази и, наверное, что-то ещё, что я упустил из памяти просто потому, что вымотался бесконечно, сил хватило только, чтобы дойти до старого жёсткого короткого диванчика с проклятой сломанной пружиной, упирающейся в рёбра, залечь на бок, лицом к протёртой спинке, провалиться в полубессознательное от боли состояние и, наконец, заснуть.
Проспал я недолго - в дверь уже кто-то отчаянно стучит с криками: «Северус! Я знаю - Вы здесь. Срочно нужна Ваша помощь!» Сначала, в полусне, я думаю, что мне это чудится, но стук становится всё громче - кажется, стучат каблуками, да и голос принадлежит женщине. Я быстро, насколько позволяет пружина, встаю и открываю дверь.
- Мордред знает, какими заклинаниями Вы заперли эту проклятую дверь! - такой разгневанной и, одновременно, беспомощной, я никогда не видел Минерву.
- Говорите, что я должен сделать.
- Мы всеми силами уже час держим портал в Мунго. Там, - она переводит дыхание, сбившееся от волнения. - Там мист… там Блейз. Он умирает. Поппи говорила, Вы спасли жизнь Герою каким-то чудным способом, неизвестным колдомедикам.
- Но…
- Вы должны, Северус, Вы обязаны попытаться помочь Блейзу, ведь Вы любите его, так за чем же дело?
- Мои… инструменты - в Лондоне, я должен аппарировать сначала туда.
- Но мы не сможем держать портал так долго!
- А это и не нужно - я сам аппарирую в Мунго, скажите мне только этаж и окно его палаты, отсчитывая от ближайшего, правого или левого, угла фасада.
- Я, как мне кажется, поняла вас, Северус. Хорошо, я всё узнаю и пришлю Вам Патронуса, который сообщит всё необходимое… Только, Северус, переоденьте шоссы. Вам… очень больно?
- Практически нет, только вот кровь никак не сворачивается, так что мне незачем переодеваться, Минни. И… не волнуйтесь Вы так - я сделаю всё возможное. Закрывайте портал.
Я с трудом добираюсь до границы антиаппарационного Купола Школы - ходить откровенно больно - и аппарирую в Лондон.
Здесь, разумеется, тот самый художественный беспорядок, который я оставил, аппарируя к Эйвери, и я тут же жалею, что своими женскими причитаниями Минни сбила меня с толку - я забыл взять с собой Линки, чтобы он собрал мои вещи и прибрался в доме. Пока нас… Стоп, кого - нас, неужели я ещё вернусь сюда с Люпином? Да скорее Мордред подавится! Хорошо, что здесь нет его вещей - всё, что было, он забрал в свой домишко.
- А ведь ему теперь там полтора века доживать на пенсии, если, конечно, Минни будет так добра, что выбьет её из Попечительского Совета..
Эта мысль приходится мне, ох, как не по душе, но я отбрасываю её, думая об аптечке. Я сразу нахожу его там, классический десятикубовик, но что вводить в вену? Так, думай, Северус, думай - да то же самое, что и себе, но, вероятно, в значительно больших количествах, а когда Блейз очнётся, ведь он непременно сделает это, надо будет попросить его воспроизвести то заклинание или проклятье, которым он успел запустить в Люпина.
- Вот так, - приходит мысль, - Рем, любимый Рем превращается в монстра по кличке «Люпин», а профессор Высшей Нумерологии Забини становится Блейзом, а как он произносит: «лю-би-мый»…
Никто ещё не называл меня с такими модуляциями в голосе, как Блейз, но… хватит. Где же Патронус Минервы?! Сама меня торопила, а я уже все флакончики с зельями и нюхательной солью уменьшил и упаковал вместе с, также уменьшенными, жгутом, спиртом, стерильными перчатками, ватными тампонами - всё здесь, можно унести в одной лапке…
От нетерпения я меряю гостиную шагами - большая, ничего не скажешь… как же счастливы были мы с… Ремом, когда исчезал заколдованный фамильный меч графов Снейп, разделяющий нас по утрам, когда так хочется дотянуться до любимого лица, поглатить по соскам, спуститься вдоль боков к паху и свести там руки на…
Это всё в прошлом, Северус, в прошлой жизни… Ну, хорошо, а что я имею сейчас - мужа-маньяка и любовника, предлагающего свободные отношения «пока не иссякнет любовь», умирающего, кстати, о, Мерлин, где же Патронус Минни? В любом случае - выживет Блейз или нет, Люпина изгонят из Школы просто потому, что весь Попечительский Совет «вдруг» вспомнит, что Люпин - оборотень и, значит, он - наиболее уязвим из нас троих, у Блейза и меня - прекрасные, ничем не омрачённые, репутации, я - так вообще, дважды кавалер ордена Мерлина и Мастер Зелий высочайшего класса, Блейзу, такому молодому, вряд ли бы доверили Высшую Нумерологию без отличного знания оной, да к тому же его сделали главой Дома Гриффиндор, не самого худшего, кстати, ну, не считая Слизерина, конечно… А я так и не пообщался с Минни на эту тему - почему совем молодого слизеринца сделали Главным гриффиндорцем? Но где же Патронус Минервы?! Чёрт побери! В Геенну огненную! К чёртовой матери! Я ругаюсь по-маггловски, и от этого становится неожиданно легче… Где, где этот чёртов Патронус?!
Вдруг появляется маленькая, полупрозрачная кошечка, говорящая голосом Минервы:
- Успокойтесь, Северус, не надо… так давить на мозги, а то они расплавятся.
Мы вычисляем окно слева от угла здания. Если есть возможность, проверьте сами - четырнадцатое - семнадцатое, точнее пока не могу сказать. Доброго полёта.
Интересно, она принимает меня за летучую мышь или за птицу? А если последнее, то - за какую?
Я преобразуюсь без обуви, зажав между пальцами правой ступни заветный мешочек.
Ну, что ж, Северус, в полёт!
Гигантский ворон долетает до Мунго, начиная человеческим разумом отсчитывать четырнадцатое окно - так, толпа колдомедиков возле одной из коек, мне не требуются наблюдатели - вернусь позже; пятнадцатое - одинокая койка - он! - вторая пустует, окно приоткрыто - ведь до сих пор жарко - август не спешит сдавать позиции, последний хлопок крыльев, и я - внутри, и вот - я уже человек:
- Блейз! Любимый!
Открывает глаза и улыбается. Да-да, и вовсе не улыбкой умирающего, уж я-то знаю… их улыбки, до сих пор снятся.
- Мне сказали, что ты умираешь, но ведь это же не так?
- Нет, видишь - я лежу на спине и ничего не чувствую.
Я ощущаю себя дураком, обманутым: зачем же вся эта истерия, если Блейз идёт на поправку?!
- Я попросил Минерву позвать тебя, ведь всё, что мне нужно - быть рядом с тобой.
Нет, не так - чтобы ты был рядом, тогда я чувствую себя живым, а не куклой, напичканной зельями и обмазанной мазями.
- Так зачем я на самом деле тебе нужен? - почти зло, отрывисто спрашиваю я, чувствуя что-то неладное.
- Ну же, перестань дуться - тебе это не идёт, лучше улыбнись мне.
Какая-то розовая мелодрама… Да зачем это всё понадобилось Блейзу? Передал бы, что хочет меня видеть - я и навестил бы его, без всякого сомнения. Или нет? Не знаю, но, скорее, навестил бы, чего мне стоит, а тут - такая таинственность, спешка, нервотрёпка, очевидно, ничем не подкреплённая.
Не узнаю я мужественного Блейза.
- Ну хоть поцелуй меня, лю-би-мый…
Опять это до костей пробирающее «любимый», но я не поддамся, пока не узнаю, что тут на самом деле происходит.
- Итак, я повторяю вопрос: что ты от меня хочешь, Блейз?
- Ну, ладно, раз уж ты такой неласковый сегодня, скажу сразу - как я уже говорил, я весь на обезболивающих, но это - не лечение, а устранение болезненных симптомов.
В общем, ты же - стихийный маг, и твои потенциальные способности к целительству достаточно высоки даже для этой клиники… Подлечи меня, прошу.
- Как?
- Магиями стихий.
- Хорошо, я попробую. Где самое твоё больное место?
- А ты не догадываешься?!
- Переворачивайся на живот.
- П-прости, Сев, но я и пальцем пошевелить не могу, иначе будет больно.
- Тогда терпи, - я перехватил его за талию и перевернул.
Глухой, явно сдерживаемый всей волей, стон, всё же вырвается из его сжатых губ.
- Ну всё, всё, полежи так немного, привыкни к новой позе, и боль утихнет, - успокаиваю я его, как ребёнка, дитя, стоически переносящего страдания.
- Всё, можешь начинать, Сев.
- Ты уверен? Ведь будет больно.
Хотя, давай-ка, как в лазарете, я попробую вытянуть из тебя боль.
- А, может, лучше я потерплю? - робко спрашивает он.
- Зачем, если я могу.
- Просто я заметил, что и тебе пришлось… несладко.
- Да откуда ты взял?! - отпираюсь я изо всех сил, ведь Блейз не знает, что происходило между мною и Люпином.
- Может быть, тебе неприятен будет мой ответ, но твои chossés в крови.
- Ах ты, наблюдательный «умничка»! - ругаюсь я про себя.
- Так, всё, не будем обо мне, я пришёл лечить тебя. Молчание. Мне нужно сконцентрироваться.
И тут я слышу многочисленные шаги по коридору, нескольких голосов, громко переговаривающихся и обсуждающих кого-то, и я прячусь в ванной.
- Черти Ада! Я же не перевернул Блейза обратно на спину!
Открывается дверь, и входят колдомедики:
- Добрый день, профессор. Что же это Вы, профессор Забини, перевернулись?
- Мне стало больно лежать на спине.
- Так-так, новую порцию Acrius quonabellus tinctura, да, мисс Хьюз, как всегда двухпроцентной, и мази, мази, мази, в общем, продолжайте в том же духе, мисс.
- Профессор Забини, не чувствуете ли Вы после приёма настойки тошноты? - другой мужской голос.
- Нет, господа, пока всё в норме.
- Да какая же это норма! - женский пронзительный голос
- Миссис Эллискорт, успокойтесь, я понимаю, что мистер Горасиус Хосс вымотал Вас придирками, но это же не повод…
- Не затыкайте мне рот, мистер Уилкс. Я хотела сказать и скажу, что, если даже под такими дозами профессор Забини испытывет дискомфорт, единственный выход - удаление, то есть диссольвация повреждённой кишки!
- Уж я покажу вам «диссольвацию» - хотите сделать из Блейза инвалида?! - думаю я со злостью.
- Успокойся, Северус, сейчас они покинут палату, и всё - Блейз в твоём распоряжении! И только от тебя одного зависит его судьба!
- Замолчи, и без тебя знаю.
- Но я просто-напросто тебя подготавливаю к большой порции боли, которую ты должен будешь «вытащить» из Блейза прежде, чем начать лечить его магией стихий.
- Раз уж ты такой умный, не подскажешь, какие стихии, кроме Воздуха, подключать к лечению?
- Но ведь ты и сам умный, конечно - Огонь.
- Но ведь это так больно и для Блейза, и… для меня.
- Потерпите! Сначала - Огонь, а как заживляющее - «небесное» заклинание и Воздух. Что-то у тебя память короткой стала, совсем, как у женщины.
Ведь ты делал всё это в Больничном крыле, разве, что, до целительства магией стихии Воздуха не дошло.
Не вспомнишь ли, почему?
- Да помню я, помню.
- Хорошо, я промолчу.
- А я, я обойдусь.
Прислушиваюсь - оказывается, я пропустил весь остальной консилиум мимо ушей, войдя во вкус спора самого с самим.У меня такое в последнее время случается.
Зато на этот раз внутренний диалог приносит плоды - я осознаю порядок действий по излечению Блейза.
Выхожу из «укрытия» в палату.
- А где твой сосед?
- Умер вчера от группового изнасилования. Не смог аппарировать, его нашли магглы, отвезли в госпиталь, а у него ни фунта нет. Ну, его подшили из жалости, вот у него и хватило сил только на то, чтобы аппарировать в Мунго, при этом рана раскрылась и вот, вчера… от потери крови, не приходя в сознание.
- Жаль. Но вот что-то раньше среди магов не было обычая насиловать жертву, только в Большом Круге, да и то - изредка, а так - всё больше проклятья.
- Так то ж прежде, а сейчас грязнокровку всякий чистокровный обидеть может, не гнушаются и физического насилия. Грязнокровка-то - «шваль», его даже на Диагон Аллее избить могут до полусмерти, и никто из прохожих или продавцов не поможет жертве. Кому же охота за «шваль» подставляться?
- А ты, похоже, иного мнения, Блейз?
- Я же говорил тебе, что отношусь даже к магглам, как к почти полноценным людям.
- Поверь мне, живущему всё, ну или часть лета, а также наездами на праздники, среди них - в магглах нет ни капли чести и уважения к собственному и, особенно, чужому, достоинствам.
- Тогда, может быть, я идеализирую магглов.
- Именно, равно, как и грязнокровок. Они действительно шваль.
- Странно слышать такое пошлое расхожее мнение о волшебниках, пусть и магглорождённых, и полукровках, от мага, известного независимым взглядом практически на все аспекты жизни магического общества и, вообще, человека широких взглядов на всё человечество.
- Это кто же тебе так меня описал?
- Неважно, быть может, я и сам пришёл к такому выводу.
- Ты? Неужели за преподавательским столом во время приёма пищи? - откровенно смеюсь я, но испуганно закрываю рот рукой - вдруг меня услышат из коридора.
- Ну вот ты и улыбнулся, рад за нас обоих, но не волнуйся - здесь на всех дверях Заглушающие заклинания, чтобы пациенты не мешали работе колдомедиков своими криками и стонами, - говорит он спокойно, будто бы это естественно - запирать беспомощных больных, да ещё и лишать их голоса. Видно, к Поттеру отнеслись по высшей шкале терпимости, напротив, наложив на его дверь паутину Запирающих заклинаний, хотя… я вспомнил отсутствие колдомедиков на этаже с умирающими, запах прелого, немытого тела Гарри и откровенно грязного постельного белья…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги