Замоскворечье

Из братины, большого сосуда шаровидной формы, зелье разливали по малым чашам или пили вкруговую на пирах. В том государевом кабаке опричников "упояли безденежно", за счет Ивана Васильевича. Замаливали кровопийцы грехи в соседней церкви, стоящей поныне у Балчуга.

По другой версии, местоположение храма напоминало ендову, она сформировалась разливами, оставившими на земле крутые ложбины. Была еще одна привязка к местности: Георгий в Острогах. Балчуг защищал острог, крепость, окруженную рвом и тыном с прорезями для пушечной и ружейной стрельбы. Такие "блок-посты" Средневековья встречались нам в Замоскворечье у церкви Климента на Пятницкой и церкви Екатерины на Ордынке. Глубоко в земле у Георгия в Ендове откопали пушечные ядра былых сражений.

Храм, поражающий каменным кружевом кирпичной кладки, построен прихожанами Нижних Садовников в середине ХVII века. Тогда по всей Москве поднимались подобные творенья. Волны белокаменных кокошников заливают купола, плывущие в небе под мачтами-крестами. Нигде в Европе города не украшались таким "узорочьем", сменившимся волею Петра подсмотренными в заморских странах образами.

Там, где в Средние века жили садовники, в Новое время поселился мелкий торговый люд, приказчики, малоимущие служащие. "Иногда проживали здесь и довольно крупные домовладельцы, но очень немногие и редко", - писал в "Истории храма и прихода" настоятель Георгия в Ендове протоиерей Василий Ювалов. К этому исключению из правил он отнес Павла Демидова. Этот известный библиофил и собиратель коллекций был одно время прихожанином церкви.

Из династии горнозаводчиков Урала этот Демидов выглядел белой вороной в кругу большой семьи. В детстве его воспитывал профессор, в отрочестве и юности он слушал лекции в Геттингенском университете. В Горной академии во Фрейбурге изучал "практическое искусство добывания руд". Завершив образование, шесть лет путешествовал по Европе, везде слушал лекции, посещал музеи и библиотеки и постигал горное дело, сказочно обогатившее Демидовых. Но наращивать капиталы не захотел, "всецело отдался философскому уединению, рассматриванию природы и ученым созерцаниям". Демидов публиковал за границей свои сочинения, состоял в переписке с великими естествоиспытателями, в их числе - с Карлом Линнеем. И неутомимо собирал коллекции минералов, насекомых, растений. В его московском доме образовалось редкое собрание картин, книг и рукописей, монет.

Павел Демидов восстановил колокольню храма Георгия в Ендове, рухнувшую после сильного наводнения. Задолго до смерти подарил Московскому университету библиотеку и коллекции, погибшие при пожаре 1812 года. Памятником ему стал в Ярославле Демидовский юридический лицей, основанный на капиталы просвещенного аристократа. Летом он жил в селе Леонове, оказавшемся в черте современной Москвы. От села сохранилась церковь. Последние избы здесь сносились на моих глазах, когда открывали второй вход станции метро "Ботанический сад".

Наводнение, повалившее колокольню Георгия в Ендове, повредило опоры Большого Каменного моста, связывавшего Москву с Замоскворечьем. Это побудило правительство срочно начать строить канал, чтобы отвести от устоев моста воды реки. Иначе подобраться к опорам не могли. За три года вырыли горы земли. Канал, ставший в 1786 году тетивой центральной излучины Москвы-реки, получил название Водоотводного, потому что с его помощью отвели воды из русла. Есть и другое название - Канава, не прижившееся в Москве. Как назвать канавой широкий канал, протянувшийся на четыре километра? По первоначальному плану собирались протянуть его от Крымского моста до Краснохолмского и дополнить мелкими каналами, чтобы Москва напоминала Петербург. На стрелке в нижнем течении замышляли построить дворец. Но и в меньших масштабах и без дворца Водоотводный канал стал крупнейшим инженерным сооружением ХVIII века, внушающим почтение в ХХI веке. Между его берегами в самом широком месте 50 метров. Над водой переброшено шесть проездных мостов и два - пешеходных. Третий - самый большой и красивый - мечтает построить Юрий Лужков от Храма Христа в Замоскворечье.

Некогда многолюдный Балчуг, плотно застроенный домами, лавками, сохранил всего несколько старых зданий. Под номером 1 на улице свыше ста лет стоит гостиница. Она не раз меняла название, была "Новомосковской", "Балчугом", "Бухарестом", стала "Балчуг-Кемпински". Ее построили в 1898 году по проекту академика архитектуры Иванова. В Москве на рубеже ХIХ-ХХ веков работало десять архитекторов с такой фамилией. Самый выдающийся из них - Александр Васильевич Иванов, родившийся в 1840 году, неизвестно когда умерший после революции. Он спроектировал в Петербурге свыше 60! зданий. Переехав в растущую, как на дрожжах, Москву, архитектор-художник украсил центр торговыми и доходными домами, гостиницей "Националь" на Тверской. И великолепными зданиями Российского страхового общества, ставшими штаб-квартирой Лубянки, до неузнаваемости переделанными.

В те годы, когда гостиницу звали "Новомосковской", у ее входа однажды появился мальчик Максим Серегин, подносивший чемоданы гостей. В 14 лет по примеру земляков крестьянский сын приехал на заработки. Он был родом из села Огарева Тульской губернии. В Москве обосновался, женился на Евдокии Синотовой. Невеста родилась в деревне Утицы у Бородинского поля, где произошла битва за Москву. Из гостиницы Максим Иванович Серегин так никуда и не двинулся. В ливрее встречал приезжих там, где начинал подносчиком чемоданов. Служил швейцаром до смерти, не дожив до свадьбы дочери Нины и рождения внука. Нина Максимовна вышла замуж за сверстника, молодого техника-связиста Семена Высоцкого. В том не самом счастливом браке появился в Москве на свет без двадцати десять 25 февраля 1938 года Владимир Семенович Высоцкий. Его никому представлять не нужно. Эти подробности, которыми никто не интересовался, сообщила мне после смерти сына Нина Максимовна. Чтобы их опубликовать, пришлось цензору газеты получать разрешение руководства Горлита, цензуры города Москвы, вечная ей память.

Дважды за сто лет наращивали над "Новомосковской" этажи и в конце концов превратили в современный отель класса люкс. После первой надстройки она служила гостиницей "Интуриста". В ее номерах в 1934-36 года, когда по стране покатились волны "большого террора", жил собственный корреспондент газеты коммунистов в Праге Юлиус Фучик, сочинявший восторженные очерки о сталинской Москве. Он же, будучи узником гитлеровской тюрьмы, написал легендарный "Репортаж с петлей на шее", заканчивавшийся словами: "Люди, я любил вас, будьте бдительны!" Этот герой вдохновил студента Ленинградского художественного института Илью Глазунова написать портрет, отправленный в Прагу на конкурс. К всеобщему удивлению никому неизвестный живописец, не успев получить диплом, стал лауреатом международного молодежного конкурса. Руководители комсомола пожелали показать портрет и другие картины лауреата на персональной выставке в Москве. Вернисаж закончился триумфом автора, каждая выставка которого пользуется с тех пор необыкновенным успехом и превращается в событие общественной жизни.

От Георгия в Ендове начинается и Балчуг, и Садовническая улица. Она тянется на два километра по большому безымянному острову, омываемому водами Москвы-реки и Водоотводного канала. До недавних лет улица называлась Осипенко, в честь летчицы, прославившейся до войны дальним беспосадочным перелетом из Москвы в Комсомольск-на-Амуре. После гибели Полины Осипенко улицу, где жила отважная девушка, назвали ее именем. Но в каком она месте жила - не установили. Проще было одним махом переименовать старинную улицу.

Руки разрушителей до Садовников не дотянулись, поэтому улица неплохо сохранилась с начала ХХ века. Чтобы увидеть самое древнее строение, нужно обойти кирпичный дом под номером 55. За ним во дворе возникают каменные палаты ХVII века, пережившие наводнения, пожары и "социалистическую реконструкцию".

Другой памятник архитектуры передвинули с набережной, где сооружали при Сталине многоэтажные дома, вглубь владения 43. Это двухэтажный каменный особняк с мезонином. Его фасад украшен четырьмя парами пилонов и барельефами. Таким он стал в 1803 году после того, как древние каменные палаты перестроили в стиле классицизма. Как утверждает Петр Сытин, автор непревзойденного труда "Из истории московских улиц", здесь родился Матвей Казаков. Вероятно, это обстоятельство побудило дом передвинуть, а не разрушить, как все другие, стоявшие рядом с ним. Самостоятельно в Москве этот мастер классицизма начал строить довольно поздно, звание архитектора получил в 37 лет. Но, прожив еще столько, не только построил в Москве больше всех замечательных зданий, но и повлиял на образ всего города, сгоревшего в огне пожара 1812 года. Сенат в Кремле, Колонный зал, Московский университет, Петровский дворец, Голицынская и Павловская больницы, церкви и особняки - все это Матвей Федорович Казаков.

Ему приписывали и Кригскомиссариат в Садовниках. Но это похожее на рыцарский замок здание с башнями создал в стиле раннего классицизма архитектор Николай Легран. Уроженец Парижа играл в Москве до смерти роль главного архитектора. Под его началом создан Генеральный прожектированный план 1775 года, определивший развитие города на много лет вперед. Кригскомиссариат ведал снабжением русской армии. В нем служил подканцеляристом отец Матвея Казакова, живший, вероятно, неподалеку от службы в том доме, что передвинули вглубь двора Садовнической улицы.

Кригкомиссариат в наш век служит штаб-квартирой Московского военного округа. Фасад украшают две старые пушки и две мемориальные доски в честь маршалов, командовавших в разное время войсками округа. Другие не менее известные и достойные командующие не удостоены такой чести, начиная с Николая Муралова, солдата царской армии, назначенного председателем Реввоенсовета Троцким на маршальскую, по нынешним понятиям, должность.

Много событий произошло в этом большом суровом доме, где судили разжалованного маршала Советского Союза Лаврентия Берию, шефа кровавой Лубянки. Сюда его под охраной офицеров с пересадкой на гауптвахте Алешкинских казарм доставили из Кремля, где соратники Сталина решили судьбу бывшего друга, рвавшегося к верховной власти. Полгода, пока шло следствие, Берия сидел в бункере в солдатской гимнастерке где-то здесь, за массивными стенами, образующими в плане замкнутый квадрат. Его обвинили во множестве тягчайших преступлений, подлинных и мнимых. В числе истинных жертв оказался сонм изнасилованных женщин, порой после постели попадавших в лагерь или в могилу. Их список представили суду военного трибунала.

Но были и обласканные. Я знал одну из них, студентку филфака Московского университета. Вместе шли по конкурсу - 25 человек на одно место, вместе провалились на экзаменах и с болью в сердце распрощались с факультетом. Но я продолжал по-прежнему туда ходить за письмами, поступавшими "до востребования" на мое имя. Конверты расставлялись по алфавиту в ящике, висевшем на стене длинного коридора. В нем и встретил неожиданно сияющую радостью знакомую, рассказавшую мне поразительную историю. Шла она в печали по Москве, куда глаза глядят, и вышла на Арбат. Как вдруг у ее ног резко затормозила легковая машина. Вышел из нее военный и предложил подвезти. Не долго думая, она села в машину и увидела рядом "товарища Берию". (Произнеся с восхищением эти слова посмотрела мне в глаза с немым вопросом - знакомо ли мне это имя.) Узнав о ее горе, он пообещал помочь. И помог. Из его секретариата позвонили в приемную комиссию университета. Таким вот образом моя знакомая, по ее словам, попала в списки зачисленных на учебу абитуриентов. И не попала в список, фигурировавший в суде.

Берию после вынесения смертного приговора привели в бункер, заполненный охраной. Генеральный прокурор СССР прочел приговор, который обжалованию не подлежал, и распорядился: "Приговор привести в исполнение!" Вновь назначенный командующий МВО генерал Москаленко, будущий маршал Советского Союза, предложил было это совершить самому молодому офицеру: "Ты хорошо стреляешь, давай!" Генерал Батицкий, тоже будущий маршал Советского Союза, попросил командующего доверить стрелять ему. Он вынул парабеллум и со словами: "Этой штукой я на фронте не одного мерзавца на тот свет отправил", свершил казнь. Он тоже метко стрелял и не промахнулся. Версия, что якобы расстреляли Берию в Кремле сразу после заседания, где его лишили всех наград, званий и должностей, не выдерживает критики.

КОММУНИЗМ В ОДНОМ ДОМЕ

Земля у Кремля омывается со всех сторон речными потоками. А, значит, является натуральным островом. Его делят на пять частей мосты. Все они - с титулом "Большой" - известны: Каменный, Москворецкий, Устьинский и Краснохолмский. У большого острова под ними в виде подковы - названия нет, как у подобного острова Сите на Сене, которая, как все знают, в Париже не горит.

А у шести набережных острова названия есть. Берсеневская - помнит Беклемишева по прозвищу Берсень, что значит крыжовник. Росла ягода на острове, где цвел Государев сад. Берсень-Беклемишев выполнял важные поручения Ивана III, ездил к польскому королю и крымскому хану. Но у Василия III впал в немилость и сложил голову на плахе, как пишут историки, "за резкие выступления против самодержавной власти". Казнили боярина "близ его двора", усадьбы, сохранившейся до наших дней.

По преданиям, владел ею Малюта Скуратов. Найденные в подземельях кости и тиски, служившие при допросах с пристрастием, дали повод считать, что лютый предшественник Ежова злодействовал вблизи усадьбы. Поодаль от нее на острове устраивались кулачные бои, воспетые Лермонтовым в поэме про удалого купца Калашникова. Сюда, на нынешнюю Болотную площадь, наведывался Иван Грозный, чтобы посмотреть бойцов, не щадивших друг друга.

Романовы усадьбу пожаловали "государеву садовнику" Кириллу. Его внук Аверкий служил думным дьяком. Жалованье царя позволяло ему возвести пышные каменные палаты. Хозяин соединил их переходом с домовой церковью Николы Чудотворца, тогда же построенной на его средства. С тех пор чудный ансамбль на Берсеневской набережной, 20, зовется именем Аверкия Кириллова. Жил хозяин палат до Стрелецкого бунта 1682 года. На глазах малолетнего Петра с Красного крыльца бросили стрельцам на расправу Аверкия Кириллова и других приверженцев Нарышкиных, потерпевших поражение в схватке за власть с Милославскими.

Похоронили растерзанного дьяка в церкви рядом с палатами. До нас не дошел деревянный верх с "гульбищем" и " висячим садом". От того четвертого этажа сохранился один каменный теремок. Он появился, когда усадьбой владел родственник Аверкия Кириллова дьяк Курбатов. Это еще одна фигура, оставившая след в истории. Дьяк возглавлял магистрат Москвы и сооружал Арсенала в Кремле. Под его началом служил Михаил Чоглоков, построивший Сухареву башню. Считают, что он придал великолепие и прибрежному фасаду палат.

Век спустя помещался здесь архив Сената, жили сенатские курьеры, поэтому палаты назывались " Курьерским домом". Император Александр II передал его Московскому археологическому обществу. Сюда приходил Иван Забелин и другие великие знатоки Москвы. Советская власть высокое ученое собрание разогнала и стены обжили Центральные государственные реставрационные мастерские. Казалось бы, что может быть лучше. Но то были такие лихие реставраторы, которые по своей прихоти обратились в Московский Совет с ходатайством - сломать колокольню Николы Чудотворца. На каком основании? А вот на каком: "Колокольня затемняет помещения, чем затрудняется работа мастерских, просим названную колокольню снести".

С палатами Аверкия Кириллова соседствовал казенный Питейный двор, где хранилось и продавалось оптом хлебное вино, попросту, водка. Со временем Питейный двор превратился в Винно-соляный двор. Вход в него вел через каменные ворота на Всехсвятской улице, чуть ли не самой древней в Москве. Где эта улица? - спросят читатели. От древней улицы остался один дом, помянутый Агнией Барто в стихах, запомнившихся с детства. Цитирую по памяти:

Возле Каменного моста, где течет Москва-река,

Возле Каменного моста стала улица узка.

Там волнуются шоферы, там случаются заторы,

"Ох, - вздыхает постовой, - дом мешает угловой..."

Большой пятиэтажный дом буквой "Г" в плане передвинули метров на сто с насиженного места на угол Болотной площади у сквера. Там он и стоит в одиночестве, неприкаянный.

Веками поперек острова тянулась улица, застроенная по обеим сторонам корпусами Суконного двора, Суконными торговыми банями, частными домами. Название ей дала церковь Всех святых. Она же дала первоначальное название Всехсвятский - Каменному мосту, который москвичи считали "восьмым чудом света". Чудо строилось почти полвека. Начал возводить арки моста приглашенный из Страсбурга мастер Кристлер при Михаиле Романове, достраивал - русский монах старец Филарет при правительнице Софье и Петре Первом. Мост оказался таким дорогим, что с тех пор, когда у москвичей заходила речь о непомерной цене, говорили - "дороже Каменного моста". У берега мост венчала Шестивратная башня, пропускавшая пеших и конных между городом и Замоскворечьем.

Всехсвятская улица представлялась Петру главной в столице. Иначе бы он не приказал поставить на ней первые в Москве Триумфальные ворота. После Азовского похода царь прошествовал не во главе крестного хода, а впереди победоносного войска в образе "большого капитана", в заморском офицерском мундире. Впервые третий Рим украсился сооружением в классическом стиле. Колонны, статуи античных героев и богов пришли на смену памятникам, всецело посвященным святым.

На месте кулачных боев случались казни. "За умысел на Государево здоровье" сожгли здесь некоего Андрюшку Безобразова. Самая известная казнь состоялась 10 января 1775 года. Тогда, как писал очевидец, заполнилась "вся площадь на Болоте и вся дорога от нее, до Каменного моста... бесчисленным множеством народа". На эшафоте, окруженном сомкнутым строем войск, свершилась лютая казнь Емельяна Пугачева и его атаманов, потрясших устои империи.

Пришло время ответить на другие возникшие при чтении загадки. Шестивратную башню сломали в ХVIII веке, когда ремонтировали поврежденный разливами Каменный мост. Его каменные арки в середине ХIХ века разобрали и построили металлический мост, сохранивший название Каменного. Строения Суконного двора и Суконных бань, Винно-Соляного двора, старинные ворота в стиле барокко сломали в советские годы: начали в 1929, закончили в 1937. Тогда появился нынешний Большой Каменный мост, а вслед за ним все другие Большие и Малые мосты Москвы-реки и Водоотводного канала.

Там, где пролегала Всехсвятская улица, с одной стороны проносятся потоки машин. А с другой стороны, примыкая к усадьбе Аверкия Кириллова, громоздится скопище многоэтажных корпусов, в каждом из которых 10-12 этажей. У них есть два неофициальных названия - "Дом правительства" и "Дом на набережной". Последнее название дано Юрием Трифоновым, бывшим жильцом и автором повести "Дом на набережной".

Его спроектировал Борис Иофан, получивший за границей два диплома архитектора и инженера. Там же вступил в члены Итальянской компартии. В Италии его заприметил глава советского правительства Алексей Рыков и предложил работать в СССР. Вдохновленный идеями коммунизма и конструктивизма, Иофан вернулся в Москву, где пошел круто в гору как член ВКП(б). На Всехсвятской улице расчистили три гектара земли. На ней поднялись жилые дома ЦИК и Совнаркома, не виданные прежде. Это была воплощенная мечта о грядущем счастье, коммунизм, построенный в одном доме для номенклатуры. Она получила спустя 14 лет после революции 505 квартир, среди которых были квартиры по семь комнат, как в дореволюционных "доходных домах". Каждая - с высокими потолками и казенной мебелью. В квартиры въехали наркомы, полководцы Красной Армии, соратники Ленина, выдвинутые Сталиным партийные функционеры. Ничего подобного по масштабу советская власть позволить себе не могла и полвека спустя, строя дома ЦК в Москве.

В "Доме правительства" зажили в комфорте те, кто свершил революцию и победил в гражданской войне. В этом жилом раю победителям предоставили не только квартиры с телефоном, газом и центральным отоплением, но и большой клуб имени Рыкова, столовую, магазины, спортзал, теннисный корт, почту, библиотеку...

Фасадом на Всехсвятскую улицу вышел крупный кинотеатр, получивший идеологически-выдержанное название "Ударник". Многоэтажные корпуса поднялись над приземистым разноцветным Замоскворечьем, подавляя город масштабами, угнетая мышиным цветом. В штукатурку добавили серую золу вопреки желанию автора, надумавшего стены покрыть розовой гранитной крошкой под цвет стен Кремля. Даже колоннада клуба (ныне - Театр эстрады), на Берсеневской набережной не смягчала жесткость архитектуры комплекса, напоминающего крепость, тюремный замок. В нем поселился и автор проекта архитектор Борис Иофан, получивший здесь мастерскую. Много лет архитектор проектировал на месте храма Христа полукилометровой высоты Дворец Советов со статуей Ленина.

Среди новоселов оказался Никита Хрущев, секретарь Московского горкома партии, переживший здесь семейную драму. Сын от первого брака Леонид привел красавицу-киноактрису и представил мотавшемуся по стройкам отцу: "Моя жена, Роза". - "Как твоя фамилия, Роза?" - "Трейвас". - "Ты случайно не дочь секретаря Бауманского райкома Бориса Трейваса, которого мы с Ежовым расстреляли?" - "Нет, я его племянница"... После чего Хрущев разорвал свидетельство о браке и выгнал невестку. Она показала мне разорванное свидетельство о браке на имя Розы Хрущевой после отставки Никиты Сергеевича, разлучившего с мужем и сломавшего ей жизнь.

...Однажды в квартире, где жил писатель Серафимович, раздался телефонный звонок из Кремля. Жизнерадостный нарком обороны Клим Ворошилов сообщил, что товарищ Сталин и члены Политбюро хотели бы достойно отметить юбилей автора романа "Железный поток". И поинтересовался, как смотрит товарищ Серафимович на то, если Новочеркасск, столицу донского казачества, переименуют в его честь. Писатель на это не пошел, но предложил назвать своим псевдонимом станицу Усть-Медведицкую, откуда родом. Ну, а заодно, Всехсвятскую улицу назвали как станицу, дав пролетарскому писателю умереть своей смертью по адресу: улица Серафимовича, 2.

Его соседям не так повезло. Счастье обитателей "Дома правительства" было недолгим. Одних увезли "черные вороны" на Лубянку, другие остались жить в страхе, что и за ними глубокой ночью придут, как пришли за маршалом Тухачевским, командирами и комиссарами Красной Армии, наркомами... В освободившуюся квартиру въехал сын Сталина Василий, ставший в 26 лет генерал-лейтенантом, командующим авиацией Московского военного округа. По вечерам в годы войны у любившего покутить сына вождя собиралась веселая кампания известных артистов, писателей, спортсменов. В этой квартире начался платонический роман 38-летнего автора сценариев фильмов "Ленин в Октябре" и "Ленин в 1918 году" лауреата Сталинской премии первой степени Алексея Каплера со старшеклассницей Светланой Сталиной. Поцелуи и прогулки по Москве закончились лагерем для военного корреспондента, обвиненного в шпионаже. Гитара тогда была не в почете, в квартире играл джаз, оглушая соседей. Один из них, старый большевик, написал вождю жалобу на сына. После чего ветерана партии переселили в другой подъезд. Однажды сам Сталин побывал в "Доме на набережной". Случилось это после того, как поселившаяся в нем после замужества Светлана родила сына, внука вождя.

Свыше двадцати мемориальных досок насчитал я на "Доме на набережной". Поэтому фасад напоминает кладбище. Жил тут, оказывается, бывший студент Московского университета Александр Винокуров, член КПСС с 1893 года. Тот самый наш знакомый, который принимал в своей квартире в Замоскворечье присяжного поверенного Владимира Ульянова. С 1904 года, как свидетельствует доска, отсчитывала партстаж Лидия Фотиева, бывший секретарь Ильича. Ей он доверительно передавал по частям надиктованное стенографистке тайное политическое завещание партии. У этой партийной дамы я брал интервью в кабинете музея Ленина, где она выступала консультантом. Фотиева поразила выправкой и внешностью, напоминавшей графиню из "Пиковой дамы". Она предала дорогого Владимира Ильича, передавала тайком от парализованного вождя завещание в руки товарища Сталина.

Многие обитатели дома не удостоены мемориала. Нет доски в честь дважды Героя, члена партии с 1896 года Федора Петрова, того, кто пожаловался Сталину на шумного сына. К нему я приходил в квартиру, заваленную кислородными подушками. Бывший при Ленине начальник "Главнауки" рассказал, как помог Циолковскому деньгами, когда считали того сумасшедшим. Еще один жилец имел отношение к ракетам - академик Глушко, дважды Герой, главный конструктор космических двигателей. Он, будучи абсолютно засекреченным ученым, позвонил мне однажды сам и пригласил в дом. Показал коллекцию картин Айвазовского, ими были увешаны стены одной комнаты. Подбирал академик марины по цветам, на одной стене вздымался зеленый вал, на другой вал синий, не хватало какого-то одного вала, кажется, красного. Все тогда было у "ВП", как почтительно называли между собой подчиненные начальника: красивая жена, ордена, звания, положение. Не хватало, кроме той, картины славы. Приглашение мне было связано с тем, что писал я тогда восторженные статьи о запусках ракет группой молодого инженера Королева, называя его без имени "Главным конструктором". А молодой инженер Глушко в те же предвоенные годы конструировал замечательные двигатели ракет. Но о его давних триумфах никто не писал. "Баки есть баки", - высказался в сердцах академик Глушко по адресу друга-недруга, здравствовавшего академика Королева. Их обоих арестовали и отправили в лагерь. Первого выпустили Глушко и предложили ему, как он мне рассказал, составить список ученых, коих следовало немедленно освободить, чтобы делать ракеты. Начинал тот список Сергей Павлович Королев, "СП", не поделившийся в достаточной степени славой с Валентином Петровичем Глушко, "ВП".

Черная доска с нотами Гимна СССР и барельефом автора напомнила мне образ Лены Александровой, правнучки композитора-генерала. Видел эту красавицу в музее академии Ильи Глазунова на Мясницкой с респектабельным женихом, бережно поддерживавшим каждый шаг страдавшей инвалидностью невесты. До алтаря - не довел, задушил и унес из квартиры-музея картины, которые ищет милиция...

Будь моя воля, установил бы на фасаде доску с именем Юрия Борисовича Кобзарева. Академик, отец радиолокации, Герой Социалистического Труда, всю жизнь серьезно интересовался "лженаукой". В его квартире показала телекинез Нинель Кулагина, героиня моей публикации, за которую меня высекла "Правда". Не прикасаясь пальцами, она двигала золотое кольцо, раскручивала стрелку компаса, за что (и за многое другое) слыла в ученом мире "мошенницей". В квартиру академика я привел Джуну, показавшую, на что способны ее необыкновенные руки. Кобзарев прикрыл своим авторитетом созданную с ведома Брежнева тайную лабораторию АН СССР для изучения феноменов Кулагиной и Джуны. Двадцать лет назад там установили реальность феноменов "К" и "Д", не осознанных до конца наукой.

...В дом покойной номенклатуры въехали новые люди, выкупившие за большие деньги квартиры с видом на Боровицкий холм и храм Христа. Почерневшие стены по настоянию Лужкова высветлили, покрыли розовой краской выступы-пилоны. Но когда-нибудь, лет через сто, я думаю, эту жилую крепость взорвут, чтобы построить на трех гектарах земли нечто прекрасное, достойное стоять напротив Кремля рядом с красными палатами Аверкия Кириллова.

СОФИЯ ДА ИВАН

Самые изумительные панорамы Москвы открываются с больших мостов. С одного края - золотые купола Кремля, с другого - радуга стен Замоскворечья. Видишь все сразу: башни и соборы, колокольни и купола, восхитительную картину, кружившую голову художникам и поэтам:

Сколько мыслей, и чувств, и волнений

Вызывает в душе этот вид!

Небо влажное от умиленья,

Как художник, на город глядит...

Без всякого сожаления рубили большевики главы храмов, валили столпы звонниц. В одном Замоскворечье, где заканчивается наш долгий путь, разрушено до основания 12 церквей, не считая тех, что помещались в домах, их насчитывалось еще столько же.

В Никоновской летописи под 1565 годом, где повествуется о большом пожаре, упоминается храм Николы "на Москве-реке в лугу". Там от наводнений земля превратилась в болотистые кочки, пупыши. Церковь "Николы в Пупышах" выложили в камне в начале царствования Петра. Хранилась под ее сводами принесенная казаками икона Богородицы "Утоли моя печали". На месте сломанного храма на Космодамианской набережной, 40-42, ничего не построено.

Старое название набережной вернули недавно в память о другой разрушенной церкви Космы и Дамиана. Возвышалась она пятью главами и колокольней на Садовнической улице, 51, где теперь жилой дом. Этот храм построили в середине ХVII века. Тогда из кирпича могли ткать каменные кружева. "Изумительная обработка наружного портала церкви Космы и Дамиана в Садовниках", - сказано в вышедшем в 1913 году архитектурном путеводителя "По Москве", куда попали шедевры зодчества. Как и везде, Косму и Дамиана под предлогом помощи голодающим ограбили в 1922 году. Отсюда вывезли 14 пудов 18 фунтов золотых и серебряных изделий. В стиле барокко иконостас, для тех, кто взвешивал "драгметаллы", ценности не имел. Судьба его, как старинных икон, печальна.

Из-за весенних разливов образовались не только пупыши-кочки, но и озерки, ровушки- рвы. От них произошли названия Озерковской и Раушской набережных. На двух других набережных сохранились стены церкви Софии и церкви Николы в Заяицком. Обе они закрывались, опустошались, заселялись жильцами, но устояли и возвращены, оскверненные, верующим.

Из похода на Новгород великий князь Иван III вернулся с покоренными новгородцами. Их поселил у реки. В новгородской летописи есть такие слова: "Где святая София - там и Новгород". По примеру Константинополя и Киева в Великом Новгороде чтили Софию, символизирующую премудрость Бога. Ей посвящался главный храм. В память о родном городе новгородцы построили в Москве деревянный храм Софии. Та церковь, что укрыта домами на Софийской набережной, 32, появилась на его месте спустя двести лет стараниями садовников Государева сада, сгоревшего в 1701 году. При Петре в ней был освящен придел в честь Андрея Первозванного. Этот царь учредил орден Андрея Первозванного, высший в империи, возрожденный в наши дни в том же статусе. Принять его из рук Ельцина отказался Солженицын.

Колокольню Софии возвел в ХIХ веке после отмены крепостного права архитектор Николай Козловский. За долгую жизнь этот мастер построил много домов, церквей и колоколен, одна из которых - Троицы в Вишняках, нам встречалась на Пятницкой. Колокольню Софии архитектор установил на набережной с оглядкой на столп Ивана Великого, а не на храм в глубине двора.

Молодой настоятель церкви отец Александр успел при советской власти приобрести библиотеку, перевезти из разрушенного Симонова монастыря позолоченный иконостас. Вдохновленные им художники расписали стены образами на сюжет "О Тебе радуется каждая тварь". Недолго радовались прихожане. Их изгнал из стен "Союз безбожников". Отца Александра арестовали раз, другой, а в 1937 году расстреляли. Икона Владимирской Богоматери попала в Третьяковскую галерею. От прежнего великолепия сохранились в отдельных местах поблекшие росписи.

Другая сохранившаяся церковь Николы в Заяицком появилась в слободе заяцких казаков, выходцев с реки Яик, то есть Урала, живших вблизи устья Яузы, в середине ХVII века. Век спустя ее разобрали, чтобы возвести большой храм. Присматривал за строительством известный архитектор Иван Мичурин, но недоглядел. Стены рухнули. Как полагают, по проекту архитектора князя Дмитрия Ухтомского сооружен тот великолепный храм, что возрожден на Раушской набережной. Его голубые стены и высокая, 45 метров, колокольня в стиле барокко больше не напоминают каменные обрубки, уродовавшие вид Замоскворечья. И здесь произошла трагедия. Библиотеку сожгли в церковном дворе. Ночью по-воровски вывезли ценности. Икону Преображения ХVI века отправили в Третьяковскую галерею. Настоятеля протоиерея Василия Смирнова, отца четверых детей, расстреляли.

Проезжавший в начале 2000 года по набережной мэр Москвы Юрий Лужков, увидев возрожденную колокольню, помог восстановить порушенный купол церкви. Под него подвели стены толщиной в 2,5 метра. Из кирпича сложили мощный свод. Стены церкви украшаются новыми иконами...

На Софийской набережной Василий Баженов построил собственный дом. Групповой портрет семьи знаменитого архитектора сохранился. Где стоял особняк - неизвестно. Его со всем имуществом, как нам известно, пришлось отдать за долги по прихоти заимодавца Демидова. Этот Крез пожертвовал колоссальную сумму Московскому университету с непременным условием, что новое здание на Моховой построят не по проекту Баженова. Демидов сживал со свету гордого мастера. Судьба Баженова мне напоминает судьбу Иофана. Оба всю жизнь работали над колоссальными прожектами. Один по заказу императрицы занимался Большим Дворцом для Кремля. Другой по заказу вождя проектировал Дворец Советов. И оба по независящим от них причинам потерпели крах.

После пожара 1812 года набережные застраивались невысокими каменными домами. В рост они пошли после "великих реформ", когда на авансцену вышли такие фигуры, как Василий Кокорев. Энциклопедический биографический словарь Брокгазуза и Ефрона писал о нем так: "...выучившись кое-как читать и считать и помогая отцу своему, бывшему сидельцем питейных домов, К. приобрел опыт по винному делу". Где приобрел указанный "К" дар публициста, размах, способность учреждать крупнейшие предприятия - либеральные энциклопедисты не указывают, не жалуя дельца из народа. На винные деньги Кокорев основал Северное страховое общество, Волжско-Камский банк, построил с Петром Губониным Уральскую железную дорогу. В Москве соорудил на Софийской набережной, 34, "Кокоревское подворье". Путеводитель 1896 года описывал его такими словами: "Громадное сооружение капитальной постройки по плану инженера Козачка содержит в себе около 300 номеров для приезжающих, склады товаров и амбары для хранения имущества. Отсюда прекрасный вид на Кремль".

Что верно, то верно. Лучшего вида на Кремль нет. В "Кокоревке" любили поэтому останавливаться художники, особенно часто - Репин. Впервые приехав в Москву, в подворье снял номер Чайковский, в нем не раз живал позднее, став известным композитором. "Как у меня хорошо, - писал он в 1880 году. Я отворяю балкон и беспрестанно выхожу любоваться видом на Кремль".

Трехэтажный комплекс проектировал не "инженер Козачок", а архитектор Иван Черник, академик и профессор Императорской академии художеств в Петербурге. Он же проектировал на Раушской набережной, 4, Мамонтовское подворье. А по его проектам строил московский архитектор Антон Булгарин, "свободный художник", проживший, как Пушкин, 37 лет. Чернику и ему Кокорев доверил собственный особняк в Большом Трехсвятительском переулке, 1. Оттуда в июле 1918 большевики пушками вышибали левых эсеров, недавних союзников, попытавшихся взять власть.

Другое не менее известное "громадное здание" протянулось по Софийской набережной, 26, стараниями братьев Бахрушиных, о которых речь шла выше. Четырехэтажный дом бесплатных квартир предназначался одиноким вдовам с детьми и курсисткам. Фасад здания выглядит как дворец, где традиция классицизма переплелась с новациями модерна. Все квартиры, принадлежавшие Московской городской управе, были однокомнатные, но разной площади - от 13,2 до 30, 4 квадратных метров. Большой купол домовой церкви Николы Чудотворца и башня над крышей, как колокольня Софии, перекликались с куполами и колокольнями Кремля.

На Софийской набережной, 14 и 16, соседствовали Павел Харитоненко и Михаил Терещенко. Их объединяло не одно украинское происхождение. Оба слыли крупнейшими сахарозаводчиками. Терещенко умер спустя сорок лет после революции далеко от московского дома - в княжестве Монако, в статусе крупного финансиста. В 30 лет он участвовал в заговоре против Николая II и после отречения царя вошел во Временное правительство министром финансов. Из Зимнего дворца его препроводили под конвоем в Петропавловскую крепость, а когда освободили, экс-министр сбежал из России за границу, где безуспешно пытался свергнуть власть Ленина. Потерпев крах в политике, преуспел в деле, ворочая миллионами во Франции и на Мадагаскаре.

Иная судьба Харитоненко, умершего в собственном имении в 1914 году. Современники считали его одним из самых богатых людей России, его капиталы оценивались в 60 миллионов рублей. (Василий Кокорев, к примеру, в лучшие годы располагал 7 миллионами.) Деньги позволяли покупать дорогие картины, старинные иконы, заказывать портреты, устраивать приемы на 300 персон, где играл Скрябин, пел Шаляпин. Побывавший на таком званом ужине английский консул Роберт Брюс Локкарт, позднее чуть было не расстрелянный чекистами за "заговор Локкарта", описывал прием такими словами:

"...Когда я прибыл, было тесно, словно на лестницах театра в очереди. Весь дом был сказочно убран цветами, доставленными из Ниццы. Казалось, что оркестры играли во всех передних. ...На длинных узких столах были расставлены водка и самые восхитительные закуски, которые подавались десятками служителей... Меня поразило то, что, может быть, в этой своеобразной стране обедают стоя... Немного минут спустя огромная процессия потянулась в столовую. Скажу по совести, я не в состоянии припомнить числа блюд или разнообразных сортов вин, подававшихся к ним".

К концу жизни Харитоненко дворец превратился в художественный музей европейской и русской живописи, древних икон. Возвел его архитектор Василий Залесский, построивший корпуса Трехгорной мануфактуры, фабрик и домов. Интерьеры выполнил Федор Шехтель в духе средневековой французской готики. Хозяин почитал старое фран- цузское искусство, а не современное, поэтому слыл vieux pompier, то есть старомодным. После революции дворец захватили анархисты, позарившиеся на винный погреб, потом - трезвенники-большевики. После переезда правительства Ленина в Москву особняк служил апартаментами наркомата по иностранным делам, а с 1931 года - посольством Великобритании. Из собрания живописи в этих стенах остались "Пейзаж" и "Пейзаж с водопадом" французского художника ХVIII века Робера. Все другие шедевры ушли в разные музеи и проданы за границу.

Лет пятнадцать назад я видел на фасаде фабричного корпуса в Замоскворечье металлическую табличку, ныне исчезнувшую, посреди которой была проведена линия. Она зафиксировала уровень воды, поднявшейся во время наводнения 11 апреля 1911 года. Черта была на уровне глаз. Такие весенние разливы случались регулярно. Поэтому городская управа охотно продавала землю на острове между Москвой-рекой и Водоотводным каналом фабрикам и заводам. Основанный в 1863 году завод Густава Листа до недавних дней, под именем "Красный факел", коптил небо на Софийской набережной, 12, напротив Кремля. О нем напоминают металлические фигуры литейщика и кузнеца навсегда закрытых заводских ворот. На этом заводе вступил в смычку с пролетариатом будущий нарком просвещения правительства Ленина Анатолий Луначарский, приобщивший рабочих к написанной собственноручно первомайской листовке, призывавшей к борьбе с капиталом.

На Софийской набережной, 8, Фердинанд Теодор фон Эйнем, приехавший из Вюртемберга в Москву, начал производить шоколад и конфеты. В 1867 году им было основано крупное кондитерское производство. Ныне оно известно всем от мала до велика конфетами и шоколадом марки "Красный Октябрь". До революции вся Российская империя, страны Европы и Азии узнали вкус изделий "Товарищества паровой фабрики Эйнем и Ко". В России, кто мог, покупал сахар головками, от которых откалывали куски. Эйнем первый произвел пиленый сахар, завоевавший рынок. Он же выпустил плиточный шоколад, вытеснивший импорт. Когда дела пошли в гору, Эйнем купил землю на Берсеневской набережной. Здесь архитектор Александр Калмыков построил из красного неоштукатуренного кирпича большие фабричные корпуса, стоящие поныне. На другом берегу канала высятся такой же "кирпичной архитектуры" построенные тем же Калмыковым корпуса бывшей Голутвинской ткацкой мануфактуры, переименованной после революции в "Красные текстильщики".

Когда предприниматель и изобретатель "русского света" инженер-электротехник Павел Яблочков взялся в 1880 году осветить площадь Храма Христа Спасителя, Большой Каменный мост, городская управа предоставила ему для этой цели участок земли между Берсеневской и Болотной набережными. "Свеча Яблочкова" поразила Москву и Париж, но завоевала мир другая лампочка, американская.

"Колокольня Ивана Великого ...была увешана по всей высоте 3500 лампочками Эдисона. На ограде Кремля со стороны реки были размещены на башнях 8 больших и малых солнц", - с восторгом описывал невиданную прежде картину журнал "Электричество" в 1883 году, задолго до появления в советской России "лампочки Ильича".

Основанное в Москве "Общество электрического освещения 1886 года" начало экспансию Раушской набережной. На ней электротехники запустили спустя одиннадцать лет большую электростанцию, напоминающую трубами океанский лайнер. Так и плывет он с тех пор, ведя за собой флотилию пристраивающихся к нему кораблей, заливающих город светом.

В начале ХХ века на том месте, что застолбил Павел Яблочков, на Болотной набережной, 15, построили Центральную электрическую станцию городских железных дорог, попросту - трамвая. Ее трубы поныне дырявят небо и ждут, когда их снесут, а просторной старинной постройке с башней найдут иное применение. По примеру Парижа и Лондона отдадут художникам "актуального искусства", жаждущим жизненного пространства.

Искусство трижды отметилось на острове между Москвой-рекой и каналом. В центре Болотной площади установили памятник Илье Репину. Над стрелкой, где сходятся под острым углом набережные, взгромоздились бронзовые корабли Зураба Церетели. А под парусом на палубе стоит "большой капитан". Тот самый, что после Азовского похода прошагал во главе солдат через Триумфальные ворота у Каменного моста. Сколько грязи вылили на бронзу памятника, пытаясь его снести, взорвать. Устоял Петр под шквалом заказной хулы и под ураганным ветром, пронесшимся над Москвой.

И другой монумент, отлитый Шемякиным за океаном, подвергся выстрелам тех же снайперов, стреляющих по памятникам, чтобы рикошетом попасть в мэра Москвы. Все теперь видят, когда фигурки детей и "пороков" заполнили рощицу Болотной площади, - зря нас ими пугали.

Зря уговаривают строителей уйти из центра, где якобы так тесно. Нигде не видел столько пустырей, заросших бурьяном дворов, безлюдных руин, как здесь, на острове у Кремля. Эта земля должна стать такой же ухоженной, как остров Сите Парижа, как Трастевере Рима. Эта земля зовется Замоскворечьем, с которым нам пришла пора расстаться.