Записки Охотника из Таёжной России...

ГЛАВА — 1 «ЧЕРЁМУХА БЕЛАЯ…»

Этот день…, от многих уже прошедших, таких же будничных и серых дней, ничем не разнился, и ничем особым не отличался. Он, как и его предшественники-близнецы, которые так же, с завидным постоянством и регулярностью навсегда исчезали в какой-то далёкой, неведомой и загадочной, а потому, немного пугающей людей, такой непонятной и таинственной для них Неизвестности…

Все эти дни…, и нынешний в том числе, были очень похожи друг на друга…, ну прям, как горка пирожков или блинов одного замеса, испечённых одной и той же, равнодушной уже ко всему в этой жизни стряпухой, на одной и той же, много повидавшей на своём кухонном веку, сковородке. Таких же до непристойности одинаковых, и таких же невзрачных и однообразных, как желтоватый, сыпучий песок в Синайской пустыне, а потому, как правило, ничем особенным, не запоминающимися. За исключением может быть только одного обстоятельства, или события, которое люди, попросту не могли не заметить, и каковое произошло в посёлке «Третий Северный», города Североуральска, на улице, имени легендарного, «всесоюзного старосты…», Михаила Ивановича Калинина. На той самой улице, на которой жил Максим со своими родителями и двумя сёстрами.

А произошло следующее…!

Примерно через пять или шесть дворов от дома, в котором жил Максим, по этой же стороне улицы, умер лесник Каретин. Ничего из ряда вон выходящего. Всё, как всегда… Такое, в общем-то, случалось можно сказать регулярно. Кто-то, как говаривали сами же взрослые, то есть «старшие товарищи», «давал дуба», и его сообща, общими усилиями отправляли в последний путь на «Амональный». Прям так и говорили — «Отнесли жмурика на Амональный». — Само слово, «кладбище…», когда кто-то умирал, почему-то упоминалось крайне редко. Максим тогда ещё не знал и не понимал, почему взрослые заменили в своём лексиконе одно слово на другое, слово «кладбище» на слово «Амональный». И здесь нужно откровенно сказать, что в настоящее время, Максима, такая замена слов не особенно то и интересовала. Заменили, ну и ладно… Значит взрослым так надо. Может им так удобнее и сподручнее. Это только их дела! А у него, на тот момент, как казалось тогда ему самому, было вполне достаточно своих очень даже нешуточных, больших и довольно серьёзных мальчишеских забот.

Но тем не менее и как бы там ни было, Максим, как и многие соседские мальчишки и девчонки, принял непосредственное и активное участие в подготовке умершего Каретина к его собственным похоронам и отправке его в последний путь. В то самое местечко, которое загадочно называлось «Амональный…».

Максим с ребятами носил хвойные еловые ветки, заготовленные взрослыми мужиками и вместе с ними укладывал их в кузове бортовой машины, задний борт которой был открыт и опущен вниз. Ребята старались, чтобы всё было красиво и добротно и безвременно почивший Каретин, лежал в своём деревянном гробу, как у себя дома в постели…, на мягком, таёжном, зелёном одеяле.

Наконец все приготовления к похоронам были закончены и вся эта грустная процессия, состоявшая из родственников, соседей и просто знакомых, тронулась провожать бывшего лесника Каретина…, в его последний путь.

Максим тоже, сосредоточенно-тихо, вместе со всеми, молчком, шёл среди этой понурой и неуютной толпы, бредущей по грязным после прошедшего дождя, просёлочным дорогам. Все тоже, в основном, шли молча. Если что-то и говорили друг другу, то говорили совсем немного и не громко, почти шёпотом. Как будто все, чего-то или кого-то очень сильно боялись. И вот так потихоньку и как-то совсем незаметно, похоронная процессия добралась до кладбища.

Последнее, что Максим запомнил, почему-то больше всего из всей вереницы событий произошедших с ним в этот день, так это то, что когда гроб с Каретиным опускали в могилу, на дне могилы была мутная вода. Максим, тупо и не мигая, смотрел на неё до тех пор, пока воду и сам гроб не забросали влажной землёй, которая была больше похожа на самую обычную грязь. Вода эта была зеленовато-бурого цвета, с комьями скользкой глины, и очень напоминала собой, простую жижу с неприятным запахом. И она, Максим это хорошо запомнил, ещё изредка очень противно хлюпала, пуская пузыри по краям гроба, по всему периметру могилы, под ударами очередных комьев земли, с трудом отрывавшихся от лопат и глухо шлёпавших по крышке гроба, в котором лежал Каретин.

Приблизительно прошла неделя после этого события. Жизнь в посёлке шла своим чередом, и уже чувствовалось, что похороны Каретина, людьми, потихонечку забываются. Одними чуть быстрее, другими чуть помедленнее, но забываются всеми. Исключения в этом вопросе почему-то не наблюдалось. И так бы оно и было… Каретина, как впрочем и многих других жмуриков, захороненных ранее, забыли бы легко и быстро. Тем более, что каждый из ныне живущих подспудно осознавал, что где-то не за далёкими горами и морями, а совсем близко, совсем рядом и может быть очень скоро с кем-то очередным из них, и очень даже возможно, что именно с ним, произойдёт то, что неизменно должно произойти с каждым жителем земли и что к этому очередному похоронному мероприятию, нужно быть готовым всем и всегда. Просто люди никогда точно не знают одного…, кто же из них очередной, кто следующий в этом таинственном, никому не ведомом и потому очень пугающем, похоронно-кандидатском списке…? Кто на подходе?! Ты, я, или он…!? И поэтому они сильно не расслабляются и постоянно готовы действовать. То есть оказывать посильную помощь в захоронении других «жмуриков». Хоронить то тебя тоже надо будет, когда, как правило, неожиданно для тебя самого, придёт твой черед. Тут ничего не исправишь и ничего не изменишь…

Хотя надо сказать, что в нашем, конкретном случае, некоторые жизненные планы, дела и кое-какие обстоятельства, для проживающих в посёлке людей, хоть и на короткое время, но всё же, в какой-то мере изменились. Жизнь, иногда по своей собственной инициативе, выкидывает непредвиденные кренделя и вносит свои личные, известные только ей одной и наверное так необходимые ей изменения, поправки и коррективы.

Неожиданно дело обернулось таким образом, что немалое количество людей разного возраста и пола, независимо от их настроения и желания, на какое то пусть и непродолжительное время, но всё же были возвращены к событиям недельной давности. А именно, к недавним похоронам лесника Каретина…

Максим, после целого дня, нужно сказать далеко «небесполезной» беготни по посёлку, вечером забрался на свою родную «русскую печь…» в доме у родителей, и кумекал о своих решённых и ещё пока не решённых задачах и проблемах.

Максимке шёл девятый год от роду.

Он сейчас неподвижно, тихо лежал на печке и усиленно думал о своих делах. А так же, Максим одновременно краем глаза и уха, приглядывался и прислушивался к тому, о чём почти шепотом говорили взрослые женщины, сидя за обеденным столом на кухне. Сегодня вечером, они, пришли в гости к матери Максима, пили чай с брусничным вареньем, и как ему казалось, о чём-то таинственно и загадочно шептались. А это уже сразу вызвало у любопытного и любознательного Максима живой интерес. Он ещё сильнее напряг свои уши…

— Третью ночь со стены в сенцах, пила падает…, — шептала своим подружкам вдова Каретиха, лицо которой, было почти полностью укутано чёрным платком… — Как бы я её прочно не вешала на гвоздь, всё едино, часам к двенадцати ночи, пила срывается и со звоном, при этом, завывая, как голодный волк в тайге, грохается об пол. Да так, что у меня аж сердце холодеет и опускается куда-то вниз…, толи в область матки, толи мочевого пузыря… Ой, жутко девчата мне…! Очень мне страшно! Ночами не сплю…!

— Ничего себе, «девчата» нашлись…! — съехидничал лёжа на печке Максимка, но о какой такой матке говорила Каретиха, он так и не понял, но сразу же попробовал угадать… — «Может о своей корове Зорьке говорила? Она скоро телиться будет… А может о соседской трындела…? Да им всем, лет наверное по тридцать с гаком, а кому-то годков может и поболее будет, а они всё в девчата метят…! Смех, да и только! Ну да ладно, по пустякам больше не отвлекаемся» — довольно резко осадил самого себя Максим и чтобы было лучше слышно, посильнее, но незаметно для женщин, вытянул свою шею в сторону кухонного стола, за которым шёл…, этот таинственный разговор.

Между тем, женщины бойко, но всё же соблюдая все правила конспирации, присущие как правило, слабой половине человечества, продолжали обсуждать то, что им только что поведала неутешная и очень напуганная вдова Каретиха.

И сейчас, Максим, боялся пропустить что-то очень важное для него. Он весь напрягся, стал ещё сильнее вытягивать свою шею, и… чуть было не свалился с печки на пол, едва успев ухватиться за угол руками…

Все сидящие за столом «девчата», вместе с очень печальной и даже где-то напрочь убитой горем вдовой Каретихой, уставились на Максима. Ничего не говорили. Смотрели молча. С пониманием… Платок Каретихи при этом, чернел почему-то…, ещё сильнее, чем прежде…

— Максимка…!? Ты что заснул и близко придвинулся к краю печки…!? — заботливо спросила мать Максима: — Отодвинься, отодвинься подальше в глубь к стенке и спи родной. Спи…

— Хорошо мам… — стараясь выглядеть сонным, буркнул Максим и сделал вид, что выполняет совет матери. Про Максимку все опять быстро забыли. За столом все головы «девчат» максимально придвинулись к середине этого стола.

Максим чувствовал, что сейчас в этом таинственном, женском шушуканье, должно произойти самое главное. Он весь напрягся как струна, представляя собой одно большое, сплошное ухо локатора. Он добросовестно слушал, усиленно трудился и от этого, бедный Максим, даже вспотел…

И Максим был вознаграждён за своё терпение и труд. Он, в конце концов, узнал тайну, о которой шептались женщины. Их общий ответ, чёрной вдове Каретихе, по поводу того, что пила ночами с грохотом срывается с гвоздя, звучал так:

— «Да-а-а…! Плохи дела…! Плохи…! Поэтому скоро, жди «гостя…» дорогая. Он, этот несусветный ревнивец придёт. Обязательно придёт… Готовься к встрече, милая…!».

Максим напряжённо соображал! Что-то тут было не так…! Что-то здесь не срасталось…! Он таким непонятным, неясным и очень загадочным выводом женщин, явно был разочарован. Ничего интересного в этом сообщении для Максима не было. Никакой тайны он не услышал и тем более никакой тайны не раскрыл… Так…, ерунда какая-то. Байки взрослых женщин, ошибочно считающих себя девчонками…

Их, Максим, очень часто вообще не понимал. И наверное поэтому, всю женскую половину человечества, он считал ветреной и легкомысленной, а потому бесполезной и никчемной для какого-либо серьёзного и нужного дела.

Нередко, слушая доверительные разговоры женщин между собой, (на Максимку они никогда не обращали внимания и относились к нему, как к маленькому несмышлёнышу…) по поводу их замужества и замужества других женщин тоже, а также женской доли вообще…, Максим, не мог уразуметь, понять одну на первый взгляд, очень простую вещь, — почему же все эти женщины, после всего того, что с ними происходит и случается, не делают никаких выводов для себя, и с тем же завидным упорством, продолжают творить то, за что они только что пострадали…???!

То муж поколотил свою жену за то, что она с кем-то флиртовала на вечеринке…, то за то, что грудь женщины была оголена (открыта…) больше допустимого, чем это считал данный мужчина, то она очень соблазнительно и совсем даже не двусмысленно при этом, очень настойчиво и призывно крутила своим задом перед каким-то другим мужчиной, то за то, что муж «застукал…» её, как они сами выражались, со своим лучшим другом на каком-то сеновале, и многое, многое другое, что приходилось слышать Максиму, от женщин, в их тайных беседах… И всё услышанное от них, Максим, как аккуратный и добросовестный «мужичок»…, на всякий «пожарный…», наматывал на свой, пока ещё, не существующий УС…

— «Ну, ладно…, ты по недосмотру, случайно, открыла грудь (или что-то там ещё, или что-то там другое…, по разумению мужчины…) больше чем надо…?! — пытался понять всё это Максим…, — И что только хорошего и интересного взрослые мужики, находят в этой женской груди…!!!? Ведь от них никакого проку и толку нет…, только мешают везде и цепляются ими за всё…! Если женщине вдруг придётся убегать от объездчика или сторожа, то она из-за них…, даже в дырку в заборе не пролезет…!!! — искренне недоумевал он…, — Ну хорошо…, этот мужчина тебя обидел за это, за их выпячивание, оскорбил и даже побил… Ну не делай этого больше…!!! Не Выпячивай их…, да заодно и остальное Тоже…!!! И всё…!!! Не зли этого мужчину и веди себя скромно…!!! И ты не будешь страдать…!!! Так нет же ведь…, куда там…?!!! Женщины с завидным постоянством и упорством продолжают «Это» делать, непонятно в силу каких таких причин…, и тем самым, сознательно идут на все эти беды и страдания… ПОЧЕМУ…???!!! Что заставляет их делать Это…???! Вот, что на Самом деле Интересно…?!!! Глупые Они совсем, что ли, все эти женщины…?!!!»

Максимка, конечно же тогда ещё не знал, да и не мог это знать, в силу своего юного возраста (он пока рассуждал ещё, как маленький мальчик, как пока ещё чистый ребёнок…) о том, что земная женщина, это очень сложное, часто запутанное, даже в самой себе, и также во многом и другом, в силу отсутствия (это явление происходит очень часто..) желания, познать Истинные (не лживые и ошибочные…) законы Природы, отсутствия необходимых Знаний, в силу чего и являясь во многом, противоречивым существом…, — Очень Часто Поступает Так, как Она Поступает до Сих пор… (Потрясающая настойчивая верность своим таким Непонятным желаниям).

Не знал пока Максимка и того, что БОГ Наградил Женщину очень многими Достоинствами, которыми в отличие от Неё, не Наградил Мужчину… Бог дал Женщине Красоту и Целомудрие… И сделал Это Он, совсем даже не Напрасно…

И о том, что только сама Женщина и никто другой, решает, как и каким образом она Распорядится своей Женской Красотой и своим Целомудрием… Будет ли Она в Этой Жизни, вечным яблоком Раздора или вечной Хранительницей Любви и Семейного Очага…

И в силу всего вышеизложенного, юный Максим, решительно не понимал этих непредсказуемых и очень загадочных Женщин, и поэтому относился к ним с определённым недоверием и опаской…

Исключение составляла только одна Зойка. Максим не знал отчего это происходит. Но Зойка для Максима была почему-то всегда безусловным и непререкаемым авторитетом… В присутствии Зойки, Максим, всегда терял дар речи. Его язык деревенел, мысли путались и вдобавок ко всему, Максимка почему-то становился красным, как рак, которого сварили в кипятке. Хоть прямо сейчас мужикам к пиву подавай… И ему всегда, отчего-то хотелось, куда-то убежать, спрятаться и там затаится, чтобы никто никогда его не нашёл. Зойка училась в городе Североуральске и приезжала на улицу, где жил Максим, к своим родственникам в гости. Она была всего на два года старше Максима.

— Э-э-х…! Зря только время потерял… — очень искренне горевал, обманутый в своих ожиданиях Максимка, и скорее всего, именно поэтому в конец разочарованный и расстроенный, тут же почти, мгновенно заснул…

Во сне Максиму снилась душистая и приятно вяжущая во рту черёмуха. Эта черёмуха росла в палисаднике Колгановых перед их окнами, и была такая густая, что свисая вниз, почти полностью закрывала своими ветвями забор Колгановского палисадника. Колгановы и Каретины жили рядом. Вернее в одном длинном, как барак доме, разделённого посередине ровно пополам, глухой бревенчатой стеной.

Следующий день для ребят тянулся довольно долго, но уличная ребятня, в числе которой был и Максим, наконец- то дождалась темноты. Дождались своего звёздного часа. Они уже давно, тайно и тщательно готовили набег на колгановскую черёмуху. И сегодня вечером, к такому набегу, у них всё было практически готово. Сегодня они обнесут всю черёмуху у Колгановых и налопаются этой вкусной ягоды, чем-то очень напоминающей маленькие гроздья тёмного винограда, до самого отвала.

Наступил вечер… Посёлок «Третий Северный» погружался в темноту. На плечах у вечера уже сидела, как сидит нерадивая жена на шее мужа…, свесив свои длинные, стройные, но почему-то волосатые ноги, тёмная, таинственная и даже где-то загадочная, уральская ночь.

Ребят собралось человек пять, шесть. Они ещё немного подождали, пока улица совсем не опустела. Все жители разошлись по домам и потихоньку укладывались спать. Стайка ребят незаметно приблизилась к Колгановскому палисаднику.

Все без команды, но почти одновременно и практически бесшумно, вскарабкались на забор. Взобравшись, все так же молча принялись за сбор урожая. Работали быстро, с огоньком. Без шума и пыли. Черёмуха действительно была отменная. Крупная и сочная. Такая росла только у Колгановых, соседей Каретиных, ни у кого больше во всём посёлке.

Занимаясь не столь благовидным делом, Максим, да видимо и все остальные ребята, чувствовали себя не в своей тарелке. То, что они сейчас делали, называлось попросту- воровством. И взрослые в посёлке, как, наверное и везде, к этому делу относились не очень-то хорошо. И поймав на месте преступления, очень строго наказывали незадачливых воришек. Ребята это хорошо знали и старались в руки им не попадаться.

Ну, а сейчас, несмотря ни на что, ни на какое-то там возможное наказание за воровство, работа кипела вовсю и рубахи на их животах, оттопыривались от ягоды.

И тут вдруг, совсем неожиданно для «черёмушных налётчиков» и совсем даже некстати, из открытой форточки в окне Колгановых, раздалось негромкое кукование кукушки на настенных часах. Кукушка прокуковала двенадцать раз… После того, как кукушка прокуковала, все ребята услышали характерный звук или шум, издаваемый при открывании дверей. Все так же увидели, что из входной двери дома Каретиных, вышел мужчина и направился к выходу со двора. Ребята, молча за ним наблюдали, стоя на заборе. Все, как по команде, прекратили сбор урожая черёмухи. Пришлось сделать вынужденный перерыв…

Мужчина вышел из калитки, аккуратно прикрыл её и повернул в сторону Колгановых, то есть в их сторону. Максим и ребята замерли на заборе, прикрываясь ветками черёмухи. Все наблюдали за приближением мужчины. Для них сейчас было самым главным и важным, чтобы их не заметили, не узнали, и чтобы этот потенциально нехороший человек, а попросту «редиска», прошёл мимо них.

В это время мужчина подошёл настолько близко к сорванцам, что все они, и Максим в том числе, увидели, что к ним приближается Каретин…! Тот самый Каретин, который умер несколько дней назад. Ребята его узнали. Да и как не узнать…!? По-соседски ведь жили. Сами ж его и хоронили. А он то оказывается, очень даже живёхонек и к тому же вроде бы ещё и здоровёхонек. Идёт себе, как ни в чём ни бывало и в ус, как говорится, не дует. Не выполнил установку — уходя, уходи, а умирая, умирай. Ну и ни хрена же себе…!

И этот почивший совсем недавно Каретин, был от них уже, как любят говорить военные, в непосредственной близости. При желании мог дотянуться рукой до воришек, которые на заборе стояли к нему первыми.

— «Жди гостя, жди гостя, жди гостя…!» — как молоточками стучало в голове у Максима, и он вспомнил вчерашнее, секретное заседание «девчат…» у него дома. — «Ну вот и дождались…, на свою же бедну голову…!»

А идущий к ребятам Каретин, между прочим…, мог очень даже спокойно пройти мимо воришек и не увидеть их. Они стояли высоко на заборе и под ветками черёмухи, были практически незаметны для редких прохожих. Но почему-то никто не стал ждать, когда это случится. Смельчаков в этот момент совсем не оказалось. И так, у всех мальчишек шевелюры стояли дыбом. Не говоря уже о мозгах… Все одновременно и также без чьей-либо команды, кубарем скатились с забора и понеслись в разные стороны. Куда кого ноги несли. Но ни один из них, даже с такого большого перепугу и переполоха, когда в голове всё перепуталось, не ошибся и не побежал в сторону воскресшего из мёртвых и неторопливо идущего вдоль забора Каретина.

Максим ото всех тоже не отставал… И даже наоборот. Был, как говорится, впереди планеты всей. Он летел как стрела, которая по неосторожности стрелка, случайно сорвалась с натянутой тетивы лука. Вскоре он понял, что всех своих подельников по черёмухе значительно опередил и растерял их где-то по дороге. Максим действительно бежал один. Его босые ноги горели, как будто их за воровство, уже жарили в аду на раскалённой сковородке. Дорога была покрыта довольно ребристым и острым щебнем. А из-за пазухи у него, как из прохудившейся авоськи, вылетали сладкие гроздья ворованной Колгановской черёмухи и падали на пыльную дорогу, позади бегущего Максима.

И тут Максимка услышал сзади чьё-то напряженное, приближающееся сопение. Максим наддал без всякого понуканья. Его пятки засверкали чаще. Даже искрились.

Но сопение не отставало, а наоборот приближалось и ещё больше усиливалось. Максим покрылся холодным, как айсберг, потом. Вдруг он услышал: — «Подожди Максимка! Я не успеваю за тобой. Не беги так быстро. Ну, подожди же меня…!»

Максим узнал голос своего соседа Ромки Коробова. Он дружил с ним. Ромка тоже принимал участие в набеге на черёмуху. Максим чуть сбросил газ. Ромка пристроился рядом.

Уже вдвоём, они сделали довольно приличный круг по краю поселковых домов. Затем они пересекли большой пустырь, на котором мальчишки часто, в дневное время играли в футбол и через соседские огороды, по переулку, добежали до дома Максима. Когда бежали, Ромка доложил Максиму, что его родителей нет дома. Они были у кого-то в гостях. Ключей у Ромки от дома не было и он никак не мог туда проникнуть. Ромка жил напротив Максима. Дом же, Максима, был угловой на улице. Чтобы попасть в него, надо было метров десять пробежать вдоль забора до калитки. Бежать надо было в сторону дома Каретиных. Ребята вывернули из-за угла и сделали несколько шагов в направлении калитки. Тут они увидели, что навстречу им, по этой же стороне улицы, идёт какой-то мужичок. Это можно было понять по фигуре. Но разобрать, кто именно идёт, они не могли. На улице уже было довольно темно. Каретин то шёл или нет, им было непонятно, но желания двигаться ему навстречу у ребят почему-то совсем не наблюдалось. И поэтому они рванули к ближайшему укрытию, то есть к Ромкиному дому. Но дом его был заперт, а ключа у них не было. Как им быть, ребята сообразили довольно быстро. Страх заставлял усиленно работать, стоявшие дыбом мозги.

Они вытянули из-под крыльца за хвост собаку: её звали очень поэтично — Букетом, и сами забились под это крыльцо. Для троих там места никак не хватало. Букет, почти безропотно согласился на вынужденную эвакуацию из родных пенатов и сразу куда-то скрылся. Наверное тоже, чего-то испугался, или просто, сиганул по своим неотложным собачьим делам.

Ребята смотрели на угол дома Максима во все глаза. Они ждали его, лесника Каретина, который не совсем до конца умер, то бишь, не по настоящему правдиво дал «дуба». И, наверное, скорее всего, именно поэтому, он со своего родного «Амонального» пришёл в гости, толи на побывку, толи в «самоволку…» домой, к самому себе…

Мужчина показался из-за угла и по переулку медленно направился в сторону тайги.

Вечерняя тайга представляла собой следующую картину…

Невдалеке от посёлка стояла чёрная стена леса, которая вполне сносно сверху освещалась Луной. Эта чёрная стена была разделена надвое, довольно широкой, светлой полосой. Это была лесная просека.

Когда-то, никто из ребят не знал когда именно, на этой просеке был захоронен человек. Прямо посередине просеки. Мужчина или женщина, этого тоже, они не знали. Никакой надписи с указанием фамилии на кресте не было.

Но зато на нём, была прочно прикреплена небольшая, прямоугольная, уже потемневшая пластина из латуни, на которой, можно было прочесть, следующие выбитые на ней, кем-то слова.

Могилка эта, изрядно просела и простой, уже старый от времени крест, изготовленный из лиственницы, наклонился на бок. Ребята, играя в том месте сотни раз, пробегали возле этой могилы, но никогда особенно уж близко не приближались к ней и не совершали никаких некультурных и непотребных действий. Они одновременно и боялись этой могилы, и как-то по-своему уважали её. А чаще всего обходили её стороной. Так… На всякий случай…

Максим и Ромка, с большой осторожностью и опаской вылезли из-под крыльца и увидели, как мужчина подошёл к этой чёрной стене, то есть к самой тайге, и зашагал по светлой и прямой как стрела просеке, по направлению к могиле, с покосившимся деревянным крестом.

И тут вдруг, совершенно неожиданно для наших юных и вконец перепуганных искателей приключений, хлынул проливной дождь, можно даже было сказать, ливень… Вначале в небе вспыхнули яркие молнии, а затем его чуть ли не разорвало пополам, оглушительным грохотом грома, который заставил ребят аж присесть и закрыть голову своими руками…

Напряжение в головах ребят достигло точки кипения. Больше они ничего не хотели что-либо знать, слышать и видеть.

Уже ничего не соображая от страха, они галопом поскакали к Максиму домой. Сейчас путь для них туда, был свободен. Позади них, дождевая пыль стояла столбом…

Но впереди была ещё одна небольшая неприятность. Входная дверь в доме Максима плохо закрывалась. Ключ прокручивался в замке. Можно было прокрутить ключ несколько раз подряд, а язычок всё равно из замка не вылезал. Отец всё собирался починить этот замок, но у него как всегда не хватало времени. Да и в посёлке воровства отродясь не бывало, поэтому видимо, он особенно и не спешил.

Ребята влетели в коридор, захлопнули дверь и Максим начал лихорадочно закрывать её на ключ. Да не тут-то было… Максим крутил ключ, затем дергал дверь. Она не желала закрываться. И так несколько раз подряд. Нервное напряжение достигло наивысшей отметки. Максим с Ромкой тряслись, как в лихорадке. И вот если бы в этот момент кто-либо, вовсе не обязательно Каретин, а просто даже родная мать толкнула бы дверь с той стороны, у Максима просто не выдержало бы сердце или в лучшем случае для него, от него бы не очень то приятно запахло и штаны пришлось бы стирать.

Но к счастью для Максима всё обошлось благополучно. Без стирки штанов… Максим, наконец- то, закрыл эту, совсем не вовремя раскапризничавшуюся дверь…

Вбежав в дом, они с ходу, наперебой, начали рассказывать родителям Максима, что с ними произошло. К этому времени подоспел и Ромкин отец. Он вернулся из гостей и зашел за сыном. Он тоже, вместе с родителями Максима, при этом усиленно сопя своим носом, молча слушал то, о чём говорили ребята.

Отец Ромки после этих гостей, находился в изрядном подпитии…, папуля крепко заложил за воротник… С шахтёрами такое иногда бывает… По окончании рассказа, он, глядя на Максима с Ромкой своими мутными глазами, растянув при этом рот в снисходительной усмешке и как бы ставя последнюю, заключительную точку в их повествовании, очень авторитетно и конкретно изрёк: — «Бря-хня…! Ну, Ромка, хватит травить лабуду, пошли домой. Пора уже. Мне вставать рано утром и идти на смену в шахту. А ты завтра, перед Букетом, извинись Ромка за то, что вы вытащили его из-под крыльца за хвост и кинули на съедение к ногам кровожадных, ночных вурдалаков!» — Ромкин отец при этом заявлении напоследок, как-то не по взрослому, глупо хихикнул и направился к выходу. Ромка молча, потопал за отцом.

— Иди спать сынок. Набегался чай, за день то, устал родной…! — прижимая к себе и ласково теребя шевелюру Максима, сказала мать: — А по поводу ваших сегодняшних приключений, вам лучше обратиться к школьным учителям. Они грамотные люди, поди объяснят, что к чему…

Максим и ребята, действительно обращались за разъяснением того, что с ними произошло к учителям. Те, долго не думая, объяснили всё случившееся, очень даже просто… — Детская, массовая галлюцинация!

Да-а-а…! Дела-а…! Максим на самом деле сегодня очень устал. Ещё бы не устать, пережить эдакие события! Ведь далеко не всякому и каждому такое выпадает. Красота…!

Максимка, тогда ещё не знал, что означает слово «галлюцинация». А уж тем более ещё и «массовая…». И его это, нисколечко не огорчало и не смущало.

И, наверное, поэтому, он сейчас, несмотря ни на что, ни на какие свои сегодняшние приключения, жизненные передряги, и своё дремучее незнание значения некоторых слов, уже мирно, спокойно и крепко спал. На своей любимой печке… И ему снился сон…

ГЛАВА — 2 «СОН…»

Максиму, очень часто, снился один и тот же сон…:

Будто бы он находится в каком то сумрачном, неуютном помещении, или недостроенном деревянном доме. И этот дом, был вроде бы, как и жилой… Но, как-то не совсем, не полностью, не до конца… Всё в этом доме, было не достроено, не доделано и не завершено. А чуть позже, это помещение или дом, всё больше видоизменялся. Прямо на глазах превращался в давнишнее, ветхое строение, похожее на большую и старую лачугу. Оно становилось всё хуже, всё неухоженней и всё мрачней. Стены становились тёмными, облезлыми и грязными. Куда-то исчезали двери и окна, оставались одни голые дверные и оконные проемы. Иногда исчезала даже сама крыша и тогда дождь, льющийся из мрачного, тёмного неба, беспрепятственно заливал всё вокруг. Затем начинал, пока ещё очень медленно, под ногами, шевелиться пол. Он, почему-то, был земляным и тоже очень грязным. Пол наклонялся и качался всё сильнее и сильнее. Из-под него, до носа Максима, начинал доходить очень отвратительный запах. Откуда-то снизу, из-под земли, с её глубины, доносились какие-то приглушенные звуки, какие-то холодящие душу стоны. Затем на полу появлялась пока ещё в небольшом количестве первая зловонная жижа. Максим уже знал, что находиться внутри этого помещения, становиться опасным. В этой зловонной жиже можно было легко поскользнуться, съехать к краю пола и провалиться вниз, в эту вонючую и страшную бездну. И Максим, не дожидаясь, когда это случиться, всегда выпрыгивал через дверной или оконный проём на улицу. Максим уже точно знал, что «он», или «оно..» начинает неторопливо и как бы нехотя просыпаться. И что «он» скоро вылезет из-под земли, из этой смердящей жижи, и станет повсюду преследовать Максима. И не дожидаясь, когда это «оно» окончательно вылезет из своей подземной берлоги, он пускался наутёк… Максим улепётывал от этого страшного, неземного чудовища, что есть мочи…, во все лопатки. Он летел словно пуля, выпущенная из ружья, по совершенно пустынным, и тоже неухоженным и неопрятным улицам, как правило, незнакомого ему города или большого посёлка. И при этом, нигде не было видно ни одного живого человека. Ни одного…! Максим бежал по улицам совершенно мёртвого города…

Пробежав довольно большое расстояние Максим, выскакивал на какую-нибудь улицу или проулок и останавливался. И он уже точно знал, что «оно» сейчас появится. И действительно, из-за ближайшего угла появлялся «он», и как-то очень медленно, подчёркнуто лениво и безразлично, начинал приближаться к Максиму. Максим заново пускался в бега. Опять где-то останавливался и опять почти сразу появлялся «он»…

Максим чувствовал, что от него, ему убежать никогда не удастся. И если «он» этого захочет, то Максим, тут же будет «им» настигнут. «Он» как бы развлекался с Максимом, издевался над ним, держал его в постоянном напряжении и не давал ему расслабляться. Потом, этот «он» или «оно» не имел какой-то определенной и устойчивой формы. Его телесная оболочка всё время изменялась. Она непрерывно переходила из одной формы в другую. Он, чем-то напоминал хамелеона или воск, принимающий любую форму. Максим, никогда не мог различить и увидеть его лицо или хотя бы морду, или рыло. Ни разу, и ни при каких обстоятельствах, это сделать ему не удавалось. Как будто «он», совсем не хотел, чтобы его кто-то разглядывал.

В очередной раз, пробежав приличную дистанцию по улицам и переулкам, Максим остановился немного передохнуть, на какой-то небольшой возвышенности. И то, что он увидел с этой возвышенности, ему раньше никогда не снилось. Это Максимка увидел впервые…

Внизу, перед ним, насколько мог видеть глаз, шли люди. Огромное количество людей. Шла гигантская толпа народа. Она, где-то там, очень и очень далеко, сливалась с вечно недосягаемым горизонтом. Но только, наверное, само слово «шли…», к этой толпе, было скорее всего, неприменимо. Люди не шли, нет…, они тихо и молча через силу, передвигались, или даже точнее, они, с большим трудом тащились по этой земле…

Каждый из них нёс на спине груз. Это были деревянные кресты…

Максим заметил, что кресты, которые несли на себе люди, были разной величины и веса. У одних они были маленькие, у других побольше, у третьих, кресты, были просто огромные. Таких людей в этой толпе, было подавляющее большинство.

Эти тяжёлые кресты придавливали несущих людей к самой земле до тех пор, пока совсем уже обессиленные, они не падали на неё всем телом. И затем, в конце концов, эти, громадные кресты, всем своим весом вдавливали людей в сырую землю, а идущие сзади такие же крестоносцы, безучастно, с полным равнодушием и безразличием, втаптывали в землю и сами кресты, и их владельцев. И это происходило везде и повсюду, в любом месте, этой огромной, уныло бредущей на Запад, людской толпы.

Можно было сказать, что по Земле передвигается ходячее кладбище, состоящее из пока ещё живых, но уже давно глубоко несчастных и обречённых людей.

И тут Максимка почувствовал, что кто-то сзади положил руку на его левое плечо. Максим не оборачиваясь, сразу догадался кто это был. Это был «он», или «оно»… Сейчас, какое-либо уточнение, не имело никакого значения. Максим замер. Рука у незнакомца была непомерно тяжелой…

— Вот захотел и сразу же догнал…! — как-то устало подумал Максим.

— «Не оборачивайся…!» — раздался, как показалось ему, тихий и вкрадчивый голос сзади: — «Ты не должен и не можешь видеть моё лицо…».

Максимка и так стоял, как вкопанный в землю соляной столб, не двигаясь и даже не шевелясь. Он и не думал смотреть назад. Ещё чего не хватало…! Сейчас не до глупой самодеятельности! Максимка не был трусом, но он так же не был и полным идиотом…

— «Возьми это…!» — тихо продолжал шуршать голос сзади: — «Время твоё пришло… Это твой крест. И ты будешь нести его, до конца своей жизни на этой земле. Ты будешь нести его до своей смерти. Размер и его вес будут напрямую зависеть от того, что ты будешь делать, и как ты будешь поступать в этой жизни. Его тяжесть будет зависеть абсолютно от всего. От любых твоих действий, поступков и даже от твоих, ещё не высказанных вслух, собственных мыслей. Если у тебя получится, то постарайся, в своей жизни, всегда это помнить. А не получится…!? Что скорее всего и произойдёт с тобой! Ну что ж…!? Не обессудь тогда дружище! Спрос с тебя будет совсем даже нешуточный и совсе-е-м даже не земной. Вот такие наши дела дорогой… На…! Держи и неси, теперь уже, свой родимый крест…!»

Максим, увидел перед своими глазами качающийся на тонкой верёвочке, пропитанной воском, маленький деревянный крестик. Максим, словно загипнотизированный, безропотно взял его и повесил себе на шею. Крестик был настолько горячий, что Максимке показалось, будто у него горит кожа на груди, и вокруг него, неприятно запахло жареным мясом. И ещё, он, почему-то именно сейчас вспомнил, как его, совсем ещё маленького, крестили в местной городской церкви, и как потОм, после всей этой унылой процедуры, толстый и потный поп, тоже повесил ему на шею крестик.

— «Мы ещё с тобой увидимся…!» — прошелестел голос позади Максима: — «До следующей встречи мой юный друг…! Она для тебя, может оказаться и последней…! Можешь мне поверить, она, эта наша встреча, непременно состоится. А можешь и не верить…! Дело твоё! Тебе выбирать! А у тебя, вроде, как, и право выбора есть…!? Вот и используй это право. Если сможешь конечно…! Но здесь нужно сказать, что вы все, то есть люди, как правило, это своё право, употребляете себе же во вред. И я думаю, что ты не исключение… Хотя, всякое бывает…! Встретился мне как-то один…! Насколько помнится, из Назарета. Очень крепкий орешек попался…! Никаких уговоров, никаких компромиссов не признавал. С Ним я здорово попотел…! Но так ничего и не добился, и результат для меня оказался нулевой. Зеро…! И вот эти же самые люди, как мне кажется, часто, и совершенно незаслуженно называют меня Лжецом и отцом Лжи. Какая наивность, какое заблуждение…! Даже иногда обидно мне бывает…! А ведь я, с этим несговорчивым Назаретяниным, как впрочем и с тобой, мой дорогой Макс, был и есть предельно правдив и откровенен…! Можно смело сказать, что я практически безгрешен…, ну…, почти что, как…, — Сама Святость…! Постой…! Что-то мы с тобой отвлеклись от нашей темы Максим! Тебя то эта история мало касается. Вернее не касается вовсе. Поэтому, давай-ка дружок, закончим, наш с тобою разговор. Ну, так вот, о нашей встрече…! Она у нас с тобой, обязательно произойдёт. В своё время. В какое время, не скажу…! Это есть мой маленький, профессиональный секрет, а для тебя будет очень большой и неожиданный сюрприз! И, скорее всего, не очень то приятный… Так, что ты, если сможешь, то особенно не расстраивайся и не унывай мой друг… В этом деле, всё равно нет никакого смысла! А уж тем более пользы! Как впрочем, и в других делах тоже Максим! Крестик, смотри не потеряй дружище…!» — и тут неведомый голос неожиданно замолк.

Максим почувствовал, что сзади никого нет. Никто сзади него уже не стоял. Он остался наедине с самим собой, с крестиком на шее, и с понуро бредущей мимо него толпой.

— «Надо же такому случиться…! «Он», даже знает, как меня зовут…!», — как-то очень спокойно и совсем не по-детски размышлял Максим — «А впрочем, что здесь удивительного то…!? Это же «он»…!!!»

Максим понимал, что ему нужно идти. Ему сейчас было необходимо присоединиться к этой идущей внизу толпе. Стать её неотъемлемой частью. И нельзя от неё было ни убежать, ни куда бы, то ни было скрыться, или спрятаться. Он не имеет права, он не должен и не может нарушить, а уж тем более изменить правила и законы, которые придуманы не им, и которые неукоснительно выполнялись людьми всё это время. С момента возникновения самой жизни на Земле.

Максим сейчас остро чувствовал, что для него наступило тяжелое и очень даже, безрадостное время. Ему совсем не хотелось делать это. Но!!! Но, всё равно ему надо было идти. Надо…

Он спустился со своего временного наблюдательного пункта, и встал в эту молчаливо бредущую людскую толпу, в самом её конце. Он встал туда самым последним. Максим по этому поводу сильно не огорчался и уж тем более, данному обстоятельству совершенно не радовался. Максим, своим, пока ещё чистым, детским, но уже таким, не по возрасту мудрым и почему-то уже достаточно уставшим умом, понимал, что крайним в этой толпе, ему придётся быть совсем недолго.

В общем, так всё и произошло… Пройдя какое-то расстояние в последних рядах бредущих в Никуда людей, Максим, с присущим ему любопытством, оглянулся назад. И увидел, что он уже в этой толпе, не последний. За ним следом, беззаботно шагал, весело улыбаясь, его сосед и друг, Ромка Коробов. На шее у Ромки висел такой же маленький, как и у Максима, крестик, который в такт его шагам, свободно болтался из стороны в сторону.

— Так, что по всей вероятности…: — с грустью и в тоже время с каким-то просто убийственным спокойствием подумал Максим: — «Я, в своё время, увижу здесь всех моих родных, друзей, близких и просто знакомых…».

— «Посмотри внучек, как играет и радуется Солнце на небе, как Оно Ликует в день Пасхи…» — говорила маленькому Максиму его бабушка, указывая рукой на Солнце — Это так Солнышко радуется Воскресению Иисуса Христа…!

Максимка добросовестно пялился в небо, жмурил глаза от слепящих солнечных лучей…, и действительно видел, как от него, один за другим отходят огромные, яркие, разноцветные кольца, как будто Радуга, наконец-то соединила их в Одно Целое, в Один огромный, Неразрывный радужный Круг.

— «Бабушка! А зачем воскрес Иисус, и почему Он умер…?»

— «Люди часто совершают Зло Максимка, это они убили Иисуса. И не вина это их, а скорее их Беда. Не ведали они, что творят…! Ослеплены они были непомерной Злобой в тот момент, хотя эта их слепота, не прошла и до сих пор…»

— «А зачем Он воскрес…?» — ещё раз повторил свой вопрос Максимка.

— «Что бы спасти тебя, меня, твою маму и папу, что бы спасти весь Мир…»

— «И Иисус спасёт нас…?!»

— «Обязательно спасёт, и спасёт нас Всех Максимка…, Обязательно…»

— «Я тебе верю бабушка…» — И совсем немного подумав, как-то по взрослому серьёзно и весомо, но негромко…, маленький Максимка довольно твёрдо добавил… — «И Иисусу, я тоже Верю…».

В другой раз, бабушка показывала на вечернюю Луну и говорила Максиму: — «Видишь, как на Луне, Каин убивает Авеля, брата своего…?».

Максим смотрел на серебристо-серую Луну и видел, как проплывающие в небе облака, делали её почти живой, и что всё на ней в этот момент, приходило в движение… Он видел на Луне, только две тени от людей, одна из которых, пронзила другую, сопротивляющуюся и извивающуюся, видимо от невыносимой боли, обыкновенными вилами, которыми на Земле, обычно скирдуют стога сена, и затем эта тень, с огромной силой швыряла его, Авеля, куда-то Вниз…, и тот навсегда исчезал в этой тёмной, холодной бездне. Каин после этого, оставшись совершенно один, поднимал руки с окровавленными вилами вверх…, и что-то по видимому, яростно кричал… Но То, о чём кричал Каин, Максимка не слышал…

Максим очнулся ото сна и открыл глаза. Он с определённой тревогой и неохотой, вспомнил всё то, что ему только что приснилось. Весь этот жуткий сон, «его…», кресты и ходячее людское кладбище, которое он увидел во сне впервые. — «Плохой какой-то сон сегодня мне привиделся… — кумекал наш Максимка, — Намного пострашнее других будет…! И, наверное, именно поэтому, не очень-то и интересный…! — и чуть подумав, добавил — По крайней мере, для меня…»

Он ещё немного, без особого желания, поразмыслил обо всём «этом», и… долго не мудрствуя, как-то очень спокойно, с какой-то лёгкостью и мальчишеской беспечностью, взял, да и выбросил весь этот сон из головы. И постарался зашвырнуть его, как можно дальше в темноту этой ночи… И Максимка сразу же почувствовал, что ему стало намного легче и спокойней на Душе… Затем он потянулся всем своим юным, но уже довольно крепким телом, сладко зевнул и посмотрел в окно. На улице было темно, рассвет ещё не наступил, хотя уже чувствовалось, что он где-то рядом, совсем близко…

А сейчас, он видел в тёмном окне, что только одни далёкие, неприступные, но очень одинокие звёзды, гордо и холодно мерцают высоко в небе…, и которые тоже очень холодно и совершенно равнодушно, смотрят на него, через это тёмное оконное стекло.

И вдруг совсем неожиданно для Максима, это тёмное, но уже предрассветное небо, рассёк и прочертил яркий, светящийся след. Это был след, от падающего метеорита. Его свечение было очень коротким. Почти молниеносным. Как и сама Жизнь… Но маленький, и такой уже не по своему возрасту, в чём-то даже мудрый Максим, всё-таки успел загадать, своё желание, которое, как он считал, было, самым главным в его жизни…

Вскоре, Максим услышал, как проснулась его любимая бабушка. Бабушка Лена. И как она неторопливо, вполголоса, в своей комнате, молилась Иисусу Христу.

Окончив молиться, она, с определённым трудом, уже по-старушечьи негромко охая и вздыхая, встала с колен, и подошла к спящему, как она видимо полагала внуку.

Она какое-то время внимательно смотрела на Максимку, затем с любовью поцеловала его в лоб, заботливо поправила на нём тёплое, ватное одеяло и пошла, растапливать печку, в уже довольно заметно остывшем за ночь доме…

ГЛАВА — 3 «УЧИТЕЛЬНИЦА ПЕРВАЯ МОЯ…!»

Максим уже имел какое-то определённое, но в целом всё-таки, только общее представление об этих, не совсем понятных для него, очень влекущих, завораживающих, и даже в какой-то степени парализующих разум ощущениях.

Они всегда появлялись у него в животе, в области солнечного сплетения, или чуть ниже, в районе пупка, в тот момент, когда он случайно, или бывало специально, намеренно дотрагивался, или прикасался к девушке. До её очень притягательного и очень волнующего нашего Максима, и одновременно с этим, очень загадочного женского тела…

И в этот самый момент, ему казалось, что через него, теперь уже через всё его собственное тело, как будто бы пропускали ток высокого напряжения, перемешанный с чем-то невероятно сладким и приятным.

Он, от этого всегда испытывал, огромное, и как говорят, какое-то поистине неземное, но и в то же время совершенно непонятное для него наслаждение, даже более того… — просто блаженство, сотканное из воздушных, тонких кружев. Максим в этот момент, на какое-то время, попросту замирал. Он упивался ими, он купался в этих чувствах. Он не хотел их отпускать от себя. Максим боялся вспугнуть эти ощущения, даже своими мыслями о них, опасаясь, что они, эти райские ощущения, вдруг могут исчезнуть навсегда.

Но при этом, любознательный Максим, очень усиленно соображал, пытаясь понять, от чего так, это всё происходит и откуда, как говорится, растут ноги…

А сейчас, в данный период своей юной и где-то даже счастливой жизни, он был больше похож на начинающего теоретика, только что приступившего к добросовестному изучению этой теории, чем на практика, который эту самую теорию, уже с пониманием, с толком и положительным результатом, может применять на деле.

Ну а если ещё конкретней, то в настоящее время, наш Максим, учился в техникуме, на втором курсе. Грыз, как говорится гранит науки, своими ещё пока молодыми и крепкими зубами и заодно, между делом…, с определённым желанием и удовольствием, тщательно пережёвывал, отскочившие от гранита, небольшие куски этой самой науки. Ему совсем недавно исполнилось, шестнадцать лет.

И здесь к слову, надо сказать, что кое-какой опыт общения с девушками у Максима всё-таки был. Пусть и небольшой, в сравнении с опытом, хотя бы того же Д'Артаньяна, или Дон Жуана…, но всё же был. Дело только никогда, ещё ни разу, не доходило до главного. Ну…, в общем…, до «этого самого»! Ну…! Сами знаете до чего…!

В общении с девушками, он уже чувствовал себя довольно раскованно и даже в чём-то уверенно. Мог уже быть вальяжным, а при необходимости и довольно развязным и нередко, не в меру наглым. Но это была его только внешняя оболочка, видимость. И такое его уверенно-нагловатое поведение, было в какой-то степени, для него…, — даже его защитой.

Он так же уже мог болтать с ними на щекотливые темы с видом знатока и со знанием уже вполне опытного молодого ловеласа. Мог вкусно и красиво целовать в губы. Девушкам это нравилось. Руки тоже при этом не оставались без дела и находили себе работу. Он уже мог очень умело руками скользить по телу девушки и при этом он чувствовал, что это, им тоже очень нравится. Но скользить только по строго определённым и вполне доступным участкам этого самого тела. Дальше, ни-ни-ни…! Дальше Максим не проникал, никогда «там» не был, и «туда», никогда не захаживал. Ни разу. Невидимую, запретную черту, Максим ни разу ещё не пересекал.

Он, в общем-то, точно и не знал, что находится «там…», немного, дальше, этой самой черты. В том самом таинственном месте. Месте, о наличии и существовании которого, он, конечно же, догадывался. И даже более того, знал, что «оно…», в женской природе есть, и о котором он, втайне ото всех, усиленно сопя носом, очень даже упорно, мечтал… И он хотел, хотя бы разочек увидеть «его…», «это», или «её»…? Но которое, к счастью, или, к великому сожалению, Максим в своей жизни, ни разу не видел и не знал, как «оно» выглядит. Как говорится в живом, натуральном виде. Ну а уж тем более, никогда его не трогал… Но его, в силу, непонятно каких таких причин, просто неудержимо тянуло туда, к этому самому загадочному и очень таинственному объекту…

Максим был симпатичным молодым человеком. И он, почти всегда выгодно отличался от многих своих сверстников и, как правило, выделялся из этой безликой и однообразной толпы. Это обстоятельство, притягательно действовало на довольно многих девушек из его окружения.

И видимо поэтому, на него и положила глаз студентка этого же учебного заведения, Эллочка Гривцова.

Она была на четвёртом курсе и заканчивала обучение. Элла писала диплом. А так же, дипломница-Элла…, была уже довольно разбитная и развесёлая особа, которая знала о сексе почти всё… Ну, или почти всё… Короче, она знала о нём несравненно больше, нежели наш Максим. И девушка про себя, наверное, решила, что этот симпатичный паренёк, очень даже может подойти для её очередного увлечения, очередного в её жизни студенческого романа.

Познакомиться в общежитии, плёвое дело. Подошел, заговорил, вот уже и познакомились. Без всяких там предисловий, поклонов и французских реверансов.

Подобное знакомство между Максимом и Эллой вскоре и состоялось.

Прямо в коридоре общежития.

Максим видел Эллу и раньше. И в здании техникума и в общежитии. И даже знал её имя. Но узнал он его от кого-то из своих знакомых студентов.

Эллочка, в своём поведении была довольно свободна. И в плане, какой-то там пресловутой и непонятной для неё морали, себе ни в чём не отказывала и не ограничивала. Она всегда была не прочь, в кругу близких и не очень близких друзей, выпить, закусить и всласть повеселиться на очередной студенческой пирушке. И не только поесть, выпить и попеть…! Она любила и другое… Максим об этом тоже уже знал… Заранее навёл справки.

Сам он хорошо играл на гитаре и очень недурно пел. По вечерам, заливаясь соловьём в коридорах общежития, он собирал кучу девушек и парней вокруг себя, которые с удовольствием слушали его концерты местного значения.

Элла тоже нередко слушала эти песни, которые распевал её будущий временный избранник, на период их «кошиной…» любви.

Они уже несколько вечеров провели вместе. Встречи проходили в укромных местах общежития, где не так часто бродили скучающие от безделья студенты и разного рода лоботрясы местного разлива…

Максим «обрабатывал…» Эллу, как только мог, делал всё, на что он был в настоящий момент способен. Ему очень хотелось произвести должное впечатление на Эллу и не ударить в грязь лицом.

Он подолгу и сладострастно целовал её взасос. Он ласкал её грудь, целуя с лёгким прикусыванием и потягиванием, её набухшие и торчащие соски, гладил её живот, бёдра, мял в своих сильных руках, её круглую, как орех, или мячик, упругую попку…

Эллочка нисколько не возражала против таких невинных ухаживаний и устремлений Максима, и даже скорее наоборот, всячески эти действия, молча, но очень понятно для Максима, поощряла. И при этом Элла очень томно постанывала и как-то не совсем ровно дышала…

И всё это, что-то пока ещё, непонятное для него, заводило и самого Максима. И он так же инстинктивно чувствовал, что ей сейчас, тоже было хорошо… И поэтому, он старался вовсю…! Выкладывался целиком и полностью, как бегун на гаревой дорожке, который очень хочет получить, золотую олимпийскую медаль. Максим тоже набирал очки…

В общем, любовная прелюдия, как бы на данный момент, вполне состоялась! И всё вроде бы говорило о том, что пора бы уже, переходить и к очередному акту этого любовного спектакля. Только Максим не знал с чего надо начать и что в этом случае необходимо делать.

Он ещё ни разу даже не попытался проникнуть, добраться до того таинственного «места», которое по его разумению и прикидкам было самым главным в «этом…» деле, и которое находилось где-то между её ног, там, где эти самые ноги сходятся. В общем, где-то там…! Вот только где…!? Максим это очень слабо себе представлял. Но он понимал, что если напрямую не задействовать это самое место…, то проведение первого акта, да и последующих актов тоже, было бы под большим вопросом. А уж тем более, их качественное проведение…

У Максима, самого, от этих возбуждающих их обоих ласк, всё внутри, да и снаружи тоже, напрягалось и дрожало от нетерпения. И особенно между его уже собственных ног. Напряжение было такой силы, что он чувствовал, что очень даже скоро может произойти взрыв… Пусть не вселенского масштаба, но всё же…! Но он не знал точно, куда эту силу взрыва надо направить! В какое место!? Интуитивно понимал, что надо туда, ей, между её ног, а вот каким образом, это надо было сделать, он даже не предполагал и не догадывался. В этом деле у него не было никакого практического опыта.

Только одна слабая и неконкретная, обще-дворовая, уличная теория.

Так они, только целуясь и обнимаясь, промучились несколько вечеров подряд…

Самое интересное то, что Элла, которая ни о чём не догадывалась, отнесла данное поведение Максима, а именно действия по не форсированию событий с его стороны, на тот счёт, что он, то есть Максим, просто есть благородный и воспитанный молодой человек. Который сразу не тянет тебя в койку. А значит уже молодец…! Не действует грубо и нахально, лишь бы урвать от бедной девушки, а там хоть трава не расти, а наоборот проявляет выдержку, терпение и такт. Это ей даже где-то, очень нравилось. За это Элла зауважала Максима ещё сильнее…

Раньше ей всё больше попадались просто невоспитанные, сексуально озабоченные хамы, которые действовали без души, примитивно и без всяких там вступлений и предисловий, а «сразу давай…», ближе к телу, и дело, будет в шляпе, и в полном ажуре. А там ты хоть плачь дорогая, хоть не плачь, а очередной мяч, как говорится, в свои ворота, опять, в который уже раз…, безответно и «бездвоздмездно…» пропущен.

И всё же Эллочке первой, эта самая «культура» поведения Максима, стала понемногу надоедать… Она заметно заскучала. Хорошо конечно, что ты такой воспитанный, но не до бесконечности же…!? Надо когда-то и к делу переходить…! Всё хорошо в меру…! На порядочности, конечно можно прокатиться! Но, во-первых, на ней всё равно далеко не уедешь и она, в конце концов, всем надоест, как горькая редька. А во-вторых, непорядочность куда более интересней и завлекательней, и на ней можно ускакать куда угодно, хоть даже в эту самую, никому до сих пор, неизвестную и непонятную, но очень зовущую к себе, бесконечность.

— «Максик…!? — целуя его, и на ушко ему, нежно проворковала Эллочка — Ты не хотел бы пойти в какую-нибудь свободную, пустую комнату…!?» — осторожно, как бы закидывая удочку, спросила Элла, когда они с Максимом в очередной вечер обнимались в укромном местечке общежития. — «Где никого нет, и где никто нам мешать не будет. А то здесь шастают всякие, только от дела отвлекают. Одно только и радует, что плавки не пропадают! Да и холодно тут…!»

Была суббота, и сосед Максима по комнате Паша Гасилов, уехал домой к родителям. Комната была целиком свободна и Максим об этом, конечно же, знал. Но он почему-то боялся сказать об этом Элле. Он понимал, что там в этой комнате, с ней надо будет что-то делать… И вовсе не то, что он проделывал с ней сейчас. А нечто совсем другое, ему неясное и потому очень его пугающее. И этого Максим тоже очень боялся. — «Но и в то же время, начинать то когда-нибудь надо…?!» — тихонько, про себя, храбрился наш Максимус.

Максим очень боялся опростоволоситься. Боялся насмешек. Боялся так сильно, как примерно, кошка боится воды, а тигр огня…!

Он сам конечно понимал, что просто водит Эллу за нос, обманывает её, по поводу своих якобы глубоких и обширных знаний в области сексуального общения с женщинами. И он чувствовал, что это очень скоро ей станет понятно. Сколько верёвочке не виться, а конец рано или поздно, всё равно наступит…, и тогда он в обязательном порядке совьётся в кнут… Нет Ничего ТАЙНОГО…, Что бы Не стало ЯВНЫМ… Элла всё равно поймёт кто он такой. Максиму этого совсем не хотелось. Но он, почему-то сказал следующее, а вовсе не то, о чём напряжённо кумекал…

— «В чём проблема крошка…? Этот вопрос очень даже легко решаемый!» — стараясь выглядеть, как заправский Дон Жуан, для которого нет ничего невыполнимого, небрежно бросил наш удалой Максик, и затем продолжил свою лихую серенаду… — «Для нас детка, не может быть, и не будет сегодня, ничего невозможного, моя комната совершенно пуста. Сосед уехал домой. К своим старикам. Так, что мы можем в ней, спокойно обосноваться, и очень даже хорошо провести время. Хоть до завтрашнего утра…! Было бы только Желание…!? И хорошо бы…, у Двоих…!»

Максим тогда, даже не мог себе представить в полной мере, насколько и как ему будет стыдно в этой самой комнате, куда он так залихватски сейчас приглашал Эллу.

Они лежали вдвоём на кровати, в студенческой общаге, в пустой комнате. Они всё ещё были в одежде. Максим виртуозно ласкал Эллу в пределах допустимого, а именно, до этой самой запретной зоны. Это он делать умел… Она чувствовала и через одежду, как у нашего храброго Максика, «всё» существенно увеличилось и напряглось, и к тому же упиралось, во что ни попадя. Ему и самому было, как-то непривычно и довольно неловко от этого своего, очень настырного «дубино-стояния…».

Максим медленно раздевал её и одновременно раздевался сам. Деваться ему сейчас было некуда.

Наконец они остались совсем без какой-либо одежды. Элла и Максим обвили друг друга руками, прижавшись своими молодыми, разгорячёнными от возбуждения телами, и с замиранием сердца, наслаждались такой невинной, почти детской близостью.

Но надо было идти дальше. Об этом говорило всё… И это «всё…», никуда нельзя было спрятать…! Ну…, кроме одного «места…» конечно… Но Максим не знал где оно…!!!

Максим своими руками, уже обласкал всё её тело. Кроме этого самого, очень загадочного местечка… Ну, того самого… Он ни разу к нему даже не прикоснулся. Даже случайно…! Максим…, ну очень робел перед ним, опасался и страшился его так, как «жид…» дрожит от страха, перед правдой, а чёрт, перед бубном…

Он уже чувствовал, что Элла очень вопрошающе и даже где-то с определённым подозрением, смотрит на него из темноты. Ему нужно было делать следующий шаг. И он интуитивно, его попытался сделать.

Максим лёг на неё и вроде, как бы играясь, попытался совершить «это…». Сверху вниз он своим «другом…» проскользил по её телу между её ног. Максим ещё не знал, что в таком деле, и особенно когда нет никакого опыта, нужно правильно выбрать «угол атаки…». Он пытался молча убедить Эллу в том, что он всё знает, что он всё умеет и что он сейчас, просто продлевает любовную игру.

Так он безрезультатно «просквозил…» мимо этого таинственного, закамуфлированного и очень сильно законспирированного объекта, ещё пару раз… Элла внизу…, глубокомысленно и вопросительно молчала. Элла была подозрительно тиха и задумчива. Только зубами не скрипела. Максим был красный от стыда и тоже ничего не говорил. Из-за своей скромности наверно…

Наконец, более искушённая в любовных делах Элла, после очередной, самостоятельной попытки Максима, решить эту «трудную задачу…», всё окончательно поняла. Она поняла, что Максим, скорее всего не желая этого, обманул её, ввёл её в это досадное заблуждение, и что он ни разу ещё в своей жизни не был с женщиной. То есть, не спал с нею! Или наоборот…? Всё время с ней бодрствовал…!? Кстати, что из этого лучше…!? Ну, короче друзья, не довелось ему пока сделать, ни то, ни другое, в своей юной и короткой жизни.

И желая того или нет, и, скорее всего, даже не думая о том, как воспримет, перенесёт и переживёт это Максим, она произнесла самые убийственные слова, какие ему, за всю жизнь, пришлось слышать в свой адрес. — «Послушай Максик…! Я же ведь думала, что ты уже мужчина! А ты же ещё просто, желторотый птенец…!».

Максим в ответ ничего не ответил. Он медленно, в темноте, но с большим успехом сгорал от стыда. Ему в этот момент даже показалось, что он слышит, как на пол…, да и заодно на Эллочку тоже, падает его собственный пепел…

Элла больше ничего уже не говорила. Она, от ненужных слов перешла к делу… Она сейчас была не дипломантка, а конкретная практикантка. Благо сексуальный опыт, в отличие от нашего Максима, был у неё в наличии… Она взяла в руки «друга…» и сразу, без каких-либо раздумий, а тем более затруднений, направила его туда…, куда собственно и было нужно… Угол атаки она не искала. Элла его хорошо знала. Изучила во время перерывов, между учёбой в техникуме и «учёбой…» в общаге, со всех сторон и во всех ракурсах…!

Максим, когда впервые попал в это самое таинственное, загадочное и очень влекущее к себе местечко…, почти мгновенно понял…, что это есть, самое лучшее, самое сладкое и не заменимое ничем, и никогда место.

Самое вкусное, из всех ему известных мест на земле. — «Вот где надо бороться, и вовсе не за какую-то лимитную, временную прописку, а только за постоянную и вечную!» — подумал, вдруг сразу поумневший Максим — «И именно здесь, а ни в каких-то там, задрипанных и обшарпанных «хрущёвках…».»

Во время своего первого обучения, и особенно в его начале, думая и действуя не в унисон с сексуально-развлекательными мыслями Эллочки и её неудержимо-бурной фантазией…, Максим нередко нарушал ещё ему незнакомую, своеобразную ритмичность их совместного движения, и поневоле покидал этот сладкий объект. Элла молча, без слов…, но при этом, почему-то очень быстро, почти лихорадочно, хватала «дружка» своей нежной, твёрдой и проворной ручкой, и водворяла его обратно, на исходную позицию для продолжения забега…, словно скакового коня после скачки…, в своё родное и любимое стойло…

Учёба продолжалась всю ночь напролёт, без каких-либо продолжительных перерывов на отдых. Максим от природы был очень способный ученик. Из всего этого первого ночного обучения искусству любви, проходившего под чутким и очень заинтересованным руководством Эллочки Гривцовой, наш Максим понял многое. И самое главное, что он уяснил для себя из всего этого, это то, что в этой жизни занятие любовью, является, скорее всего, самым важным, нужным и самым приятным занятием из всех существующих на земле. С ним сравниться ничто не может. И это было абсолютно точно! По крайней мере, в тот момент, и в то время, Максим, в это искренне и «непокобелимо…» верил.

И поэтому, большую часть своей жизни Максим был верен себе, и старался никогда не упускать любого случая, шанса, который позволял ему заниматься этим познавательным и интереснейшим делом. А именно, — этой самой прекраснейшей любовью, с любой, пусть даже случайно попавшейся ему, очередной женщиной, на его жизненном пути.

И только годы, оставшиеся у него за спиной, позволят и помогут понять Максиму, что заниматься так называемой «любовью…» и любить, это далеко совсем, не одно и то же. Отнюдь…!

Но это понимание придёт к Максиму потом. Придёт позже. И, придёт оно, к сожалению, с большим для него опозданием…

А сейчас, в настоящее время, Максим очень целеустремлённо и довольно настойчиво, продолжал заниматься поиском очередного объекта любви, в виде красивых, а иногда не очень красивых девушек…, и как по данному щекотливому вопросу говорят большие «специалисты» типа поручика Ржевского: — «За неимением коней в шампанском, можно и кошку пивом облить»…, — для своих любовных утех и развлечений.

Эллочку Гривцову, свою первую учительницу в любовном деле, Максим с благодарностью, будет помнить всю свою жизнь, как и впрочем, так же, будет помнить и свою первую, молоденькую учительницу по русскому языку и литературе…

ГЛАВА — 4 «ПРОШЛОГО уже НЕТ…, БУДУЩЕГО ещё НЕТ… ЕСТЬ Только НАСТОЯЩЕЕ…, но Человек подобен Слепцу…, Он Его Не ВИДИТ…»

Шли годы… Они в нашей жизни, летят очень быстро и совершенно незаметно.

Максим уже довольно долго, задумчиво, и почти неподвижно сидел за столом в старой охотничьей избушке.

Он проснулся задолго до восхода солнца. Перед ним лежала его тетрадь, в которую была помещена практически, вся его жизнь. Она, эта самая жизнь, словно какая-то очень маленькая, и мало, что значащая для кого бы то ни было точка, была поставлена и отмечена кем-то очень неизвестным и очень таинственным, на огромном пространстве матушки Земли, которая в свою очередь тоже, как и многое другое во Вселенной, была затеряна в бесконечном космосе, с очень загадочным и таинственным и в тоже время с очень красивым названием — Мироздание.

Он закончил описание во многом запутанной, а иногда и вовсе непонятной, даже для него самого, своей собственной жизни. И такое бывает…! Причём, довольно часто…!

— «Сколько не сиди здесь, и сколько не думай…, а выбираться отсюда надо. К людям, к свету…! Хотя, если честно сказать…, и как бы для многих это странно не звучало…, я очень часто, именно среди людей…, больше всего и чувствую себя одиноким…» — невольно подумал Максим — «И конечно, в первую очередь надо выбраться из своих же собственных, таёжных, похожих на лесной бурелом мыслей. Хотя, это не такая уж простая и лёгкая задача. Но её решить надо и в обязательном порядке. Иначе вся жизнь, её значение и смысл, пройдут где-то в сторонке, близ меня. И тогда будет не просто обидно, а очень и очень печально и просто невыносимо больно. Это будет конец всему, а если точнее, то ужас без конца, без какой-либо середины и даже начала…».

Максим ещё не понимал и не воспринимал всё происходящее в жизни до конца и в целом, но даже те разрозненные куски из его собственной жизни, уже достаточно хорошо изученные и усвоенные им, раскрывали перед ним в определённой степени, довольно понятную для него, мозаичную, жизненную картину. И это понимание давало ему право на некоторые, найденные им, конкретные, и даже достаточно серьёзные житейские выводы.

Он теперь уже с уверенностью мог сказать, что практически вся его жизнь, всё, чем он занимался в ней и что делал, очень и очень мало что значит. Как для него самого, так и для всех тех, кто окружал его в жизни. Он никого и никогда по настоящему не сделал счастливым, и ни одного человека не сделал свободным.

Он и сам, и тогда и сейчас, не был ни свободным, ни счастливым…

Максим так же понимал, что ни при каком, даже его самом огромном желании, ни он, да и никто-либо другой, этого тоже сделать не сможет. И не потому, что кто-то нехороший и неспособный изменить всё к лучшему, и поставить всё с головы на ноги, а только лишь потому, что все без исключения люди, жили и продолжают жить в нынешнем, если так можно сказать, очень плохом, сатанинском промежутке времени. И это, так называемое плохое время, стало таким не само по себе, а лишь потому, что его таковым, желая того или нет, сделали сами же люди. Не все конечно, а исключительно только те, кто первыми из всех поняли, что даже время может быть плохим или хорошим. Остальные же, ни о чем, не задумываясь и не рассуждая, всё время просто слепо следовали за ними и выполняли их установки и указания. И что его, это самое «время», тоже, пусть искусственно, но можно «делать…». «Нехорошим…» для очень многих и «хорошим» для избранных и очень немногих людей. Максим был среди этих многих, и как раз именно по этому, данное обстоятельство его поддерживало в жизни, вдохновляло и давало ему силу.

Максим прекрасно осознавал, что он, далеко не одинок в этом огромном мире, и что таких же несчастных, потерянных в жизни горемык, как он, на земле, значительное большинство. Он сейчас, как и многие, или почти все в этой жизни, представлял собой всего лишь на всего, обычную, простую, статистическую единицу, и не более того. Ну, вот был человек, и не стало человека, и о нём быстренько забыли через какое-то короткое время. Забыли навсегда. Как в своё время забыли лесника Каретина. Здесь Максим вспомнил строчки, написанные О. Хайямом:

Максим был с ним согласен и не согласен одновременно… Омар Хайям был прав, но только на сегодня, на настоящее время. Но для того будущего, о котором думал и мечтал Максим, эти стихи не подходили. Ну, никак…! И здесь с ним, Максим был, категорически не согласен. Будущее у людей должно быть и обязательно будет другим, и стихи тоже будут другими.

Ну, а теперь, сегодня, даже те люди, которые составляли меньшинство, и которые вроде бы всё смогли, всего достигли и добились, и всё имели в этой жизни, не посмеют искренне утверждать, что они по настоящему, по-человечески, были счастливы. Ведь им всегда, только казалось, что на общем фоне человеческого горя, бед, несчастья и всеобщей безысходности, они выглядят более значимей и предпочтительней.

Но это им действительно только казалось и, кажется до сих пор. Они же на самом деле, являются гораздо более несчастными людьми, нежели это самое большинство. Они сами, так же, как и все остальные, жили в изначально придуманном и созданном ими, несправедливом, безнравственном для всех без исключения, мире. И для них, в том числе…! От перемены мест слагаемых, сумма, никогда не изменится и не станет другой… Результат, всегда будет один и тот же. Даже если ты кушал слаще, и спал «мягше…» чем многие другие люди.

Но Максим также понимал, что это ещё, далеко не всё, и что это ещё не конец всему. Он свято и безоговорочно верил в то, что всё ещё может, должно измениться, и непременно измениться. И это сделает, пока, что ещё слепое, но уже стремящееся к своему прозрению большинство. И он тогда, уже вместе со многими, такими же, как и он сам, примет в этом самое непосредственное участие. И всё тогда определится! Максим, наконец- то сможет увидеть противоположный берег, нередко очень бурной реки своей жизни, через которую он с огромным трудом, плыл все эти годы!

Максим сейчас вспомнил, как он, двенадцатилетним мальчишкой, первый раз пустился в самостоятельное, но опасное и даже где-то безрассудное плавание, через довольно широкую реку Северский Донец. Отказаться плыть было нельзя. Мальчишеский долг и честь…! Что в этом возрасте может быть выше…!? Максим проспорил, Максим проиграл чуть более старшему по возрасту парнишке. Оба учились в одной школе и частенько вместе проводили время на реке.

Максим уже был на противоположном берегу. Он переплывал эту реку, но только переплывал её в лодке, в компании взрослых людей, а чтобы, вот так, сам, вплавь, без какой-либо страховки или дополнительной опоры, такого ещё, в его жизни не было…

Своим ещё чистым и неиспорченным умом и сердцем, Максим чувствовал и понимал, что он очень многим сейчас рискует, и что существует реальная опасность того, что этот его первый самостоятельный заплыв, может оказаться для него последним…

Максиму было очень страшно… Но и отступить он тоже не мог. Не мог и всё тут…!

Откажись он сейчас плыть, над ним бы, наверное, посмеялись, назвали бы трусом. Ну и всё…! На этом и конец! Через какое-то время об этом бы все просто забыли. Зато опасность, которая нависла над Максимом сейчас, исчезла бы, улетучилась совсем. Максим это тоже хорошо понимал. Но он сам, до конца всего не осознавая, почему-то не выбрал второй путь, а выбрал первый вариант решения возникшей жизненной проблемы.

Он должен плыть, чего бы это ему ни стоило. И он будет плыть…

Под взглядами мальчишек, внимательными, пытливыми и одновременно с этим, бесстрастными и абсолютно бескомпромиссными, Максим зашёл в воду.

Он шёл очень медленно…, осторожно…, стараясь проделать как можно больший путь, по твёрдому дну реки. Вода уже тихо плескалась на уровне его груди…

Максим оглянулся назад, очень надеясь увидеть большое расстояние от него до ребят стоявших на берегу, но к своему огорчению и разочарованию увидел, что по дну реки он прошёл всего не более десяти, двенадцати метров. Максим развернулся и посмотрел в сторону противоположного берега. Он тёмной полосой виднелся, где-то там, очень далеко.

Надо было делать первый шаг. Максим оттолкнулся от песчаного дна и поплыл к этой далёкой, береговой полоске…

Плавать он мог, но опыта держаться на воде длительное время у него не было. Как правило, ребята купались на мелководье. И если кто уставал, то всегда можно было встать на дно реки и перевести дух, восстановить силы, отдохнуть. Сейчас Максим таким способом отдохнуть не мог, дно было, где-то там далеко внизу. Там было холодно и темно. На нём конечно можно было отдохнуть, но только с одним условием, что это будет навсегда или в лучшем случае — надолго. Максиму такое условие, почему-то очень сильно не нравилось. Юная душа его никак не принимала…

В самом начале своего заплыва Максим допустил довольно серьёзную, непростительную ошибку. Он сразу поплыл саженками, стараясь мощно загребать воду руками. Ему очень хотелось, как можно быстрее доплыть, или хотя бы в своих мыслях, просто зрительно, приблизить к себе, этот далёкий и ставший сейчас для него, таким ненавистным и в то же время таким жизненно необходимым для него берег. Максиму очень хотелось, чтобы всё это незапланированное и непредвиденное им жизненное испытание, как можно скорее закончилось.

Но так он плыл недолго, руки заметно начали уставать. Максим понял свой промах и стал плыть «по-собачьи…». Не так красиво, но зато надёжнее.

Максим бросил взгляд на берег. Он казалось, застыл на одном и том же месте.

Максимка продолжал настойчиво и даже с каким то упорством плыть дальше, очень напоминая в этот момент небезызвестного многим Сизифа, но только не взрослого, большого и сильного, а маленького, беззащитного и слабого. Через какое-то время он почувствовал, что приближается к середине реки. Его руки совсем онемели, стали чужими и непослушными. Максим почти что их не ощущал. Медленно, с трудом, он перебирал ими в этой тяжелой, как свинец воде, по какой-то неведомой ему инерции.

Для Максима, сейчас, как будто остановилось само время. Настоящего времени для него сейчас не существовало. Он его просто, никак не ощущал. Так же, как он, в своё время, ни разу не мог увидеть это время и не мог ощутить его, на обычном циферблате, обычных часов.

Юного Максима, до его сегодняшнего, довольно опасного заплыва, постоянно, очень интересовал, даже более того, просто мучил один вопрос, одно непонятное, необъяснимое и необычное на его взгляд, явление. И это явление было связано с простыми часами и со временем, которое они показывали.

Максим частенько глядел на них, наблюдая за перемещением секундной стрелки, по круглому, как земля циферблату, и пытался понять, где и в какой момент движения стрелки, можно увидеть и зафиксировать на циферблате, наличие настоящего времени.

Его в школе учили, что есть настоящее, будущее и прошедшее времена. Будущее и прошедшее время, Максим без труда и отчётливо видел, а вот настоящее время, он, ну никак не мог поймать и ухватить его, как говорится, за хвост… Оно, для Максима всё время находилось, только на самом острие кончика, секундной стрелки.

Он прекрасно видел, что справой стороны стрелки, находится ещё пока будущее время, а с левой стороны этой же стрелки, уже прошедшее. А настоящее, находясь на кончике этой движущейся стрелки, сразу же из будущего времени, моментально, не останавливаясь ни на секундочку в Настоящем, переходило в прошедшее время.

Максим никак не мог понять, как всё это происходит…!? Получалось, что это самое, «настоящее время», в котором находился и даже жил свою жизнь Максим, да, кстати, и другие тоже, спрессовано, сжато, до размера острия, обычного кончика секундной стрелки часов…!?

— А что если, это остриё, сделать ещё тоньше и меньше…! — соображал неугомонный Максимка — Ну, к примеру, меньше чем… даже молекула…, в тысячу раз…!? Как тогда, в этом случае, это настоящее время можно будет узреть? Где оно всё-таки есть…!? Где прячется!? И есть ли оно вообще…!?

От всего этого, наш юный Максим, очень частенько находился в большой и очень в глубокой задумчивости…

Где-то через пару лет, после этого случая, связанного с преодолением Северского Донца, Максим совершенно случайно, прочитает и узнает из древнегреческой мифологии о боге Янусе, изображавшегося с двумя лицами, одно из которых было обращено в Прошлое, а другое в Будущее. Максим в течении своей жизни, будет много раз возвращаться к рассуждению о Будущем, Прошедшем и Настоящем временах…

Человек видит только эти два лица бога Януса, обращённые в Прошлое и Будущее… в ТО…, чего ещё Не Было, и в ТО…, Что уже Прошло… И Это происходит потому, что Человек, всегда думает либо о Прошлом, либо о Будущем, а Настоящее, проходит Мимо его Внутреннего взора… Вот и получается, что Всё ускользает от взгляда человека, ВСЁ Проходит Мимо… Человек не Может видеть самого Себя, СВОЁ Лицо (Он Может Видеть ТОЛЬКО Своё ОТРАЖЕНИЕ, то есть Не Оригинал, Не Подлинник, а Лишь свою КОПИЮ…). Увидеть Себя, Увидеть Подлинник, Своё Истинное «Я»…, значит Увидеть Настоящее. Подлинник Находится и Живёт в Настоящем, но Человек Это не Видит и не Замечает. Ложный, Обманный Взор Человека, Обращён Только на мёртвые Копии Будущего и Прошедшего. Наш БОГ Триедин Всегда, Везде и Во ВСЁМ, и ОН Есть ПРОШЕДШЕЕ, НАСТОЯЩЕЕ и БУДУЩЕЕ. И Всё это БЕСКОНЕЧНО, Всё Это, Не Имеет ни Начала, ни Конца.

Настоящее Человека — это и Есть Сама ЖИЗНЬ в данный, конкретный момент времени, которая Навеки связывает Прошлое (то есть Смерть…), с его Будущим — с Рождением НОВОЙ Жизни.

Нет, и не Может Быть НИЧЕГО…, кроме Того, что Происходит Только в НАСТОЯЩЕМ… А Настоящее…, — это Всегда Есть ДВИЖЕНИЕ твоей Мысли… И пока ты находишься в состоянии этого Движения, ты Живёшь, а если Заканчивается твоё Движение… — ЗАКАНЧИВАЕТСЯ и твоя земная Жизнь.

И сейчас, для Максима, тоже всё «исчезло…». Всё сжалось до размера кончика этой стрелки. С той лишь разницей, что в этот раз, время сжалось не на часах, а непосредственно, в самой жизни Максима. И, наверное, поэтому, весь мир для него в данный момент, перестал существовать. Кроме одного только единого обстоятельства! Весь этот огромный мир, для него сейчас сосредоточился в этой узкой, как стрелка на часах, полоске берега, к которому Максим плыл.

Он ни о чём больше не думал, ничего не слышал и ничего не видел, кроме этой полоски твёрдой, спасительной земли. Во всём мире, были только Максим, и этот далёкий берег, до которого ему надо было добраться. Другого желания у него сейчас просто не было. Этот берег был нужен Максиму, был для него очень важен и просто жизненно необходим. Максиму его нужно было обязательно достичь. Иначе, во многом этот загадочный и непонятный для него мир, мог действительно исчезнуть навсегда.

— «Нет, так дело дальше не пойдёт…! Если я хоть немного не отдохну, мне до этого берега, ни за что не доплыть…» — почти, что смирившийся со своей, столь незавидной участью, подумал смертельно уставший Максимка.

И в это самое время, когда он, в своих мыслях и нелёгких рассуждениях, пытался найти выход и как-то спасти свою собственную, юную жизнь, между берегом и Максимом пронеслась лодка, ревя мощным мотором. Из этой лодки раздавался чей-то звонкий, весёлый и беззаботный женский смех. До лодки было метров двадцать. Не более… Но Максим только молча проводил её глазами. Не было сил ни махнуть рукой, ни даже просто крикнуть о помощи. Лодка исчезла, как мираж… Максим опять остался один, наедине с самим собой и со своими далеко не весёлыми мыслями…

Максим вспомнил свои недавние и не совсем удачные попытки лежать на поверхности воды, на спине. При этом Максим частенько хлебал речную воду, вставал на ноги, подолгу откашливался и затем опять делал очередную попытку удержаться на воде. Иногда у него это получалось, и Максим, какое-то непродолжительное время лежал на водной, речной глади. Но недолго. Опять хлебнув очередную порцию водички, он быстренько искал дно ногами. Благо это дно, было рядом.

Но, а сейчас надо было, что-то делать. Принимать какое-то решение.

И Максим набрав в лёгкие побольше воздуха, превозмогая свой страх, перевернулся на спину…

Первое, что он увидел, это голубое небо над ним, по которому мирно, как, будто ничего в этом мире не происходило, проплывали редкие, похожие на кусочки ваты облака. А за ними, чуть дальше…, Максимка увидел радугу…

Она, красиво и свободно изогнувшись разноцветной дугой, словно пыталась, как показалось Максимке в тот момент, протянуть ему свою спасительную руку, руку помощи. Свою сияющую, тёплую ладонь…

Максим между тем, более или менее устойчиво, и каким-то непонятным для него образом, всё же лежал на воде. — «Лишь бы не хлебнуть воды…! — думал Максимка — Всё время надо держать голову над водой. И только бы не хлебнуть…!» — как заклинание, повторял смертельно уставший Максимка. Через какое-то время, он почувствовал, что его руки оживают. Вначале пальцы, потом кисти рук, а затем и сами руки.

Максим, каким-то чудом продолжал лежать на спине и смотреть в голубое, бесконечное небо. Вся его жизнь, все его детские заботы и вся его житейская суета, воспринималась сейчас Максимом, как бы со стороны, через толстое витринное стекло. А самым главным для него в его жизни сейчас был, этот далёкий берег.

— «Я не умру, я не утону, и я буду жить…! Я доплыву до этого, очень далёкого, но такого, жизненно необходимого для меня берега…!» — почти, что, утверждая эти свои мысли, в первую очередь, для самого себя, думал Максимка.

Он чувствовал, что силы к нему понемногу возвращаются. Максим перевернулся и, стараясь теперь уже экономно расходовать их, поплыл к этой полоске земли. Берег очень медленно, но всё же приближался к Максиму.

Он уже был виден более отчётливее и выше. Максим ещё два раза переворачивался на спину и отдыхал. Он ни разу не хлебнул речной воды. Господь берёг его. Господь любил Максима.

Но всё-таки силы в конце концов, оставили его. Берег был уже близко, совсем рядом. Нужно было только сделать, всего несколько последних гребков. Но сил уже, никаких не было… Максим вдруг почувствовал, как его ноги, а затем и всё тело, медленно опускается вниз, туда ко дну…, и он очень отчетливо ощутил Там…, леденящий Душу Холод… — Всё — это Конец…! — как-то очень спокойно подумал Максимка…, и в Тот же самый момент…!!! он встал на дно реки… Вода едва закрывала его макушку. До Света…, до Воздуха…, было Совсем Чуть-чуть…! И Максим Это понял…!!! — Значит, или…, — или…?! — и он рефлекторно, одними пальцами, оттолкнулся от дна реки… Затем Он сделал два или три судорожных движения руками в сторону берега, и Тут вновь…, его ноги потянуло вниз. И Максимка опять стоял на песчаном дне реки… Он стоял, запрокинув назад голову и почему-то вытянув трубочкой…, свои непослушные и синие от холода и страха губы…, к такому чистому, высокому и голубому Небу. А вода тихонько и даже ласково, плескалась у него, под самым подбородком…

Касаясь дна только пальцами ног, сантиметр за сантиметром, он продвигался к берегу. Когда вода опустилась ещё ниже на несколько сантиметров, Максим, как тот лилипут, сделал несколько своих, последних, маленьких шажков, отделяющие его, от этой, смертельно-опасной черты…

Правда, каким образом он умудрился сделать Это… — доплыть, добраться, почти что доползти до этого берега, Максим абсолютно уже не помнил…

Из последних сил, на хватательном, врождённом инстинкте, он уцепился руками, за какой-то корень, торчавший из отвесного берега, вцепился в него мёртвой хваткой… вернее впился в него, как клещ в холку лошади, и затих…

Он провисел на нём, стоя на цыпочках по горло в холодной речной воде…, долго…, (Максимке это показалось…Вечностью…) пока опять немного не отдохнул, и не восстановил свои полностью истраченные силы.

После этого, он уже окончательно выбрался, на свой, теперь для него такой Родной и Спасительный берег…