Записки Дмитровчанина

Русский язык

Вообще-то я русский, по паспорту. А по сути я не совсем понятной национальности, Мама моя была латышкой еврейского происхождения или, наоборот, еврейкой латышского происхождения. Папа же мне всегда говорил, что у него в предках были и русские и греки и с гордостью показывал свой красивый и большой с горбинкой нос. Это, дескать, от греков достался. Мы жили тогда в Латвии, в городе Цесис. Поэтому, когда встал вопрос, где учиться, меня недолго думая, отправили в русскую школу с латышским уклоном. Ну и говорил я одновременно и на русском, и на латышском. Когда я кончил два класса школы, вся наша семья из четырех человек, родители и я с младшим братом, переехала жить на родину отца, в небольшой подмосковный, можно сказать патриархальный, городок Яхрому. С собой я захватил учебники латышского языка за несколько классов, и началась совсем новая жизнь. Учился я посредственно, были и четверки, и пятерки, но по русскому языку всегда была тройка. Орфографию я знал на четверку, а вот синтаксис, можно сказать, на двойку, и в целом выходила тройка. Мне так кажется, что проблемой в синтаксисе было сочетание в мозгах у меня сразу правил двух совершенно разных языков: русского и латышского, а уж когда добавился немецкий, то и говорить нечего. Но ничего страшного в этом не было, и я потихоньку доучился до окончания семилетки. Тогда начальное образование было семь или восемь классов. С трудом на троечки поступил в строительный техникум, куда поступал вместе с двоюродным братом, Николаем. И началась наша «взрослая» студенческая жизнь. Нас в группе было сорок человек. Причем, так получилось, что примерно половина принята после десятого класса, то есть довольно взрослые по сравнению со мной, еще одна треть группы были после восьмого класса. Как раз в это время, в 1961 г. началась реформа образования по переходу на восьмилетку. И осталась одна маленькая толика студентов, самых маленьких, после семилетки, в которую входил и я. Учеба у нас началась с натуральной работы на «стройке» и в «колхозе». Возили в течение двух месяцев на стройку в п. Синьково. Там как раз строили комплекс зданий Министерства сельского хозяйства СССР. Туда планировалось перевезти из Москвы. Поближе, так сказать, к «земле». А мы все и подчищали. Убирали мусор, наводили порядок на территориях. В общем, было интересно. Заодно и сдружились все. С одной стороны, это был «плюс», а с другой… Когда начались занятия, то оказалось, что для большей части группы ничего сложного нет. Они большую часть материала программы восьмого класса уже проходили. А для «семилеток» оказался провал. Из четырех месяцев первого полугодия, два месяца мы жили веселой студенческой жизнью, а потом надо было догонять… Ну и, конечно, я «просел». Русский язык, математика, немецкий язык успешно катились в сторону «двоек», а значит, и к отчислению из техникума сразу после нового года. Я, конечно, старался. Директор техникума Николай Ипполитович Лавренов вызвал моих родителей на беседу и посоветовал взять-нанять репетиторов. Что мои родители и сделали. А учитывая, что репетиторы были преподаватели из техникума, то троечки я получил и соответственно остался учиться дальше. Хочу сказать, что больше всего студентов нашей группы после Нового года стали получать стипендию. Те, кто закончил без «троек». Да и неудивительно, они все, в основном, повторно проходили программу восьмого класса. И каждый месяц получали по двадцать рублей. Это вызывало жуткую зависть у «троечников», да и родителям хотелось материально помочь. Все-таки жили мы бедновато. Мама, кстати, с репетиторами рассчитывалась тем, что шила по заказам платья, кофточки и что-то еще. Она была классная портниха. Ну и я, конечно, старался во втором полугодии, что бы год закончить на «четверки». Но не получалось. По всем предметам «четыре» и «пять», а по русскому «три с минусом». Фактически «двойка». И опять синтаксис. Немного отвлекусь. Русский язык и литературу нам преподавала Мария Марковна Лавренова, мы ее звали просто «Марковна», как вы поняли, жена директора техникума. Интеллигентная, очень грамотная, как мне кажется, знающая все книги, о которых я тогда слышал и читал, вежливая, в общем, настоящая учительница. По литературе мы с ней прямо «спелись»: ставила мне только «пятерки», а в «диктантах» и «изложениях» запятую поставит красной ручкой – галочку на полях, то есть ошибка. Запятую зачеркнет – то же самое. И в итоге на полях тетради или листочков двадцать галочек – итог, «два». Изложено хорошо. Текст пронизан смыслом, сюжет описан замечательно, а в результате «два». Короче, поставила мне «три с минусом» и на переэкзаменовку в августе.

И наступило первое студенческое лето. Представляете, пятнадцать лет. Лето, каникулы. Все цветет и пахнет. Гормоны в крови бушуют. Это я сейчас знаю, что гормоны, а тогда хотелось чего то такого… совершить. Подвиг какой-нибудь. С моста железного через канал прыгнуть или еще что-нибудь сотворить… Книга и фильм «Пятнадцатилетний капитан» Жюля Верна с его песенкой «Кто привык за победу бороться…» тоже толкали вперед. Взрослые, учителя в техникуме наверняка об этом знали. Через них этих пятнадцатилетних прошел не один десяток, если не сотни. И поэтому, нас всех первокурсников в начале июня 1962 года собрали в отряд и предложили поехать в военно-спортивный лагерь, на берег реки Дубны.

Под чутким руководством военрука и физрука Павла Петровича и родителей, мы два дня готовились, а потом, переночевав на партах в техникуме (очень рано автобус выезжал), нагруженные рюкзаками, мешками с продовольствием и инвентарем поехали в «путешествие».

Речка Дубна от Дмитрова протекает где-то на расстоянии двадцати километров. Ранним солнечным утром автобусы выгрузили толпу ребят на шоссе рядом с рекой. Сквозь легкий туман, освещенный лучами восходящего солнца, виднелась темная водная гладь реки, которую мы рассматривали с моста. Ширина реки была примерно тридцать сорок метров. На берегах рос лес, причем, на правом берегу – настоящий хвойный, а на левом, насколько можно было рассмотреть, – лиственный. Лагерь надо было разместить на правом берегу, на расстоянии примерно трехсот метров от шоссе. С него мы спустились по крутому откосу и углубились по извилистой тропинке, повторяющей изгибы реки, в лес. В предвкушении чего-то такого необычного мы не обратили внимание даже на то, что трава была по пояс и вся покрыта росой. В результате после пятидесяти метров мы все были мокрые по пояс, снизу разумеется. Холодная роса намочила одежду, просочилась во все виды обуви. Мы шли хлюпая ботинками, китайскими кедами, резиновыми сапогами по скользкой глиняной тропинке, огибая ели и кусты, с которых и на верхнюю часть наших требующих романтики тел лилась вода. Короче, когда мы метров через триста вышли на нужную поляну на берегу реки, то были насквозь все мокрые. Кроме того, на нас напали комары. И когда мы вышли на место будущего лагеря, нас там ждала торжественная встреча с целыми полчищами комаров, которые шеренгами и колоннами набросились на нас и устроили горячий прием.

Так и начался наш военно-патриотический романтический быт. Можете представить себе, как утром просыпаются шестьдесят мальчишек и девчонок, вылезают из палаток и бегут в ближайшие кусты. Мальчики на право, девочки налево. Потом зарядка, умывание у примитивных рукомойников, построение. А затем дежурные по лагерю начинают готовить на костре завтрак, а все толпой носят дрова, воду и все, что нужно для приготовления завтрака. Представьте, что нужно приготовить и накормить шестьдесят подростков. До сих пор поражаюсь силе и настойчивости Павла Петровича. Он сумел всех так организовать, что мы все делали сами: заготавливали продукты, варили, потом все мыли, убирали и так три раза в день. Кроме того, Николай Ипполитович организовывал походы в лес за черникой и грибами, на рыбалку и многое другое. Всем находились дела. Было время и отдохнуть. Купались, играли в мяч, загорали, плавали по реке на алюминиевой лодке, которую притащили откуда-то из Вербилок. И, конечно, были вечерние посиделки у костра. С песнями, рассказами, смехом от рассказываемых анекдотов, подшучиванием друг над другом. И постоянным обмахиванием ветками от комаров и слепней, которых было очень много. Сначала было вообще не возможно – а потом привыкли.

Так вот случилось это примерно на третьей неделе нашего досуга. Мы все уже освоились, каждый знал, чем будет заниматься завтра, и с утра, сразу все занимались тем, что запланировано. А тут к нам приехал директор техникума Николай Ипполитович с женой Марией Марковной и двенадцатилетней дочерью Наташей. В лагере у нас был порядок, поэтому Павел Петрович нас всех распустил, кроме дежурных, по своим делам. Я вместе с Лешкой Пономаревым переплыли на другой берег реки и пошли на отмель метрах в пятидесяти от лагеря заниматься отработкой приемов борьбы из разных единоборств, стоя в воде, как бы преодолевая сопротивление воды.

Был летний солнечный день, и когда мы с Лехой уже устали от прыжков, размахивания руками и ногами, то услышали крики. Кричали, за небольшим поворотом речки, и нам не было видно, что там случилось. Но что-то серьезное точно. И мы вдвоем, я впереди, а Лешка за мной, побежали что было мочи в ту сторону. Вы когда-нибудь бегали по колено в воде? На заросший кустарником берег мы не смогли выбраться. Так и «чесали» прямо по речке. И когда выскочили за поворот, то увидели странную картину. Кричала Мария Марковна – Наташа тонет, спасите Наташу! При этом Наташа залезала на «Марковну» и топила ее. Причем, голову Марии Марковны в тот момент, когда мы подбежали поближе, уже не было видно. Она скрылась под водой. А за ней не стало видно и Наташу. Та тоже ушла под воду. Я, честно говоря, после такой пробежки еле дышал. Но когда увидел, что «Марковна» и Наташа скрылись под водой, вдохнул побольше воздуха и нырнул в воду. От того места, откуда я нырнул, до виновниц события было метров десять – пятнадцать, дно и река имела течение. Но, хочу заметить, мы с мальчишками постоянно ныряли и плавали под водой, кто больше проплывет. И тут это помогло. Я сразу нырнул на дно реки в том месте, где тонули. Яркое солнце просвечивало воду до самого дна. И как-то озираясь и стоя на дне реки ногами, вдруг увидел, как на меня так плавно, спиной опускается Мария Марковна. Я забыл рассказать одну особенность Марии Марковны. Она была очень крупная женщина. Ростом под метр девяносто, а габариты, как у Фреккен Бок из «Малыша и Карлсона». То есть я по сравнению с ней выглядел как «малыш». И вот на меня, спиной, опускается, такое ощущение, громадный «бегемот» в раздельном купальнике. В лучах солнца пронизывающих водное пространство и учитывая, что я сам уже стал задыхаться от нехватки воздуха, – это было нечто – какой-то «сюрреализм». Да и страшно. Я помнил рассказы, что утопающие могут моментально утопить спасателя и что к ним нельзя подплывать спереди. Но выбора уже не было. Я схватил сзади это громадное тело со стороны спины и, оттолкнувшись от дна ногами, сильно вытолкнул ее наверх и в сторону берега. Задыхаясь, вынырнул, вдохнул воздуха. «Марковны» опять не было наверху. Я опять нырнул на дно, и опять она так же опускалась спиной на дно – я опять ее вытолкнул на воздух. И так три, четыре раза. Хочу сказать, мы всегда, когда ныряем, смотрим под водой. Конечно, вода немного искажает видимость, но все равно все видно. Особенно в чистой проточной воде. И вот когда я дотолкал «Марковну» до довольно крутого глинистого берега и она его почувствовала ногами, она вдруг как дернется, упала вперед и поползла прямо по глине, на коленях, цепляясь руками за траву, клочками торчавшую из берега, и за свисавшими ветками кустарника. Я продолжал ее подталкивать, можно так сказать в «корму». А когда она упала на берегу лицом прямо в грязь, то за руки вытащил ее на берег. Она вся в грязи, плачет, да я сам еле живой. Грязный, пару раз упал рядом с ней, пока вытаскивал, отдышаться никак не мог. Но тут меня «торкнуло», а где Леха? Поворачиваюсь к реке и тут под водой мелькнула темная Лешкина голова и светлая Наташкина. Метрах в четырех-пяти от берега. Кажется, что такое четыре-пять метров? Да ничего, а в воде они могут отделять жизнь от смерти. И ничего не поделаешь. Кажется, вот-вот, а людей уже не видно. Ну я бухнулся в воду. Назвать это прыжком было бы слишком. Ушел под воду, а вода мутная, мы с Марковной «сбаламутили». Но черную голову Лешки увидел. Хвать за волосы и потащил к берегу. Вижу под водой, как его лицо перекосилось, но он двумя руками держал Наташку. И как только я смог достать до дна ногами и вытащить его на воздух, Леха заорал – отпусти волосы, больно же. Кое-как, скользя по глине и падая, мы вдвоем вытащили Наташу на берег и тут же положили животом на мое колено, чтобы вода вылилась из нее. Короче, сплошной кошмар, кашель, сопли, слезы со всех сторон. Наташа, после того как из нее вода вытекла и стали делать искусственное дыхание, очнулась. И как всегда, когда, как говорится, герои сделали свое дело, прибыла помощь. Прибежали все из лагеря. Увели «Марковну», унесли Наташу. А мы с Лешкой остались на берегу. Грязные, исцарапанные, обожженные крапивой, растущей на берегу, усталые донельзя, мы лежали на берегу, смотрели на облака, плывущие по голубому небу, на солнышко, сверкающее между листьев колыхающихся под ветром деревьев, и никак не могли отдышаться. Не знаю, сколько времени прошло. Но потом, отдышавшись, пошли в речку отмываться от грязи. Затем занялись своими делами по распорядку.

А вечером у костра всем нам был сделан сюрприз, нет не так, «Сюрприз» с большой буквы. К вечернему костру и чаепитию приехал сам директор, Николай Ипполитович, и привез с собой громадный кулек, килограммов семь или даже десять, шоколадных конфет. Я вам скажу, в те времена это было что-то. Многие из нас, да, наверное все, шоколадные конфеты ели только на новый год или на свой день рождения. Он нас всех похвалил за успешное окончание учебного года и за хорошую организацию военно-спортивного лагеря. Вместе с нами спел несколько песен. Поблагодарил меня и Леху и уехал. Конфеты мы ели с чаем несколько вечеров. Ну а спустя некоторое время все, что было в этот день, забылось, было замещено новыми событиями, играми и походами. Все мы даже спустя больше пятидесяти лет на встрече однокурсников помним этот лагерь, наши посиделки у костра, песни и дружбу, которая хотя бы и в памяти, но у нас у всех сохранилась.

Ну, а что до русского языка, экзамен я пересдал на «четверку». С учительницей Марией Марковной мы стали и остались долгие годы друзьями. Во всех моих сочинениях и изложениях, она так же, как и раньше исправляла мои синтаксические ошибки красной ручкой, но галочки на полях не ставила.

Через много лет, когда я пришел из армии, они, я имею ввиду Николая Ипполитовича и Марию Марковну, все так же работали в техникуме. И когда я пришел их навестить, всего меня затискали, заобнимали, предлагали работу главным архитектором в г. Великие Луки, тогда техникум распределял студентов по всей России. В общем, до сих пор, когда я их вспоминаю, у меня на душе теплеет. Ну а то что я рассказал вам, это просто одно из событий в моей жизни. Оно сохранилось у меня в памяти, как серьезное и одновременно юмористическое.