Запах Зла

ГЛАВА 9

– Думаю, будет нелишним, если ты научишься понимать Руарта, – сказала Блейз, когда мы снова двинулись в сторону Лекенбрейга. – Да и время так пойдет быстрее.

Я огляделся. Во все стороны тянулись покрытые слепяще белым песком пустоши с чередой лишенных жизни прудов. Вдалеке виднелось еще одно нищее селение из слепленных на скорую руку хижин, а у одного из прудов – стоящие по колено в воде загорелые до черноты старатели со своими дулангами. Кое-где попадались засохшие стволы лесных гигантов, грустное напоминание о когда-то существовавшем здесь тропическом лесе. Картина эта была лишена всякой радости и больно ранила мою душу жителя Небесной равнины.

Я был согласен на все, что могло бы помочь отвлечься от этого кошмара.

– Да, – кивнул я, – хорошая мысль. – Я вытер лицо. Хотя день был безветренным, все мы были покрыты тонким слоем пыли. Капли пота, стекавшие по нашим лицам, оставляли на них темные потеки, похожие на русла ручьев на склоне холма.

Флейм объяснила мне некоторые основы птичьего языка.

– Чтобы его понять, ты должен все время за ним наблюдать, – сказала она. – Это в основном язык знаков, и смысл по большей части передается позами, движениями крыльев и лапок, наклоном головы, а не звуками.

Она перечислила мне некоторые знаки, и птичка у нее на плече охотно их продемонстрировала. Сначала это казалось мне сверхъестественным и смущало, как если бы законы реального мира вдруг оказались нарушены. Поэтому я постарался не думать о Руарте как о птице и стал представлять его себе дастелцем, таким же разумным существом, как и люди, но не способным к человеческой речи. Так дело пошло легче. К концу первого дня я уже мог понять многие самые расхожие фразы вроде «Не знаю», «Да, конечно», «Я голоден», «Поверни налево», «Посмотри туда». Теперь мне было известно, что приоткрытый клюв в сочетании с наклоном головы означал улыбку, а если Руарт при этом еще и задирал хвост, то он покатывался со смеху. Чтобы передать более сложный смысл, Руарт начинал петь; тут нужно было прислушиваться к высоте и длительности трелей. Это было для меня особенно трудно: я всю жизнь считал, что одна птичка чирикает точно так же, как любая другая.

Переночевав на песке у пруда, на следующее утро мы увидели вдалеке Лекенбрейг; уроки птичьего языка продолжались всю дорогу. Блейз, как я обнаружил, тоже продолжала учиться, в результате чего между нами возникло шутливое соперничество: я старался догнать ее, а она стремилась сохранить превосходство. Это в общем-то был способ продолжить наш спор, не упоминая напрямую его предмета: стану я или нет помогать им избавить мир от могущественного дун-мага.

Наконец к концу дня мы добрались до города; я как раз осваивал значение растопыренных крыльев. Первое, чем поинтересовалась Блейз, которую, по словам женщин, иллюзия превратила в мужчину с острова Фен, был пакетбот. Новости нас не порадовали: похоже, нам предстояло дожидаться его больше недели. Единственного судна, совершавшего рейсы до Амкабрейга – второе, как выяснилось, потеряло мачты, попав в шторм, – в порту не было. Места на пакетботе, который отправлялся на архипелаг Ксолкас и дальше – на Брет, были распроданы на два ближайших рейса.

Мы остановились в гостинице на берегу, из окон которой открывался вид на один из причалов. Там было шумно, воняло, но хоть не драли три шкуры. Я не провел в гостинице и десяти минут, как обнаружил, что впадаю в депрессию такую же непроглядную, как ночь в Безлунный месяц. Меня мучили запахи – тухлой рыбы, дегтя и пеньки, китового жира, человеческих экскрементов, чьего-то семени на моем матраце, дешевых духов, которыми пропахла тощая подушка, вареной капусты из кухни, собачьей и кошачьей мочи повсюду на улицах… и человеческих эмоций. Эмоции были откровенными и несдерживаемыми: страх и отчаяние, вожделение и алчность. Какое чувство ни назови, все они были тут, и я чувствовал их острый и всепроникающий запах. Мне всегда трудно давались первые дни на побережье; у себя дома мы, зная, как чувствительны носы соседей, держали свои страсти в узде. На Небесной равнине мы, так сказать, говорили шепотом; в прибрежных городах население вопило.

Растянувшись на постели, я почувствовал, что тону в ощущении потери: я был изгнан до конца своих дней. Никогда не вернуться мне к надежности и предсказуемости жизни на Крыше Мекате, никогда не вернуться к существованию, которое я раньше вел. Чистые и свежие ароматы Небесной равнины стали теперь только воспоминанием. Ах, Джастрия, как же ты мне отомстила…

Никогда еще я не жалел себя так отчаянно.

Когда я не спустился к ужину, как мы договаривались, Блейз пришла и постучалась в мою дверь. Я знал, что это она – нос предупредил меня об этом, – но не пошевелился. Она постучалась еще раз, громче, я снова не ответил. Мне следовало бы знать, что это не поможет: через мгновение она просунула кончик меча в щель между створкой и косяком двери и откинула щеколду.

Я остался лежать на кровати с ее нищенски тонким матрацем, отсутствующим постельным бельем и грязным одеялом. Единственным освещением в клетушке были отсветы фонарей, падавшие сквозь лишенное стекла окно: на причале продолжалась погрузка оловянной руды на торговый корабль.

– Ты полагаешь, что всегда вправе войти в комнату, даже если дверь заперта? – спросил я, не глядя на Блейз.

Она не обратила внимания на мое недовольство.

– Я принесла тебе немного козьего молока, – сообщила она, – и бобы, тушенные с лепестками лилии. Да, и еще омлет. И раз уж я взяла на себя труд добыть пищу, которую ты ешь, будь так любезен ее съесть.

Я сел, чувствуя себя пристыженным, хоть и ответил ворчливо:

– Слушаюсь, госпожа. Ты говоришь совсем как старая карга у нас в тарне, которая учила малолеток грамоте. – Я зажег огарок свечи, а Блейз тем временем разложила принесенное на единственном, кроме кровати, предмете мебели – умывальнике.

– Я не собираюсь позволить тебе киснуть. Кроме того, у меня есть к тебе разговор.

– Опять разговор? А что, если я чувствую себя слишком по-крабьи?

– По-крабьи?

– Не в духе.

Блейз сунула тарелку мне в руки, и должен признать – пахла еда аппетитно. Я принялся за омлет, воздержавшись от замечания о том, что мои соплеменники смотрят на поедание яиц так же, как на употребление в пищу убитых животных. Я сказал себе, что зародыш в яйце давно уже погиб, и прагматично съел все до крошки.

– Спасибо, что спросил: мы с Флейм сытно поужинали. Она теперь отправилась спать.

Я не обратил внимания на ее сарказм.

– Она все еще слаба. За последний месяц нам совсем не удавалось отдыхать.

– Я мог бы приготовить для нее тоник. Давно ли ее рука была ампутирована?

Блейз задумалась, отсчитывая дни.

– Я не уверена… Часть времени я провела в темной яме, где день не отличался от ночи, и как-то ни у кого не спросила, долго ли… Ампутировали ей руку по крайней мере за десять или двенадцать дней до того, как мы смылись с косы Гортан. День ушел на то, чтобы раздобыть морского пони, потом еще три дня мы плыли, десять дней добирались оттуда, где высадились на берег, до Мекатехевена… Два дня – в городе, день – в тюрьме… сколько дней прошло после этого?

Я тоже занялся подсчетами.

– Шестнадцать… нет, семнадцать дней. – Значит, с момента, когда я впервые их увидел, прошло восемнадцать суток… а казалось, что полжизни.

– Тогда получается месяца полтора.

Я вытаращил на Блейз глаза.

– Не может быть, наверняка больше. Ее рука хорошо зажила.

– Действие силв-магии, – пожала она плечами. – Советник Датрик занялся Флейм… после некоторого принуждения. Да и сама Флейм, конечно, постаралась, как только немного пришла в себя.

Я обдумал услышанное, прикидывая, мог ли так быстро поправиться кто-нибудь из моих собственных пациентов. Что этим силвам известно такого, чего не знаю я?

Блейз озабоченно продолжала:

– Я все же тревожусь о Флейм. С тех пор как мы покинули косу Гортан, одна неприятность сменяет другую. Да и то, что предшествовало нашему путешествию, было, конечно, настоящим адом. А мне нужно, чтобы она опять стала сильной. Мы нуждаемся в ее иллюзиях ради безопасности, не говоря уже о борьбе со злым колдуном. Хотелось бы мне, чтобы у нее была возможность отдохнуть и набраться сил. Ведь хотя ее причитания насчет отдыха и выглядят шутливыми, на самом деле, мне кажется, она дошла до предела. Похоже, она считает, что у нас совсем мало времени и если мы промедлим, случится что-то ужасное. Думаю, на самом деле Флейм не такая сильная, как притворяется. – Блейз принялась мерить шагами мою каморку.

Я насмешливо улыбнулся.

– Только не говори мне, будто знаменитая воительница Блейз верит во всякие там неопределенные предчувствия.

– Да, я научилась иногда к ним прислушиваться. Бывает, что предчувствие, как зеркало, отражает то, что существует, но нам еще не видно. Вот и теперь я думаю, что Флейм где-то в глубине души знает нечто, о чем ни один из нас осознанно не догадывается. Иногда у меня возникает опасение, что какое-то осквернение дун-магией в ней сохраняется… То осквернение, что совершил Мортред. Превращенный в дун-мага силв… связан с тем колдуном, который его совратил. Наделив свою жертву скверной, Мортред должен только подождать, пока она явится к нему – явится по собственной воле. Так мне еще на косе Гортан говорила Флейм – она чувствовала эту отвратительную связь.

– И ты думаешь, что именно это с ней и происходит сейчас?

– Не знаю. Она больше не заражена дун-магией – меня в этом уверяли все, включая советника Датрика с островов Хранителей. Но может быть… может быть, что-то все-таки осталось. Может быть, поэтому ей так не терпится снова встретиться с Мортредом.

– Ты обладаешь Взглядом – по крайней мере ты мне так говорила. Разве ты не разглядела бы дун-магию, если бы она все еще сохранялась в Флейм?

Блейз остановилась и задумчиво посмотрела на меня.

– Должна бы разглядеть, но я не улавливаю ничего, за что можно было бы ухватиться. Теперь багрового отсвета на ней нет… но ведь и мои возможности ограничены: я даже не смогла определить, родится ли у беременной женщины ребенок-силв.

Ее слова меня заинтересовали, так что Блейз рассказала мне о хранительнице Маллани, которая обращалась к ней в надежде выяснить, будет ли силвом ее ребенок.

– Странно, – сказала Блейз, закончив рассказ, – плацента была такого насыщенного цвета, что скорее походила на полную дун-магией… Может быть, младенец стал силвом только во время родов – получив всю ту силв-магию, что содержалась в плаценте… или я просто не смогла ничего узнать о ребенке, пока он еще оставался в теле матери.

– Так, может быть, твой Взгляд не так уж много видит?

– Ох, заткнись, Гилфитер! Я уж думала, нам удалось убедить тебя в том, что на свете существует не только наука и математические закономерности. Когда наконец ты соизволишь признать реальность магии?

– Наверное, тогда же, когда перестану оплакивать потерю своего дома и семьи, свою разрушенную жизнь.

Это заставило Блейз умолкнуть. Мы в упор смотрели друг на друга в мрачном молчании; наконец я сказал:

– Похоже, вам предстоит задержаться здесь на некоторое время, пока мы дожидаемся пакетбота, – вот у Флейм и появится возможность набраться сил. Только разве ты не говорила, что магия Флейм бессильна против злого колдуна? Что он слишком могуществен? Так как ты рассчитываешь победить его? – Я все еще, конечно, не верил в то, что они рассказывали мне насчет магии, но узнать о планах Блейз мне было интересно.

– У нее не получалось установить защиту, но иллюзиям он верил… К тому же Мортред и в самом деле ослабел. Я надеюсь, что на восстановление сил ему потребуется много времени, хотя рассчитывать на это и не следует. Чем скорее мы нападем на него, тем лучше. Может быть, поэтому Флейм так спешит, не считаясь со своей слабостью. Все, что нам нужно, – это созданная ею иллюзия, которая позволила бы мне подобраться достаточно близко, а там уж меч меня не подведет… только нужно, чтобы Флейм была сильной. Мелкая уловка – вроде призрачной руки – дается ей легко, но скрыть нас, и к тому же на долгое время, – дело другое, это требует много сил.

Должно быть, у меня на лице был написан скептицизм, потому что Блейз сочла нужным добавить:

– Похоже, придется рассказать тебе всю историю наших несчастий.

– Да ничего ты не должна мне рассказывать, – нетерпеливо оборвал я ее. – Через неделю или около того мы сядем на пакетбот, а еще через неделю высадимся в Амкабрейге, после чего едва ли когда-нибудь увидимся. Меня, кстати, это вполне устроит.

– Не слишком-то ты любезен.

– Любезен! Не многого ли ты от меня хочешь? Если бы не вы, я смог бы вернуться из Мекатехевена без кучи стражников, повисших у меня на хвосте! Я все еще мог бы оставаться со своей семьей и жить на Небесной равнине… – Я постарался не давать волю своей тоске и взялся за бобы. Они оказались вкусными.

– И все-таки я тебе расскажу нашу историю, хочешь ты слушать или нет.

Я пожал плечами.

– Валяй. Хоть поразвлекусь, все равно заняться нечем.

– Настоящее имя Флейм, – начала Блейз, – Лиссал. Она Дева Замка с Цирказе…

Я как раз подцепил вилкой боб и собирался отправить его в рот, когда она это сказала. Я уронил вилку на тарелку и с разинутым ртом уставился на Блейз.

– Наследница престола?

– Ты же можешь определить, – усмехнулась Блейз, – правду ли я говорю. – Она подошла и уселась на постели рядом со мной. – Я собираюсь рассказать тебе, кто я такая и кем была – вообще все о нас и о том, почему мы выслеживаем злого колдуна… – За этим последовала история их приключений на косе Гортан.

Странная это была история. Выходило, что Флейм с помощью Руарта сбежала с Цирказе, потому что отец собирался выдать ее за властителя Брета. Хранители старались устроить этот брак, чтобы угодить монархам и Брета, и Цирказе, – ради получения торговых привилегий. Как ни странно это звучало, получалось, что все это было затеяно ради приобретения ингредиентов для черного порошка, который хранители использовали, чтобы стрелять из пушек – оружия, которое недавно изобрели. Хранители, и особенно советник Датрик, так стремились найти Флейм, что устроили на нее настоящую охоту.

И в качестве охотницы они выбрали Блейз.

Одновременно Датрик разыскивал дун-мага по имени Мортред и тех силвов, которых тот похитил и обратил в подобных себе. Преследователи и преследуемые встретились на косе Гортан. Там Флейм случайно привлекла к себе внимание Мортреда. Она была похищена, изнасилована, а потом лишилась руки, чтобы избавиться от дун-скверны. Ей на помощь пришли Блейз и менодианский патриарх по имени Тор Райдер, но и сами попали в беду. Вот тут-то и появилась гхемф Эйлса – с ее помощью Блейз удалось освободиться, но сама Эйлса погибла.

Вскоре после этого два корабля хранителей атаковали деревню Крид, прибежище Мортреда и его подручных на косе Гортан. Самому злодею и его приспешнику Домино удалось бежать в Гортанскую Пристань на уцелевшем морском пони; там они захватили «Свободу хранителей» – корабль, на котором только что прибыли подкрепления для Датрика – и заставили команду доставить их на Мекате.

Тем временем Блейз привела в ярость Датрика, отняв у него Флейм, и две женщины следом за Мортредом отправились на Мекате.

Мне приходилось поверить в услышанное… точнее, поверить в то, что Блейз считала все это правдой. Обмана я не чуял, хотя и догадывался, что кое о чем она умолчала. Блейз ни слова не сказала о своих чувствах к наделенному Взглядом патриарху Тору Райдеру… о них я узнал много позже. Когда Блейз закончила рассказ, уже давно наступила полночь.

Я молча обдумывал то, что услышал. Блейз не стала требовать, чтобы я немедленно высказал свое мнение, как поступили бы на ее месте большинство женщин; она просто отошла к окну и стала глядеть в темноту.

– Откуда ты узнала, что дун-маг отправился на Мекате? – спросил я.

– Он допустил промах – сказал Флейм, что у него здесь еще один опорный пункт. Поскольку Крид был стерт с лица земли, казалось логичным, что он постарается скрыться там. «Свобода хранителей» даже побывала в Мекатехевене, чтобы пополнить припасы. К тому времени, когда мы добрались до порта с мыса Кан, корабль уже покинул гавань. Местный купец, обладающий Взглядом, сообщил властям, что и корабль, и команда просто залиты багрянцем дун-магии, да только начальник порта оказался идиотом, и пока он мямлил, «Свобода хранителей» уплыла. Тогда-то мы с Флейм и решили обратиться к гхемфам… но не успели, вляпавшись в неприятности с феллианским жрецом.

– Значит, – сказал я, – ты обрела врага в лице советника с островов Хранителей. Разве это не создаст тебе проблем в будущем?

– Да. Сир-силв Ансор Датрик не прощает обид, а в Ступице его влияние велико. А уж связи… Его жена, мерзкая сучка, происходит из одной из самых знатных семей силвов.

– Судя по твоему рассказу, он не слишком умен. Почему он не приставил к Флейм охрану?

Блейз отвернулась от окна, ухмыляясь.

– Потому что думал, будто я уже покинула косу Гортан вместе с Тором Райдером.

– Что ж, признаю: ты рассказала мне занятную историю.

– Хорошо ее обдумай, Гилфитер. А теперь спокойной ночи. Уже поздно.

После ее ухода я долго не мог уснуть. Я лежал, глядя в потолок, и пытался решить, что в словах Блейз соответствовало действительности и что было самообманом. Язвы, вызванные дун-магией, например… Не были ли они какой-то разновидностью гангрены? Может быть, этот Мортред узнал способ заражать людей, а люди менялись просто под влиянием болезни? Да еще и история о младенце, который родился у женщины-силва на корабле хранителей… может быть, инфекция передалась ребенку от матери? Мне показалось интересным то, что Блейз говорила насчет цвета «магии». Ну а магическая защита… Что она собой представляет – сеть из лучей света, непреодолимая для Флейм? Не была ли она загипнотизирована – сначала Мортредом в Гортанской Пристани, а потом Датриком на борту его корабля? Некоторые врачи на Небесной равнине пользуются внушением, чтобы облегчить боль, и я знал, что такой способ бывает чрезвычайно эффективным. И если сильный гипнотизер скажет, что установил магическую защиту, тогда те, кто подвергся внушению, не смогут ее преодолеть.

Должно же быть всему этому рациональное объяснение! Мир, несомненно, полон чудес – разве я, житель Небесной равнины, мог в этом усомниться! – только делает его таким удивительным Сотворение, а не заклинания. Чтобы объяснить невероятное, нужно просто обнаружить логику за всеми мелкими чудесами, из которых и состоит жизнь.

И все-таки уснуть мне долго не удавалось.

Суета на причалах Лекенбрейга никогда не прекращается. Днем и ночью причаливают корабли, тут же начинается погрузка, по берегу тянется непрерывная вереница повозок, грузчиков с тюками на спине, матросов. Этого, конечно, следовало ожидать: одна оконечность Мекате отделяется от другой крутыми обрывистыми скалами, а каждая бухта от соседней – непроходимым тропическим лесом, болотами, мангровыми зарослями. Самый легкий способ попасть из одного селения в Другое или переправить свои товары – по морю.

Торговые суда и пакетботы кружат вокруг Мекате и по часовой стрелке, и против. Из Лекенбрейга ведется торговля с Другими островными государствами – архипелагом Ксолкас, островом Брет, Ступицей на островах Хранителей. Кроме того, там полно рыбацких суденышек: для всех островитян или по крайней мере жителей побережья дары моря – повседневная пища.

Как только выяснилось, какая бурная деловая жизнь кипит в порту, Флейм принялась искать торговый корабль, на котором мы смогли бы добраться до Амкабрейга, города на южном берегу Порфа, не дожидаясь пакетбота.

– Ведь Блейз, – сказала она мне, не стесняясь присутствия подруги, – станет злой, как голодная акула, если ей придется ждать в этой дыре неделю или две.

– Что ж, терпение – не самая сильная моя добродетель, – согласилась Блейз. – Так что всем будет лучше, если наша затея удастся.

На следующий день они обе ушли из гостиницы, прихватив с собой Следопыта: притворились мужем и женой, прогуливающими собачку. Руарт тоже улетел, сообщив, что попытается найти других птиц-дастелцев. Как я понял, жители Дастел расселились после того, как их острова ушли на дно, по всем архипелагам, и теперь их потомков можно было встретить повсюду. Руарт надеялся, что в Лекенбрейге тоже живет стая, и если это так, он сможет многое узнать от своих соплеменников.

Я остался в своей каморке, дожидаясь, пока все они вернутся. Из тех снадобий, что у меня были с собой, я приготовил тоник для Флейм, а потом занялся тем, что стал записывать все, что успел узнать о птичьем языке дастелцев. Закончив дела, я сел у окна и принялся смотреть на упорядоченный хаос разгрузки и погрузки товаров на корабли. Меня очаровали паруса местных суденышек: они были разноцветными, сплетенными из алых и золотых, бирюзовых и пурпурных широких полос. Я и раньше несколько раз видел такие, но больше привык к серой парусине, изготовленной из пеньки или льна с острова Фен.

К полудню все вернулись в гостиницу, но успеха добился один только Руарт: он нашел небольшую группу своих соплеменников. «Компания озорников, – сказал он о них, – но помочь товарищу будут только рады». Блейз же принесла огорчительную новость: ни один из капитанов торговых кораблей не согласился взять нас на борт.

– Но почему? – спросил я за обедом, когда все мы собрались в зале гостиницы. – Мы же готовы заплатить!

– Никто ничего не хотел объяснять, – ответила Блейз. – В конце концов только Руарту удалось с помощью своих новых друзей-дастелцев выяснить, в чем тут дело. Все пакетботы, включая те, что совершают рейсы вокруг Мекате, принадлежат одной большой семье Дендриди. Как ты понимаешь, это чрезвычайно богатое семейство. Все его члены менодиане и в большой милости у повелителя, так что им даже удалось протащить закон, запрещающий любым другим судам брать на борт пассажиров. У нарушителя могут конфисковать его корабль, а капитану – запретить выходить в море. Ясное дело: поэтому мне и не удалось найти никого, кто захотел бы рискнуть. Уж очень опасно наступать на мозоль семейству Дендриди.

Руарт зачирикал, но так быстро, что ни я, ни Блейз не смогли уследить за его словами.

– Вы поняли, что он сказал? – спросила Флейм, когда птичка умолкла.

Мы с Блейз покачали головами.

– Он говорит, что смог бы уговорить парочку молодых соотечественников отправиться на снастях торгового корабля на Порф, особенно если мы сумеем спрятать для них где-нибудь на палубе запас зерен. Попав на Порф, они смогут начать выслеживать дун-мага, а потом, когда мы доберемся до Амкабрейга, все нам доложить.

Блейз приободрилась.

– Они и правда возьмутся за такое?

– Дастелцы ненавидят дун-магов, – просто сказал Руарт и, если я правильно понял его пантомиму, добавил: – И особенно – этого: понятно почему. Если здешние ребята не захотят, я отправлюсь сам. – Флейм недовольно поморщилась, но ей хватило ума промолчать. Думаю, Руарту не понравилось бы, если бы она стала указывать ему, что он может и чего не может делать.

– Прекрасно, – сказала Блейз. – Это нам очень помогло бы. Нужно только, чтобы хотя бы один из них обладал Взглядом: иначе слишком опасно.

– Если все действительно так, как вы думаете, – сказал я, тщательно подбирая слова, – Мортред наверняка знает, что жители Дастел стали птицами, – это же результат его собственного проклятия. – Даже если бы я все-таки поверил в магию, насчет этого я все равно продолжал бы сомневаться. Дастелы исчезли больше девяноста лет назад, а значит, Мортреду должно было бы быть больше ста… Однако сейчас я не стал говорить о такой странности. – Так разве появление этих птичек не вызовет его подозрений?

– Он знает, что дастелцы-люди превратились в птиц, – сказала Флейм, – но вряд ли ему известно, что их потомки тоже разумны. Это секрет, который тщательно охраняется. Поскорее доедай свой обед, – добавила она, – мне становится трудно поддерживать иллюзию, а объяснить неожиданное изменение нашей внешности было бы трудно.

Когда мы все поднялись из-за стола, Блейз тихо сказала:

– Нам еще больше недели ждать пакетбот и, боюсь, придется по большей части сидеть по своим комнатам. Не годится утомлять Флейм, а выйти в своем настоящем виде мы не можем. Надеюсь, ты не слишком заскучаешь, Гилфитер.

– Переживу. – Я не стал объяснять, что меня мучила не скука, а необходимость постоянно выдерживать пытку, которой подвергался мой нос… и сознание того, что на Небесную равнину я никогда не вернусь.

Тремя или четырьмя днями позже в Лекенбрейг явились феллиане – жрецы и стражники – и гвардейцы повелителя. Я их не видел, но учуял. Ночевали они где-то на другом конце города, а на следующий день принялись методично обыскивать дома. Узнав от меня направление, Руарт отправился на разведку и скоро их обнаружил. Под конец дня он узнал, где наши преследователи остановились: в казарме городской стражи. Хуже того: они еще и привлекли местные силы порядка себе в помощь. Теперь нас разыскивали уже не двадцать человек, а сто семьдесят. Чтобы немного нас подбодрить, Руарт сообщил, что двое птиц-дастелцев готовы отправиться на Порф; более того, тем же вечером туда отплывает судно с грузом канатов для верфей Амкабрейга.

Флейм, сделав себя почти невидимой, пробралась на корабль и за несколько минут попрятала в разных местах запас зерен для наших разведчиков. Когда с началом отлива судно вышло в море, две птички уютно устроились на марсовой площадке.

Утром следующего дня несколько местных стражников явились с обыском в нашу гостиницу. Им, похоже, было уже известно, что трое постояльцев собираются отплыть на следующем пакетботе: у местной стражи были свои источники информации. Хозяин гостиницы поднялся к нам и вежливо сообщил, что городская стража хочет с нами познакомиться и ждет нас в зале. Достаточно было бросить взгляд в окно, чтобы увидеть стражников и на причале: явная мера предосторожности, чтобы не дать нам сбежать.

Блейз восприняла новость совершенно спокойно; я мог только надеяться, что такое же впечатление она произвела и на хозяина гостиницы: он должен был видеть созданную Флейм иллюзию, а я понятия не имел, что она собой представляет. Все, что я мог видеть, был ее вежливый поклон.

– Мы сейчас спустимся, – сказала она; потом, повернувшись к Флейм, попросила: – Подай мне, пожалуйста, куртку, дорогая.

Флейм – в роли супруги Блейз-мужчины – выполнила просьбу; только подала она ей не куртку, а меч. Я просто задохнулся от такой дерзости, но хозяин гостиницы поклонился и спокойно вышел из комнаты. Блейз распахнула перед нами дверь.

– Говори как можно меньше, – шепнула она мне, когда я проходил мимо нее. – Флейм будет трудно скрыть твой акцент.

Я кивнул, хоть и пробормотал себе под нос:

– У вас обеих, должно быть, морская лихорадка.

– Будем надеяться, среди стражников нет обладающих Взглядом, – добавил Руарт, – иначе вы все окажетесь по шею в гуано.

В зале нас дожидались шестеро стражников, а еще несколько околачивались перед гостиницей. Блейз без колебаний спустилась по лестнице, следом за ней шла Флейм, а я немного отстал; Руарт тем временем вспорхнул на балку под потолком. Только в этот момент, увидев его наверху, откуда ему все было видно, я догадался, каким образом Блейз выигрывала тогда в Мекатехевене: проклятая пичужка сообщала ей, какие карты у ее партнеров. Сотворение, что за бесшабашная компания! Неудивительно, что они влипли в неприятности.

– Как я понимаю, ты хотел увидеться с нами, воин? – обратилась Блейз к главному стражнику; в ее голосе прозвучала точно отмеренная доза высокомерия по отношению к нижестоящему и любезности в адрес незнакомца. – Меня зовут Дукрест. Это моя жена Лисе. С нами мой слуга. Что-нибудь не в порядке?

Стражник покачал головой.

– Прости, что потревожил вас, сир-путешественник. Мы ищем беглецов, но вы к ним явно не имеете отношения. Больше мы вас не побеспокоим. – Он поклонился и махнул рукой своим людям. Они двинулись к дверям – все, за исключением самого молодого – щуплого подростка лет четырнадцати. Мы все заметили, каким ошарашенным он выглядел: смотрел на нас, словно у каждого выросла вторая голова. Флейм улыбнулась пареньку.

К счастью, никто из стражников ничего не заметил. Они прошли мимо мальчишки, который все еще стоял, разинув рот, и покинули гостиницу.

Блейз тихо выругалась.

– Он обладает Взглядом? – шепотом спросила Флейм. Блейз кивнула. Флейм подала знак Руарту, и тот, что-то чирикнув, вылетел следом за парнишкой, когда тот, придя в себя, двинулся следом за остальными.

Я глубоко вздохнул и ощутил то же, что чувствовал по дороге в Лекембрейг, когда Флейм устроила спектакль в селении старателей: то же самое отвращение, боль, чувство, будто творится что-то ужасно неправильное.

– Давайте-ка сядем и закажем выпивку, – как ни в чем не бывало сказала Блейз. – Руарт в случае чего нас предупредит.

Я чуть не подавился словами, пытаясь взять себя в руки, потом выдавил:

– Если паренек обладает Взглядом, не думаешь ли ты, что нам следовало бы бежать?

Блейз покачала головой, села за один из столов и знаком велела принести нам выпивку.

– Мой опыт говорит, что обычно опасность испаряется, если ты не обращаешься в бегство. Попытка скрыться только показывает всем, что дело нечисто и стоит устроить за тобой погоню. Три кружки сидра, пожалуйста. – Последняя фраза предназначалась служанке.

– Ты постепенно привыкнешь к замашкам Блейз, – мягко сказала мне Флейм. – Путешествовать в ее обществе – все равно что ехать на акуле. Пока крепко держишься – все в порядке; ну а если свалишься – тут тебе и конец.

– Это замечательно успокаивает, – проворчал я. – Пока приятели данной акулы будут отгрызать мне ноги, я смогу утешить себя мыслью, что та, на которой я еду, опасности для меня не представляет. – Флейм засмеялась. Я снова сделал глубокий вдох и обнаружил, что отвратительное чувство близости зла наконец исчезло.

Служанка принесла нам сидр, и я уткнулся в свою кружку, страстно желая оказаться где-нибудь в другом месте.

Через двадцать минут Руарт вернулся и подлетел к нашему столу.

– Беспокоиться не о чем, – сообщил он.

– Но ведь парнишка обладает Взглядом, верно? – спросила Блейз.

– Да.

Блейз нахмурилась.

– Едва ли он станет нам сочувствовать. Он же из городской стражи! Почему он не сказал своему начальнику, что мы лжем?

Большую часть ответа Руарта я не понял, и Флейм пришлось переводить. Как выяснилось, Руарт проводил отряд до следующей гостиницы, где тоже был устроен обыск. Все это время мальчишка не разговаривал ни с кем – ни с кем и ни о чем.

– И все-таки я предлагаю смыться, – сказал я. – Прямо сейчас.

– Что ты можешь сказать о мальчишке по его запаху? – спросила меня Блейз.

– Он пах так, словно свалился вниз головой с селвера, – ответил я. – Он был растерян, смущен, запутан. Как только он опомнится, он наверняка что-то предпримет.

– Если мы сейчас уйдем из гостиницы, это сразу же вызовет подозрение, – сохраняя прежнее спокойствие, сказала Блейз. – Мы остаемся.

– Это безрассудство, – стоял я на своем, хоть и восхищался хладнокровием Блейз. Неужели ничто и никогда не может лишить ее самообладания?

– Ничего подобного. Послушай, паренек вряд ли хоть раз в жизни сталкивался с силвом или силв-магией, разве что видел издали хранителей, когда те тут бывали. Он или побоится рассказать о том, что видел, чтобы его не обвинили в фантазиях, или свяжет серебристо-голубую дымку, созданную Флейм, с хранителями. А связываться с хранителями – себе дороже.

Я допил свой сидр.

– Хорошо бы, чтобы ты оказалась права, Блейз. Ведь если ты ошибаешься, у тебя на совести окажется тяжелый груз, когда мы все будем прохлаждаться в феллианской тюрьме.

Флейм фыркнула.

– Не тревожься, Кел. Она, как всегда, рассчитывает, что мои иллюзии вызволят нас из беды. Боюсь, что такова уж моя судьба: вечно спасать эту беспомощную девицу. – Она с усмешкой взглянула на Блейз; та только закатила глаза.

Я поднялся.

– Пойду в свою каморку, и пусть мир разваливается на части, – сказал я кисло. – Руарт, предупреди меня, пожалуйста, когда придет время впадать в панику.

Вернувшись к себе, я перетащил кровать к окну, чтобы можно было, сидя там, следить за входом в гостиницу. Я совершенно искренне ожидал, что стражники вернутся. Вместо этого через три часа я заметил приближающегося парнишку. Он сменил форму городской стражи на обычную одежду и мчался так, словно за ним гнался рассерженный селвер.

«Проклятие! – подумал я. – Вот и начинаются неприятности».