Заначка на черный день

ЭПИЛОГ

Одетая с иголочки, с легким дорожным кофром у ног, я стояла у метро. То и дело останавливались машины, предлагали подвезти — но я ждала Маргариту с Веником, они обещали доставить меня в аэропорт.

Утром позвонил мой преуспевающий менеджер высшего звена.

— Ты, я слышал, уволилась с работы. Что-то не устраивало? Я уже распорядился насчет вашего… э-э… Курицына, кажется.

Это он себе цену набивает. На самом деле память на фамилии и цифры у него отменная.

— Нет, все в порядке. Просто я сегодня улетаю в Италию.

В трубку было слышно, как скрипят и буксуют шестеренки его воли и мужской спеси, не позволяя задать простой человеческий вопрос. Так и не задал. Принял все, как само собой разумеющееся. Сказал:

— Я буду скучать.

— Ничего! Девочки с Гостинки развлекут тебя!

Разумеется, надо было быть великодушной. Конечно, ему хотелось услышать что-нибудь вроде «Я тоже буду скучать…» Извините, не смогла. Считайте меня стервой, если хотите — но с какой стати я всегда должна думать о нем и беречь его самолюбие? Я, может быть, тоже много лет ждала от него… некоторых слов. А теперь мне все равно.

Мысленно обозревая уже склоны Везувия, я наблюдала, как молоденький уличный музыкант выводил незамысловатый мотив на старой скрипке. Изящные обводы инструмента мне нравились. Итальянец, изобретая скрипку, явно думал о женщине. Француз, изобретая арфу, тоже думал о женщине — продолжила я ассоциативный ряд. И грек, изобретая лиру — тоже. А о чем думал мой соотечественник-славянин, изобретая балалайку?! Тут мысль моя запнулась.

Впрочем, ответ не заставил себя ждать. Важно шествуя меж торговых рядов, ко мне приблизилась Зинаида, преуспевающая «мадам», как называют хозяек торговых палаток и ларьков. Теперь на пятаке у метро ей принадлежали три торговые точки — и ее могуществу и самомнению не было предела. Новая тяжелая негнущаяся дубленка до пят сидела на ней колом и делала Зинку один в один похожей на наш национальный музыкальный инструмент.

— Привет! — величаво и строго сказала она мне, держа голову, точно боярыня Морозова.

Только что руку не подала поцеловать, честное слово!

— Крутеешь, Зинуля? — ехидно поинтересовалась я. — Вон, смотри, пивная бутылочка стоит… ничья! Не хочешь прибрать к рукам? Торопись, а то уведут!

Рефлекс сработал! Она дернулась к этой пустой бутылке, точно вам говорю! Тотчас устыдилась, ухмыльнулась улыбкой прежней Зинки и сказала:

— Ох, ты и змея, Нюська! Кто два раза старое помянет — тому очки не нужны будут, имей в виду!

В этот момент плавно подрулил к тротуару Вениамин Михайлович — на «вольво». Он сбрил бороду, оделся соответствующим образом и неожиданно помолодел лет на пятнадцать, так что толстуха Марго рядом с ним выглядела …м-м-м… не вполне комильфо. Но это я уже не стала ей говорить.

— Ах, Несси! — закудахтала она, с трудом выползая из машины. — Как мне будет тебя не хватать! Возвращайся скорее! В Италию — и назад!

— Нет уж… — сощурилась я, как сытая кошка. — Есть еще Испания, Франция, Англия… есть Новый Свет… А еще — океанские острова… Сейшелы, Багамы…

— А кто же будет заниматься моей диетой? — разочаровано взвыла Марго. — Мне кажется, я снова поправилась! Зинуля, у тебя где-нибудь не найдется весов? Только точных! Мне каждый грамм важен!

— Вон, где овощной магазинчик! Амбарные стоят! — хмыкнула Зинка. — Да я и так тебе все скажу, без весов! Чтобы твой рост соответствовал весу, тебе надо подрасти еще на три метра!

Грязный, заросший бомж, оскорбляя чистоту зимнего питерского утра, подошел к нам.

— Подайте, тетки, Христа ради… на пропитание инвалиду второй чеченской…

Неожиданно черты лица его показались мне знакомыми. Я вгляделась внимательно… Так и есть! Грязная, побуревшая от непогоды и скверной выпивки, предстала передо мной физиономия «битка», бывшего хамоватого соседа Зинаиды. С его неудачи на личном фронте и началась вся эта история…

Марго его тоже узнала, потеряла дар речи от испуга, попятилась. Веник, надув грудь, точно кузнечные меха, подошел поближе — и «биток» тотчас испарился.

Маргарита, поддерживаемая под руку заботливым супругом, уселась в машину и теперь делала мне оттуда призывные знаки. Веник тоже показывал, что пора ехать.

— Сердечко-то не щемит, когда на них глядишь? — спросила Зинаида, бесцеремонная, как гамадрил в период спаривания.

— Спокойно! — я подняла руку. — Доступ в душу временно прекращен! Ввиду косметического ремонта последней! Задай мне этот вопрос при нашей следующей встрече!

— При следующей… — проворчала подруга, неожиданно хлюпнула носом и, старательно отворачиваясь от меня, смахнула пальцами непритворную слезу. — Уезжаешь черт знает куда… за три моря… Будет ли она, эта следующая встреча? Свидимся ли?

— Свидимся, Зинуля, — твердо ответила я. — Я собираюсь жить очень долго. Я теперь уверена — настоящая жизнь начинается только после полтинника! Никак не раньше! Запомни!