Записки Мелового периода

Глава 1

Когда старенький институтский «пазик» трясясь и завывая раздолбанным двигателем, въехал на территорию базы отдыха, времени было, что-то около полудня. Автобус остановился и шофер, зачем-то просигналив хриплым клаксоном, открыл, наконец, двери. Вновь прибывшие, слегка очумевшие от тряски и пыли, с шуточками и смехом нескрываемого облегчения, чрезвычайно довольные окончанием сурового двухчасового испытания разбитыми дорогами и просёлками, принялись выбираться из смертельно надоевшего, раскалённого как печка автобуса, разминая утрамбованные жёсткими сидениями зады и озираясь по сторонам. Некоторые, едва вытащив вещи, сразу же устремились к видневшемуся невдалеке месту общественного пользования.

— Ну, он пёр по этим кочкам! — ворчал Марек, потирая натруженный зад. — А автобус-то… как будто без рессор вааще.

— Русский, — пояснил Илья, — любит быструю езду!

— Вообразил себя болидом на формуле один, — резюмировал Марек, — Шумахер сраный!

Уютный, маленький лагерь отдыха располагался в прозрачном сосновом бору, на самом берегу Обского водохранилища, гордо называемого местными жителями «морем». Включал он несколько брусчатых домиков, да около десятка разноместных, цветастых палаток. Была там волейбольная площадка, с лёгкостью превращаемая в танцевальную, не покореженный теннисный стол, бильярд, а несколько поодаль у воды, расположилась, гордость базы, только в этом году срубленная маленькая бревенчатая баня. В крошечной заводи покачивалась, на едва доходящих сюда волнах, одинокая, свежевыкрашенная лодка. Патриархальная тишина нарушалась только щебетом птиц, да детскими воплями, доносящимися с недалёкого пляжа.

Жарища, надо сказать, стояла совершенно дурная, совсем не характерная для наших умеренных широт. Компьютеры умудрялись виснуть в самое неподходящее время, несмотря на снятые корпуса. У Марека из-за этой напасти то и дело накрывалась работа. Поскольку прогнозы синоптиков обещали, что несущий прохладу циклон надежно обходит их стороной и жара продлится еще не менее недели, он предложил плюнуть на все и предаться разгулу в диких местах. Илья не возражал, поскольку сам уже одурел от духоты, и ему было невообразимо лень, обливаясь потом, работать, над диссертацией.

Местом разгула была выбрана институтская летняя база отдыха, по той, главным образом причине, что недельная путевка туда стоила совершеннейшие гроши, так как почти целиком оплачивалась профкомом. Марек радостно заявил, что сэкономленные деньги, нужно потратить на создание питейных запасов, совершенно, по его мнению, необходимых для отдыха на природе. На ехидный вопрос Ильи, Марек невинно ответил: «Ну, ты спросил! На Канарах, разумеется, сэкономленные!», и протянул ладонь. Илья вздохнул и начал рыться в карманах.

— Давай, давай! — подбадривал его Марек. — Отслюнявливай, не жмоться! И, в конце концов, выбил из друга требуемую сумму.

Всё дело происходило в самом начале недели, Отъезжающая, предыдущая смена, уже гужевалась у автобуса. Вновь прибывших отдыхающих, по сравнению с ними было совсем немного, поэтому пустых палаток оказалось предостаточно, Марек с Ильёй выбрали себе крайнюю со стороны залива. Палатка была красной, двухместной и разбита возле небольшого, поросшего редким кустарником обрывчика, под которым уже начиналась узкая белая полоска песчаного пляжа.

Когда выбор был свершён, Марек, бормоча, что-то об удачном месте и плеске волн принялся распаковывать их объемистый багаж, в значительной степени состоящий из звенящей и булькающей тары, а также большой металлической канистры с пивом, которую он намеревался закопать во влажный песок, под обрывом. Илья же, как болтающийся без дела, был отправлен к хозяйственному домику, получать спальные принадлежности. Там уже собралась маленькая очередь из новеньких и Илья, вертя в руках свою и Марека путёвки, пристроился в её конце.

Бельё выдавал сам директор базы — пожилой, толстый, лысый дядька. Потея в полуденную жару в своём синем тренировочном костюме и поминутно вытирая платком загорелую конопатую лысину, он подолгу изучал путёвки, уточнял фамилии и время пребывания на базе, потом заставлял расписываться, в каком-то большом потрёпанном журнале и только после этого выдавал маленькую желтоватую стопку белья, строго предупреждая при этом, что полотенцами и постельными принадлежностями пользоваться необходимо аккуратно, по назначению, не рвать и не пачкать. Отдыхающие покорно сносили его наставления, очередь двигалась медленно, Илья заскучал, и от нечего делать принялся глазеть по сторонам. Ветер, налетая порывами, шумел в верхушках сосен. Деревья, тихонько скрипя, покачивались, заставляя больших солнечных зайцев, как угорелых метаться взад- вперёд по земле и по стенам домиков. Дверь ближайшего домика отворилась, распространяя настойчивый запах кухни, и оттуда высунулась пожилая, краснолицая толстуха, в белом свежезахватанном переднике. Поведя по сторонам энергичными маленькими глазками и очевидно не найдя искомое, она остановила свой взгляд на директоре.

— Да где ж то она ходит? — спросила она его, почему-то полушёпотом. — Обед же уже, вот.

И вдруг вскричала зычным, визгливым голосом, заставившим многих вздрогнуть.

— А-нн-а, А-ню-т-а! — и опять полушёпотом. — Тьфу ты, лентяйка, прости ты мини госпыди.

Услышав это имя, Илья встрепенулся. Что за Анюта? Неужели… Да нет, не может быть. Анют сто тысяч, наверное. Миллион! Это очевидно такая же краснолицая толстуха, но помоложе.

— На пляже наверно, валяется, где же ей ещё быть, — отвечал ей директор, морщась как при запоре, от её зычных воплей.

— Обед жи сейчас! — жаловалась повариха, призывая его в свидетели. — Посуда жи ещё не готова! Что за девка, а? Божье наказание. А-нн-а! — завопила она снова. Директор опять болезненно сморщился, делая жест рукой, словно закрывая ей рот.

— Да тише ты, — и обречённо. — Иди, готовь, сейчас пригоню ее. Дети малые, ей богу! — он повернулся к очереди. — Подождите товарищи, Всех за ручку тут надо водить. Детский сад, честное слово. Ясли, какие-то.

Присутствующие скроили сочувствующие физиономии, а директор уныло поплёлся в сторону пляжа, где за соснами переливалась на солнце бесконечная голубая гладь озера, и доносился мерный шум волн. «Она или не она?» — лихорадочно соображал Илья. Теоретически вероятность, конечно, есть. Все работающие здесь — сотрудники Института, желающие таким образом, как бы продлить себе отпуск. А практически? Практически — это невероятно, просто невообразимо, потому что было бы слишком большой удачей. Слишком! А поэтому невозможно.

Послышался голос директора, он ругался и обещал принять меры. И тут Илья увидел её! Лицо у «божьего наказания» было хмурое и сонное, она шла, волоча длинные ноги, на ходу стряхивая узкой ладошкой, прилипший к золотистой коже песок. Её короткие каштановые волосы растрепались и торчали вихрами. Вокруг бёдер в виде длинной юбки, было обёрнуто и завязано узлом на боку, большое оранжевое полотенце, которое при каждом шаге бесстыдно распахивалось, целиком обнажая загорелое бедро. А грудь была прикрыта, не слишком-то широкой, бирюзовой полоской купальника. Шедший немного впереди директор, всё время оборачивался к ней и что-то сердито внушал, один раз даже, чуть было не налетел на дерево. Она вяло и односложно ему отвечала. Когда они, наконец, дошли, директор первым делом стал обтирать платком коричневую потную лысину и лоснящееся лицо. А Анна, хмуро глянув на отдыхающих, лица которых подхалимски изображали осуждение, видимо окончательно проснувшись и осознав свою вину, поспешила к своему домику, забавно семеня, стараясь не наступать босыми ногами на колючие шишки, в изобилии валявшиеся здесь на каждом шагу. Когда она проходила мимо Ильи, он, расширив ноздри как жеребец, уловил слабый мимолетный запах, как ему показалось, моря и горячего песка, смешанный с каким-то сладким незнакомым ароматом. Давешнее томление пошло разливаться по его груди, горячим ручейком стекая в пах. Только на этот раз, чувство было значительно более хлёстким, очевидно из-за её необычно экзотичного наряда и волнующе пьянящего запаха её тела.

Получив бельё и отойдя в сторонку, Илья встал возле толстой сосны и, приняв беззаботный вид, стал дожидаться пока она выйдет. Она появилась минут через пять, уже с влажными причёсанными волосами, намазанными помадой губами и переодетая в невообразимо короткий, белый халатик, задержалась на несколько секунд возле открытой двери, поправляя перед зеркалом непослушную чёлку. Илья жадно пялился на неё из-за дерева.

До этой поездки, Илья и Анюта в течение нескольких лет лишь случайно встречались в институтских коридорах. Она по сменам дежурила у кабин высокого давления, в которых аппараты работали день и ночь. При этих мимолётных встречах Илья каждый раз, не без удовольствия, отмечал про себя её изящную, ладную фигурку. Она же, казалось, не обращала на него никакого внимания. А он не мог с ней заговорить. К своему сожалению, Илья никогда не отличался решительностью в отношении слабого пола.

— Че ты такой трусливый? — всегда поражался Марек, считавший себя крупным специалистом в отношении женского вопроса, — Ты же у нас вон какой… здоровый лось — красавец! На тебя, любая баба клюнет, только свистни внятно, чтоб они поняли! Тоже мне фифы… Бери их за задницу! Они только этого и ждут.

При этом Марек всегда рассказывал скабрезный анекдот о поручике Ржевском, и ржал, что да, конечно, бывает и по морде, но в основном все-таки впендюривает. Илья над хамоватым другом посмеивался, но в душе густо сожалел о своей не сложившейся. Конечно, нельзя было сказать, что он был обойдён вниманием дам, но как-то всё получалось, что женщины сами его выбирали в любовники. А он, по доброте душевной и врождённой деликатности, не мог отказать. И хотя по большому счёту, Илья всегда был тайным гурманом в отношении женской красоты, тем не менее, все его подруги, по его же собственному определению, красавицами не уродились, хотя каждая из них и имела нечто своё, выдающееся, позволяющее Илье тешить свой глаз, на некоторое время, позабыв про остальные части тела. Например, это были прекрасные, длинные, ноги, или удивительной красоты, чётко очерченная линия груди, а может быть дивный крутой переход от талии к бёдрам. Любовался, любовался, а потом надоедало. В общем, как-то не складывались постоянные отношения.

Когда же Илья видел Анюту, у него случалось, к стыду будет сказано, некое чрезвычайно сладкое томление в груди (простите за пошлый слог) скатывающееся через желудок и застревающее где-то в паху. «Может быть, — думал он, — настоящая сексуальность вовсе не в идеальных формах, а в некотором с ними противоречии». В общем-то, не было в ней ничего идеального. Лицо её можно было назвать скорее милым, чем красивым, мальчишеская стрижка коротких каштановых волос. Тонкие, длинные ноги, всё же не идеально прямые и ровные, и походка у нее была вовсе не как у манекенщиц, и бедрами она не виляла, и каблуков никогда не носила. Но что-то было в ее походке, что придавало ей, забавный неподражаемый, не нарочито пританцовывающий характер. Как у молодой породистой лошадки, думал он, когда видел её в мини.

— Эй, отец, ну чо ты там встал?! — некстати заорал Марек. — Я его жду, а он стоит!

Анюта мельком оглянулась на его рев. Илья поспешно отвернулся и, придав лицу индифферентный вид, проще говоря, сделав «морду тяпкой», излишне поспешно направился к своей палатке.

— Чо ты орёшь, балда?! — тихо и сурово спросил он, подойдя. Марек, стоял руки в брюки, с ухмылкой через всю физиономию:

— Ах, как она на тебя смотрит! — сказал он, глядя мимо Ильи. Тот, почувствовав, как жар ударяет в лицо, обернулся… И никого не увидел. Марек за спиной, оскорбительно заржал:

— Обманули дурака на четыре пятака!

— Ах ты, гад!.. — начал Илья. — Да я тебя, сейчас с этого обрыва!..

Марек, не переставая ухмыляться, поспешно зашёл за палатку.

— Шпионишь? — доброжелательно спросил он оттуда. — Ну-ну! Тоже мне, агент ноль, ноль семь, по кличке «Жопа»! Понравилась, что ли цыпка? Ничего, мы её мигом разъясним.

Они выпили по маленькой, в честь приезда. Илья, расслабившись, рассказал, наконец, Мареку, что давно наблюдает за этой девочкой, и хотел бы с ней познакомиться. Вот чудак, удивлялся Марек, — хочет познакомиться и не знакомится. Но у нее, наверно, кто-то есть, возражал Илья, не может, чтобы у неё никого не было. Да это не беда, говорил ему Марек, раньше был кто-то, теперь будешь ты. Или может быть ты, глумливо осведомлялся он, хотел бы девственницу. Илья смущался в том плане, что да, он, конечно, реально смотрит на вещи. Да и вообще, не любит он девственниц.

Бам-м — разнеслось над лагерем. Друзья обернулись на этот странный звук и увидели директора, стоящего возле столовой с молотком в руке. Перед ним висел, привязанной верёвкой к ветке дерева, короткий кусок стального швеллера, по которому он бил. Бам-м, бам-м.

— Какого хуя он долбит? — Марек поморщился. — Пугает народ, мудак старый, с молотком!

— Рядом с ним повариху бы нашу поставить, — здраво рассудил Илья, — с серпом! Хорошая бы, статуя получилась, в назидание народам древности. Вообще-то, обед, наверно.

— Давай сейчас не пойдём, — предложил Марек, — сейчас там очередь, а попозже пойдём. Давай ещё по одной, для аппетита, и обсудим план сражения.

Они дали ещё по одной.

— Главное… — выдохнул Марек и замолчал, занюхивая кусочком хлеба.

— Главное, что бы костюмчик сидел! — перебил его слегка окосевший Илья.

— Да не болтай, — отмахнулся Марек. — Главное, чтобы быстро и с наименьшими потерями. Блицкриг, отец, понял? — после этого, он путано, но напористо, в течение примерно десяти минут, излагал своё видение женской психологии (отец, я знаю, что говорю), сопровождая свою речь, энергичной жестикуляцией.

— Слушай. Мы жрать-то пойдём? — утомившись слушать этот затянувшийся монолог, спросил, наконец, Илья.

— А? — Марек сбился с мысли и остановился на середине фразы. — Жрать? А конечно… Жрать — это святое. И бабы — это святое. Вот я, люблю жрать, и я люблю баб. Я, святой человек, отец. А ты думал…

Когда они появились в столовой, вернее у столовой, потому что это была большая площадка, примыкающая к кухне, сверху закрытая большим тентом.

Так вот, когда они появились там, весь народ уже питался, как будто, только за этим сюда и приехал, активно гремя ложками и вилками о металлические же, миски. Директор базы, чинно прохаживался тут же. В окошке раздачи, Илья увидел Анюту. Она стояла, облокотившись на прилавок, и равнодушно следила за плановым процессом приёма пищи. Вот посмотрела на них и на лице её появилась странная полуулыбка. Илья, обрадовавшись, хотел было улыбнуться ей в ответ, но тут вовремя заметил, что, глядя на них, начали улыбаться и другие люди. Тут только он сообразил, что они, сгоряча раздевшись по прибытию, явились в столовую в одних трусах. Почему-то на их базе считалось неприличным принимать пищу, не надев брюк.

Короче, друзья были смущены. Но надо было знать Марека, он от смущения становился ещё более развязным:

— Ну что дорогой друг? — официально спросил он Илью. — Пойдём, пожалуй, подкрепимся. И бодро направился к раздаче. Делать было нечего, не стоять же одному под перекрёстными взглядами, и Илья устремился за ним. Директор стеной встал у них на пути:

— Почему молодые люди, опаздываем? Почему э… без штанов?

Сражённый таким напором нравственности, теснимый директором Марек не нашёл, что ответить кроме, как задать откровенно хамский, встречный вопрос:

— А вы почему без волос? — сказано было тихо, но все услышали.

Илья краем глаза заметил, как Анюта прыснула в ладошку и отвернулась. В окошке показалась любопытная физиономия поварихи. Директор покосился на них, лысина у него начала темнеть. В столовой нависла предгрозовая тишина, даже ложки казалось, стали стучать тише. «Сейчас выпрут» — подумал Илья. Но ничего подобного не случилось, воспользовавшись возникшей паузой, Марек ловко обогнул директора, и, схватив поднос, уже приплясывал перед раздачей, а Анюта, которая очевидно была на их стороне, принялась выставлять полагающиеся им чашки с первым и вторым.

— Если подобное повторится, в следующий раз останетесь без обеда! — рявкнул ему вслед директор. Но инициатива уже ушла из его рук. Не обращая больше на него внимания, Марек, гримасничая и остря по поводу здешних патриархальных порядков, в конце концов, Анюту рассмешил, правда, при этом, увлёкшись, чуть не опрокинул себе на трусы тарелку с горячим супом.

— Вот видишь? — говорил он после, обжигаясь, заглатывая тушёную картошку — самое главное? произвести впечатление! И мы его произвели.

— По-моему, глупое впечатление.

— Не важно! — возбуждённо продолжал Марек, яростно тыхf вилкой в котлету. — Надо, чтобы женщина тебя заметила. А впечатление, какое оно; плохое, хорошее, глупое… Хорошее, конечно лучше, но и глупое тоже сойдёт.

— Но ведь впечатление оставил ты, а не я, — продолжал сомневаться Илья.

— Опять не важно. Ты был со мной. В данном случае я представляю тебя. А то, что глупое, так это даже хорошо, вали всё на меня, дескать, дурачок, что с него взять. Свое мнение о тебе она составит потом, вот тут ты и постарайся, прояви себя героем. Я, конечно, и тут тебе бы мог помочь, но ты ведь не захочешь, а? — он, на секунду оторвавшись от котлеты, взглянул на Илью. — По глазам вижу, что не захочешь. Ну и ладно. По мне, так она тоща, как из Бухенвальда и к тому же слишком длинна, куда мне такую. Это тебе, ты вон, какой лось. Что ты таких тощих любишь? Нет, — продолжил он, снова взявшись за котлету, — не в моём она вкусе. Хотя сиськи, ничего.

— А тебе, — сказал ему Илья, допивая компот, — никто её кушать и не предлагает, харчись побыстрее своей котлетой, да болтай поменьше. Одни, мы тут уже сидим. Кстати, — вдруг вспомнил он — чем мы сегодня вечером, закусывать будем, деятель, опять коркой, что ли занюхивать?

— Не боись, — покровительственным тоном отвечал Марек. — Она, — последовал выразительный тычок кружкой с остатками компота в сторону раздачи, — будет закусывать сегодня с нами. Этих котлет, тебе сто штук принесёт.

В окошко выглянула толстая повариха.

— Долго ишо ждать вас, господа хорошие?

— Она что ли? — усмехнулся Илья.

— Дурак! — спокойно возразил Марек. — Идём мать, идём. Айн секунд! — и одним глотком допив компот, сгрёб пустые чашки. — Пошли, что ли развивать инициативу, май диа миа френд?

Они вышли со столовой и остановились в тенечке, крутя головами словно, подводные лодки, перископами.

— О! — сказал Марек, невежливо тыча пальцем. — Я её вижу, вон она!

Анна расположилась на травке, как на ковре, расписанном солнечными зайцами, рядом с двумя баками с водой и горой грязной посуды. Вид у неё был довольно скучным. Она вяло тёрла тряпкой очередную ненавистную чашку.

— Так, — бодро сказал Марек, — девушка наша созрела, и готова выслушивать любую чепуху. Ты иди к палатке, а я ей займусь. Сегодня я в ударе! — он зверски раздул ноздри. — Я чувствую охотничий азарт! Правда, роль у меня скорее охотничьей собаки. Я как спаниель, притащу тебе утку, а ты будешь её хавать. Чего только не сделаешь для друга… — и он бодреньким шагом, направился к кухне, пиная по пути чёрные сосновые шишки.

От палатки Илья видел, как Марек подошёл к Анюте и даже услышал, как он её о чём-то спросил. Она подняла голову, несколько удивлённо посмотрела, что-то односложно ответила и опять занялась своим делом. Он опять спросил, надоеда, и ей опять пришлось отвечать. Потом, он видимо завёлся, и уже тарахтел не останавливаясь. Анна, как Илье показалось, озадаченно, некоторое время смотрела на него, и даже перестала мыть посуду, потом вдруг расхохоталась, откинув голову назад. Затем, Марек показал рукой в сторону Ильи, и они вдвоём, вдруг посмотрели на него. Илья густо покраснел и быстро, как бурундук, юркнул в палатку.

— Идиот! — с тоской подумал он. — Кому доверил? Этому трепачу… О горе мне! Он же гад сейчас меня опозорит не только перед ней. Перед всем лагерем опозорит! Да что лагерем, перед всем институтом. Пойдёт теперь трёп, что ты… Двадцатипятилетний мальчик, хотел познакомиться с девочкой, годиков двадцати с чем-то, три года не мог никак решиться… И вот послал свата, гада ползучего, волка позорного. Я же теперь мимо неё пройти не смогу, со стыда сгорю. И она тоже сидит, хи — хи — хи. Шалава, сразу видно, что шалава. А я к ней, нежные чувства: ах, какие ножки, ах, какая грудка. Тьфу, болван, идиот!

Так он сидел, гневно рассуждая сам с собой, мысленно посыпая голову пеплом и готовясь к позору, пока, наконец, не посмотрел на часы. Прошло уже пятнадцать минут. «Вот черт!.. — подумал он, — о чём можно так долго трепаться с незнакомым человеком?» Впрочем, для Марека, это в порядке вещей. Трепло и бабник, милостью божьей. Илья по сравнению с ним, мог считать себя схимником, аскетом, и стоиком. Это он гад, врал только, что Анюта не в его вкусе, у него и вкуса-то нет, он всеядный. С какими только Илья его не видел, и с женщинами баскетболистками, и с женщинами лилипутками, ко всем змей, подход умеет найти. Как это он раньше Аню не закадрил? Потому что не видел, наверно, поэтому и не закадрил. Заслуженный мастер по клиньям, мать его так. Мочалок командир. Впрочем, Илья с большей частью своих подружек познакомился, как раз через него.

В палатке было невыносимо душно и жарко. Илья, обливаясь потом, стащил через голову насквозь мокрую майку, которую перед тем зачем — то надел. Пить хотелось ужасно, а вода питьевая на кухне. Как же, пойдёшь туда теперь. Лучше от жажды умереть. Тут его озарило: «Может вина выпить? Так от него потом ещё больше пить захочется. Или пойти искупаться. Пусть себе треплется, ботало, — потом пришло соломоново решение. — Ладно, выпью сначала вина, а потом пойду, искупаюсь. Спрыгну с обрывчика, чтобы не переться у всех на виду».

Подумав так, Илья осторожно выглянул из палатки. То, что он увидел, поразило. Эти там, ржали уже втроём. Марек, Анюта и присоединившаяся к ним повариха. Причём Марек уже вошёл в раж, на месте ему не стоялось, он приплясывал вокруг Анюты, пытаясь говорить ей, что-то сквозь бульканье, которое у него означало смех, причём умудрялся почти одновременно отечески похлопывать её по плечу и поглаживать по спине. Та совсем скисла от смеха, утирала полой халата слёзы и махала на него рукой, а повариха рядом хохотала с визгливыми переливами, хватаясь за могучие бока.

Илья не выдержал и тоже улыбнулся: «Во ржут, весело им. Чем это он их так рассмешил? А я тут сижу, как дурак, без подарка. Точно дурак! Нет, обязательно надо выпить. Вот только тёплое, сволочь, и закусить нечем. Ладно, так обойдусь, гусарам не впервой!»

Он налил себе из распечатанной бутылки полстакана вина и выпил в три крупных глотка. Скривился и занюхал кулаком. Тёплое вино продрало горло и моментально зашумело в голове. Вот так, уже лучше, мысли потекли спокойнее, но как-то отрывками: «Хороший мужик всё-таки Марек, умеет он у баб найти дорожку к сердцу. Они его любят. То есть, сначала, конечно, любят, а потом уж… это, как придется. Ну, так извините, всем не угодишь, чего уж тут обижаться. Да и так, друг он, конечно, не плохой, хотя и… Ладно, надо ещё выпить! — Илья налил ещё полстакана. — Всё! И сразу купаться, только купаться! Идите вы все со своей любовью в баню. Кстати, о бане… — он выпил, снова переморщился, но занюхивать на этот раз не стал, — так, о чём это я? Ах да, о бане. Надо будет непременно сходить в баню. С Мареком, с Анюткой. С поварихой, сватьей — бабой — бабарихой… Нет, с поварихой не надо, пусть Марек сам с ней идёт… В отдельный люкс, — он представил Марека в отдельном люксе с поварихой, и ему стало глупо смешно. — Ха-ха! Вот и мне весело стало. Не всё же вам ржать. Ой, чего-то меня разморило… Жара, проклятая… треклятая!»

— Ты чего это тут в одиночку надираешься? — Марек присел в проходе палатки, загородив свет.

— А, тебе-то что? — вздрогнув от его неожиданного появления, агрессивно осведомился Илья, бурча животом. — Явился, не запылился! Хочу и надираюсь тут.

— Интересное дело!.. — удивился Марек, — я ему невесту сватаю. А он сидит, вино жрёт без закуски. Ещё и не доволен. Хоть бы из палатки вышел, сидишь в жаре, духоте. Обалдел вон совсем.

— Ты давай не крути, садись, рассказывай.

— Что рассказывать?

— Ну-у, как сватовство прошло? Сосватался?

— Дурак! — презрительно сказал Марек. — Приревновал, что ли? Нужна она мне, как в проруби веник. Я ж для тебя, болвана стараюсь. Я если хочешь знать, специально сюда приехал, чтобы от баб отдохнуть. Короче говоря, дело на мази.

— В смысле? — не понял Илья.

— Ну, всё, — нетерпеливо пояснил Марек, — удочка закинута. Сегодня вечером, рыбка наша приплывёт, как пить дать. А там уж ты её сачком.

— Она что, тебе сама сказала?

— Что сказала?

— Ты Ваньку-то не валяй! — рассердился Илья. — Сказала, что придет?

— Это я тебе говорю. Ты, что мне не веришь?

— Тьфу, болван! Ты толком можешь сказать? О чём говорили, о чём договорились?

— Да о чём с бабами можно договориться? — Марек пожал плечами. — Так трёп один. Ну ладно, ладно… Ну, подошёл, спрашиваю. Что мол, девушка заскучала? Может, я смогу вам чем-нибудь помочь. Она говорит, конечно, сможешь, посуду говорит, за меня помой. Ну, я думаю, нашла дурака. А сам ей тюти — пути, хурды — мурды, вокруг скирды. Ну, чушь, короче, собачью несу. Смотрю, красавица наша ожила, заулыбалась. Я развиваю успех, мол, так и так, зовут меня Марк, а вас как? Можете не отвечать, я и сам знаю. Она мне, молодец, говорит, что знаешь. И что тебе молодцу надо? Я ей, дело говорю у меня к вам, важное. Удивилась. Какое дело? Сватать вот вас пришёл. И за кого же? А вон говорю, за того красивого, высокого парня, возле красной палатки, который, так быстро слинял.

Илья поморщился, как от зубной боли. Худшие его опасения сбывались. Марек продолжал:

— Ну, она похихикала, а что же, говорит, он сам не пришел. Скромный, говорю, очень. Три года уже вас любит, жить без вас не может, а сказать стесняется…

При последних словах, увернувшись от рук потянувшегося к нему Ильи, дать мерзавцу по шее, Марек, гадко хихикая, выскочил из палатки.

— Кр — ретин! — прорычал Илья, высовываясь следом. — Я так и знал! Почему спрашиваешь, в палатке сижу? От позора прячусь, в который ты, скотина, меня вогнал, на старости лет.

— Брось ты, отец, — говорил Марек, пританцовывая возле палатки, — какой позор? Это же естественно. Цель оправдывает средства. Ты хотел получить эту цыпку? Ты её получишь. Наберись терпения до вечера.

— Что она тебе ответила, сволочь?

— Да ничего. Что ты хочешь, чтоб она ответила? Что она тебя без ума любит и согласна быть твоим интимным другом? Похихикала, да и всё.

— Так с чего же ты, кретин, тогда взял, что она придет?

— Ну — у… — Марек вытянул губы дудкой. — Ты уж поверь моему жизненному опыту. Я этих баб нутром чую. Ты бы видел, как её глазки лисьи загорелись. И потом, отец, главное, ей же просто больше некуда идти. Всех её друзей приятелей, из прошлого заезда, а Фая говорит, что их было до фига, увёз тот же самый автобус, что привёз нас. А в этом заезде у неё никого знакомых нет, и это пол беды, долго ли познакомиться, но кроме нас приехали ж все семейные, представляешь. Вот тут тебе повезло, отец. Хотя и не знаю… Короче, у неё такая альтернатива, или спать, или слушать Фаины рассказы про внучков, или с нами гулять, веселится. Угадай с трёх раз, что она выберет.

— Слушай… — смягчился Илья, — иди сюда, садись. Да не бойся, нужен ты мне больно. Садись, выпьем.

— Вот ещё, боятся тебя, — возразил на это Марек, — лучше ты иди сюда, что в палатке парится. Здесь и выпьем. Только, по-моему тебе уже хватит, а то до вечера не дотянешь.

— Ерунда! — отмахнулся Илья, переходя с бутылкой и стаканами на бугорок возле Марека. — Сейчас искупаемся, и всё пройдёт.

— А пройдёт, так на фига пить, добро переводить?

— Слушай… — опять начал Илья, пропуская его слова мимо ушей и разливая вино по стаканам. — Так ты говоришь, хахалей у неё много тут было?

— Ну, я не знаю на счёт хахалей, но мужики вокруг неё крутились, девок, правда, тоже было полно. В общем, Фая говорит, прошлый заезд шибко весёлый был.

— А кто это, Фая?

— Да повариха же наша. Башкирка она или татарка, не знаю, смешно так говорит. Я к ней на кухню потом зашёл, водички вроде попить. Ну и там, слово за слово, разговорились… Ладно, давай дёрнем, чо оно выдыхаться-то будет.

— Короче, — продолжал Марек, отдышавшись и отхрюкавшись, — был тут у неё какой-то дружок, но потом они разосрались и он уехал. У него машина вроде своя.

— Что ж ты мне про дружка-то сразу не сказал? — удивился Илья.

— Да сдался он тебе, хрен с ним. Я же говорю, разругались.

— Ну-у, сегодня разругались, завтра помирятся. Может у них любовь?

— Да пошёл ты! Любовь — морковь. Тебе-то что? Ты на ней жениться собрался?

— Ладно, — махнул рукой Илья, — проехали, давай дальше.

— Так вот, я и говорю. Потом заезд тот. Там было много, как бы это сказать, несемейных, молодых парней и девок. Вот они и гулеванили. Фая говорит, каждую ночь, пьянки-гулянки. Танцы. Разожгут костры возле волейбольной площадки и пляшут до рассвета. Директор уже начальству жаловаться собирался. Ну и Анька твоя с ними. Каждый день под утро являлась, а потом дрыхла до обеда. Как сегодня, да ты сам видел. Она с ними хотела уехать, да директор не пустил, сказал сволочь, что пока смена не приедет, будет работать, а не то зарплату за весь месяц не получит. Вот она и осталась. Если б не он, ты бы сегодня её здесь уже не увидел. Ту-ту!

— А сейчас она где, не знаешь?

— Да дрыхнет наверно опять, на пляже. Что-то вроде она про это говорила.

Они помолчали, глядя на озеро и на виднеющиеся в отдалении белые треугольники парусов.

— Пойдем, что ли в бильярдишко перекинемся? — предложил Марек, лениво потягиваясь.

— Пойдем, — согласился Илья.

— В бильярд-то, надеюсь можно без штанов? Слушай дружище… — сказал вдруг Марек, — ты только не подумай чего. Просто я тебе, как другу хочу посоветовать. Ты с этой девчонкой поосторожнее. Я ж тебя дурака знаю, ты же влюбишься, как кот. Сердцем чую, это оторва ещё та. Хлебнёшь ты с ней.

— Эх, Марек, — отвечал ему Илья, — хлебнуть бы с ней!

Она появилась внезапно, из только что сгустившихся сумерек. И шагнула прямо к костру. А может, они просто ждали её с другой стороны и смотрели не туда. Во всяком случае, её появление в первый момент осталось не замеченным.

— Эй, мальчики, — позвала она, — кого-нибудь ожидаем?

Они разом обернулись.

— Господи, Анюта, — сказал Марек, — так ведь можно и заиками остаться.

Она довольно улыбалась. Рот у неё был большой, а губы полные и яркие от помады. Костёр загорелся сильнее, и Илья заметил, что верхний ряд зубов у неё был идеально ровным, а в нижнем — два передних зуба немножко заходили один на другой, что, впрочем, не портило впечатления от её улыбки. Она стояла перед костром, расставив ноги, обтянутые голубыми линялыми джинсами, засунув большие пальцы рук в петли для ремня. На ней ещё была жёлтая короткая майка-топик, как тогда носили, где на одной стороне написано Yes, а на другой No.

— Анечка, — сказал Марек, делая нетерпеливый приглашающий жест, — ну, что ты стоишь, как шериф на диком западе. Мало того, что напугала до икоты. У меня такое впечатление, — обратился он к Илье, — что она сейчас выхватит кольт и перестреляет нас, как этих, э — э… — он пощёлкал пальцами, ища подходящее определение.

— Куропаток? — осторожно подсказал Илья.

— Да, курокрадов! — согласился Марек.

Она мелодично, коротко рассмеялась, как давеча откинув назад голову:

— Какие вы забавные, мальчики. А я думала, что последнюю неделю здесь, от скуки помру.

— Нет! — важно подтвердил Марек, — С нами от тоски не помрёшь. Скорее от цирроза печени.

Она опять хохотнула:

— Да действительно, Марк меня днём чуть до истерики не довёл, своими шуточками.

— Сегодня просто времени не хватило, — ухмыльнулся Марек, — завтра с утра начну.

— Да вы садитесь, Аня, — вставил своё слово Илья, — вон на бугорок. Мы тут вам и пледик подстелили уже. Хотите по-турецки, хотите по-татарски.

— А по-русски можно? — невинно поинтересовалась она.

— Мне лично, живот мешает, — отозвался Марек.

Анюта как-то грациозно опустилась, попав точно в цель, и села, обхватив колени руками.

— Да, друзья мои!.. — спохватился вдруг Марек, — я же вас не представил. Хотя… — он глупо и многозначительно хихикнул, показывая, как много ему известно. — Вы, как будто… вроде знакомы?

Илье захотелось его пнуть, за такое кондово-напористое начало. Однако Анюта грубого намёка не поняла или сделала вид, что не поняла. Она неопределённо пожала плечами и подтвердила:

— Встречались…

— Мы ваши котлеты тут греем… — непонятно зачем сказал Илья, — тёпленькие уже.

— А я сейчас купалась! — неожиданно заявила она.

— Так, а ты, по-моему, целый день… — заметил Марек, старательно очищая, то ли лук, то ли чеснок.

— Целый день — не то! — возразила она. — Самый кайф — это сейчас. Вода, как парное молоко! Темно. Плывёшь, ничего не видно, кроме своих рук. На спину перевернёшься, особенно когда ясное небо. Луна, звёзды. Красота!

— Хе, — ухмыльнулся Марек, — надо попробовать. Впрочем, я плавать не умею. А ты как, Илья? Может, сгоняете с Анюткой на пару, до островов и обратно? Саженками, а? Я пока чеснок дочищу.

— Ха-ха, — раздельно сказал Илья, — смешно, Петросян!

— Правильно, Илья! — неожиданно повернулась к нему Анюта. — Поставьте его на место, чтоб не насмешничал всё время над девушкой.

Илья немедленно воспрял духом.

— Ой-ой! — кривляясь, сказал Марек. — Как мы друг друга понимаем! — и внезапно сменил тему. — А что это мы не пьём, други мои? Посмотрите, ночь-то, какая лунная. Илья, ты чего не разливаешь, у тебя дама заскучала.

— Ничего, я не заскучала! — возразила Анюта. — А что мы пьём?

— Что мы пьём? — эхом вторил ей Марек.

— Вот — Илья показал бутылку — портвейн «Массандра». Этикетка красивая. И на вкус пробовали, вроде ничего.

— Ну, хорошо, — согласилась Анюта, — допустим… А вот на… на котлеты эти… — она показала тонким пальцем на котелок, в котором Марек грел, варварское варево, да ещё крошил туда чеснок. — В общем, есть я не хочу. Нет ли, чего-нибудь… запить может быть, или кусочек шоколадки, ну, в общем, что-то в этом роде.

— Запить?.. — ухмыляясь, спросил Марек. — Как же! Пиво есть.

Она забавно сморщилась, и замахала руками:

— Что вы такое говорите, Марк. Портвейн с пивом?

— Хе. Ну, водки нет.

— Он меня точно в гроб загонит! — всплеснула она руками.

Илья шлёпнул себя по лбу:

— Ослы мы с тобой!.. — обрадовано сказал он, — у нас же сухого две бутылки было.

— Говори за себя! — веско поправил его Марек. — Я его уже давно охлаждаю. Вон там, прямо под обрывчиком.

— А, что же ты тогда про пиво плёл, змей? — удивился Илья.

— Хотел посмотреть, как она будет морщиться. Это же картинка. Прелесть! Поморщись, Анечка ещё, пожалуйста. Видишь? Без пива не желает.

— И яблоки у нас ещё есть! — вспомнил Илья.

— Одно, — поправил его Марек.

— Было же два. Сожрал, что ли?

— У меня малокровие! Мне витамины нужны, — укоризненно сказал Марек.

— Ладно, одно, но зато большое!

Через час компания была уже порядком на взводе. Анюта, выпив бутылку сухого, пресимпатично опьянела и хохотала уже без умолку. Илья сбегал под обрыв за второй. Марек тоже заметно окосел и непрерывно рассказывал программистские анекдоты и смешные истории, которые становились с течением времени всё фривольней. Илья почти не принимал участия в разговоре. У него вообще, как бы выключился звук. Он молча сидел и смотрел на Анюту, разглядывая её и любуясь её движениями. Она сменила позу и теперь сидела, немного отклонившись назад, скрестив ноги. Марек, видимо отсидев зад, теперь стоял на коленях перед ней, непрерывно жестикулируя и говоря, время от времени, нависая над её грудью, своим орлиным носом. Она, смеясь, не забывала периодически снимать ласковую волосатую лапу Марека со своего колена, на которое он всё время пытался дружески опереться, а другой рукой пыталась щёлкнуть его по длинному носу, когда он начинал слишком нависать. Марек отмахивался от неё, как от мухи, не переставая вещать. Всё это было очень комично наблюдать, но, в конце концов, Илье стало жаль Анюту и он, встав, будто бы для того, чтобы подкинуть сухих сучьев в костёр, незаметно пнул Марека по толстому заду. Марек клюнул носом, и, прервав свой монолог, повернулся к Илье:

— Нэ? — и встретившись с его выразительным взглядом, убрал свой нос на более приемлемое расстояние.

Когда миновала полночь, они уже основательно набрались. Кто-то додумался кинуть в костёр влажных веток и, спасаясь от едкого дыма, Илья перебрался на наветренную сторону, совсем близко к Анюте. Марек немножко скис, хотя и не оставлял попыток выпить с ней на брудершафт, которые отвергались симпатичной Анютой ввиду того, что они и так уже были на ты. Речь из его толстогубого рта текла так же исправно, хотя и стала несколько сумбурной и прерывистой. Вообще же, говорили теперь все втроём, почти одновременно, что-то рассказывали друг другу, смеялись и продолжали пить вино. Анюта была мила, весела и как-то больше не пьянела. Теперь, в пляшущем свете костра и под воздействием винных паров, она казалась Илье настоящей красавицей.

— Была у нас одна прога… — бубнил Марек, — у неё длинное такое название… по-английски, не выговоришь сроду, а аббревиатура из четырёх букв BUST. Ну и все её называли «бюст», привыкли бюст да бюст. И вот один раз… девица есть у нас такая… показывала заказчикам наши программы, дошла до этой и говорит: «Ну что, бюст показывать будем?» Ха-ха. Те чуть не упали — Марек довольно забулькал — Хотя, девица-то так себе. Ты бы, Анечка, произвела б на них, куда большее впечатление этой фразой.

Илья невольно посмотрел на ее грудь, которая колыхалась под маечкой, в такт её смеху. «Спокойно! — сказал он, внезапно охватившему его желанию. — Спокойно. Спокойно. Успокойся!» Так велик был соблазн, сейчас же обнять её и…

— А еще был, такой случай, — продолжал трепаться Марек, — я вообще умру…

— Да надоел ты со своими программами! — перебил его Илья. — Ребята! Ребята, у меня родился тост!

— Здорово! — Анюта захлопала в ладоши. — За наше случайное знакомство!

— Нет! — пьяно возражал ей Марек. — Лучше за баб… в смысле… я хотел сказать, за присутствующих здесь дам… За ПЗД!

— Да подождите… — растерялся Илья. — Я же… я же серьезно…

Его никто не слушал.

— В прошлом году, когда я здесь первый раз работала, забавный случай произошёл. — Анюта приложила пальчик к губам. — Но об этом тс — с!

— Могила! — сказал Марек, сделав страшные глаза. — А что за случай?

— Тем летом как раз баню строили. Отдыхающих не было никого. Я приехала, а тут семь бородатых мужиков… и я одна, как Белоснежка! Я аж испугалась! Хотела тут же обратно уехать, но уговорили, в общем осталась. И потом, ничего так, подружились. Все хорошие парни оказались, никто не приставал, ничего. Вернее, поначалу, конечно, было, но потом поняли, что я не для этого сюда приехала. Помогали мне во всём. Я утром встану, а я поспать люблю, они уже печку растопят, воду поставят, всё принесут, поднесут… В общем, нормально было, только посуду мыть тяжело. Маникюром никаким уже и не пахло…

— Да уж! — поддакнул Илья, глядя на её короткие ногти.

— Я когда приехала, — продолжала Анюта, — мужики дали мне два кинжала…

— Кинжала? — удивился, перебив, её Марек. — Охотничьи ножи?

— Ну да, — подтвердила она и показала на кухонный нож, — вот, как этот. Только потяжелее, лезвие поширше и канавка там такая…

— Кровосток?

— Да, — Анюта забавно сморщилась от неприятного слова. — Я их носила здесь и здесь, — она показала по обе стороны своих изящных бёдер. — Джинсики такие, и на ремне.

— Прям Артемида — охотница! — восхитился Марек. — А на фига они тебе были?

— Ну, так… — она пожала плечами, — для шику. Ножны у них были такие, красивые, берестяные. Мяско ими удобно порезать, овощи для салата построгать…

— Понятно… — сказали оба, получилось хором.

— И тут приезжают на базу три больших человека… Начальство институтское!

— Кто такие? — спросил Илья.

— Неважно, — отмахнулась Анюта. — Ходят, значит по базе, смотрят. Мимо кухни проходят, слышу, говорят Серафимке, это директора базы нашего мы так звали. О, говорят, девушки у вас тут появились, молодые, интересные. Это хорошо! Ну и стоят… погнали чего-то, про коньячок, бражку… Всё, говорят, остаёмся. Машину отпускают. Так, думаю, будет дело! А я жила на дебаркадере, и кроме меня там больше никого не было. В соседней каюте ещё, Серафимка свои вещи хранил, а сам там не жил. Видно боялся, чтоб не подумали, что он там с молоденькой, или ещё чего… В общем, ночевала я там одна. А эти друзья кутёж свой затеяли ещё засветло, меня звали, но я не пошла, на фиг они мне нужны, старпёры. Ладно. Ложусь я спать. Лежу, почти уже уснула, вдруг слышу, топает по сходням…

— Да ты что? — удивился Марек, — на честь твою девичью хотел посягнуть? А кто это был?

— Не скажу! Достаточно уже того, что я это рассказываю. Слушай дальше. Давай он по всем каютам лазить. А пьянущий! Слышу, орёт — Ты где? Ты где? А ко мне ломанулся, у меня закрыто было на крючочек, то-о-ненький такой. Он его гад, сорвал и спрашивает интеллигентным голосом — Вы здесь?..

Все расхохотались.

— Сейчас — то смешно, а тогда мне было не до смеху! — продолжала Анюта. — Он в каюту заходит, свинья такая, присаживается ко мне на кровать и спрашивает: «К вам можно?»

Я ему максимально, каким могла, грубым тоном говорю: «Нет!!!» А он… Ну, вы себе представить не можете!.. Я до сих пор поражаюсь!.. Махом как-то, за несколько секунд раздевается, и уже готовится впрыгнуть ко мне под одеяло! Я тогда приподнимаюсь, кинжал ему показываю и говорю — Так, солнце моё, вот видишь ножик? Я тебе им сейчас, кое-что отчикаю!.. Так что в следующий раз, не с чем будет к девушкам приставать! Даю тебе десять секунд времени, чтобы ты, также быстро как разделся, оделся и выкатился отсюда к такой-то матери! Если хочешь, могу тебе свечечкой посветить. А вообще-то, говорю, одеться можно и в коридоре!

— А он что?

— Понял, наверно, что я не шучу, буркнул, что-то типа: «Не надо света!» — собрал свои манатки в кучу, набычился и пошёл себе. Но самый-то смех, что далеко он не ушёл. Тут же, возле дебаркадера упал и уснул! Мужики потом смеялись, говорили, почётный караул тебе Анюта, чтоб никто тебя у нас не украл.

— Так он хоть одеться-то успел? — отсмеявшись, спросил Илья.

— Успел, по счастью. А то бы… Но молодец мужик. Когда меня в институте встречает, не делает вид, что мы не знакомы. Поздороваемся с ним, как лучшие друзья, иногда постоим, похихикаем!..

— А! — Марек вдруг хлопнул себя по лбу. — Совсем забыл! Я же обещал… В общем, я ненадолго отлучусь… Вы тут не скучайте, без меня! Анюта, гляди веселей! Илья, я на тебя надеюсь!

Выдав, заметно заплетающимся голосом, такие двусмысленные указания, он встал и захватив с собой початую бутылку портвейна, пошатываясь, удалился в направлении музыки, доносившейся со стороны столовой. Оставшись вдвоём, Илья с Анютой некоторое время молчали, глядя на догорающий костёр. Затем Илья засуетился, предложил выпить ещё по стаканчику, но Анюта отказалась, сославшись на уже давно выбранную норму.

— По бережку, что ли пройтись перед сном?.. — мечтательно сказала она, сладко потягиваясь.

Илья, выпив один, горячо поддержал эту идею.

Они очень медленно шли по берегу, по самой кромке воды и песка, там, где не доставали комары. Стало заметно прохладней. Анюта зябко поёживалась, но бодрости не теряла и что-то всё время рассказывала, какую-то милую чепуху. Илья давно уже её не слушал, он шёл рядом, непрерывно глядя на неё, любуясь её чётким профилем, шеей, плечами, линией груди, походкой. «Как же так, — думал он, — неужели это случилось… Я иду рядом с ней, почти касаясь её. Разговариваю с ней. Всё так просто».

Они остановились. Анюта, показывая на острова, что — то говорила, Илья поддакивал ей. Жестикулируя, она то и дело дружески касалась своей рукой его руки, и тогда он не выдержал и, повинуясь порыву, приобнял её за талию, как бы намереваясь согреть. Она замолчала, но не отстранилась. Развивая успех, он положил вторую руку ей на плечо и поцеловал в шею. Чуть ниже короткой стрижки. Раз. Ещё раз. Почувствовал, как лёгкая дрожь прошла по её телу. Поняв, что сопротивления не будет и можно продолжать, он развернул её к себе и поцеловал в губы. Она, несколько удивлённо, попыталась отстраниться, но потом ответила. Поцелуй этот, был таким влажным и горячим, что Илья почувствовал жар, охвативший его тело, словно у него мгновенно подскочила температура. Он больше не мог контролировать себя. Рука сама собой оказалась у Анюты под маечкой и нашла её грудь, упругую, гладкую, с острым, твёрдым соском. Всё это продолжалось несколько бесконечных сладких секунд. Затем, он получил такой толчок в грудь, что, потеряв равновесие, отшатнулся и, споткнувшись о какую — то корягу, чуть не упал.

— Запомни! — нравоучительным тоном сказала Анюта, поправляя маечку, без всякой, впрочем, злости в голосе. — Ты мне нравишься… Но это не значит, что меня можно тискать, через час после знакомства… Быстрый какой! Ладно. Мне завтра рано вставать. Спасибо за угощение. Было очень весело. Привет Мареку. Пока, пока! — и она, развернувшись, растворилась в темноте, оставив расстроенного таким поворотом событий Илью в одиночестве.

В палатке уже храпел, развалившись, пьяный Марек. Илья попытался сдвинуть его, чтобы освободить немного места для себя.

— А? Что? — продрав глаза, уставился на него Марек. — Ты уже? Что-то вы быстро… — и отвернувшись на другой бок, тут же уснул опять.