Записки начальника военной разведки

Глава 1. Первые дни войны

В начале октября 1940 года после десятисуточного железнодорожного переезда в вагонах-теплушках команда молодых призывников-уральцев прибыла в местечко Супрасль, в то время Белостокской области, в 4-й мотоциклетный полк.

Полк расквартировывался на территории бывшего монастыря, занимавшего значительную площадь. В центре монастыря стоял внушительных размеров костел, приспособленный командованием полка под спортивный зал. По периметру территории, огороженной кирпичной оградой метровой толщины, были расположены кирпичные здания с кельями монахов, переоборудованные под казармы. Во вновь построенных деревянных парковых помещениях стояли мотоциклы с колясками АМ-600 таганрогского завода, бронеавтомобили, колесные транспортные машины.

4-й мотоциклетный полк был сформирован год назад на базе одного из кавалерийских полков, поэтому среди красноармейцев и командиров-старослужащих в повседневных разговорах постоянно присутствовала кавалерийская лексика, воспоминания о службе в кавалерии и не совсем доброжелательное отношение к новой материальной части — мотоциклам и бронемашинам.

Командовал полком представительный, высокого роста, подтянутый, со строгими чертами лица, старый русский офицер (как говорили командиры) полковник Собакин, носивший на петлицах четыре прямоугольника (шпалы).

В составе нашей команды, прибывшей с Урала, было около 40 человек из Висимского района, в том числе 4 — из одного класса Черноисточинской средней школы: Виктор Бушин — мой лучший друг детства, Андрей Малинин — сын моей двоюродной сестры, Федор Шишов и я.

После ночлега в «костеле — спортивном зале» мы прошли саносмотр, помылись в бане и впервые одели военную форму. Мы смеялись, не узнавая друг друга в новом облачении. К великому нашему огорчению, вместо сапог нам выдали ботинки с обмотками. Но мы знали, что идет форсированное развертывание на Западе новых воинских частей и соединений, и было ясно, что в запасе армейских тылов сапог оказалось недостаточно.

Всех нас, одноклассников-черноисточинцев, включили в одну команду молодых красноармейцев 2-й роты 1-го мотоциклетного батальона, командиром которого был капитан Карданов.

После того как нам выдали карабины и снаряжение (вещмешки, котелки, фляги, принадлежности для чистки и смазки оружия), начались занятия, основными дисциплинами которых были строевая, физическая и огневая подготовка, знакомство с устройством и возможностями мотоцикла, изучение уставов.

Старослужащие красноармейцы относились к нам, молодым, очень доброжелательно, помогали советами и оказывали помощь по службе.

Ружейные пирамиды и ящики с боеприпасами находились в коридорах, при выходе из спальных помещений. Смысл такого размещения заключался в том, чтобы при подъеме по тревоге красноармейцы, одев обмундирование, при выходе из помещения получали оружие и боеприпасы и организованно следовали к месту построения. Комнат для хранения оружия в то время не было.

Примерно через неделю учебы старшина роты Ковбасня вызвал нас с Виктором Бушиным, критически осмотрел наш внешний вид, дал полчаса на устранение недостатков и по распоряжению командира роты повел нас к командиру батальона капитану Карданову. При входе в его служебный кабинет мы отрапортовали ему громким голосом — представились. Внимательно осмотрев нас и очень доброжелательно улыбаясь, он предложил нам сесть. Мы были до предела напряжены, и, впервые оказавшись с глазу на глаз с таким большим начальником, продолжали стоять. Тогда он объявил нам, что командование батальона выбрало вас для отправки на учебу в Ташкент, в училище по подготовке штурманов для ВВС Красной Армии. Поступление в училище добровольное, разнарядка на два места у нас имеется. Нам давались сутки на обдумывание и доклад принятого решения.

Мой друг Виктор тут же, не задумываясь, ответил за обоих: «Мы согласны». Но капитан, снова улыбнувшись, сказал: «Подумайте и явитесь ко мне завтра». Мы по-военному повернулись кругом и вышли из кабинета, около которого нас дожидался старшина роты. Мы доложили ему о разговоре с командиром батальона. Виктор сразу же набросился на меня: «Чего раздумывать, это же то, что нам нужно, это же наша давняя мечта». У меня такой мечты не было. Не было особого желания стать военным, хотя в то время стать офицером было очень престижно. А вот у Виктора другое дело. Он с детства увлекался авиацией, вел в школе кружок ОСОАВИАХИМа «Юный авиастроитель», делал модели самолетов с резиновой тягой, организовывал соревнования авиамоделистов в поселке, строил и запускал на шпагате воздушных змей, много читал про летчиков. Любимым его героем был Валерий Чкалов.

Спали мы рядом на втором ярусе. Ночь для нас обоих была бессонной. Виктор уговаривал меня согласиться поступить в авиационное училище. Я не соглашался. На другой день мы доложили комбату о согласии Виктора и моем отказе. Докладывать об отказе мне было тяжело, но, как я понял, командир батальона отнесся к этому с пониманием.

Вместо меня с Виктором сдавать экзамены поехал красноармеец Глухов, который не прошел в Ташкенте медкомиссию и вернулся в полк, а Виктор поступил в училище, закончил курс обучения по ускоренной программе. В начале войны он совершил несколько боевых вылетов.

Расставание с Виктором было тяжелым. Мы оба как-будто чувствовали, что больше никогда не встретимся. На прощание Виктор подарил мне свой фотоаппарат «Фотокор», а я ему вручил карманные часы в чугунном корпусе, которые мне купила мама перед призывом в армию. В конце 1942 года Виктор погиб — не вернулся с боевого задания, как указывалось в похоронном сообщении его матери. Для меня это была большая утрата, ведь мы с ним крепко дружили.

Вскоре всех красноармейцев с полным средним и высшим образованием (их было не так много) собрали в учебную роту, именуемую курсами по подготовке лейтенантов.

Кроме газетных материалов и разговоров командного состава, мы не располагали другой информацией, но все понимали, что надвигается война. Вслух не высказывались, но каждый понимал, что договор с Гитлером, заключенный Советским правительством в 1939 году, — это только некоторая отсрочка начала боевых действий.

Занятия на курсах носили организованный характер. Учебные дни были насыщенны до предела. Строго соблюдались воинские уставы, распорядок дня, поддерживалась дисциплина. Требования со стороны младших командиров и офицеров к курсантам были жесткими. Большую часть времени мы проводили в поле — изучали тактику действий мотоциклетных подразделений, занимались огневой, физической и строевой подготовкой. Чаще, чем другие штатные подразделения, мы стреляли из карабина, пистолета, пулемета, учились вождению мотоциклов. Преподавали нам и основы топографии — главным образом, чтение карты и ориентирование на местности.

На вооружении вновь формируемых мотоциклетных полков появились минометы. Два минометных расчета было и на наших курсах. В один из них вторым номером расчета попал и я. Довольно простое устройство 50-миллиметрового ротного миномета, методы выбора и оборудования позиции, правила стрельбы из них мы усвоили неплохо. Первым номером расчета был один уральский инженер, в обязанности которого входили переноска миномета, выбор позиции, развертывание миномета для стрельбы, наводка на цель и пуск мин.

В мои обязанности второго номера входили переноска двух лотков с минами, подача мин первому номеру при стрельбе, замена при необходимости первого номера расчета.

При обучении на курсах мы вспоминали среднюю школу, организацию ОСОАВИАХИМ. В ней получили некоторые практические навыки, пригодившиеся в армии. В школе работали оборонные кружки: юный авиастроитель, ГСО (готов к санитарной обороне), ПВХО (готов к противохимической обороне), БГТО (будь готов к труду и обороне), ворошиловский стрелок.

Осень 1940, первое полугодие 1941 года прошли в напряженной учебе на курсах: полевые тактические занятия, учения и стрельбы, топография, первичные приемы ведения разведки наблюдением, действия в пешем и мотоциклетном дозоре, нанесение на карту разведданных объектов противника, снятие координат, краткие устные донесения командиру о результатах разведки, занятия по изучению материальной части оружия, мотоцикла, практическое вождение и стрельбы — таков был основной перечень тем боевой подготовки. В редкие свободные минуты мы общались между собой, обменивались новостями, полученными из дома в письмах. Как могли поддерживали друг друга морально, так как учеба и служба были напряженными.

Официально нам было объявлено о том, что после двухгодичного обучения на курсах нас должны уволить из армии в запас с присвоением звания «лейтенант». В конце апреля 1941 года небольшая группа курсантов нашей роты убыла во вновь формируемый полк. В первых числах мая меня и еще двух курсантов представили прибывшему в полк капитану, после краткого знакомства с которым нас откомандировали к новому месту службы. Утром мы сошли с поезда, прошли километров 10 и оказались в местечке Подбелье, 70 км южнее Белостока. Позже мы увидели еще двух командиров. Один из них — капитан Громов был командиром вновь формируемого мотоциклетного полка, другой — старший политрук Долгов — комиссаром полка, третий, который нас привез с курсов, — начальником штаба полка.

Командир полка капитан Громов вывел нас на опушку леса, построил и объявил, что через несколько дней здесь будет сформирована новая воинская часть. Мы поняли, что это будет новый мотоциклетный полк.

Однажды старший политрук Долгов пригласил меня и предложил должность секретаря комсомольской организации полка. Мои анкетные данные, по-видимому, его устраивали, а может быть, выбирать было не из кого, поэтому он и предложил этот выборный пост мне. Вскоре состоялось комсомольское собрание, где меня избрали в состав бюро комсомола полка.

Вскоре в полк прибыл заместитель командира полка по технической части. Зампотех собрал несколько человек, имеющих навыки вождения, и поставил задачу перегонять в полк мотоциклы, прибывающие по железной дороге на станцию Гайновка, расположенную примерно в 30 км от места дислокации полка. Меня назначили старшим этой команды, и для нас началась интенсивная работа по перегону мотоциклов. На грузовике нас доставляли в Гайновку, где на площадках разгрузки мы снимали с мотоциклов заводскую смазку, при необходимости дозаправляли их горючим и своим ходом перегоняли в полк. Обычно мы делали 2 рейса в день, и таким образом доставляли в полк ежедневно по 15–20 мотоциклов. Довольно интенсивно поступала к нами другая техника: бронеавтомобили, грузовые машины, ремонтные летучки, но ими занимались другие военнослужащие. Приходили эшелоны с солдатами-новобранцами, прибывали офицеры, закончившие военные училища. Личный состав размещался в землянках, для строительства которых использовался сосновый лес, вырубавшийся вблизи расположения полка. Техника хранилась под открытым небом на площадках, огороженных колючей проволокой.

В отличие от прежнего полка, где я учился на курсах лейтенантов, здесь не было батальонного звена. Вновь формируемый полк организационно состоял из нескольких мотоциклетных рот, роты бронеавтомобилей, артиллерийской батареи и подразделений боевого и тылового обеспечения.

Командирами мотоциклетных взводов назначили меня и еще одного курсанта, хотя мы не имели еще офицерских званий. Рядовые красноармейцы и сержанты обращались к нам: «Товарищ курсант» или «Товарищ командир взвода». Я попал во вторую роту, командиром которой был только что прибывший из другой части старший лейтенант Твердохлебов. Ему, наверное, было лет 30–35. Командиром второго взвода примерно за 3–4 дня до начала войны был назначен молодой лейтенант, прибывший из училища. Обязанности командира третьего взвода исполнял помощник командира взвода, старшин сержант. Мы занимались изучением уставов, строевой, огневой, физической, тактической подготовкой, вождением, но большая часть времени уходила на строительные работы.

Командир полка капитан Громов периодически устраивал общие построения напоминавшие строевой смотр. По-видимому, он хотел лично убедиться чем же располагает к определенному моменту. Подразделения строились на небольшом плацу, примыкающему к лесному массиву. После команды «смирно» из рощи выходил Громов, принимал рапорт и обходил строй. Несколько раз в середине июня 1941 года командир полка лично организовывал и проводил марши с выводом боевой техники, вооружения, тыловых запасов. Обычно это начиналось с подъема по тревоге, за которым следовал выход подразделений полка в район сбора и 10–15 километровый марш. Таким образом, командование полка стремилось в короткие сроки осуществить боевое слаживание части. Примерно за неделю до начала воины подразделениям нашей части были выданы боеприпасы, часть которых размешалась в мотоциклах, а остальные были погружены на автомашины. В подразделениях и в целом в полку были усилены внутренняя и караульная службы. Напряженность чувствовалась во всем. 22 июня 1941 года примерно в 5–6 часов утра наш полк был поднят по тревоге и организованно, как это было на учебных тренировках, вышел в район сосредоточения в сосновый бор, расположенный в 7-10 км от постоянного места дислокации. Подразделения заняли отведенные им участки, командиры организовали наблюдение, а по дороге, идущей от места дислокации к району сосредоточения полка, тянулись автомашины тыла. Все думали, что это очередная тренировка, но еще до официального объявления о начале войны все увидели в воздухе немецкий самолет с черными крестами, вероятно, разведчик, делавший круги над местом сосредоточения нашего полка. Дрогнуло сердце — воина.

Около 10 часов 22 июня командир роты Твердохлебов объявил о начале воины. Никаких построений не было. Состоялось собрание командиров взводов, на котором Твердохлебов поставил задачи по охране и обороне занимаемого района и маскировке.

Мы не знали, что рано утром 22 июня 1941 года германский посол в СССР Шуленбург зачитал Молотову текст меморандума Гитлера об объявлении войны Советскому Союзу, и что в 12 часов 22 нюня Молотов выступил по радио с обращением к советскому народу.

Мы не знали и того, что войска Белорусского военного округа, в том числе и наш формируемый мотоциклетный полк, находятся на острие предстоящих военных сражений, что против войск, размещавшихся в Белостокском выступе, сосредоточены для ударов войска 2-й и 3-й танковых групп, 4-й и 9–4 армий гитлеровцев, в задачу которых входило рассечь войска Красной Армии, окружить их и уничтожить в районе между Белостоком и Минском и развивать наступление на Смоленск и Москву.

Так в действительности и произошло. В результате внезапного перехода немцев в наступление, массированного использования сил и средств на главных направлениях противнику удалось в первые же часы боевых действий нарушить фронт оборота наших войск, создать угрозу окружения группировок, Дезорганизовать управление войсками.

Германская армия с самого начала войны сумела захватить стратегическую инициативу, ударными группировками рассечь наши войска, нанести им большие потери в живой силе и технике. Особенно в тяжелом положении оказалась наша авиация, которая, не успев рассредоточиться, потеряла большинство боевых самолетов на аэродромах.

В середине дня 22 июня к нам прибыл комиссар полка старший политрук-Долгов, пригласил к себе командира роты Твердохлебова и меня. Он поручил нам принять военную присягу от молодых красноармейцев, которых в роте и полку было большинство. В течение короткого времени эта работа была проделана, и тексты присяги с подписями солдат были возвращены командиру роты. 22 июня мы несколько раз наблюдали немецкие самолеты-разведчики и группы бомбардировщиков, летевших на восток на бомбежку и возвращавшихся на свои аэродромы.

Часов в [6-17 23 нюня мы заняли свои места на мотоциклах и двинулись колонной за командованием полка. После непродолжительного движения на север по проселочной дороге, колонна повернула на запад. В открытых автомашинах, на конных повозках эвакуировали раненых. Вид большого количества раненых и отход войск подействовал на нас удручающе.

Полк двигался по шоссе организованно, на небольшой скорости, отходящие подразделения уступали нам дорогу. Свернув с шоссе на проселочную дорогу и достигнув леса, мы сошли с мотоциклов, вышли в пешем строю на опушку и примерно в 23 часа 23 июня развернулись в цепь и начали наступать по открытому полю на небольшой городок Браньск, уже занятый немцами. Мой взвод наступал на правом фланге роты, примыкавшем к шоссе, идущем от Браньска на восток.

При подходе полка к Браньску немцы открыли сильный огонь. Цепь залегла и открыла ответный огонь из стрелкового оружия по окраине города. Слева от меня наступал взвод, которым командовал молодой лейтенант, прибывший в полк из училища перед началом войны. После первого залпа немцев лейтенант громко закричал: «Ой, ранен, ранен». Я подполз к нему, перевязал ему на груди рану при помощи двух солдат его взвода и приказал солдатам перенести его в тыл цепи и передать санитарам. После перевязки лейтенант успокоился. Появились еще раненые, их также эвакуировали в тыл. Ни мы, ни немцы не двигались с места. Так продолжалось несколько часов. С началом рассвета огонь с обеих сторон начал утихать. По шоссейной дороге на велосипедах появилась группа немцев в составе 5 человек, двигавшаяся в нашем направлении. Подпустив их вплотную, мы открыли огонь. 4 немцев мы убили, а одного раненого захватили в плен.

Пленного немца доставили в наш тыл. К этому времени, без какой-либо команды, цепь полка разрозненными группами начала отходить, а немцы вновь открыли сильный огонь по отходившим солдатам.

Около опушки леса стоял майор и в бинокль наблюдал за полем боя. Я с тремя солдатами своего взвода подошел к нему, доложил о пленном немце. Майор записал мою фамилию, поблагодарил и просил доложить своему командиру о передаче пленного немца.

Материалы из истории Белорусского военного округа характеризуют обстановку на Белостокском выступе Западного фронта того времени следующим образом.