Занимательная орфография

Чередования

Продолжаем наши поиски. Надо же нам понять, как устроено наше письмо, какие единицы языка оно передает. Не звуки, не морфемы — а что?

Звуки, как вы знаете, чередуются. Поскакал — поскачу. Корень -скак-, но он же и -скач-. В одном слове такой, в другом — почти такой же. Значение одинаковое и там, и здесь. Но в одном звуке разница: -скак- / -скач-… Это и есть чередование. Итак:

Даны в языке два слова.

И у них корни — с одним значением.

И звуки, из которых корень, у них те же.

Значит, у них один и тот же корень.

Но есть различие в одном-двух звуках…

Звуки явно принадлежат этим одинаковым корням.

Но — разные.

Тогда говорят: чередуются эти звуки.

Говорят: это чередование.

Бывает в квартире — все жильцы постоянные, а одна комната сдается. То один в нее въедет, то другой. А квартира-то, конечно, та же. Только в одной комнате жильцы чередуются.

Какие-то они разные

Чередования бывают какие-то разные. Одни такие:

ры[б]а — ры[п], яго[д]а — яго[т],

тра[в]а — тра[ф], лы[ж]а — лы[ш],

кни[г]а — кни[к], берё[з]а — берё[с].

Согласные чередуются, а письмо как будто не замечает чередования.

Но бывает и по-другому:

нарезать — нарежет, огородить — огорожу,

помазать — помажет, берег — безбрежность, ходить — хожу, могу — возможность…

Здесь письмо заметило чередование. Буквами его обозначило.

Еще Василий Кириллович Тредиаковский задумался: почему такое различие? И он решил: оно ни к чему; если в случаях могу (или: возмогу — старинный глагол) и возможность надо писать «по звонам», то есть по звукам, обозначая чередование г||ж, то и во всех случаях надо писать по звукам, просто на слух. Письмо наше будет простым и легким, думал Тредиаковский, и противоречие исчезнет. Он считал, что обозначать чередования в одних случаях, не обозначая его в других, — значит, быть непоследовательным. А непоследовательное письмо — труднее всего.

Нельзя ли, рассуждал В. К. Тредиаковский, «писать возмогность от возмогу, не меняя г на ж (возможность)? Всяк из нас скажет, что не можно так написать. Чего же ради? Ибо звон требует буквы ж, а не г. Что ж больше? Так писать надлежит, как звон требует»[8].

Это и нечестно, рассуждал он, в слове хлеб — писать букву б, в слове указ — букву з. Это же обман — произносить п, а писать б! «Какое в нас справедливое радение о начинающем учиться отрочестве? Не обманываем ли мы их, посадив за азбуку, говоря, что ба есть ба, а не па, а, натвердив им сие с великою трудностию, потом, — пишет Тредиаковский, — заставляем писать хлеб, указ? Что может наибольше противно быть зрелому рассуждению, а к детям любви и попечению об них нашему?»

Вопрос такой: почему одни чередования письмо передает (и, очевидно, имеет свои резоны их передавать), а другие не передает — и как будто не нужно их передавать?

Этому должно быть какое-то объяснение.

Будто струны

Вот два ряда звуков (вы видите квадратные скобки? Это не буквы, это звуки обозначены):

[б в д з ж г]

[п ф т с ш к]

Вверху — звонкие согласные. Внизу — глухие. Когда произносятся звонкие, голосовые связки дрожат. Положите ладонь себе на горло. Произнесите [в], или [з], или [ж]. Произнесите их длительно, тяните их голосом. Ваша рука почувствует, как что-то «внутри шеи» дрожит. Это дрожат голосовые связки — упругие мышцы, натянутые поперек гортани — дыхательного горла. Как будто они струны.

Теперь произнесите звуки [ф], или [с], или [ш]. Это звуки глухие. Когда их произносят, голосовые связки не дрожат. Положите ладонь: ведь верно — не дрожат?

Звонкие согласные, те, которые стоят в верхней строке, не могут быть на конце слова (перед паузой)[9]. Как только попадут на конец слова — сменяются с поста. На их место становятся глухие.

Вот примеры:

роза — много ро[с], чумазый — чума[с],

коза — стадо ко[с], толстопузый — толстопу[с],

прогрызу — он прогры[с], арбузы — арбу[с],

сползу — спол[с], морозы — моро[с].

И сколько бы мы слов ни подбирали, не будет ни одного случая, когда бы звук [з], попав на конец слова, преспокойно бы на нем оставался:, то есть произносился бы на конце. Конечно, мы говорим о естественной речи, а с натугой все можно произнести.

Полупшённый диктует

Иван Семенович Полупшённый развел руками и говорит:

— Не знаю, зачем он это придумал!

— Кто — он?

— Да племянник! Уличает меня в том, в чем к конкретно не повинен! Я бы нашел на него управу, но ведь жалко — племянник! А он меня это… дискриминирует. Порочит. Лишает права на уважение!

— А что он?

— Голословно утверждает, будто я говорю неправильно, не по буквам. Я ему диктант диктовал, надо бы ему написать: В сарае много коз. А он написал: кос! Я ему сделал укоризненное замечание: несосредоточенный ты! Не слушаешь, что я диктую. А он: да ты и диктуешь — кос-с-с-с! И такую букву с пустил, какой я в жизни никогда не писал! Я ему: нет, я говорил про коз-з-з-з…

(Здесь Полупшённый так загудел, будто десять шмелей влетело.) Он замолчал, махнул горестно рукой и сказал:

— Да разве он оказывает мне должное уважение? Твердит себе одно: нет, так не произносят. Я ему: коз-з-з-з, прямо в ухо. Он уши зажал и говорит: «Это ты понарошку так теперь дудишь, а взаправду [з] не бывает на конце слова… Ты сказал кос!» Про меня — такое… Я, выходит, правильно и сказать уж не могу! По буквам будто бы я не умею! «Понарошку!» Да разве такие слова можно про дядю говорить?

Расстроился Полупшённый. Вот и разберись, кто из них прав.

Позиция

Поняли? На конце слова идет смена караула: согласный [з] уходит, ему на смену является согласный [с]. В естественной, не «полупшённой» речи. Кто приказал караулу смениться? Известно кто: конец слова.

Конец слова — вот условие, когда необходима смена караула: вместо звонких произносятся глухие.

Условия, которые требуют определенного произношения звуков (например, глухого, а не звонкого), называются позицией. Бывают такие позиции: на конце слова, перед согласным, перед таким-то гласным и т. д.

Итак, смена караула происходит потому, что этого требует позиция!

Про музыкальную шкатулку

В разных языках — разные позиции. Например, в украинском языке конец слова не требует, чтобы звонкие сменялись глухими. Произносят:

мороз — на конце [з] (не [с]!),

дуб — на конце [б] (не [п]!),

багаж — на конце [ж] (не [ш]!).

Но в русском языке конец слова — причина смены караула. В каждом языке свои позиции — свои причины того, что один звук сменяется другим.

Причиной можно назвать лишь то, что действует безотказно. Например, металлы от огня расширяются. Причина — нагрев, ее следствие — расширение металла.

А у меня есть железный кружок — он по пятницам от нагревания не расширяется! Вы скажете, что этого быть не может, это нелепость. Причина на то и причина, чтобы действовать безотказно. (Может быть, конечно, взаимодействие с «контрпричиной»: если нагревать бляху под мощным давлением, то она и не будет расширяться. Но эти случаи для нас не важны, ведь у нас речь пойдет о действии одной причины, без «контр».)

Вот случай был. Подарили нам музыкальную шкатулку. Из нее музыка слышится. Старший брат скажет: «Она через пять минут заиграет!» И всегда верно: через пять минут она начинает играть. Мне не показывают, как заводить. Говорят: «Покоя не будет. Ты ее все время станешь терзать».

Я долго думал — как это выходит? Нажимаю шкатулку в разных местах — нет звука. Заметил внизу у нее ключик (она на ножках, и ключик снизу, сразу его не заметишь, он вроде маленького шпенька). Повернул. Через некоторое время заиграла… Нашел! Вот она из-за чего играет!

Брат входит: «Зачем заводишь? Испортишь!» Что-то сделал со шкатулкой. И ушел сердитый. Ключик-то остался, я им верчу, музыки нет. Глядь — а сбоку какая-то стрелка. Ее можно поставить по-разному. Поставил так, как будто это часы — на 10 минут. И завел ключиком. Через 10 минут заиграла. Поставил на 30 минут — через полчаса играет. И всегда без отказа… Брат видит, что я осторожно завожу и не часто, перестал сердиться. «Понял, что к чему?» — говорит.

Так я разгадал, как заводится шкатулка: с помощью ключика и стрелки. Они вызывают звук. Они причина звука. А почему я решил, что причина? Всегда, как я сделаю нужное действие этими ключиком и стрелкой, — звучит музыка. Ровно в то время, которое заказано.

А если бы — то играла, то не играла; то в то время, то в другое? Тогда было бы, что я не нашел причины музыки.

А потом вышло — завожу, нет звука. Испортилась шкатулка. С одной причиной столкнулась, набегая, другая, антипричина. Починили — заиграла.

Металлы в пятницу не расширяются?

Значит, если причина — должна действовать безотказно. (Когда не мешает какая-то контрпричина.)

Так и в языке. На конце слова всякий звонкий согласный — заменись глухим! И это категорическое приказание всегда выполняется. То-то. Какой ключик заводит этот механизм? Позиция: конец слова. Она и есть причина, почему происходит смена караула, — один звук заменяется другим. Чередования, которые вызываются позицией (и поэтому не знают исключения), называются позиционными. Позиционные чередования — это закономерности языка.

Но они — не то, что законы природы. Металлы расширяются от нагревания — везде. Странно было, если бы кто-нибудь сказал: «А на Украине не расширяются». Но ничуть не странно, что в украинском языке (и во французском, в английском) звонкие согласные преспокойно остаются на конце слова. Никто не пытается их оттуда выгнать. Другой язык — другие законы. Язык — не природное, а общественное явление. Его законы не обладают повсеместной обязательностью. Они — законы только для одного языка. Например, русского.

Ноз белый

Какие же законы в русском?

Мы уже знаем: звонких с конца слова — долой, на их место становятся глухие[10].

А еще какие есть смены караула — позиционные чередования согласных? Перед звонкими согласными могут быть только звонкие[11]. Значит, глухие должны уйти, их заменяют собратья в другом мундире. Так велит позиция: положение перед звонким согласным.

Напротив, перед глухими не быть звонким. Их должны заменить глухие.

Покажем на примерах, что это так.

Косить. Согласный [с^ь] — глухой.

Косьба. Перед звонким [б] произносится не [с^ь], а [з^ь]! Вот так: [каз^ьба́].

Просить. Согласный [с^ь] — глухой.

Просьба. Произносится: [проз^ьба]. Вместо глухого — на посту звонкий.

Приставку от- знаете? Послушайте, какая она: откусить, отпустить, оттащить, отсадить… Везде одна и та же приставка от-. У нее глухой согласный [т].

И вот она же: отбросить, отгрызть, отбить. Ta же, а произносится по-другому: со звуком [д]: [адб^ьи́т^ь].

Что же происходит? Перед звонким согласным в русском языке непременно идет смена караула: глухой согласный меняется на звонкий: [т] уходит с поста, на пост становится [д]. И у них дисциплина! Непослушания никогда не бывает! Смена происходит четко, всегда, без исключений.

Да что приставка. Сравним:

Нос посинел.

Нос как нос; произносится: [нос]. А мороз еще сильнее приударил, глядь —

Нос белый!

Произносится [ноз], если дальше без паузы идет белый. Перед звонким [б] глухой согласный [с] уходит с поста, службу несет [з]. Так положено!

Маленький великан

Ну-ка произнесите: барабан. Последний согласный — твердый. Еще раз произнесите. Слышите, какой твердый этот согласный? Невероятно твердый.

Произнесите: барабанчик. Теперь у вас [н^ь] — очень мягкий. Просто — лебяжий пух.

«Кончено — и концы в воду!» — воскликнул пират дон Педро». (Это — отрывок из одной повести.) Концы. Здесь [н] — сама твердость. Твердокаменный согласный. А кончено — с [н^ь] наимягчайшим.

Вот огромный великан. С [н] твердым. А если бы маленький был великан? Его бы называли великанчик. (Вы скажете: не может быть маленького великана. Вы правы! Тут не поспоришь. Но ведь если нет маленького великана, то слова великанчик никто не слышал? Не так ли? А мне именно сейчас нужно слово, которое до сих пор никто не употреблял.)

А вы употребите. Произнесите: великанчик. И вы услышите, если естественно, без натуги произнесли, что [н^ь] произнеслось вами очень мягко. Именно — произнеслось, как бы само собою получилось.

Откуда у всех такое произношение? Что ж там, в слове, мягкий знак стоит? Посмотрите внимательнее:

Великанчик!

Нет мягкого знака… Может быть, вы слышали это слово, запомнили и так произносите, как запомнили? Не слышали вы этого слова! Ведь затем мне оно и понадобилось, невозможное в речи, чтобы не было сомнения: не слышали вы его. Великанчиков-то нет. Маленьких великанов. И слова нет. (А может быть это сын великана? Все равно: вы не слышали такого слова, сознайтесь!) А почему же все знают, что надо произносить [н^ь]?

Наверное, сам язык подсказал… Только как он сумел?

Девочки сделали себе куклу. Хороший у них мальчишка получился; правда, из тряпок и с опилками внутри, но симпатичный. Назвали они его ласково: Флюнчик.

Такого имени нет, но они, фантазерки, взяли и придумали. И как, вы думаете, они его произносили? Флю[н^ь]чик. Именно так. А пришла другая девочка, очень милая, черкешенка (и язык ее родной — черкесский), у них гостила. Она говорит:

— Флю[н]чик.

— Да нет, нет! Флю[н^ь]чик! — стали две затейницы ее учить правильно произносить. А они-то откуда знают, как правильно?

Вы подумайте! Сотни читателей сейчас прочли совсем новые для них слова: великанчик, Флюнчик. Никто раньше таких слов не произносил. Я попросил их произнести — и все сотни, тысячи читателей произнесли: велика[н^ь]чик, Флю[н^ь]чик. Почему произнесли одинаково? с [н^ь] мягким? Потому что не умеют по-другому. А почему не умеют? Привычки такой нет, навыка нет — перед [ч^ь] произносить твердый [н]. Негде было этому научиться. А почему? Потому что перед [ч^ь] (он всегда в русском языке мягкий) происходит смена караула: [н] оставляет пост, его занимает [н^ь].

Это позиционная мена. Как всякая позиционная, она в русском языке не знает исключений. В вашей жизни не было случая, чтобы караул не сменился, — значит, не было случая, чтобы вы произнесли [н] твердый перед [чь]. Поэтому и не приучены вы его произносить.

Теперь сами понаблюдайте, как определяет позицию перед собой мягкий согласный [ш^ь]: барабанщик, обманщик, шарманщик, сменщик, оценщик, гонщик, миллионщик, бетонщик, табунщик…

Гласные под прессом

Лежат себе гласные тихонько рядком:

у у у у …

Например, в слове кукурузу (Что ешь? — Кукурузу). Одинаковы ли [у] в слове кукурузу? Нет. Разные. Одни посильнее, другие послабее. Одни более ясные, другие менее. У одних длительность больше, а у других меньше. Как будто на них действуют прессы: некоторые [у] сплющивают, другие — нет. На ударный гласный — кукур[у́]зу давит небольшой пресс. Этот звук ясным вышел, пресс его не исказил: он и длительный, и полнозвучный, и слышится хорошо.

Пресс побольше сдавил гласный [у], который в слоге перед ударным: кук[у]ру́зу. (Этот слог называется первым предударным.) В этом слоге положение для гласных хуже, чем в ударном. Пресс все-таки сильнее действует. Гласный не такой ясный, не так хорошо слышится. А на второй предударный (к[у]куру́зу) и на заударный гласный (кукуру́з[у]) такой груз упал, так их спрессовал, что им уж и плохо пришлось. И слышатся они хуже, чем те, другие.

Бывают ослышки: вместо [кукуру́зу] слышится [къкуру́зу]. Один мальчик записал в тетради: «кокурузу». Почему он ошибся? Ослышался. Вместо [у] он услышал звук [ъ] и передал его буквой о. Конечно, такая ошибка — редкость; послушал бы он внимательнее, и написал бы верно. Но все-таки: такая ослышка возможна; ослышка «кукуро́зу» — невероятна. И если кто-нибудь написал в тетради: «кукурозу», — наверное, не ошибку сделал, а описку. Рука не туда пошла. Но прочтет сам писавший, что он написал, — и сам же исправит. Еще головой покачает: ну и написал! А ошибочное «кокурузу» может и не исправить. Недослышал — вот и думает, что так надо. Потому что во втором предударном слоге сам гласный сильно изменен… Чем? Позицией! Это ведь позиционная мена. Это позиция действует…

Позиция под ударением позволяет гласному быть самим собой, не подвергает его нажиму. Позиция в первом предударном слоге действует на гласный, меняет его облик, но сравнительно мало. Все же в этой позиции достаточно ясный гласный. А во втором предударном слоге позиция просто навалилась на гласный. Сильно помяла. Очень властная и бесцеремонная позиция.

Это она так на [у] влияет. На [у] — это еще что! А с другими гласными она расправляется еще более круто.

Возьмем слово золотой. Под ударением — золот[о́]й — настоящее [о]. Круглое, наливное — ну, [о], да и только!

А в первом предударном слоге? Если бы он в этом слове был ударным, в нем был бы звук [о]; сравните: позоло́та, позоло́чен. Но на самом-то деле ударения нет, слог — первый предударный, и произносится не [о], а ослабленный, безударный гласный [а]: зо[ла]то́й. Для [о] нужно, чтобы губы округлялись, а здесь, в этом безударном слоге никакого округления нет. Позиция ослабила звук. Такая уж это позиция!

Пойдем дальше: что произносится во втором предударном? Будь он ударным, в нем бы тоже оказался гласный [о]: з[о́]лото. Но здесь, в слове золотой, его положение хуже. Позиция его прищучила. Спрессовала. И вышел гласный [ъ]: [зъ]лото́й. А все слово такое: [зълато́й].

Что ж, только в одном слове — золотой — так действуют позиции? Нет, повсеместно! Во всех словах! Помните — было у нас слово дорогой? Произносится: [дъраго́й]. Видите, что, в нем позиции так же действуют на первый и второй предударные слоги?

А вот вам еще: колокола [кълъкала́], положить [пълажы́т^ь], соскочить [съскачи́т^ь], торопись [търап^ьи́с^ь), носовой [нъсаво́й], хорошо [хърашо́]… Выходит, что это позиционное чередование. Везде его действие без исключений. Первый предударный слог: [о] покидает пост, на работу выходит [а]. Второй предударный слог: [о] уходит с поста, его место занимает [ъ].

Скандалит!

Иван Семенович Полупшённый разбушевался. (Чай пьет и бушует. Тфуляву ему запаяли, и она снова стала — самовар.) Ему бы благодушествовать, радостно крякать от удовольствия. Нет — очень разозлился.

— Это кто же, — гремит он, — позволил: торопился — через а писать, соскочить — через а писать, положить — через а? И еще того хуже — все их через твердый знак? Кто дал такую команду? Вы бы хоть словарь взяли! Посмотрели!

Он оставляет чаепитие, идет к книжным полкам, достает энциклопедический словарь, ищет там слова соскочить, положить — их, конечно, не находит (их там и нет) и пуще начинает шуметь:

— Как сговорились! Нарочно, чтобы путать людей, в энциклопедию их не поместили!

Я ему объясняю:

— Никто этих слов с твердым знаком не пишет: [съскачи́т^ь] — это фонетическая транскрипция. И не буквы здесь, а транскрипционные знаки. Например, [ъ] — не твердый знак, а обозначение гласного…

— Какого гласного?

— Гласного [ъ].

— Нет такого гласного! — торжествующе говорит Полупшённый. — Нет, нет и нет! — и он хитро смеется: его не обманешь!

Берет лист бумаги и пишет крупно:

Ъ

— Это вот что? Буква твердый знак или… эти… там… твои?

Я беру карандаш и приписываю слева и справа буквы: въезд.

— Если так — то буква. (Это я Ивану Семеновичу говорю.)

Стираю резинкой свои буквы и приписываю: [штъп] — и договариваю:

— [Штъп] тебя…

— Это ты мне сказал? — обиделся Полупшённый. — Ах, ты невежливый! Твердый знак пишет, где не надо, — и еще грубит!

Обиженный, сердитый, ушел. Чай не допил. И теперь со мной не разговаривает.

Важная обязанность

У звуков есть важная обязанность: они должны быть различителями слов. Благодаря звукам слушатель различает слова и поэтому понимает мысль говорящего.

Есть слово дом, есть слово том, есть слово ком, есть слово лом, есть слово сом, есть слово ЦОМ (Центральное объединение маляров). Предположим, мы первый звук не расслышали, и тогда нам не ясно: речь идет про дом, или про том, или про лом, или про ЦОМ. Или, может быть, про сома.

Наши примеры такие, что звуки [д] (дом), [т] (том), [л] (лом), [с] (сом), [ц] (ЦОМ) находятся в одной позиции: перед гласным. В этом случае ясно, что они, эти звуки, — различители слов. Никаких сомнений нет: только благодаря этим согласным мы одно слово не путаем с другими.

А вот те-то согласные, которые меняются на посту, позиционно чередуются, они-то способны различать слова?

Посмотрим:

Падает сне[к].

Сне[к]-то падает и падает.

Эх, сне[г] бы пошел!

Сне[г] белый-белый…

Один и тот же корень в одном и том же слове (и падеж — один и тот же: именительный). А произносится: то сне[к], то сне[г]. Заметили, от чего зависит? От позиции. Если после снег идет звонкий согласный, то произносится сне[г]. Нет звонкого согласного — произносится [к]. (Конечна, во фразе Снег белый-белый произносится [г] в том случае, если нет паузы… А если вы скажете: Снег… — и задумаетесь, вздохнете и потом добавите: …белый-белый…, то и будет сне[к], как перед всякой паузой.)

Это позиционное чередование. И становится ясно, что со смыслом оно не связано. То [к], то [г] на конце слова, а смысл один? морфема (значимая единица) одна? Да, одна и та же морфема, один и тот же смысл.

Если вам кто-нибудь скажет, что он с корнем сне[г] связывает один смысл, а с корнем сне[к] — другой, не верьте. Обманывает.

Чаши весов

Да и понятно: позиционное чередование — дело, в конце концов, механическое. Следующий согласный звонкий? Получай в этом корне на конце [г]. Следующий согласный глухой? Или конец слова? Получай в этом же корне [к].

Появление же того или иного смысла в речевой цепи — дело не механическое. Нужна воля человека, чтобы вот здесь, в этом месте, появилось значение такое-то (то есть слово, морфема с этим значением), а потом — другое определенное значение. Ясно, что механическая мена внешнего облика морфемы не оказывает влияния на смысл; смысл — не влияет на позиционные чередования.

Итак, если два звука позиционно чередуются, то они друг для друга не смыслоразличители. Их мена не связана с меной смыслов.

Представим себе язык. Фантастический, ненастоящий. Но законы чередования звонких и глухих согласных в нем те же, что и в русском языке. В двух разных текстах встретили морфемы: фрып- и фрыб-. Чем обусловлена разница?

Причины могут быть две. Либо это разные морфемы. А у разных морфем как раз мы и можем ожидать разного звукового состава независимо от позиции. Сравните: кос-a, коз-а. Суть, различия в том, чтобы отличать две морфемы. Чтобы не дать им совпасть.

Либо, напротив, морфема-то одна, да позиционные условия различны. Например: фрып- на конце слова, а фрыб- перед гласным, перед окончанием.

И не надо смешивать эти два случая. Либо звуковые различия вызваны позицией — тогда они незначимы. Либо значимы — тогда не вызваны позицией. Как чаши весов.

Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ (1845–1929)

В 80-х годах прошлого века жил в Казани Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ, профессор Казанского университета. Он умел думать глубоко, остро, неожиданно. И всюду, где он работал, вокруг него собирались люди, восхищенные его мыслью и готовые следовать в науке за Бодуэном. Но не идти за ним след в след, а около него, невдалеке от него, поблизости, — он не любил инертных, безвольных подражателей. Он требовал от своих единомышленников творческой, активной мысли.

А почему они все-таки шли вблизи от Бодуэна? Так притягателен был мир мысли этого ученого, такие неожиданные дали он открывал. Бодуэн де Куртенэ и его ученики, отважные исследователи, составили Казанскую лингвистическую школу.

Школа в науке — не та, в которой сидят за партами. Школа в науке — это группа единомышленников. Казанская лингвистическая школа сделала много открытий. Одно из важнейших — открытие фонемы.

«Звуки играют роль»

В 1881 году Бодуэн де Куртенэ писал: фонетика исследует звуки языка, «насколько они играют роль, например, мягких и твердых, простых и сложных, согласных и гласных и т. п.». При этом, добавляет Бодуэн, мягкие звуки могут «в механизме языка» играть роль твердых, простые — играть роль сложных и т. д.

Разберемся в этих словах. Часто люди не замечают, что в слове моро[с] — у них [с], а в слове моро[з]ы — [з]. Скажете — влияние буквы? Нет, причина глубже.

Звуки, которые позиционно чередуются, могут быть очень непохожими друг на друга. А говорящим кажется, что они не только похожи, а просто один и тот же звук! Что [с] в конце слова мороз ничем не отличается от звука [з]: моро[з] был крепкий, и от звука [ж]: моро[ж] жестокий, и от звука [ш]: моро[ш] что надо! Произносится: [маро́ш штона́дъ]! Конечно, так произносится в естественной речи, когда этот ряд слов не разбивается паузами.

Среди читателей книги найдется немало таких, что покачают с сомнением головой и скажут, улыбаясь:

— Ну и ну! «Морош»! Неужто так и произносят? Уж я-то никогда эдак по-чудному не скажу!

Это и будет лучшим доказательством того, что позиционные мены звуков остаются вне нашего сознания.

Надежда Ивановна и напрасная надежда

Какие разные звуки [с — ж — ш — з]! А нам кажется, будто он один! Как же это так?

Есть слово надежда (Надежда в мрачном подземелье Разбудит радость и веселье…), и есть слово Надежда — имя собственное. Могут ли [н] в первом слове и [н] во втором слове помочь отличить одно слово от другого? Проведем опыт. Вы произносите то Надежда, то надежда, и пусть ваш товарищ, слушая, отгадает, когда какое слово вы произносите.

Вы сердито смотрите на меня и говорите: «Незачем такие дурацкие опыты устраивать. Звук один и тот же. Как он может различать слова?»

Ах, вот оно что: если звук один и тот же, то он не может различать слова. Такой вывод мне и нужен. Кажется, он никудышный, просто — сама очевидность, и все-таки этот вывод важно было ясно и четко сделать.

Итак, если звук один и тот же, то он не различает слова. Говорящие переворачивают это положение другим концом: если звуки не различают слова, то они — один и тот же звук. Не сознательно делают такой вывод, не обсуждают его между собой, а просто подталкиваются к нему — без долгих размышлений — речевой практикой.

Ведь ясно, что

моро[с] (на конце слова),

моро[з] (перед [б]),

моро[ж] (перед [ж]),

моро[ш] (перед [ш]) —

это одно и то же слово. Звуки [с — з — ж — ш] зависят от того, что идет дальше. Чередование, значит, позиционно. Позиционные чередования не различают слова. Поэтому нечего обращать внимание на различие между [с — з — ж — ш] (когда звуки — позиционные чередователи), надо считать что это — одно и то же. «В механизме языка» это один звук.

Итак, два звука, они позиционно чередуются. Один ушел с поста, другой занял его место. Звуки-то разные. Их можно записать каким-нибудь прибором, и прибор покажет: разные звуки, иногда очень разные. Но пост у них один. Например, последнее место в корне мороз. Пока это место «перед паузой» — дежурит [с]. Как это место окажется «перед гласным» — дежурит [з].

Раз пост один — часовой выполняет одно и то же назначение. Так же и звуки [з] — [с]. Когда они позиционно чередуются, то входят в состав одной и той же морфемы, помогают отличать ее от других морфем. И эти слова мороз, мороза, морозу — от других слов.

По звучанию они различны, но в механизме языка, в его устройстве, в его строении они — одна и та же единица.

Поэтому говорящие и не замечают, что на конце слова, перед паузой, не моро[з], а моро[с]. Для них согласный на конце — все равно [з], все равно звонкий согласный, они игнорируют его отличие от того, настоящего [з], который есть в случаях мороза, морозу, морозом и т. д.

Вот что значат слова И. А. Бодуэна де Куртенэ. (Перечитайте их на с. 56.) Видно, на самом деле глухие согласные могут «в механизме языка» играть роль звонких и, наоборот, мягкие — роль твердых и т. д.

С 1881 года началась история особой науки — фонологии, науки о фонемах. Ей, значит, около ста лет.

Для науки это младенчество. Но за сто лет младенчества фонология много успела сделать. Она дала ключ к пониманию того, как устроено письмо. Она позволила проникнуть в тайны многих фонетических систем, то есть помогла понять, как устроена звуковая сторона языков. Здесь всего не расскажешь, об этом нужна другая книга.

Появляется главный герой нашей книги

Если [з] и [с], когда они позиционно чередуются друг с другом, одна и та же единица, то надо ее назвать.

Бодуэн де Куртенэ назвал: фонема. В 1881 году. С тех пор это название утвердилось и стало обычным в трудах языковедов.

Что же такое — фонема? Фонема — это единица, которая служит для различения слов и морфем (вот ее работа в механизме языка!); она выражена рядом позиционно чередующихся звуков.

Эти звуки потому одна и та же фонема, что они друг для друга — не различители.

Вот пример. Роза — роз. Произносится [ро́за] — [рос]. Позиционно чередуются [з] (перед гласным) — [с] (на конце слова) Эти [з] и [с] друг для друга не различители, и [роз], [рос] — одна и та же морфема.

Следовательно, здесь фонема представлена чередующимися звуками [з] — [с].

По отношению к другим фонемам она — различитель. Например: слово роз (роза) отличается от слов, например, ром, рой и от многих других.

Сделаем вид, что их нет

Сказано: различие между звуками, позиционно чередующимися, нефункционально, то есть не имеет значения. В языке эти звуки — одно и то же. Так вот и давайте писать: будто нет позиционных чередований… Пренебрегая ими. Звуки-то разные, а мы не обращаем внимания на их различия! Звуки-то разные, а мы их — одной и той же буквой! Поделом им: они, хоть и разные, но не помогают (своими различиями) одно слово отличить от другого.

Про хамелеонов

Даю вам слова: холод, холодному, холодновато. Вместе понаблюдаем, как они произносятся. В слове холод последний звук — [т]. В конце слов, перед паузой, мы вообще не умеем произносить [д], русский язык нас к этому не приучил. Он, наоборот, строго нам велит все звонкие согласные на конце слова заменять глухими. Смена поста!

Последний гласный в этом слове — заударный, он следует за ударным слогом. Гласный очень слабый. В небрежной речи часто слышится [хо́лт]. Гласный совсем не произносится. Но в четкой речи он есть, хотя и ослаблен; это наш знакомец [ъ].

Значит, первое слово в фонетической транскрипции надо изобразить так: [хо́лът]. Второе слово — так: [хало́днъму].

Третье: [хълъднава́тъ]. Один и тот, же корень мы передали по-разному:

[холът]

[халод]

[хълъд]

«Закрылись следы произвождения слов»! (Помните, что об этом говорил Ломоносов?) Не видно, что это слова однокоренные.

А теперь попробуем установить, какие фонемы в этом слове. Согласные [х], [л] — перед гласными, это для согласных — сильная позиция. Каждый согласный противопоставлен всем остальным, ни один не совпадает с другим согласным. Запишем:

<х*л**>

Звездочки поставили — значит, еще не определили фонему. Гласный первого слога изменчив, как хамелеон. (Это мы ему говорим не в укор.) То он — [о́], то он — [а], то он — [ъ]. Чередование позиционное. Так, например, [о́] во втором предударном слоге всегда уступает свое место звуку [ъ]:

б[о́]роды — б[ъ]рода́,

н[о́]здри — н[ъ]здрева́тый,

к[о́]нь — к[ъ]нево́дство…

А уж если чередование [о́ — а — ъ] — позиционное, то это одна фонема. Надо ее назвать!

Спор об имени

— Ты, я слышал, хочешь всем фонемам дать имена. А зачем?

— Да, Иван Семеныч. Хочу. А то очень длинно получается: «фонема, выраженная позиционно чередующимися звуками: [о́] под ударением — [а] в первом предударном слоге» — и так далее… Видите, какое длинное название — у меня даже дыхания не хватило закончить; не название, а целое описание получается. Надо придумать название покороче.

— Хорошо ты сказал! Давай назовем эту фонему Иван Семенович. В мою честь. Здесь-то у тебя дыхания хватит? Попробуй!

— Все равно длинно.

— Ну, Иван, Иван — и все!

— Надо еще короче.

— Тогда просто: и! Намек, что это сокращение, а полностью— Иван Семенович.

— Но ведь странно, сами посудите: фонема, которая в сильной позиции выражена звуком [о́], и вдруг называется… <и>!

— А как же ее назвать?

— Назовем ее фонема <о>. Ведь под ударением она представлена звуком [о]! А это главная позиция, сильная[12]. В этой позиции фонема <о> отличается от всех других. Ее не спутаешь с другой фонемой.

— Ну, что ж. Я согласен. Пусть будет фонема <о>. У меня сестра Оля есть. Это, значит, в честь Оли.

— И давайте, Иван Семеныч, всегда фонемы называть тем звуком, который эту фонему представляет в сильной позиции — там, где она отличается от всех других…

— Гм! По сильной позиции… Ну, давай. Я не против. Ладно… Уф! Умаялся я с тобой!

Одолели холод

Да, читатель, так и будем называть фонемы: по сильной позиции. Чередуются: х[о́]лод — х[а]ло́дному — х[ъ]лода́. В сильной позиции — [о]. Поэтому все эти звуки, весь ряд — фонема <о>. И в фонемную транскрипцию запишем:

<хол**>

После [л] — тоже чередование: хол[о́]дному — хол[а]да́ — хол[ъ]днова́то… По сильной позиции — это тоже фонема <о>. Ряд чередований, вы заметили, тот же самый. Пишем:

<холо*>

Дальше — опять чередования: холо[т] — холо[д]а… Где сильная позиция? Там, где есть отличие глухого согласного от звонкого, [т] от [д]. Перед гласным! Холо[д]а́ — красо[т]а́. В сильной позиции — звук [д]. Значит, это фонема <д>, представленная в сильной позиции звуком [д], в слабой — звуком [т].

О довели это слово! Узнали его фонемный состав:

<холод>.

Вот и вся фонемная транскрипция! Так же устанавливаем:

<холодному>,

<холодновато>.

(Окончание в слове холодному проверили так: большому, седому…)

На что-то они похожи!

Иван Семенович развел руками:

— Удивительно получилось! Мне эти фонемные транскрипции что-то напоминают! Да, да! На что-то они похожи.

— А что они вам могут напоминать? Вы же раньше не занимались фонемами?

— Напоминают. Дай-ка еще горстку слов, и сделай ее… эту… понимаешь?

— Хорошо. Вот вам: [по́тп^ьис^ь], [пътп^ьиса́л], [патп^ьи́ска].

Полупшённый внимательно уставился на эти слова, медленно шевеля губами, и наконец сказал:

— А ты их без ошибки можешь прочесть?

— Могу.

— Давай!

Я прочел: подписал, подписка, подпись. Прочел не буква за буквой, а так, как обычно произносится. Фонетическая транскрипция, которую я дал, передает как раз обычное произношение.

— Умеешь, — сказал с облегчением Полупшённый. — Теперь давай фонемы.

Я написал:

<по*п**>

— Это я, Иван Семеныч, записал фонемы, которые сразу можно определить: они в сильной позиции. Гласный под ударением. Согласные перед гласными.

— Но тут не все фонемы! Тут пропуски! — твердо сказал Иван Семенович и посмотрел на меня испытующе.

— Верно, Иван Семеныч.

Иван Семенович довольно рассмеялся:

— Я же вижу.

— Фонемы в слабых позициях я обозначил звездочками. Теперь надо «поднять» до сильной позиции. Приставка в слове подпись произносится [пот]. Звук [т], а фонема какая?

— Вот именно! — сказал Полупшённый. — Тут, понимаешь, дело в фонеме.

— Надо ту же приставку найти в других словах, где для согласного будет сильная позиция.

— Нашел? — деловито осведомился Полупшённый.

— А как же: подложить, подрубить…

— Гм! Какая же здесь позиция сильная? Перед сонорными [л], [р].

— Ну уж! Будто она и сильная? Что-то я в ней никакой, понимаешь, силы не вижу. Некрепкая она, по-моему.

— А вот и сильная: подложить — отложить, подрубить — отрубить. Различаются [т] и [д], глухие и звонкие — позиция сильная.

— Слова-то разные. Сам ты дал — подпись, подписать, а здесь вдруг — подложить.

— Приставка под- у всех одна. Это-то и важно. И заметно, что в этом месте — перед сонорными — у нее [д]. А в другой приставке — [т]. Различие! Сила!

— Давай дальше.

— А дальше просто. Остались неясными две фонемы:

<подп^ь**>

Пишет. Под ударением [и]. Подписи. Перед гласным — [с^ь]. Вот и конец:

<по́дп^ьис^ь>.

И еще: <подп^ьи́ска>, <подп^ьиса́л>.

(Читатель понимает, какие места подверглись проверке: <подп^ьи*к*>. Подписок; вода. Последнее слово — для выяснения гласного в окончании.)

Полупшённый покачал головой:

— Ну, удивительно. Просто не верится. Я до сегодня фонемной транскрипции в глаза не видел. Да, не знал ее! Стыдно мне, а не знал! Не попадалась. Но теперь я гляжу на фонемную транскрипцию — и что-то она мне очень напоминает… Прямо — будто это что-то знакомое…

Что могла напомнить Полупшённому фонемная транскрипция?

На что она похожа?

На Полупшённого не угодишь

Полупшённый прислушивался вполуха:

— О чем это ты толкуешь?

— Объясняю, почему пять и пятнадцать, мясо и мясной пишутся одинаково.

— Так это всем известно! Это я еще в школе знал!

— Ну, почему мясной, пятнадцать?

— Потому что так правильно.

— А почему правильно? Какой резон? Основание?

— Основание такое, что все так пишут.

— А почему?

— Ну, заладил! Принято. Ясно?

— Я и хочу докопаться, какая причина, что принято так, а не этак, почему решили писать мясной… хотя буквы могли быть и другими!

— Могли! Если написать в этом слове другие буквы, ошибка получится. Как ты этого не понимаешь? Пишут мясной, потому что только так без ошибок выйдет. Усек?

— Почему так установилось, что одно — ошибка, а другое — нет?

— Во всем порядок нужен. Тебе что, порядок мешает?

— Да ведь интересно, на каких разумных основаниях покоится этот порядок: почему мясной — порядок, а «мисной» — непорядок?

— Ну, ты, брат, и скажешь! Да я бы тебя за «мисной» просто в милицию свел! Ведь ты не то, что неграмотный, — нет, ты нарочно!

— Ответь, почему так пишется!

— Указание есть!

— А указание откуда?

— За-мо-лол…

Не мог Полупшённый понять: зачем рассуждать? Пишется так — и все. Незачем искать основания, почему так, а не по-другому.

Очень часто вещи становятся для нас настолько привычными, что сам вопрос: почему так? — кажется незаконным. Почему металлы при нагревании расширяются? Ишь ты! Почему! А что им делать, сжиматься, что ли?.. Однако и на такие вопросы есть ответы.

И именно наука ищет ответы на многие с первого взгляда пустяковые вопросы.

Непозиционные — какие они?

Мы все говорили о позиционных чередованиях. Но, наверное, есть и другие, непозиционные?

Сравним: ухватить — ухвачу, прокатить — прокачу, колошматить — колошмачу, заплатить — заплачу, взлохматить — взлохмачу, конопатить — конопачу, растратить — растрачу, заметить — замечу, коптить — копчу, засекретить — засекречу, прочертить — прочерчу, встретить — встречу, изрешетить — изрешечу, намагнитить — намагничу, испортить — испорчу, завинтить — завинчу, позолотить — позолочу, переколотить — переколочу, молотить — молочу, воротить — ворочу… Видите, как много примеров? Разве это не говорит о том, что чередование позиционное?

Позиционное — то, которое не знает исключений. То есть: у всех слов в этой позиции происходит именно такая замена. Вот и определим, какая здесь позиция и какая здесь замена, а потом — с исключениями она или без исключений.

Сформулировать как будто надо так (по-другому не выходит): перед [у] (позиция!) согласный [т^ь] заменяется согласным [ч^ь]. Например: воро[т^ь]и́ть — воро[ч^ь]у́. Без всяких исключений!

Вот это-то и неверно. У моей тёти — мою тётю. То есть: те[т^ь]и — те[т^ь]у. Перед [у] согласный [т^ь] не захотел замениться на [ч^ь]. Значит, не повсеместное это чередование. Не для всех слов. И выходит, не позиционное. Вот вам и довод. (Раз!)

Зайдем с другого бока. Подумаем над этим примером. Пожалуй, мена [т^ь] на [ч^ь] идет не перед гласным [у], а перед окончанием первого лица глагола. Причина мены не фонетическая, а грамматическая! И значит, сама мена не фонетическая, а грамматическая! До сих пор мы встречались с фонетической позиционной меной — и вдруг набрели на такую, которая не фонетическая. (Два!)

Но даже и в той области, где такое чередование обычно, в формах первого лица оно знает исключение: ухватить — ухвачу, прокатить — прокачу… посветить — посвечу… А ну-ка еще: посвятить — посвящу. Стоп! Не то чередование! Было: [т^ь] — [ч^ь]. Теперь: [т^ь] — [ш^ь]. (Буква щ передает мягкий долгий согласный [ш^ь].) Значит, исключение. Еще возьмем: проглотить — проглочу… Но есть и такой глагол: поглотить — поглощу. Опять сбой! «He то» чередование!

Значит, даже в той области, где такое чередование как будто «у себя дома», в глагольной форме первого лица, оно не без исключений. Нет, положительно оно не позиционное. (Три!)

Если оно не позиционное, то оно должно быть связано со смыслом, с передачей значений. Так ли это?

Передали вам записку: «Щуку завтра прокопч»… — а дальше кусок записки оторван. Какое это лицо? Какое было окончание у глагола? Конечно, у. Само чередование — [т^ь] заменено на [ч^ь] — говорит о том, какое грамматическое значение у глагола.

Вот нарошный, придуманный для опытов глагол: фуртить. Как будет первое лицо? Спросите у ста человек, и сто человек ответят: фурчу. С чередованием эта форма. И без него не образуется. А раз она всегда сопутствует окончанию у, то само это чередование «наливается» значением (как слива, созревая, наливается соком). И глагольная основа фурч- уже сама по себе обозначает первое лицо (у глагола фуртить). Значит, чередование [т^ь] — [ч^ь] у глаголов имеет значение. Поэтому его никак нельзя рассматривать как фонетическое позиционное. (Четвертый довод!)

Старое недоумение

Вы помните, В. К. Тредиаковский недоумевал: почему такая непоследовательность. В словах могу — мог не передается чередование согласных (понимаете какое?), а в словах возмогу — возможность — передается. Речь идет о чередовании [г] || [ж]. Тредиаковскому казалось, что есть непоследовательность: пишут могу — возможность (передают чередование в корне мог- (мож-), но пишут: я могу — я мог (не передают чередование в том же корне). Что получается? Одни чередования какие-то привилегированные, а другие — золушки, на них не обращают внимания.

Иначе говоря, Тредиаковский отстаивал принцип: писать по звукам, как произносится. Передавать все позиционные чередования. И писать, например, не могу — не мок.

Да, вопрос Тредиаковского, глубокий и умный (почему передавать одни чередования и не передавать другие?), так и остался без ответа: пока не пришел Бодуэн де Куртенэ, никто на него ответить не мок… То есть: не мог. (Я совсем забылся! Ведь предложение Тредиаковского писать по произношению так и не было принято.)

Но вот создана фонология.

И. А. Бодуэн де Куртенэ ввел понятие позиционного чередования. Отличил их от непозиционных. Теперь — только теперь — стал ясен ответ на вопрос Тредиаковского, заданный в XVIII веке.

Позиционные чередования на письме не передаются. Они не связаны со значением. Не может быть так: не обозначили какие-то позиционные чередования — и какое-то значение оказалось непереданным.

А непозиционные чередования непременно надо передать на письме. Не передашь — глядь, какое-то значение утекло меж пальцев. Не передано. Или передано неясно.

Крепкий сн

Посмотрим, как действительно получится с непозиционными чередованиями.

Очень часто в русском языке гласный чередуется с отсутствием гласного: сон — сна. Называется: беглый гласный. Здесь звук не сменяется с поста, а убегает без всякой замены (потому, наверное, и называется — беглый). Но все равно есть чередование: нечто чередуется с ничем. Солдат настоящий — с поручиком Киже. (Знаете такого героя повести Ю. Н. Тынянова?)

Чередование Это позиционно: нет фонетических условий, в которых [о] непременно должно исчезать.

Можно ли не передавать этого чередования, то есть писать корень сон — сн всегда одинаково: либо во всех случаях сон, либо — постоянно сн? Последнее как-то особенно дико. «Будильник прервал его сн». Так ведь и читается: сн, а не сон. Или: «Какой длинный днь!» Нет таких слов: «сн», «днь». Пожалуй, подумают, что это аббревиатура — сложносокращенное слово.

Но и сон, день нельзя писать во всех случаях: «Говорили ему сто раз на деню», «He надо терять ни одного деня», «Я ночь провел без сона»… Нехорошо.

Значит, надо писать: в одних случаях сон, в других сн и т. д. Да иного мы и не должны были ожидать: непозиционные чередования трудятся; они связаны со значениями, они их передают… Пренебрегать ими — затруднять понимание текста.

Если в слове основа сн, то это уже указание на косвенный падеж, а вы не хотите обозначать буквами непозиционные чередования!

— Почему, — спрашивает В. К. Тредиаковский, — в одних случаях обозначают чередования, а в других — нет?

Потому, — отвечаем мы, вооруженные фонологией, — что в одних случаях чередования позиционные, в других — непозиционные. Обозначать буквами надо только непозиционные чередования. Вы согласны?

Молчит Тредиаковский, замечательный русский ученый. Он — в своем XVIII веке. Какая даль времен! Не слышит он нас.

Полупшённый ворчит

Полупшённый ворчит: Ишь ты, придумали: то у них позиционные чередования, то, видишь, непозиционные! А я вот всю жизнь их не различаю — и мне хоть бы что! Пустяки все это. Мне это не нужно.

А тут ему телеграмму приносят: «Есть возмогность окажать вам помогь. Написите, в чем вам нужено помогь»!

Полупшённый просто задрожал от негодования:

— Эт-то что такое?! Испортили русский язык! Искалечили!

Иван Семенович Полупшённый не должен был сердиться. Кто-то пошутил. Он, Полупшённый, заслужил такую шутку.

Позиционные чередования (и только они) не передаются нашим письмом. То есть: звуки разные, они чередуются, а мы пишем одно и то же, будто чередования никакого нет! Полупшённый не хочет различать позиционные и непозиционные чередования? Ладно! Пусть сам пеняет на себя. Пусть для него все чередования не будут приниматься во внимание, например в телеграмме.

Слова возможность и могу — однокоренные! — будем писать одинаково, то есть сохраняя в корне один и тот же ряд букв. Так и появилась «возмогность». А почему там два раза какая-то «помогь»? Это разные слова. В одном случае — помощь, в другом — помочь. Эти слова отличаются только чередованием [ш^ь] — [ч^ь]. А мы, в угоду Полупшённому, его не передаем!

Как разобиделся Полупшённый! «Я, — говорит, — покажу, как надо мной шутить… Непонятные посылать телеграммы… Что это за «помогь»?» А это, Иван Семеныч, просто-напросто помощь. А во второй раз — помочь, глагол. Есть непозиционные чередования: помогу — помочь — помощь. Мы не обращаем внимания на чередования, и для всех случаев избрали букву г. Как будто эти чередования — позиционные. Которые не передаются. Вы ведь не хотите, Иван Семеныч, отличать те и эти чередования? Ну, мы вас и послушались. И те, и другие на письме не передаем. Нехорошо ведь получилось, а?

Задумался Полупшённый. Насупился.

Если звуки разные

Слова помощь и помочь отличаются (на письме) только буквами щ и ч. Буквы передают чередование [ч^ь] — [ш^ь]. Мы (в телеграмме) убрали чередование — перестали они различаться, два разных слова!

Но это и не диво: ведь сказано, что непозиционные чередования связаны с различением смысла, то есть с различением слов, имеющих разный смысл. Из этого прямо вытекает, что пренебречь такими чередованиями — значит встретиться с неразличением смысла, то есть с неразличением разных слов.

Верно ли, что [ч^ь] — [ш^ь] в словах помощь — помочь чередуются непозиционно? То есть: не по велению двух разных позиций… Откуда это следует? Из того, что они встречаются в одной позиции: на конце слова.

А мы их пересчитаем!

Итак, всякое различие между звуками — либо/либо: или оно определяется позицией, или оно определяется назначением звуков языка — тем, что они различители[13]. Положим, позиция одна и та же. Если одна и та же, то и влияет одинаково. Если в одной и той же позиции два разных звука, то, значит, их различие не позицией обусловлено, а их языковой сутью — различительной. Фонемной.

Постойте-ка. Давайте подумаем. Выходит так… Вот два слова: так и ток. Звуки разные: [а], [о] в одной позиции. Разница — не потому, что позиции отличаются, разница — потому, что звуки сами по себе разные. Представляют разные фонемы.

Значит, если два звука в одной позиции, то они принадлежат двум разным фонемам? А если три звука в одной позиции (так — ток — тук), то они представляют три разные фонемы?

А если в какой-либо позиции окажется возможным 20 звуков, то они представляют 20 фонем?

Тогда мы вот что можем сделать… Найдем позицию, где согласных больше всего. Пересчитаем их. Они представляют разные фонемы. Подсчитав их, мы, значит, узнаем, сколько согласных фонем в русском языке. А нам это нужно: узнав, сколько фонем и какие они, мы потом посмотрим, как они переданы буквами.

Их как будто 34

Где различается наибольшее количество фонем? В какой позиции согласные фонемы чувствуют себя наиболее привольно? Какая позиция их нисколько не угнетает? Положение перед гласным. Возьмем позицию перед ударным гласным [а].

Слева пишу пример (один из числа очень многих). Передача — орфографическая. Следующий столбец — тот же пример, но фонетической транскрипцией выделена часть слова, которая нас интересует: согласный в сочетании со следующим ударным [а́]. Наконец, самый правый столбец выделяет тот согласный, который мы и хотим «пересчитать».

Есть такая сказка. Дед Мороз решил пересчитать всех зайчат. Один зайчонок очень обиделся, прибежал к маме, плачет, жалуется: «Мама, он меня пересчитал!» Еле-еле успокоила его зайчиха.

У нас согласный в третьем столбце, наоборот, с гордостью говорит: «Меня уже пересчитали!» А какая причина у него гордиться — об этом потом узнаем.

Вот она, таблица:

Итого — 34 согласных различителя. Ни больше, ни меньше. А если посчитать перед другим гласным?

Их, несомненно, 34!

Например, перед ударным [о]? Опять посчитаем:

Опять их 34, и они те же самые! Совпадение это не случайно.

Почему звуки языка нельзя сосчитать?

Говорят, что ни один человек на всем протяжении своей жизни не произнес дважды один и тот же звук… Совсем как у Гераклита: нельзя дважды войти в одну реку. Помните? Звуковая стихия — река, постоянно изменчивая. Сказал: а! (вошел в реку) и повторил: а! (захотел снова войти в ту же реку, в те же волны ее). Кажется, звук один и тот же.

Но запишем эти два а! с помощью точных аппаратов. И как мы ни старались, чтобы звуки были точь-в-точь, они все-таки вышли разные. Скрупулезный анализ нашей записи покажет, что и длительность звуков не совсем одинакова, и громкость разная (хоть чуть-чуть, но разная), и составные звука — форманты — имеют не тождественную силу и частоту.

Если у одного человека звуки бесконечно разные, то еще больше разных звуков у двух, у трех, у множества людей. Звуки человеческой речи бесконечно разнообразны, их не пересчитать.

Ответы совпали

Фонемы сосчитать можно. Произнесем слово вода. Произнесем еще раз это слово. Мы дважды произнесли [а], ударный гласный. И кончено, они, эти [а] не совсем тождественны. А фонемы? Различители слов? Звуки-то разные, а слово одно. Значит, и фонема одна. Если различия в звуках не приводят к различению слов — фонема та же самая.

Фонемы — различители, это надо помнить. Если два звука неспособны различать слова, нельзя считать их разными фонемами.

Поэтому фонемы можно сосчитать, сколько их в языке. Столько, сколько различителей. Различителей надо «захватить» в одной позиции.

Взяли мы позицию для согласного перед ударным [а]. Спросили: «Позиция-позиция, скажи, сколько перед тобою может быть различителей?» «34», — уверенно и четко отвечает позиция. Взяли другую позицию: перед ударным [о]. А здесь сколько? Опять 34. Случайно совпало? Нет. Мы спрашиваем, сколько фонем в русском языке XX века. Два источника дают один и тот же ответ. Очевидно, потому, что согласных фонем в современном русском языке действительно 34. Совпадение двух ответов говорит о том, что число их определено правильно. Ответ надежный.

Снова про зайца

Зайчонок обиделся, что его сосчитали, а фонемы не обижаются. Почему?

Звуки речи — проявление стихии. На берег набегают волны с пенистыми гребешками. Определите, сколько разных типов пенистых гребешков у этих набегающих волн. Вряд ли ваши подсчеты будут особенно твердыми и уверенными.

Фонемы — считаемы, потому что они проявление языковой системности, законообразности, целенаправленной организованности.

Они считаемы — это свидетельство, что они единицы языка. Фонемы гордятся этим. Еще бы! Быть единицей языка!

Ровно пять

Теперь посчитаем гласные фонемы.

Поступим так же, как с согласными фонемами. Найдем позицию, где гласных больше всего, пересчитаем их всех — столько и гласных фонем в языке.

Больше всего гласных под ударением: 5. Смотрите:

Дыша́. Гласный [а].

О лапше́. Гласный [э].

Хорошо́. Гласный [о].

Прошу́. Гласный [у].

Камыши́…

Вы думаете, гласный [и]? Нет, [и] после твердых согласных быть не может. А у нас согласный [ш], твердый. Послушайте, что произносится: камы-ы-ыш[ы]… Ударный гласный такой же, как предударный. Это [ы].

Может быть, вы хотите послушать, что произносится под ударением в слове о лапше? Протяните последний, ударный гласный. Вытяните его прямо, как рельсу. Что вы тянете? Что вы произносите так протяжно? Вы [э — э — э — э] произносите. Теперь поверили?

Итак, 5 гласных: [а — э — о — у — ы].

Возьмем теперь такую позицию: тоже под ударением, но между мягкими согласными: пять — петь — пить — тётя — тюль. Какие здесь гласные? Читатель, пожалуй, скажет: гласные я — е — ё — ю. Но я спрашиваю о звуках, а вы мне отвечаете о буквах.

Чтобы узнать звуки, поступим так: протянем гласные звуки. Длинно, протяжно произнесем. Например, слово пять. Ну-ка, начали: пя… Еще, тяните… Что вы слышите? Вы тянете [а — а]… В слове петь протягивается гласный [э], в слове тётя — гласный [о], в слове пить — гласный [и], в слове тюль — гласный [у].

Итак, снова 5 гласных [а — э — о — у — и].

Мы испортили гласные

Бывает так: попадется в руки какой-нибудь механизм — часы, заводной автомобиль-игрушка, машинка для выжимания сока, — хочется посмотреть, что внутри, как устроен прибор. Посмотрели, пробрались ему в середку — поняли, как он устроен. Понять — поняли, а прибор больше не работает.

Так мы испортили сейчас гласные. Мы захотели узнать: что внутри слова пять (и других), какой гласный? Стали тянуть. От этого гласный испортился.

Мягкие влияют на гласный. Они его преобразуют. В слове [п^ьат^ь] гласный стоит между мягкими согласными, и поэтому [а] здесь уже не совсем [а].

А мы что сделали? Мы произнесли: [п^ь-а-а-а-а-ат^ь]. Протягивая [а], мы растолкали этим самым [а] окружающие мягкие согласные, уменьшили их влияние на гласный, а середина гласного, которую мы главным образом и слушали, оказалась совсем вне влияния мягких соседей. Значит, мы не получили точного представления, что произносится в слове пять и других.

Не будем тянуть. Кратко произнесем: пять. Ох, и трудно же расслышать, какой звук произносится.

Но нам помогут аппараты. Запишем, например, осциллографом слово пять, вырежем из осциллограммы гласный и снова запись превратим в звук. (Осциллограммы можно озвучивать.) Послушаем вырезанный звук отдельно.

Очень странный! Средний между [a] и [э]! Такой, как в английских словах cat [kæt], map [mæp]. Мы и не знали, что его произносим. Не догадывались, что умеем: [п^ьӓт^ь].

Точно так же произносим: [п^ьӭт^ь] — с гласным [ӭ] «закрытым», [т^ьӧт^ьа] — с гласным [ӧ], похожим на немецкое «о-умляут», [т^ьӱл^ь] — с гласным, похожим на «у-умляут». Только [и] произносится между мягкими так же, как и между паузами. Скажите: [и]. Ну, вот так примерно произносится [и] между мягкими согласными. Иначе говоря, на [и] положение между гласными не влияет.

Почему им удалось спрятаться?

Как же случилось — произносим звуки и сами не знаем, что произносим?

Это потому, что [ӓ] — позиционное изменение [а]. В положении между мягкими согласными [а] сменяется с поста, его место занимает [ӓ]. А ведь уже говорилось, что мы не замечаем позиционных замен, знать о них не хотим.

И есть причина: позиционные чередования не связаны с передачей смыслов, с различением слов. Ах, так — не хотите различать слова, не хотите работать, такое важное дело выполнять — тогда и мы на вас, на чередования, и внимания не обращаем!

Разгадайте загадку: есть два слова. В одном гласный [а], в другом — [ӓ]. Есть ли другие различия между звуками этих слов?

Несомненно, есть. Звук [ӓ] стоит всегда между мягкими согласными. Наоборот, звук [а] их не переносит. Значит, два эти слова отличаются, кроме [а — ӓ], еще и согласными. Ясно? Различие [а — ӓ] — следствие других различий. Согласные разные — и поэтому гласные разные. Мы не обращаем внимания на следствие, все внимание — причине. Вот и не различаем [а — ӓ].

Иностранцы иногда говорят: [п^ьат^ь], [т^ьо́т^ьа] — с «настоящими» [а] и [о]. И что же, понятны слова? Понятны! Мы в таком произношении слышим что-то необычное, «акцент», но слова понимаем. Потому что [а — ӓ] не связаны сами по себе с различием слов; они ведь позиционно чередуются.

Итого

Итак, у нас есть такие гласные.

Под ударением, после твердого согласного, перед паузой:

[а — о — э — ы — у].

Под ударением, между мягкими согласными:

[ӓ — ӧ — ӭ — ӥ — ӱ].

Гласные [а — ӓ] — позиционно чередуются, и поэтому они составляют одну фонему: [а]||[ӓ] = <а>. Это фонема <а>.

Гласные [о — ӧ] — позиционно чередуются, и поэтому они составляют одну фонему: [о]||[ӧ] = <о>. Это фонема <о>.

Гласные [э — ӭ] — позиционно чередуются, и поэтому они составляют одну фонему: [э]||[ӭ] = <э>. Это фонема <э>.

Гласные [и — ы] — позиционно чередуются, и поэтому они составляют одну фонему: [и]||[ы] = <и>. Это фонема <и>.

Гласные [у — ӱ] — позиционно чередуются, и поэтому они составляют одну фонему: [у]||[ӱ] = <у>. Это фонема <у>.

В русском языке 5 гласных фонем.

И 34 согласных.

Всего — 39.

Но тут…

Хотел было я продолжать, но тут меня перебивает И. С. Полупшённый. Звучит его укоризненный, пресно-указательный голос:

— Нехорошо у тебя получилось! Как-то несоответственно…

— Что же нехорошего? — встревоженно спрашиваю его.

— A y тебя русский язык, выходит, состоит из чужих, из привозных звуков. То они немецкие, то они английские… Французских еще не хватало…

— Так вот, в слове тюль, слышишь? Тюль — [ӱ, ӱ]… тот же гласный, что во французском слове tu.

— Опомнись! Что ты говоришь? Где же твоя любовь к родному языку? Ты готов все наши родные звуки раздать кому попало! Или тебе не свойственна эта положительная черта всякого нравственного человека — культурно любить свой язык?

— Я его люблю!

— «Люблю». Я не оказываю тебе ни малейшего доверия. Любишь, а наши собственные звуки — все у тебя чужие? Пользуйся ими, кто хочет!

— Наш язык своеобразен, но его…

— Звуки неизвестно чьи, все зарубежные, и вдруг — своеобразен! Это ты необоснованно вывел. Ты лучше упрись на том, что все звуки, особенно [ы], ну и другие, составляют наше исконное достоинство и богатство.

Я хочу словечко вставить, я и так, я и этак. И система фонем в русском языке своеобразна, и позиционное варьирование — такое, которого ни в одном другом языке нет. Вот где своеобразие. А звуки в разных языках бывают похожи друг на друга…

Не слушает.

Ушел, хлопнув дверью.

— Я, — говорит, — на тебя буду жаловаться в служебном порядке.

«Докудова разность…»

Сравнишь системы фонем в разных языках и поневоле вспомнишь эти слова Козьмы Пруткова (перечитайте его смешные сочинения). Даже если есть похожие звуки, законы их объединения в фонемы очень различны.

У нас есть [ӱ], и у французов — такой же звук. Но позиционные системы разные. У нас звук [ӱ] — непременно между мягкими. Мы так его и усвоили: он — зависимая единица, почва для его произрастания — мягкие согласные по бокам гласного. А у французов очень похожий звук вовсе не зависит от мягких согласных. Такая у него доля во французском языке.

Попробуйте произнести этот гласный без всякого окружения. Надо настроиться на произношение обычного [у], но сдвинуть язык вперед, в положение для [и]. Или — по-другому: язык приготовьте для произношения [и], но округлите губы. Получится тот же звук. Попробуйте, скажите: тютелька в тютельку… Под ударением произносите [ӱ]. Вам это удастся без особого труда. А теперь произнесите звук [ӱ] в позиции, когда вокруг нет мягких. Например, в сочетании ту. Если привычка к французскому или немецкому произношению не усвоена вами, то пересадка [ӱ] в непривычную почву произойдет с трудом. (Надо следить, чтобы перед [ӱ] не произносить мягкий [т^ь]!)

В английском языке есть гласный [æ], очень похож на наш [ӓ]. Но у нас этот звук вызван соседними согласными — мягкими! — а в английском ему не нужны никакие соседи — он сам по себе. И легко уживается с твердыми согласными. И снова: трудно нам произносить этот звук в непривычных условиях.

Возьмите зеркало. Посмотрите, как вы произносите слова то, ту. Гласные [о], [у] — лабиализованные, «огубленные». Требуют, чтобы губы были трубочкой. Но — смотрите в зеркало — губы округляются уже при произношении согласных. Мы как бы забегаем вперед: еще не пришло время для [о] (или [у]), а мы приготовили губы для этих звуков, округлили их. Выходит, округление губ при произношении согласных вызвано позицией. Мы произносим [т^о], потому что этот согласный стоит перед [о] и [у].

Хочется сказать: разница-то ничтожная. Что [т], что [т^о] — одно и то же, пожалуй, и не услышишь, чем они непохожи друг на друга. Так-то оно так…

Вот до чего!

А в абазинском языке различие между огубленными согласными и неогубленными не зависит от следующего гласного. Звуки [ж] и [ж^о], [ч] и [ч^о], [к] и [к^о], [г] и [г^о], нелабиализованные и лабиализованные, появляются перед одним и тем же гласным, например перед [а]. В одном слове перед [а] может быть [к], в другом — [к^о]. В одной позиции могут быть и лабиализованные, и нелабиализованные. Следовательно, в этом языке они — разные фонемы, полноценные различители. И что же? Оказывается, абазинцы их прекрасно различают на слух. И легко отличают [к] от [к^о], [г] от [г^о] и т. д.

Оказывается, сами оценки: «звуки похожи друг на друга», или «очень мало различаются», или «хорошо различаются» — зависят от языка. Если в абазинском языке лабиализованные и нелабиализованные согласные — смыслоразличители, то для абазинцев они совсем разные звуки. В русском языке эти же согласные «неразличители», сами без помощи гласного они не различают слова — поэтому разница между ними признается несущественной.

Убедитесь сами, что разницу между, например, [к] и [к^о] легко услышать. Произносите то [к], следя, чтобы губы не округлялись, то [к^о] — с округленными губами. Пусть ваш приятель не смотрит на вас, отвернется и угадывает: откуда [к] — из слова как или из слова кок. Он очень быстро (или, может быть, не так уж быстро) научится различать эти два звука.

Вот до чего различны бывают звуковые системы языков!

С растяжкой и без растяжки

Произнесем: рада. Коротко. Отрывисто. Потом: ра-ада… С первым [а] долгим, протяжным. Получилось другое слово? Или то же, что раньше? А ну-ка, еще попробуем. Рада! Ясно, что она (девочка) чему-то радуется. Такой смысл у слова. А теперь — с долгим, долгим первым [а]: ра-а-а-ада… Другое слово? Какой смысл? Смысл тот же: девочка чему-то радуется. И как бы мы ни растягивали гласные, новых слов, с особым значением, от такой растяжки не получится. Так в русском языке.

Спросим чеха. Рада — это что? Ну, он объяснит, что как и в русском, — это краткое прилагательное, значит, кто-то (и именно: девочка) испытывает чувство радости. Все, как у нас. Спросим: а ра-ада (с долгим [а]) — это что? «Это, — отвечает чех, — совсем другое слово. Обозначает: ‘совет’». (Вы, может быть, знаете, что и в украинском языке рада — ‘совет’.) Другое слово, и — видите — значение у него другое.

В чешском языке долгие и краткие гласные — различители. Поэтому для чеха [а] (краткий гласный) и [ā] (долгий гласный) — разные звуки.

Пас — передача мяча игроку своей команды. «Удачный пас!» —можно сказать, смотря, как играют в футбол. А если так: «Уда-а-ачный па-а-ас!».. Слово все равно то же самое с тем же смыслом. Растянув гласные, мы, может быть, передали свое удовольствие, свое удовлетворение игрой, но слова как были, так и остались те же.

В чешском не так: pas (краткий гласный [а]) — ‘паспорт’, pas (долгий гласный [ā]) —‘пояс’. Разные слова!

От чего зависит: признаем мы два звука одной и той же, языковой единицей или двумя разными? От того, как они работают. Если различают слова — мы их считаем разными. Не различают — одним и тем же словом.

В разных языках — разные системы фонем. Значит, и вопрос, что надо передавать отдельной буквой (или сочетанием букв), в каждом языке решается по-своему. В русском языке нет смысла по-разному обозначать [т] и [т^о]. И для того, и для другого звука хватит буквы т. А в абазинском языке для [т] и [т^о] нужны разные буквенные обозначения.

В двадцатых годах в нашей стране шло бурное созидание письменностей — для народов, которые были лишены до революции этого блага — письма.

Хорошо, что к этому времени в нашей стране была создана теория фонем. На ее основе и строились новые системы письма.

Во главе ученых — создателей письменности был Николай Феофанович Яковлев. При его участии было создано около 70 письменностей для народов Советского Союза. Семьдесят! Такого подвига не знает вся история культуры.

Вот кто повелевает буквами!

Снова сравним: роза — роз. Согласные звуки в конце корня — разные. Фонема одна и та же. Букву пишем одну и ту же — з.

Еще сравним: рожа — рож. Звуки в конце основы — разные: ро[ж]а — ро[ш]. Фонема одна и та же (понимаете — почему?). Букву пишем одну и ту же: ж.

Наконец, такое сравнение: роза — рожа; роз — рож. Фонемы разные, и буквы пишем разные.

Так вот кто повелевает буквами, вот кто велит писать одинаково роза — роз, — фонема!