Записки бухарского гостя

ПРЕДИСЛОВИЕ

Политические события в Средней Азии на рубеже XV—XVI вв. привели к образованию там государства Мухаммад Шайбани-хана (1451—1510 гг.). В самом начале XVI в. большая часть владений последних Тимуридов в Средней Азии была завоевана кочевыми узбекскими племенами под предводительством Мухаммад Шайбани-хана[1]. Их продвижение в глубь земледельческих оазисов Средней Азии в основном было вызвано экономическими нуждами, в первую очередь стремлением этих племен к оседлости, что повлекло за собой захват ими земель в Мавераннахре и Восточном Хорасане. Во-вторых, скотоводческое хозяйство кочевых узбеков уже не могло обходиться без изделий разных отраслей городских ремесел, достигших к тому времени относительно высокой ступени развития. Вместе с тем крупные населенные пункты этих районов представляли собой выгодные рынки сбыта продукции кочевого хозяйства.

В период, предшествующий завоевательным походам Шайбани-хана, главная его деятельность была направлена на консолидацию кочевых узбекских племен Кипчакской степи. Эта его деятельность первоначально сопровождалась частыми набегами на соседние и близлежащие местности с целью обогащения путем грабежа. Но уже в 1500 г., завершив успешно объединение племен, Шайбани-хан совершил более отдаленный поход и занял крупнейшие центры Мавераннахра Самарканд и Бухару. Став твердой ногой в Мавераннахре, он спустя недолгое время приступил к завоеванию областей, расположенных на юг от Амударьи. Успехам его походов в этом направлении способствовала политическая обстановка, сложившаяся в ту пору в Средней Азии, где еще задолго до первых походов Шайбани-хана началась непрерывная междоусобица последних Тимуридов, вследствие чего, ослабленные этой борьбой, они оказались не в состоянии противостоять натиску войск узбеков-кочевников. К 1505 г. последние Тимуриды были вытеснены из Мавераннахра.

Хотя правитель Герата Султан Хусайн-мирза (1469—1506), его родственники и приближенные прекрасно сознавали надвигавшуюся опасность, однако внутренние распри, взаимное недоверие и подозрительность мешали им объединить силы и выступить сообща. Отдельные попытки, предпринятые в этом отношении со стороны наиболее видных представителей династии Тимуридов, потерпели полную неудачу. В 1506 г. Султан Хусайн-мирза совместно со своим старшим сыном Бади' аз-Заман-мирзой предпринял было решительные действия против Шайбани-хана, но неожиданно скоропостижно умер. Борьба между наследниками и сыновьями гератского правителя обострилась с новой силой, и это в значительной мере облегчило Шайбани-хану завоевание Хорасана. В конце мая 1507 г., после бегства царевичей, Герат без всякого сопротивления[2] перешел в руки Шайбани-хана. Хотя захватом Герата, крупнейшего культурного центра, Мухаммад Шайбани-ханом судьба Восточного Хорасана была решена, однако силы Тимуридов еще не были сломлены окончательно. Шайбани-хан шаг за шагом сумел преодолеть и последнее их сопротивление, занимая в Хорасане город за городом.

Таким образом, к концу 1507 г. вся территория Маверанаахра и Хорасана оказалась под властью Мухаммад Шайбани-хана. Хотя некоторые Тимуриды, собравшись в Кандагаре, попытались дать отпор, однако узбеки захватили и Кандагар, и прилегающие к нему местности. Последний Тимурид, Бади' аз-Заман, после разгрома бежал в Хорасан и оттуда в Индию. В 920/1514 г. турецкий султан Салим увез его с собой в Стамбул.

Большая часть членов династии Тимуридов погибла в боях с войсками Шайбани-хана. К 1508 г. этот хан сделался верховным правителем обширной территории, простиравшейся от берегов Сырдарьи на севере до Кандагара на юге и от Каспийского моря на западе до пределов Китая на востоке. Однако завоевательные походы войск Шайбани-хана на этом не прекратились. Прочно обосновавшись на обоих берегах Амударьи, узбекский хан двинул свои войска в западную часть Хорасана, одновременно предпринимая походы на земли казахов, вторгавшихся в Мавераннахр. Стремительное продвижение войск Шайбани-хана в сторону Ирана было остановлено силами шаха Исма'ила I Сефевида, пришедшего к власти в Иране вскоре после распада государства династии Ак-Коюнлу, владевшей Азербайджаном, Западным и Центральным Ираном.

Сразу же после прихода к власти шах Исмаил I провозгласил шиизм государственной религией. Законными носителями как духовной, так и светской власти в мусульманских странах Сефевиды стали признавать только потомков 'Али.

Это обстоятельство не могло не задеть авторитета правителей соседних суннитских стран, особенно Османской Турции, и вскоре отношения этих правителей с Сефевидским Ираном приняли враждебный характер. Такие же отношения сложились и между Исмаилом I и Шайбани-ханом. Религиозную нетерпимость в большой степени обостряли и завоевательные стремления военно-феодальной знати обоих государств, основной целью глав которых было подчинение своей власти Западного Хорасана, где еще продолжали держаться некоторые члены династии Тимуридов. Активную поддержку Шайбани-хану и Исмаилу I оказывало также и духовенство как суннитское, так и шиитское. В Средней Азии такую поддержку Шайбани-хан находил, в частности, со стороны представителей ордена накшбандийе. Кизил-башская и узбекская кочевая знать вели войны не только за плодородные и богатые земли Западного Хорасана, но и ради военной добычи. Внешним поводом к вооруженной борьбе двух государств стала религиозная рознь между шиитами и суннитами, и вскоре Мухаммад Шайбани-хан и Исмаил I объявили войну друг с другом “войну за веру”[3].

Объявив шиизм государственной религией в Иране, шах Исмаил в первую очередь обратил внимание на тех подданных своего государства, которые в ряде областей издавна исповедовали ислам суннитского толка. Он принял самые энергичные и экстренные меры, чтобы навязать шиизм всем мусульманам. Известный историк Гийасаддин Хандамир в своем труде “Друг жизнеописаний” упоминает методы насаждения шахом шиизма, сопровождаемые репрессиями и гонениями суннитов. Он пишет: “Приказ шаха гласил: "Если ревностные бойцы и воины за веру заметят за кем-либо поступки, противные чистой вере (т. е. шиизму. — Р. Д.), то рубите ему голову"”. [Поэтому] из страха перед острым карающим мечом высоких воинов за веру ревностные сунниты, потерпевшие неудачу и растерянные, по необходимости бежали на все стороны света” Поток беженцев из среды суннитского духовенства направлялся главным образом в соседние страны, на запад и на восток, особенно в Туркестан и Мавераннахр. Среди этих беглецов оказался и Ибн Рузбихан, автор “Записок бухарского гостя”.

О жизни и деятельности Фазлаллаха б. Рузбихана, как и о подавляющем большинстве деятелей средневекового Востока, до нас дошло немного сведений. Его биография уже не раз являлась предметом внимания ряда ученых. Из советских ученых, писавших на эту тему, в первую очередь следует назвать А. А. Семенова и затем М. А. Салье, которые, основываясь на известных им источниках, попытались дать краткий свод биографических сведений об авторе “Записок бухарского гостя”. Последнему посвятили свои статьи иранские филологи Мухаммад Казвинй, Са'ид Нафиси и Мухаммад Амин Хунджи[4].

Имя нашего автора и названия его сочинений встречаются также в иранских и европейских каталогах рукописей и книгах[5]. При составлении биографического очерка и характеристики творчества Ибн Рузбихана мы опирались на вышеуказанные работы, а также на ряд других, еще-не привлекавшихся советскими и зарубежными учеными. К ним относятся прежде всего отдельные произведения самого Ибн Рузбихана, в которых содержатся весьма ценные, касающиеся его жизни сведения, а также труды средневековых историографов Махмуда б. Вали и Гийасаддина Хвандамира[6]. По нескольку строк посвятили нашему автору хронисты XVI в.: Хасан Нисари, Мухаммад Хайдар и Хасан-бек Румлу[7]. Имя нашего автора и отрывки из его поэтического творчества можно встретить и в сочинениях других авторов[8], в том числе и авторов произведений XIX в.[9].

Наш автор во всех своих произведениях называет себя Фазлаллах б. Рузбихан, по прозванию Хаджа Маулана Исфахани. Все историографы XVI и последующих веков называют Ибн Рузбихана этим же именем. Иранский филолог Мухаммад Казвини (1877—1949) именует его Фазлаллах б. Рузбихан б. Фазлаллах ал-Хунджи-йи Исфахани. Современный иранский ученый Саид Нафиси добавляет еще лакаб и кунью, называя полное имя: Аминаддин Абу-л-Хайр Фазлаллах б. Рузбихан б. Фазлаллах Хунджи-йи Исфахани-йи Ширази, а сокращенно — Амин Хаджа Мулла или Хаджа Мавлана. В книге Ахмада Иктидарй даются и другие прозвища и нисбы Ибн Рузбихана, как-то: Паша, Амин, Кашани. Мухаммад Амин Хунджи указывает полное его имя в следующем виде: Афзаладдин Фазлаллах б. Джамаладдин Рузбихан Фазлаллах б. Мухаммад Хунджи.

Если принять во внимание все сведения, заключенные в названных источниках, то краткая биография Фазлаллаха ибн Рузбихана представляется в следующем виде. Автор “Записок бухарского гостя” родился в 862/1457 г. в городе Хундже, в Ларистане, в одном из районов области Фарс, в семье, принадлежавшей к исфаханской знати[10]. Отец Ибн Рузбихана, Джамаладдин Рузбихан, считался в свое время известным улемом. В пору правления династии Ак-Коюнлу он входил в сословие садров и сардаров Исфахана. После прихода к власти султана Йа'куба (1487—1490) представители этого сословия, и среди них Джамаладд н Рузбихан, были вызваны в Тебриз. Там он добился высокого положения при дворе султана Йа'куба и написал книгу “Плоды древес” (Самарат ал-ашджар), которую поднес султану. Со стороны матери Ибн Рузбихан состоял в родстве с семейством Саиди Исфахани, везира Пир-Будака из династии Кара-Коюнлу, впоследствии ставртего дабиром Узун-Хасана из династии Ак-Коюнлу[11].

Детство и юность нашего автора протекли в Ширазе и Исфахане. Завершив учебу на родине, он в возрасте семнадцати лет предпринял свое первое путешествие в Хиджаз и в Мекке продолжил образование. Затем, вернувшись в Шираз, продолжил изучение разных наук. В возрасте двадцати пяти лет Ибн Рузбихан совершил второе путешествие в Мекку[12] и изучал там Коран и арабскую литературу. На этот раз он в Хиджазе “познакомился с произведениями Газалй “Путь поклонников” (Мунхадж ал-'абадин) и “Воскрешение наук” (Ихйа' улум), а также с произведением шейха Сухраварди (1145—1232) “Сады даров” (Раузат ал-'авараф). После посещения Египта, возвратившись в Медину, он слушал лекции египетских и хид-жазских шейхов и ученых, и там же изучил одноименные произведения Бухара и Муслима Сахих. Большую роль в формировании мировоззрения Ибн Рузбихана, будущего ученого богослова, сыграл известный египетский историк и филолог Шамс-аддин Мухаммад ас-Сахави (1427—1497), помянувший своего ученика несколькими строками, дополняющими биографические сведения о нем у других авторов. Ас-Сахави пишет, что Ибн Рузбихан входил в группу Амидаддина Ширази, учился у Джамала Ардистанй и у него добился больших успехов в арабской филологии. Он отличался, по словам ас-Сахави, хорошим поведением и вел суровую, полную воздержания жизнь, был прилежен, тактичен и любил общаться с людьми. Он посетил Каир по случаю кончины там его матери и ездил в Иерусалим и Хеврон. В Иерусалиме умер его наставник шейх Джамал Ардистани[13] и Ибн Рузбихан присутствовал на его похоронах. Затем он отправился в Медину и жил там несколько месяцев в 887/1482 г. “В Медине, — продолжает ас-Сахави, — он встретился со мной и безмерно обрадовался этой встрече после постигших его несчастий. Он изучал у меня Сахих ал-Бухара и написал касыду в честь завершения чтения. Написал он также касыду на Сахиу Муслима и прочел ее 'Али б. Абу 'Абдаллаху Мухаммаду б. Абу-л-Фараджу Ма-раги. Обе его касыды включены в мою книгу ат-Та'рих ал-кабир.

Он сообщил мне о своем шейхе Ардистани”. Дату 887 (1482), которую упомянул ас-Сахави, приводит и сам Ибн Рузбихан в книге “Комментарий к "Поэме о плаще" ал-Бусири” (Шарх-и касида-йи бурда ал-Бусири), где говорит, что прочел всю “Поэму о плаще” “в прекрасной Медине, (в местности) между могилой преславного и благословенной мечетью его святейшества (пророка), где имеется мавзолей, в 887 г. х. у учителя эпохи, египетского ученого Шамсаддин Мухаммада б. 'Абдаррахмана ас-Сахави ал-Мисри”[14]. Основываясь на данных ас-Сахави и сопоставляя их с датами, которые упоминает сам Ибн Рузбихан в “Украшающей мир истории Амини” (Та'рих-и аламара-йи Амини), В. Ф. Минорский пришел к заключению, что наш автор, возможно, родился в 852/1449 или 860/1455 г. В другом месте В. Ф. Минорекнн указывает на 862/1457 г.[15]

Приехав из второго путешествия обратно в Шираз, Ибн Рузбихан занялся литературной деятельностью и по мере роста своей научной подготовленности написал свои первые произведения: “Разрешение вопросов абстракции” (Хилл-и таджарид); “Комментарий на невероятное” (Та'ликат бар мухалат) и комментарии на книги по шариату. Здесь же в Ширазе он написал книгу “Чудо времени а разъяснение повести о Хаййе, сыне Йакзана” (Бади' аз-заман фа кассат Хайй ибн Йакзан). Дж. Стори и Э. Блоше в своих каталогах указывают, что она была написана автором в 892/1487 г.[16]. Эта же дата указана и у Хаджи Халифы. По мнению М. А. Салье, книга Ибн Рузбихана “Чудо времени” представляет собой подражание трактатам знаменитого Ибн Сины и арабо-испанского философа XII в. Ибн Туфайля[17]. Оба эти произведения, однако, являются не трактатами, а сказками или психологическими повестями, и И. Ю. Крачковский относительно Хайй ибн Йакзана Ибн Туфайля указывает, что по своему содержанию произведение последнего совершенно отлично от повести Ибн Сины[18]. Произведение Ибн Рузбихана до нас не дошло, но в “Украшающей мир истории Амини” сохранились слова автора об утраченном произведении. Он пишет: “На досуге, после занятий и чтения, я некоторое время уделял составлению книги "Чудо времени". В ней повествуется о том, каким образом мыслительная способность человека совершает восхождение по ступеням силы умозрительной и деятельной согласно с установленными правилами и исследованиями современников. Написана она по-персидски, фразы и метафоры составлены так, что не затрудняют чтение. Таких исследований в истинных науках до сего времени очень мало”. Из этих слов можно сделать вывод, что “Чудо времени” заключает в себе философские размышления нашего автора о повести Хайй ибн Йакзан. В 892/1487 г. Ибн Рузбихан принял решение в третий раз совершить путешествие в страны Ближнего Востока. Заехав по пути в Тебриз, он в месяце ша'бане этого же года поднес книгу “Чудо времени” султану Йа'кубу. По просьбе последнего он написал к ней предисловие, в котором изъявил свое желание написать историю правления этого султана. По-видимому, Ибн Рузбихану пришлось отказаться от своего намерения поехать в Хиджаз; он остался в Тебризе и стал исполнять должность секретаря в диване султана Йа'куба. Султан Йа'куб по ознакомлении с предисловием к книге “Чудо времени” выразил уверенность в том, что если Фазлаллах б. Рузбихан напишет историю его жизни, как обещал, то “затмит истории царей всего мира”. Наш автор сопровождал Йа'куба в его поездках и путешествиях по стране, составлял отчеты, имел доступ к государственному архиву и ко двору. Поэтому у него была полная возможность с большой достоверностью отображать в своей книге происходившие события. Назвал он ее Та'рих-и 'аламара-йи Амини, т. е. “Украшающая мир история Амини”. Как отметил В. Ф. Минорский[19], в одной из частей этой книги Ибн Рузбихан касается предков Сефевидов и событий, связанных с шейхами Джунайдом и Хайдаром, причем отзывается о них нелестно. Книга содержит обильный материал о событиях поры правления султана Йа'куба, состоянии различных областей, в том числе Грузии и Азербайджана, находившихся под властью династии Ак-Коюнлу, а также о военной организации государства. Начатый в 892/1487 г. первый том книги Ибн Рузбихан окончил в 897/1491 г., т. е. уже после смерти султана Йа'куба, и она была с новым посвящением поднесена султану Абу-л-Фатх-мирзе Байсункару, сыну и преемнику Йакуба.

У Ибн Рузбихана было намерение написать и второй том книги “Украшающая мир история Амини”, где должна была быть изложена история правления молодого правителя. “Эти (события) будут рассказаны во второй части настоящей истории, если жизнь не оборвется (раньше)”, — писал он[20]. Однако осуществить свое намерение автору, по-видимому, не удалось, так как до сих пор второй том этого сочинения нигде не обнаружен и никто из восточных авторов ничего о нем не сообщает. Не следует упускать из виду и то обстоятельство, что в мае 1492 г. Байсункар был свергнут с престола и произошли события, которые повлияли на дальнейшую жизнь Ибн Рузбихана и, возможно, заставили его отказаться от осуществления задуманного.

Сейчас известны только два списка “Украшающей мир истории Амини”. Один список находится в Стамбуле в библиотеке Фатих под номером 4431[21]. В “Каталоге” рукописей стамбульских библиотек автором “Украшающей мир истории Амини” неправильно назван Рузбихан ал-Бакли[22], живший на три столетия раньше Ибн Рузбихана, причем указывается тот же шифр, что у Ф. Тауэра — 4431. Второй экземпляр этого произведения находится в Париже в Национальной библиотеке под номером 473[23]. В 1957 году в Лондоне вышел в свет уже упомянутый выше сокращенный английский перевод его, сделанный В. Ф. Минорским.

Мухаммад 'Али Табризи называет Ибн Рузбихана кази-йи расми-йи Макка ва Мадина, т. е. официальным судьей Мекки и Медины, но в какой степени это сообщение достоверно — установить не удается, ибо другие авторы, упоминающие Ибн Рузбихана в своих работах, ничего не говорят об этой его должности. Если действительно Ибн Рузбихан был назначен казием этих городов, то это могло быть в бытность его на службе у султана Йакуба.

Можно предположить, что Ибн Рузбихан после смерти султана Йакуба и свержения с трона его сына вынужден был покинуть Тебриз и переселиться в глубь Ирана. Это предположение подкрепляется тем обстоятельством, что его книга “Отказ от неверного пути и пренебрежение негодным открытием” (Абтал нахдж ал-батил ва ахмал калиф ал-атил) была написана в Кашане. И Са'ид Нафиси называет именно город Кашан тем местом, куда Ибн Рузбихан переселился и где некоторое время жил после пребывания в Тебризе. Что же касается утверждения М. А. Хунджи, что книга “Отказ от неверного пути” была написана в среднеазиатском Касане, то его следует считать неосновательным. Ибн Рузбихан жил в Кашане до прихода туда войск шаха Исмаила I, который в течение всего 909/1503-04 г. был занят установлением своей власти в южных и центральных районах Ирана. В месяце шабане этого года войска Исмаила оказались поблизости от Кашана, что и заставило нашего автора покинуть город и бежать в Хорасан.

Книгу “Отказ от неверного пути” автор написал на арабском языке в течение двух месяцев и закончил ее 3 джумада II 909/23 ноября 1503 г.[24], т. е. за два месяца до прихода в Кашан войск Исмаила I. Она направлена против сочинения шиитского теолога Хасана б. ал-Мухаййад б. Йусуф б. ал-Мутаххира ал-Хилли (1250—1325) “Дорога правды и открытие истины” (Нахдж ал-хак ва кашф ас-сидк) и носит полемический характер. В 1605 г. Нураллах Шуштари (ум. в 1610 г.) в ответ на книгу Ибн Рузбихана написал трактат “Установление истины”, в котором защищал ал-Хилли от полемических нападок нашего автора. Трактат Ибн Рузбихана упоминается у Э. Блоше под номером 6723[25].

909/1504 г. был последним годом пребывания Ибн Рузбихана в Иране — при вступлении в Кашан войска шаха Исмаила I наш автор был вынужден бежать в Хорасан[26] вследствие массового избиения суннитов, “независимо от того, являлись ли они султанами, эмирами, помещиками и учеными или дихканами и раийатами”[27]. Об этом сообщает и Махмуд б. Вали[28]. Сам Ибн Рузбихан также говорит, что он “в 910/1504-05 г. в конце месяца раби I, будучи в Хорасане, посетил Мешхед и Тус”[29]. (Это тоже косвенно подтверждает, что книгу “Отказ от неверного пути” он написал в Кашане, а не в среднеазиатском Касане.) Свое пребывание в Хорасане наш автор отмечает в касыде, посвященной турецкому султану Салиму I[30]. Из Мешхеда он направился в Герат, по крайней мере этот город называют некоторые восточные авторы, например Гийасаддин Хандамир и Хасан-бек Румлу.

Как известно, при Султан Хусайн-мирзе в Герате значительного расцвета достигли литературам искусство. Город при нем превратился в крупный культурный и литературный центр. Сюда собирались деятели науки, искусства и литературы со всех концов Маверан-нахра и Ирана. Мухаммад Хайдар среди людей придворного круга Султан-Хусайн-мирзы назвал и Ибн Рузбихана[31] — последний, без сомнения, вошел в круг ученых богословов при дворе этого султана. Однако Ибн Рузбихану не пришлось там остаться надолго. В первые годы XVI в. произошли события, вызвавшие перемены в жизни нашего автора. Мухаммад Шайбани-хан, завоевав северные области владений Тимуридов, готовился к захвату раздираемого внутренними неурядицами обширного государства Султан-Хусайн-мирзы. Многие поэты и ученые придворного круга Хусайн-мирзы, видя неминуемую гибель его государства, постепенно стали покидать Герат и переходить на сторону Шайбани-хана. Так, например, ушел из Герата поэт Камаладдин Бинаи, получивший у Шайбани-хана звание “царя поэтов”[32]. К Шайбани-хану без колебаний перешел и Ибн Рузбихан. К сожалению, мы не располагаем ни одним источником, который сообщил бы о деятельности нашего автора при дворе Султан-Хусайн-мирзы. Вероятно, в это время он никаких литературных произведений не создал. Это можно объяснить, видимо, тем, что писать ему мешало смутное, беспокойное время. Ни один источник не сообщает также и о том, когда именно он перешел к Шайбани-хану: до или после захвата Герата узбекским ханом.

В Мавераннахре Ибн Рузбихан становится историографом этого хана. В годы пребывания при дворах узбекских ханов он написал несколько произведений исторического и юридического характера. В 914/1509 г. наш автор создал наиболее значительное и ценное для истории Узбекистана произведение — “Записки бухарского гостя” {Михман-наме-йи Бухара). Как явствует из слов самого Ибн Рузбихана, в его “Записках бухарского гостя” он несколько ранее написал еще два не дошедших до нас сочинения: “Трактат о Землепашце” (Рисала-йи харисийа) и “Родословная его величества наместника всемилостивого” (Насаб-наме-йи хасрат-и халифат ар-рахман).

Ибн Рузбихан при дворе Шайбани-хана выполнял ту же функцию, что и при дворе султана Йакуба. Он сопровождал узбекского хана во всех его походах и поездках, подавал советы и выполнял поручения этого хана. В этом кругу, как явствует из “Записок бухарского гостя”, он встретил со стороны хана и его приближенных хорошее отношение к себе. Ни одно собрание, которое устраивал Шайбани-хан, не проходило без его участия, его присутствие было постоянным. Хан часто давал ему всевозможные поручения. Даже когда Ибн Рузбихан однажды чувствовал себя нездоровым, Шайбани-хан поручил ему ревизию вакфов в Самаркандской области. Об этом известно со слов самого Ибн Рузбихана, который в “Записках бухарского гостя” пишет: “Было дано высочайшее указание, чтобы [я], бедняк, совместно с самаркандским казием проверил имущества, обращенные в вакф, и степени мударрисов и студентов этой области и истинное положение дела доложил августейшему собранию”.

После смерти Мухаммад Шайбани-хана в 1510 г. Ибн Рузбихан оказался не у дел и жил в Самарканде. Вскоре его пригласил к себе племянник Шайбани-хана Убайдаллах-хан, советником которого нашему автору приходилось бывать и раньше. Между прочим, под руководством Ибн Рузбихана Убайдаллах в Бухаре прочел сборник преданий “Неприступная крепость” (Хисн-и хасин) и другие книги.

В 918/1512 г. недалеко от Кул-и Малика произошла битва между 'Убайдаллах-ханом и Захираддин Мухаммад Бабуром, где Бабур потерпел окончательное поражение. Ибн Рузбихан в книге “Правила поведения государей” (Сулук ал-мулук) знакомит читателей со своей самаркандской жизнью до этого события, т. е. до вступления в Мавераннахр кочевых узбеков под предводительством 'Убайдаллах-хана: “Одним из необычных происшествий является то, что я, ничтожный бедняк, в этом году (918 г. х.) в богохранимом Самарканде был собеседником скуки и тоски и пленником носителей еретических учений[33] и заблудших. Ни пути ухода куда-либо, ни средства связаться с друзьями и товарищами не было. Все время, темными ночами, устремив взор ожидания на большую дорогу узбекских султанов, я зажигал факелы печали на всех путях ожидания. Каждый день птица Рух летала на небесном просторе желания, авось какой-нибудь голубь принесет с той стороны весть, или облако со стороны Туркестана обронит благодатную каплю на долину жаждущих”[34]. Узнав о победе Убайдаллах-хана над Бабуром, Ибн Рузбихан написал хронограмму на это событие и послал ее вместе с лирическими стихами к хану[35]. Хан пригласил нашего автора к себе в Бухару. Ибн Рузбихан записал: “После того как [Убайдаллах-хан] утвердился в Бухаре, пришло августейшее повеление, чтобы [я], ничтожнейший бедняк, приехал из Самарканда в Бухару, и я вместе с семьей немедленно выехал в Бухару”[36]. С этого времени жизнь Ибн Рузбихана снова протекает при ханском дворе. Снова ему пришлось сопровождать хана в походах и подавать советы. Не имея возможности вернуться на родину и питая непримиримую ненависть к шаху Исмаилу, Ибн Рузбихан побуждает хана к войне с шахом. В честь победы турецкого султана Салима, одержанной под Чолдераном над Исмаилом I в 920/1514 г., он написал две касыды. Эти касыды включены Фаридун-бием вместе с разными оттоманскими государственными бумагами в “Собрание султанских документов”. Одна из касыд сочинена на староузбекском языке[37].

Находясь на службе у Убайдаллах-хана, Ибн Рузбихан написал упомянутую нами выше книгу “Правила поведения государей” и “Комментарий к "Поэме о плаще" ал-Бусири”. “Правила поведения государей” представляют собой этико-юридический трактат, написанный по предложению Убайдаллах-хана. Труд содержит правила управления государством на основе шариата. Сочинение разделяется на 15 глав, трактующих о назначении должностных лиц и об их обязанностях, о порядке паломничества, о раздаче милостыни, о введении и сборе налогов, о находках, о подавлении восстаний.. Мирза Салим-бий б. Мухаммад Рахим в своей книге “Сума нищего” (Кашкул) упоминает такую деталь: “Убайдаллах-хан, будучи недоволен положением своих дел в управлении [государством], попросил Маулана Фазлаллаха б. Рузбихана, одного из выдающихся улемов того времени, написать книгу-руководство на основе учений Абу Ханифы и Шафии, чтобы ею можно было пользоваться. Вышеназванный написал книгу, называемую "Сулук ал-мулук", и украсил ее именем хана. Ею руководствуются по сей день”[38]. Сам Ибн Рузбихан пишет об этой книге следующее: “Книга, называемся Сулук ал-мулук, представляет собой ответы на вопросы: из чего надо исходить в государственных делах, на чем должно основываться во взаимоотношениях с мусульманами, чем руководствоваться при назначении правителей и дару, при взимании хараджа, ушра, джизьи и как поступать с неверными. Эта книга Сулук ал-мулук написана как ответ в меру знания автором канонов двух учений, ханифитского и шафиитского”[39].

Наш автор приступил к написанию этой книги в среду 20 зу-л-хиджжа 919/16 февраля 1513 года и закончил ее в 920/1514-15 г.[40]. Автограф этого произведения хранится в Ленинградском отделении Института народов Азии АН СССР под № А-316. Об этом автографе А. Валидов пишет: “Автор — Фазлаллах б. Рузбихан, известный [по прозванию] Хаджа Маулана Исфахани. Он окончил свою книгу в Бухаре в 920 г. х. После предисловия следует повествование о войне между Бабуром и Убайдаллах-ханом в 918 году... Наш экземпляр, судя по записи на первом листе, должно быть, автограф”[41]. Списки этого произведения имеются в Институте востоковедения АН УзССР в Ташкенте и в Британском музее[42]. В 921/1514-15 г. Ибн Рузбихан, как уже было упомянуто выше, сочинил в честь победы османского султана Салима I хвалебную касыду[43] и отправил ее в Стамбул. В том же году он написал “Комментарий к "Поэме о плаще" ал-Бусири”. М. А. Салье считает, что рукописи этого сочинения Ибн Рузбихана “крайне редки”, что кроме экземпляра, хранящегося в ИВАН УзССР (инв. № 4880), в литературе упоминается лишь один его список, обнаруженный в Эдинбурге[44]. На самом же деле списков этого сочинения гораздо больше: в Ленинграде имеются два экземпляра, а в ИВАН УзССР, кроме указанного М. А. Салье, еще два[45].

О дальнейшей жизни Ибн Рузбихана ничего не известно, ни он сам, ни другие восточные авторы не сообщают о ней позднее 921/1515 г. Мир Хамид в своей книге “Жизнеописание шейхов”, касаясь Хазрат-и Хаджжи (шейха ордена Кубравийе) и его жизни в период с 923/1517 по 936/1529. г., упоминает, что Хазрат-и Хаджжи, побывав в Хорезме, Мангышлаке и Хорасане, из Бухары переехал в Самарканд и “на пути в Кермине имел приятную встречу с Ходжой Муллой Исфахани”[46]. Им мог быть только наш автор, так как все историографы XVI в. упоминают Ибн Рузбихана именно под этим именем, да и он сам во всех своих произведениях писал о себе “известный [по прозванию] Хаджа Мулла [Маулана] Исфахани”. Опираясь на сообщения Мир Хамида, можно полагать, что наш автор последние годы своей жизни тоже провел в Мавераннахре и жил в Бухаре или в Кермине. Хасан-бек Румлу, Хасан Нисари и Гийасаддин Хандамир единогласно утверждают, что Фазлаллах б. Рузбихан Исфаханй умер в Бухаре и похоронен в Хийабане 5 джумада I 927/13 апреля 1521 г.. Однако о дате смерти Ибн Рузбихана мнения расходятся. Мухаммад Казвини считает, что Ибн Рузбихан умер в пределах 930/1523 — 940/1533 гг., а Мухаммад Амин Хунджи — в 937/1530 г. в Самарканде. М. А. Хунджи считает, что Ибн Рузбихан кроме названных нами выше произведений написал еще комментарий к книгам Муваккаф и Кашшаф и что будто бы он намеревался после “Украшающей мир истории Амини” написать комментарий на Сахих Муслима. Хаджи Халифа, автор Кашф аз-зуннун, а за ним и М. А. Хунджи указывают еще следующие труды Ибн Рузбихана: ("Диар Бакриа") — история династии Ак-Коюнлу; описание событий, происшедших при Узун-Хасане и его преемниках. Книга написана на персидском языке. Однако В. Ф. Минорский утверждает, что М. А. Хунджи неправильно приписывает авторство этой книги Ибн Рузбихану и что автором ее является Абу Бахрам Тихрани. По сведениям В. Ф. Минорского, эта книга готовилась к изданию в Анкаре Фару-хом Сюмером[47].

О духовном облике Ибн Рузбихана, его убеждениях и взглядах дают довольно точное представление его собственные произведения. Пользуясь своим именем крупного ученого богослова, наш автор стремился создать себе прочное положение на службе лицам, стоявшим у кормила власти, которые по существовавшей традиции окружали себя известными учеными и литераторами, чтобы их трудами популяризировать свой авторитет. Такое стремление Ибн Рузбихана вначале привело его ко двору султана Йакуба (1487—1490) из династии Ак-Коюнлу, в диване которого наш автор занимал пост секретаря (катиб). Как сообщает Хасан Нисари[48], султан Йакуб был большим любителем поэзии и искусства, окружившим себя толпой ученых, историографов и поэтов, среди которых оказались Камаладдин Бинаи и Ибн Рузбихан. Сопровождая этого султана в его походах, наш автор как секретарь вел путевой журнал, составлял реляции и собирал материал, послуживший основой для составления упомянутой нами выше исторической книги “Украшающая мир история Амини”. Затем мы видим его в придворном кругу Султан-Хусайна-мирзы[49], а в Мавераннахре Ибн Рузбихан исполнял роль советника и наставника узбекских правителей, Шайбани-хана и Убайдаллах-хана. Выполнение подобного рода обязанностей могло быть под силу только разносторонне подготовленному человеку, а Ибн Рузбихан, получив в свое время в разных культурных центрах Ближнего и Среднего Востока соответствующее той эпохе высшее духовное и светское образование и обладая к тому же немалым литераторским талантом, вполне подходил к избранной им деятельности. Достаточно ознакомиться с содержанием одних только “Записок бухарского гостя”, чтобы убедиться, что он был отлично осведомлен в философии, цикле мусульманского права, истории, литературе, риторике и поэтике.

Ибн Рузбихан исповедовал ислам суннитского толка и о приверженности его к суннизму, доходившей до фанатизма, говорят Уандамир в книге “Друг жизнеописаний” и Хасан-бек Румлу в “Наилучшей из историй”[50]. Он был ревностным последователем шафиитского учения и, несмотря на то что последние годы своей жизни провел среди среднеазиатских ханифитов, остался шафиитом. Это видно из его последних произведений, написанных в Мавераннахре, а также из сочиненной им в 921/1515 г. хвалебной касыды в честь победы турецкого султана Салима. Нередко между ним и Шайбани-ханом происходили по этому поводу споры. Но при всей твердости своих религиозных убеждений он в необходимых случаях умел пойти на уступки. Так, на всех диспутах Ибн Рузбихан добивался компромиссного решения вопросов, приводя для этого доводы как Шафии, так и Абу Ханифы. Выступая на диспутах, он обезоруживал своих противников отличным знанием догматов и положений всех религиозных течений. Таковы, например, его выступления на диспутах, где обсуждались вопросы о наследстве и о священной войне против казахов, а также некоторые философские темы. Шайбани-хан иногда ловил его на том, что некоторых положений шафиитского учения он сам не придерживается. Наш автор в “Записках” упоминает случай, происшедший с ним в одном собрании, где обсуждался вопрос, что дозволено есть шафиитским и ханифитским учениями. “Однажды в долине [города] Туе, — пишет он, — его ханское величество изволил сказать [мне]; "По вашему шафиитскому учению разрешается употреблять [в пищу] мясо лисы, а все что дозволено есть, то чисто”, — и Шайбани-хан спросил Ибн Рузбихана, станет ли он есть, если ему приготовят, блюда из мяса лисы. Ибн Рузбихан в ответ очень ловко, с тактом опытного дипломата, привел подходящий хадис о Мухаммаде и остался при своем мнении.

Часто Ибн Рузбихан разъезжал по городам Мавераннахра для чтения хадисов и проповедей на богословские темы перед собравшимися. Так, в “Записках бухарского гостя” он упоминает о прочитанных им хадисах в Самаркандской области. Он же был активным участником собраний и диспутов на богословские темы в Сабраме, Туркестане, Сыгнаке, куда был послан из-за болезни Шайбани-ханом. Нередко Шайбани-хан побуждал его выступать перед народом с проповедью. Например, в одну из пятниц месяца-раби' II 914/август 1508 г. по просьбе хана Ибн Рузбихан выступил с проповедью в Герате и прочел с минбара хадис о том, “какого рода люди заслужат милость Аллаха на том свете”.

Ибн Рузбихан был непримирим по отношению к противникам суннизма, и, когда ему предоставлялась возможность, он открыто выражал свою ненависть к шиитам. Неприязненное отношение к шиизму и его представителям проходит красной нитью через все произведения нашего автора. Особенно антишиитский характер носит его трактат “Отказ от неверного пути и пренебрежение негодным открытием”, направленный, как уже сказано выше, своим острием против книги ал-Хилли, убежденного шиита. Антишиитские настроения Ибн Рузбихана и его ненависть к Сефевидам проявились и в его произведении “Украшающая мир история Амини”, написанном еще до прихода этой династии к власти[51]. Эту ненависть Ибн Рузбихан сохранил до конца своих дней, живя на чужбине. Личная вражда и жажда отомстить династии Сефевидов заставляли Ибн Рузбихана все время агитировать власть имущих в Средней Азии за войну с Ираном. Состоя на службе у Шайбани-хана, затем у Убайдаллах-хана, он постоянно подстрекал и побуждал их к войне с шахом Исмаилом I. На победу османского султана Салима, одержанную под Чолдераном над Исмаилом I, наш автор с радостью откликнулся двумя касыдами, восхваляя в них Салима и побуждая его вновь к войне с Сефевидами. Из религиозных побуждений он даже готов был отдать родину под чужеземное владычество.

Тот же призыв покончить с шиизмом в Иране виден в беседе Ибн Рузбихана с 'Убайдаллах-султаном после решения Шайбани-хана начать священную войну с казахами. Наш автор заметил, что со стороны казахов не было особого нарушения ислама, и привел разные доводы в пользу того, что целесообразнее было бы прежде всего идти в поход на кизил-бурков. Ненависть к шиитам нашла отражение и в последних его трудах, особенно в книге “Правила поведения государей”, где он настаивал на войне с кизил-бурками: “Земли Хорасана, обоих Ираков, Азербайджана и всех областей сейчас находятся под властью кизил-бурков. К жителям этих земель надо принять такие меры, какие принимаются по отношению к другим городам мусульманских стран, а с еретиками кизил-бурками необходимо вести войну, потому что они вероотступники, поклоняются идолу, проклинают двух шейхов”[56].

Ибн Рузбихан умел ловко маневрировать в создавшихся обстоятельствах. Главной заботой его было не потерять уважения в глазах Шайбани-хана, поэтому он стремился не упускать ни одного случая, чтобы показать свою преданность хану, раболепствовал перед ним и одобрял его агрессивные действия. Наш автор добросовестно выполнял свою роль советника. Так, например, когда на собрании обсуждался вопрос идти ли всем на войну против казахов, Ибн Рузбихан, отвергнув мнение других, настаивал на том, что все обязаны в этом походе сопутствовать хану. “До этого, — пишет он, — я говорил уважаемому Хадже Махмуду, сахиб-дивану, чтобы он при первой возможности доложил, что такой-то (т. е. Рузбихан) не покинет службу до тех пор, пока не отправится в Ирак”.

Автор не лишен черт угодничества перед вышестоящими. В первую очередь Ибн Рузбихан угождал Шайбани-хану, а затем его родственникам, наделяя их пышными традиционными эпитетами. “Сколько бы беспредельные ханские милости и бесконечные ханские благосклонности ни накрывали столы яств и ни распространяли милости отрады текучей воды ради моего, бедняка, спокойствия, я, бедняк, когда сопровождал его августейший кортеж из Бухары на священную войну [с казахами], отнюдь не включал в свои намерения поклонение мазару Йасави, наоборот, моей целью было постижение значения священной войны ради Аллаха, [следуя] по стопам имама времени (т. е. Шайбани-хана)”. “Подобает, чтобы я, бедняк, сделал источником своей гордости и славы честь и славу служения и собеседования с его величеством, — пишет он в другом месте. — Благодаря положению, которое я обрел на пути божественных милостей, я каждый день сотни раз поднимаю голову, чтобы отправиться под знамя милости этого правоверного наместника, который постоянно направляет [свое внимание] на истребление неверных”. В этих словах полностью раскрывается социальное лицо представителя духовенства, который ради своих личных целей не останавливался ни перед чем. Шайбани-хан в собрании с места подавал поощрительные реплики и тем самым возвышал Ибн Рузбихана в глазах окружающих. “Когда я подвигался на левую сторону, мне, бедняку, предоставлялось право сесть на правой стороне (т. е. на более почетном месте. — Р. Д.)”.

Наш автор был о себе очень высокого мнения и любил похвалы по своему адресу. “Когда мною подробно был изложен хадис о Землепашце, — пишет он, — то присутствующие всех толков начали одобрять мое хорошее устное изложение тонкостей и сущности хадиса. Всех охватило удивление и изумление от стройности последовательной и смелой речи, без перерывов, содержавшей в себе разного рода поучительные вещи, тонкости наук и знаний. На лице его величества появились следы удовольствия и легкой улыбки, и все, находившиеся в присутствии его августейшего величества, стали расхваливать меня, бедняка, признали исключительность моих знаний в разного рода науках, красоту речи и хорошее построение тезисов”. Или: “После того как я представил стихи, они были одобрены и приняты, потому что были прочитаны весьма кстати, и достойнейшим из присутствующих понравились красота стихов, своеобразие стиля, порядок следования мыслей и прелесть построения. Его, [Шайбани-хана], тонко чувствующее сердце одобрило [эти стихи]”.

Ибн Рузбихан непрочь был принять активное участие в политике правительства Шайбани-хана и играть в ней видную роль. Однако среди вершителей этой политики мы его не встречаем. Все историографы XVI и последующих веков признают в нем только крупного ученого теолога, написавшего несколько сочинений и комментариев на богословские трактаты. “Хаджа Маулана, — говорит Хасан Нисари, — написал много сочинений, толкований коранического текста на персидском языке и комментариев на хадисы (т. е. на предания о суждениях и поступках Мухаммада. — Р. Д.), большинство знатоков хадисов являются его учениками”[57]. Никто из средне вековых историографов не упоминает два исторических произведения Ибн Рузби-хана, они отмечены только в труде Хаджи Халифы.

Наш автор, как явствует из его сочинений, прекрасно владел арабским, знал турецкий и староузбекский языки, делал с них переводы и сам писал на них. В Сабраме Ибн Рузбихан читал ряд книг на староузбекском языке. “Одной из выгод, которую подарило божье благоволение [мне], бедняку, — пишет он, — заключалось в том, что [я смог] прочитать одно из сочинений Хазрата Хаджи Иасави.. Оно было [написано] на тюркском (очевидно, староузбекском. — Р. Д.) языке”. У Ибн Рузбихана были и ученики, которые, как видно из “Записок”, преподавали в разных медресе Средней Азии.

За время пребывания при дворах восточных правителей Ибн Рузбихан создал два ценных для исторической науки произведения: “Украшающая мир история Амини” и “Записки бухарского гостя”. Его воинствующий суннизм и ненависть к шиизму окончательно закрыли ему обратный путь на родину. Его надежды вернуться на родину с помощью Шайбани-хана и Убайдаллах-хана не осуществились, и умер он на чужбине.

Несколько слов о советских ученых, коснувшихся в своих работах “Записок бухарского гостя” Ибн Рузбихана.

Еще лет пятьдесят назад впервые обратил внимание на “Записки бухарского гостя” как на ценный источник один из представителей узбекского ученого мира — Миён Бузруг. В 1926 г. он обнаружил рукопись этого сочинения в библиотеке Нури Османийе в Стамбуле и сообщил об этом известному тюркологу, академику а. Н. Самойловичу. Позднее в своей статье, напечатанной в журнале “Маориф ва укитгучи”, он опубликовал ряд сведений об этой рукописи и отметил, что в ней содержится неизвестный материал по истории узбекского народа. Считая, что сведения историков о периоде Шайбани-хана являются противоречивыми, Миён Бузруг пишет, что Михман-наме-йи Бухара заключает в себе достоверные и полные сведения об этом периоде и что рукопись является ценным с научной точки зрения источником для изучения прошлого узбекского народа. Он заканчивает свою статью словами, что переписал наиболее важные места стамбульской рукописи и передал в редакцию журнала “Туркиёт маджмуаси”. Никаких сведений об авторе “Записок бухарского гостя” и о его других произведениях Миён Бузруг не дает. Его статья была первым сообщением в советской печати о наличии важного и ценного для изучения истории Узбекистана сочинения.

Вскоре об этом сочинении узнал В. В. Бартольд. В своем дневнике от 25 января 1926 г. записал: “В библиотеке Нури Османийе находится под странным заглавием Михман-наме (по настоянию Шайбани-хана вместо Сафар-наме — “Заметки путешествия”), описание похода Шайбани-хана в киргизские степи против Касим-хана[58], составленное еще при жизни Шайбани-хана, очень скоро после похода. Шайбани ставил дело так, будто он в казацкой степи был гостем. Содержит описание местности по Сыр-Дарье. Есть утверждение, что Сыр-Дарья не впадает в Аральское море, а теряется в камышах”[59]. В. В. Бартольд в своем неизданном “Докладе о поездке в Турцию” в нескольких словах сообщает об Ибн Рузбихане, что он побуждал султана Салима предпринять священную войну против шиитов. В докладе дано краткое содержание книги. “Как и Бабуру, автору (т. е. Ибн Рузбихану. — Р. Д.) ничего не известно об Аральском море. По его словам, Сыр-Дарья исчезает в песчаной степи Каракум, и последние остатки реки теряются под песчаными холмами. В Сыгнаке автор несомненно мог получить о Сыр-Дарье более точные сведения, и поэтому его рассказ во всяком случае заслуживает внимания, хотя известие об изменении русла Сыр-Дарьи еще более неясно и противоречиво, чем известие об изменении русла Аму-Дарьи”[60], — пишет он.

Первым привлек отдельные места “Записок бухарского гостя” по предоставленным ему В. В. Бартольдом выпискам в своей работе “Развалины Сыгнака (Сунака)” А. Ю. Якубовский[61]. Никто больше не пользовался для своих исследований этими выписками. Они были привлечены нами для сопоставления с текстом автографа “Записок”, о котором подробней речь пойдет ниже.

В 1941 г. М. П. Вяткин и П. П. Иванов в своих работах, касающихся внутреннего политического положения казахского государства в начале XVI в. и взаимоотношений узбекского и казахского народов, привели выдержки из “Записок бухарского гостя” Ибн Рузбихана[62], причем П. П. Иванов является первым советским историком-востоковедом, который воспользовался автографом. В другой своей работе, посвященной каракалпакам, П. П. Иванов замечает, что если бы каракалпаки занимали в это время район Сыгнака или находились где-либо поблизости то автор Михман-наме, внимательно изучавший и описывавший новый для него край, разумеется, не обошел бы их молчанием[63]. Об Ибн Рузбихане и его книге упоминает в своей работе и А. Н. Болдырев[64].

Во втором томе “Истории народов Узбекистана” и в первом томе “Истории УзССР” говорится, что “важным источником для истории завоеваний Шайбани-хана в Мавераннахре является Михман-паме-йи Бухара, составленная Фазлаллах бен Рузбиханом, эмигрантом из Ирана”[65]. Ценность книги Ибн Рузбихана авторы “Истории” выразили только этим замечанием и нигде не ссылаются на этот труд, когда речь заходит о походе Шайбани-хана в 1509 г. против казахов. Уделено внимание этому труду как ценному источнику и в “Истории таджикского народа”, где он упоминается наряду с другими произведениями XVI в.[66].

Хотя и отрывочные, но важные по содержанию цитаты из “Записок бухарского гостя” по быту, политической истории узбеков и казахов в начале XVI в. были опубликованы А. А. Семеновым, который воспользовался сочинением Ибн Рузби хана в своих работах “К вопросу о происхождении и составе узбеков Шайбани-хана”, “Шайбани-хан и завоевание им империи Тимуридов” и др. А. А. Семенов сообщил также и некоторые биографические сведения об Ибн Рузбихане и указал, что “записки современника и близкого к Шайбани-хану человека... к крайнему сожалению до сих пор не были известны в науке и поэтому не оценены по достоинству. Единственным экземпляром этого труда до сего времени считалась константинопольская рукопись, другой экземпляр[67], судя по палеографическим признакам, по вставкам на полях, по зачеркнутым фразам и вместо них написанному другому тексту, несомненно, автограф автора”[68].

Книга Ибн Рузбихана была основным источником А. А. Семенова в исследовании вопроса о происхождении узбеков и приводилась в доказательство основных выводов автора. Выдержки из “Записок бухарского гостя”, взятые из архива В. В. Бартольда, цитируют А. Ю. Якубовский и Б. Д. Греков в своих трудах “Развалины Сыгнака” и “Золотая Орда и ее падение”[69]. Упомянуто значение “Записок” и в работах Р. Г. Мукминовой[70] и М. А. Абдураимова[71].

Авторы “Истории Казахской ССР” воспользовались из труда Ибн Рузбихана описанием быта казахов, внутриполитического положения их в начале XVI в. и взаимоотношений казахов и узбеков[72]. Трудом нашего автора по выпискам из него сделанным другими, пользовались В. С. Бутаков и С. Е. Толыбеков[73], причем последний взял из них сведения Ибн Рузбихана для характеристики политической и хозяйственной жизни казахов в XVII—XIX вв. Высокая оценка “Запискам бухарского гостя” дана С. Б. Ибрагимовым, отметившим важность этого источника и для изучения истории Казахстана[74]. Таким образом, “Записками бухарского гостя” пользовался ряд советских ученых, по достоинству оценивших этот историко-литературный памятник. Однако они далеко не полностью исчерпали заключенный в нем материал.

Итак, Фазлаллах б. Рузбихан, сделавшись историографом Мухаммад Шайбани-хана, написал ценное историко-литературное произведение, занимающее достойное место среди трудов среднеазиатских авторов. Шайбани-хану посвятили свои произ ведения многие среднеазиатские историки и поэты, подробно рассказав в них о его походах. Большая часть их трудов, за исключением “Записок бухарского гостя” и Зубдат ал-асар Насраллахи, написана почти одновременно, в самом начале XVI в., и повествует о деятельности Шайбани-хана начиная с юношеских лет до первых лет XVI в. Сюда относятся известные сочинения Мухаммад Салиха Бинаи, Шади и анонимный труд “Избранные истории. Книга побед” (Таварих-и гузиде. Нусрат-наме). Что же касается событий последних лет жизни Шайбани-хана, то они в историографии того времени освещены слабее.

Указанные выше исторические сочинения повествуют главным образом о внутриполитической борьбе, происходившей в Средней Азии среди различных феодальных групп после смерти Абу-л-Хайрхана. Главными действующими лицами в них являются узбекские ханы и султаны. Конечно, ни в одном из этих источников не освещаются жизнь и борьба простых людей, и в этом сказывается классовая принадлежность средневековых историографов, предназначавших свои труды только для господствующего класса феодального общества.

Особое место по значимости сообщений занимают “Записки бухарского гостя” Фазлаллаха б. Рузбихана, содержащие в себе сведения, не встречающиеся в произведениях других авторов начала XVI в. В “Записках бухарского гостя” имеется довольно много сведений, характеризующих разные стороны социально-экономической жизни кочевых народов Средней Азии и Казахстана. В этом труде, посвященном описанию политических событий последних двух лет жизни Шайбани-хана, мы находим немало фактических данных о культурной и социальной жизни народа, об этническом составе местного населения и его быте, а также о хозяйстве кочевых узбеков и казахов в начале XVI в. В “Записках бухарского гостя” можно найти и единственные в своем роде указания на существовавшие в ту пору взаимоотношения кочевых и оседлых народов Средней Азии, о внешнеторговых связях казахов и узбеков, о состоянии некоторых среднеазиатских городов и их значении в политической и экономической жизни кочевников.

“Записки”, составленные очевидцем событий, весьма важны для детального воссоздания не только истории узбекского народа, но и истории казахов. Главное место в “Записках” занимает описание зимнего похода Шайбани-хана на казахских султанов Бурундук-хана (1480—1511) и Джаниш-султана, состоявшегося зимой 1508—1509 гг., похода, закончившегося разграблением и опустошением казахских земель.

Шайбани-хан — полководец и государственный деятель — в культурном отношении стоял на уровне образованных людей своей эпохи. Как видно из “Записок бухарского гостя”, Шайбани-хан при удобных случаях устраивал диспуты на богословские, юридические, философские и литературные темы и сам активно в них участвовал. Увлекался он и поэзией, и “Записки” Ибн Рузбихана донесли до нас несколько образцов его творчества на староузбекском языке. Захираддин Мухаммад Бабур в своих записках замечает, что Шайбани-хан “учил казия Ихтийара и Мухаммад Мир Йусуфа, знаменитых и даровитых гератских ученых, толковать Коран”[75], что, однако, вряд ли следует понимать буквально. Имеются сообщения и о том, что узбекский хан в духе понятий своего времени об образовании, владел редким поэтическим талантом, знал тюркский и персидский языки[76]. Что касается арабского, то, насколько можно заключить из “Записок бухарского гостя”, Шайбани-хан этим языком в совершенстве не владел, это видно из одного места в книге, где он просит Ибн Рузбихана перевести арабский текст на персидский.

Интересны сведения нашего автора о народах, населявших огромные пространства Дешт-и Кипчака. Так, он пишет: “Три племени (***) относят к узбекам, кои суть славнейшие во владениях Чингиз-хана. Ныне одно [из них] — шибаниты, и его ханское величество после ряда предков был и есть их повелитель. Второе племя — казахи, которые известны во всем мире силою и неустрашимостью, и третье племя — мангиты, а [из] них цари астраханские. Один край владений узбеков граничит с океаном (т. е. с Каспийским морем. — Р. Д.), другой — с Туркестаном, третий — с Дербендом, четвертый — с Хорезмом и пятый — с Астрабадом. И все эти земли целиком являются местами летних и зимних кочевий узбеков. Ханы этих трех племен находятся в постоянных распрях друг с другом, и каждый посягает на другого. И когда побеждают, то продают друг друга, уводят в плен. Имущество и людей [своего противника] они в своей среде считают дозволенной военной добычей и никогда от этого [правила] не отступают... Во всех этих родах очень много уважаемых ханов: каждый род великих и именитых [из] потомков Чингиз-хана называют султанами, а того, кто знатнее их всех, именуют ханом, то есть самым великим из государей и правителей их, которому они оказывают покорность”.

В другом месте Ибн Рузбихан передал рассказ Шайбани-хана о Кипчакской степи: она “является летним становищем узбеков, и в летние дни, когда наступает зной таммуза и время множества пожаров и горения, казахский народ занимает места по окраинам и рубежам ее”. Издаваемая работа нашего автора представляет собой немаловажный источник по вопросу о происхождении узбеков и казахов. Ибн Рузбихан, рассказывая о них, употребил два термина, очевидно подразумевая родственные узбекские племена, сгруппировавшиеся вокруг Шайбани-хана и Бурундук-хана. На одной из страниц он пишет: “Шайбани-хан острием покоряющего мир меча отогнал узбеков-казахов (***) от предмета их алчности” и “узбеки из рода казахов (***) отбивались от войск — шибанитов, стреляя из луков". В другом месте он связывает казахов с монголами, говоря, что “казахское войско в прежние времена, когда появился на арене истории Чингиз-хан, называли татарским войском, это упомянуто арабами и персами”.

Ибн Рузбихан сообщает также и некоторые сведения о составе войска узбеков. “В свите его, [Суюндж-хаджа-султана], — пишет он, — больше десяти тысяч всадников-узбеков. Особенностью войска этого славного султана является то, что в его покоряющей мир рати кроме настоящих узбеков, происхождение которых не смешано с монголами и чагатаями, никто [другой] не поднимает знамя службы, и в день боя и сражения, кроме узбеков племени юджи, ни один всадник [из других племен] не спешит на поле боя”.

Значение “Записок бухарского гостя” заключается еще в том, что в них затрагиваются некоторые аграрные вопросы в связи с критическим положением в сельском хозяйстве, а также освещаются раздача ханом областей своим родственникам, назначение даруг и других должностных лиц, послушных исполнителей ханских повелений Интересно и другое сообщение Ибн Рузбихана: “Получил славу быть изданным августейший указ его величества о том, что окрестные войска, которые направляются на войну, должны взять с собою месячный запас продуктов питания для ханского двора и фураж для перевозочных животных в туркестанской области и отправиться в страну узбеков. Диванские чиновники и есаулы отправились в восточные владения Туркестана, чтобы нагрузить на арбы принудительно собранный хлеб (***) и переправить его на судах через реку Сейхун”.

Хотя в книге Ибн Рузбихана не нашло полного отражения положение трудящихся масс населения, однако при внимательном изучении ее отдельных глав можно составить себе общее представление о нем. В главе, где повествуется о диспуте в Кан-и Гиле, особенно ясно рисуется безотрадное положение простых земледельцев, обремененных тяжелыми налогами.

Непрерывные феодальные войны и столкновения не могли не сказаться на благосостоянии народных масс. Военные походы требовали больших расходов, и правительство нуждалось в регулярном поступлении в казну поземельной подати — хараджа. Подавляющая часть земли, пригодная для хлебопашества и садоводства, находилась в частном владении; урожай облагался налогами, которые составляли главную долю доходов государственной казны. Вследствие тяжелых условий и непосильных налогов многие землевладельцы Самаркандской области вынуждены были уйти с насиженных мест, их земли оставались необработанными и налоговый доход с них прекратился. Поэтому Шайбани-хан вынес на обсуждение круга своих ученых законоведов вопрос, как поступить с брошенными владельцами землями, чтобы вместе с этими учеными найти выход из создавшегося положения. Касаясь его, Ибн Рузбихан указывает на причину такого положения: “О Самаркандской области известно, что часть людей, покинув свои имения, отстранилась от них вынужденно и рассеялась по разным местностям. [Это] происходит вследствие того, что люди не могут проживать в местах своего постоянного жительства и в своих имениях по причине большого количества ливанских поставок продовольствия, не имеют возможности распоряжаться [землей] как владельцы”. Сообразуясь с создавшимся положением, наш автор советует Шайбани-хану: “Хозяев имений, которые сейчас известны, надо расположить к себе и облегчить подати, чтобы они вернулись на места постоянного жительства. По возвращении надо их побудить, чтобы они распоряжались в своих имениях как владельцы”.

Что касается содержания и значения описываемых Ибн Рузбиханом диспутов и дискуссий, то нельзя согласиться с мнением М. А. Салье, что “вопреки воле автора книги выступает чисто утилитарное значение многочисленных диспутов и словопрений, которые должны были занять умы их участников и отвлечь их от мятежных настроений”[77]. На самом деле они устраивались не для “отвлечения умов” и не для развлечения. На большей части диспутов Шайбани-ханом ставились остро наболевшие вопросы, продиктованные самой жизнью тех лет. Ярким примером тому могут служить канигильский диспут, диспуты о праве наследства и о законности священной войны с казахами. Содержание этих диспутов о многом говорит советским историкам,

Для второй половины XV и начала XVI в. характерна концентрация крупного феодального землевладения в руках высшего духовенства, оказывавшего деятельную поддержку осуществлению завоевательной политики Шайбани-хана, войны которого против казахов велись под флагом “священной войны”. Источником экономического благополучия крупного духовенства были вакфы. Ибн Рузбихан не оставил без внимания освещение и этого вопроса. Поскольку правительству Шайбани-хана, очевидно, стало известно, что некоторые мутавалли в целях личной корысти не придерживаются обязательных условий, выставленных учредителями вакфа, “было дано высочайшее указание, чтобы [Ибн Рузбихан] совместно с самаркандским казием проверил имущества, обращенные в вакф, и степени мударрисов и студентов этой области и истинное положение дела доложил августейшему собранию, чтобы слугам [его] стал ясен образ жизни садров и арбабов вакфов, имеющих право на содержание”.

“Записки бухарского гостя” Ибн Рузбихана являются до сих пор единственным историко-литературным памятником средних веков, знакомящим нас с бытом и хозяйством казахов в начале XVI в.

С момента образования казахских ханств и узбекского государства Шайбани-хана начинается дальнейшее развитие взаимоотношений между ними. Основным районом военно-политических событий, связанных с борьбой между ними, был главным образом бассейн среднего и нижнего течения реки Сырдарьи, богатый пастбищами и охотничьими угодьями, с городами Аркук, Сыгнак, Сабрам и др., являвшимися портовыми центрами, где казахи сбывали продукты скотоводства и приобретали необходимые им продукты городских ремесел.

Взаимоотношения казахов и узбеков на протяжении длительного времени были довольно сложны. Эти взаимоотношения определялись в первую очередь характером и особенностями хозяйственного уклада обоих народов. О некоторых городах, игравших большую роль в связях между кочевыми племенами и оседлыми жителями районов Средней Азии, Фазлаллах б. Рузбихан сообщил в своем труде сведения, ценные также и для уточнения истории развития городов Средней Азии в начале XVI в. Он, между прочим, пишет: “Первым из туркестанских городов, ставшим местопребыванием августейших знамен [Шайбани-хана], была [крепость] Аркук. Крепость [находится] в одном фарсахе от реки Сейхун и расположена на западном берегу, где имеется переправа на сторону восточных городов Туркестана, как-то: Йаси, Сабраме и других областей. Хотя Аркук по числу зданий мал, но по благоустройству весьма необыкновенен”. В другом месте он говорит: “Город Йаси, который является гробницей Хазрата Хаджи, — обширное и плодородное владение, столица областей Туркестана... Это северная область окраины узбекских владений и конец путей из Андижана к границам Китая, которые являются восточной благоустроенной окраиной. В город Йаси привозят товары и драгоценные изделия, и там происходит торг, и он, [город], является местом развязывания грузов купцов и местом отправления толп путешественников по странам”.

Обычные для многих районов экономические отношения между кочевниками и оседлым населением нередко нарушались возникавшими феодальными войнами, носившими обыкновенно характер взаимных грабительских набегов, как, например, набег Ахмад-султана на Бухару и Самарканд, а также поход самого Шайбани-хана на казахов. Ибн Рузбихан сообщает также ряд фактов, свидетельствующих о наличии работорговли и применении рабского труда в хозяйстве кочевых феодалов.

Из “Записок” явствует и то, что кочевники, вопреки шариату, продавали в рабство захваченных в плен мусульман, видя в них только военную добычу. “Когда побеждают, то продают в рабство один другого. Скот и людей считают между собой дозволенной добычей и никогда не отступают от этого [обычая]... У них широко распространена продажа [в рабство] победителями побежденных без запрета со стороны того, кто мог бы это воспретить, и без всякого противодействия того, кто воспрепятствовал бы этому”.

С утверждением, что “грабительский характер походов Шайбани-хана, непопулярных даже среди окружавших хана военных феодалов и членов его собственной семьи, вырисовывается помимо воли автора”[78], тоже согласиться нельзя. Из всего текста “Записок”, описывающих походы, совершенно ясно видно, что Ибн Рузбихан не только не пытается как-либо смягчить или скрыть характер походов Шайбани-хана на казахов, а, напротив, всюду открыто и обстоятельно говорит о разграблении казахских улусов войсками Шайбани-хана, называя при этом количество захваченного имущества. Он даже видит, по обычаю того времени, в этих грабежах воинскую доблесть. Да и сам Шайбани-хан как будто с гордостью рассказывает о такого рода набегах. Вот что записал наш автор с его слов: “Однажды с сотней моих гвардейцев мы совершили налет на ставку Бурундук-хана, у которого, возможно, было более пятидесяти тысяч конных бойцов. Со стороны их стоянок мы вторглись в середину [местонахождения] их женщин, детей и разного скарба, не упустив ни минуты должным образом пограбить и по обычаю убивать и нападать... Мы, захватив добычу, невредимо возвратились с этого поля убийцами, грабителями и победителями”.

Незаметна у Ибн Рузбихана и якобы существовавшая непопулярность походов среди феодальной знати, окружавшей Шайбани-хана. Да и могла ли она быть? Ведь всякий грабительский поход приносил и им большие доходы.

Кроме военных вторжений в казахские земли Шайбани-хан вел войну и другими способами. Так, в 1509 г. разгромив казахов, Шайбани-хан принял меры к полному прекращению отношений с ними. Он попытался прекратить торговые связи казахов с Мавераннахром, несмотря на то что осуществление такого решения задевало экономические интересы местных купцов и ремесленников, и отдал приказ конфисковать имущество и товары всех казахских купцов в городах Туркестана и Хорезма, а затем распорядился, чтобы “население Туркестана не заключало торговых сделок с казахскими торговцами и чтобы между ними и жителями этих районов не было никакого общения... У ханского величества при издании этого указа были в виду разного рода полезные и мудрые соображения”, — пишет Ибн Рузбихан. Шайбани-хан такой политикой стремился нанести удар по экономике казахов, которые издавна вели с оседлым населением Узбекистана взаимовыгодную торговлю.

“Записки бухарского гостя” являются также единственным источником, сообщающим о быте, нраве и обычаях, о средствах передвижения и образе жизни кочевой знати, и по ним можно в значительной степени воссоздать картину жизни кочевников начала XVI в. Как мы уже вскользь заметили, ни современники Ибн Рузбихана, ни более поздние авторы не осветили так обстоятельно и детально третий казахский поход Шайбани-хана. Сообщения Фазлаллаха б. Рузбихана относятся к событиям конца первого десятилетия XVI в., и он, будучи очевидцем событий, оставил после себя книгу не менее ценную, чем Шайбани-наме Камаладдина Бинаи Мухаммада Салиха.

“Записки бухарского гостя” Фазлаллаха б. Рузбихана востоковедами известны только в двух экземплярах. Один хранится в Институте востоковедения АН УзССР в Ташкенте, другой — в библиотеке Нури Османийе, в Стамбуле[79]. В книге Армада Иктидари Ларистан-и кухан ошибочно указывается, что один из экземпляров “Записок” находится в Самарканде, а известный иранский филолог Мухаммад Казвини отметил, что единственный известный экземпляр этого произведения находится в Стамбуле.

В 1931 г. в журнале “Archiv Orientalni” было напечатано описание стамбульского списка “Записок бухарского гостя”, составленное Феликсом Тауэром с указанием глав и текста колофона[80]. Об этом списке упоминают Фуад Кёпрюлю в статье об Ахмаде Руми и его книге Искандар-наме, помещенной в “Энциклопедии ислама”, а также турецкий журнал[81], где дается перечень рукописей библиотек Стамбула.

Ташкентская рукопись — черновой автограф. Что она действительно автограф, подтверждается наличием в Ленинградском отделении Института народов Азии АН СССР автографа другого произведения Ибн Рузбихана — “Правила поведения государей”. Предпринятое нами тщательное сличение почерка двух названных рукописей, до сих пор в проделанное, окончательного установило, что обе они написаны одной и той же рукой. Идентичность почерка в них сразу бросается в глаза; тождественны и манера оканчивать строки и надписывать поверх зачеркнутых слов. Характер авторских дополнений на полях в этих рукописях также одинаков. Анализ почерка обеих рукописей позволяет установить полное сходство написания отдельных букв и лигатур. (См. прилагаемую таблицу № 1.) “Записки бухарского гостя” написаны шестью годами раньше, чем “Правила поведения государей”. Годы, прошедшие после написания “Записок бухарского гостя”, не могли, конечно, не повлиять несколько на почерк нашего автора. Однако то очень незначительное различие, которое можно наблюдать, не вызывает никакого сомнения в том, что и ташкентская рукопись “Записок бухарского гостя” и ленинградская “Правил поведения государей” написаны одной рукой и являются автографами. Бумага обоих автографов самаркандского производства[82].

В автографе, принадлежащем Академии наук УзССР, 135 листов ((первоначально, видимо, он состоял из 158—160 лл.), размером 15х25 см, по 18—28 строк на странице. Переплет кожаный XIX в., от времени потерявший первоначальную окраску. На переплете вытиснены четыре медальона с именем переплетчика — “Абд ал-Гафур” — и годом хиджры — “1230”. Дефекты: шесть первых листов, пострадавшие от сырости, были подвергнуты позднейшей очень неудачной реставрации, вследствие которой отдельные части текста оказались утраченными. В середине, в четырех местах, отсутствует много листов. Начиная с листа 44б пагинация рукописи проведена другой рукой. Реставрация и пагинация, видимо, проведены уже после приобретения последним хозяином, а переплет оставлен прежний. Почерк автографа крупный, в отдельных местах нечеткий.

Труд Ибн Рузбихана “Записки бухарского гостя” был приобретен Узбекской Государственной библиотекой в 1934 г. у частного лица. В 1935 г. в Алма-Ате был издан сборник “Прошлое Казахстана в материалах и источниках”, где помещены выдержки из “Записок бухарского гостя” Ибн Рузбихана и в сносках указано, что цитаты взяты из “рукописи, принадлежащей Салиеву”, вероятно узбекскому историку П. Салиеву. Трудно определить сейчас, о какой рукописи “Записок бухарского гостя” Ибн Рузбихана идет речь: об автографе ли из Собрания восточных рукописей АН УзССР, который считается пока единственным экземпляром этого произведения в СССР, или существует еще другая рукопись, о судьбе которой нам пока ничего не известно. Извлечения в упомянутом сборнике сделаны с тех листов “Записок бухарского гостя”, которые в ташкентском автографе утрачены.

В 1939 г. по поручению дирекции Узбекской Государственной публичной библиотеки сотрудником библиотеки Ибадуллой Адиловым с ташкентского автографа была снята рукописная копия. Она хранится в Собрании восточных рукописей АН УзССР под № 5885. Несмотря на то что она выполнена переписчиком хорошо и может облегчить работу над текстом, ею все же следует пользоваться осторожно, так как переписчик не разобрал ряда слов и местами допустил пропуски.

Возникло произведение “Записки бухарского гостя” не по инициативе Шайбани-хана, как утверждает М. А. Салье[83], а по желанию самого Ибн Рузбихана. Шайбани-хан только посоветовал назвать книгу “Записками”, а не “Путевыми заметками” (Сафар-наме), как первоначально хотел автор. Мысль написать эту книгу у Фазлаллаха б. Рузбихана возникла в Бухаре, где Шайбани-хан в течение двух месяцев часто созывал ученые собрания. На одном из собраний наш автор рассказал хану о возникшей у него мысли и желании запечатлеть на бумаге все на его взгляд интересное, полезное и поучительное. Он пишет: “А так как эти поучения (сделанные на собраниях. — Р. Д.) являются очень полезными, то, чтобы их собрать, эти разрозненные выступления были записаны, и, быть может, через них станут известны обстоятельства бухарского путешествия и похода на казахов”.

Автор приступил к составлению своей книги в месяце шаввале, причем описание событий начал с несколько более раннего срока, с месяца раби' ал-аввал 914 г. х. В общем, книга охватывает события от месяца раби' ал-аввал 914 г. х. по месяц сафар 915 г. х. (с июня 1508 по май 1509 г.). По упомянутым в “Записках бухарского гостя” датам можно составить следующую ниже хронологическую таблицу передвижения Шайбани-хана по стране:

На л. 1а автором после завершения книги сделана надпись, в которой указывается, что “эта историческая книга, называемая “Записки бухарского гостя”, содержит в себе [описание] исторических событий жизни высокостепенного, украшающего мир ханского величества Мухаммад Шайбани-хана, имама времени и наместника всемилостивого. Начата [книга] в месяце шаввале в Бухаре и завершена в месяце джумада I в стольном городе Герате. Автор [ее] — ничтожный раб Фазлаллах б. Рузбихан, известный [под прозвищем] Уаджа Маулана Исфахана”, а в конце стамбульского списка записано: “Закончена книга, называемая "Записки бухарского гостя", в стольном богоспасаемом городе Герате после часа полуденной молитвы в пятницу двадцать третьего джумада I 915 г. х. (сентябрь 1509 г.) рукою составителя, раба божьего, Фазлаллах б. Рузбихана по прозванию Хаджа Мау дана Исфахани, да увеличит Аллах ему крайнюю милость свою. Начало ее составления было положено в славном городе Бухаре, и он написал там часть [книги], потом в богохранимом городе Герате он приступил к завершению ее в месяце раби' II и закончил в джумада I”[85]. Дата, от которой автор начинает свое повествование, — 12 шатана 914 г. х., т. е. за два месяца до начала составления книги. Таким образом, автор писал книгу с некоторыми перерывами в течение восьми месяцев (шаввал 914 г. х. — джумада I 915 г. х.).

Сразу после завершения своего труда Ибн Рузбихан, как явствует из колофона, отдал его в переписку. Об этом свидетельствует приводимая В. В. Бартольдом выписка из стамбульского списка: “... переписал это [сочинение] слабейший из рабов Аллаха Хаджи Али, писец гератский, да простит Аллах его прегрешения, в джумада II 915 г. х.”[86]. Таким образом, стамбульский список был исполнен с автографа уже через месяц после окончания книги в джумада II 915/октябре 1509 г., само же произведение, как упомянуто, было завершено автором 23 джумада I 915/4 октября 1509 г. Столь быстрая переписка объемистого сочинения могла быть осуществлена только при условии передачи автором черновика переписчику тотчас же после окончания своей работы. Самая поздняя дата, приводимая в стамбульском списке “Записок бухарского гостя”, — 8 сафара 915/28 мая 1509 г., когда Ибн Рузбихан вместе с Шайбани-ханом прибыл в город Тус. В месяцах раби II и джумада I автор находился уже в Герате, где он завершил свой труд. Город Герат в XV— XVI вв. славился своими каллиграфами, чем, по-видимому, и объясняется, что наш автор отдал в переписку свой труд именно в этом городе.

Миён Бузруг в своей статье отмечает, что в некоторых местах стамбульского списка имеются сделанные другим каламом поправки и что по их содержанию видно, что эти поправки внес автор “Записок бухарского гостя”[87]. Должно быть, Ибн Рузбихан после переписки проверил некоторые места работы переписчика. Академик В. В. Бартольд, приезжавший в 1926 г. в Стамбул для чтения лекций, оставил для себя такую запись: “От А. Н. Самойловича, которому сообщил об этом письменно из Константинополя узбек Миён Бузруг, я узнал о существовании написанного для Шайбани-хана на персидском языке сочинения "Михман-наме-йи Бухара". Изложенным, по-видимому, экземпляром этого сочинения является рукопись Нури Османийе № 3431”[88]. При сопоставлении нами текста автографа с выписками, сделанными В. В. Бартольдом из стамбульского списка, выявилось, что гератский писец Хаджи Али переписал его с исправленной и дополненной Ибн Рузбиханом рукописи. Выяснилось частично и содержание утраченных в ташкентском автографе листов. Так, например, на листах, следующих после 946, соответствующих страницам 171—186 стамбульского списка[89], речь идет о сырдарьинских городах. С помощью выписок В. В. Бартольда удалось правильно прочесть отдельные слова, неразборчиво написанные в ташкентской рукописи.[90]

На листе 101б ташкентской рукописи оставлено место для тюркского бейта. Такая же лакуна имеется и в стамбульском экземпляре. Это отмечает в своих выписках В. В. Бартольд[91]. Этот бейт принадлежал Шайбани-хану, ибо он велел поместить его в начале победной реляции и разослать по областям. Видимо, Ибн Руз-бихан сразу не записал бейт, и когда стал писать об этой реляции, то у него под рукой не оказалось этого бейта, и он оставил место, чтобы вписать его позднее. Возможно по забывчивости, возможно так и не найдя бейта, он оставил лакуну незаполненной как в автографе, так и в стамбульской рукописи.

Сопоставление нами текстов показало, что гератскому переписчику, без всякого сомнения, был передан исправленный черновой автограф. Гератский писец внимательно перенес авторскую правку в исполненный им список, в чем можно убедиться, сравнивая ташкентскую рукопись с выписками В. В. Бартольда. Однако там, где правка была неразборчива и переписчик не знал, как ему поступить, он оставлял и первоначально написанное автором и сделанную им поправку. Так, например, Ибн Рузбихану не было ясно название города Сабрам, он пишет в тексте Сауран, затем, зачеркнув, сверху надписывает Сабрам. Переписчик в тексте написал Сабрам, а на поле — Сауран[92].

По словам Миён Бузруга, после переписки гератским писцом автографа Ибн Рузбихан сделал на полях списка некоторые добавления[93]. В. В. Бартольд в конце своих выписок пишет, что автор не был уверен, что его труд будет одобрен ханом[94], на самом же деле Ибн Рузбихан выражает свою уверенность в одобрении хана.

Язык “Записок бухарского гостя” витиеват и напыщен и местами достигает высокой степени цветистости вследствие нагромождения большого количества эпитетов, определений, сравнений и образных выражений, в которых, однако, заключено мало оригинального. Литературный стиль Ибн Рузбихана создает известную трудность для чтения и перевода. Особо цветисты и витиеваты описания природы и известных архитектурных сооружений: дворцов, мечетей, мавзолеев Хаджи Йасави, имама ар-Ризы, медресе Шайбани-хана в Самарканде и его дворца в городе Карши. Эпитеты, употребляемые автором в приложении к царственным лицам и лицам правящей династии Шайбанидов, не менее высокопарны. Напыщенные места текста “Записок” большей частью написаны рифмованной прозой, так называемым саджем, и их почти невозможно передать в адекватном русском переводе, мы поэтому и не стремились к такому переводу. Синонимы, в изобилии встречающиеся у автора, большей частью не имеют эквивалентов в русском языке. В главах, где описываются диспуты на богословские темы, представлена специальная терминология, принятая в мусульманской богословско-философской науке. Получивший образование на арабском Востоке и отлично изучивший там арабский язык, Ибн Рузбихан значительно обогатил словарный состав своих трудов за счет изысканной арабской лексики, которая рядовому читателю, получившему обычное образование в медресе, вряд ли могла быть понятна. В синтаксическом отношении язык Ибн Рузбихана изобилует длинными, составленными из многих предложений периодами, которые мы для облегчения чтения при переводе расчленяли. Вот несколько примеров для иллюстрации сказанного выше.

Часто наш автор свой труд украшает стихами разных поэтов. В конце своей книги он записал: “В это сочинение не вплетены стихи предшественников, разве только стихи с упоминанием их автора. Перлы поэзии его [т. е. этого сочинения. — Р. Д.] все извлечены из рудника немощного сердца”, т. е., иными словами, принадлежат самому Ибн Рузбихану. Однако автор назвал все же не всех поэтов, из произведений которых он цитирует четверостишия и двустишия. Не названы автором, например, поэты Хафиз, Ка'б б. Зухайр, Джалаладдин Балхи. Кроме своих собственных стихов и стихов известных поэтов Ибн Рузбихан включил в “Записки бухарского гостя” также и несколько стихов, сочиненных Шайбани-ханом на староузбекском языке.

Архитектоника “Записок бухарского гостя” не совсем последовательна, что, впрочем, для произведения, представляющего собой путевые заметки, вполне естественно. Начав говорить на одну тему, автор неожиданно переходит к другой, иногда одна и та же тема повторяется у него в нескольких главах. Нередки большие отступления от основной темы. Напрашивается вывод, что в этом смысле автор с самого начала не предполагал подвергнуть свой труд окончательной отделке.

В лексике Ибн Рузбихана встречаются и тюркские заимствования, например: Анализ внесенных нашим автором изменений в текст своего произведения показывает, что некоторые из них сделаны в процессе написания книги, а некоторые после ее завершения, вероятно перед сдачей в переписку набело. В основном это правка стилистического характера. Имеются и случайные описки, которые тут же исправлялись. Кое-где автор дважды употребленное слово заменял синонимом. В труде отразилось и недостаточное знакомство Ибн Рузбихана с названиями среднеазиатских городов, таких, как, например, Ваганзи (***), Сабрам (***), Кара-Абдал (***), Сыгнак (***).

На полях автографа имеются глоссы с указанием значения отдельных слов. На л. 70а, например, впервые встречается таджикское слово *** В сноске на поле автор дает разъяснение, что *** означает *** На л. 70б встречается слово ***, а на поле указывается, что ***. На л. 35б в тексте неразборчиво написано узбекское слово ***, а на поле исправлено ***. На л. 34а приводится на узбекском языке двустишие, где предлог совместности (творительного падежа) написан ***, а сверху надписано ***. На полях лл. 22б. 25б, 71б, 111a Ибн Рузбихан приписал большие добавления для полноты освещения, повествуемого вопроса или для разъяснения. Десять заглавий написаны на полях, из них два более крупно. Несмотря на то что труд был просмотрен автором после его завершения, в нем встречаются синтаксические погрешности.

Когда наша работа была уже в основном закончена, в Тегеране вышло в свет издание текста стамбульского списка “Записок бухарского гостя”, подготовленное Манучихром Сутуде. К сожалению, получить эту работу нам удалось лишь в 1964 г. Заслуга первой публикации текста этого историко-литературного памятника принадлежит, таким образом, М. Сутуде, приложившему к тому немало сил. Хотя и со значительным опозданием, мы все же имели возможность сличить полный текст стамбульского списка “Записок” с ташкентским автографом. Сличение обеих рукописей еще раз подтвердило, что гератский писец Хаджи 'Али стремился точно воспроизвести текст оригинала и не пытался произвольно, по своему усмотрению, его изменять. Правки и дополнения Ибн Рузбихана в черновике он принял во внимание.

Тегеранское издание “Записок бухарского гостя” открывается небольшим предисловием главного издателя Ихсан Йар-Шатира, в котором указывается цель издания и дана оценка сочинению Ибн Рузбихана как значительному явлению вя зыко-ведческом и историко-литературном отношении. Автор предисловия говорит в общих чертах и о значении текстологической работы, и о трудности подготовки издания текста по одному списку при наличии в нем ошибок, сделанных переписчиком.

Далее следует вводная статья издателя книги, Манучихра Сутуде. В ней он цитирует слова автора “Записок бухарского гостя” о цели его книги и кратко перечисляет затронутые в книге вопросы, причем его интересовала также этнография, например, изготовление кумыса, стрельба воинов из луков по тыкве. В биографии Ибн Рузбихана издатель цитирует некоторые места из “Записок бухарского гостя”, где тот говорит о себе. Здесь же отмечается и причина вражды и ненависти Ибн Рузбихана к Сефевидам и его призыв к другим правителям выступить против кизыл-бурков. Однако Манучихр Сутуде воспользовался далеко не всеми источниками, упомянутыми нами выше, которые могли бы пополнить скудные известия о жизни и деятельности Фазлаллаха б. Рузбихана. В сочинениях нашего автора “Правила поведения государей” и “Комментарий к "Поэме о плаще" ал-Бусири” содержатся биографические указания, которые выпали из внимания М. Сутуде; не воспользовался он и книгой “Море тайн” Махмуда б. Вали и “Жизнеописанием шейхов” Мир Хамида.

Тегеранскому издателю Манучихру Сутуде, как явствует из его введения, известно, что существуют два экземпляра “Записок бухарского гостя” — ташкентский и стамбульский. К сожалению, до него, видно, не дошли сведения о том, что ташкентский экземпляр представляет собой авторский черновик, хотя об этом сказано в первом томе “Собрания восточных рукописей Академии наук УзССР”[95], который, несомненно, имеется в библиотеках Тегерана. Как упоминает сам издатель, текст опубликован по фото стамбульского списка “Записок бухарского гостя” Ибн Рузбихана.

Не видев стамбульского списка в натуре, издателю, естественно, пришлось воздержаться от палеографического описания его и указания его особенностей. Кроме того, М. Сутуде ничего не говорит о том, что на полях стамбульского списка имеются записи другим каламом, они отсутствуют и в воспроизведенном типографским способом тегеранском издании этого списка, а ведь возможно, что замечания на полях интересны и с текстологической и с других точек зрения.

Произведенное нами сличение всего текста издания стамбульского списка с автографом показывает, что уже первый переписчик, несмотря на тщательное перенесение правок автора, допустил довольно много описок, искажений и пропусков. Причиной, вероятно, в известной мере можно считать торопливый, не слишком разборчивый и небрежный почерк Ибн Рузбихана. Что касается пропусков, то они, очевидно, являются следствием прочтения и “прыжков от сходного к сходному, в результате которых получается пропуск слов или даже строк”, о которых говорит Д. С. Лихачев[96].

Напечатанному типографским набором тексту стамбульского списка предпослан перечень внесенных издателем исправлений орфографического характера. “Записки бухарского гостя” являются памятником XVI в., и в нем отразилась манера письма той эпохи. Издатель устранил из текста вышедшее ныне из употребления старое начертание букв. Так, Ибн Рузбихан не делал различия между буквами ***; и *** и т. д., издатель же отказался от особенностей письма XVI в. Такая модернизация, на наш взгляд, не совсем оправданна. Работая лишь над одним списком “Записок бухарского гостя”, М. Сутуде, конечно, был лишен возможности восстанавливать авторский текст. Так, например, на стр. 54 тегеранского издания на строке 5 от слова *** до слов *** пропущено словосочетание *** Издатель также не заметил в тексте стамбульского списка пропусков переписчика на следующих страницах (пропуски переписчика взяты в скобки): ***.

Подобных пропусков в стамбульском списке можно найти довольно много. В первых двух примерах смысл от этих “прыжков” случайно не пострадал, но в последнем прыжок исказил смысл. Эту ошибку легко можно обнаружить просто по конструкции предложения, сопоставляя сказуемые. Тегеранский издатель стамбульского списка ее не заметил. Повторений отрывков текста, судя по тегеранскому изданию, в стамбульском списке не наблюдается. Но зато у него встречаются повторения отдельных слов. Это обстоятельство отметил М. Сутуде в своем издании.

На л. 105 ташкентской рукописи встречается фраза *** Точно так же ее переписал и переписчик. Издатель счел здесь второе лишним. Нам, однако, кажется, что первое *** является определением к слову ***, а второе *** наречием к глаголу ***. Не избежал гератский переписчик и других ошибок памяти — перестановки и пропуска, а также добавления слов в тексте, а иногда целых групп слов. Например: ***.

На л. 2б ташкентской рукописи после слов о Махди-султане идет речь об Абу-л-Хайр-султане, а в стамбульском списке вместо этого идет речь о Джанйбек-султане, о котором в авторской рукописи говорится в самом конце листа. Но возможно, что такая перестановка могла быть произведена переписчиком с ведома Ибн Рузбихана. В общем, однако, перестановки в тексте, были ли они сделаны переписчиком по стилистическим или другим соображениям, не оказали особого влияния на смысл. Изредка у переписчика наблюдаются пропуски отдельных слов в тексте.[97]

Тем не менее публикация М. Сутуде текста стамбульского списка рукописи “Записок бухарского гостя” оказывает большую помощь историкам, источниковедам и текстологам.

Тегеранское издание стамбульского списка “Записок бухарского гостя”[98] дает возможность восстановить утраченные и поврежденные листы автографа. Но все же установить точно, сколько именно листов в настоящее время не хватает в автографе, невозможно. Можно лишь сказать, что утрачены приблизительно: после л. 446 — два листа, после л. 946 — восемь листов, после л. 1266 — один лист, после л. 1326 — один лист, после л. 1346 — четыре листа, после л. 1356 — 6—7 листов, всего, следовательно, около 24 листов. Восстановлены поврежденные листы: 1а—б, 2а—б, За—б, 4а—б, 5а—б, 6а—б, 7а—б, 127а—б. Все заглавия стамбульского списка совпадают с заглавиями автографа.

Предлагаемый нами выборочный перевод автографа “Записок бухарского гостя” заключает в себе только места, прямо касающиеся истории узбекского и казахского народов начала XVI в. Содержание текста глав или частей глав, написанных автором на другие темы, передано нами в виде кратких аннотаций с сохранением в них иногда отдельных цитат в переводе. В связи с тем что вставленные автором в текст стихи, как правило, повторяют рассказанное им выше в прозе и не заключают в себе новых исторических событий, мы их в перевод не включили, кроме нескольких, оставленных для образца. Текст восстановленных листов и строк в переводе заключен в угловые скобки.

Цитаты из Корана даны, как правило, в переводе И. Ю. Крачковского, за исключением единичных случаев, где предлагается наш перевод.

Все арабские вкрапления в текст в переводе выделены курсивом. В примечания нами вынесены сведения о лицах, явлениях, географических пунктах, представляющие на наш взгляд, научный интерес. Общеизвестные имена или реалии не комментируются. Без комментария оставлены также имена, которые не удалось идентифицировать.

К выборочному переводу прилагается полное факсимиле автографа “Записок бухарского гостя” Ибн Рузбихана без изменения пагинации, в том виде, в каком он хранится в Ташкенте, а за ним следует восстановленный по тегеранскому изданию текст утраченных и поврежденных листов, которые набело переписаны младшим научным сотрудником Института востоковедения АН УзССР Усманом Каримовым. Пользуясь текстом факсимиле, следует читать:

В заключение считаю своим долгом выразить большую благодарность старшим научным сотрудникам Института востоковедения АН УзССР А. Расулеву и Ю. Хакимджанову за их ценные замечания, способствовавшие уточнению перевода.