Замполитрука

Глава 6. Встречи и расставания.

Сообщение Советского Информбюро за 27 июня

В течение дня наши войска на ШАУЛЯЙСКОМ, ВИЛЬНЕНСКОМ и БАРАНОВИЧСКОМ направлениях продолжали отход на подготовленные для обороны позиции, задерживаясь для боя на промежуточных рубежах.

Боевые действия наших войск на этих направлениях носили характер ожесточённых столкновений. На отдельных направлениях и участках наши части переходили в контратаки, нанося противнику большое поражение.

На ЛУЦКОМ и ЛЬВОВСКОМ направлениях день 27 июня прошёл в упорных и напряжённых боях. Противник на этих направлениях ввёл в бой крупные танковые соединения в стремлении прорваться через наше расположение, но действиями наших войск все попытки противника прорваться были пресечены с большими для него потерями. В боях взято значительное количество пленных и трофеев.

На МИНСКОМ направлении отбито наступление крупных танковых частей противника.

В результате контрудара наших войск на этом направлении разгромлен крупный штаб противника. Убит немецкий генерал и захвачены оперативные документы. На другом участке этого же направления нашими частями уничтожено до 40 танков противника.

На БЕССАРАБСКОМ участке фронта наши части нанесли удар по противнику в районе СКУЛЕНИ, сорвав подготовку крупного наступления его на этом направлении.

В ночь на 27 июня группа наших войск при поддержке речной флотилии форсировала ДУНАЙ и захватила выгодные пункты, 510 пленных (в том числе 2 офицеров), 11 орудий и много снаряжения.

На всём участке фронта от ПЕРЕМЫШЛЯ и до ЧЁРНОГО МОРЯ наши войска прочно удерживают госграницу.

* * *

В боях на румынской границе части N стрелковой дивизии захватили в плен 800 немцев и румын.

* * *

Самоотверженно действовала рота, которой командует лейтенант Швец.

В N районе эта рота атаковала вдвое сильнейшего противника и вынудила его отступить с большими потерями.

* * *

В зенитной артиллерийской части, которой командует полковник Турбин, особенно отличилась батарея лейтенанта Муравьёва. Эта батарея один за другим сбила два вражеских самолёта 'Юнкерс-88' и взяла в плен пять немецких летчиков, в том числе двух лейтенантов.

* * *

Финляндский президент Рюти, выступая 26 июня по радио, повторил клевету Гитлера: он заявил, что 'во время переговоров в Берлине в ноябре 1940 г. СССР требовал от Германии свободы рук, чтобы урегулировать свои счёты с Финляндией и ликвидировать эту страну'.

Эта наглая ложь имеет своей целью обмануть народ Финляндии, натравить его на Советский Союз. Правители Финляндии пытаются скрыть от финского народа превращение Финляндии в плацдарм немецких фашистов для нападения на СССР.

* * *

Итальянская печать пытается ввести в заблуждение мировое общественное мнение своими сообщениями о том, будто 'Россия имеет агрессивные намерения против Болгарии и других балканских стран'; В действительности всему миру известно, что: 1) болгарский и русский народы связаны узами исторической дружбы на протяжении многих десятилетий; 2) СССР принимал все возможные меры к тому, чтобы оградить Болгарию от войны, в которую её вовлекал и вовлекает Гитлер; 3) СССР никогда не имел и не имеет никаких агрессивных намерений и по отношению к другим балканским странам.

В то же время всем известно, что Германия растоптала государственную независимость и национальную самостоятельность балканских государств, а фашистская Италия поработила Грецию и большую часть Югославии.

* * *

В Будапеште объявлено, что Венгрия считает себя в состоянии войны с Советским Союзом. Это решение вызвано тем, что советская авиация якобы совершала налёты на города Венгрии. Это утверждение является ложным: советская авиация никаких налётов на города Венгрии не производила. Правительство Венгрии боится сказать честно и открыто, что оно объявило состояние войны по приказанию Гитлера и ещё потому, что венгерские правители не прочь при случае пограбить чужое добро.

* * *

Речь моя вышла недолгая.

- Товарищи бойцы! Долго рассусоливать не буду. Идет война. Война идет страшная, и дело идет о самом существовании даже не государства нашего, а народа. Неважно кто мы все по национальности. Русские, белорусы, украинцы, казахи, евреи, или представители других народов. Мы все советские люди! И нас как недочеловеков хотят уничтожить, а наши семьи поработить фашисты. Сделать из наших матерей, отцов, сестер и братьев своих рабов, чтобы они работали на новых господ.

Гитлер пообещал каждому своему солдату имение на востоке. На нашей земле! Немецкие солдаты - это грабители, насильники и убийцы. Они будут убивать людей не только одетых в военную форму, но и всех, кто, так или иначе, будет против фашистов.

Татаро-монгольское иго, это цветочки! Сейчас мы или победим, или умрем. Гитлер собирается оставить в живых только тридцать миллионов советских людей из ста восьмидесяти. Всех остальных убить. И все эти тридцать миллионов сделают рабами, чтобы обслуживать и работать на новых господ.

Послышалось гудение среди бойцов.

- Тихо! Я вам рассказываю о немецком плане 'ОСТ', что значит 'Восток'. Высказывания о том, что немцы, культурная нация, о том, что кто-то из ваших отцов сдался немцам в первую мировую, и их содержали в человеческих условиях, это высказывание трусов и паникеров. Сейчас будет совсем по-другому. Те, кто сдаются немцам в плен, не доживут до следующего года. Все сдохнут в лагерях военнопленных. Немцы начали войну, имея запасы продовольствия на три месяца. Остальное они хотят получить от наших колхозников. Пленных они будут кормить очистками со своего стола, а то и не кормить вовсе.

Сдержанный гул голосов.

- Запомните! Сейчас идет речь о выживании нашего, советского народа. Да! Я понимаю отдать жизнь очень тяжело. Тяжело умереть в двадцать лет, но если бы каждый погибший красноармеец, разменял свою жизнь на жизнь немецкого солдата, война уже бы кончилась. Нас больше, у немцев солдаты уже бы кончились.

Положение наше такое. Нас окружили, нас окружили двойным кольцом. Сначала в Белостокском выступе. Потом немцы пошли дальше, своими клешнями и замкнули их западнее Минска. Удар был очень силен, наши дивизии были не отмобилизованные, а немцы готовились к войне. У них опыт, у них организация, у них превосходство во взаимодействии родов войск. Пока! Ничего, выйдем на соединения со своими, будет легче. Армия придет в себя, опыта поднакопит, совсем другой разговор пойдет. Теперь слушайте, я прочитаю вам стихи Симонова.

- Это который 'Парень из нашего города'?

- Тот самый. Стихи как раз на тему, почему сдаваться нельзя.

Я начал читать 'Если дорог тебе твой дом, ...'*, плевать, что написал их Константин Михайлович только в сорок втором. По силе воздействия, это лучше любой политинформации. А то откуда я их узнал - в немецком БТРе по рации услышал и запомнил. Несколько раз остановился и будто припоминая, продолжал.

После стихов, настала тишина. Слава Богу, что я помню это стихотворение, пригодилось. Есть у меня в запасе еще несколько, придется использовать, наплевать на авторские права. Написал Симонов их сейчас или нет - неважно.

- Бойцы! Сейчас, только от нас зависит, убьем мы фашистов или они нас в плен возьмут. А наши матери, проклянут нас, если мы сдадимся в плен. Мы русские! Мы никогда не сдаемся! Убей своего немца, война кончится! Даже если безвыходная ситуация, убей хоть одного, а потом хоть трава не расти. Они хотят убить всех нас! Так каждый из вас должен убить своего немца!

* * *

Пушки не били в кромешной мгле. Связанные несколько стволов деревьев лежавших в ивняке, с наскоро обрубленными малыми пехотными лопатками ветвями, позволили переправиться через сорокаметровое зеркало реки без потерь. Россь мы преодолели, теперь надо идти на юго-восток, к дороге. Там будут наши отступающие войска, там будут командиры из третьей армии. Может, я им помогу. Может, нет. Но остатки армии, вырвались из окружения. Это 'медицинский' факт.

Идем ускоренным маршем.

Через некоторое время, в междуречье Росси и Зельневки, встретили группу красноармейцев.

От головного дозора, прибежал боец Сорокин, доложил, что встретили наших. Четыре красноармейца стрелка и лейтенант ВВС со сбитого истребителя. Карта у лейтенанта была. Было и желание свалить с себя ответственность.

Лейтенант, сказав о том, что в курсантские времена он, конечно, имел дело с винтовкой, но никак не является специалистом в наземной войне. Конечно, не хотелось отдавать командование какому-то 'варягу', да еще, если тот сам не рвется, но Устав! Средний командир, рангом выше младших, не говоря уж о моей старшинской "пиле". На привале Леонов просветил меня, что при переходе в другое подразделение, все это старшинско-комиссарское великолепие с гимнастерки снимается, и становлюсь я обычным бойцом пехоты. Как я понял, мой командирский авторитет держится на том, что я в плену не был, а Леонов со своими младшими сержантами был. Вот и слушаются меня.

Лейтенант, после того, как самоустраниться не удалось, переформировал взвод. Леонова назначил командиром отделения авиаторов, остальных отдал мне. Не нравится мне это! Вроде 'летуны' вроде личной гвардии у лейтенанта Ковалева. А остальные вроде как 'черная кость'. Черт с ним! Прибытие нового пополнения, позволило сосредоточить в своих руках уже три отделения. Так глядишь, в сводную роту развернемся.

Двигаясь в юго-восточном направлении, встретили в лесу еще сорок три человека мобилизованных, одетых еще в гражданскую одежду, шедших к местам постоянной дислокации частей Красной Армии. Только частей тех уже там не было.

Чемоданы, вещевые мешки, кепки на головах. Шли, выполняя свой долг. Попали в самую мясорубку. Лейтенант не хотел их брать с собой, он и на уже бывших в строю гражданских смотрел подозрительно. Но я настоял.

- Раз они тебе так милы, комиссар, ты с ними и возись.

Ирония так и сквозила в его словах. И не только к моему званию.

Взвод, шел к дороге Белосток-Бобруйск. Вышли к реке Зельневка, вбирая в себя всех, кто нам встретился. Людей стало достаточно для того, чтобы считать взвод, сводной ротой.

Вот только оружия не было. Как я жалел, что не взял сотню винтовок, на первом месте боя! Но утащить такое количество, было выше моих сил.

* * *

Идти по лесу собирая грибы легко и приятно, сейчас, когда колонна практически не могла соблюдать равнение и люди шли по лесу толпой, ничего хорошего в такой прогулке не было.

Ковалев скомандовал привал. Народ, разбившись на кучки, принялся печь в кострах картошку, кипятить воду в котелках. Некоторые перематывали портянки, некоторые отошли в сторону, чтобы оправиться.

Толпа! 'Летуны' вместе с лейтенантом находились впереди. Охранение наш командир не выставил. Привал он объявил продолжительностью в два часа. Лес конечно густой, немцев тут нет, но все равно, этот бардак раздражал мою офицерскую душу.

Сидя под сосной, заполнял свой личный 'Журнал боевых действий', лейтенант пусть делает как хочет и умеет, а моя бюрократия должна быть в порядке. Знаем, плавали! Выйдешь к своим и начнется, кто, когда, при каких обстоятельствах? Сколько убил, когда? Доказательства?

Леонов мне теперь не подчинялся, поэтому списки мобилизованных, отдельных красноармейцев, присоединившихся к нашей роте, пришлось составлять самому. Заодно и выяснил, что среди мобилизованных имелись и младшие командиры, был даже старшина. Пожилой, усатый, обстоятельный дядька.

Григорий Михайлович Плотников, также страдал от вида табора, в который превратилось наше подразделение. Мне он очень сильно напоминал, нашего старшину инженерно-саперной роты прапорщика Рудакова. К тому же, выяснилось, что срочную, в начале тридцатых, он служил в саперах. Родственная душа! На него я и свалил всю рутину. Без старшины нет армии. Как его ни называй: фельдфебель, вахмистр, старшина, суть одна. Первый помощник командира.

Через два часа, когда люди поели и отдохнули, выяснилась очень неприятная вещь. Ковалев Виталий Борисович, лейтенант Красной Армии, вместе с отделением Леонова, исчез. Пока народ отдыхал, "летуны" забрав консервы, трофейные пулеметы и оба автомата, а также восемь опять же трофейных винтовок, ушли. Видимо посчитали, что мелкой группой выйти из окружения будет легче.

Красноармейцы, изначально бывшие с лейтенантом, рассказали, что тот и с ними идти не хотел, мол, не знает пехотного строя и отвечать за всяких не хочет. Да-а-а! Голубец, одним словом! Вот будет у меня после окружения такой командир, не возрадуешься!

- Летуны улетели! - Невесело пошутил Плотников, принимай политрук команду.

Все вернулось на круги своя.

Выстроенные в неровный двухшереножный строй люди смотрели на меня, ожидая разъяснения сложившейся ситуации. Что им сказать? Что командир забрал 'своих', с голубыми петлицами и смылся? Оставшиеся, не свои что ли? Забрал почти все наиболее калорийные продукты и ушел в самостоятельное плавание, бросив остальных?

- Бойцы! Не знаю, почему товарищ лейтенант ушел, гадать не хочу. Но мы, подразделение Красной Армии. Пусть пока не все в военной форме, мы все граждане нашей Родины, призванные на службу в час смертельной опасности для нашего государства. Задача остается прежней. Выйти на соединение с частями Красной Армии. Я представляю вам старшину роты Плотникова Григория Михайловича. Сейчас он, вместе младшими командирами, разобьет вас на взводы и отделения. Через пятнадцать минут выход.

Вооруженных винтовками оказалось тринадцать человек. Еще двое, Карасев и Фомкин, имели парабеллум и наган. Ну и аз грешный, со своей 'Драгуновкой' вызывавший живейший интерес. На пятьдесят три не имевших оружия, немного.

Глава 7. Партийное строительство

Через час после начала движения, от головного дозора ко мне был прислан молодой парнишка из мобилизованных.

- Товарищ политрук! Лес сейчас закончится, а на поле наши лежат. И танки двенадцать штук.

- Немецкие?

- Нет, товарищ сержант Ярков сказал наши, только подбитые.

- Еще что видели?

- Дорога, а на ней немцев видимо-невидимо.

- Понятно. Старшина!

- Я!

- Командуйте привал! Остаетесь за меня, я к дороге.

Пока Плотников отдавал распоряжения об остановке и рассредоточении, я обратился к посыльному:

- Веди Вергилий.

- Только там надо в одном месте ползком, товарищ политрук.

- Давай, давай веди! Надо своими глазами посмотреть.

Примерно через полчаса, ускоренного движения по лесу, кусты стали чаще, а деревья реже, показалась опушка.

- Здесь надо ползком, можа быць, с дороги увидят, а впереди перелесок, там товарищ сержант с бойцами залег.

Речь у бойца была чисто русская, а тут белорусская мова.

- Ты местный что ли?

- Почти. Отца в тридцать девятом в Гомель перевели, по линии потребкооперации, ну мы и переехали с Орловщины.

- А ползать где по-пластунски научился?

- Так с пацанами по соседям, за яблоками в сады лазали.

В глазах у мальчишки блеснуло что-то довоенное, озорное.

- Звать то тебя как, Вергилий?

- Петров Сергей ... Михайлович.

Расстояние от опушки леса, до тоненькой полосы берез, являвшейся по словам Петрова перелеском, было метров триста. Действительно на дороге наблюдалось оживленное движение. Привстав, среди достаточно высокой, густой травы, можно было рассмотреть, что там делается.

- Товарищ политрук! Там дальше пригорок и кусты, оттуда лучше видно.

- Понятно! Кончай перекур, ищи жемчужину...

Недоуменный взгляд Вергилия не вызвал во мне желания объяснить старый анекдот.

Мы поползли дольше, чем десять минут. Ярков, имевший звание сержанта запаса, вооруженный по случаю командования головным дозором наганом отобранным у Фомкина и одетый в пиджак, мешковатые брюки заправленные в стоптанные сапоги и имевший на голове кепку с вырезанной из жести звездой, показывал мне обстановку.

- Вот впереди на поле наши убитые лежат. И танки, видимо в контратаку пошли, либо на прорыв, а немцы их накрыли.

В оптический прицел, прекрасно видны были шесть Т-26 и два БТ, то ли пятые, то ли седьмые и один пулеметный БТ-2. Два двадцать шестых были двухбашенные, пулеметные. Но среди стальных трупов, дальше просматривались и две немецкие 'двоечки' и даже одна 'тройка'. Танкисты разменяли свои машины на три к одному. Но вот сколько наших танкистов в живых осталось? Кочки? Нет - лежали на поле и погибшие красноармейцы. Я такое уже видел. Очень похоже на то 'кочковатое поле', увиденное когда я вылез из подземного хода.

Теперь дорога. Нечего даже думать перейти ее. Путь на юго-восток закрыт. Трехполосное движение. Правая полоса пехота, запыленные, уставшие шагать 'гренадеры', вернее пока еще 'стрелки', движущиеся непрерывной лентой, вторая, грузовики, бронетранспортеры, машины с кунгами, автобусы с красными крестами в белом круге, полевые кухни. Появился, видимо артиллерийский полк на конной тяге, впереди не быстро едущие три легковые машины, кунг радиостанции, тридцать шесть орудий по счету, с зарядными ящиками, потом запряжки лошадей, тянущих повозки, по всей видимости, со снарядами. Полевые кухни, повозки с припасами. Вот бы их моим бойцам!

На фоне шедшей бесконечными рядами пехоты, появились бронетранспортеры и грузовики до отказа набитые солдатами мотопехоты. Их каски напоминали зерна черной икры, когда раскрываешь по праздникам маленькую консервную банку. Правда, каски были запыленные, словно икра подернутая пленкой плесени.

Навстречу этому потоку тоже было движение. Немногочисленные автобусы с красными крестами, проехала колонна тракторов с прицепленными к ним нашими 152-х миллиметровыми пушками-гаубицами, видимо трофеи тащат. Проехал десяток бензовозов, видимо пустые. То что я читал в литературе о том, что немцы возили горючее исключительно в канистрах, видимо не совсем было правильно.

- Смотри! Смотри! - Толкнул меня в бок Ярков.

* * *

Показалась колонна пленных. Наших пленных! Впереди шли командиры, многие с бурыми пятнами на грязных, запыленных бинтах. За ними красноармейцы. В оптический прицел было видно, что первую селекцию прошли, отделили евреев, комиссаров. Лица в основном русские или среднеазиатские. Комиссаров явно нет. Дойдут до лагеря, там командиров в одну сторону, красноармейцев в другую.

Пилотки и фуражки без звездочек, поясные ремни редко у кого, многие без гимнастерок, в нательных рубашках. Очень часто, среди военной формы, видна гражданская одежда, вместо пилоток кепки. Немцы гребли всех мужиков и парней призывного возраста, попавшихся им на глаза. Паспортов у колхозников нет и доказать то, что ты не в армии, а простой обыватель, возможности нет. Особенно имея ввиду то, что одна из самых распространенных стрижек в деревнях была 'под ноль'. Как у красноармейцев! Вот и шагали в плен гражданские люди. Насколько помню из военной истории, с мобилизацией военнообязанных в западных районах Белоруссии советское руководство прощелкало клювом. Расплатой за недальновидность стало то, что люди сгинули в лагерях, даже не успев надеть военной формы.

Колонна большая, несколько тысяч. Сопровождают эту массу до удивления мало конвоиров. Нам со стороны поля, видно только пять пар солдат идущих по обочине дороги. Сколько конвоиров с другой стороны не видно. Но вряд ли их больше чем по одному на двадцать метров колонны. Такая силища! Три, четыре тысячи красноармейцев - полк! Развернись, раздави массой конвоиров, сцепись с пехотой! Ведь у нее нет столько автоматов и готовых к стрельбе пулеметов, все равно погибнете в лагерях лишённые последней солдатской радости, умирая уничтожить врага. Хоть одного на десятерых!

Нет, идут как покорные бараны!

Внимательно рассматриваю лица пленных, есть равнодушные ко всему, есть и угрюмые. А есть такие, что довольны, и много таких. Спаслись, стало быть, война закончена! Дураки и сволочи.

- Товарищ политрук! Может, поможем нашим?

- Как?

- Ну, мы начнем стрелять, люди побегут.

- И куда?

- В лес, товарищ политрук!

- Побегут пленные. Бронетранспортерам на шоссе только чуть довернуть, и будет такая бойня! Да и рожи пленных в основном не предполагают побега. На, сам глянь.

Посмотрев в прицел, Ярков помрачнел, и больше глупостей не говорил. Я добил его настроение словами:

- Надо искать место, где пленных будут содержать ночью. Тогда возможно их освободить. Для этого нам всем придется не на Восток топать, а на Запад. Да и еще один большой вопрос, все ли из этих, попали в плен в безвыходной ситуации? Мне почему-то кажется, что раненых и беспомощных среди этой колонны меньшинство. Остальные сами бросили оружие и сделали руки в гору. Значит предатели.

Бурчание себе под нос сержанта запаса Яркова не осталось без моего внимания.

- Ты сержант не ворчи. Ты думай, давай о наших делах.

- А, что тут думать товарищ политрук? Стрелять надо в тех, кто со стороны поля караулят! Сколь раз увидишь его, столько и убей!

- Дальше, что будет, подумал? Ухлопаем мы десять немцев, а пленные не побегут, а если вдруг побегут через поле, их просто начнут расстреливать. Развернут роту, прочешут лес, мало того что пленных не освободишь, так и всех наших бойцов перестреляют или опять же возьмут в плен. Нам это надо?

- Нет, товарищ политрук. Так что делать-то? - Сняв кепку и почесав 'репу', спросил Ярков.

- Мы со своими тринадцатью винтовками, ничего сейчас не сможем сделать, сам видишь, немецкие бронетранспортеры так и шастают. Да и многие из пленных довольны судя по лицам, что война для них кончилась. Этих, не нам освобождать. Нам о своих бойцах думать надо. Темнота друг молодежи. Стемнеет, посмотрим, что на этом поле лежит, добудем оружие, форму, сапоги, а то некоторые мобилизованные не в сапогах, а в тапочках, которые зубным порошком чистят. Насчет пленных, никого, кроме тех, кто сам хочет, мы не освободим. Да и то при случае, хоть днем, хоть ночью.

- Куда!? Куда пополз!?

Серега Петров ужом выполз на поле. Глядя на него в оптический прицел, я не мог не отметить его ящеричную ловкость в перемещении. Вот он дополз до ближайшей кочки, вот подхватил убитого одной рукой, второй сжимает винтовку. Вот ползет назад.

Навстречу ему выползает еще один пацан из тех, кто оказался на аэродроме. Вдвоем, они подтаскивают убитого к кустам. Мгновение, и гимнастерка, окровавленная на груди, снята. Снаряжение в стороне, некоторое затруднение вызывают сапоги и галифе.

Лежит молодой парень, даже красивый, выбеленное смертью лицо, спокойно. Он раздет до исподнего, его окровавленную форму примеряет на себя Сережа Петров. Парень, в 'пистончике' брюк которого, не оказалось пенала с личными данными, теперь так и уйдет безымянным. Кому сообщать о смерти не понятно.

Переодевшегося Петрова, беру в оборот.

- Команда была выползать на поле?

- Нет.

- Недисциплинированность одного - гибель остальных. То, что ты Петров присяги не принимал, значения не имеет. Немцу все равно кто перед ним. Не дай бог повторится такая инициатива, выгоню на хер. Один пойдешь.

- Виноват, товарищ комиссар!

- Запомни, Вергилий! Сейчас дуй к Плотникову, скажи ему, чтобы рота подтянулась к ночи в 'перелесок'.

- Слушаюсь!

- Не слушаюсь, а есть!

- Есть, товарищ комиссар!

Одеть, обуть и вооружить людей за ночь, надо использовать такую возможность. То, что красноармейцы принявшие здесь последний бой, отдавшие все, что возможно, будут ограблены и раздеты, не играло в моих глазах, никакой роли. Я даже об этом не думал. Вещи и оружие нужны живым.

* * *

Движение по дороге не прекратилось и с наступлением темноты, но такой интенсивности как днем уже не было. Пехоты видно не было, но машины продолжали ехать по дороге, освещая себе путь фарами. Никакого синего света, обнаглевшие захватчики использовали фары как полноценный источник освещения ничуть не заморачиваясь на светомаскировку.

Пленных, конечно, тоже не было, и вражеская пехота видимо посапывала в две дырочки, но вот грузовики ехали, и бронетранспортеры среди них имелись. Перейти дорогу, было практически не возможно, заметят и тут же устроят кровавую баню. Немцы воевать, ночью не привыкли, да и моему воинству ночной бой не потянуть. Пока. Еще. Навыков по отражению атаки у немцев никто не отнимал, а уж пресечь попытку перехода дороги , для них - 'семечки'. Ладно, пока не будем пересекать дорогу, у нас задача другая. Обмундироваться и вооружиться. Надо пользоваться слабым движением на дороге.

Ползанье по полю боя, с вытаскиванием погибших красноармейцев, раздеванием их, учетом винтовок, патронов, иногда гранат, превратилось под покровом ночи в тяжелую, скорбную работу. Особенно тяжело было снимать сапоги с убитых. Трупное окоченение никто не отменял, поэтому людям, которые держали очередной труп, пока двое сдергивали сапог приходилось очень тяжело. Мертвецы уже ощутимо пованивали, и надевать на себя форму погибших никто не спешил.

Двадцать человек копали могилу, у 'подлеска', десять раздевали покойников, выламывая окоченевшие конечности, остальные подтаскивали погибших, оружие и снаряжение. Патронов было очень мало, не больше чем по одной, две обойме на ствол.

Самое тяжелое моральное испытание было в захоронении трупов сгоревших танкистов.

К утру, практически все мои мобилизованные, были снабжены формой. Неважно, что были пятна на рваных гимнастерках и запах мертвечины. По своему опыту знаю, что кровь вполне отмывается в холодной воде, дырки можно заштопать, а запах выветрится после стирки.

Продуктов в вещмешках погибших было очень мало. Собрали несколько банок консервов, соль почти полтора килограмма, сухарей совсем немного. Было и немного денег. Было с полтора десятка кусков мыла.

Самое главное, что все 'мои' вооружены. Патронов, правда, кот наплакал. Но сколько есть. Придется распределить их равномерно, чтобы у всех была возможность ухлопать немца.

* * * .

Из подбитых танков, не тех, которые сгорели и стали братскими могилами с закрытыми люками, а двух двадцать шестых и одной бетешки, с рваными отверстиями попаданий снарядов, извлекли пулеметы ДТ. Вот к ним снаряженных дисков было много. Пулеметы значительно усилили огневую мощь роты. Часть дисков тут же распотрошили. Хоть россыпью, не в обоймах заряжать винтовку неудобно, но это лучше, чем совсем без патронов.

Помнится из истории, немецкая вторая танковая группа первоначально не выставляла плотных заслонов. Гудериан, после приграничных боев, изрядно его задержавших рвался к Бобруйску и Борисову. Кто-то из немецкого начальства ему за это даже мозги вправлял. Типа усилить блокировку русских и ликвидировать промежутки между частями. Этими разрывами надо воспользоваться. Генерал Болдин собрал в котле целую "лесную дивизию", но вот выходить ей пришлось мелкими группами. Ну, моя, теперь уже полностью вооруженная рота, это тоже мелкая группа. Прорвемся!

* * *

В четыре часа, когда небо начало светлеть, набралось уже достаточное количество оружия, боеприпасов, комплектов форменной одежды, бойцы под командой старшины отправились к месту вчерашней дневки, четверо танкистов, получили от меня особую задачу.

- Красноармейцы Лепехин, Скоробогатов, Агеев и Зыков, ко мне.

Они подошли ко мне, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, в пехотной амуниции. Лица осунувшиеся, небритые, серые от усталости.

- Товарищ ... - я махнул рукой, прерывая доклад. - Так, бойцы, вам особое задание. Поскольку вы у нас единственные танкисты, обращаюсь к вам. Вы знаете устройство танка?

- Знаем, конечно. - Ответил за всех самый старший, и видимо самый опытный Агеев.

- Я вам приказываю сжечь те машины, которые не сгорели в бою. Немецкие танки тоже. Задача ясна?

- Да. - Опять за всех ответил невысокий крепыш старшина Агеев, механик-водитель Т-26.

- Я жду вас здесь, если начнется любопытство со стороны дороги, я вас прикрою, но и сами сопли не жуйте. Начните с немецких танков, как с самых дальних. Старший - красноармеец Агеев, выполняйте.

- Разрешите идти?

- Идите.

Сожжение битой техники, должно было исключить ее дальнейшее использование немцами в любом другом качестве кроме металлолома. Авантюра? В условиях непрекращающегося движения по дороге, конечно. Но душа протестовала против того, чтобы немцам досталось хоть что-нибудь полезное.

Распаковал ранец, снял оптику, бережно зачехлил, установил и закрепил на СВД ночной прицел. Время работы батареек всего шестьдесят минут, но будем надеяться, что этого хватит. Готов!

Первый танк полыхнул через двадцать семь минут, после того, как бойцы ушли в поле. Потом оказалось, что Агеев мудро рассудил, поджигая танки, сразу закрывая моторные жалюзи, чтобы до времени пламя было не видно.

Батареек не хватило на пятнадцать минут. А немцы с дороги то ли были слишком заняты, то ли не любопытны. Заменить ночной прицел оптикой, заняло тридцать секунд.

* * *

Тем временем старшина Плотников, назначив первый взвод в сторожевое охранение, организовал стирку, бритье, чистку оружия. С винтовкой были знакомы практически все. С пулеметами было сложнее. Головной болью для номеров пулеметных расчетов стало снаряжение магазина. Толстенький, с укладкой патронов в три ряда, он был гораздо компактнее 'блина' ДП, но и времени на зарядку требовал больше, так как вмещал больший боезапас. Достать патроны из него было довольно легко, выталкивая пулей удерживаемого в руке патрона поочередно, а вот как их затолкнуть обратно?

Посмотрев на мучения новоявленных пулеметчиков, старшина смилостивился и разрешил подождать с изучением пулеметных премудростей до прихода танкистов. Для стирки такого количества формы, было использовано все наличное мыло, собранное у погибших красноармейцев.

Указания старшины касались младших командиров, чтобы 'треугольники' у всех имелись на петлицах.

Фомкину старшина отдал отдельное приказание, чтобы спорол голубые и пришил танковые, сняв с них эмблемы, раз уж артиллерист. И уже всех обрадовал распоряжением, чтобы побрились и подшили подворотнички.

Когда сам старшина успел постирать, высушить, заштопать свою форму, для всех осталось загадкой. Сейчас, щеголяя свежим подворотничком и расположенными на петлицах строго по уставу треугольниками, Плотников олицетворял в своем лице Хозяина роты и грозу разгильдяев.

Пока готовился скудный завтрак, Григорий Михайлович задумался о командире. Чувствовалось в этом высоком, плечистом парне с комиссарскими звездами на рукавах, что-то чужое. Старшина еще застал во времена срочной бывших офицеров царской армии ставших краскомами, это потом их начали вычищать из армии. Так вот командир, чем-то неуловимо был на них похож.

'Порода что ли чувствуется? Привычка командовать у него точно есть, голоса не повышает, а ни у кого не возникает даже вопроса, почему именно он командир, хотя звание у него такое, переведи его в другую часть, над ним и ефрейтор будет начальником. А вот, поди ты! Далеко пойдет, если не убьют'.

Решив про себя вопросом социального происхождения замполитрука сейчас не заморачиваться, а выяснить это потом, при случае, старшина вернулся к руководству готовкой завтрака. Накормить горячей пищей, хоть и несытно, шестьдесят семь человек, да и еще оставить немного про запас, задача тяжелая. Хорошо хоть чай имеется, плохо, что хлеба нет. Сухари спасают, но сколько их?!

Рачительный старшина, имея свои виды на гражданскую одежду, приказал ее вычистить и аккуратно сложить.

'Деньги деньгами, а иметь вещи на обмен, всегда полезно'.

Первый взвод, смененный вторым, уже доедал пшенную кашу, которой и приходилось-то по пол-крышки котелка на человека, некоторые уже курили, когда практически одновременно появились командир с танкистами, а со стороны поля раздались несколько приглушенных расстоянием взрывов.

* * *

Давным-давно, будучи как-то летом на каникулах в деревне у деда, страдая от недостатка печатного слова, взял в руки тоненькую книжечку с надписью 'Устав и программа ВКП(Б)'. Прочитал ради интереса, сейчас практически ничего и не помню. Но вот пункт о том, что при наличии трех членов партии образуется парторганизация, в памяти засел. Странно, что у погибшего Колинича такой полезной книжечки не было. Раз я теперь в какой-то мере политработник, надо соответствовать. Попала собака в колесо - пищи, да беги.

Судя по списку, тех людей, что были в роте, коммунистами было четверо. Еще я кандидат. Еще шесть человек были комсомольцы. Вполне можно создать организации. Вот если такого не сделаю, тут будут вопросы. Не только у ротных коммунистов-большевиков, но и если удастся выйти из окружения, у тех, кто будет трясти окруженцев. Да и легенду надо подработать, ведь где-то Колинич работал, с кем-то общался, служил опять же. Спросят, как звали командира полка, нечего ответить.

В такой неразберихе как сейчас это не важно, а вот потом! Можно погореть. Сейчас надо заняться партийным строительством.

* * *

Все прошло буднично и рутинно. Открытое партийно-комсомольское собрание избрало парторга и комсорга роты. Главной задачей, не сговариваясь несколько человек, назвали скорейший выход на соединение с частями Красной Армии.

Парторгом избрали красноармейца Сорокина Ивана Фомича, имевшего самый большой партстаж. С двадцать четвертого года, ленинского призыва. Но вот партийной карьеры он не сделал и выше колхозного бригадира так и не поднялся. Мужик он был неторопливый, рассудительный. В армии до сей поры не служил, только в двадцатых прошел Всевобуч.

Комсоргом выбрали Карасева Геннадия Петровича. Но вот 'сержантская сумка' перекочевала к парторгу. На поле я разжился обычной полевой сумкой убитого лейтенанта, в которой ничего кроме 'БУП РККА- 38', "ПУ-36", полевой книжки с девственно чистыми страницами и неоконченным письмом не было. Переложил туда содержимое планшетки, а ее отдал Карасеву. Казна пополнилась, но незначительно.

- Карасев!

- Я, товарищ политрук.

- Ты деньги старшине отдай, он ими лучше распорядится. Ты и так без должности не остался, а на нем все хозяйство.

- Да, товарищ командир.

Вот ведь корежит меня от такой фамильярщины. 'Да', 'нет'. Скорее бы старорежимные обороты вошли в устав.

В небе раздалось гудение моторов. Гау-гау-гау - немцы летят.

- Товарищ политрук, разрешите обратиться?

- Чего тебе Карасев?

- А где наша авиация? Почему не видно?

- Ты на аэродроме был?

- Был.

Лицо поскучнело, видимо хотелось парню, чтобы хоть кто-то встретил немцев как следует.

- Вопросы?

- Нет вопросов, товарищ политрук.

- Ты своих комсомольцев настрой. Это все временно, подтянут части из внутренних округов, технику, мы еще наложим немцам по первое число. Не вешай нос!

- Тяжело будет.

- А кто сказал, что будет легко?

- Замполит на лекции рассказывал, что германский пролетариат, не допустит. Да еще сообщение ТАСС было тринадцатого июня, что войны не будет.

- Сегодня, двадцать седьмое. Обстановка изменилась, война идет. Мобилизацию объявили, страна у нас большая, народ такой, что никаких захватчиков на своей шее терпеть не будет. Товарищ Сталин не допустит бардака (это я хорошо сказал!), победа будет за нами. Давай комсорг не кисни, на тебя люди смотрят. Работай!

* * *

Парторг, высказал мне свои подозрения на двух человек.

- Сами посудите, товарищ политрук, я вот читал указ Верховного Совета о мобилизации. Мобилизацию объявили для военнообязанных с 1905 по 1918 годы рождения включительно, а эти двое, Петров и Хлопонин, ну никак под эти года не подпадают. Да еще четверо у нас, не служивших и присягу не принимавших, как с ними-то быть?

Вызванные пред светлые очи Сергей Петров и Павел Хлопонин, оказались никакие не военнообязанные, а частным порядком подсевшие в поезд, проходивший через Гомель на Запад в компании мобилизованных, захотели принять участие в войне.

Двадцать третий год рождения! Орденов и подвигов захотелось! Пацаны! Боялись, война быстро кончится!

Но вот про присягу, старшина, верно, сказал, жалко знамени нет, чтобы все было торжественно.

Глава 8. Село Малая Рогозница

Двухчасовой отдых, после ночных бдений и 'парко-хозяйственного' дня сопряженного с активной 'политической деятельностью' заканчивался. Вместе со старшиной, мы подсчитывали, на сколько дней при одноразовом питании, хватит нам двадцати четырех банок тушенки, десяти килограммов круп, трех десятков луковиц, полутора килограммов сала и четырех десятков оставшихся картофелин. Шоколад, какао, сахар отложены были в неприкосновенный запас.

Выходило все очень грустно. День, два максимум, и говоря по-простому, жрать будет нечего. Поход к дороге с таким движением будет напрасным. Многочисленные склады, так излюбленные писателями альтернативной истории, тоже никому не попадались.

Командиры взводов начали поднимать людей. Обмундирование высохло окончательно, оружие вычищено и заряжено. Осталось решить куда двигаться. Карту бы мне, карту! Ориентироваться по схеме от Фомкина, можно только в первом приближении. Планировать маршрут по этому эскизу, себя не уважать, людей подставлять, но что делать?

- Старшина! Командуйте построение.

Пока Плотников строит и выравнивает людей, судорожно решаю, куда идти. Сейчас, наверное, все-таки, наиболее, оптимальный путь прямо на восток. Держась километрах в десяти пятнадцати от шоссе. Идти по берегу, себе дороже, значит три часа сначала на северо-запад, потом резко на восток. И будет нам счастье.

Рота построена в двухшереножный строй. Это заранее обговорено со старшиной. Нам сейчас не до сложных перестроений, люди в строевом отношении пока не притерты друг к другу. Лишняя толкотня ни к чему.

- Рота равняйсь! Смирно! - Три шага, правая ладонь четко вскинута к виску: - Товарищ замполитрука, рота по вашему приказу построена! Докладывает старшина Плотников.

- Рота, вольно!

- Рота вольно!

- Товарищи, нам предстоит дневной марш. В движении не растягиваться. Рано или поздно лес кончится. Конечно, хорошо бы не выходя на открытое место дойти до своих, но будем готовиться к худшему. Не положено роте выставлять походную заставу, но мы не в составе полка или батальона, мы одни. Поэтому первый взвод идет на расстоянии четыреста-пятьсот метров от колонны роты. Сержант Зайцев задача понятна?

- Да.

- При встрече с группами красноармейцев немедленно доложить. При обнаружении противника, без крайней необходимости, самостоятельно в бой не вступать, залечь, прислать посыльного. В голове роты идет управление, затем второй, третий и четвертый взводы. При выходе из леса на открытую местность следить за воздухом. Первый кто увидит самолеты, подает сигнал 'Воздух!'. Наши самолеты или немецкие будем определять потом. Вопросы?

Молчание. Ну, с этим потом разберемся.

- Молчание знак согласия. Рота, на ре-МЕНЬ! На-право! Шагом-МАРШ!

Строевой устав РККА, для меня тайна великая есть. Но надеюсь, огрехи спишутся на то, что я здесь не кадровый командир и ротам команды ранее не подавал. А вообще, надо где-то добывать уставы.

Колонной по два пошли благословясь. Первый взвод скорым шагом, устремился вперед. Сержант Митрофан Зайцев, окончивший срочную в тридцать пятом году, крепкий, рослый мужик, отец двух дочерей, уверенный и знающий себе цену. Хороший сержант, авторитетный. Взвод свой взял в кулак сразу.

Меня немного беспокоили командиры второго и третьего взводов, сержант Артем Сорвачев и младший сержант Петр Иванов. Оба были из территориалов, служба для первого закончилась в тридцать шестом, для второго в тридцать седьмом. Посоветовавшись с Плотниковым, немного перераспределили людей.

Во второй взвод был переведен парторг, в третий комсорг. Четвертым взводом командует младший сержант Иван Белькович, белорус, кадровый зверюга, наподобие командира первого взвода Зайцева. Такой же рослый, и так же взявший взвод в крестьянскую жменю. Помнится, что маршал победы Жуков говаривал, что 'армией командуют я и сержант'. Хороший сержант, пользующийся авторитетом, знающий и волевой младший командир, это половина, если не больше в боеготовности подразделения.

Запомнить всех в течение одного дня, все шестьдесят человек, нереально. Но память у меня хорошая, два-три дня, и я буду знать всех красноармейцев не только в лицо, но и по фамилии. А за неделю легко смогу запомнить и имя, отчество. Вот только надо ли? Надеюсь, что за эту самую гипотетическую неделю сможем выйти к своим.

А там наши пулеметчики, ремонтники, которые танкисты, артиллеристы, которых вместе с Карасевым и Фомкиным набралось аж двенадцать душ, шофера в количестве трех человек и двое трактористов, разлетятся по профильным подразделениям и частям.

Идти по лесу мерным шагом никак не выходит. Кто отстает, кто вырывается вперед. Летучие кровососы, постоянно вызывали желание включить в лесу 'Фомитокс'. Народ аплодировал полету 'валькирий'. Постепенно идя по следу первого взвода, который взял такой темп движения, что иногда даже хотелось приказать ему 'Короче шаг!', начинаю прикидывать шансы на благополучный исход дела. Рации нет. Больше всего, меня раздражало отсутствие связи. Как можно вести войну, без 'нерва войск'. Бедные предки! Бедный я!

GPS нет. Связи на уровне отделение-взвод-рота нет! Господи! Даже карты нет! Идем как в тумане. Хорошо, я имею представление о действиях немецких войск, а вот те командиры и генералы РККА, которые оказались в такой каше, что они могли? Нет, я не про тех, которые стояли во главе Западного особого военного округа. А про тех, которым не довели директиву генштаба от восемнадцатого июня сорок первого года. Или довели чисто формально. Типа 'Вы ребята не слишком парьтесь, там, в Кремле сами не знают, что делать. Сообщение ТАСС от тринадцатого июня помните? Так и действуйте'.

Вот они так и действовали. До двадцать второго. А потом уже все стало не важно. Висящие над головами немецкие пикировщики с сиренами. Мессершмитты, которые парами избивали наши тройки истребителей, танковые клещи и противостоящие им стрелковые дивизии выведенные, или не выведенные из военных городков, с минимумом противотанковых средств, а зачастую и совсем без них.

Рота Колинича так и погибла. Выползли БТР на поле через не разрушенный мост, и побежала рота. И погибли люди, которые при иных раскладах могли нанести немцам потери большие, чем нанесли.

Но сейчас, рота - моя рота, так бездарно не будет держать оборону. На поле собрали девятнадцать гранат. Выявлены были люди, умеющие с ними обращаться. К стыду моему, я умел их только обезвреживать. Без кольца - значит на боевом взводе, значит подрыв на месте.

Были занятия по РГД-33, как и по прочим боеприпасам Великой Отечественной в академии, но я не очень внимательно их прослушал, как и про все боеприпасы второй мировой. Надо раздобыть наставление, чтобы не выглядеть профаном. Сколько не читал про 'попаданцев', так там непременно 'Ф-1' присутствовала, хочешь растяжку сделать - пожалуйста! Хочешь ловушку в стакане - нет проблем! Да только вот нет таких гранат. РГД -33, да еще и наследие проклятого царизма в виде гранаты образца четырнадцатого дробь тридцатого годов. Думая о 'попаданцах' ловко управляющихся с сонмами фашистов невольно экстраполировал прочитанное на свою ситуацию. Да, тут нет радиостанций по которым говорят 'Чижик в канале', потом стреляют из гранотомета термобарической гранатой и собирают 'хабар'. Нет у меня не бронежилетов, ни шлемов 'Сфера' с забралом. Да и в остальном, аж завидки берут - какие умные ребята! Особенно к тем, кто поселился в головах разных военноначальников. А тут думай, сильно дисциплинарные уставы РККА и Российской армии различаются или нет?

Впереди раздались пулеметные очереди и бодрый перестук винтовок. Лес переходил в опушку, чем там занимается первый взвод?

* * *

Первый взвод, выйдя на поле и рассредоточившись, обнаружил движение врага по дороге, огибающей с севера лес из которого бойцы только что вышли. Враги, в составе трех трофейных полуторок и одного, головного грузовика неизвестной марки, ехали по грунтовке, не выказывая никакой тревоги. Едут себе по важным фашистским делам и едут. А тут Зайцев и первый взвод, а -при взводе пулемет, снятый с Т-26, в котором погиб экипаж, буквально разрубленный на куски.

И положение взвода очень удобное. По обе стороны дороги. Дальнейшее можно не описывать. Убийство водителей и старших машин. Расстрел десяти солдат 'Вермахта' сидевших в кузове первого, грузовика с тентом из пулемета одной длинной очередью и добивание раненных выстрелами из винтовок, это уже была военная рутина.

Ко времени, когда из леса вышла рота, в живых из солдат в серой мышиного цвета форме остался только один немец. В трех полуторках, лежали свиные туши, битая птица, несколько коровьих туш. Немецкий унтер-офицер, у которого беспардонно содрали вместе с поясным ремнем кобуру имеющую внутри 'Парабеллум', был весьма словоохотлив.

* * *

- Der Titel, Vorname, Nachname, wo er war?

- Sergeant Gunter Gross, eine Business Unit der 47 motorisierten Korps.

- Der Zweck Ihrer Reise zu den D?rfern?

- Vorbereitung f?r die Produktion von Fleisch Rohwurst.

- Welche Ma?nahmen wird die deutschen Truppen in den kommenden Tagen stattfinden?

- Ich wei? es nicht! Ich bin nur den Umgang mit der Sammlung von Produkten! T?te mich nicht!

- Was willst du wissen, wie man vorgehen?

- Nichts. Ich mache nur Software-Produkte!

- Die Zusammensetzung des K?rpers, die Namen der Kommandeure der Divisionen? Wenn Sie wissen, sagen Sie mir die Namen der Regimentskommandeure.

- Ich stellte mich vor, sagte ihm, wo ich diene, fragen Sie mich andere Informationen nach der Genfer Konvention, d?rfen Sie nicht. Wenn Sie zivilisierte Menschen mich als Vertreter des deutschen Oberkommandos hingeben m?chte, kann ich nur vor dem Befehl du F?rsprache nicht sofort erschossen und verraten von einem Milit?rgericht. Umgeben Teile m?ssen sicher zu den Gewinnern ?bergeben. Du gibst seinen M?nnern gefangen genommen mir, ich zamolvlyu Wort f?r dich.

- Und wenn ich wird dich t?ten, weil Sie etwas, dass Sie wissen, sagen Sie auch immer Treue zu Adolf Hitler?

- Ich bin ein Soldat und bereit, f?r den F?hrer zu sterben*.

-----------------------------------------------------------------------------

*- Звание, имя, фамилия, где служите?

- Фельдфебель Гюнтер Гросс, хозяйственное подразделение сорок седьмого моторизованного корпуса.

- Цель вашей поездки по деревням?

- Заготовка мяса для производства сырокопченой колбасы.

- Какие действия предпримут немецкие войска в ближайшие дни?

- Я не знаю! Я только занимаюсь сбором продуктов! Не убивайте меня!

- Что Вам известно о дальнейших действиях?

- Ничего. Я только занимаюсь обеспечением продуктами!

- Состав корпуса, имена командиров дивизий? Если знаете, скажите имена командиров полков.

- Я представился, сказал, где я служу, требовать от меня других сведений , согласно Женевской конвенции Вы не вправе. Если Вы как цивилизованные люди сдадитесь мне как представителю германского командования, я могу только походатайствовать перед командованием о том, чтобы вас сразу не расстреляли, а предали военному суду. Окруженные части должны, безусловно, сдаться на милость победителей. Вы со своими людьми сдаетесь в плен мне, я замолвлю за Вас словечко.

- А если я прикажу тебя убить потому, что ты молчишь о том, что знаешь, ты тоже сохранишь верность Адольфу Гитлеру?

- Я солдат и готов погибнуть за фюрера.

Отойдя от первоначального шока, видя, что прямо сейчас его убивать не будут, немец под конец стал просто наглеть и корчить из себя героя "Песни о Нибелунгах". Невысокий, достаточно щуплого телосложения, этот "герой" стал посматривать на окружающих свысока.

- Что это огрызок сказал?

Вопрос Зайцева, был сопровожден таким выражением лица, что я на месте немца сразу бы удавился.

- Ничего интересного. Сказал, что собирал жратву для германских генералов. А ты Зайцев, им это дело поломал. Кстати, ты не выполнил приказ, залечь и не дергаться.

- Так я действовал по обстановке, товарищ замполитрука! Уж очень хорошо все получилось, они на дороге, а мы по сторонам ...

- Молодец! Проявил разумную инициативу. Но вот там впереди, населенный пункт, как ты думаешь, на кого немцы свалят ответственность за гибель своих солдат?

- На нас?

- Черта с два! Мы уйдем, они приедут в село и расправятся с людьми.

- Так что, товарищ замполтрука, надо было их пропустить? А как же сколько раз увидишь ...?

- Да прав ты сержант, только надо как-то отвести беду от села. Немцы узнают, что их заготовители продуктов, закончили свой жизненный путь у села. Поймать нас они не смогут. Злость свою они выплеснут на крестьян.

- Колхозников?

- А ты других крестьян в СССР знаешь?

- Нет.

- Ну, так тащи этого немца в село, там разберемся.

* * *

Водителей нашлось достаточно, закинув в кузова убитых немцев, рота совершила очень быстрый переход через поле, с погрузкой убиенных солдат 'Вермахта' в кузова машин, за руль которых сели наши бойцы. Крик 'Воздух!' поверг всю роту в землю. Пара 'мессершимиттов', произвела обстрел подозрительных людей.

Команда 'Воздух!' была подана своевременно. Машины остановились. Личный состав разбежался в поле мгновенно. Прихватили и немецкого фельдфебеля. Но вот в результате налета, строчкой авиационного пулемета, был убит доброволец Хлопонин. Пацан, хотевший получить 'Орден Красного Знамени'.

А сейчас он лежит разорванный пулями гитлеровского истребителя. Мать его девять месяцев носила. Как родился, учила его всему. Выкармливала, и в один момент, человек превращается в труп. Видел я трупы. Дикая ситуация, матери рожают, воспитывают, потом сыновей убивают.

Трупы, трупы и трупы. Одна рота Колинича чего стоит, но вот так, как сегодня жив, а завтра жил, зная про пацана, что его очередь призыва еще не пришла очень обидно. Парень даже присягу не принимал. Доброволец! Так жалко парнишку!

* * *

Село называлось Малая Рогозница. После визита немецких заготовителей, кроме птицы, свиней и коров были еще жертвы. Две женщины и один старик, не желавшие добровольно расставаться со своей скотиной были убиты по приказу немецкого командира. В селе стоял плач.

Увидев среди красноармейцев, пленного фельдфебеля, собравшиеся на площади перед сельсоветом люди словно осатанели.

- Отдайте! Отдайте нам этого нелюдя!

- Он приказал!

- Деда Матвея ...

- Евдокия Чернову и Марфу ...

- Отдайте!

Красноармейцы едва сдерживали людей.

- Плотников! Старшина!

- Я, товарищ политрук!

- Убери с глаз этого немца в сельсовет!

- Есть!

Убрав раздражитель, удалось утихомирить людей, да и то далеко не сразу. Вопросы, вопросы! В село пришла Красная Армия! Днем! Значит дали немцам по зубам!? И как холодный душ слова о том, что это не наступление на врага, а постыдный и позорный отход. На лицах так читалось 'Мы все, все готовы были отдать и сделать для армии! Почему!? Почему вы отходите?'. Бойцы стыдливо опускали головы.

Затолкав немца в темную кладовку, председатель сельсовета, мужик лет пятидесяти пяти-шестидесяти, вислоусый, седой, с лицом изрезанным морщинами, и очень хитрыми глазами, начал меня расспрашивать. Разговор вышел тяжелый. Дед говорил исключительно по-белорусски. В деревне у дедушки, на западе Смоленской области говор был схожий, понимал я его без труда. Сказывалось отсутствие пионерского детства, когда меня на все лето сплавляли к деду с бабкой.

- Скажы камісар, не моцны ў вашых квадрацікаў і ромба, таму не ведаю якога рангу, надоўга гэта?

- Я не комиссар. Я заместитель политрука. Как Вас зовут уважаемый?

- Раз зоркі на рукавах носіш, значыць камісар. Афанасій Пятровіч Лукашэвіч. Пяцьдзесят сёмы год ужо.

Дед явно проигнорировал мою должность. Вкралось подозрение, что не так уж плохо он разбирался в кубиках, ромбах и треугольниках. И попытка моя увести разговор в сторону окончилась неудачей.

- Надоўга гэта?

- На три года.

- На тры гады?! Стала быць да сорак чацвёртага?

- Да, вернемся в сорок четвертом, но обязательно вернемся. Это будет обязательно! А пока вам придется жить под немцем.

- Ох, матуля! Як жыць?

Точные даты не называю, просто не помню или не знаю, а насчет настроений у людей, так пусть лучше знают, что их ждет. Хоть как-то приготовятся.

- Тяжело придется, врать не буду. У вас в селе немцы в первый раз появились, уже троих убили. Дальше будет только хуже.

- А ты адкуль ведаеш?

Что тут скажешь? Я из будущего и все знаю, как и что будет? Мелькнуло в голове что-то из прочитанного.

- Бабка у меня ворожея была, всей деревне будущее предсказывала, когда люди просили. От нее это у меня.

- Ну, есди бабка была варажэя. Але ж такое больш па жаночай лініі перадаецца.

- В основном да, по женской линии передается, но бывают исключения в правилах.

- Справы-а-а! Штож ты не паваражыць і таварышу Сталіну не сказаў?

- У товарища Сталина, своих советчиков много, куда мне со своим званием.

- Ну, так, ну так, гэта так.

- Афанасий Петрович! Есть ли в селе коммунисты? Есть ли люди призывного возраста? Это от семнадцати до пятидесяти пяти лет?

- Камуністаў ёсць трое, прызыўнога ўзросту мужыкоў і хлопцаў, восем чалавек.

- Оповестите и тех и других, что в селе им оставаться нельзя. Или пусть уходят с нами, или прячутся так, чтобы их никто, никогда не нашел. Немцы коммунистов повесят или расстреляют, а призывников в плен возьмут, не посмотрят, что гражданские.

- Зробім.

- Есть просьба. Похороните нашего бойца. Погиб при налете фашистских самолетов.

- Пахаваныя, як мае быць. Але вось пад крыжам яму ляжаць прыйдзецца.

- Хоть под крестом, хоть под пирамидкой со звездочкой. Это не важно. Важно, чтобы по-человечески был похоронен, запишите, как его звали и откуда он, после войны может быть родственники на могилу приедут. Есть еще просьба. Нам нужны продукты на переход к нашим. Сможете помочь?

- Цяпер па вёсцы сала збярэм, бульбу, лук. Хлеб, калі ў каго сухары ёсць, таксама збярэм.

- Спасибо. Еще хочу сказать, в сорок втором, немцы начнут угонять молодежь на работу в Германию. От четырнадцати и старше. Детей надо сберечь.

- Дзяцей значыць. Схаваем. У Калядзічы адправім, там лес вакол. А зброю нам дасце?

Мне нравится его деловой подход. Дед уже планирует, как он будет бороться с оккупантами.

- Оружие убитых немцев, за исключением того, что пойдет на вооружение тех, кто пойдет с нами, оставлю вам. Надо спрятать следы грузовиков которые проезжали через село и на подходе к нему. Хоть вениками замести. Машины мы сожжем, фашистов раскидаем и в кабины посадим. Но надо собрать все гильзы на месте боестолкновения и разбросать в том месте, как будто колонна была уничтожена до того как она въехала в село. Иначе немцы пришлют карательную команду. Будут жертвы.

- Зробім. Сляды пашлю дзецюкоў замятаць, гільзы збярэм, і там рассыплю.

- Вопрос к Вам Афанасий Петрович. Какие населенные пункты по дороге на восток?

- Туды Маісевічы, ...

Дед начал махать руками, пытаясь объяснить мне местную географию 'на пальцах'. Пришлось достать из полевой сумки эскиз Фомкина, карандаш и предложил ему показать все предметно.

Петрович вздохнул, имея в виду мою бедную 'картографию', и уверенной рукой стал помечать населенные пункты.

- Ну, вось глядзі камісар, тут Золотеево, Грабава, Старое сяло, Деричи, Алексичи, Дорогляны, Малевіча. Тут чыгунка. Зэльва, Бярозка, Озерница, Косцень, Слуцк.

- А где леса есть? Сами понимаете, идти нам лучше не по полю. Вот по вашему прошли, товарища потеряли.

- Лясы вось тут. Між Золотеево, Грабава і на Старая Галынка. Вось тут дарога ад Слуцка да Мастоў, што на Нёмане. У Деричи не хадзіце, там хоць і ёсць пераправа праз Шчару, але балюча шмат германскіх самалётаў туды ляцела. Мне кум сказаў, што загінула там шмат людзей.

- Спасибо понял, - про переправу у Деричей и гибель от немецких пикировщиков множества красноармейцев пытавшихся переправиться через реку, я что-то помнил, переправлялись там наши, первые успели, а остальных немцы разбомбили.

Дед посмотрел на эскиз, взял карандаш и очертил вытянутый овал.

- Вось тут балоты. Ёсць там дрыгва, машыны там не пройдуць, а людзі змогуць. Дам вам правадыра. Ёсць у балоце і выспы, даволі вялікія, можа там застануся?

- За проводника спасибо, а вот на осторовах вы сами прячьтесь. Ну или скотину прячьте. Нам надо на соединение со своими выйти.

- Ну, няма, так няма. Воля ваша.

- Афанасий Петрович, не обижайтесь, если все в примаках осядут, воевать некому будет. - дед посмотрел мне в глаза понимающим взглядом. - Прошу Вас ускорить сбор продуктов. Пусть призывники и парни от шестнадцати и старше тоже подходят. Здесь их ничего хорошего не ждет, а мы обязательно прорвемся к своим. Их все равно в армию призовут, через год-два. Пусть в военные спецшколы попадут как добровольцы, поучаться до призывного возраста. У вас они или в лагерь военнопленных попадут, или их в Германию угонят. За пару верст от вас, через поле у дороги, есть наши погибшие. Там еще оружие осталось, вот патронов правда практически нет, но вы все равно винтовки соберите, а погибших похороните.

- Зробім. Што вы з немцам рабіць будзеце? Няўжо нелюдзі ў жывых пакінеце?

- В живых не оставим.

Это мое слюнтяйство. Нет, чтобы его сразу кокнуть, потащил с собой. Военнопленный! Они с нашими пленными не церемонятся. Нет среди них невинных. Юберменши сраные! Допросить - толку с него! Не пытать же?! Передвижная дивизионная колбасная мастерская.

- Расстреляем на глазах у людей, чтобы знали, что Советская власть карает нелюдей и вся недолга, - нечего с ними церемониться. Общечеловеки!

- Вот только Афанасий Петрович сельчан предупреди, якобы ничего не видели, ничего не знают. Расстреляем мы его в селе и отволочем на место сожжения грузовиков. Я понимаю, что народ хочет суда. Но учитывайте, каратели все равно придут. А тут все с чистой совестью должны говорить, что знать ничего не знают, ведать не ведают. И еще, Афанасий Петрович, разделывайте туши скотины, жарьте птицу, моим бойцам, что-нибудь за полчаса выделите. Нельзя нам надолго задерживаться. Спасибо Вам за все.

- Зробім. Няма за што.