Западня

Глава XVI СВИДЕТЕЛЬСТВА

Собрание офицеров, созванное маршалом Бересфордом, которому предстояло рассмотреть дело капитана Тремейна, возглавлял генерал сэр Харри Стейплтон, командовавший британскими войсками, стоявшими в Лиссабоне. Среди прочих в него вошли генерал-адъютант сэр Теренс О'Мой, полковник Флетчер из королевского инженерного корпуса, который, будучи приятелем Тремейна, тут же, как только узнал о происшедшем, прибыл из Торриж-Ведраш, и майор Каррадерз. Обязанности военного прокурора были возложены на майора Суона, тоже из королевских инженеров.

Суд заседал в длинном мрачном зале, прежде служившем трапезной францисканцам, первым обитателям дома на Монсанту. Пол в зале был выложен грубым камнем, узкие окна расположены на высоте десяти футов от пола, покрытые белой штукатуркой стены увешаны портретами давно усопших королей и принцев Португалии, покровительствовавших ордену.

Члены трибунала устроились за аббатским столом, стоявшим на невысоком помосте в конце зала — каменном сооружении, покрытом дубовыми досками с наброшенной сверху зеленой материей, офицеры — в числе двенадцати человек, не считая председателя — сели спиной к стене, прямо под неизменной «Тайной вечерей»[40].

Суд принял присягу, после чего, в сопровождении стражников провоста, вошел спокойный и невозмутимый капитан Тремейн и, отдав честь суду, сел на предложенный ему стул в нескольких шагах от стола; стражники остались стоять позади, на некотором расстоянии от него.

Он жестом показал, что все проявления дружеского расположения считает излишними на том основании, что в данной ситуации не мог ответить тем же.

Председатель, розовощекий джентльмен, слегка шепелявивший, прочистил горло и зачитал текст обвинения с предоставленного ему листа — обвинения в нарушении недавно изданного главнокомандующим вооруженными силами его величества на Пиренейском полуострове приказа о дуэлях, в связи с тем, что он дрался с графом Жерониму ди Самовалом, и в убийстве, поскольку дуэль проходила не по правилам, без свидетелей, и закончилась смертью вышеназванного графа.

— Что вы скажете на это, капитан Тремейн? — обратился к нему прокурор. — Признаете вы себя виновным по этим обвинениям или не признаете?

— Нет, не признаю.

Председатель сел на свое место и посмотрел на обвиняемого с явно выраженной благосклонностью.

Тремейн окинул взглядом лица сидевших перед ним членов суда, заметив участие на лицах полковника Флетчера, майора Каррадерза и двух других друзей из своего полка, холодное безразличие трех незнакомых ему офицеров Четырнадцатого пехотного полка, квартировавшего сейчас в Лиссабоне, полную непроницаемость лица О'Моя, опустившего глаза, серьезно озадачившую его, и, наконец, формальную враждебность майора Суона, выступавшего в данный момент с вступительным словом. На остальных он не обратил внимания.

Из его выступления — в спешке подготовленного Суоном нынешним утром — у капитана Тремейна сложилось впечатление, что этому делу не придают слишком серьезного значения. Майор объявил о своем намерении в качестве судебной обязанности установить тот факт, что ночью 28 мая обвиняемый, в вопиющее нарушение общего приказа, изданного 26-го числа того же месяца, дрался на дуэли с графом Жерониму ди Самовалом, португальским дворянином.

После краткого изложения обстоятельств дела с точки зрения обвинения майор предложил приступить к заслушиванию свидетелей, с помощью показаний которых он собирался — несколько опрометчиво, подумал Тремейн — заставить подсудимого признать свою вину.

Первым пригласили Маллинза. Его позвал сержант, выставленный к двойным дверям, открывающимся в переднюю, где ожидали все вызванные свидетели.

Маллинз, выглядевший сейчас несколько менее солидно, чем обычно, — вследствие своего смятения и тревоги за капитана Тремейна, к которому он был сильно привязан, — в волнении поведал известные ему факты. Он рассказал, что возился в буфетной со столовым серебром, оставшись там на тот случай, если сэру Теренсу, все еще работавшему в своем кабинете, что-нибудь понадобится перед тем, как он пойдет спать. Сэр Теренс позвал его и…

— Сколько было времени, когда вас позвал сэр Теренс? — спросил майор.

— Часы в буфетной показывали десять минут первого, сэр.

— Вы уверены, что часы шли правильно?

— Твердо уверен, сэр. Я как раз проверил их тем вечером.

— Что ж, очень хорошо. Сэр Теренс позвал вас десять минут первого — пожалуйста, продолжайте.

— Он дал мне письмо, адресованное генерал-интенданту, сказав: «Отнеси это караульному сержанту и передай, что его нужно отправить утром как можно раньше». Я сразу вышел из дома и заметил лежащего на спине человека и еще одного, опустившегося рядом с ним на траву, и поспешил к ним. Все происходило яркой лунной ночью, светлой, как день, и я все хорошо видел. Стоявший на коленях джентльмен посмотрел на меня — это был капитан Тремейн, сэр. «Что случилось, сударь?» — спросил я. «Это граф Самовал, он убит, — ответил капитан. — Ради бога, идите и приведите кого-нибудь». Я поспешил обратно к сэру Теренсу, и сэр Теренс, выйдя со мной во двор, был поражен тем, что увидел. «Что произошло?» — спросил он, и капитан сказал то же, что и мне: «Это граф Самовал, он убит». — «Но как это произошло?» — задал вопрос сэр Теренс. «Я тоже хотел бы это знать, — ответил капитан. — Я нашел его здесь». После чего сэр Теренс повернулся ко мне и сказал: «Маллинз, вызовите караул», и я пошел.

— Присутствовал ли там еще кто-нибудь? — спросил обвинитель.

— Нет, во дворе больше никого не было, сэр. Но леди О'Мой стояла на балконе своей комнаты все это время.

— Хорошо, значит, вы позвали солдат. Что было, когда вы вернулись?

— Прибыл полковник Грант, сэр. Как я понял, он проследовал за графом Самовалом.

— Откуда появился полковник Грант? — спросил председатель.

— Он вошел через ворота с террасы.

— Они были открыты?

— Нет, сэр. Сэр Теренс велел открыть калитку, когда полковник Грант постучал.

Сэр Харри кивнул, и майор Суон продолжил:

— Что случилось потом?

— Сэр Теренс сказал, что капитан арестован.

— Капитан Тремейн сразу повиновался?

— Ну нет, не сразу, сэр. Он, естественно, встревожился. «Боже правый! — воскликнул он. — Неужели вы думаете, что я убил его? Я сказал вам, что обнаружил его здесь в таком состоянии». — «Что вы здесь делали?» — спросил сэр Теренс. «Я шел к вам», — ответил капитан. «С какой целью?» — вновь спросил сэр Теренс, после чего капитан рассердился, сказав, что он отказывается подвергаться допросу, и отправился под арест, как ему было приказано.

На этом показания дворецкого закончились, и прокурор посмотрел на обвиняемого.

— У вас есть какие-нибудь вопросы к свидетелю?

— Нет, — ответил капитан Тремейн. — Он рассказал обо всем, что знал, правдиво и точно.

Майор Суон предложил членам суда задавать свидетелю интересующие их вопросы. На это приглашение откликнулся лишь Каррадерз, побуждаемый тревогой за Тремейна и основывающейся в основном на их дружбе убежденностью в его невиновности, — он старался хоть что-нибудь сделать к его пользе.

— Как выглядел капитан Тремейн, когда он говорил с вами и сэром Теренсом?

— Обычно, сэр.

— Как по-вашему, он был встревожен?

— Ни капельки, сэр. Только когда сэр Теренс сказал, что он взят под арест, немного разгорячился.

— Спасибо, Маллинз.

Маллинз направился к выходу, но сержант у дверей сказал ему, что он волен остаться, если хочет, и Маллинз сел на одну из скамей, стоящих у стены.

Следующим свидетелем был сэр Теренс, который стал давать показания со своего места, находившегося справа от председателя. Он побледнел, в остальном же вполне владел собой и сдержанно, подтверждая и фактически повторял рассказ дворецкого, привел точное и исключительно правдивое описание обстоятельств, очевидцем которых он был — начиная с того момента, как его позвал Маллинз.

— Я полагаю, сэр Теренс, — сказал майор Суон, — вы присутствовали при ссоре, возникшей в предшествующий день между капитаном Тремейном и покойным?

— Да. Это случилось за ланчем здесь, в этом доме.

— Что послужило причиной ссоры?

— Граф Самовал позволил себе враждебно отозваться о постановлении лорда Веллингтона против дуэлей, а капитан Тремейн стал его защищать. Они немного завелись, и на упоминание о том, что Самовал является известным фехтовальщиком, капитан Тремейн заметил, что известные фехтовальщики нужны стране графа Самовала для защиты от вторжения. Это замечание оскорбило покойного, и, хотя из-за присутствия за столом дам дальнейшего развития эта беседа не получила, она закончилась угрозой графа Самовала продолжить ее позднее.

— И продолжение последовало?

— Об этом мне ничего не известно.

Капитану Тремейну предложили задать свидетелю вопросы, и он вновь отказался, подтвердив, что сэр Теренс поведал истинную правду. Тут снова слово взял Каррадерз и обратился к своему начальнику:

— Вы, конечно, подтверждаете, сэр Теренс, что капитан Тремейн, являясь вашим военным секретарем, имел свободный доступ в дом в любое время суток?

— Подтверждаю.

— Следовательно, вполне возможно, что он натолкнулся на тело покойного точно так же, как Маллинз?

— Конечно, это возможно. И свидетельства, безусловно, определят, насколько логична такая версия.

— В таком случае не кажется ли вам, что ситуация, в которой застали капитана Тремейна, вполне нормальна? Разве не естественно, что он решил посмотреть, что это за человек и насколько серьезно он ранен?

— Несомненно.

— Но было бы естественным, если бы он стал мешкать у тела убитого им человека, подвергаясь риску быть застигнутым на месте преступления?

— Это вопрос скорее к суду, чем ко мне.

— Благодарю вас, сэр Теренс.

Поскольку желающих спрашивать больше не оказалось, в зал пригласили леди О'Мой.

Она вошла, бледная и дрожащая, в сопровождении мисс Армитидж, которую не вызывали, но суд позволил ей войти. Один из офицеров Четырнадцатого полка, сидевший на правом конце стола, поспешил предложить леди кресло, и она его заняла.

После приведения к присяге майор Суон предложил леди рассказать суду все, что ей известно по этому делу.

— Но… но я ничего не знаю, — в сильном волнении, едва владея собой, с трудом проговорила она, и сэр Теренс, опершись локтем о стол, прикрыл рот рукой, чтобы не выдать себя. Но он никак не мог скрыть жестокого блеска своих неотрывно смотревших на нее глаз.

— Суд будет вам очень благодарен, — настаивал майор, — если вы возьмете на себя труд рассказать нам о том, что видели с балкона.

Сэр Харри Стейплтон вмешался, чувствуя смятение леди О'Мой и приписывая его робости, он был тронут ее хрупким очарованием, а кроме того, считал, что супруга генерал-адъютанта в любом случае заслуживает уважительного к себе отношения.

— Так ли уж необходимо свидетельство леди О'Мой? — спросил он. — Откроет ли оно какие-нибудь новые факты, касающиеся обнаружения тела?

— Нет, сэр, — ответил майор. — Это будет лишь повторением того, что мы уже слышали от Маллинза и сэра Теренса.

— Тогда к чему без особой необходимости затруднять леди?

— О, с моей стороны, сэр… — с готовностью стал соглашаться обвинитель, но тут вмешался сэр Теренс.

— Я думаю, что леди О'Мой не станет возражать против того, чтобы немного затрудниться в интересах обвиняемого, — сказал он, глядя на свою жену и предназначая для нее и Тремейна язвительный сарказм, таящийся в этих словах и скрытый от остальных его спокойным тоном. — Маллинз сообщил, по-моему, что видел леди на балконе, когда вышел во двор, следовательно, ее показания дадут нам возможность сдвинуться по времени назад от того места, с которого начал рассказывать Маллинз.

Злая ирония, заключавшаяся в этой двусмысленности, должна была снова поразить этих двоих.

— Учитывая, что обвиняемому грозит смертная казнь, я не думаю, что мы должны упускать хоть что-то из того, что может повлиять на решение суда.

— Я полагаю, сэр Теренс прав, сэр, — поддержал его прокурор.

— Что ж, хорошо, — сказал председатель. — В таком случае, пожалуйста, продолжайте.

— Не будете ли вы любезны, леди О'Мой, сообщить суду, как случилось, что вы вышли на балкон?

Глаза Юны стали большими и еще более детскими, когда она обводила испуганным взглядом членов суда. Пытаясь сдержать свои чувства, леди О'Мой нервно, но абсолютно машинально поднесла к губам носовой платок.

— Я услышала крик и выбежала…

— Вы, конечно, были в это время уже в постели? — снова вмешался ее супруг.

— Так ли это важно, сэр Теренс? — с досадой спросил председатель, стремившийся поскорее закончить допрос.

— Заданный только что вопрос, сэр, — сухо ответил О'Мой, — отнюдь не является неуместным. Он поможет нам составить представление о промежутке времени между тем, как леди услышала крик и когда вышла на балкон.

Председатель с неохотой согласился, и вопрос был повторен.

— Д-да, — последовал робкий ответ, — я уже находилась в постели.

— Но еще не спали? — продолжал О'Мой. — Или вы уже спали? — резко переспросил он и, отвечая на нетерпеливый взгляд председателя, пояснил: — Мы должны это знать, может быть, крик повторился несколько раз, прежде чем его услышали. Это важно.

— Будет по правилам, — заметил прокурор, — если сэр Теренс станет задавать вопросы после того, как свидетельница закончит свой рассказ.

— Хорошо, — проворчал тот и откинулся на спинку кресла, потерпев неудачу в своем намерении мучить ее до тех пор, пока каким-нибудь признанием она не выдаст себя.

— Я не спала, — сказала леди О'Мой, отвечая на последний вопрос мужа. — Я услышала крик и сразу поспешила на балкон. Это… это все.

— Но что вы увидели с балкона? — спросил майор Суон.

— Все происходило ночью… и конечно… было темно.

— Вероятно, не очень темно, леди О'Мой? Ведь стояла луна — полная луна.

— Да, но… но в саду много теней, и… и я сначала ничего не разглядела.

— Но в конце концов… что-то увидели?

— О, да, да! В конце концов увидела.

Тяжело было смотреть на эту прелестную, но сейчас такую беззащитную женщину, растерянную и несчастную. Ее волнение и некоторые, впрочем, весьма незначительные противоречия в показаниях никто, однако, не расценил как намерение скрыть истину и опасение, что эту истину вырвут у нее против ее воли. Только О'Мой, наблюдавший за ней и видевший в каждом ее слове, взгляде и жесте ложь, знал отвратительную правду, которую его жена пыталась скрыть, даже, судя по всему, ценой жизни своего любовника. Для его израненной души ее мучения были бальзамом, он со злорадством поглядывал на пару прелюбодеев, удивляясь, впрочем, самообладанию этого мерзавца, равнодушного и безмятежного даже сейчас.

— И что вы в конце концов там увидели? — мягко подтолкнул ее майор Суон.

— Я увидела лежащего на земле человека и еще одного, склонившегося над ним, а потом — почти сразу же вышел Маллинз, и…

— Я не думаю, что есть необходимость в дальнейшем продолжении, майор Суон, — опять вмешался председатель. — Мы уже слышали, что случилось, когда вышел Маллинз.

— Если обвиняемый желает… — начал прокурор.

— Ни в коем случае, — ответил капитан.

На первый взгляд как будто совершенно спокойный, он напряженно-внимательно всматривался в лицо своей сообщницы, и этот взгляд беспокоил ее больше всего. Именно она определяла, как ему вести себя дальше, как защищаться. Тремейн надеялся на то, что, возможно, Дик Батлер сейчас уже далеко и теперь можно будет, ничего не опасаясь, рассказать всю правду. Хотя он уже начал сомневаться, что это ему поможет — можно ли в такое поверить в отсутствие Ричарда Батлера? Свидетельские показания Юны подтвердили, что эти надежды тщетны и что его жизнь теперь зависит от того, признает или не признает его виновным трибунал. Уверенность капитану придавало то неоспоримое с его точки зрения обстоятельство, что он был невиновен. Однако оспорить его при желании очень даже можно было: настоящий убийца Самовала обнаружен не был, непроницаемая тайна покрывала все обстоятельства роковой ночи. Единственным человеком, который мог бы драться с Самовалом в тот же час и в том же месте, был сам сэр Теренс. Но казалось совершенно немыслимым, чтобы он, будучи человеком чести, мог молчать, позволяя страдать другому, да еще участвовать в суде над ним. А кроме того, сэр Теренс и Самовал не ссорились ни тогда, ни раньше.

— Есть еще только одно обстоятельство, — сказал майор Суон, — относительно которого мне хотелось бы расспросить леди О'Мой.

Он на секунду замолчал, затем продолжил:

— Вы помните, сударыня, за сутки днем, предшествующим ночи, когда граф Самовал встретил свою смерть, он присутствовал на ланче, за которым вы принимали гостей здесь, в этом доме?

— Да, — ответила леди О'Мой, замерев от страха.

— Не скажете ли вы суду, сударыня, кто еще присутствовал на этом приеме?

— Едва ли это можно назвать приемом, сударь, — уточнила она со свойственной ей щепетильностью в подобных пустяках. — Там присутствовали только сэр Теренс, я, мисс Армитидж, граф Самовал, полковник Грант, майор Каррадерз и капитан Тремейн.

— Не могли бы вы припомнить слова, произнесенные покойным и капитаном Тремейном — относящиеся к возникшему между ними разногласию, я имею в виду?

Леди О'Мой знала, что тогда произошел какой-то неприятный разговор, но была совершенно не способна что-нибудь вспомнить. В ее памяти осталась лишь настойчивая просьба Сильвии вызвать капитана Тремейна, чтобы не дать разгореться ссоре между ним и графом, но сам предмет ссоры, как она теперь понимала, от нее ускользнул. Более того, у нее вдруг мелькнуло подозрение — от чего ей стало еще страшнее, — что это сыграет против капитана Тремейна.

— Я… боюсь, что я не смогу вспомнить, — наконец проговорила она.

— Попытайтесь, леди О'Мой.

— Я… я пыталась, но не смогла. — Ее голос стих почти до шепота.

— Стоит ли нам продолжать? — не выдержав, сказал председатель. — Выступило уже достаточно свидетелей, и мы можем больше не утомлять леди.

— Конечно, сэр, — с бесстрастным видом согласился майор. — Остались только вопросы обвиняемого к свидетельнице, если он пожелает их задать.

Тремейн покачал головой.

— В этом нет никакой необходимости, сэр, — сказал он, глядя на председателя и не замечая зловещей улыбки, промелькнувшей на каменном лице сэра Теренса.

В зале суда он был единственным, кто желал продолжения допроса леди О'Мой, но понимал, что не сможет этого добиться, не выдав себя. Поэтому сэр Теренс промолчал. Он хотел было предложить, чтобы свидетельницу пригласили остаться здесь на тот случай, если вновь понадобятся ее показания, но потом сообразил, что в этом нет нужды — тревога за обвиняемого не даст ей уйти.

Так оно и вышло. Сопровождаемая и поддерживаемая мисс Армитидж, которая была почти такой же бледной, как она сама, но держалась более стойко, леди О'Мой неверными шагами проследовала к скамьям у стены.

После совершенно бессодержательного выступления караульного сержанта, присутствовавшего при отправке капитана под арест, суд стал слушать полковника Гранта. Его показания строго соответствовали фактам, очевидцем которых он, как мы знаем, оказался, но его рассказ был прерван.

В той части зала, где находился помост и стоял стол, справа в стене находилась небольшая дверь, ведущая в маленькую прихожую, бывшую некогда аббатской кельей.

Через эту прихожую, связанную напрямую с комнатой, служившей сейчас кордегардией[41], и прошел в сопровождении капрала вновь прибывший человек. Когда отворилась дверь, члены суда недовольно обернулись, ожидая вторжения посторонних, но в следующий момент их недовольство сменилось почтительным удивлением, раздался грохот отодвигаемых кресел, и все встали в знак уважения к вошедшему худощавому человеку в простом сером сюртуке. Это был лорд Веллингтон.

Он приветствовал офицеров, поднеся два пальца к своей двууголке, жестом предложил всем садиться и попросил председателя не прерывать и никак не менять из-за него хода расследования.

— Будьте добры, кресло, — обратился к сержанту из охраны Веллингтон.

Когда кресло было принесено, он сел лицом к обвинителю и спиной к двери, через которую вошел, и положил кнутовище на стол, оставив шляпу при себе. Офицер, ведущий протокол разбирательства, передал ему свои записи, и, еще раз предложив суду продолжать заседание, лорд Веллингтон погрузился в их чтение.

Полковник Грант, стоявший прямо и неподвижно в своем когда-то красном, а теперь вылинявшем и выцветшем до бурого цвета мундире, продолжил и закончил свое описание того, что он видел и слышал ночью 28 мая в саду дома на Монсанту.

После этого прокурор предложил ему вспомнить тот злополучный ланч у сэра Теренса и рассказать суду о том, что произошло между капитаном Тремейном и графом Самовалом.

— Беседа за столом, — начал он, — коснулась — что вполне естественно — недавно оглашенного приказа, запрещающего дуэли и объявляющего их тяжким преступлением для офицеров в войсках его величества на Пиренейском полуострове. Граф Самовал заклеймил его как унижающий и деспотичный, утверждая, что поединок является единственным достойным дворянина способом разрешения ссор. Капитан Тремейн, видимо, возмущенный определением «унижающий», не согласился с графом. Разговор продолжался, а затем кто-то — по-моему, это была леди О'Мой — с явным желанием успокоить рассерженного графа польстила его тщеславию упоминанием того факта, что он сам является знаменитым фехтовальщиком. После чего последовало то неудачное — хотя тогда, должен признать, я был полностью с ним солидарен — замечание капитана Тремейна. Он сказал, насколько я помню, что сейчас Португалия крайне нуждается в знаменитых фехтовальщиках для своей защиты от вторжения, а не для создания беспорядков дома.

Лорд Веллингтон оторвал глаза от бумаг и в задумчивости погладил горбинку носа. Внимательно слушая то, что говорил полковник Грант, он обратил свой холодный взгляд на обвиняемого.

— Эти слова сильно задели Самовала. Он потребовал, чтобы капитан Тремейн выразился точнее, и Тремейн ответил, что он говорит в общем, но Самовал волен отнести эти слова на свой счет, если находит их справедливыми. После чего заметил, что, поскольку их разговор крайне скучен для дам, было бы лучше сменить тему. Граф Самовал согласился, но с угрозой в голосе пообещал продолжить его позже. Я полагаю, это все, сэр.

— У вас есть какие-нибудь вопросы к свидетелю, капитан Тремейн? — спросил прокурор.

Как и прежде, тот ответил отрицательно и добавил, что рассказ полковника Гранта полностью соответствует его собственным воспоминаниям.

Но суд пожелал более подробно высветить некоторые моменты. Первый вопрос задал Каррадерз относительно поведения обвиняемого, когда его объявили взятым под арест.

— Невиновные люди ведут себя не так, — не задумываясь ответил полковник, вызвав некоторое волнение в публике. Каррадерзу, пытавшемуся изо всех сил помочь Тремейну, следовало бы в этот момент остановиться. Но он решил добиться большего и воскликнул:

— Вы хотите сказать, что так ведут себя люди виновные?

Полковник Грант слабо улыбнулся и медленно покачал головой.

— Боюсь, что так далеко зайти в своих утверждениях не могу, — ответил он, ввергнув несчастного Каррадерза в полное отчаяние.

И тут задал свой вопрос полковник Флетчер.

— Полковник Грант, — сказал он, — вы сообщили нам, что той ночью держали графа Самовала под наблюдением, а получив сообщение от своего агента о его уходе из дома, отправились за ним следом и пришли на Монсанту. Не могли бы вы объяснить суду, почему вы следили за убитым?

Полковник Грант взглянул на лорда Веллингтона, и тот, задумчиво улыбнувшись, отрицательно покачал головой.

— Боюсь, что наши общие интересы не позволят дать полный ответ на ваш вопрос. И, поскольку здесь присутствует сам лорд Веллингтон, я считаю необходимым спросить его, позволительно ли мне отвечать на этот вопрос?

— Определенно нет, — сказал Веллингтон. — Более того, одна из целей моего присутствия здесь состоит в том, чтобы некоторые обстоятельства случившегося не стали достоянием широкой публики.

В наступившей тишине раздался голос председателя:

— Можем ли мы, по крайней мере, спросить, сэр, не связано ли установление полковником Грантом наблюдения за графом Самовалом с тем, что ему было известно о готовящейся дуэли?

— Безусловно, можете, — подтвердил лорд Веллингтон.

— Нет, не связано, сэр, — ответил Грант.

— Какие основания, полковник Грант, — продолжил председатель, — вы имели для предположения, что граф Самовал направился на Монсанту?

— Это было ясно из направления, в котором он двинулся.

— И все?

— Я думаю, мы опять коснулись запрещенного предмета, — ответил Грант и посмотрел в сторону Веллингтона.

— Я не вижу смысла в этом вопросе, — сказал тот в ответ на его взгляд. — Полковник Грант ясно дал понять, что его наблюдение за графом не имело ни малейшей связи с дуэлью или подозрениями насчет ее проведения. Этим его заявлением, я полагаю, суд должен удовлетвориться. Полковнику Гранту было необходимо объяснить свое появление на Монсанту в полночь 28 мая. Возможно, наилучший для него выход — назвать это случайностью. Но я могу понять возникающие в этом случае сомнения. Полковник Грант там просто «оказался». Вот все, что необходимо знать суду. Позвольте мне к этому добавить свое заверение, что остальное никоим образом не поможет при разбирательстве данного случая.

Председатель объявил, что у него больше нет вопросов к свидетелю, и Грант, отдав честь, удалился, чтобы сесть рядом с леди О'Мой.

Заслушали показания майора Каррадерза, касающиеся разговора между графом Самовалом и капитаном Тремейном. Майор свидетельствовал, естественно, в пользу обвиняемого, но в основном повторял то, что уже рассказали сэр Теренс и полковник Грант.

— И хотя Самовал угрожал возобновить разговор, похоже, продолжен он не был, — сказал он в заключение.

— Откуда вы это знаете? — спросит майор Суон.

— Я могу высказывать свое мнение, сэр, — вспылил Каррадерз, его круглое лицо побагровело.

— На самом деле не можете, сэр, — сказал председатель. — Вы давали присягу сообщить суду все известные вам факты.

— Мне лично известен только тот факт, что капитан Тремейн был отозван от стола леди О'Мой и не имел другой возможности поговорить с графом Самовалом в этот день. Я видел, как граф вскоре отбыл, а капитан Тремейн в это время все еще был с леди — что леди О'Мой может подтвердить, если это необходимо. Остаток дня мы провели за работой и вечером отправились домой — мы вместе снимаем квартиру в Алькантаре.

— Но был еще следующий день, — сказал сэр Харри. — Вы хотите сказать, что и весь этот день обвиняемый находился у вас на виду?

— Нет. Но я не могу поверить…

— Я боюсь, вы опять собираетесь высказать свое мнение, — перебил его майор Суон.

— Однако это своего рода свидетельство, — продолжал настаивать цепкий, как бульдог, Каррадерз. Было похоже, что он выясняет свои отношения с майором Суоном, который не дает ему говорить. — Я не могу поверить, чтобы капитан Тремейн сам продолжил ссору с графом Самовалом. Тремейн всегда был дисциплинированным офицером и, кроме того, он — самый сдержанный человек среди всех, кого я знаю. Не верю я и в то, что он согласился встретиться с Самовалом, иначе он сообщил бы об этом мне.

— Но ведь ему следовало держать это в секрете именно из-за приказа, который он сам защищал.

— Значит, напрасно защищал, — съязвил майор Каррадерз, за что тут же получил выговор от председателя.

Рассерженный, он сел на место, а прокурор вызвал рядового Бейтса, стоявшего ночью на часах, для подкрепления свидетельства караульного сержанта о приезде обвиняемого на Монсанту в экипаже.

Выслушали Бейтса, и майор Суон объявил, что больше никаких свидетелей не приглашали, и вновь занял свое место. Вслед за этим, в ответ на предложение председателя, капитан Тремейн ответил, что у него других свидетелей нет.

— В таком случае, майор Суон, — сказал сэр Харри, — суд готов слушать вас.

Суон вновь поднялся и обратился к заседающим с обвинительной речью.