Записки судебно-медицинского эксперта

Часть третья ЛЕГЕНДЫ И МИФЫ АНАТОМКИ

Для каждого выпускника и студента Томского медицинского института (ныне СибГМУ) Новоанатомический корпус — святая святых.

Здесь мы впервые приобщались к медицинскому знанию, познавая устройство человеческого тела, собственно, самих себя.

Помню, как в сентябре 1963 года 17 — летним первокурсником я вдохнул непередаваемый воздух Alma mater — смесь запахов многолетней пыли, формалина и чего-то еще, чему я тогда не знал объяснения. Потом я узнал это «что-то» более чем. Если не считать студенчества, я проработал в Анатомическом корпусе ровно 25 лет — экспертом Областного бюро и сотрудником кафедры судебной медицины. Но и сейчас это одно из моих многочисленных рабочих мест — я бываю здесь по службе несколько раз в неделю.

Само понятие «Анатомический театр» наводит на мрачные мысли. Но на фронтоне второго этажа Анатомического корпуса написаны слова: MORTUI VIVOS DOCENT (МЕРТВЫЕ помогают ЖИВЫМ). Смею вас заверить: это соответствует истине.

Те, кто прочитал предыдущие части моей работы, могли впасть в меланхолию (исключая специалистов, конечно) — тематика для неподготовленного читателя довольно мрачная. Чтобы несколько улучшить настроение, хочу предложить вам это дополнение к моим заметкам.

Дело в том, что при всей сложности и трагичности нашей работы нередко бывают случаи, вызывающие улыбку или даже гомерический смех. Такова уж природа человека. Полагаю, имею право сказать, что если бы не чувство юмора, судебные медики давно бы вымерли — от безысходности. Что бы вы тогда без нас делали?

Здесь вы найдете все, что угодно: студенческие анекдоты, случаи из практики, цитаты из протоколов и прочее. Часть из них «выезжает» за рамки Анатомического корпуса, и довольно далеко, но, я думаю, это не страшно. Главное условие: все это я видел, слышал или читал сам.

Итак, начнем.

Автор, 1999 год

2001 год. Будущий начальник Бюро судебно-медицинской экспертизы С.Ю. Кладов, проф. А.И. Осипов, Ю.Н. Бунин

Первый курс. Остеология — учение о костях. Тема: позвоночник. Преподаватель студентке:

— Что можете рассказать нам об особенностях строения 7-го шейного позвонка?

Студентка (из Бурятии):

— Шыбоко болсой остистый отлосток, однако.

— Совершенно верно, этот отросток так и называется:

Prominens — «Выдающийся».

Заслуженная пятерка, однако!

Привидений не видел…

Первый курс. Остеология. Мой одногруппник перед зачетом держит в руках клиновидную кость (одна из самых замысловатых костей основания мозгового черепа) и, отчаявшись запомнить все ее примочки, в ужасе шепчет:

— Кой черт и зачем наделал в ней столько дырок?

Первый курс. Синдесмология — учение о связках. Зачет. Перед нами на столе препарат трупа со специально выделенными связками. Молодой преподаватель решил пошутить и спрашивает студента:

— Найдите и покажите нам, пожалуйста, Ligamentum nazocalkaneus.

Студент берет пинцет и начинает на полном серьезе искать заказанную связку. Мы тихо вянем (кто лучше знает латынь). Ассистент с каменным выражением лица, подождав минут пять, констатирует:

— Коллега, вы не знаете не только анатомии, но и латыни. Я просил вас найти носопяточную связку.

Призраки не попадаются.

Первый курс. Общую биологию нам преподавал профессор Владимир Владимирович Ревердатто, доктор медицинских и биологических наук, лауреат Сталинской премии. Он одновременно заведовал кафедрами биологии в ТГУ и ТМИ. Был прекрасным лектором и обладал, несмотря на сложную судьбу, большим чувством юмора. Так, на второй или третьей его лекции на вопрос одного из нас, придурков: «Почему это вы, профессор, ходите все время к нам боком?», он совершенно спокойно ответил: «А мне моя жена сказала, что у меня красивый профиль». Да уж, профиль у него был очень греческий.

Зачет по беспозвоночным. Доцент Л. спрашивает меня:

— У какого животного голубая кровь?

Да черт бы его знал? Не долго думая, я ляпнул:

— У аристократа.

Заслуженная двойка. (На самом деле — у осьминога.)

Второй курс. Биология. Зачет по «позвоночным». Нам всего-то нужно было, взяв муляж какой-нибудь позвоночной твари, назвать ее по-русски и по-латыни, определив вид, тип и подтип (Кто знает, тот поймет.)

Одна из наших студенток, получив муляж голубя в разрезе (представьте себе эти раскрашенные гипсовые кишочки, крылышки и т. п. — кошмар), села сдавать зачет доценту Л. Она (по-русски) рассказала, чем питается голубь, как летает и зачем. Доцент, по наивности, попросил ее назвать латинскую номенклатуру голубя. (Справка: Голубь — Avis avis, тип Hordata, подтип Vertebrata. Масса разновидностей.) Наша дама выдала следующую информацию:

— Голубь… (Далее в переводе с латыни.) Птица Голубь, тип Хордата, подтип Ревердатто.

Доцент зачах и попросил уточнить. Последовал тот же ответ. Доцент пришел в ужас. Мы были в полном восторге (скрытом). Сцена повторялась раза три. Потом мы услышали глуховатый кашель, обернулись и увидели, что в дверях аудитории за нашими спинами стоит Владимир Владимирович и еле сдерживает смех.

— Коллега, — успокоил он доцента, — я был бы счастлив, если бы моим скромным именем назвали такую птицу, как Голубь мира. Но, к сожалению, в моем активе всего лишь около сотни видов всякой мелочи — грибов, мхов и бактерий, которые я имел неосторожность открыть.

Профессор повернулся и, уходя, бросил доценту:

— Да, а зачет Вы ей поставьте непременно.

Второй курс. Нормальная анатомия. В препаровочном зале с нами занимаются наши любимые преподаватели: с нашей группой Николай Петрович Повираев, с соседней — Николай Павлович Минин. Первый в молодости потерял глаз и носил стеклянный протез. Второй после старой травмы с трудом передвигался на костыле.

Николай Павлович подходит к нашей группе и говорит Николаю Петровичу (тот значительно моложе):

— Коля, последи за моими оболтусами, но только смотри в оба, а я быстренько сбегаю в деканат — одна нога здесь, другая — там…

Попался призрак! При ближайшем рассмотрении оказался Мишкой из 15-й группы. Пьян до при(про)зрачности…

Второй курс. Лекцию о строении мужских половых органов читает профессор К. Из аудитории вопрос:

— Каковы максимальные размеры мужского органа?

Профессор:

— В Венском анатомическом музее есть его препарат длиной 59 сантиметров. А у меня — 49.

Аудитория дико хохочет: рост профессора — 160 см. Профессор, не меняя выражения лица:

— Не у меня, конечно, а в моей коллекции.

Второй курс. Прихожу на лекцию и встречаю Гришу М. Гриша — типичный альбинос: белые волосы, розовая кожа и красные (как у кролика) радужные оболочки. В то утро я вижу, что кожа у него стала серовато-голубой, а белочные оболочки глазных яблок — голубыми! Подвел его к зеркалу (тогда у 1-й и 2-й аудиторий в анатомке висели зеркала). Гриша посмотрел в зеркало и упал в обморок.

Мы привели его в чувство и узнали, что он вместе еще с одним студентом подрабатывал ночным сторожем в химическом корпусе на Кирова, 16. В ту ночь они открыли лабораторию кафедры гистологии и выпили из эксикатора спирт, подкрашенной (специально) медным купоросом — ярко-синим реактивом. У Гриши-альбиноса произошла прижизненная окраска кожи и белков глаз!

Бедняга побежал сдаваться на кафедру гистологии. Вся кафедра во главе с профессором чуть не умерла со смеху: за сто лет ничего подобного не было. Гришу простили, но выговор от декана он все-таки получил.

Третий курс. Престарелый профессор (топографическая анатомия с оперативной хирургией) принимает у нас зачет по строению женских половых органов применительно к хирургическим вмешательствам (необходимо знать множество анатомических мелочей).

Отвечает студентка, рассказывает, что знает, но явно недостаточно.

Профессор:

— Вы меня не удовлетворили!

Студентка:

— А чего бы Вы хотели?

Группа лежит.

Та же кафедра. Один из самых сложных зачетов — хирургические узлы. От этого в значительной степени зависит успех работы любого хирурга. У меня узлы «не вяжутся» — нет нужной ловкости пальцев. Делаем таким образом: попавшиеся в билете узлы вяжем на спинке стула из обычного шовного материала (шелк, кетгут и т. п.). Посмотрев на мое рукоделие, преподаватель (Ф.Ф. Сакс) констатирует:

— Вам бы, коллега, лучше плести лапти! Аппендикс узлом завязать сможете… Но за старательность — зачет.

Много позже Фридрих Фридрихович Сакс стал моим научным руководителем и мы с ним немало потешались, вспоминая историю этого зачета…

Нарушая хронологию, должен заметить, что мои учителя Фридрих Фридрихович Сакс и Владимир Павлович Десятов обладали великолепным чувством юмора.

Как-то в середине 70-х годов после обсуждения деталей моей диссертационной работы мы втроем сидели в кабинете у Ф.Ф. Сакса и пили кофе с коньяком. Кто-то из моих профессоров (сейчас уже не помню, кто именно) рассказал забавнейшую историю.

В то время как раз шел обмен паспортов (помните, меняли зелененькие корочки на красненькие). Один из известнейших в Томске старых профессоров пришел в паспортный стол, сдал прежний документ и, заполняя соответствующий бланк, в графе «5» (национальность) написал: иудей (он был слегка ретроградом). Молоденькая паспортистка, не разобравшись, в строке нового паспорта написала: «Индей» (!).

Профессор, получив паспорт, прочитал, страшно возмутился и пошел к начальнику паспортного стола.

— Я, — восклицал он, — еврей, то-есть иудей, но уж никак не индей!

Многоопытный майор, начальник паспортного стола, его успокоил:

— Придите послезавтра, все будет исправлено…

Профессор пришел через два дня и в бланке паспорта (том же) прочитал: «Индейский еврей». Бланк просто сэкономили — их при массовом обмене не хватало.

Он снова возмутился, но потом чувство юмора возобладало и он расписался за получение паспорта со словами:

— Бог с вами, пусть я буду единственным в мире индейским евреем…

Третий курс. Из студенческих историй болезни:

«…Пульс у больного редкий — два-три раза в день».

«…Стула не было. Был обход профессора».

Диагноз: «Чирей на правой полужопе».

Диагноз: «Голова в инородном теле» — ребенок надел на голову горшок и застрял в нем.

Диагноз: «Проляпсус» (выпадение) из телеги.

Жалобы: «Местами запор, местами понос».

Привидений нет. Попадаются одни полуживые преподаватели — жуткая жуть.

Третий курс. Военная кафедра. Занятие по теме «Поражающие факторы ядерного оружия». Майор М. излагает:

— Одним из поражающих факторов ядерного взрыва является тепловое излучение. А как вы знаете, вода кипит при 90 градусах…

Две группы (взвод) в ужасе:

— При 100 градусах, товарищ майор!

— Что вы мне говорите, я точно знаю, что при 90 градусах!

— При 100, товарищ майор!

Звонок на перерыв. После перерыва:

— Извините, товарищи курсанты. Посмотрел в справочнике: действительно, вода кипит при 100 градусах Цельсия на уровне моря. Спутал с прямым углом.

Позднее я эту байку читал в бесчисленных сборниках анекдотов. Но я-то впервые слышал это сам в 1965 году.

Третий курс. Лекция по фармакологии.

Профессор:

— Как вы знаете, кофеин является антагонистом алкоголя.

Вопрос из аудитории:

— А как же кофе с коньяком?!

Следующая лекция по фармакологии. Тема «Этиловый спирт».

Вопрос из аудитории:

— Какова смертельная доза алкоголя?

Профессор:

— Вы, коллеги, немного забежали вперед, но в настоящее время смертельной для молодого непьющего человека 25 лет считается бутылка крепленого вина.

Мы так долго хохотали, что чуть не сорвали лекцию!

После третьего курса прохожу сестринскую практику по хирургии в военном госпитале. Вместе с однокурсницей выполняем врачебные назначения — внутримышечные инъекции (уколы в ягодицу). Я сделал больному укол, смазываю ранку спиртом. Случайно посмотрел на однокурсницу — у той глаза квадратные!

Что-то неладно… Подхожу и вижу, что после укола отломился павильон иглы, который надевается на канюлю шприца. Шприц в руке у коллеги, игла торчит из задницы больного.

Ни слова не говоря, вытаскиваю иглу и торжественно вручаю ей. К счастью, никто из больных ничего не успел заметить.

Четвертый курс. Лекцию по патологической анатомии читает академик И.В. Торопцев.

Это был действительно академик! Лекции его мы слушали с превеликим вниманием.

У Иннокентия Васильевича была привычка: неожиданно он указывал пальцем на одного из студентов (в первых рядах) и задавал вопрос по теме лекции. Попробуй тут не ответить!

На одной из лекций он задал студентке (из впереди сидящих подлипал) вопрос:

— Куда метастазирует рак молочной железы?

Ну, он, вообще-то, много куда метастазирует.

Студентка:

— В подколенную ямку.

Мы сдержанно хохотнули.

И.В. невозмутимо продолжил чтение лекции. На всех остальных лекциях Торопцев (вне зависимости от темы), закончив очередной пассаж, тыкал в эту студентку пальцем и язвительно произносил:

— А Вы, подколенная ямка.

Тут уж мы смеялись от души.

В конце концов, несчастная «подколенная ямка» убралась в верхние ряды аудитории, чтобы только не попадаться академику на глаза…

Четвертый курс. Лекция по венерическим болезням:

— Товарищи, сифилис не болит и не чешется!

Тогда же:

— Нужно быть большим неудачником, чтобы заразиться гонореей в бане.

Увы, теперь уже не нужно.

Четвертый курс. Практическое занятие в женской консультации. Прием женщин, осмотр, исследование на гинекологическом кресле и т. п. Мы уже «опытные», и ассистент доверяет обследовать пациенток сначала нам, потом осматривает сам и уточняет данные осмотра.

Очередная пациентка. После осмотра исследуем ее «в зеркалах», потом смотрит ассистент. Женщина одевается и уходит. Мы ждем от преподавателя диагноз. Он глубокомысленно изрекает:

— Бельмо на левом глазу.

Мы в шоке.

— Коллеги, — замечает преподаватель на наш безмолвный вопрос, — врач должен быть наблюдательным! Пока вы там ковырялись, я просто обошел кресло и увидел, что у нее на глазу.

Пятый курс. Как дежурный ординатор, утром докладываю ведущему хирургу о больном:

— На плече в подкожной клетчатке четко контурируемая опухоль величиной с голубиное яйцо. То ли липома, то ли атерома. Все анализы спокойны. Нужно решить вопрос об удалении опухоли.

Ведущий хирург (сначала пара слов не для печати):

— Когда я, черт его знает, в последний раз видел голубиные яйца?! Ты лучше со своими сравнивай. На хрен мне твои спокойные анализы… (Еще пара слов.) Да хоть х. ма! Один хрен нужно удалять!!! (Пара слов.)

Слава Богу, мы с ним эту опухоль (жировик) и удалили между делом.

Пятый курс. Лекция по кожным болезням. Весна. Тепло. Все в рубашках и халатах. Лектор (доцент Б.) в рубашке и брюках, без халата. Читает лекцию, засунув пальцы в кармашек брюк. В паузе спрашивает у нас:

— Как вы думаете, что я носил в этом кармашке двадцать пять лет назад?

Аудитория дружно изображает недоумение — пятый курс все же.

Лектор:

— Я здесь носил презервативы! А теперь, когда я связался с вами, долбо…ми, я здесь ношу валидол!

Аудитория отнеслась к этому заявлению с энтузиазмом: конец пятого курса, последняя лекция…

Июль 1968 года. После пятого курса прохожу врачебную практику в Стрежевом (см. предисловие). Сижу на хирургическом приеме в поликлинике (поликлиника тогда располагалась в брусовом доме, построенном, кстати, студентами. А больница — в двухэтажной деревянной школе. Строительство медсанчасти только начиналось). Принял несколько больных с мелкими травмами. Заходит следующий — детина ростом под два метра. Кабинет заполнился густым запахом гноя и свежего перегара. Одет пациент был в заляпанные битумом брезентовые штаны и длинную майку навыпуск красного цвета. Предложил присесть на стул, спрашиваю: «На что жалуетесь?». «Да неделю назад сосед Васька ткнул чем-то в живот, чешется, зараза, спасу нет». Прошу поднять майку и показать, что «чешется». Майка, чем-то пропитанная, заскорузла, как фанера, и не гнется. С трудом задрав ее, больной обнажил живот. Между мечевидным отростком и пупком из брюшной стенки выступал странный комок размером с мой кулак. Комок был зеленого цвета, покрытый прожилками гноя и издавал тот самый запах. Ничего подобного я за свою невеликую практику, конечно, не видел. Попросил больного минутку посидеть и побежал в регистратуру (телефон был только там).

В панике звоню в больницу главному хирургу Соловьеву: «На приеме больной с проникающим ранением живота и выпадением сальника. Что делать?!». «Ничего не делай. Сейчас пришлю машину, вези его сюда, будем оперировать». Я и не стал ничего делать, только прикрыл комок сальника стерильной салфеткой зачем-то — никакого смысла в этом не было. Минут через 15, пробравшись по тогдашним стрежевским лежневкам, подъехала санитарная машина. Еще минут пятнадцать я уговаривал пациента поехать в больницу. Он долго отказывался: «Да ты, доктор, помажь чем-нибудь, йодом или зеленкой, чтоб не чесалось, да и ладно!». Кое-как удалось уговорить… Приехали в больницу. Соловьев попытался поднять майку, чтобы осмотреть живот. Майка не гнется. Хирург молча взял со столика ножницы и разрезал майку от подола до ворота. Увидел торчащий сальник, присвистнул и велел готовить больного к операции. Вместе со мной проходил практику мой однокурсник Толя Кузнецов. Он у нас изображал анестезиолога (настоящий был в отпуске). Наркозный аппарат в больнице был, но из-за древности не работал, и приходилось давать масочный эфирный наркоз, как во времена Пирогова. Больной поднялся в приспособленный под операционную школьный класс.

Его уложили на стол и привязали руки и ноги специальными ремнями. Помните запах перегара? Больной с утра успел хорошо опохмелиться. Надо сказать, что эфир и алкоголь — это адская смесь, она вызывает сильное психоэмоциональное и мышечное возбуждение. Толя накрыл лицо пациента специальной маской и начал на нее капать из флакона эфир. Я подошел к операционному столу и приготовился обрабатывать операционное поле. Больной внезапно заскрипел зубами и выдал порцию многоэтажного мата. Но это пустяки! Согнул могучую руку, и толстый кожаный ремень лопнул, как резинка от трусов! Стоявшая рядом стойка с флаконами растворов для переливания улетела в угол операционной. Согнул другую руку, лопнул второй ремень, и уже я улетел в другой угол операционной! Слава Богу, я успел поднять руки вверх и, больно ударившись спиной, умудрился не испачкать стерильные перчатки. На громогласный мат больного и вопли медсестры и санитарки прибежал главврач Лихачев (благо его кабинет был рядом). Лихачева Бог тоже силушкой не обидел. Общими усилиями, в которых мы с Соловьевым участия не принимали, больного привязали к столу простынями. Толя добавил эфира, больной, наконец, зачах и мы смогли приступить к операции. Закрыв салфетками сальник, хирург приподнял его, и мы увидели, что на животе рана (потом оказалось, что ножевая), из просвета которой он и торчал. Удивительно, но по краям раны была лишь неширокая полоска кожи (до 1 см), покрасневшая и слегка отечная, она и чесалась. Подтянув сальник вверх и захватив ножку зажимами, перевязали ее и отсекли «зеленую» часть.

Тщательно обработав культю, оставили ее на зажимах. Края раны послойно от кожи до брюшины иссекли. Для ревизии брюшной полости Соловьев рассек брюшную стенку вверх и вниз от раны. Тщательно осмотрев желудок, петли кишечника и брюшину, мы не обнаружили в брюшной полости ни крови, ни каких-либо повреждений. Осмотрели остаток большого сальника и, от греха подальше, удалили его практически весь. На всякий случай промыли брюшную полость раствором антибиотика, осушили и я, по указанию Соловьева, послойно зашил ее наглухо. Мирно спящего больного увезли в послеоперационную палату. После операции я спросил хирурга: «Почему мы, зная, что он нетрезв, дали общий наркоз, можно было ведь оперировать под местной анестезией?». «Потому и дали, — ответил он, — что не знали, есть ли у него в брюхе повреждения и сколько времени придется там копаться». У меня в тот день было ночное дежурство. Я несколько раз заходил в палату. Больной уже проснулся, чувствовал себя удовлетворительно и настойчиво просил дать ему опохмелиться. Я, конечно, не дал. Но, как потом выяснилось, ходячий сосед по палате куда-то сбегал и чего-то принес. Часов в двенадцать я решил еще раз проведать больного. Захожу в палату — все спят, его койка пуста. У меня на голове зашевелились волосы, которых тогда было еще много. В истории болезни узнал адрес (номер вагончика), разбудил дежурного шофера. С большим трудом в темноте нашли тот самый вагончик. Несмотря на поздний час, жильцы еще «гудели», но моего больного не было. На мой истерический вопрос соседи ответили, что Петька (больной то есть) недавно заходил, выпил стакан водки, занял денег и куда-то уперся. Утром я от хирурга получил по полной программе (проворонил послеоперационного больного!). Пришлось доложить главврачу. Он мне еще добавил и попытался найти больного через милицию. Черта с два!.. Прошло около месяца. Уже во второй половине августа иду куда-то по лежневке и натыкаюсь на этого самого Петьку. На нем те же штаны и майка, только синяя. Идет веселый и опять под хмельком. Я поймал его за майку и притормозил. С его самочувствием было все ясно. Но я спросил, где и как он снимал швы.

— Да че там, доктор, я дней через десять взял ножик, швы поддел вилкой, разрезал, да и повыдергивал!..

Когда я рассказал об этом Соловьеву, он долго смеялся, а потом посерьезнел и пробормотал:

— Да, этот народ нельзя победить.

Шестой курс. Разбор производственной практики. Декан цитирует дневник студентки, которая проходила практику в Каргасокской ЦРБ:

«12 июля. Обход профессора Н. Профессор сделал следующие замечания…

6 августа. Обход доцента М. Замечаний у доцента не было».

Курс в восторге: ясно, что списала с прошлогоднего дневника.

Шестой курс. Начало первого семестра. На занятии по психиатрии в ТПБ преподаватель демонстрирует нам различные виды психозов. Подводит к койке, на которой лежит молодая женщина, худенькая, очень миловидная. Объясняет: девушка забеременела от своего приятеля, скрыла беременность от родителей. Рожала тайком и после родов убила своего ребенка. У нее развился так называемый послеродовой психоз, при котором женщина не отдает отчета в своих действиях. Поступила в состоянии сильного возбуждения, с суицидальными мыслями. В настоящее время, после применения транквилизаторов, заторможена, постепенно возвращается к норме.

Преподаватель предложила мне расспросить пациентку об ее самочувствии и исследовать состояние нервной системы. На мои вопросы женщина отвечала правильно, но очень медленно и вяло. Я проверил рефлексы рук и наклонился над ней, чтобы посмотреть реакцию зрачков на свет.

Неожиданно женщина обняла меня и повалила на себя, невнятно бормоча признания в любви и называя меня Васей!

Объятия были неожиданно сильными для ее комплекции. Я растерялся и минуты две не мог сообразить: что же делать? За это время она успела меня обслюнявить и даже поставила два «засоса» — на щеке и на шее, как я не уворачивался.

Наконец с большим трудом при помощи преподавателя и санитаров мне удалось освободиться. Возбудившейся больной сделали успокаивающий укол.

Одногруппники мои наблюдали этот спектакль, давясь от смеха, а уж в перерыве оторвались по полной программе…

До самого конца шестого курса меня дразнили «соблазнителем».

Шестой курс. Зимняя сессия. Я простудился, пропустил срок и экзамен по психиатрии, с разрешения декана, сдавал на военно-медицинском факультете. Взял билет, написал ответы, жду очереди.

Отвечает курсант ВМФ. Вопрос: «Иллюзии и галлюцинации». Вопрос, конечно, интересный. Курсант мается, потеет, кряхтит… Доцент, потеряв терпение, отходит к окну и нервно спрашивает:

— Вот я стою у окна, а Вам кажется, что здесь стоит наш профессор. Что это будет?

(Иллюзия.)

Курсант, долго подумав, отвечает:

— Это будет… бред?

Доцент, как секиру, заносит авторучку над зачетной книжкой… Дробь барабанов…

Входит некто в военной форме и шепчет доценту на ухо (я сижу за первым столом и не подслушиваю, но слышу):

— У него жена рожает!

Доцент (громогласно):

— Так какого же рожна?! Сказал бы сразу! А то «бред, бред»! Четверки хватит?

Шестой курс. Начало второго семестра. После лекции в первую аудиторию Анатомического корпуса входят декан и сотрудник милиции. Курс замер. Декан с глубоким прискорбием извещает, что студент нашего курса Гриша М. (см. выше) совершил уголовное деяние.

Он (Гриша) подрабатывал грузчиком на ликероводочном заводе — на стипендию не проживешь. Водитель, с которым он работал, его соблазнил. Они спрятали в снегу у забора ящик водки и договорились, что водитель выйдет через проходную, подойдет к забору и по сигналу Гриша перебросит ему бутылки. Выручку решили поделить пополам. (Вспомните, сколько в 1969 году стоила в магазине бутылка водки.)

Гриша после окончания смены (под утро) подошел к забору и, услышав условленное: «Ты здесь?», ответил: «Да, здесь, лови!» и начал бросать бутылки. Бросив последнюю, перелез через забор (с «колючкой»!) и попал прямо в руки сотрудников ОБХСС!

М-да… Шестой курс, диплом на носу, а тут уголовная статья корячится…

Курс хохотал минут пятнадцать, но взял «воришку» на поруки. За этим, собственно, декан и приходил.

Шестой курс. Нас (не служивших) призывают на два года в армию. Медицинскую комиссию мы уже прошли, признаны годными. Мандатная комиссия в военкомате.

— Мы решили направить вас в ракетные войска.

Призывник (не разобравшись):

— Да я плаваю плохо!

— Тогда в стройбат!

Служу в армии. Врач отдельного строительного батальона. Смешного было много, но юмор уж больно армейский. Из курьезов (для специалистов) припомню один. После передислокации части из Красноярского края в Казахстан в связи с резким изменением режима питания (это я теперь понимаю) в батальоне за 10 дней было 8 случаев острого аппендицита. Командир обвинил меня в том, что я как врач допустил эпидемию аппендицита. Но вскоре мы разобрались. Кстати, потом за оставшихся полтора года моей армейской службы не было ни одного случая аппендицита.

Хотя и было много чего. Например, я женился.

Был и еще один (из многих) достаточно забавный эпизод. Служил в части один сержант (командир взвода), который повадился ездить в город — в самоволку, конечно. Ну и поймал там себе лобковых вшей (в просторечии — мандавошек). Ему нужно было всего лишь прийти ко мне, я бы ему побрил волосы «там» и обработал несколько раз специальным мылом «К» — и вся любовь. Сержант, однако, прийти ко мне постеснялся.

И вот как-то сижу я у себя в медпункте, скучаю, время к обеду… Вдруг слышу какой-то нечеловеческий крик! Выглянул в окно — по необъятному плацу скачками приближается некая фигура, причем бежит «нараскоряку» и страшно вопит.

Фигура залетает в приемный покой, падает на пол и, вертясь, верещит:

— Ой, товарищ лейтенант, спасите, ради Бога!!!

Санинструктор по моей команде сдирает с сержанта штаны, и я вижу нечто неописуемое!

Этот придурок решил вылечиться от «вошек» сам — попросил у земляка из БАО (батальон аэродромного обслуживания) литровую банку авиационного керосина, которым истребители заправляют. Керосин-то хрен с ним, но в него добавляют много всякой дряни, чтобы быстрее летать.

Наш сержант перед обедом пошел в душ и вымыл известные места этой адской смесью!

Когда с сержанта стянули штаны, мошонка (пардон) была величиной с волейбольный мяч и какого-то ультрафиолетового цвета… Ну, а уж основной орган был примерно с бутылку шампанского…

Я ввел «больному» несколько кубиков анальгина, потом промедола — без эффекта…

Пришлось открыть большую стерильную салфетку, вылить на нее коробку (10 ампул) новокаина и укутать это самое хозяйство. Только тогда сержант успокоился. Я вызвал санитарную машину и увез его в гарнизонный лазарет.

Дня через три, захватив на кухне яблоки, конфеты и арбуз (так у нас тогда солдат кормили), я приехал в лазарет навестить своих больных.

Захожу в палату (на 6 человек) и вижу, что мой сержант лежит на койке без штанов и снимает (пардон) с мошонки кожицу, как с апельсина, зажмурив глаза от удовольствия!

Я оставил на тумбочке гостинцы, плюнул и ушел…

Работаю в БСМЭ. С этого, собственно, все начинается. И продолжается до сих пор. И чего только за это время не было…

Запомнилась сентенция начальника Бюро М.В. Григорьева, который принимал меня на работу:

— У старинушки три сына… Старший — умный был детина. Средний — был ни так, ни сяк. Младший вовсе был… судебный медик.

Да уж!..

С тех самых пор пытаюсь доказать, что единственный сын моего отца не соответствует последней (по стариковским понятиям) градации, но чего-то достиг в своей специальности…

Пока, вроде бы, получается…

Конец октября 1971 года. Я был еще стажером и выезжал на места происшествий только вместе со штатными экспертами.

Вызов поступил во второй половине дня. Дежурный эксперт был на выезде, и мне впервые пришлось выехать с оперативной группой одному.

Старый двухэтажный дом на окраине. Поросший травой дворик, стайки для каждого хозяина.

Преамбула. В одной из квартир жили муж и жена — глубокие пенсионеры, лет под 80. Муж — большой любитель выпить, периодически выпрашивал у жены рубль «на троих». Та давала, но не часто. В случае отказа дед брал вожжу и уходил в стайку, грозясь повеситься. Жена к этому давно привыкла и уже не обращала внимания. В тот самый день ситуация повторилась в очередной раз. Но старик решил ее развить — очень хотелось выпить.

Зайдя в стайку, он залез на чурбак, продел вожжу подмышками так, чтобы она торчала сзади, сверху надел телогрейку, застегнулся, привязал вожжу к стропилу, оттолкнул чурбак и повис. Мысль понятна: жена, думая, что муж повесился, уж как-нибудь его, «ожившего», опохмелит. Процесс, однако, затянулся — жена не очень торопилась искать деда, и тот, не имея возможности выбраться из петли, задремал. Мимо проходила соседка такого же возраста, увидела открытую дверь стайки и заглянула внутрь. Сослепу нащупав в темноте висящее тело, бабка помчалась обрадовать «вдову»:

— Твой-то, наконец, и вправду повесился.

«Вдова» побежала к ближайшему (за три квартала) телефону вызывать «скорую» и милицию, а соседку попросила «покараулить» тело. Та, недолго думая, пошла в стайку и начала ее обшаривать (о, женское любопытство!). В стайке был ларь, на дне которого осталось несколько кусков прошлогоднего пожелтевшего и прогорклого сала. Соседушка, найдя сало, тут же принялась затаривать его в авоську. Дед тем временем проснулся и, увидя грабеж (глаза-то к темноте привыкли), пересохшим горлом еле внятно прохрипел:

— Ты бы, Дарья, мне на поминки сальца оставила, что ли.

Бабуся охнула, упала и умерла от разрыва сердца (я потом ее вскрывал). А деду куда деваться — как висел, так и висит. Тут и мы подъехали. «Вдова» показала нам стайку, и мы приступили к осмотру места происшествия.

Зайдя в сарай со света, я смутно различил висящее тело и, подходя к нему, обо что-то у самого порога споткнулся. Открыл пошире дверь и увидел: еще одно тело! Пощупал пульс на сонных и лучевых артериях, посветил фонариком на зрачки и убедился — труп. На всякий случай по рации вызвали скорую помощь.

Вместе с водителем мы вытащили тело женщины на улицу. Осмотр тела показал полное отсутствие каких-либо повреждений. Собравшиеся вокруг соседи хором заявили, что Дарья давно уж на сердце жаловалась, а тут, видно, со страху и померла.

Мы были вызваны на «повешение», и следователь решил, наконец, заняться основным «клиентом». Сам он в сарай не пошел. Подсвечивая себе фонариком, я описал висящее в «петле» тело, одежду на нем, место и способ прикрепления петли к стропилу, лежащий на полу чурбак, его высоту и толщину, расстояние от подошв обуви до пола (все как учили).

Ощупывая повешенного, я не нашел признаков трупного окоченения. Дальнейший осмотр был затруднен из-за плохого освещения. Я, по простоте душевной, позвал милиционера-водителя и попросил его «срезать труп», чтобы осмотреть его на улице. Водитель подкатил чурбак, встал на него, достал складной нож и начал перерезать вожжу. Я в это время стоял перед дверью сарая и закуривал. Когда почти полностью перерезанная вожжа подалась, дед (а он все это время молчал, как настоящий труп) испугался и обхватил водителя руками. Я помню только жуткий вопль и что-то пролетевшее мимо меня и чуть не сбившее с ног — это был до смерти перепуганный водитель.

Мы, естественно, ничего не поняли. Через минуту из темноты сарая выполз дед с торчащими из-за ворота телогрейки обрезками вожжи. В руке он держал авоську с тем самым салом… Зевак-соседей как ветром сдуло.

Тут, откуда ни возьмись, подъехали сразу две машины скорой помощи. Бабушке они уже были не нужны, а деду накапали валерианки и сделали какой-то укол.

Следователь и оперативник долго ругались, не зная, что делать с дедом-висельником, — не могли придумать состава преступления. В конце концов на всякий случай взяли с него подписку о невыезде и оставили дома. Труп бабушки Дарьи отправили в морг. Минут через десять и водитель подошел.

Уже садясь в машину, я краем уха услышал, как «покойник» требовал у «вдовы» трояк «на помин души новопреставленной рабы божьей Дарьи».

В ноябре 1971 года я уже выезжал на места происшествий самостоятельно. В то время мы после работы дежурили на дому. Поздно вечером меня вызвали в линейный отдел милиции на станции Томск-11. Приехали, захожу в отдел и вижу следователя транспортной прокуратуры и майора милиции. Последний в совершенно (до нитки) мокрой форме. В отделе витает густой аромат вина. Спрашиваю, зачем вызывали. Объясняют, что накануне на станцию пришла цистерна с вином (с каким, уже не помню). Цистерну поставили в отдаленный тупик. Двое рабочих станции Томск-11 решили выпить на даровщинку. Когда стемнело, один из них залез на площадку у люка цистерны, без труда сбил замок, открыл люк и набрал в заранее приготовленное ведро вина. Ведро поставил на площадку цистерны.

Его напарник внизу с нетерпением ждал, когда «верхолаз» спустит на веревке ведро с вином. Ожидание что-то затянулось. Ничего не видя в темноте и опасаясь громко окликать подельника, второй залез на цистерну и увидел, что его товарища… нет! Наклонившись над люком, он нащупал плававшую в вине телогрейку, но без ее владельца. Тот, или нахлебавшись вина, или надышавшись парами, свалился в люк и утонул.

Тем временем охранник, увидев, наконец, что кто-то лазит по цистерне, позвонил в линейное отделение милиции. Сотрудники во главе с майором быстро подъехали и предложили любителю вина спуститься в их объятия. Воришка, изрядно отпивший из ведра, отказался, как пишут в протоколах, «в грубой нецензурной форме» и изобразил некое подобие похабного танца. При этом он зацепил ногой ведро с вином, которое опрокинулось прямо на майора! Вслед за ведром с цистерны свалился и «танцор». Слава Богу, сотрудники милиции успели его поймать, не то он вполне мог убиться.

Посмеявшись и посочувствовав майору, мы со следователем отправились к цистерне. Сами мы наверх не полезли. Трое милиционеров, захватив багор, поднялись на площадку, сначала выловили и сбросили вниз пропитанную вином телогрейку. Потом, пошарив багром, зацепили и вытащили труп незадачливого похитителя. Его пришлось спускать с цистерны на веревке. Следом спустили и полное ведро вина. На вопрос следователя: «А зачем?», один из милиционеров слегка заплетающимся языком пробормотал:

— А как вещевственное доказавтельство!

В тупике было темно, фонарик еле светил, и мы решили отвезти труп в морг и там его описать. Вызвали машину медвытрезвителя (ирония судьбы) и отправили тело на Московский тракт, где составили протокол осмотра трупа и направление на его вскрытие. На следующий день при вскрытии были найдены все признаки утопления (закрытие дыхательных путей жидкостью — вином).

Запах в секционном зале стоял соответствующий… Не могу сейчас назвать точной концентрации алкоголя в крови, но помню, что она была не очень большой; смерть наступила очень быстро и именно от утопления.

При выездах на места происшествий встречалось множество курьезных случаев.

Вот еще несколько примеров (разных лет).

Как-то в сентябре, часов в пять вечера, меня вызвали в Ленинский РОВД. В коридоре у стеночки трясутся несколько пацанов лет 10–12.

Захожу в кабинет инспекции по делам несовершеннолетних. Сидят две женщины — инспектор, капитан милиции, и «детский» прокурор. В углу на стуле притулилась девчушка лет 11. Женщины с трудом сдерживают смех. Спрашиваю:

— Что тут у вас смешного?

Молча показывают «Объяснение» — листок бумаги, исписанный детским почерком (5-й класс). Прошло уже более 30 лет, но я помню этот текст дословно: «Я, Иванова Катя, сегодня после школы пошла домой. Когда я проходила мимо гаражей, ребята из 5«ж» остановили меня, сняли с меня трусики и по очереди ложились на меня. Последний, Вова, когда встал с меня, поцеловал меня в губы и сказал: «Ну ты и проститутка, Катька!». Когда девочка пришла домой, мама, увидев испачканные землей трусики, выспросила о происшедшем и обратилась в милицию. Тут же в кабинете я осмотрел девочку и убедился, что, слава Богу, никаких повреждений нет. Ее отправили домой. С «половыми разбойниками» провели нравоучительную беседу и передали родителям на расправу: они еще не достигли возраста уголовной ответственности.

В тот же день, часа через два, я снова был вызван в Ленинский РОВД. Учительница лет около 40 возвращалась домой после второй смены. В одной руке сумка с тетрадками, в другой — авоська с продуктами. В районе телевышки на нее налетела группа подростков 15–17 лет, сбили с ног и по очереди изнасиловали. Женщина растерялась и не смогла оказать сопротивления. Когда ее насиловал последний, она узнала в нем своего ученика-восьмиклассника!

— Ты что же делаешь, Вася? — только и смогла она спросить.

Вася, не в силах остановиться, ответил:

— Да ладно, Марь Иванна, теперь уж лежиТЕ!

Подростки разбежались, захватив авоську с продуктами и кошелек с остатками учительской зарплаты. Потерпевшая обратилась в милицию, и задержанный Вася мгновенно сдал всех своих соучастников. Тут уж дело серьезное — групповое изнасилование плюс разбой.

Женщину я освидетельствовал и в смотровом кабинете взял на тампон мазки содержимого влагалища. Потом пришлось освидетельствовать насильников, что называется, по полной схеме. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Все насильники уже достигли возраста уголовной ответственности (14 лет), и им грозило серьезное наказание. Особенно главарю — здоровенному оболтусу, которому до совершеннолетия не хватало меньше месяца. Именно он, сколотив группу подростков, уже не раз в этом районе нападал на прохожих, грабил и насиловал. Их просто долго не могли вычислить и поймать…

Выехали на повешение. Однокомнатная квартирка. В комнате беспорядок. На кухне — тарелки, бутылки, объедки. Соответствующие запахи. Хозяин квартиры повесился в туалете, в одних трусах.

Вешалки в квартире не было, я снял пальто и повесил на дверцу шифоньера. Во внутреннем кармане пальто лежало мое служебное удостоверение. Следователь, смахнув со стола объедки, начал писать протокол, я занялся осмотром трупа, оперативник ищет документы покойного.

Закончив осмотр, выхожу в комнату и вижу, что опер держит в руках мое удостоверение. Спрашивает:

— У вас такой Бунин работает?

Отвечаю:

— Да, вроде работает…

Опер:

— Так это он повесился.

Я отбираю у него удостоверение со словами:

— Ну уж фиг! Не дождетесь!

Месяц май… Птички поют… Лед прошел, вода на реках спала… Сижу за стереомикроскопом и одновременно дежурю.

Приезжают из Томского РОВД. Из Моряковки позвонил начальник поселкового отделения милиции (ПОМ) — на берегу нашли закопанный в песке труп!

Беру дежурный набор, выхожу и вижу: в «УАЗике» сидят прокурор района (зачем-то), начальник следственного отдела, следователь, два оперативника, специалист-криминалист — в общем, полным-полна коробочка. Сажусь в машину — и помчались (под сиреной).

Приезжаем в поселок. Нас встретил начальник поселкового отделения милиции, капитан, и доложил, что после спада воды на берегу был обнаружен труп человека. Капитан на мотоцикле с коляской поехал вперед на место обнаружения трупа.

Километрах в двух от жилья под крутым берегом на песчаной отмели недалеко от уреза воды мы увидели размытый продолговатый песчаный бугорок длиной около двух метров.

Из песка в местах, соответствующих голове, рукам и ногам «трупа», слегка торчали предметы экипировки: козырек кепки, пальцы перчаток и носки обуви…

Уже тогда (верить или не верить — ваше дело), в моей душе шевельнулось некое сомнение…

Тем не менее следователь, сев на ближайший камень, начал писать протокол осмотра места происшествия, специалист-криминалист сделал панорамную, обзорную, узловую и прицельную съемку местности и «объекта».

Дошла очередь до меня.

Подойдя к месту обнаружения «трупа», я (с тяжелым сердцем) взялся рукой в резиновой перчатке за торчащий из песка козырек матерчатой кепки, потянул и вытащил без всякого усилия именно кепку — пустую и драную!

Мне стало уже немного легче!

Потянув за пальцы, я вытащил из песка обрывки пустых разнокалиберных перчаток…

Далее я не стеснялся и, безжалостно разбросав ногами песок, убедился, что никакого трупа нет и в помине, а в песке прикопаны немыслимые обрывки какой-то галоши и головка от сапога…

Специалист-криминалист добросовестно все это фотографировал, причем с масштабной линейкой.

Последовала сцена, сначала немая, как в «Ревизоре»…

Тишина была нарушена звуком мотора удаляющегося от берега мотоцикла…

Дальнейшие громогласные эпитеты, метафоры, гиперболы и прочие синекдохи, вылетавшие из уст районного прокурора, опускаю за их абсолютной нецензурностью…

Посмеявшись, мы с трудом поднялись на обрывистый берег и залезли в машину…

— У-фф…

Прокурор, однако, рвал и выметал!

— Гони в ПОМ и быстро, пока этот придурок куда-нибудь не смылся!

Приехав в ПОМ, мы застали капитана в его кабинете (да и куда он денется!) за столом в позе глубокой скорбной задумчивости…

Прокурор минут пять комментировал происшедшее (опять же нецензурно).

Вся наша компания за спиной прокурора тихо тащилась…

В итоге капитан открыл стоящий в углу кабинета здоровенный сейф, который оказался замаскированным импортным холодильником. Там было все, что способно смягчить гнев прокурора, — и водка, и рыбка, ну и прочее…

После «экзекуции» кто-то из нас спросил у капитана:

— А где ты дела хранишь?

Тот показал обычный холодильник «Бирюса», оборудованный спецзамками и поставленный на сигнализацию.

И поскольку все обошлось, капитан расчувствовался:

— Я их все время путаю. Один раз положил уголовное дело в морозильник, потом достаю через полгода — оно все в молоках, все в икре. Начал резать — не режется, погрыз — не грызется. Бросил в угол… Утром смотрю: бумаги какие-то, ну и сдал в канцелярию…

1. Давным-давно. Оперативная группа подняла труп самоубийцы, провисевший в теплой квартире недели две, пока соседи не унюхали запах гниения (сквозь запах собственного перегара). Труп очень гнилой, раздутый, зеленый, «ароматный»… В то время эвакуировали трупы в морг машины медвытрезвителя. Труп загрузили в кузов и повезли в морг. Экипаж — водитель и сержант внутренней службы — по пути увидели «клиента», пьяненького в дупель мужика, который уже и идти-то не мог… Дело было в ноябре, около 25 градусов мороза. Чтобы пьяный не замерз, его милосердно посадили в тот же кузов… Минут через десять экипаж услышал из будки громкий стук и дикие вопли. Остановились, открыли дверь фургона.

Оттуда вышел абсолютно трезвый мужчина, спросил, где они находятся, откланялся и твердым шагом пошел домой… Ошеломленные менты поехали дальше.

2. Зима. Мороз за 40 градусов. На Черемошниках поднимаем труп мужчины-шизофреника, который написал предсмертную записку на 20 листах, подробно изложив исполненный им чуть позже процесс самоубийства. Он вышел во двор, разделся, лег на снег и замерз…

Для непосвященных — страшная дичь, быть такого не может!

Может… Подобные случаи описаны в специальной литературе и в нашей практике известны.

Кратко описали место обнаружения трупа (шибоко холодно, однако), оформили направление на вскрытие, и милиционеры погрузили тело в медвытрезвительский фургон. Машина направилась в морг.

Мы в милицейском «УАЗе» поехали следом, чтобы подробнее описать состояние трупа, — обычная практика. Едем по проспекту Ленина. Подъезжаем к светофору у ресторана «Север». Ехавший перед нами фургон затормозил на красный свет. Зажегся зеленый свет, и фургон резко рванул на подъем… Плохо закрытая задняя дверь распахнулась, и лежащий на металлическом полу обнаженный труп начал медленно скользить назад…

Мы ехали сзади и ничего не могли поделать! Белый день, на проспекте масса народу… Тут из машины высовывается голый труп… Оперативник хватает микрофон и кричит на всю улицу (нажал не на ту кнопку):

— Водитель N… Твою мать! У тебя труп выпадывает! Остановись!

Водитель ничего не понял и едет дальше… Проехали остановку «Почтамт». Там дальше дорога более горизонтальная и ускорение машины меньше, но тело по инерции медленно скользит, вот-вот свалится. Уже ноги свешиваются…

Водитель наш не выдержал, включил сирену и, совершив какой-то немыслимый маневр, обогнал фургон и встал ему поперек. Я только успел попрощаться с жизнью. Но обошлось. Водитель «трезвяка» тормознул, и… все встало на свои места: тело уехало вперед внутрь фургона, дверь по инерции захлопнулась…

Оперативный дежурный УВД подполковник Николай Дмитриевич Першин, с которым нас связывает многолетняя служба и дружба, рассказал мне следующую историю.

В начале 70-х годов на стадион «Труд» во время матчей команды «Томлес» собирались многотысячные толпы болельщиков. Для поддержания порядка на трибунах дежурили сотрудники УВД в штатском. Тогда только ввели в практику карманные радиостанции «Тюльпан». Карманными их можно было назвать только из вежливости: они были величиной с блок сигарет. Тем не менее их как-то можно было спрятать под одеждой…

В тот день позывные по УВД были на рыбную тему: «Щука», «Ерш», «Нельма» и т. д. в зависимости от места и характера действий. Во время матча на трибуне вспыхнула драка и опер, нажав на кнопку, прошептал себе в карман:

— Первый, первый! Я восьмой! Здесь драка! Пришлите дополнительный наряд!

Первый, получив запрос, отвечает:

— Я первый, первый. Ответьте, восьмой, кто вы?

Восьмой в панике вопит по радио:

— Я рыба, рыба!!! Но забыл, какая!!!

Першин («Первый»), сообразив, что речь идет о стадионе, спокойно ответил:

— Мудак ты № 8! Наряд высылаю!

И получил от генерала выговор за «засорение» служебного эфира…

Тот же Першин подарил мне еще один забавный случай. Самостройный поселок («Шанхай»). Там жил некий гр-н Н., работавший в городе. Однажды зимой поздно вечером Н. возвращался домой, мягко говоря, нетрезвым и в глубоком раздумье: как бы эту нетрезвость жене и теще объяснить…

Дорога его пролегала вдоль очень высокого забора мясокомбината. Внезапно из-за забора, буквально ему на голову свалился довольно тяжелый мешок с мягким и не совсем понятным содержимым… Н., не размышляя, взвалил мешок на плечи и притащил домой…

Через час примерно он был приятно удивлен, когда теща очень ласково разбудила его и пригласила к столу. На столе, помимо домашних разносолов, была представлена и продукция мясокомбината: вареный язык, поджарка из свинины и т. п. Поднесли и стаканчик самогонки. Благодать…

Примерно через неделю на том же месте ему на голову свалился мешок с таким же содержимым и с такими же очень приятными последствиями.

Как вы понимаете, мешки с деликатесами просто так через забор мясокомбината не перелетают…

Те, кто их перебрасывал, довольно быстро вычислили «находчивого» жителя «Шанхая» и решили отомстить. Месть их была страшной.

Через пару дней, когда Н. возвращался домой, перед ним плюхнулся очередной мешок с «деликатесами». Уже привычно, он притащил его домой, отдал теще и пошел умываться, предчувствуя выпивку с хорошей закуской.

Но когда он вошел в кухню, разъяренная теща начала хлестать его чем-то невообразимым по морде и избила до полусмерти… В нашем архиве я нашел акт освидетельствования гр-на Н. На нем действительно не было живого места: кровоподтеки на лице, туловище, на руках и ногах, сотрясение головного мозга. Потерпевший пояснил, что теща била его какими-то «тупыми твердыми предметами», какими именно, он не успел разглядеть. А била его теща тем, что он принес в мешке. А в мешке были… половые органы крупного рогатого скота. Одним из здоровенных бычьих членов, причем подмороженным, теща и отходила зятька… Могла бы и убить.

Расхитители деликатесов, по-моему, проявили, во-первых, чувство юмора, во-вторых, удивительную гуманность. Сейчас бы, наверное, Н. просто пристрелили…

Работаю совсем недолго (по нашей классификации — «тушканчик»), но стараюсь. Помогает мне на вскрытиях некто Петр Антонович — мужчина лет за 50, сидевший, старательный, но пьющий и относящийся к этому процессу истово. Во время вскрытия очередного трупа я позволил себе пошутить (простите уж, молод был и глуп). Понюхав поочередно разные органы тела, я говорю санитару:

— Так… «Портвейн-777»… Пиво «Жигулевское»… Одеколон «Шипр».

Глаза у Антоныча стали квадратные, и он с благоговейным ужасом прошептал:

— Ну мужик и заершил!

В то время номер телефона морга отличался от телефона роддома № 1 только одной цифрой. Звонившие в роддом нередко попадали к нам. Большинство из работников морга (в том числе и я), подняв трубку, начинали тупо объяснять, что это не роддом, а наоборот. Сам не раз слышал сдавленные возгласы родственников, в ужасе бросавших трубку. Георгий К., в отличие от нас, всякий раз совершенно спокойно отвечал:

— Да, роддом… Иванова? Да, только что родила… Тройню.

И вешал трубку. Количество «новорожденных» он варьировал в зависимости от настроения.

В тех же 70-х в соседнем патолого-анатомическом морге работал старшим санитаром Михаил Иванович С. Мы называли его дядей Мишей. Неплохой был санитар, специалист и, как водится, большой любитель выпивки. Тем более, что каждый день родственники усопших просили его сохранить внешность покойных — это делается путем наложения так называемой маски (водка смешивается с формалином и смоченная этим раствором вата накладывается на лицо и шею трупа — здесь я намеренно упрощаю процесс). Естественно, от принесенной родственниками водки кое-что оставалось.

Итак, Михаил Иванович однажды спешил на работу с большого бодуна, зная, что у него в тумбочке стоит заначка — бутылка водки, которую он вчера сэкономил на очередной маске.

А в нашем морге работал санитаром Толя К., мужчина средних лет и ниже среднего роста — метр с кепкой. Поскольку санитары нередко подменяли друг друга, ключи у них были общие. Толик, придя пораньше, открыл соседний секционный зал и забрался во встроенный в стену шкаф для всякого барахла. Михаил Иванович прибежал на работу, не раздеваясь, зашел за ширму, открыл тумбочку и, достав бутылку водки, наполнил стакан. Но только он поднес стакан ко рту, раздался (из шкафа) глухой загробный голос:

— Миша, не пей!

М.И. страшно испугался, поставил стакан на тумбочку, обошел свой секционный зал и убедился, что он совершенно пуст. Взял стакан во второй раз и снова услышал:

— Миша, не пей!

Он испугался еще больше (но душа-то горит!) и, перекрестившись, в третий раз поднес стакан ко рту. И снова услышал:

— Миша, сегодня не надо.

Совершенно деморализованный, Иваныч просто куда-то убежал. Толик спокойно вылез из шкафа, выпил водку и пошел работать.

Есть Толики в русских селеньях.

Через пару дней Михаил Иванович в обеденный перерыв решил поделиться с нами своими переживаниями:

— Пришел я тут на работу с похмелья и хотел оприходовать вчерашнюю «маску». Налил стакан, и тут мне внутренний голос говорит: «Миша, не пей»! Я, конечно, испугался, но похмелиться-то хочется. Взял стакан во второй раз, и снова мне внутренний голос говорит: «Миша, не пей». Я уж тут трижды перекрестился и попробовал хотя бы пригубить из стакана. Но когда в третий раз мне внутренний голос сказал, что сегодня не надо, я решил, что так тому и быть, и ушел. Прихожу через полчаса и вижу: какая-то б…ь всю «маску» выпила!

Из акта вскрытия: «…В желудочках мозга небольшое количество светлой прозрачной мочи».

Из акта освидетельствования: «…Девственная плева отсутствует, поскольку стерлась от частых половых сношений».

Из протокола осмотра места происшествия: «…Труп лежал под кроватью и тихо стонал… На кровати сидела трупова жена и горько плакала… В соседней комнате трупов брат пил самогонку».

Мужчину завалило землей в траншее. Вывод эксперта: «Умер от безвыходности положения».

Из актов освидетельствования:

«…На передней поверхности лица и ягодиц множество кровоподтеков и ссадин».

«На лице множество кровоподтеков размерами от 7х8 см до 8х9 см». Можете вы себе представить такую морду, на которой поместится множество кровоподтеков такого размера?!

В 70-х годах по городу ездила агитационная машина ГАИ. Разъезжала в «Жигулях» майор Земфира Абрамова. Она на ходу по громкоговорителю просвещала водителей и пешеходов о правилах дорожного движения.

Однажды мне позвонила жена и попросила по дороге домой купить яиц — дома кончились.

После работы я зашел на дзержинский рынок, купил три десятка яиц, положил их в авоську.

Вообще-то я законопослушный пешеход (учитывая профессию). Но в этот раз меня как черт лягнул и я попер через проспект Кирова под запрещающий сигнал светофора.

И тут, откуда ни возьмись, Земфира! Увидела она меня и на всю округу выдала по «матюгальнику»: «Мужчина с яйцами, куда вы так торопитесь?!». Чуть не провалившись от стыда сквозь асфальт, я добежал-таки до тротуара и шмыгнул за угол.

Во время учебы в аспирантуре (1974—77 гг.) летом я работал врачом в спортивном лагере в Киреевске на Оби. До сих пор вспоминаю это волшебное время! Зарплата (гораздо больше аспирантской стипендии), бесплатное питание, рыбалка, грибы и т. п. В общей сложности за три года я отработал там пять сезонов. В 1977 году я уже был ветераном лагеря и, естественно, у меня сложилась хорошая компания сотрудников из трех человек. По иронии судьбы все мы были тезками. Мы вместе собирали грибы, рыбачили (и весьма успешно), ну и, конечно, баловались шашлыками на берегу, отнюдь не в сухую.

Нам нравилось ловить язей на кольцо в одной из проток Оби. Чтобы туда попасть, нужно было подняться вверх по течению примерно на 1,5 километра. Грести против течения было тяжело, поэтому мы использовали метод бурлаков: один сидит в лодке и табанит веслом, двое тянут «бечеву». Однажды мы решили с тезками сходить в протоку на ночь — лучший клев на вечерней и утренней заре. Собираясь в поход, взяли снасти, наживку, палатку и закуску. В протоке был голый песчаный островок, где мы обычно базировались, поэтому дрова для костра тоже пришлось взять с собой. Но костер нужно разжечь… Для растопки требовалась, как минимум, какая-нибудь бумага. С бумагой в лагере было туговато — газет выписывали мало.

Я, не долго думая, зашел в центр общественной работы, где хранились привезенные из города подшивки партийных и комсомольских изданий с незапамятных времен. Нашел подшивку журнала «Молодой коммунист» за 1959 год и выдрал несколько номеров.

Придя на остров, мы поставили палатку, разожгли костер, забросили с берега закидушки и, быстро надергав ершей и окунишек, сварганили уху. Поужинали и стали с лодки ловить на кольцо подъязков. Улов был неплохой. Стемнело. Мы доели уху и легли спать. Одному из нас накануне жена прислала из города салат, который мы съели за ужином. Конечно, холодильника в палатке у тезки не было…

Глухой ночью я почувствовал «революцию» в животе, выскочил из палатки, отбежал от нее на самый дальний край островка и тут меня, что называется, пронесло. Дело житейское… Когда процесс закончился, я понял, что не захватил с собой пипифакс. Было уже довольно прохладно (август).

Кричу тезкам:

— Эй, кто-нибудь, принесите мне «Молодого коммуниста» ж… подтереть!

Где-то во мраке из палатки высовывается чья-то морда и орет:

^— Ну ты, Юрка, и жлоб! Где же я тебе возьму молодого коммуниста в 3 часа ночи в этой глуши, да еще и для интимной надобности?!

Я в свою очередь кричу:

— Да ты не понял, это журнал «Молодой коммунист», он в кармане палатки торчит!

В итоге кто-то из тезок принес мне бумагу. Но идти он, корчась от хохота, не мог, поэтому полз по песку…

Когда он подполз, с ним случилось то же, что и со мной (салат!), со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Тут уж я посмеялся.

Третий тезка спокойно проспал до утра…

Буквально через несколько дней мы затеяли еще одну авантюру.

Дело в том, что руководство лагеря — начальник и преподаватели спортивных дисциплин — после трудового дня отрывались: играли в доме начальника в преферанс, а поздно ночью плавали на моторке проверять перетягу. Снасть, конечно, запрещенная, но — давность лет…

Я по молодости к начальству причислен не был.

Как-то поздно вечером, возвращаясь берегом из соседнего лагеря, мы случайно увидели, как эти товарищи проверяют перетягу, снимают рыбу, и запомнили место. Дня через два мы специально съездили в Киреевск и купили упаковку (10 кг) хека серебристого.

Как сейчас помню — 70 коп. за килограмм. Хек мы разморозили и часов в 11 вечера взяли лодку и самодельную «кошку». Быстро нашли перетягу, подняли и стали проверять. Почти на каждом крючке (а их было штук 150) что-то сидело. Мы снимали рыбу, не всю конечно, сохраняя остатки совести, и через несколько крючков насаживали хека. Оттаявший хек в быстрой струе течения вел себя почти как живой. Собрав улов, мы укрылись в кустах на другом берегу Оби, забросили для вида удочки и затаились. Часа через два на моторке приплыли наши «аристократы» и стали проверять перетягу.

Была тишайшая августовская ночь — слышимость, как в Большом театре. Из нашего укрытия мы слышали характерные звуки: «Шлеп… шлеп…» — на дно лодки падала рыба… Потом мы услышали сдавленный крик:

— Откуда в Оби взялась эта б…ь?!

Потом опять: «Шлеп… шлеп… шлеп…». И снова крик, аналогичный по страсти и содержанию. И так продолжалось, пока не кончился хек, ну и остальная рыба…

Мы еле дожили до конца и, услышав звук взревевшего мотора «Вихрь», потихоньку снялись с якоря, сплавились далеко ниже лагеря по течению и сварили на берегу царскую уху. Часть рыбы мы отправили в город чадам и домочадцам.

История имела продолжение. Недели через две случилось закрытие сезона (для меня, к сожалению, последнего).

В «профессорской» даче был накрыт роскошный стол (меню опускаю), приехали именитые гости и знакомые сотрудников лагеря. Был приглашен и я.

В разгар застолья я услышал разговор начальника лагеря с профессором-ихтиологом из ТГУ.

— Я тут больше 30 лет рыбу ловлю, но хек мне в жизни не попадался, а недели две назад на перетягу нацеплялось пуда два (рыбак, однако!). И ведь живые! Бьют хвостами по морде и все тут! Как они из океана в Обь могли приплыть?!

Профессор выпил рюмку, закусил и сделал глубокомысленное лицо… Ответить он не успел. Один из тезок (второй уже уехал в город), слегка забалдев, заявил:

— Да это все наш доктор придумал!

И выдал ряд пикантных подробностей…

Начальник (бывший штангист, килограммов около 160) схватил со стены кованый канделябр и бросился на меня. Мой вес (63 кг) позволил мне без труда от него убежать. Сделав три круга по антресолям банкетного зала под дикий хохот публики, начальник лагеря угомонился и мы с ним выпили мировую…

Маленькое добавление. После банкета комиссар (замполит?) лагеря пыталась повесить на меня пропажу части подшивки «Молодого коммуниста» (помните?). Но узнав, что мне вменяется пропажа журналов за 10 лет (!), я совершенно чистосердечно отперся.

Показательное вскрытие со студентами по теме: «Смерть от общего переохлаждения организма». Заранее выбрав (в направлении написано: «Замерзла в сенях собственного дома») подходящий случай, привожу группу студентов в зал. На столе лежит закрытое покрывалом скорченное тело худенькой пожилой женщины.

Начинаю объяснять:

— Вы видите характерную для переохлаждения позу «калачиком», розовый оттенок кожи на лице и руках.

И убираю покрывало. Группа хихикает (смеяться в секционном зале я запретил). Продолжаю:

— Таким образом, мы видим первые признаки переохлаждения.

Группа хихикает громче.

— В чем дело? Что, у меня одежда не в порядке?

— А вы посмотрите на спину.

Обхожу труп сзади и вижу, что между лопаток торчит здоровенный хозяйственный нож. М-да…

Дальнейшее вскрытие показало, что у потерпевшей было колото-резаное ранение грудной клетки, проникавшее в правую плевральную полость с повреждением легкого и обильным внутренним кровотечением. Но имелись и выраженные признаки длительного прижизненного действия низкой температуры. Я запросил дополнительные данные и узнал, что муж покойной, вернувшись домой пьяным, избил ее, ударил ножом в спину, вытолкал в сени и закрыл дверь в дом изнутри. Бедная женщина, ослабев от потери крови, осталась в сенях (был морозный декабрь) и погибла. Причина смерти здесь была комбинированной: общее переохлаждение организма, обусловленное беспомощным состоянием из-за ножевого ранения. Причиной же «веселья» группы была моя невнимательность до начала занятия. Такой вот у нас юмор.

Вопрос студенту на экзамене:

— Что такое скоропостижная смерть?

— Это когда человек засыпает, а просыпается уже мертвым.

Студент сдает экзамен профессору. Я принимаю экзамен за соседним столом. Вопрос не очень сложный — нужно просто перечислить 10 видов насильственной смерти (сейчас такого вопроса в программе нет). Студент довольно уверенно называет восемь, два забыл. Пауза. Я, не выдержав (еще живо студенческое прошлое), шепотом подсказываю:

— От физического перенапряжения…

Студент, изобразив радость вспоминания:

— Ага, от физического перенапряжения и, это… от умственного.

Профессор невозмутимо:

— Ну это, коллега, вам, похоже, не грозит.

Профессор В.П. Десятов принимал экзамен очень либерально. Настолько, что среди студентов ходил такой анекдот.

Профессор, выслушав ответ студента по билету:

— Вот вам, коллега, дополнительный вопрос на «5»: сколько было лекций по судебной медицине?

Молчание.

— Тогда дополнительный вопрос на «4»: в какой аудитории читали лекции по судебной медицине?

Молчание.

— Гм-гм… Вопрос на «3»: кто читал лекции по судебной медицине — вы или я?

Это, конечно, шутка. При всем его либерализме Владимир Павлович был достаточно строг и, если видел откровенную нерадивость или глупость студента, ставил оценку по справедливости.

В 70-х у нас была так называемая ротация — 2 недели работа в морге, 2 недели — в амбулатории на приеме «живых лиц». Впрочем, тогда все это помещалось на «пятачке», и именно в Анатомке.

Утром сижу на приеме. Входит девица лет 18–19, стройная, длинноволосая блондинка. Предъявляет постановление следователя. Читаю: «Накануне вечером была изнасилована». Как положено, спрашиваю, когда и что случилось. Отвечает:

— Вчера поздно вечером возвращалась с приятелем со свадьбы подруги, тот завел в кусты, ну и…

Спрашиваю:

— Были ли побои, сопротивление?

Отвечает:

— Да нет. Просто опешила и растерялась.

Следует ряд специфических вопросов и ответов, из которых вытекает нечто серьезное (по теме). Прошу потерпевшую раздеться, осматриваю — никаких повреждений на теле нет. При специальном осмотре констатирую: «Целость девственной плевы не нарушена, строение плевы не допускает полового сношения без ее разрыва». Все это я диктую лаборантке (за дверью очередь «живых лиц»). Свидетельствуемая в страшном негодовании:

— Как так не нарушена?! Как так не позволяет?! Я вам не доверяю, позовите кого-нибудь поопытнее!

Да, теперь я с грустью вспоминаю то время, когда еще был не такой лысый, солидный и авторитетный, как сейчас). Поочередно пришлось пригласить всех наших корифеев, вплоть до начальника бюро и профессора. В.П., посмотрев, пробормотал:

— Кхе — кхе. Девушка, радоваться надо: не нарушена.

И величественно удалился. Девица, негодуя, надела трусики и ушла.

Недели через три (ротация) снова сижу на приеме. Входит очередная пациентка. Память на лица у меня фотографическая (профессиональная). Узнаю. Беру свежее постановление с тем же сюжетом. Расспрашиваю, осматриваю — все один к одному, включая реакцию «потерпевшей». Далее следует цирк с осмотром авторитетами, включая профессора.

Через день звонок следователя:

— Какие проблемы?

— Да никаких. Нет признаков совершения полового акта, девственница она.

— Так в этом-то и проблема! — верещит следовательница.

Оказалось, девушка дружила с курсантом-выпускником военно-медицинского факультета ТМИ, который получил распределение в Западную группу войск (Германия). Дружба сопровождалась объятьями, поцелуями и обещаниями жениться. Но до интимной близости дело не дошло. Ближе к выпуску подруга заметила, что друг к ней заметно охладел и о женитьбе больше не заикается. Надо было что-то делать. Вот она и попыталась имитировать изнасилование. Дескать, офицер, член партии. Припугну — и женится, ну куда он денется?

Не вышло, однако.

В 1973 году меня направили в Кемеровское областное бюро судебно-медицинской экспертизы на специализацию по медико-криминалистическим методам исследования (тогда они почему-то назывались физико-техническими). В процессе учебы было много интересных ситуаций, но мне запомнился случай, рассказанный коллегами.

Обычная семья — муж, жена (около 30 лет), сын лет 6, теща лет 65. Муж, водитель самосвала, с некоторых пор стал часто (по мнению женщин) выпивать. Не надеясь на врачей, теща нашла у знахарки некий рецепт: нужно в спиртное добавить собачью кровь и дать выпить — тягу к выпивке отбивает напрочь.

Женщины убили дворовую собачку и кровь ее добавили в бутылку легендарного «Солнцедара». Муж вернулся вечером с работы уже немножко выпивши, был ласково встречен и пошел во двор умываться. Пока он мылся, сынишка подошел к нему и сказал:

— А бабаня с мамкой зачем-то нашего Шарика убили и евонную кровь тебе в бутылку налили.

Отец, не подавая вида, сел за стол, налил стакан краснушки, выпил, крякнул, закусил борщом. Потом повторил и, нахваливая борщ, допил бутылку до конца. Женщины умиленно пялились на него. Неожиданно он… залаял!

Жена, молодая и шустрая, улетела на чердак, а теща, женщина пожилая, весом за 100 кг, бросилась под кровать, пытаясь спрятаться. Голову-то она спрятала, но задняя часть осталась снаружи. Подопытный, войдя в раж (все же 0,8 литра «Солнцедара»), увлекся и, отлаявшись, укусил тещу за ягодицу. Женщина умерла от разрыва сердца.

Мужчине вменили почему-то злостное хулиганство — статья серьезная, по тогдашнему УК — не менее 5 лет лишения свободы. Мой коллега, выступавший в суде, рассказал, что не только многочисленная публика, но и судьи буквально рыдали, когда оглашались материалы дела. В итоге установили, что следы укуса на заднице потерпевшей относятся к категории легких телесных повреждений без кратковременного расстройства здоровья и не имеют отношения к причине смерти… Дело кончилось штрафом.

А вот собачку жалко.

На восьмидесятые годы прошлого века пришелся пик так называемой «заготовки кормов». Смею вас (тех, кто уже не помнит) уверить, что дело нередко приобретало маразматически-анекдотический характер.

Сейчас, спокойно и серьезно вспоминая те годы, я так и не могу понять: кому и зачем нужен был этот «кормовой» ажиотаж? Возможно, я не прав, но почти уверен, что кто-то просто делал на этом карьеру…

Попали под жернова этой кампании и мы, сотрудники медицинского института. Ежегодно нас — аспирантов, ассистентов и даже доцентов — в обязательном порядке отправляли на сенокос.

Никаких шуток!

Вопрос решался на уровне ректората и партийного бюро института, не говоря уже о профкоме. Существовал даже некий «Штаб труда»!

«Откосить» от сенокоса (простите уж за каламбур) было можно, но сложно: «призыву» подлежали все сотрудники до 50 лет. Лично мне пришлось косить 4 года — с 1982 по 85-й.

Тогда мы, по глупости, страшно возмущались, подсчитывали стоимость килограмма заготовленного нами сена (шибоко дорого получалось, однако)… Спустя много лет, мы, оставшиеся в живых сенокосцы, встречаясь, вспоминаем те месяцы с нежностью — это было лучшее время в нашей жизни!

Нашим сенокосным дням я посвятил множество стихов. Но поскольку наш раздел несерьезный, я хочу привести одну вселенскую хохму. Дело в том, что помимо всех прочих удовольствий, одним из основных на досуге была травля анекдотов!

Тут равных не было одному из наших славных сенокосцев — Игорю Васильевичу Яхно! Я не преувеличиваю. Прежде всего он был прекрасным анестезиологом-реаниматором, кандидатом медицинских наук. Страдая гипертонической болезнью, он три (!) раза ездил с нами на сенокос. А потом просто умер в 40 лет… Царствие ему небесное…

Игорь был непревзойденным рассказчиком анекдотов. Он знал их великое множество, мог изложить один и тот же эпизод несколько раз подряд — и все лежали.

Я после него занимал позорное второе место…

Так случилось, что еще в 1982 году (наш первый сенокос) один из анекдотов Яхно стал нашим фирменным (или знаковым?). Чтобы дальнейшее было понятно, я просто обязан его изложить. Собственно, и анекдот-то банальный — из школьной серии про Вовочку, но что-то, наверное, нас зацепило…

Итак. Пятый класс… Конец учебного года… МарьИванна говорит ученикам:

— Вот мы уйдем на каникулы, придут дяди-маляры… Давайте им подскажем, как украсить наш класс, чтобы осенью нам было уютно заниматься.

Что могут предложить детишки? — белочки, зайчики, бабочки и т. д.

Вовочка поднимает руку и предлагает:

— А пущай они покрасят комнату в голубой цвет, а посредине зае…ят синюю полосу…

Возмущенная МарьИванна отправляет Вовочку за отцом.

Когда папа пришел, учительница, поправив очки, говорит:

— Ваш сын, простите, такие выражения употребляет, что я даже и повторить не могу!

Папа, с похмелья не совсем соображая, спрашивает:

— А об чем, собственно, речь, и за что я его, собственно, в очередной раз, собственно, должен драть?

МарьИванна, в очередной раз поправив очки, с возмущением заявляет:

— Вы можете себе представить: ваш сын предложил посредине голубой стены зае…нить (!) синюю полосу!

Папа почесал затылок, надолго задумался и изрек:

— А в чем, собственно, проблема? Не нравится синяя — зае… ньте красную…

Как уж там случилось, но синяя полоса стала нашим сенокосным фирменным знаком, и где бы мы не обосновывались, она всегда присутствовала в антураже…

В 1984 году нас опять призвали на сенокос… Наш лагерь расположился в окрестностях достославного села Поздеево на берегу прекрасного, очень длинного и извилистого озера. За лагерем стоял хреноватый, но тем не менее какой-никакой сосновый лес с грибами…

Процесс сенокошения сводился к тому, что около 9 часов утра (гигиенические процедуры опускаю) нас сажали в большие грузовики и зачем-то везли километров за 30 на «сенокос». Потом мы часа два бегали с косами и искали, чего бы такого скосить. Потом нам привозили весьма не слабый обед. Потом нас везли обратно в лагерь…

Вот проклятое советское прошлое — мало того, что нас совершенно бесплатно на машинах катали, позволяли развлекаться и кормили от пуза, так они нам еще и зарплату платили. Ну изверги и, чтобы не сказать большего (девушки, закройте уши), партократы!

Это все прелюдия или, если хотите, увертюра…

Однажды наш бессмертный (в нашей памяти) командор Фадюшин приехал из города и сказал, что ожидается визит партийных органов непредсказуемого масштаба. При этом он многозначительно поднял указательный палец.

Один из нас, устав от сенокоса, имел неосторожность спросить:

— А это как это? Партийные отдельно, что ли, а органы отдельно, что ли?

Фадюшин его успокоил: дескать, и партийные, и органы будут в одном флаконе, и устроил аврал по уборке лагеря. Мы, как в армии, подровняли и подтянули палатки, сдали стеклотару, посыпали дорожки песком, ну и т. д.

Валера подозвал меня и сказал, что поскольку я во студенчестве выпускал факультетскую стенгазету «Лечебник», надо к приезду начальства изобразить сенокосный вариант. Из города он привез все необходимое — ватман, кисточки, гуашь. Нашелся и художник (сам я рисовать не умею — Бог не дал).

Нас освободили от сенокоса, и мы начали творить. Итог наших усилий выглядел так: мы склеили шесть листов ватмана в ширину. (Надо сказать, что выпуская газету «Лечебник» во время учебы в институте, мы иной раз склеивали до 30 листов ватмана в длину, и потом долго мучились, где бы эту хреновину повесить.)

Итак, в правом верхнем углу было написано почему-то: «Экологический выпуск». Через все ватманское поле по диагонали нарисована широкая синяя полоса, на фоне которой красивым зеленым шрифтом шла надпись: «Берегите Природу — вашу Мать!». Выше и ниже полосы было нарисовано (блестяще!) не менее 30 миниатюр, под каждой из которых ваш покорный слуга сделал краткую стихотворную подпись — от 4 до 8 строк. Подписи представляли собой довольно прозрачную (в совокупности с рисунками) зашифровку матершинных анекдотов, широко известных в кругу сенокосцев.

Было только одно исключение: художник изобразил хилого придурка (вроде меня), с трудом поднимающего огромный навильник сена. Подпись к рисунку гласила:

Газету укрепили под навесом лагерной столовой.

Через пару дней нас действительно посетило партийное начальство — секретарь Кировского райкома КПСС, секретарь институтского парткома и т. п. — всего человек 10. Был среди них и Николай Петрович К., секретарь обкома КПСС по делам молодежи и студентов. Мы с ним были знакомы примерно с 1963 года — я занимался стенной и многотиражной печатью, а он являлся членом комитета ВЛКСМ от партбюро (преподавал политэкономию социализма). Естественно, мы тесно сотрудничали и часто встречались.

Начальству показали лагерь, накормили в столовой обедом и подвели к стенной газете. Оно (начальство) прочитало, сдержанно поулыбалось и уже собралось уезжать. Но тут Н.П. вдруг говорит:

— Прекрасная газета, надо бы ее вывесить в главном корпусе ТМИ, пусть абитуриенты познакомятся с творчеством ваших преподавателей.

И добавляет:

— Что-то стиль стихосложения мне очень знаком, кто писал?

Сенокосцы вытолкали меня из толпы… Н.П. меня, конечно, сразу узнал, поздоровался за руку и говорит:

— Прекрасные стихи, только вот не совсем понятные… И кстати, что означает эта синяя полоса по диагонали?

Чувствую, лагерь за моей спиной замер… С трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, поясняю:

— Что касается стихов, я использовал ряд идиоматических понятий, которые знакомы только тем, кто сено косил… Ну а насчет полосы, то если бы мы знали, что Вам не нравится синий цвет, мы непременно засобачили бы красную полосу!

Лагерь дико захохотал.

Гости, конечно, не поняли причину хохота и величественно удалились.

После их отъезда сенокосцы до самого вечера буквально носили меня на руках. Так я познал вкус всенародной (вселагерной) славы.

Газету тут же сняли и на следующий день повесили в фойе главного корпуса ТМИ. Бывая несколько раз в городе, я заходил по разным делам в главный корпус и видел, что стенгазета висит, ее читают абитуриенты и их родители.

Недели через две захожу в фойе и замечаю, что нашей газеты нет! Ко мне подошел знакомый ассистент, работающий в приемной комиссии и говорит:

— Слушай, тут вчера был очень громкий скандал!

Рыжов Н.И. (тогда проректор по учебной работе, человек очень добрый, очень занятой и очень дотошный) две недели пробегал мимо нашей газеты, не обращая на нее внимание (мало ли что там висит). Накануне он, проходя мимо, зацепился за что-то взглядом, притормозил и прочел всю газету (включая, конечно, и надпись на синей полосе). Н.И. побагровел и заорал на весь главный корпус:

— Кто эту х…ню позволил здесь повесить?! Снять немедленно!

Газету, конечно, немедленно сняли…

До сих пор жалею, что не догадался снять ее несколько раньше (как один из авторов, я имел на это право) — газета действительно была уникальная…

Имея опыт комплексных экспертиз по ДТП совместно с автотехниками, выработал свою классификацию водителей:

I — «Ездец»;

II — «Ездун»;

III — «Ездюк».

Что, еще и расшифровать?

Мой любительский стаж за рулем около 5 лет. Посему должен отнести себя лишь к III категории. На II, увы, не тяну.

Вопрос студенту:

— Назовите пример повреждения, несовместимого с жизнью?

— Ну отсечение жизненно важного органа, например головы.

Вопрос студенту:

— Чем могло быть нанесено данное повреждение (обширный кровоподтек)?

Студент (бодро):

— Твердым тупым предметом — головой.

Молоденькая следователь приходит посоветоваться:

— Никогда не писала постановления по поводу изнасилования, посмотрите, правильно ли поставлены вопросы?

Читаю:

1. Была ли г-ка Н. изнасилована? (Уже прокол — факт изнасилования устанавливает только следствие и (или) суд.)

2. Была ли Н. изнасилована в естественной форме?

3. Была ли Н. изнасилована в извращенной форме?

4. Была ли Н. изнасилована в особо извращенной форме?».

С трудом сдерживая смех, говорю:

— Мадемуазель, я хорошо представляю себе половой акт в естественной форме. С некоторым трудом могу представить его же в извращенной форме (в УК этого нет). Но что вы, собственно, подразумеваете под особо извращенной формой?

Девица краснеет и шепчет:

— А я не знаю.

Я, собственно, тоже.

В 1986 г. я ушел работать с кафедры в областное Бюро СМЭ. И тут же меня избрали председателем профкома зачем-то…

Весной 1987 года мне позвонили из обкома профсоюза медработников:

— В День медицинских работников (3-е воскресенье июня) будет Спартакиада медиков. Нужно организовать команду, придумать символику, транспарант, вымпел, форму, ну и прочее…

…Как давно это было! Тогда все мы еще были относительно молоды… Я собрал членов профкома (не говоря уже о мозгах) — мы посидели, подумали и сколотили команду.

Была проблема с символикой — череп с костями (просто, но страшновато) или скелет (привычно, но сложновато). Остановились на аббревиатуре БСМЭ — расшифровывать не буду…

В назначенный час на стадионе «Труд» собралась огромная толпа околомедицинских придурков. Мы попрыгали в мешках, побегали с завязанными глазами, срезая подвешенные призы, и т. п. Нашей коронкой была эстафета 4х100 метров. На два первых этапа мы поставили молоденьких лаборанток. Третьим номером встал Э.Л. Ломиворотов — атлет, волейболист, 190 см, 99 кг. Четвертым был я (когда-то имел разряд по спринту, в том числе и в эстафете) — 175 см, 63 кг.

Стою на номере. Дали старт… Жду. Наша команда лидирует… Эдуард принимает эстафету и прет ко мне… Я беру высокий старт. Вместо того, чтобы просто хлопнуть меня по вытянутой назад руке (эстафетных палочек нам не дали), Эдик своей чугунной рукой от всей души врезал мне между лопаток!

Разница масс сказалась мгновенно — примерно третью часть последнего этапа я прокатился кувырком, обдираясь о шлаковое покрытие дорожки… Но потом вскочил и все же финишировал вторым! Сам я ничего этого толком не помню, но мне рассказали, что публика на трибунах и вдоль дистанции просто рыдала от восторга!

В качестве приза (2-е место) нам вручили почему-то ручные массажеры — такие жутковатые штуки из грязно-зеленой пластмассы, очень похожие на средневековое орудие пыток…

Хорошо, что от стадиона «Труд» до Анатомки было рукой подать… Собрав свои спортивные трофеи, мы дружно пошли и обмыли их, заодно и промыв (снаружи, но больше изнутри) мои «боевые» раны.

С тех пор я спорт даже по телевизору не смотрю!

Из объяснения женщины-водителя в ГАИ после ДТП: «…Я ехала поздно вечером в пос. Тимирязево на своем «Москвиче-412». У меня заглох мотор. Я вышла и подняла свой капот. В это время кто-то трахнул меня в зад. Оказалось — это «УАЗ-469».

Любопытный вариант отождествления личности водителя со своим автомобилем…

Из объяснения жены водителя, по пьянке сбившего пешехода: «Чем он думал, когда садился за руль, я не знаю.».

…Работаю в кабинете. Телефонный звонок. Женский голос:

— Вы можете установить отцовство?

Вопрос обычный, начинаю почти автоматически объяснять, что наши эксперты, пользуясь серологическими (сывороточными) методами, могут достоверно исключить отцовство. Доказать, увы, не могут. И тут же задаю встречный вопрос:

— А лет-то ребенку сколько?

(Группа и тип ткани формируются в возрасте около 1 года.)

— Да уж 45…

— Не понял!

— Понимаете, мне 75 лет, мужу моему 78, сыну 45, двое внуков уже…

— Так что?

— Так этот старый придурок решил, что сын наш не от него. И требует, чтобы я доказала, что именно он отец ребенка.

— Так вы скажите ему, чтобы он сам это и доказывал.

— Ой, он меня убьет!

— Попросите вашего «не его сына», пусть он папаше вправит мозги.

— Ой, спасибо за совет, щас сын пиво-то принесет, я ему и скажу…

Ей Богу, я не вру!

Из показаний потерпевшей: «…Г. совершил половой акт, кончил, встал и пошел дальше сепарировать молоко».

Запись в амбулаторной карте: «…Жалобы на боли в правом подреберье…». Более ничего. Диагноз: «Острый сальпингоотит». Сальпингоотит — воспаление евстахиевой трубы и среднего уха! Ну, Господи, причем здесь правое подреберье?!

В 1997 году в Отдел сложных экспертиз поступило гражданское дело по иску гр-ки Н. к гр-ке М. Суть иска: ответчица М. живет этажом выше истицы в обычном кирпичном доме, держит собаку — доберман-пинчера. Истица утверждала, что собачка у себя наверху (пардон) мочится, в результате чего «жидкость стекает в квартиру (нижнюю), появились потеки на потолке в зале и спальне, замыкает люстру, отвалились обои в коридоре, затопило туалет» (?!). Сумма иска невелика — 2 миллиона тогдашних рублей.

Вопрос определения:

— Является ли жидкость на потолке в прихожей и спальне, на люстре, на стенах и потолке в туалете указанной квартиры собачьей мочой?

Никаких объектов для исследования не представлено.

В состоянии легкого остервенения звоню судье:

— Во-первых, наши эксперты могут установить наличие мочи на объектах, но определить, чья она — человеческая, собачья или верблюжья, нельзя, так как моча не содержит видовых антигенов. Во-вторых, что исследовать?

Судья спрашивает:

— А как быть?

Не без ехидства объясняю (в полном соответствии с ГПК):

— Вам нужно всем составом суда выехать в квартиру Н., подождать, пока собачка пописает, жидкость протечет вниз, изъять образцы штукатурки, обоев и т. п., контрольные (чистые) образцы, надлежащим образом упаковать и оформить. Тогда я экспертизу приму.

Судья пришла в ужас, но пообещала все сделать.

Прошло два года… Образцы так и не поступили. На дне сейфа я нашел «собачье дело» и вернул его в суд без исполнения.

Через полгода оно ко мне вернулось с тем же определением и без образцов. В день поступления истица Н. позвонила мне и сказала, что сейчас принесет мне мешок штукатурки и обоев со следами «мочи». Пришлось объяснять ей то же самое, что и судье два с половиной года назад. В суд я направил письменный запрос.

Совсем недавно встретил судью на улице и она попросила вернуть ей дело, так как «образцов» нет и не будет.

No comment…

Из искового заявления: «…Сумма иска по причинению вреда здоровью является предварительной, так как не получен расчет стоимости человеческой жизни в Российской Федерации.».

Объявление. Работают курсы усовершенствования лаборантов без отравы (выделено мной) от производства.

Из объяснения обвиняемого: «.В это время из кабины лифта выходила гр-ка Н., держа свою собаку (черный пудель) за подмышки передних лап. При этом с собаки сочилась моча и вся кабина лифта была залита мочой.».

Из протокола допроса: «…Потом В. накинул потерпевшему удавку на шею и, для большей убедительности, задушил.».

Рапорт: «Я, участковый Иванов, обходя вверенный мне участок набережной р. Томь, обнаружил, что гражданин М. нарушает постановление Горсовета от 07.07.97 на памятник. и прямо на клумбу. Я попросил гр-на М. пройти со мной в отделение милиции. По дороге в отделение милиции гр-н М. продолжал нарушать постановление Горсовета от 07.07.97 зигзагообразно на прохожих и на меня. Не доходя 50 метров до отделения милиции гр-н М. прекратил нарушать постановление Горсовета от 07.07.97: не потому, что осознал, а потому, что нечем было.».

Вопрос определения суда: «Могли ли телесные повреждения образоваться от удара кулаком с последующим обхватыванием руками, уронением и повалением на землю?».

В кабинете экспертов висит большая репродукция знаменитой картины Крамского «Неизвестная». Название аккуратно заклеено и поверх написано: «Неопознанная».

Жизнь подбрасывает все новые и новые хохмы. Вот последние.

Запись в истории болезни: «Жалобы при поступлении на головную боль в правом голеностопном суставе…».

Выписной эпикриз: «…Выписан 03.06.01 с летальным исходом». Дальнейшие рекомендации: «Наблюдение хирурга в поликлинике по месту жительства». Подписи, печать… (Есть ксерокопия.)

Комиссионная экспертиза. Потерпевший умер в больнице через 10 дней после тяжелой черепно-мозговой травмы. Труп вскрыт через двое суток. После изучения истории болезни читаю акт вскрытия: «…Правый зрачок больше левого, на свет не реагирует, левый — реагирует». Чтобы вы поняли степень моего остервенения, скажу, что зрачок реагировать на свет может только у живого!!!

Женщину лет 70 сбила грузовая машина. Доставлена в больницу скорой помощи. Заключительный диагноз: «Основной: Ушиб левого коленного сустава, гемартроз. Сотрясение головного мозга (бабушка очень легко отделалась). Сопутствующий: Правосторонняя гигантская скользящая пахово-мошоночная (?!) грыжа».

Из той же оперы. Мужчина погиб при ДТП. В акте вскрытия: «…Труп мужчины правильного телосложения… Наружные половые органы сформированы правильно. Большие половые губы прикрывают малые.».

Из направления: «Для проведения судебно-медицинского исследования. направляется гражданин Иванов Петр Семенович (Ф.И.О. изменены). На разрешение судебно-медицинского эксперта поставить следующие вопросы: имеются ли у гражданина Иванова П.С. телесные повреждения? Если имеются, то какова их степень тяжести, механизм причинения, срок давности, их локализация? Нарушена ли целостность девственной плевы? Если да, то какова давность? Изъять смывы с полости рта, содержимое влагалища на марлевый тампон, счесы и срезы с лобковой части, состриги ногтей. В распоряжение эксперта представить гр. Иванова П.С. Дата. Подпись: УУП ОП № 4 Капитан полиции. (Орфография оригинала сохранена, есть ксерокопия.)

Из объяснения врача: «Мне не хотелось оскорблять пациентку и поэтому я еще раз направил ее к рентгенологу.».

Врачебное свидетельство о смерти. Причина смерти: «Действие твердого тупого предмета с неопределенными намерениями».

Из акта освидетельствования: «…Ушиб уголовного мозга…».

Из постановления о назначении экспертизы: «…Н. убил свою сожительницу М. При этом он бил ее веником-голиком, а также мешком, в котором находились говяжьи лытки (копыта и голени) общим весом около 6 кг…».

Вопрос постановления: «Причинены ли смертельные повреждения гр-ке М. именно веником-голиком (?) или говяжьими лытками (копытами и (или) голенями?)».

Из пояснения потерпевшего: «…Меня бил бывший сожитель моей будущей тещи…».

Из амбулаторной карты: «…Левая часть лица шире, чем правая…».

Из амбулаторной карты: «…Была травма головы — столкнулся с электричкой…».

Из заключения эксперта: «…Повреждения относятся к категории…, как требующие для своего ремонта срок более.».

Из постановления дознавателя: «…Был совершен наезд на пешеходку…».

Вопрос определения суда: «… могло ли длительное употребление гербалайфа и прочих аналогичных средствов… привести к ее катастрофическому похудению и поглупению?».

Из постановления следователя: «Имеются ли на трупе телесные повреждения, которые не являются телесными?».

Вопрос постановления: «Была ли гражданка Н. беременна, а если была, то какова причина беременности?».

На этом пока все. Но думаю, что материал, подобный изложенному в этой главе, неисчерпаем…