Записки уральского краеведа

„КОРОЛЕНКОВСКИЙ ЖАНДАРМ“ И ЕГО СЫН

В августе 1902 года мой родитель, псаломщик, привез меня в Пермь для поступления в духовную семинарию. Ни родитель, ни я в Перми никогда до этого не бывали. Приехали как в лес, единственно запасшись адресом выходца из нашего родного села, рабочего типографии Пермского губернского земства, Андрея Назаровича Мальцева. Дома, в деревне, у него оставалась мать, которой сын писал, вероятно, не чаще раза в год-два.

Дорогой от кого-то узнали, что в Перми есть подворье Белогорского монастыря, где иногда дают временный приют. И первый день по приезде в Пермь мы провели там. За это время отец отыскал квартиру Назарыча, ютившегося в бедном домишке в Слободке за Сибирской заставой.

Первые четыре года семинарского ученья я жил в общежитии, часто ходил на квартиру к Назарычу, чтобы немного развлечься. Если не заставал его дома, шел к нему на работу — в типографию. Это было большое полиграфическое предприятие вблизи Сибирской заставы по тогдашней Соликамской улице. В типографию меня пропускали свободно: никаких документов, никаких расспросов, кто я, зачем иду, к кому иду… Приходил я туда и наблюдал, как Назарыч накладывал листы чистой бумаги, а машина выбрасывала их испечатанными.

Был у Назарыча друг по работе Петя Молоков, Петр Хрисанфович. Рыжеволосый, небольшого роста, с маленьким носом, похожим на пуговку, с несколько суетливыми движениями… Словом, ничего героического в этом человеке я не замечал, тем не менее он всегда влек меня к себе. И Назарыч иначе не называл его и в глаза и по-за глаза, как Петей. Петр Хрисанфович старался занять меня то разговорами, то даст, бывало, свежий номер издававшегося губернским земством журнала-газеты «Пермская земская неделя». Там было что почитать.

Не раз, бывало, приду я к Назарычу, а он:

— Сегодня ночью у Пети был обыск и его забрали…

Я уже понимал, что забрали «за политику», а в чем она заключалась, не знал и не допытывался.

Не помню, в 1908 или 1909 году в «Русском богатстве» стала печататься «История моего современника» В. Г. Короленко, и я читал ее с большим интересом. Позже, перечитывая это произведение, я остановил свое внимание на рассказе автора о том, как его перевозил из Перми в тобольскую тюрьму жандармский унтер-офицер Хрисанф Мологов (Молоков). Прочитал я это место и подумал: «Какое совпадение: пермский жандарм — Хрисанф Молоков, а мой тамошний знакомый — Петр Хрисанфович Молоков! Неужели Петя Молоков был сыном жандарма? А почему этого сына то и дело обыскивали и арестовывали?» И чем больше вчитывался, тем больше приходил к мысли, что Петя — сын жандарма.

Не удержусь, чтобы не привести короленковские строки об этом жандарме.

После того, как был убит Александр II, царский престол занял его сын, Александр III. Надо было присягать новому царю. Будучи в ссылке в Перми, В. Г. Короленко служил на железной дороге. Ее служащие принесли общую присягу, в том числе присягнул и писатель. Однако жандармерия потребовала от него специальной присяги, против чего Владимир Галактионович восстал. Кроме того, его стали преследовать по ложному доносу и вновь сослали в Тобольск, а оттуда дальше.

Везли Короленко вместе с другим политическим ссыльным, который оказался слишком болтливым, — это при жандармах, которые сопровождали ссылаемых. И Короленко пишет:

В том, что Петр Хрисанфович Молоков был сыном жандарма, меня окончательно убедила статья старого пермского партийца В. В. Южакова в книге «Иллюстрированный сборник-ежегодник Пермского губернского земства», выпуск второй, издания 1916 года, — под названием «К пребыванию Вл. Гал. Короленко в Перми». Автору удалось найти квартирную хозяйку, у которой жил в Перми писатель, а также установить время высылки Владимира Галактионовича из Перми.

Больше того, В. В. Южаков сообщает, что жандарм Молоков умер в 1913 году, и в оставшихся от него бумагах хранилась расписка, полученная жандармом от смотрителя тобольской тюрьмы Н. Карамышева, в принятии денег В. Г. Короленко.

так говорится в сноске на стр. 181 упомянутого выше сборника, а в тексте статьи дается фото самой расписки.

Воспроизведение расписки очень четкое, так что можно прочесть:

Вслед за этим автор статьи пишет:

Петр Хрисанфович помнил Короленко и был наслышан о его высоких моральных качествах.

В. В. Южаков писал свою статью накануне февральской революции. Он мог бы написать больше о сыне жандарма, о том, как он, сын, стал членом подпольной большевистской организации, а потому недаром подвергался арестам…

Несомненно, в материалах пермского партархива имя П. Х. Молокова упоминается не раз. Надо бы подтолкнуть пермских краеведов, чтобы они «порылись» в архивных материалах, собрали бы рассказы современников о сыне «короленковского» жандарма.

В последний раз я видел его 12 июня 1929 года в бывшей типографии губернского правления, в которой печаталась моя книжка «Краеведческий вопросник». В то время Петру Хрисанфовичу, надо думать, шел уже 60-й год. Наша встреча была очень теплой и уже совсем при иной политической обстановке. Прежде суетливый, чего-то все опасавшийся, мой старый знакомец теперь выглядел солидно, спокойно и казался мне даже выше ростом.

КТО КАК ПОЧТИЛ ПАМЯТЬ ЛЬВА ТОЛСТОГО…

Газеты — это летописи наших дней. В архивах тоже много материала для истории, но там надо долго рыться, часто — уметь читать старинные почерки, а в газетах читается все легко. Если нам по какой-то счастливой случайности попадет листок даже древней летописи, то мы бережем его как величайшую драгоценность.

По-видимому, я родился собирателем. Если вижу клочок газеты, непременно посмотрю, какого времени и что за газета. Лет двадцать тому назад я где-то набрал большую пачку обрывков уральских газет дореволюционного времени и теперь еще храню их.

Когда исполнилось 50 лет со дня смерти Льва Толстого, я обратился к этим обрывкам и, представьте, нашел там нечто любопытное. Вот обрывок ноябрьского номера «Уральской жизни», выходившей в Екатеринбурге.

В одном месте читаю:

На том же газетном обрывке сохранился стихотворный «маленький фельетон». Вот он:

Как говорится: ко всему этому комментарии излишни.

ТЕЛЕГРАММА

Ноябрь 1910 года. Дореволюционная Казань. На восточной окраине города, возле изрытой ямами кирпичных заводов обширной площади, высится почти одинокое трехэтажное здание ветеринарного института. Скучная, казенная архитектура. И тем не менее это — здание высшей школы, это ветеринарный институт.

Студенты его на девяносто пять процентов — бывшие воспитанники духовных семинарий, протрубившие, если кто ни разу не оставался на второй год, целых тринадцать лет учебы. Народ все солидный, положительный, многие с бородами и редко кто без усов. И не мудрено: тот уже поработал народным учителем, тот — земским статистиком, тот отшвырнул от себя поповский сан… Словом, все — дезертиры с подкадильного фронта, которым нет доступа в другие высшие школы, а только в ветеринарный институт, выпускающий специалистов «грязной» работы. Вот причина, почему в ветеринарный институт не шли дворянские сынки, а дезертирам-поповичам — все же высшая школа и все же не поповство!

Сложной жизнью живет студенчество института. Каждый чувствует, что будет обязан служить народу, именно народу. В институте есть своя подпольная организация. Но кто ее члены? Можно лишь догадываться, подозревать. Кто дает сигнал начать политическую забастовку? Кто назначает студенческую сходку, конечно, без разрешения директора, самовольно? А ведь кто-то невидимый сигнализирует, назначает…

В институте есть и свой агент жандармерии. Это — помощник долговязого швейцара Романа — Хасан. Маленький, с хитрыми глазками, с жидкой бородкой, такой противный. К сожалению, о роли Хасана, как шпика, знают не многие и попадаются…

Пришла в Казань тяжелая весть: Лев Толстой покинул Ясную Поляну, куда-то ушел, уехал…

Почему? Куда? С кем? Ведь не один же в таком возрасте?

Томительно идет время в ожидании, когда же будет ответ на эти волнующие вопросы.

И вдруг страшная весть: Толстой умер в дороге!.. На станции Астапово.

И Русь снова забурлила так, как еще не бурлила после бури Пятого года. Полиции и жандармам опять «работа».

Разве можно нам, студентам, оставаться равнодушными!

Но ведь директор Гольцман никоим образом не разрешит сходку, чтобы хоть послать телеграмму в Ясную Поляну: «Толстой» — это же «революция»!

Ладно, без разрешения летучку устроим…

Кончилась первая лекция. Студенты всех курсов высыпали в коридор второго этажа.

— Товарищи, разве можем мы оставаться глухими к смерти Льва Николаевича? — раздается по коридору.

Все оборачиваются на голос.

— Товарищи, давайте пошлем телеграмму в Ясную Поляну. Вот текст: «Казанские студенты-ветеринары скорбят со всем миром». Согласны?

— Согласны! — Ответ единодушен.

«Сходка» кончена. Мчусь на телеграф. Думается: «Примут ли?»

И вот в руках квитанция. «Тула, Ясная Поляна, Толстой». Все сделано!

Вообще, все произошло быстро, даже Хасан не узнал о такой дерзости, иначе поздним вечером пришла бы полиция и потащила на допрос.

Прошло более полувека. В моей памяти до сих пор все былое ясно. Особенно, когда вновь и вновь попадет под руку квитанция о сдаче телеграммы в Ясную Поляну.

ПИСЬМА ГОРЬКОГО

В числе писем, подаренных мне профессором Верой Николаевной Харузиной в июне 1921 года, было два письма Алексея Максимовича Горького. Горьковский почерк, как говорится, узнаешь за версту: буквы прямые, без всякого наклона, сразу видать человека сильной воли. В одном письме буквы довольно высокие, слитые между собой, зато во втором они низки и почти каждая стоит особняком, точно типографского исполнения.

Вот тексты обоих писем:

Кто был адресатом этого письма, пока неизвестно. Нет также и даты. Не был ли адресат подпольщиком и лично мало знакомым Горькому человеком?

Обращает внимание, что слова «вам», «вас», «ваш» написаны с малой буквы.

Писано письмо на листке 21×13 см — половинке почтового четырехстраничного листка, с прямой еле заметной клеточной разлиновкой.

Даты письмо не имеет. Писано оно также на так называемой почтовой бумаге, только бо́льшего размера — 27×21 см, и также с прямой, еле заметной клеточной разлиновкой.

Кто такой адресат Владимир Александрович, неизвестно. Можно предполагать, что это был довольно культурный человек, вероятно, и почитатель А. М. Горького.

СЕКРЕТАРЬ ГОРЬКОГО

Всегда с удивлением узнаешь, что выдающийся человек является уроженцем твоего родного края. Так, недавно курганская областная газета «Советское Зауралье» сообщила, что известный советский писатель Алексей Кузьмич Югов — уроженец села Каминского Звериноголовского района Курганской области.

Несомненно, для многих уральцев явится большой новостью, что ближайший соратник, «нянька» А. М. Горького — Иван Павлович Ладыжников — родился в селе Пески, в просторечии — Катайские-Пески, Катайского района Курганской области.

Об этом удивительном человеке, которого со времен своей молодости я знаю как «секретаря Горького», я и хочу рассказать.

В начале 1900-х годов А. М. Горький возглавил товарищеское издательство «Знание» после его реорганизации. Стали выходить книжки «Сборников товарищества «Знание», в которых помещали свои произведения Горький, Чехов, Телешов, Елпатьевский, Чириков и многие другие. Когда в том или ином «Сборнике» публиковали произведение Горького, ему предпосылалось несколько строк.

Выписываю это из 14-й книги «Сборников товарищества «Знание», издания 1906 г. Душа моя наполнилась гордостью: мой близкий земляк и какие дела он делает!

В конце 1920-х годов я узнал, что Иван Павлович живет в Москве и работает в акционерном обществе «Международная книга», магазин которой помещается на улице Кузнецкий Мост. Направляюсь туда, спрашиваю, как мне увидеть И. П. Ладыжникова.

— А вы пройдите вон туда.

Подхожу, вижу — сидит крепкого сложения человек.

— Не вы ли Иван Павлович?

— Да, а с кем имею честь говорить?

Я назвал себя. Иван Павлович обрадовался земляку, и пошли у нас разговоры…

Каждый раз, как я бывал в Москве, хоть на две минуты заходил к Ивану Павловичу и сообщал новости о родных местах.

В Москве тогда жило несколько выдающихся выходцев из города Шадринска и Шадринского уезда: скульптор И. Д. Шадр, библиограф Н. В. Здобнов и др. В один из приездов в Москву я подумал, а почему бы нам, шадринцам, не собраться вместе, не покалякать, не повспоминать о былых временах, о родных местах. Обошел я московских шадринцев, и вскоре мы собрались в квартире Шадра, в конце Большой Полянки. Предложил я землякам листик бумаги и попросил оставить на нем свои автографы. Теперь этот листик хранится в моем собрании.

В тот ли свой приезд в Москву или в другой я побывал у Ивана Павловича на его квартире, в Замоскворечье: Вишняковский переулок, дом 27, квартира 12. Хозяин ее рассказал мне, что он состоит членом жилищной кооперации, которая и выстроила этот многоквартирный дом.

В Москву Иван Павлович переехал вскоре после смерти своей жены. Комната, в которой принимал меня он, показалась мне убогой, неуютной.

Сейчас в этой квартире живет дочь Ивана Павловича Наталья Ивановна Ладыжникова.

В память о наших встречах Иван Павлович подарил мне небольшой фотопортрет.

В 1945 году, когда война уже окончилась, однажды я развернул «Известия» и прочел там очень краткое сообщение о смерти Ивана Павловича Ладыжникова. Ему тогда минул 71-й год. Было так больно читать о смерти этого человека.

И вот, когда не стало этого человека и сам я состарился, захотелось мне написать биографию своего земляка, который видел Ленина и работал по его указаниям.

Были использованы записи, сделанные мною со слов Ивана Павловича, когда я посетил его на квартире.

Иван Павлович говорил мне, что не то в седьмом, не то в восьмом «Ленинском сборнике» он поместил свои воспоминания о В. И. Ленине. К сожалению, ни того, ни другого сборника в свердловских библиотеках не оказалось. Ценные сведения я получил из «Архива А. М. Горького», выпуск седьмой, а также из четырехтомника «Летопись жизни и творчества А. М. Горького». Нашлись и другие печатные источники.

Удалось мне встретиться в Свердловске с племянницей Ивана Павловича — Валентиной Петровной, в замужестве Ястребовой, и записать от нее воспоминания о своем дяде.

Сведу теперь все эти материалы воедино.

Родился Иван Павлович 13(25) января 1874 года. Окончив Далматовское духовное училище (соответствует нашей семилетке) он прошел в Перми медицинскую фельдшерскую школу и стал работать там в больнице губернского земства. В имеющихся у меня архивных материалах писателя-большевика Я. Г. Безрукова есть большая карточка — коллективный портрет пермской интеллигенции «средней руки» — земских статистиков, акушерок, фельдшеров и разного рода служащих, и среди них — портрет Ивана Павловича средины 1890-х годов.

Не довольствуясь полученным образованием, Иван Павлович решил готовиться к экзаменам на аттестат зрелости и для этого приехал в Петербург. Еще в Перми, 16-летний, он встречался с народниками, и в первое время политические воззрения складывались под их влиянием. Впоследствии от народников отошел и примкнул к социал-демократам. В Петербурге он был заподозрен в революционной работе, арестован и выслан обратно в Пермь. Пробыв здесь до 1897 года, выехал в Нижний-Новгород. Здесь-то произошло знакомство Ивана Павловича с А. М. Горьким.

В Нижнем-Новгороде Иван Павлович ведет революционную работу. В 1901 году вместе с П. А. Заломовым он вошел в состав первого Нижегородского комитета РСДРП, тесно связанного с В. И. Лениным.

В 1902 году по почину Горького в Нижнем-Новгороде был открыт большой книжный магазин («Книжный музей»). По совету Горького на должность заведующего магазином был приглашен И. П. Ладыжников.

15 февраля 1903 года Горький пишет известному большевику К. П. Пятницкому об аресте И. П. Ладыжникова: «Заведующий «Книжным музеем» влетел — как говорят — здорово и надолго».

В октябре 1904 года, ввиду тяжелого состояния здоровья, Иван Павлович был выпущен из тюрьмы под залог и поселился в петербургской квартире А. М. Горького. В связи с этим Алексей Максимович в письме от 20 октября сообщает жене об освобождении Ладыжникова после сиденья в тюрьме в течение 21 месяца.

С этого времени Иван Павлович неразрывно связан с Горьким. Он становится близким другом Алексея Максимовича, верным помощником писателя в его общественной литературно-издательской деятельности.

В 1905 Иван Павлович уезжает за границу. В сентябре он пишет А. М. Горькому, что, по согласованию с В. И. Лениным, местом для партийного книгоиздательства намечена Женева и название его «Demos» («Народ»). В том же месяце ЦК РСДРП назначил редакционную коллегию издательства «Demos» в составе Е. Д. Стасовой, В. Д. Бонч-Бруевича, Р. П. Абрамова и И. П. Ладыжникова.

В октябре 1905 года Горький пишет Ивану Павловичу, что скоро пришлет рукопись пьесы «Варвары», и просит поместить в газетах заявление о представительстве И. П. Ладыжникова и полномочиях его за границей по литературным делам Горького. В декабре Иван Павлович сообщает А. М. Горькому, что к 1 января 1906 года «Demos» переносится из Женевы в Берлин, оформляясь юридически как издательство И. П. Ладыжникова.

Свою активную издательскую деятельность в Берлине Иван Павлович умело сочетал с конспиративной работой. Будучи членом хозяйственной комиссии ЦК РСДРП, он выполнял самые различные партийные поручения.

В конце сентября 1906 года Иван Павлович сообщает А. М. Горькому о предстоящих переговорах с Карлом Либкнехтом по поводу публикации воззвания к рабочим о помощи русской революции.

В мае 1907 года А. М. Горький живет у И. П. Ладыжникова в Берлине. Между прочим, Иван Павлович свидетельствовал, что именно он передал В. И. Ленину рукопись горьковской повести «Мать», и она была прочитана Владимиром Ильичем именно в Берлине.

В феврале 1908 года Горький сообщает Ивану Павловичу, что на Капри ожидают приезда В. И. Ленина, А. В. Луначарского и А. А. Богданова. Алексей Максимович приглашал и Ивана Павловича. Вскоре В. И. Ленин прибыл на Капри. Там же был и И. П. Ладыжников, который вскоре вместе с Ф. И. Шаляпиным и другими возвращается в Берлин.

Около 1910 года Иван Павлович перевозит в Петербург свою семью, но сам живет здесь мало, то и дело уезжает по издательским делам за границу. В 1913 году вместе с писателем Леонидом Андреевым он побывал на Капри, куда впоследствии приходилось ездить еще несколько раз.

А. М. Горький и Ладыжников едут сначала в Петербург, затем в Москву. Совместно с Ладыжниковым и писателем А. Н. Тихоновым создают новое издательство «Парус». Когда Горький начал издание журнала «Летопись», то вся организационно-техническая сторона легла на Ивана Павловича.

После Октябрьской революции А. М. Горький организовал издательство «Всемирная литература». Иван Павлович, несмотря на тяжелое заболевание, принимает деятельное участие в работе издательства, являясь членом редакционной коллегии.

В 1921 году в Берлине было создано советское акционерное общество «Книга» по изданию и торговле книгами, где активная роль принадлежит И. П. Ладыжникову. «Книга», впоследствии переименованная в «Международную книгу», широко развернула издание произведений А. М. Горького.

В декабре того же 1921 года Горький пишет из-за границы Ивану Павловичу, что начал работать (после болезни), говорит о денежных затруднениях, просит продать принадлежащие ему изделия из кости и нефрита. Вскоре же после этого Иван Павлович сообщает Горькому, что дело об издании полного собрания сочинений его находится на рассмотрении у В. И. Ленина.

В 1923 году в Берлине «Книгой» стало издаваться собрание сочинений Горького, и Алексей Максимович на первом томе этого собрания делает дарственную запись Ивану Павловичу:

30 мая 1925 года Горький пишет Ивану Павловичу, что возмущен намерением эмигранта Струве издавать газету «Возрождение» монархического направления.

8 июня 1926 г. Алексей Максимович в связи со смертью жены Ивана Павловича пишет ему такое письмо:

Вскоре после смерти жены Иван Павлович переезжает в Москву, где и остается до конца своей жизни.

Около сорока лет отдал Иван Павлович изданию и распространению партийной печати и художественных произведений лучших русских писателей. Советскому читателю есть за что вспомнить этого большого труженика. Вспомнить надо и за все то, что сделал И. П. Ладыжников для успеха дела, которому посвятил себя А. М. Горький. Несомненно, без помощи и участия своего друга великий писатель многого не смог бы сделать. Об этом говорит вся переписка А. М. Горького и И. П. Ладыжникова. Седьмой том архива А. М. Горького, изданный Институтом мировой литературы имени А. М. Горького, с 131 по 248 страницу включает 190 писем великого писателя к своему другу.

Письма А. М. Горького к И. П. Ладыжникову представляют огромный интерес как материал для биографии писателя. В них отражено участие Горького в двух важнейших издательствах — издательстве И. П. Ладыжникова в Берлине и в «Знании». Они освещают один из самых боевых периодов жизненного и творческого пути А. М. Горького — его участие в первой русской революции и революционно-пропагандистскую деятельность в 1906 году в Америке. Эти письма дают яркое представление о тесных связях Горького с большевистской партией, с революционной Россией.

Интересны воспоминания племянницы Ивана Павловича, Валентины Петровны Ястребовой, о своем дяде. Иван Павлович был похож на свою мать Евгению Александровну. Это была замечательная женщина: очень добрая, приветливая, всегда ровная. Таким же ровным, спокойным, готовым помочь другому человеку, даже несмотря на свою занятность, был Иван Павлович.

Племянница не слыхала, чтобы дядя когда-либо возвысил голос, а к людям он всегда обращался очень уважительно, даже племянницу, свою близкую родственницу, не иначе звал, как «Вы, Валя». Таким же образом он называл и свою домработницу — «Вы, Оля».

Хотя постоянная квартира Ладыжниковых была в Петербурге, Иван Павлович большую часть времени проводил в Берлине и в Россию приезжал ненадолго.

Ездила в Берлин и его жена Екатерина Ивановна. Дочь Наташа родилась там и, когда была привезена в Россию, почти не умела говорить по-русски, и пришлось учиться этому языку в России.

Валентина Петровна рассказывает такой случай, бывший с теткой во время поездки в Берлин. В вагоне с Екатериной Ивановной в одном купе оказался неизвестный ей мужчина. Он все расспрашивал, как она относится к известному попу-провокатору Гапону. Екатерина Ивановна высказала то, что тогда писалось в газетах. Своей назойливостью мужчина так не понравился Екатерине Ивановне, что она попросила проводника дать ей место в другом вагоне.

Поезд прибыл в Берлин, Иван Павлович пришел на вокзал встречать Екатерину Ивановну, и супруги видели, как назойливый мужчина, в котором был узнан Гапон, выбрался из своего вагона и пошел в другую сторону.

По воспоминаниям племянницы, одно время Ладыжниковы имели квартиру в Гонорином переулке, вблизи Политехнического института, в доме № 7. Сейчас этого переулка, в котором было всего три деревянных дома, совсем нет. А квартира была большая, о семи комнатах, так что одно время тут жили еще два студента — Сырокомский, впоследствии профессор, и Волков.

Валентина Петровна не помнит, чтобы дядя говорил дома о своих делах. Видела, что к нему приходило много народа, но кто — не помнит, если не говорить о писателе Тихонове. Несомненно, это был А. Н. Тихонов, выступавший под псевдонимом А. Серебров. Кстати, в «Летописи жизни и творчества А. М. Горького», том 2, стр. 564, читаем:

Вспоминает Валентина Петровна такой случай.

«Однажды дядя зовет меня по телефону. Я подошла.

— Это, Валя, вы?

— Я.

— Пошлите Олю ко мне с пальто…

Я удивилась, зачем ему пальто? Оказалось: дядя с кем-то ехал по Петрограду на машине. Вдруг их машину остановили двое. Велели шоферу убираться, а сами принялись обыскивать дядю и его спутника, забрали у них верхнюю одежду.

Это нападали бандиты.

Горький подарил дяде золотые часы с платиновой цепочкой, с надписью: «Моей няньке Ивану Павловичу Ладыжникову. М. Горький». Может, я передаю надпись не совсем точно, но смысл ее тот. Дядя очень боялся, не отобрали ли у него эти дареные часы. А они были такие плоские, что грабители их не нащупали и не взяли.

Это было в 1918 году».

Во время Великой Отечественной войны, когда началась эвакуация из Москвы, Иван Павлович привез дочь Наташу в Свердловск, и она жила в доме своей двоюродной сестры (ул. Октябрьской революции, 32, дом Ястребовых). После этого он вернулся в Москву и увез в Ташкент семью Горького: заботился о ней и после смерти писателя.

Рассказывает Валентина Петровна и про то, как она попала в Петроград. В 1911 году Иван Павлович приезжал на родину, был в селе Ключи, теперь Далматовского района Курганской области, где Валентина Петровна учительствовала в начальной школе. Стал Иван Павлович говорить племяннице:

— Ну, что в Ключах хорошего получите, Валя? Надо учиться…

В 1913 г. Валентина Петровна приехала в Петроград и устроилась без экзамена на высшие естествоведческие курсы Лохвицкой-Скалон (Невский, 88), где лекции читали В. Л. Комаров, А. Е. Ферсман, оба потом академики, Иностранцев и др. Курсы были частными, никаких прав не давали, но слушатели все же держали экзамены. Для получения прав преподавателя средней школы надо было еще выдержать экзамен при университете, — и Валентина Петровна успешно выдержала.

Вот все то, что мне удалось собрать о своем выдающемся земляке. Хотелось бы высказать пожелание, чтобы нашелся исследователь, который бы написал большую книгу об Иване Павловиче Ладыжникове, его окружении и друзьях.

ПРОТОТИПЫ НЕКОТОРЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ МАМИНА-СИБИРЯКА

Произведения Мамина-Сибиряка имеют огромное значение для изучения истории Урала и Приуралья. В художественных произведениях трудно находить конкретные, приуроченные к данной местности, событиям и лицам факты, так как автор творчески обобщил и типизировал подмеченный им материал в разное время и в разных местах. И тем не менее иногда это удается сделать. Интересно также находить в исторических материалах, в рассказах старожилов подтверждение рассказанного автором применительно к той или иной конкретной обстановке.

Попытаюсь показать результаты своей работы в отношении некоторых маминских художественных произведений.

Рассказы о беглых, которые поселились на Татарском острове и сблизились с местным населением. Осенью в деревне Тебеньковой (вымышленное название) случился пожар. Заподозрили беглых и одного из них бросили в огонь.

Остров Т а т а р с к и й — название его напоминает урочища вблизи с. Бакланки Татарский-Бор, а также название села Ново-Петропавловского с другим названием — Татарка. Вот что мной записано о пожаре в этой Татарке в феврале 1942 года в г. Шадринске со слов уроженки (1872) с. Ново-Петропавловское (Татарка) Уксянского района Курганской области Елизаветы Петровны Ляпустовой, по отцу Колчиной — дочери волостного писаря.

«Про бродяг-то я много знаю. Много тогда их было и много о них говорили.

Я родилась в Татарке в том самом доме, который стоит недалеко от моста через реку. В нем волость была. Так вот я какой случай помню.

Мне было разве что лет семь так, не больше. Пришло двое бродяг к одной старухе и просят у нее сметаны. Она ни за что не дала.

— Есть, — говорит, — вашего брата…

Ну, те осердились и пригрозили:

— Ну, смотри, пустим красного петуха, тогда вспомнишь нас.

Сказали так и сами пошли. Пошли и ушли по дороге из деревни совсем. А тут случился пожар. Сперва-то тихо было. А сами знаете, как загорит сильно-то, начнется течение воздуха. И вот тут потянуло да и стало перебрасывать головешки-то. Да и пошло… Такой пожарище случился, что ужас: восемьдесят восемь домов сгорело — лучшая часть села.

Ну, значит, как загорело, та старуха и говорит:

— Да ведь это бродяги подожгли. Они вот только что здесь у меня были, сметаны просили, я отказала, так они пригрозили, что красного петуха пустят.

Тут люди вскочили на лошадей и в погоню за бродягами-то. Догнали их и привезли в деревню.

— Вы это подожгли?

Бродяги божатся:

— Не мы! Не мы! Не мы!

Тут закричали:

— Да что на них глядеть-то! В огонь их бросить!

Бродяг схватили и бросили в огонь. Те выкатились из огня и говорят:

— Братцы, вот ей-богу не мы!

Сами стоят и просят отпустить их. А народ озверел и ничего слушать не хочет. Опять схватили их и в огонь…

Бродяги, знать-то, раза два выкатывались из огня и все говорили, что вовсе не они подожгли. Ну, ничего не помогло, — их опять в огонь бросили. Так они там и сгорели.

И что ведь странно-то. Тут на крыльце волостного правления стоял старшина при знаке. Он ведь мог остановить, чтобы не бросали людей в огонь, а не остановил. И тут же священник был, с иконой стоял, значит, чтобы огонь не пустить. И он тоже ничего, ни слова не сказал, а тоже мог бы остановить… Так люди и сгорели.

Потом следствие было. И дело дошло даже до Казанской судебной палаты. Допрашивали старшину и священника. Долго дело-то тянулось. Чем уж оно кончилось, не знаю».

Роман «Хлеб» — лучшее из литературных произведений, показывающих внедрение капитализма в русскую деревню и распад ее патриархального быта.

К л ю ч е в а я — река Исеть.

З а п о л ь е — г. Шадринск.

С у с л о н — бывшее село Катайское, а теперь город Катайск.

В журнале «Русская старина» — 1916 г., книга XII-я, в сообщении некоего Шпецера приводится письмо Мамина-Сибиряка к редактору журнала «Наблюдатель» Пятковскому. Рядовой читатель и не подумает, что это письмо, втиснутое в сообщение никому не известного лица, имеет прямое отношение к «Хлебу». Дам с некоторыми сокращениями это письмо:

Таким образом, это письмо кладет конец всяким сомнениям относительно прототипа местности, которая выведена автором в романе. Интересно также замечание о времени, в течение которого Мамин-Сибиряк работал над произведением — десять лет собирал материалы, наблюдая явления капитализации зауральской деревни.

С т а б р о в с к и й — заводчик Козелло-Поклевский, одна из ярких фигур в романе. Автор называет его «известным поляком из ссыльных». Поклевский не жил в Шадринске, его резиденцией был, по-старому, «завод», а теперь город Талица (Свердловской области), но в Шадринске существовал крупный винокуренный завод Поклевского и его дух царил везде и всюду над уральскими палестинами.

Литературный портрет Стабровского списан с управляющего шадринским винокуренным заводом Оттона Осиповича Миссуно, тоже поляка и тоже ссыльного по польскому восстанию 1863 года, — у меня имеется семейный портрет этого Миссуно: сам он, дочь Иоганна и сын Матвей. По словам дарительницы портрета, сын погиб в тюрьме, арестованный за революционную деятельность.

Известный публицист, врач В. О. Португалов, служивший в средине прошлого века во многих местах на Урале, в том числе в Шадринске, в своем очерке «По обе стороны Урала» («Дело», 1882), дважды обмолвился о водочном короле Урала:

Более определенно о деятельности Поклевского говорится в IV-м томе «Исторического обзора деятельности Комитета министров». И не мудрено было не сказать, т. к. это стало грозить прямым интересам казны.

В 1874 году, по инициативе Поклевского, фактически был создан синдикат, или «соглашение» между винокуренными заводчиками Урала и Приуралья вести дело винокурения и торговли водкой по заранее составленному плану. Цель этого «соглашения» совершенно ясна — как можно больше выкачать барышей.

При этом было предусмотрено, во-первых, ограничение количества выкуривания спирта для каждого спиртзаводчика — участника соглашения. Одновременно с этим для каждого заводчика устанавливался район сбыта, в котором «хозяин» района должен держать цены на водку на определенном уровне.

Помимо этого, синдикат стремился захватить в свои руки и винокуренные заводы и «места раздробительной продажи» водки. Первое синдикату удалось легко, а второе — с большим трудом.

Установив высокие цены на водку, синдикат сократил ее потребление. Это отразилось на сокращении и акцизного сбора, что, по словам министра финансов Вышнеградского, нанесло казне убыток в 680 тысяч рублей. В целях противодействия синдикату министр финансов выдвинул вопрос о введении винной монополии. Комитет министров согласился на введение этой монополии только в Пермской губернии.

Решение это было вынесено в 1887 году. Когда в следующем году министр финансов предпринял первые шаги, синдикат пошел на уступки, дав согласие понизить цены на водку и вообще придерживаться указаний правительства.

Так сухо повествуют архивные документы, зато Мамин-Сибиряк особенно красочно показал роль Стабровского во всем этом деле, в частности, его стремление задушить своего конкурента Прохорова. Писатель показывает, как спаивалось временно дешевой водкой население Зауралья и как, наконец, Прохоров вынужден был сдаться. Так синдикат вышел победителем.

П о ж а р ы в Шадринске были обычным явлением. Одно время они были особенно частыми. Пожарная полоса началась с 1870 года. Так, 21 августа ст. ст. на усадьбе дома Степанова, по теперешнему ю.-з. угол ул. Набережной и Луначарского, акушерка Кухарская, купив корову, решила «подкурить» ее, для чего вынесла в коровник горшок с углями, а над коровником был сеновал. Как раз стоял сильный западный ветер. Он так сделал свое дело, что в занявшемся пожаре сгорело 459 домов и 138 лавок. В это время в селе Крестах проходила знаменитая Ивановская ярмарка, так ветер почти за 30 километров уносил туда листы обгоревшей бумаги.

Было несколько человеческих жертв. Сгорел купец Вагин, тот самый, который в припадке ревности убил свою жену и был оправдан судом. Это послужило для Мамина-Сибиряка поводом написать рассказ «Наследник».

После того было еще несколько пожаров, более мелких. Например, новый пожар 4 июля 1874 года унес свыше 180 домов.

Искали виновников пожаров и обвиняли сосланных после 1863 года в Шадринск польских повстанцев. Мамин-Сибиряк отразил это в романе «Хлеб», описав, как Стабровский чуть было не поплатился жизнью.

Хотя никакого кидания в огонь ссыльных поляков и не происходило на самом деле, однако среди темного шадринского люда была создана легенда, по которой одного поляка бросили в огонь пожара. Между прочим, такая легенда была записана мной от одного старика, маляра Каргополова 14 декабря 1940 года в Шадринске.

Ч у м л я ц к и й з а в о д, в котором происходит главное действие романа, без всякого сомнения, это — Висимо-Шайтанский завод, где писатель мог наблюдать описанные события как уроженец этого места.

М у р м о с — Нижний Тагил.

З а х а р о в к а — и теперь существует с этим названием селение.

О р е н б у р г с к и е с т е п и, куда переселяются бывшие заводские рабочие, чтобы там «есть свой хлеб», — лесостепная полоса бывшего Челябинского уезда. В настоящее время большая часть этого уезда входит в состав юго-западной половины Курганской области (районы Щучанский, Шумихинский, Мишкинский, Юргамышский, Куртамышский, Звериноголовский, Сафакулевский, Альменевский и Усть-Уйский).

Можно подумать, что бегство бывших заводских рабочих происходило только из одного Висимо-Шайтанского завода, между тем это было массовым явлением для многих заводских мест Урала. Постепенно, шаг за шагом, мне удалось установить, какие и где на территории перечисленных районов Курганской области были образованы «после воли» «заводские деревни». Выходцами из Висимо-Шайтанского завода была основана деревня Деткова Куртамышского района.

В том же районе заводскими деревнями являются Фроловка, основанная выходцами из Юрюзанского завода, и Ново-Спасская, что при озере Киселеве, — из какого-то завода Пермской губернии.

Деревня Новозаводская в Усть-Уйском районе основана выходцами из Алапаевского завода, откуда, по преданию, выехало около 1880 года десятка полтора семей.

Часть деревни Токаревой, Тагилка, была основана выходцами из Висимо-Уткинского завода, что подтверждали два старых человека, жители Тагилки.

Километрах в десяти от г. Щучьего на реке Миасс находится деревня Юрюзановка. Уже самое название говорит, что ее основатели вышли из Юрюзанского завода. В 1952 году один старик из Юрюзановки рассказывал, что выходцами Юрюзанского же завода была основана деревня Банникова, что теперь в Октябрьском районе Челябинской области. В той и другой деревнях поселились близкие родственники, так что в первые годы банниковцы и юрюзановцы то и дело ездили друг к другу в гости.

В бывшем Галкинском районе Курганской области заводскими деревнями являются частично деревня Никитина, полностью заводские — Петровка, Худякова и Скипина. По рассказам местных жителей, эта деревня образована рабочими того же Юрюзанского завода, как равно и Симского и Усть-Катавского.

Вот как «заводские» постепенно заселяли «Оренбургские степи».

В. Т. ЮРЕЗАНСКИЙ

Сколько мне ни приходилось бывать в библиотеках, я всегда уносил самые лучшие воспоминания о библиотечных работниках: приветливы, предупредительны. Лично мне особенно часто приходится сталкиваться с библиографами областных библиотек. Беседы с ними затягиваются надолго, а потому, когда приходишь в большую библиотеку, спешишь прежде всего попасть к библиографам.

Так было у меня и 2-го ноября 1937 года, когда я пришел в библиографический отдел свердловской библиотеки имени В. Г. Белинского. В отделах библиографии иногда встречаешь интересных посетителей. И вот 2-го ноября у свердловских библиографов я встретил незнакомого мне человека привлекательной наружности. Разговорились и познакомились. Новый знакомый назвался Владимиром Тимофеевичем Юрезанским. Он вскоре же предупредил, что его настоящая фамилия Нос, а псевдоним он взял по реке Юрюзань, на берегах которой родился.

Я рассказал, что собираю материалы для словаря писателей Урала, и было бы интересно получить кое-какие сведения и от него. Он согласился. Я быстро набросал на листе 14 вопросов и попросил ответить на них.

Вот эти вопросы и ответы.

1. Фамилия, имя и отчество. Юрезанский-Нос Владимир Тимофеевич[2].

2. Дата (указать стиль) и место рождения. 23 января (5 февраля) 1888 года в дер. Пичугино, Уфимской губ., Златоустовского уезда.

3. Профессия родителей. Хлебопашество.

4. Где проведено детство (между 5 и 15 годами жизни)? До 13 лет жил в дер. Пичугино, с 13 до 19 — в Красноуфимске.

5. Даты и места обучения в разных школах.

1. Народная школа в селе Михайловском (Мордовское село Кизильяр) — с осени 1898 до весны 1899, только в третьем классе. До этого учила бабушка.

2. Двухклассное училище в селе Тастуба, Златоустовского уезда, 1899—1901 гг.

3. Красноуфимское реальное училище — с 1901 по декабрь 1907 года.

В декабре 1907 г. выслан в Иркутск, из Иркутска в Челябинск, где весной 1909 г. держал экзамен экстерном за реальное училище.

4. Политехнический институт в Петербурге с 1909 по 1915 (не окончил).

6. Дата и место первой работы по найму. В третьем классе реального училища инспектор поручил мне репетировать моего одноклассника. Платили мне за это пять рублей в месяц. С тех пор добывал репетиторством средства к жизни до 1914 года.

7. Основная профессия в дальнейшем. Было много разных случайных работ. Основным делом своей жизни я всегда считал литературную работу.

8. Дата, издание (и место) и заглавие первого напечатанного произведения. Стихи в газете «Приуралье» в Челябинске в январе 1908 г.

9. Список важнейших произведений, с указанием дат, мест и органов, в которых они были напечатаны.

1. Ржи цветут. Книга рассказов. Винница, 1924.

2. Зной. Книга рассказов. Харьков. Укргосиздат, 1926.

3. Исчезнувшее село. Повесть для детей. «Пролетарий», Харьков, 1926.

4. Зарево над полями. Повесть. Харьков-Москва-Киев, 1926—1930 (семь изданий, в том числе на украинском, польском, немецком и болгарском яз.).

5. Клад. Повесть для детей, Москва, «Молодая гвардия», 1927.

6. Яблони. Книга рассказов. Харьков, «Пролетарий», 1928.

7. Алмазная свита. Роман о каменноугольном Донбассе. Харьков, «Пролетарий», 1930.

8. Исчезнувшее село. Роман. Москва, ЗИФ, 1930.

9. Река в горах. Книга рассказов. Киев, Гослитиздат, 1937.

10. Покорение реки. (История Днепростроя). Книга еще не издана.

10. Постоянный и случайные псевдонимы. Юрезанский. Работая в приуральских газетах, пользовался несколькими псевдонимами (Антон Горемыка, Шеломов и др.).

11. Основная тема творчества. Любовь, труд, человеческая одаренность.

12. Перечень изданий, в которых приходилось сотрудничать, с указанием места выхода.

«Приуралье» — Челябинск.

«Голос Приуралья» — Челябинск.

«Уральский край» — Екатеринбург.

«Жизнь для всех» — Петербург.

«Современник» — Петербург.

«Голос фронта» — Юго-Зап. Фронт.

«Красная нива» — Москва.

«Новый мир» — Москва.

«Наши достижения» — Москва.

«Колхозник» — Москва.

13. Постоянный адрес. Москва, Царицыно-дачное, Ленинская больница, кв. Белавиной.

14. Подпись и дата. Влад. Юрезанский.

2.XI.1937.

Свердловск.

Я знал, что южно-уральская река называется Юрюзань, спросил, почему Владимир Тимофеевич пишет «Юрезанский», а не «Юрюзанский».

— Мне так больше нравится.

Договорились мы писать друг другу и в случае нужды оказывать соответствующую помощь, но большой переписки не возникло. В моем архиве сохранилось одно письмо, которое и привожу полностью, т. к. оно имеет прямое отношение к творчеству покойного писателя.

Рановато умер Владимир Тимофеевич, а мог бы еще жить и подарить читателям много интересного. Он задумывал написать роман о Демидовых. Может быть, он уже и делал наброски. Для этого надо ознакомиться с литературным наследием — архивом писателя.

Хороший у него был почерк — какой-то теплый, влекущий к себе. Говорит этот почерк о том, что Владимир Тимофеевич умел мечтать, взлетать своими мыслями, не был «шаблонным» человеком, обладал ясным умом, постоянством и верностью в слове, данном кому-либо.

Пора уральским литературоведам изучить творчество своего земляка.

СПИСОК КОМЕДИИ „ГОРЕ ОТ УМА“

Не так давно в Шадринске скончался человек, интересный во многих отношениях, — это Александр Алексеевич Марков. До революции он служил в земстве канцелярским работником, а также был руководителем добровольного противопожарного общества. Александр Алексеевич пользовался большой любовью среди сослуживцев и доверием со стороны лиц, причастных к революционной работе. Так, например, когда агроном Г. С. Серков в 1901 году организовал первый в Шадринске подпольный кружок, Александр Алексеевич стал посредником между кружком и екатеринбургским центром: он доставлял в Шадринск ленинскую «Искру». Записанный со слов А. А. Маркова рассказ о том, как пересылали «Искру», напечатан был в одном уральском фольклорном сборнике и попал в хрестоматию, изданную в 1950-х годах Московским университетом.

Вот у этого-то А. А. Маркова и хранился список бессмертной комедии Грибоедова «Горе от ума». 30 ноября 1941 года список был передан мне. В благодарность за такой подарок я отдарил Маркова первым изданием «Малахитовой шкатулки» П. П. Бажова, кстати сказать, одним из лучших и являющихся теперь библиографической редкостью.

Прежде чем перейти к описанию этого списка комедии, надо хотя бы кратко напомнить, когда появилось на свет это произведение. Автор окончил его в конце 1823 года, но из типографии оно вышло лишь через десять лет — в 1833 году. Экземпляр этого издания мне посчастливилось приобрести на толкучем рынке в Свердловске в самом начале 1930-х годов у неизвестной пожилой женщины. И какая сохранность экземпляра: в переплете с сафьяновым корешком, а на нем тиснение золотом — заглавие комедии.

За десять лет до выхода в свет комедия Грибоедова в рукописях широко гуляла по Москве и Петербургу и нередко попадала в провинцию, в том числе на Урал и в Сибирь. По словам Пушкина, в кругу друзей автора комедия произвела неописуемое действие. Декабрист Д. Завалишин вспоминал, что члены «Северного общества» — будущие декабристы, «…несколько дней кряду собирались у Одоевского, у которого жил Грибоедов, чтобы в несколько рук списывать комедию под диктовку».

И вот один из списков попал в Тобольск. К кому он там попал сначала, неизвестно, но в конце XIX столетия список находился в семье рыбопромышленника Новицкого. Дочь Новицкого, Надежда Павловна, впоследствии вышедшая замуж за агента шадринской транспортной конторы акционерного о-ва «Надежда» и получившая новую фамилию — Ногина, подарила список грибоедовской комедии А. А. Маркову.

Уральский писатель Ю. М. Курочкин, десятки лет отдавший собиранию материалов для истории уральского театра, в своей прекрасной книге «Из театрального прошлого Урала» рассказывает, что до сих пор известно всего лишь три списка грибоедовской комедии, ходивших по рукам на Урале до ее издания. Наш тобольско-шадринский список является, таким образом, четвертым. Сейчас он хранится у меня в надежном месте. Многие посетители моего собрания видели этот список, а в 1961 году он был на трех выставках моих коллекций — в Кургане, в Шадринске и в Челябинске, — через выставки прошла не одна тысяча посетителей.

Можно представить себе, как свыше ста лет назад где-либо в Москве или в старом Санкт-Петербурге, в ночное время, при свете сальной свечи, тайно от всех, гусиным пером переписывалась бессмертная комедия… Потом, также «доверительно», список ходил по рукам, вызывая множество толков. Имя автора было у всех на устах.

Какой вид имеет наш список «Горя…»? Прежде всего это — книга в формате чуть больше современной ученической тетради, в переплете, с тиснением на сафьяновом корешке: «Горе от ума», поля не обрезаны, иначе был бы поврежден текст рукописи. Корочки оклеены зеленой лаковой бумагой с неясным рисунком. Несколько потрепаны углы корочек и низ корешка — очевидно, рукопись видала виды и читалась многими людьми.

На титульном листе дан заголовок: «Горе от ума. Комедия. В четырех действиях. Соч. А. Грибоедовым».

Внизу титула: «1827 года Ноября 5».

Конечно, все эти надписи сделаны с соблюдением буквы «ять», «и» «с точкой» и твердого знака после согласных на конце слов.

Всего в книге 108 листов, т. е. 216 страниц. Текст писан двумя почерками: с 1 по 85 страницу — четким, разгонистым почерком, а с оборота 85-го листа — также четким, но сжатым почерком.

Любопытен перечень действующих лиц. Здесь упомянуты те лица, которые хотя и действуют, но в авторский, грибоедовский, печатный, текст не вошли. Лиза названа Лизинькой, а Молчалин — Алексеем Семеновичем.

Сравнивая первопечатный текст с описываемой рукописью, видишь, как, по приказу цензора, сделано много купюр из авторского: чуть только неблагоприятный отзыв о его превосходительстве и т. п., как в печатном стоят одни лишь точки.

Г. А. БУЛЫЧЕВ

12 сентября 1943 года в городе Алапаевске Свердловской области скончался Григорий Александрович Булычев. Это был чрезвычайно интересный человек. Имя его не известно широкому кругу уральцев, но алапаевцы, особенно старшее поколение, отлично помнят «своего Григория Александровичи».

Родился Г. А. Булычев 29 сентября 1871 года в семье мелкого служащего, который не пожалел средств, чтобы дать возможность сыну окончить нижнетагильское реальное училище. После реального училища Булычев немного послужил в Алапаевске по лесной части, в 1899 году оставил службу, решив, что надо получить какую-то специальность, и почти без копейки отправился в Москву. Здесь он прошел зубоврачебную школу. Во время ученья в ней работал с профессором-лесоводом Турским по таксационным вычислениям и съемкам для Парижской выставки.

По окончании зубоврачебной школы некоторое время служил зубным врачом в Верхотурском земстве. Это как раз совпало с временем Первой революции, когда Григорию Александровичу довелось встречаться с ссыльными — участниками восстания на броненосце «Георгий Победоносец», спасать их, (а также медицинских работников и учителей в селе Махнево) от ярости черной сотни.

В 1906 году Булычев оставляет Урал, едет в Москву.

Из Москвы он перебирается в Петербург и поступает на службу в Главное управление Алапаевских заводов в качестве работника на пишущей машинке и архивариуса. В 1918 году он возвращается в Алапаевск и принимает деятельное участие в советском строительстве, будучи по своим убеждениям настоящим большевиком.

Когда белогвардейцы временно захватили здесь власть, они подвергли Григория Александровича жестоким истязаниям — 50-ти ударам плетьми — и при этом так били по лицу, что изуродовали человека на всю жизнь.

Когда власть снова перешла в руки Советов, Григорию Александровичу пришлось сразу нести три службы: председателя Кредитного товарищества, члена коллегии лесного отдела и зубного врача. В 1935 году Григорий Александрович уходит на пенсию.

Много горя видел он в своей жизни, и собственного и чужого. К неправде, которую он видел на каждом шагу, Булычев не мог относиться равнодушно. Он верил, что если с неправдой бороться, то ее можно побороть, можно изжить ненавистный старый строй. На этой-то почве он близко сошелся с передовыми людьми своей округи, в том числе с теми, кто вел революционную работу подпольно или выступал в печати.

Среди близких знакомых и друзей Григория Александровича оказались писатель-большевик П. И. Заякин-Уральский, писатели и поэты И. Ф. Колотовкин, А. Г. Туркин и А. С. Сигов-Погорелов. Произведения всех их были переизданы Свердловским издательством в серии «Литературное наследство Урала». Под влиянием этих людей в 1898 году Булычев начинает писать — и стихами и прозой. В 1909 году, совместно с перечисленными писателями-уральцами, он издает в Петербурге «Уральский сборник», в котором была помещена повесть Г. А. Булычева «На новую жизнь».

В 1913 году, с помощью П. И. Заякина-Уральского, в Петербурге же Г. А. Булычев выпускает сборник своих произведений «Стихи и проза». Автор приготовил было второй сборник, но отсутствие средств помешало осуществить задуманное.

Вышедший сборник был подписан псевдонимом «Лесовик». За той же подписью Г. А. Булычев поместил много стихов, рассказов, мелких статей и заметок в дореволюционных петербургских, московских и уральских изданиях, в основном небольших, обслуживавших трудовые слои тогдашнего общества.

Тематика дореволюционных произведений Г. А. Булычева — тяжелая жизнь и думы заводских рабочих и служащих.

Необходимость вести тяжелую трудовую жизнь мешала Григорию Александровичу сосредоточиться на обработке своих произведений, из-за чего даже многие напечатанные слабы по форме, хотя затрагивают и большие вопросы. В значительной доле в этом причина его малоизвестности.

С появлением первой же советской газеты в Алапаевске «Плуг и молот» Г. А. Булычев принимается писать для нее. Впоследствии газета стала выходить под названием «Алапаевский рабочий», и Григорий Александрович становится ее активнейшим рабкором: пишет стихи, рассказы, очерки, заметки, статьи на самые разнообразные темы местной жизни. Это — здравоохранение, школа, благоустройство, озеленение, хозяйство в самом широком смысле слова, поиски полезных ископаемых и многое, многое другое.

Будучи одно время лесным работником, Григорий Александрович боролся с вредителями леса, искал в земле полезные ископаемые и много помогал всякого рода экспедициям.

Летом 1934 года в Алапаевск прибыла геологическая экспедиция, организованная Свердловским обкомом ВЛКСМ и редакцией газеты «Всходы коммуны» совместно с редакцией молодежного журнала «Техника смене», и Григорий Александрович горячо приветствовал молодых исследователей, писал о них в алапаевской газете, хлопотал о предоставлении им наилучших материальных условий работы, о связи с местной молодежью.

Сам того не ведая, Григорий Александрович сделался краеведом. Ряд очерков его в газете «Алапаевский рабочий» — краеведческого содержания: «Мигунчик» — история Ключевского медного рудника, «Быль Кокуйского ельника» — о расстреле алапаевских рабочих белогвардейцами.

Как краевед Григорий Александрович принимал участие в создании краеведческого музея, в котором появился уголок, посвященный великому русскому композитору П. И. Чайковскому, проведшему в Алапаевске свое детство.

После его смерти у вдовы остался целый сундук рукописей покойного мужа. Они самим автором были разложены по двадцати большим папкам. Вдова не раз предлагала рукописи музейным организациям, желая получить какие-то гроши, но «охотников не нашлось», и потом все это неизвестно куда пропало.

По поручению Свердловского литературного музея им. Д. Н. Мамина-Сибиряка я ознакомился с литературным наследством Г. А. Булычева и увидел, что из него можно было бы выбрать целый ряд интересных материалов и издать книжку. К сожалению, музей дальше данного мне поручения не пошел. Но особенную ценность архив представлял для местных краеведов, для историков Алапаевского района.

Вспоминаю, что среди рукописей Г. А. Булычева я видел воспоминания о встрече с Д. Н. Маминым-Сибиряком, о попытке увидать Л. Н. Толстого и т. д. Только ради одного этого стоило бы приобресть тогда архив покойного Григория Александровича.

При жизни я получил от него большой автобиографический очерк, повесть «Роман немца», рассказ «Из недалекого прошлого» и несколько стихотворений — все в рукописном виде, и четыре фотопортрета. По-видимому, вот и все, что осталось от архива Г. А. Булычева, не считая того, что явилось в печати при жизни автора.

ВСТРЕЧА С ПИСАТЕЛЕМ Е. Ю. МАЛЬЦЕВЫМ

23 а п р е л я. Свердловск. К семи вечера я пришел в Союз писателей на очередной «четверг», чтобы послушать беседу с лауреатом Государственной премии, автором романа «От всего сердца», писателем Елизаром Юрьевичем Мальцевым.

Открывая «встречу», Елизар Юрьевич сказал, что сначала он побеседует на общие темы, а потом, после небольшого перерыва, останется с писателями — членами ССП и кандидатами.

В начале года редакция «Правды» пригласила к себе двадцать московских писателей и предложила им побывать в разных местах Советского Союза, посмотреть, как там живут, написать об этом. Елизару Юрьевичу «выпала» поездка в Курганскую, Кировскую и Свердловскую области.

Начал он с Курганской области, пожил там и приехал в Свердловск, откуда сделал несколько выездов в колхозы. Кургану исполнилось десять лет с того времени, как он стал областным центром.

— Курган — город с очень большим будущим, — сказал писатель. — Самый город теперь перестраивается и расстраивается. Сносятся целые кварталы лачуг и на их месте возводятся многоэтажные дома со всеми удобствами. И что особенно важно, Курган строит жилища для рабочих не возле заводов, где пыль, дым, грохот, а в самом городе… Большое впечатление оставляет улица Красина, которая идет сразу от вокзала железной дороги, пересекая город.

А руководство в Кургане молодое, но богатое житейским опытом. Надо только видеть, какое внимание оказывает оно строителям Кургана: первый секретарь обкома то и дело посещает стройки, расспрашивает, как идет дело, как живется, какие у кого нужды… Словом, в Кургане теперь все кипит, все крутится. И тамошнему руководству хочется, чтобы здесь выросла своя крепкая писательская организация, которая бы помогла стройкам города и области. Книжного издательства там нет, а если кто издает, так редакция областной газеты «Красный Курган». Между прочим, она выпустила три книжки литературных сборников — «На земле Курганской». Самое интересное там — рассказ Терентия Семеновича Мальцева.

Пробыв в Кургане значительное время, писатель проехал в Шадринск, а оттуда в деревню Мальцеву, где работает колхозный ученый Терентий Семенович Мальцев. От него, как и вообще от людей из курганского руководства, Е. Ю. Мальцев буквально в восторге. Про Т. С. Мальцева он сказал:

— Это же совершенно исключительный человек! Представьте, он ни разу не бывал в школе — старовер-отец не пускал — а выучился самоучкой. И тем не менее сейчас он образованнейший человек. У него прекрасная библиотека, которую он держит не для того, чтобы любоваться корешками книг, а читает, изучает их. Как-то в разговоре он сослался на Дидро — французского философа XVIII века. Да хорошо, что тот том, на который ссылался Терентий Семенович, я все-таки читал. А ведь есть много нашего брата-писателей, которые Дидро и не читывали…

Конечно, в отношении сельского хозяйства он как у себя дома: знает все его тонкости, настоящий профессор. Тут нового для него ничего нет. Наоборот, сам он — новатор. Рассказывает, что не раз спорил с самим Лысенко. И спорил жестоко, во многом не соглашаясь с ним. И Лысенко нет-нет да и согласится с Мальцевым.

А потом, знаете, что он сказал мне? «Оставайтесь, — говорит, — у нас в Мальцевой!» «Да что же, — говорю, — я буду делать здесь? Я ведь не агроном…» «А я, — говорит, — буду давать вам темы, а вы пишите…» «Конечно, это хорошо, но ведь у меня есть своя работа, свои темы, свои планы…»

Кто-то из нас спросил:

— Елизар Юрьевич, не думаете ли вы использовать наблюдения в Кургане и его области в своих произведениях, особенно о Терентии Семеновиче Мальцеве?

— Сейчас пока ничего определенного сказать не могу, но во всяком случае я очень обогатился. В частности, предо мной теперь ясно рисуется образ первого секретаря обкома партии, а также образ колхозного ученого. В какой-то степени я обязательно использую это, но как, в каких произведениях, пока сказать ничего не могу.

Когда кончили разговор о Кургане, писатель очень немного сказал о своих наблюдениях в колхозах Свердловской области.

— Теперь давайте поговорим о ваших делах, о ваших нуждах, — предложил Е. Ю. Мальцев.

«Давайте сначала познакомимся, кто в каком жанре работает», — и стал обращаться к каждому из нас.

Один говорил, что он — прозаик, другой — поэт, третий — очеркист, там дальше — критик, драматург.

Дошла очередь до меня:

— Я — собиратель произведений устного творчества — фольклорист.

— Смотрите-ка, какое разнообразие жанров! Это интересно! Ну, расскажите, кто в чем нуждается и нельзя ли как-нибудь ваши нужды удовлетворить.

Летом 1954 года Е. Ю. Мальцев снова приехал в Курганскую область, побывал в Мальцевой и надолго поселился в селе Красномысье — резиденции Понькиной МТС Шадринского района.

1-го июля в Шадринском городском саду, в помещении летнего театра была организована встреча шадринцев с писателем. Писатель довольно подробно остановился на своей биографии, рассказал о творческом пути, о цели своего приезда в Курганскую область, о своих наблюдениях жизни колхоза и МТС в селе Красномысье. Мне удалось почти полностью записать выступление писателя.