Запекшаяся кровь. Этап третий. Остаться в живых

1

Самоходную баржу, груженную лесом, атаковали с моста. Пятнадцать боевиков, вооруженных автоматами, ночью сбросили веревки, привязанные к его перилам. Подобно циркачам, соскользнули по канатам на проходящую самоходку и устроили настоящую резню. Работали штыками, без единого выстрела. Спящим матросам перерезали горло, привязывали к ногам груз и сбрасывали в Урал. Живыми оставили капитана, рулевого и двух мотористов. Двенадцать душ отправили на дно. На операцию ушло не больше пятнадцати минут. Последнему пирату пришлось нырять с моста в воду с высоты пятнадцати метров, уничтожая следы, он обрезал канаты, использованные десантом. С баржи ему сбросили круг с двадцатиметровым тросом, но парню не повезло, он так и не вынырнул на поверхность. В остальном операция прошла гладко.

Старший сын атамана Никольского приставил нож к горлу капитана баржи.

— Через пару километров увидишь костры вдоль левого берега, застопоришь ход и бросишь якоря. Возьмем на борт груз и людей. Нам по пути. Добросишь нас до порта Атырау и прощай, дядя. Другого способа выжить у тебя нет. Ты меня понял?

— Я тебя понял, душегуб. Только лес я должен сгрузить в Кулагино, на сто пятьдесят километров раньше вашего пункта назначения. У нас имеется своя сопроводиловка, только на лес. У устья реки ходят погранкатера Каспийской флотилии, проверяют судовые документы.

— С пограничниками мы разберемся, наш груз принадлежит Министерству госбезопасности. Твое дело помалкивать. Откроешь рот, пойдешь на корм рыбам. Проводится секретная операция, болтунов мы убираем.

Старый речник ничего не смыслил в военном деле. Он видел людей, одетых в военную форму, но не мог поверить в то, что солдаты получили приказ убивать своих же соотечественников. Двое его сыновей погибли на фронте, жену и третьего сына арестовали еще до войны без причин и объяснений. Его самого трогать не стали, опытных речников на реке Урал осталось мало, да и те — старики и инвалиды. Из них и сколачивали костяк речного флота. Много горя повидал капитан на своем веку, стоило ли удивляться, что он подчинился. Надо было выжить, без него погибнут внуки, двое малолеток — все, что осталось от большой семьи.

Идея захватить баржу пришла в голову Никольскому, когда колонна машин тянулась вдоль берега, утопая в пыли. Под мостом через Урал проходил катер, тут-то его и осенило. Три недели они ползли от Уральска к морю по степи, в редких деревеньках им удавалось разжиться харчами, с бензином дело обстояло еще хуже. В любой момент моторы могли заглохнуть. Из пяти машин три шли с лесом. Лес — главное прикрытие, на него оформлены все проездные документы, но никто их не проверял, кругом голая степь. Группой командовал подполковник Малоземов, и атаман обязан был выполнять его приказы. Малоземов считал машины самым надежным средством передвижения и самым безопасным. Упрямый тип. Приходилось терпеть.

Подполковник проявил себя незаурядным стратегом, его план по вывозу изумрудов был прост и гениален. Два года атаман осаждал рудник, и все впустую. Пришел Малоземов и решил проблему за три недели. Улусов знал, кого посылать на ответственное дело и не ошибся. Но и на старуху бывает проруха. Атаман, не привыкший подчиняться, не выдержал давления. К ночи, когда машины встали, по команде атамана спящего подполковника связали, Никольский взял командование в свои руки. Старшего сына он направил на мост выслеживать баржу с лесом, что соответствовало их сопроводительным документам. Младший с небольшим отрядом отправился в рыбачий поселок за баркасами. Шоферов на всякий случай тоже связали. С пятью казаками из своей банды Никольский начал выкладывать костры вдоль берега, используя лес, сгруженный с одной из машин.

Все получилось так, как он задумал. К берегу пристали девять баркасов. Все, что нашли, то и пригнали. Ящики с изумрудами погрузили на лодки. В третьем часу ночи на реке появились огни баржи. Подойти к берегу самоходка не могла — мелководье, встала на якорь в сотне метров на допустимых глубинах. В первую очередь на судно переправили ящики, потом людей. Баркасы расстреляли с борта из автоматов, они пошли ко дну. На берегу остались только машины, атаман не решился их сжечь. Он не знал, где расположены ближайшие населенные пункты или воинские части. Пожары в степи видны за десятки километров, привлекать внимание было опасно.

Подняли якоря, и баржа тронулась в путь. Люди Никольского были довольны — появились харчи, хлеб и даже самогонка. Младший сын не стал докладывать атаману, что его «орлы» вырезали рыбачий поселок, не щадя женщин и детей, и помимо баркасов собрали по домам провизию.

Под утро Никольский спустился в трюм, куда сгрузили ящики и где все еще лежал связанный по рукам и ногам подполковник Малоземов.

Атаман достал нож и разрезал веревки.

— Я должен извиниться перед вами, Григорий Иваныч, за доставленное неудобство, но вы мне не оставили выбора. Бензина у нас на полсотни километров, а мы не имеем право терять время. К тому же команда наша не отличается надежностью. Когда мы с вами ходили к начальнику станции, несколько человек попытались захватить ящики. Я вам не стал рассказывать подробностей. Вы занимались поиском машин, а я гасил бунт. Мне в наследство достались бандиты Рябого, в большинстве своем уголовники. У меня в отряде служили кадровые военные, вот почему Рябой обходил мою зону стороной. Сейчас обстоятельства изменились, мы имеем дело с быдлом.

— Какими же силами вы погасили бунт? — потирая кисти рук, спокойно спросил Клубнев.

— Сыновья мои всегда начеку. И еще тройка здравомыслящих мужиков нашлась. Утихомирили. На станции никто не решился открыть пальбу.

— Вы знаете этих троих, вставших на вашу сторону?

— Только клички. Люди Рябого не имеют имен и званий. Они полезны, пока верят в то, что их ждет рай на чужбине, если им будет грозить опасность, они оскалят клыки. Этого допустить никак нельзя.

— Ваш план с баржей, Зиновий Петрович, мне понравился. Грубо, но результативно. Наверняка у вас есть в заначке план, как избавиться от отряда, когда груз попадет на судно, идущее в Иран. Я уверен, вы не хотите везти весь сброд с собой. Так?

— Может, и так. Но вы к числу ненужных не относитесь. Вы везете документы персам, которые гарантируют нам не только жизнь, но и сохранность груза.

— Это вы верно заметили. Но что стоит отнять у меня портфель?

— Зачем отнимать, он уже у меня.

— А теперь скажите, что стоит отнять портфель у вас вместе с ящиками? Или вы рассчитываете встретить джентльменов среди персидских денежных воротил?

— Я думаю, мы получим инструкции на сей счет, когда выйдем к берегам Каспия.

— Инструкции буду получать я, а не вы. Мы с генералом Улусовым кадровые разведчики, наше досье есть у иранского резидента, и он ждет одного из нас. С вами, недобитым атаманом, никто не станет иметь дело, вы ничего из себя не представляете. Ноль. Мы делаем вам одолжение, спасая вашу шкуру. Полагаю, из вас не выйдет графа Монтекристо. На данный момент мы не знаем, какое судно будет перевозить нас через Каспий. Инструкции получим на месте. И главное, господин полковник. Все документы должны быть зашифрованы до прибытия в Иран. Я шифр знаю. А чем вы будете торговать? Древнеегипетскими иероглифами? Камни отнимут, а вас депортируют в Советский Союз как нарушителя границы. В Иране с избытком русских иждивенцев. В лучшем случае сгодитесь на роль раба. Улусов отправил вместе с нами своих людей, ведь вы никого из банды Рябого не знаете. Те, что помогли вам унять бунт в Кургане, могут быть людьми Улусова. Возможно, есть еще кто-то. Они имеют свои инструкции. Один из них знает судно, на которое нам следует грузиться, другой знает пароль, третий — шифр, он должен закодировать документы, четвертый знает, кто нас должен встретить на персидской земле. А что вы со своими хитроумными планами можете сделать? Взять автоматы и всех перестрелять в одну из темных ночек? А дальше что? На данном этапе я такое же пустое место, как и вы. Моя задача — вести переговоры с резидентами западных разведок в Иране и с представителями иранских спецслужб. Меня ждут и ни с кем другим разговаривать не станут. Мы едем с особой миссией для серьезной работы. Беженцы им не нужны. Что касается необработанных изумрудов, то можете ими торговать на базаре. На вес или в обмен на чечевицу. Они имеют цену только после огранки, а в Иране никогда не было хороших ювелиров. Они слишком богаты и скупают готовые изделия. Выводы из сказанного делайте сами.

— Я быстро соображаю. Когда же люди Улусова себя проявят?

— Тот, кто погрузит нас на корабль, вряд ли поплывет с нами. Он вернется и доложит генералу обстановку. Шифровальщик приступит к работе над документами, как только мы покинем берега СССР. Значит, он поплывет с нами. Связной может себя не выдавать вообще до прибытия на место. В любом случае грузить придется всех. И только после сигнала, который я получу от связного, можно будет скинуть за борт лишний балласт.

— Не окажусь ли я со своими сыновьями таким балластом? Вы расставили все точки над «и». Я могу стать тем самым мавром, который может умереть, выполнив свою работу.

— Вы враг СССР, вы враг советской власти, а потому готовы к борьбе с ней. Такие люди нам нужны. Не так много их осталось. Что касается отребья из банды Рябого, то оно лишь бросает тень на истинных борцов с режимом. Мировая общественность не станет слушать уголовников. Другое дело русский дворянин, заслуженный офицер и патриот своей Родины.

— Хорошо. Постараюсь не допускать ошибок. Убедили.

— Договорились. А сейчас неплохо бы поспать.

— Кают здесь нет.

— Мне и тут неплохо, я непривередлив.

2

Антон стоял на холме, откуда открывался прекрасный вид на Иртыш. Он внимательно наблюдал в бинокль за мостом, по которому шли машины.

Они опередили поезд на два часа. В запасе имелось достаточно времени, чтобы успеть доехать до переезда. Но сейчас лейтенант начал сомневаться в том, что они успеют прибыть на место вовремя. Впереди оставался еще один переезд, последний и уже не действующий, так как он находился на заброшенной ветке, куда, по мнению Антона, переведут стрелку. Но сначала надо пересечь железную дорогу по обычному переезду, а он находился на другом берегу Иртыша.

Он спустился с холма к дороге и сел в машину. Женщины ждали его с нетерпением.

— Ну что там?

— Ничего хорошего. Не зря мы торопились, на решение проблемы у нас не так много времени.

— Какой проблемы?

— На мосту патрули досматривают все машины, кроме самосвалов. Вероятно, там идет какая-то стройка и у них есть номера самосвалов, возящих цемент, щебень и песок. Мост — стратегический объект. Проверки — обычное дело. Сейчас утро. Генерал знает о пропаже своей машины и шофера. Майор ему доложит о нашей встрече на переезде. Какие из этого будут сделаны выводы, затрудняюсь сказать. Но рисковать мы не имеем права. Мост — отличный капкан, угодим в него, уже не выберемся.

— Что же делать? — спросила Таня.

— Есть одна мыслишка.

Антон завел машину, и они поехали.

У подножия склона находилась чайная, где стояло много груженых машин. Там Антон и припарковался.

— Таня не сумеет, — задумчиво сказал Антон, — придется идти тебе, Ира.

— Что ты задумал? — взволнованно спросила Ирина.

— Только сними с себя все золотые побрякушки. Ты и так женщина яркая. Видишь самосвал с песком? Песок нам больше подходит, чем щебень или цемент. Договорись с шофером. Попроси его перевезти тебя на другой берег. Только не предлагай ему денег, ты должна заинтересовать его как женщина.

— А дальше что?

— Мы поедем следом. Дорога до моста идет через лес, найди повод остановиться в тихом местечке.

— Я догадываюсь, какой повод может заставить шофера остановиться. Ты подумал, что мне предлагаешь?

— Я всегда думаю, а потом говорю. Не о себе надо думать, это я точно знаю. На одной чаше весов твое решение, на другой — поезд, к которому мы должны подобраться.

— Я поняла.

Ирина сняла кулон, кольца, бросила все в сумочку и вышла из машины. Антон и Таня с волнением наблюдали за ней. Вот к самосвалу подошел шофер в телогрейке. Ирина заговорила с ним. Она улыбалась, а шофер, сняв кепку, чесал затылок.

— Перед такой женщиной невозможно устоять, — сказал Антон. — Неужели этот простофиля ей откажет?

— Ну да, ты перед ней не устоял, — огрызнулась Таня.

— Ревнуешь? Ты же чужая невеста.

— Ира, между прочим, замужем и у нее двое детей. Она порядочная женщина. Фронтовик, военный врач…

— При чем тут Ира. Речь идет о твоей ревности.

— Глупости какие! Ты чужой человек, я тебя не знаю.

— К сожалению.

— Ну… Ну, не совсем чужой, конечно… И хватит называть меня невестой. Я никому в любви и верности не клялась.

— Учту. Куда же ты так стремишься?

— Мы людей должны спасти.

— Как громко сказано. Ладно, не злись.

— А я не злюсь. И нечего меня обсуждать, тоже мне, судья нашелся. Что хочу, то и делаю.

Они увидели, как Ирина садится в кабину самосвала. Антон облегченно вздохнул.

— Получилось.

— Конечно, кто же такой женщине откажет, — съязвила Таня.

Они поехали следом за грузовиком.

— А ты вышла бы за меня замуж? — спросил Антон.

— Мне твоя фамилия не нравится… Постой… А это же идея! Ты возьмешь мою фамилию, и генерал тебя не найдет.

— Если захочет, найдет. Он мать мою по старым архивам нашел. Она умерла на Соловках в тридцать шестом. Известно также, что в заключении у нее родился ребенок. Предположительно, ее изнасиловал один из надзирателей или начальников. Судьбу ребенка проследить не удалось.

— Твоя тоже может затеряться. А почему я не могу встретить в Москве строителя из деревни и выйти за него замуж?

— А ты что там делать будешь?

— Учиться в медицинском. Кто-то должен найти способ борьбы со смертельными инфекциями. Почему не я? Такому делу не жалко жизнь посвятить.

— Смотри. Самосвал остановился.

Антон притормозил.

— Сиди, не шевелись.

Он достал пистолет.

Шофер самосвала и Ирина вышли из машины и пошли в лес. Антон понимал, чего ей стоила ее решимость. Он подоспел вовремя, мужик уже повалил женщину на холодную землю и задрал подол платья. Удар рукояткой пистолета по затылку, и здоровяк обмяк. Ирина скинула с себя грузное тело и начала отплевываться. Антон раздел мужика до кальсон и привязал его к дереву буксирным тросом.

— Не перестарайся, Антон, он же здесь замерзнет, — крикнула Ирина, поправляя порванное на плече платье. — Мерзавец! Рвать-то зачем?!

— Реакция на сопротивление.

— А как я должна была поступить? Меня чуть не вытошнило.

Подруги и не догадывались, какой сюрприз приготовил Антон, не знали, что испытания только начались. Он вырвал с корнем репейник и сломал его стебель пополам.

— Видите — трубочки. Через них можно дышать. В детстве, играя в казаки-разбойники, мы прятались в реке под водой и дышали через такие трубочки.

Антон протянул стебли женщинам.

— Ты чего задумал, ирод?! — вскрикнула Ирина.

— Вам надо будет завязать глаза, нос, чтобы песок не забился. Я вас зарою в кузове самосвала, дышать будете через трубки. По-другому мы мост не переедем. Если майор

Люсинов все понял правильно, то меня ищут с двумя женщинами. На вокзале Томска вас не нашли, к начальнику вы не обращались. Куда подевались?

Говоря все это, Антон снял военный мундир, натянул на себя ватник шофера, штаны и кирзовые сапоги взамен хромовых.

— Ты хочешь зарыть нас в песок? — не веря своим ушам, переспросила Таня.

— Теперь ты понимаешь, Танюша, почему его не устраивали самосвалы со щебнем и цементом, — обреченно сказала Ирина. — Это Антон о нас заботился.

— Не так страшен черт, как его малюют. Мост переехать недолго. Не кисейные барышни, потерпите, времени на разговоры нет.

Перед Омском поезд вновь застрял в пробке. На объездной дороге, огибающей город с юга, куда и должен был идти состав, ураганом повалило столбы электропередачи и деревья. Дорогу закрыли для восстановительных работ. По главной дороге, через город, поезд не пропустили. Причин было много. Даже если омским властям не сообщили секретную информацию об эшелоне, он шел вне расписания, а линия была перегружена. Поезд встал. С автоматчиками вопрос был решен еще до подъезда к Омску. Солдат разоружили, распихали по пустым купе и заперли. Операция прошла чисто, без потерь, а солдаты, попав на полки и ощутив под головой подушки, молниеносно отключились, провалившись в глубокий сон.

Теперь по поезду можно было передвигаться свободно. С пассажирами провели беседы, призывавшие к терпению. Завтра все будут свободны. Это главное.

Профессор и несколько добровольцев занимались больными. Многие вылечились и встали на ноги. Профессор начал сомневаться в правильности своего первоначального диагноза. Но какое теперь это имело значение?

В хвостовом вагоне заседал штаб, который пополнился новыми членами. Василий Муратов до сих пор оставался для всех чужаком, темной лошадкой, но вел себя правильно и никого уже не интересовало, что он за фрукт, как и зачем попал в поезд. Старый жук, мудрый Фома, слушал разговоры внимательно и изредка что-то писал на бумажке, а его идеи озвучивал Юрко. Заправлял штабом капитан третьего ранга Яков Стрелов.

— Сейчас мы ничего сделать не можем. Надо миновать город и свернуть с Транссиба на юг. Операцию начнем там, но подготовиться к предстоящим событиям надо сейчас. В чем главная задача? Высадить людей так, чтобы никто этого не заметил, и пустить поезд дальше, как он и должен двигаться. Только в этом случае людям удастся как-то рассредоточиться. В противном случае всех выловят. Войска поднимут в ружье и прочешут каждый куст в тайге. Не знаю как, но состав должны уничтожить. Значит, за его движением ведется наблюдение. Пусть уничтожают, но без нас. Пусть будут уверены, что справились со своей задачей. Хуже всего то, что у генерала есть список пассажиров. Он знает о каждом из нас все. Лучше, если он станет считать нас мертвыми, чем живыми. На мертвых ставят крест, а живые превратятся в движущиеся мишени.

Фома что-то написал на листке. Юрко прочитал:

— Паровоз может идти без машиниста.

— Уже мусолили эту идею, — отмахнулся Лыков. — Но как попасть на паровоз? Там офицер и двое автоматчиков. Они командуют парадом.

Фома поднял палец вверх.

— На небо их отправить? — переспросил Муратов. — Он говорит о крыше, — догадался Гавриков.

— Сдует к чертовой матери, — усмехнулся Лыков.

— Не такие шторма видывали, — сказал Стрелов. — Так, ветерочек. Но один ничего не сделает.

— Я с тобой пойду, морячок, — постучал себя в грудь большим пальцем Муратов. — Меня тоже качало, только не на море, а в небе.

— В гостях у Бога побывал? Твое же место в аду. Солдатиков стрелял, как орехи щелкал.

— Сидели бы вы тут, если бы я не стрелял. Они целый вагон кровью залили. Нашел кого жалеть.

— Без претензий. Думаешь, справимся вдвоем?

— Брось, морячок. Справимся. Думайте, как нам на крышу выбраться.

Поезд неожиданно дернулся, и состав тронулся с места.

— Ну, наконец-то, — сказал Гавриков. — Ночью можно незаметно выбраться на крышу. Гармошку порвем между вагонами — вот вам и выход на крышу. Возьмем с собой веревки и теплую одежду. Интервал между воздуховодами полтора метра. Трубы крепкие, а колпаки можно и скинуть. Другого способа подобраться к паровозу нет. Одно вы должны понимать, если вас заметят, спастись не удастся. Крыша — не дзот, спрятаться там негде. Вас снимут одной автоматной очередью. Даже плохой стрелок не промахнется. И второе. Даже если вас убьют, в центр связи тут же уйдет радиограмма о случившемся.

— Важно другое, — сказал Муратов. — О том, что происходит в поезде, машинист и те, кто с ним, не знают. Подвоха не ждут. А это окрыляет. Что скажешь, морячок?

— Скажу, что нужно разблокировать дверь одного из вагонов. Если мы остановим поезд, то на высадку людей должно уйти не больше десяти минут. Окна бить нельзя, щиты на окнах должны висеть, как висели. Состав должен выглядеть скорлупой, как сейчас, когда со стороны непонятно, есть в нем люди или их нет. Я уверен — за поездом наблюдают. Предупредите пассажиров и готовьтесь к высадке. Дисциплина и порядок прежде всего.

Немой Фома опять написал записку. Юрко ее прочитал:

— «Сумасшедших в узде держать невозможно! Раздайте людям воду, а потом говорите о порядке».

— А ведь он прав, — кивнул Лука Лыков.

— Фома всегда прав! — гордо заявил Юрко.

Мост через Иртыш был длинным и очень узким — по одной полосе в каждую сторону. Обгон невозможен. Даже самосвалы с пропусками стояли, ожидая, пока проверят другие машины. Антон нервничал. Вдруг Ирина и Таня не выдержат гробовых условий, тогда все пропало. Настораживало и то, что патрули проверяли машины, идущие с другого берега, куда он и женщины не могли попасть, а если и попали бы, зачем им возвращаться назад?

Продвинувшись по мосту на сотню метров, пришлось вновь встать. Антон осмотрелся и подошел к стоящему за ним самосвалу.

— Послушай, браток, что за заваруху устроили краснопогонники?

Шофер выплюнул окурок и посмотрел на Антона, как на лунатика.

— Новенький? На Сашкину машину посадили?

— Мне не докладывали. Дали ключи — и вперед.

— Значит, Сашка сдрейфил. Четырнадцать человек с базы слиняло. Бздят! С рудника сорок зеков сорвались. Охрану перебили, весь арсенал с оружием уволокли и в леса подались. Где-то поблизости бродят. Нам же до стройки еще двадцать верст через тайгу пилить. Работягам с этого берега даже харчи везут. Третьего дня шесть хлебных фургонов обстреляли, обчистили котлы с кашей. Девять шоферов убиты, двух поваров и троих экспедиторов жизни лишили. Почем зря людей гробят.

— Почему солдат не вызовут?

— Всех бросили на охрану Транссиба, там беглецов поджидают. Рано или поздно, но они выйдут к «железке». А куда денешься. В Казахстан не пойдешь, там нет ничего, кроме голой степи. Чтобы лес прочесать, армия нужна. Еще не факт, что солдаты помогут, зеки-то не простые. На угольных шахтах работали военные преступники, предатели Родины, бывшие военнопленные, штрафники. Все войну прошли, большинство из них офицеры. Комсостав. Рядовых не сажали, что с них взять. Ну и кого ты пошлешь воевать с тремя взводами полковников и майоров, вооруженных до зубов? Они в шахтах второй фронт прошли. Злые, как черти. Ну забрали бы жратву, зачем шоферню стрелять? Выродки. Слышал, будто среди них и немецкие офицеры есть. Видно, снюхались.

— А что, на том берегу воинских частей мало?

— Я же сказал, всех мобилизовали на Транссиб, остались только авиаполки. Летуны за себя постоять смогут, но прочесывать леса их не учили.

— Но за мостом еще одна железка проходит.

— Кому она нужна? В Омск они не пойдут, город готов к встрече. В степь? Так их же бомбами закидают. Лучший выход — идти лесом на запад. И то сомнительно. Деревеньки они под себя подомнут, а дальше? Барнаул с наскоку не возьмешь, там танковая дивизия расквартирована, их враз подавят. Все дело в сроках. Твой песок и мой щебень зеки жрать не будут, мы проскочим, а тем, кто везет хлеб, я не завидую.

— Утешил. И на том спасибо.

Передние машины тронулись, и Антон побежал к своему самосвалу.

Проехав два десятка метров, колонна опять встала. Антон достал штабную карту генерала, на которой значились все воинские подразделения Юго-Восточного Сибирского военного округа. Здесь же были обозначены военные дороги и лесные тропы. За утерю такого документа могут расстрелять. Помнил ли генерал о том, что хранил штабную карту в своей машине? Конечно, помнил. По ней они всегда находили объездные пути, не обозначенные на обычных картах.

Антон внимательно изучил район и нашел в нем немало слабых мест с военной точки зрения. Кто же мог предположить, что на задворках России возникнет ситуация, требующая введения военного положения?

Переправа на другой берег заняла два с лишним часа. Дорога до переезда оказалась широкой. Антон отъехал на километр и загнал машину в лес. Забравшись в кузов, он начал откапывать женщин. Такой поездки и врагу не пожелаешь, но что было делать? Подруг пришлось приводить в чувство. Более выносливая Ирина пришла в себя первой, но не могла пошевелить ни рукой, ни ногой — конечности затекли. Он перенес ее в кабину, потом привел в чувство Таню и тоже усадил на сиденье.

— Бог мой, мы живы? — прошептала Ирина пересохшими губами.

— Еще как живы и еще как жить будете. Бейте Таню по щекам, она может впасть в кому. Ее надо разбудить.

— Я не могу шелохнуться.

— Не раскисай, товарищ военврач, возьми себя в руки. С огромным трудом Ирина повернулась и стала делать

Тане искусственное дыхание. Антон поражался силе воле этой женщины. С такой можно горы свернуть.

Держаться на покатой с двух сторон крыше при мощном встречном ветре было так же трудно, как разгуливать по канату. Стрелов и Муратов связались веревкой. Вася шел вторым. Он крепко вцепился в трубу воздуховода и ждал, пока Яша переползет от одной трубы к другой. Сверкнула молния, громыхнуло. Начался дождь, быстро превратившийся в ливень. Крыша стала скользкой. Яков выпустил из рук трубу, и ветер понес его назад. Он проскользил на брюхе, как по катку, мимо Василия. Тот натянул веревку и не дал ветру смахнуть морячка с крыши. Теперь Муратов оказался впереди. Посыпал град.

За два часа удалось продвинуться вперед лишь на полвагона. Они задыхались от черного дыма, который стелился слишком низко и слепил глаза. Но обнадеживало то, что в ночи в клубах дыма две ползущие черные фигуры заметить невозможно, да и услышат их в такую грозу вряд ли.

И тут новая неприятность — Стрелова снесло с крыши, он повис, едва не коснувшись земли. Муратов зажал трубу между ног и начал тянуть напарника наверх. Сколько сил ушло на это, одному Богу известно, но от злости у ребят открылось второе дыхание. Передохнув, они двинулись вперед и наконец добрались до края вагона, под ними был кузов, груженный углем. Оба сели на край вагона, на счет три оттолкнулись, спрыгнули на гору угля и затаились. Надо было бы передохнуть, но начало светать, и они могли потерять свое преимущество.

Говорить на таком ветру бесполезно, объясняться можно только знаками. Василий передал свой автомат Якову и показал пистолет, мол, он вооружен и автомат ему не нужен. Потом показал на мостки с перилами и очертил в воздухе круг, что означало: обходим с двух сторон. Стрелов кивнул. Они сползли на узкие мостки и двинулись к кабине с двух сторон. Потом была беспорядочная стрельба. На полу остались лежать три окровавленных трупа в военной форме. Машинист прижался к рычагам управления, подняв руки вверх. В углу на железной подставке работала рация. Машинист уцелел, как и было задумано.

Небо посветлело. Слева был виден крутой откос, под ним широкая река. Справа вырисовывалась окраина города.

— Опусти руки, папаша. Теперь мы здесь командуем, — прокричал Муратов. — Где мы?

— Подъезжаем к Новосельску.

— Вот и ладненько. Минуем город и сделаем передышку, — вытирая взмокший лоб, сказал Стрелов.

В небе послышался шум. Василий осторожно выглянул.

— Что там? — спросил Яков.

— Штурмовики. Черт! Теперь я понял, что они задумали.

— Пока состав в городской черте, бомбить не станут, — сказал Стрелов.

— Все так. Будут ждать, пока выйдем в степь.

— Но они же ветку расколошматят.

— Поезд переведут на «мертвую» ветку, — сказал машинист. — Через тринадцать километров от города. Еще десять мы будем идти в сторону, через тайгу. Там тоже бомбить не станут, пожар быстро подберется к городу.

— Тайга, говоришь? — усмехнулся Муратов. — То, что доктор прописал.

Над составом опять пролетели самолеты.

Генерал стоял у окна своего кабинета и спокойно наблюдал за кошкой, гоняющей по двору кур.

Дверь открылась, в кабинет вошел капитан.

— Ну что? — спросил генерал, не оглядываясь.

— Лейтенанта Бучму никто не видел со вчерашнего дня. Машину он в гараж не ставил, дома его нет.

— Ладно, найдется. Помалкивай, капитан. Что еще?

— В приемной дожидается майор Люсинов.

— Пусть войдет.

Секретарь вышел, его место занял Люсинов.

— Здравия желаю, товарищ генерал. С ног сбился, но женщин в городе нет. Обыскали весь частный сектор.

— О каких женщинах идет речь, майор?

— О тех, что отстали от литера 731.

— Вы мне о них не докладывали.

— Антон в курсе. Я думал, что он вас проинформирует. Мы с ним вместе были у поезда, когда его опечатывали на переезде.

Генерал продолжал стоять спиной к майору. Он нахмурил брови.

— Что он еще забыл мне передать?

— Стрелку уже сделали. 731-й миновал Новосельск. Авиация готова к выполнению приказа. Радиограммы с поезда поступают регулярно. Операция проходит планово.

В кабинет вошел полковник и, не здороваясь, сел в уголок. Он присутствовал на совещаниях, читал секретные документы, но ничего не комментировал и не задавал вопросов. Возможно, он и говорил, но только в тех случаях, когда оставался с генералом с глазу на глаз.

— Сколько пассажирских составов ушло в сторону Омска после литера 731? — спросил генерал.

— Один.

— Дайте эстафету на линии. Проверьте все полустанки и ушедший состав. Дайте описание женщин и выясните, как ведут себя пассажиры, не появились ли среди них заболевшие с симптомами простуды. Идите, майор.

Люсинов вышел из кабинета. Генерал отошел от окна и сел за свой стол. Полковник остался сидеть в углу и вопросительно смотрел на генерала, как на ученика, вызванного к доске.

— Бандиты не выйдут к Транссибу, — начал генерал, — я бросил на охрану дороги все имеющиеся силы округа. В степь они тоже не пойдут, а партизанскую войну с боевыми офицерами такого уровня вести бесполезно. Все опытные солдаты давно демобилизовались, посылать на верную смерть новобранцев нет смысла.

— Скоро наступят холода, — тихо сказал полковник. — Им надо как-то выбираться из капкана. Среди беглых четыре генерала, девять полковников и три немецких полковника. Добавим на чашу весов тринадцать пулеметов, сорок семь автоматов и бесчисленное количество боеприпасов. Они пойдут на прорыв, мы не оставляем им выбора, терять им нечего.

— Не торопитесь, Сергей Степаньч. Попробуем повернуть реку вспять. Я отправил в Новосельск генерала Улусова и приказал разобраться с врагами народа. Беглые каторжники — его проблема.

Полковник встал и начал прохаживаться по кабинету.

— Болинбергу-Улусову не выгодно уничтожать отряд, каждый боец которого стоит десяти агентов.

— В этом и суть моей задумки.

Хворостовский подошел к стене и отдернул штору, за которой висела карта военного округа.

— Выйти из капкана без потерь можно только по мертвому ущелью. По руслу сухой реки. Там их можно накрыть авиацией, но мы же знаем, что путь через ущелье беглецам неизвестен, подступы к нему загораживают болота. Авиацию в воздух поднимать не будем. А теперь войдем в положение Болинберга. Он работает в одиночку, без агентурной сети. Ему нужны надежные люди. А где их взять? С улицы? Нет. Он Клубнева месяц проверял, пока не решился выйти с ним на контакт. Я дал ему шанс. Перед ним сорок разбойников, а он может стать Али-Бабой. У него власть. И у него есть такая же карта. Болинберг выйдет с ними на контакт. Пусть не всех, но десяток человек завербует. Взамен — спасение. Надо помнить, что Улусов-Болинберг может всю банду обеспечить настоящими документами. Они ему нужны целыми и невредимыми, он укажет им путь к ущелью через болота, на выходе встретит их. Особо отличившимся, готовым пойти за ним, выдаст документы. Этим людям не нужно проходить школу Абвера, они от него не сбегут. Он каждого будет держать на крючке. Нет, Болинберг такого шанса не упустит.

— А мы не упустим своего шанса. Ущелье выходит к мосту через Ишим, по нему можно спуститься на плотах до казахстанской ветки, идущей на Кустанай.

— Вы правы, Сергей Степаныч. Места там открытые и безжизненные. Нам хватит кавалерийского полка, чтобы порубить всю банду на отбивные, а генерала Улусова взять с поличным, чтобы не копаться в его прошлом в поисках пробелов. Он сам себя преподнесет на серебряном блюде. А сейчас не следует ему мешать. Давая задание, я умышленно не придавал ему большого значения. Обычный лагерь, обычный бунт, стандартный побег — разберетесь. Улусов не усмотрел подвоха, он слишком самоуверен. За восстановление моста через Обь я представил его к награде. Генерал на пике карьеры и уже подумывает о моем кресле.

— Вы меня убедили, Геннадий Федорович.

3

Когда Жора-морячок отправился на переговоры с чукчами, погода была прекрасная. Теперь все изменилось — подул леденящий ветер. К счастью, небо все еще оставалось чистым и днем земля прогревалась. Но если начнутся осадки, то они выпадут в виде града или снега, поэтому люди торопились. Массивный сруб сложили быстро, утеплили еловым лапником. Печи складывали из глины и обжигали изнутри. Нашелся отличный консультант, им стала умница и красавица Надине. Все называли ее Надюшей. Поначалу напуганная дикарка могла восхищать команду только красотой, но потом, став официальной невестой Кострулева, девушка осмелела. Князь учил ее русскому языку, Надюша легко его усваивала (Афанасию Антонычу и в голову не приходило учить Кистеня арабскому или языку езидов). Девушка знала принцип строительства глиняных домов-яиц, следуя ему, сделали плавильные печи. В кузнечном деле немного разбирался Улдис и, как ни странно, Огонек, он был сыном кузнеца. Все одесские байки о красивой жизни фраера-везунка пришлось забыть. Оно и к лучшему, кузнец — профессия уважаемая, а фраеров на Колыме хоронили табунами.

Первый наконечник для копья Кистень делал вручную, тут ему равных не было, за время отсидок не один напильник превратил в финский нож.

Работа не прекращалась ни днем ни ночью. Лебедку решили устанавливать с восточной стороны у отвесной скалы, где не было препятствий. Надине научила Рину и Варю плести корзины из гибких ветвей. Трюкач учился орудовать копьем: метать нож, топор для него был делом привычным, но с той же легкостью орудовать копьем Родион не умел, а он был совестливым артистом, если брался за очередной трюк, то доводил его до совершенства, чем вызывал не только восторг режиссеров, но и сохранял себе жизнь.

Поздним вечером в новую кузню зашел Важняк.

— Есть разговор, ребята.

Кистень и Огонек, усталые и взмыленные, сели на широкую скамью.

— Враг не дремлет, Матвей Макарыч? — спросил Огонек.

— У нас отличная позиция, но на руднике мы будем беззащитны. Западный склон обледенел пока не очень сильно. Через месяц сможем спускаться вниз и подниматься только по веревкам. Но я не это хотел сказать. В низине грязь, распутица. Пора нам спускать телегу вниз, ловить шатуна или ворошить берлоги. Взять медведя живым — непростое дело. Время пришло. Похоже, за нами ведут наблюдение. Лошади уже не могут подняться на гору. Скользко. Их оставляют внизу, привязав к деревьям. Вверх идут только разведчики. Их человек шесть или пять, я видел следы. Такой группой они нападать не станут. Но понятно, что отец Надюши готовит нам сюрприз. Шейх не стал бы посылать в наш лагерь разведчиков, мы ему не мешаем, даже полезны, а можем быть еще полезнее, чем думаем мы и они.

Журавлев достал из-за пазухи золотую подкову.

— Вот, выкопал из грязи, где были привязаны лошади. Такой подковы на месяц не хватает. Почему бы не предложить им настоящие, из металла. Ковать их несложно, а стоить они могут дорого.

Кистень внимательно рассмотрел подкову.

— Идея стоящая. И гвозди откуем. Но у меня есть не хуже мыслишка. Телегу с бурым надо как-то везти. Не самим же впрягаться, зачем выставлять себя на посмешище. Надо увести лошадей у разведчиков. Ведь они же еще вернутся?

— Наверняка. Я догадываюсь, в чем их цель. Они хотят выкрасть Надине и вернуть отцу для расправы, — сказал Журавлев. — Девушку надо уберечь, нельзя выпускать ее из землянки. Она уже стала полноценным членом отряда, понимает, что ей говорят, работает не меньше нашего.

— И без ума от вора-рецидивиста Пети Кострулева, — хихикнул Огонек.

— Завидуешь? — хмыкнул Журавлев. — Петя того стоит. Кистень покраснел.

— Ну, хватит. Вас это не касается. Лошадей можно увести, но где их спрятать?

— Мы с Лешим нашли ущелье на северном склоне. Вряд ли езиды о нем знают, там нога человека не ступала. С рассветом, когда они молятся, надо занять позиции, потом разведчики вновь пойдут ловить свою удачу, и как только они скроются из вида, уведем всех лошадей. Это станет им уроком.

— Так и сделаем, — согласился Кострулев. — И вообще, надо предупредить людей, рано мы расслабились.

Вечером, как всегда, князь учил Надине русскому языку. Кострулев сидел в сторонке и пил чай. Белограй позаботился о летчиках, набив два ящика сахаром, чаем, мукой, солью и спичками.

— Афанасий Антоныч, спросите у Надюши, как езиды борются с медведями, — попросил Петр. — Более опасного зверя в этих местах нет.

— Есть, — сказал князь. — Орлы. Они крадут кроликов и кур. Стрела с золотым наконечником их не пробивает. Размах крыльев у них больше трех метров и перо очень твердое. А от медведей езиды спасаются огнем, мы же видим по ночам костры.

Князь что-то спросил у девушки по-арабски, она тут же ответила:

— Стрелы обматывают промасленной паклей, поджигают ее и стреляют, зверя сжигают живым. Еще используют ямы-ловушки. Медведей очень боятся, — переводил князь. — Только самые ловкие вступают с ними в борьбу. Одного слова я не понял. Скорее всего, по смыслу оно переводится как «шатун», медведь, не уходящий в берлогу на зиму. Зимой они свирепеют и наносят огромный урон. Однажды горящий шатун ворвался в коровник и сжег его вместе со скотом.

— Ладно, — сказал Петя, — мы им такой подарочек приготовим, век не забудут. Я придумал защиту от этих дикарей.

Князь был явно обеспокоен.

.— Чем больше я об этом думаю, тем мне становится неприятнее. Нет, страха я не испытываю, я не верю в успех. Безобидное хулиганство сошло нам с рук, но мы не можем бесконечно демонстрировать фокусы. Езиды — гордый народ.

— Твоя невеста, Петя, выросла среди них, ими воспитана, и ты видишь, что из нее получилось. Ты носишь на груди ее медальон, знак любви и преданности.

— Что же они княжну выгоняют на работу в поле?!

— У них все женщины равны, каждая должна приносить пользу племени, а не сидеть целыми днями перед зеркалом, как жены наших начальников.

— Ну оговорился, не прав я. А теперь послушайте. У орлов крепкие крылья, сказали вы. Переборки между отсеками в самолете сделаны из тонкого листа стали, золотая стрела такую стенку не прошибет. Мы опять пойдем втроем. Я, вы и Трюкач. Я хочу снять мерки и сделать панцири для туловища, очень легкие, вы не почувствуете веса своей кольчужки. Мы только начинаем жить, почему бы не подстраховаться.

— Согласен. От защиты еще никто не отказывался.

Надине что-то сказала по-арабски. Судя по ее напряженному лицу, девушка понимала разговор. Не все, разумеется, но отдельные слова ее взволновали.

— Что сказала? — спросил Кострулев.

— То, что люди ее отца могут выстрелить в спину. Ее отец и стал верховным пиром благодаря тому, что всегда стрелял в спину, в переносном смысле. Оттого его и боятся.

— Может быть, он прошел школу НКВД? Надо спросить Важняка, не встречал ли он в коридорах Лубянки Ахмади Гуддина.

Леший, Трюкач, Кистень и с ними Дейкин спустились в низину еще ночью и заняли удобные позиции. Всадники появились через час после восхода солнца и знакомой тропой направились на гору. Их было пятеро, Важняк не ошибся.

— Вооружены арбалетами, — сказал Дейкин, — значит, на ближний бой не рассчитывают. Сабель с собой не взяли. Все правильно. Их цель — Надине. Они следят за лагерем не первый день и знают численность нашего отряда. Фейерверком мы их не напугали. В тот момент, когда над городом взмыл салют, они могли подумать, будто в тайгу пришла армия, но теперь их уже не обманешь.

— И не надо, — сказал Чалый. — Они не должны расценивать нас как военную силу. Мы торговцы, которые предлагают качественный товар в обмен на золото. А оно для них ничего не значит, так же как глина под ногами. Мы им нужны, важно, чтобы все это понимали, а не только мудрый шейх с русским орденом на груди.

— Хватит болтать, ребята, — сказал Леший, — лошадки скучают. До ущелья полтора часа пути верхом, а обратно придется возвращаться на своих двоих.

Лошади оказались покладистыми, что облегчило задачу. До ущелья добрались без приключений, вбили крюки и привязали животных.

— А кто их будет кормить и поить? — спросил Дейкин.

— Кто же, как не мы, — ответил Трюкач.

— Может, и не придется, — сказал Улдис. — Обратно пойдем лесом. Я видел медвежьи следы у реки. Медведи отличные рыболовы, а тут полно форели.

— Как ты хочешь брать медведя? Его можно застрелить из карабина, но взять живым… — с сомнением заметил Дейкин.

— Подкатим к логову клетку, загонять будем рогатинами, — сказал Леший. — Пока довезем его до Белого города, он рассвирепеет всерьез. Бедный, Родя, я ему не завидую.

— Вообще-то я трюкач, а не циркач, — огрызнулся Чалый.

— Циркач тут ни при чем, Родион, — усмехнулся Кострулев. — Тебе предлагают роль гладиатора.

— Скорее тореадора, — поправил Леший. — Но ты же у нас талант, с любой ролью справишься. Чего стоит твой знаменитый полет над каньоном, когда ты прямиком угодил в золотую шахту вместо могилы. Уму не постижимо. Человек должен был разбиться в лепешку о стену, а перед ним открылась потайная дверца с сокровищами ценою в бюджет Советского Союза, никак не меньше.

В лагерь вернулись поздно. Дейкин нашел Журавлева на пеньке, где любила сидеть Лиза, и спросил:

— Вы видели здесь разведчиков, Матвей Макарыч?

— Пятерых. Они не разведчики, охотники. Арбалеты держали на прицеле, но не стреляли.

— Ждали Надине и опять ушли ни с чем. Мало того, без лошадей. Я думаю, их по головке не погладят.

— Странно. Почему люди всегда ждут, когда их погладят по головке? Практика показывает, что если тебя приласкали, значит, вот-вот окунут лицом в дерьмо.

Дейкин пожал плечами и ушел в свою землянку.

В 43-м году мощнейший аппарат разделился на две части, и появилось две аббревиатуры — НКВД и НКГБ. Журавлев со своим управлением угодил в НКГБ, возглавляемый комиссаром госбезопасности первого ранга Меркуловым, который тут же вызвал его к себе.

— Меня очень беспокоит наша репутация, Матвей Макарыч. Разберите, пожалуйста, все дела, связанные с доносами на гражданских лиц, и переправьте их Лаврентию Палычу. Пусть его контора вычищает грязь, это внутриведомственные дела, а не государственные. Мы особисты, наше дело — фронт. Сейчас особенно. Через год мы будем у границ Западной Европы. Армия состоит на семьдесят процентов из крестьян, думаю, дальше вам объяснять не надо.

— Я ознакомлюсь с делами, но возьмет ли их Берия?

— А мы спрашивать не станем. Лаврентий Палыч в конторе не бывает, он из кабинета Сталина не вылезает. Член Комитета обороны. Они решают глобальные задачи. Пусть решают.

Именно тогда Журавлев вновь натолкнулся на фамилию Мазарук. История с золотыми украшениями всплыла в памяти с мельчайшими подробностями. Как-никак, но он просидел в одиночке в ожидании расстрела полтора года за свое рвение в поисках истины.

Перед ним лежало дело Анны Емельяновны Мазарук. Тоненькая папочка, всего две бумажки: донос и постановление «тройки», приговор — десять лет лишения свободы в лагерях строгого режима.

Дело закрыто, а следователи к нему и не прикасались, нет ни одного протокола допроса. Папку следовало переслать в тюрьму, и женщину с ближайшим этапом отправят по разнарядке в один из лагерей.

Журавлев взял «грязную бумажку», так он называл доносы, пробежал глазами и нашел главное:

«…человек, занимающий пост главного редактора газеты «Красное знамя», не может высказывать пораженческие идеи: «Немцы сильнее нас, у них больше танков и самолетов, солдаты имеют опыт войны в Европе». «Нам Гитлера не одолеть», «Сталин расстрелял всех полководцев, с кем он будет воевать против мощнейшей в мире военной машины?»

Дальше читать не имело смысла. Тут и одно слово тянуло на срок. Непонятно другое — кем написан донос. Подпись неразборчива, почерк ровный, аккуратный. Человек много пишет и старается, чтобы его читали не напрягаясь. Почему муж не вступился за арестованную? Впрочем, это было бесполезно, сам Молотов не сумел вступиться за свою жену.

Журавлев решил разобраться в деле Анны Мазарук. Он все еще не понимал, почему его, лучшего следователя, посадили в одиночку из-за какого-то прохвоста-грабителя.

Матвей Макарыч решил позвонить своему хорошему приятелю Деконозову. Владимир Георгиевич пришел в НКВД вместе с Берией и был назначен заместителем начальника Главного управления государственной безопасности НКВД. Опытный Журавлев был желанным консультантом новичка, он без Журавлева не решал ни одного вопроса. Они быстро подружились. Но сотрудничество длилось недолго. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 мая 1939 года наркомом иностранных дел назначили Молотова, а Деконозова сделали его заместителем. Он производил чистку наркоминдела и сейчас оставался серым кардиналом наравне с Вышинским.

Встреча состоялась поздно вечером в кабинете Деконозова.

— Рад видеть тебя, Матвей. Извини, что не пригласил домой, живу в кабинете. Вертушка может позвонить в любую секунду. Хозяин и по ночам не спит. Однако выпить и закусить у меня найдется.

Он выглянул из двери кабинета и сказал секретарю:

— Меня ни для кого нет.

Пили французский коньяк, закусывали сардинами в масле, вспоминали совместную работу.

— Скажи мне, Володя, — перешел к делу Журавлев, — после Литвинова ты основательно вычистил наркомат. Почему Степан Мазарук остался, да еще получил орден Ленина?

— Вот кто тебя интересует. Понятно. Значит, донос на его жену попал в твои руки. Я ему орден не давал, такие вопросы Хозяин решает. Вроде бы у Степана большие, хорошо налаженные связи с арабскими шейхами. Сейчас готовятся к Тегеранской конференции. Ты знаешь, что это такое — событие мирового значения. Он провел блестящую подготовительную работу в Иране, арабы гарантируют безопасность. Что касается его жены, то это обычная перестраховка. Мужика надо держать на крепком крючке. Хозяин не любит неожиданностей, все должно проходить гладко. Поклеп на жену он написал сам. На какое-то время ее изолируют, больше будет ценить свободу.

— Десять лет временной изоляции?

— Условно, Матвей. Дела сделают, и ее вернут. Так Хозяин держит своих в узде.

— А что будет с дочерью Мазарука? Она тоже попадет под каток?

— Дочка добровольно себя изолировала. Завербовалась на Колыму и сожительствует там с большим начальником. Она сама бросила родителей. Степан ее даже в анкетах не упоминает, — усмехнулся Деконозов.

— Как же вы о ней узнали? — спросил Журавлев.

— Перед арестом Анны, как полагается, провели обыск в доме и нашли ее письма к матери. Во всяком случае, дочку не пришлось арестовывать, она сама себя посадила. Мой помощник проверял достоверность данных. Зовут девчонку Лизой, служит на побегушках у Гридасовой, жены начальника Дальстроя, и помогает своему любовнику, подшивает дела.

— Можно ли доверять человеку, который пишет поклеп на свою жену?

Деконозов пожал плечами.

— А у него был выбор? Ты наивен, Матвей, с твоим-то опытом. Думаешь, шейхи очень любят Мазарука? Все не так просто. Он их еще до войны начал подкармливать. Они у него с рук едят. Знал бы ты, сколько он золота и изумрудов сплавил жиреющим арабам. И сейчас ездил с полным мешком золота. Только по официальным каналам эти мелочи и подношения никак не проходят. Не подмажешь, не поедешь. Зато как мы выглядим перед Рузвельтом и Черчиллем! Решили устроить встречу на нейтральной полосе? Ради Бога! Где хотите? Иран? Организуем в два счета. Американцев и англичан мы будем встречать в Тегеране, как хозяева. Вот что важно.

Журавлев понял, кто больше весит — он, следователь из НКВД, или международный аферист, устраивающий встречи глав государств в любой точке планеты. Одного он понять не мог. Кому адресовались драгоценности из ювелирторга на сумму свыше миллиона рублей?

Донос мужа на жену он переснял на пленку, сделал отпечаток в полный формат, пометил красным карандашом: «Колыма!» и снова приколол к делу.

Прошло еще два года. На дворе стоял июнь 45-го. В конце месяца Журавлева направили в Берлин для поиска «трофейных» ученых. Мы нуждались в умных головах, но те предпочитали сдаваться американцам. Наш улов был слишком скудным. Руководил операциями Мясник, так за глаза называли генерала Серова, хамоватого мужика, закончившего академию имени Фрунзе. С Абакумовым он не ладил. В Берлине хозяйничал СМЕРШ, а Серов ставил палки в колеса. Абакумов жаловался Берии, Серов — напрямую Сталину. Никто не мог перетянуть канат на свою сторону. Американцы смершевцев не признавали, а потому обратились к Серову, занимавшему должность заместителя главнокомандующего Советской военной администрации в Германии, другими словами — заместителя главного оккупанта.

К нему и пожаловала делегация во главе с генералом Донованом. Серов тут же позвал Журавлева, у которого язык лучше подвешен, да он и соображает быстрее. От американцев любого подвоха ожидать можно.

Визит союзников действительно оказался не простым. Американский генерал поставил на стол портфель и начал вынимать из него золотые изделия. Блеск бриллиантов слепил глаза.

— Что это значит? — спросил Серов.

— Эти ценности принадлежат вашей стране, — начал генерал. — Мы их нашли в сокровищнице Геринга. Наша комиссия сочла своим долгом вернуть ценности законному хозяину, Советскому Союзу.

— Какая-то провокация, — шепнул Серов.

— Сейчас разберемся, Иван Александрович, — кивнул Журавлев. — Какие у вас основания так считать, господин генерал?

У всех имелось время на обдумывание ситуации, пока переводчики переводили разговор.

Генерал обернулся и взял у адъютанта иллюстрированный буклет.

— Этот каталог предназначался для бесплатного распространения на международной выставке, проходившей в Париже в 37-м году. — Он положил каталог на стол, на обложке которого красовалась скульптура Мухиной «Рабочий и колхозница». — Ваши ювелирные изделия так и не попали на выставку. Теперь мы их нашли в коллекции Геринга вместе с каталогом. Все изделия соответствуют описи. Остается открытым вопрос, каким образом они попали к Герингу.

— Немцы четыре года гуляли по России, чему удивляться? — выпалил Серов.

Журавлеву пришлось сглаживать ситуацию.

— Мы вам очень благодарны, генерал, за оказанное содействие в поисках достояния нашей страны. Кому как не вам знать, сколько умельцев чистят сейфы по всей планете. В Москве было возбуждено уголовное дело по факту грабежа. Мы можем предоставить вам копию. Взломщика нашли, арестовали, он отбывает срок в тюрьме, а вот золота мы не нашли.

— У нас на сей счет есть другая информация. Грабитель мог взять ценности, а не каталоги. Во-вторых, ваш дипломат посетил германский павильон в Париже, он вошел туда с портфелем, а вышел без него. Его фамилия Мазарук. Может быть, ценности попали к Герингу через него?

— У вас отличная разведка, генерал, только иногда на вещи стоит смотреть проще. Дипломат нанес немцам визит вежливости. Если помните, павильоны СССР и Германии находились напротив друг друга. В портфеле лежали бутылки с русской водкой, ее все любят, даже немцы.

— Удивительно, что министр иностранных дел Рибентроп приезжал на один день в Париж, и именно тогда, когда германский павильон посещал ваш дипломат.

— Совпадение. При чем здесь золото?

— Только дипломат может пересечь границу с таким богатством.

— Для справки, господин генерал. С 37-го по 41-й год только в Москве арестовано свыше трехсот агентов фашистской Германии. Если награбленное попало в их руки, то немецкие дипломаты могли вывезти золото из Москвы в Берлин без особого труда. Мы очень благодарны за ваш широкий жест, но стоит ли вам заниматься внутренними делами СССР, тем более уголовными?

Генерал Донован откланялся и попросил прислать ему акт о передаче ценностей.

— Ну, Матвей, лихо ты его отшил, — вытер пот с лица Серов. — Откуда ты знаешь все подробности?

— Я вел расследование этого ограбления. Ежов наследил, где только мог, а потом решил проверить, чисто ли сработал. Я дал ему знать, что дело шито белыми нитками. Дальнейшее смещение Литвинова и встреча Молотова с Рибентропом в 39-м подтвердили мои выводы.

— Сами они ничего не решают без Хозяина. Хочешь сказать, что подношения немцам делали с его согласия?

Серов сгреб со стола сверкающие изделия и бросил их обратно в портфель.

Журавлев понял, что подписал себе приговор.

Его взяли на вокзале по прибытии в Москву. Военной коллегией Верховного суда определили срок в десять лет с лишением звания и орденов.

Чья-то рука на его деле написала красным карандашом: «Колыма!»