Запретное знание

Глава 16

Когда «Каприз капитана» достиг подпространства, она начала приходить в себя.

Согласно ее хронометрам, она провела очень мало времени без сознания; настолько мало, что ей это показалось странным. Как только корабль достиг нужной скорости, Ник приказал включить прыжковый двигатель, и судно вошло в тах. И как только оно начало входить в тах, пространственная физика принялась переделывать ее атом за атомом, превращая в ничто, словно дым на слабом ветру.

В течение нескольких секунд судно дрейфовало словно не существуя.

Полевой генератор подпространства сломался как раз в этот момент.

Кризис был слишком внезапным для разума. Только воображение и интуиция могли спасти людей Ника.

Честно говоря, их спас Вектор Шахид; не потому, что он был настоящим чародеем в своей профессии, а потому, что он жутко боялся. И вдохновленный воображением и интуицией, он правильно боялся.

Он был напуган. Новое оборудование, доставленное Амнионом, прекрасно вело себя во время большинства тестов – и совершенно не реагировало на другие. Эти несколько тестов просто не срабатывали. И это напугало его.

Один, в ходовом пространстве, когда выживание «Каприза капитана» зависело лишь от него – с Морн Хайланд, которая держала палец на кнопке самоуничтожения корабля, и оборудованием, которому он не верил, в полевом генераторе подпространства – спокойный, флегматичный Вектор растерял всю свою храбрость.

Когда Ник приказал войти в тах, руки Вектора интуитивно зависли над контрольной панелью управления. Через миллисекунды после того, как было создано поле подпространства, он перехватил управление, пытаясь отменить переход корабля из космоса Амниона в космос человечества.

Теоретически это был неправильный поступок. Он раньше никогда не делался; никто, проходивший сквозь подпространство, никогда не пытался проделать подобные штуки. «Каприз капитана» должен был быть отброшен назад; должен был превратиться в фантом, корабль – призрак, бороздивший межпространственные моря, не нанесенные на карты.

Но в данном случае теория ошибалась. Поле, созданное генератором Амниона, было аномальным; открытым, каким никогда не может быть открытое межпространственное поле. И вместо того, чтобы ускорить уничтожение «Каприза капитана», перехват Вектора вернул его в нормальный космос.

Они пережгли все контрольные схемы и множество компонентов самого двигателя. «Каприз капитана» оставался тардовым кораблем со сгоревшим прыжковым двигателем.

Корабль вошел в подпространство, словно снаряд плазменной пушки; достиг нормального космоса с допплеровским воем, словно звезды вокруг взвыли от ужаса. Мгновенно скан и навигация будто сошли с ума. Скорость корабля была настолько велика – намного больше, чем можно было добиться с помощью ускорителей – что компьютеры были просто не запрограммированы на такую возможность. Действие эффекта пространство/время нарушило работу оборудования; сенсоры точно сошли с ума. Компьютерам понадобилось долгое время чтобы произвести калибровку самих себя – чтобы рассчитать состояние корабля и приспособиться к нему.

И когда наконец они смогли приспособиться к новой информации, они сообщили, что «Каприз капитана» движется на скорости 0.9 c; грубо говоря, 270 000 километров в секунду.

Это тоже само по себе было невероятно. Ни один построенный руками человека корабль не был рассчитан на такую скорость. С другой стороны, m не было повышено, не было никаких побочных эффектов. Внутренне корабль все равно что дрейфовал. Дилемма была снаружи; но в настоящий момент она не представляла никакого риска. Компьютеры были просто подготовлены, чтобы интерпретировать информацию, снимаемую сенсорами со звездных полей и темной пустоты.

Прошел почти час, прежде чем астрогация смогла сообщить Нику, где он находится в настоящий момент.

У Морн Хайланд была похожая проблема. Задолго до того, как она действительно пришла в себя, она внезапно почувствовала, что упустила нечто очень важное. Что-то физическое; ее тело было в неправильном месте, в неправильной позе. Обеспокоенная, словно снедаемая лихорадкой; ее сны заставили ее метаться из стороны в сторону, стонать во сне, пытаться дотянуться до клавиатуры, которой здесь не было.

Самоуничтожение. Если что-то пойдет не так, ей нужно нажать на кнопку. Ее угрозы окажутся пустыми словами, если она не будет готова выполнить их, никто никогда снова не поверит ей, и та малая власть, которой она добилась, ускользнет у нее между пальцев, словно дым.

Если она нажмет кнопку, Дэвис погибнет. Ее сын погибнет. Пока что он был полубезумен, с неидентифицированной личностью и странными воспоминаниями. У него никогда не будет возможности стать самим собой; той частью, которую она считала достойной сохранения.

Это было лучше, чем позволить Нику отдать его Амниону.

Она давила на кнопку самоуничтожения, пока не заболела рука, и от усилия ее рука начала дрожать; но ничего не произошло.

Кнопка исчезла.

Командная консоль запасного мостика исчезла.

Ее руки были пусты. Бессильны и обречены.

О, Боже.

Она с трудом попыталась открыть глаза и увидела знакомые стены своей каюты.

Она лежала на койке с руками прижатыми к грудной клетке. Они сцепились друг с другом словно сражаясь чтобы предотвратить ее от краха.

Ник знал о ее шизо-имплантате.

Он обещал отдать Дэвиса Амниону.

Вся ее сила исчезла.

– Вы очнулись? – спросил голос. Она должна была узнать его. – Я беспокоился о вас. Микка, должно быть, здорово ударила вас. Я хотел отнести вас в лазарет, на тот случай, если у вас сотрясение, но Ник запретил мне. Вы слышите меня? Если да, то попытайтесь что-нибудь сказать.

Если она и не могла распознать голос, она должна была по меньшей мере взглянуть, кто это говорил. Но когда она попыталась это сделать боль, словно выстрел из ружья, прошила ее затылок, и кабина расплылась из-за навернувшихся на глаза слез.

Микка, должно быть, действительно сильно ударила ее. В конце концов, второй пилот до конца высказался, кому он предан. Но как она это сделала? «Каприз капитана» должен был находиться под действием сильного m: в противном случае Морн спала бы. Тогда как Микке удалось добраться до ее кресла?

Здесь, должно быть, произошло что-то странное. Морн наверно была просто слишком измучена, чтобы быстро очнуться, когда ускорение закончилось и ее шизо-имплантат освободил ее. И во время этой паузы Микка зашла ей за спину…

– Вставайте, Морн, – сказал голос. – Попытайтесь. Вам нужно подняться. Не заставляйте меня трясти вас. Я могу причинить вам боль – а боли вам хватает и без меня.

И, словно она знала, кто это был с самого начала она поняла, кто говорит с ней.

Вектор Шахид.

Попытаться. Ну хорошо же. Она могла сделать это. Это было необходимо.

Проглотив боль и слезы, Морн заставила себя спросить:

– Где?..

– Вы в своей каюте, – ответил он. – Мы все живы… во всяком случае, в настоящий момент. Я, вероятно, никогда не пойму, как нам удалось выжить.

Несмотря на непрекращающуюся серию взрывов под черепом, она покачала головой. Она хотела знать не это.

– Где?..

Преодолели они запрещенный космос? были ли они в безопасности от Амниона?

– Где ваш сын? – переспросил Вектор. – Вы об этом спрашиваете? Ник приказал закрыть его. Насколько мне известно, с ним все в порядке. Он выглядит так же убийственно, как его отец, но никто не причинил ему вреда. Ни у кого не было времени.

Морн до боли сжала кулаки, чтобы не застонать. Несмотря на взрывы она прохрипела:

– Где мы?

– О, дерьмо, – вздохнул Вектор. – Я боялся, что вы захотите узнать это. Ну хорошо, у вас есть право получить ответ. Мне очень печально сообщать, что нам это не удалось. Мы выскочили из подпространства так быстро, что операционные системы отказываются работать. Какое-то время астрогация работать не будет. Компьютеры не могут разобраться с данными сканов. Но я совсем недавно разговаривал с мостиком. Ник…

Он заколебался, а потом сказал:

– Ник хотел, чтобы я сообщил о вашем состоянии. Когда я вызвал мостик, он сказал мне, что им наконец удалось установить наше положение.

– Мы до сих пор в космосе Амниона. Это – плохие новости. Хорошие новости заключаются в том, что мы преодолели большую часть расстояния до Малого Танатоса. Фактически мы так близко, что нужно будет начать торможение через день или два. Каким-то образом нам удалось превратить катастрофу в молниеносный путь. Но мне кажется, что с вашей точки зрения это не слишком хорошие новости.

Морн снова покачала головой. Сейчас она плакала, потому что нуждалась в этом. До сих пор в космосе Амниона. До сих пор в зоне досягаемости боевых кораблей Амниона. Ник заключил сделку относительно ее сына. Боевые корабли могут потребовать, чтобы он придерживался условий сделки.

Единственной ее надеждой было то, что Амнион не последует за ними, если «Каприз капитана» заберется достаточно глубоко в космос, принадлежащий человечеству.

Так же, как и ее власть, ее надежда исчезла.

– На вашем месте, – тихо сказал Вектор, – я бы не сдавался.

Это удивило Морн. Она не ожидала, что он – или кто-либо из людей Ника – знает и заботится о ее потерянных надеждах. Фактически она вообще не понимала, для чего он находится здесь: составляя ей компанию, отвечая на ее вопросы; успокаивая ее.

Слабым голосом, словно больной ребенок, она спросила:

– Что вы имеете в виду?

Что я могу сделать, чтобы спасти его? Что мне осталось?

Инженер пожал плечами.

– Ник, гм… в отсутствие полного психоанализа позвольте сказать, что он относительно бессердечен. В нормальных обстоятельствах продажа вашего сына не вызвала бы у него бессонницы. Но в данных обстоятельствах продажа вашего сына и то, что он был обманут, повышает ваши шансы. Амнионцы обманули нас. Это совершенно очевидно.

Обманули? Очевидно?

Морн смотрела на Вектора и ждала продолжения.

– Ник, вероятно, ненавидит вас до мозга костей. Если бы он не был так занят, он, вероятно, искал бы способы причинить вам боль. Ваш сын – его лучшая возможность. Но не имеет значения, как сильно он ненавидит вас, он не собирается выполнять свои условия сделки, зная, что обманут.

Морн продолжала ждать.

– Честно говоря, – сказал Вектор, словно отступая. – Он должен был предвидеть, что это произойдет. Я думаю, он ненавидит вас слишком сильно, чтобы рассуждать логически. Никто, кто рассуждал логически, не стал бы разговаривать с этим «эмиссаром» так, как разговаривал он. Он слишком очевидно дал понять, что хочет избавиться от вашего сына. Так почему Вестабуль не попытался торговаться? Почему он принял условия Ника?

– Я думаю, потому, что им в общем-то не был нужен ваш сын. Это был просто предлог для иной сделки. Чего они действительно хотели, это всучить нам компоненты прыжкового двигателя.

Эти компоненты были с дефектом. Они не полностью совмещались друг с другом. Они были созданы так, чтобы отказать, когда мы войдем в тах. Амнион продал их нам, чтобы избавиться от нас – уничтожить нас.

Игнорируя свой расплывающийся взгляд и боль, словно кто-то забивал ей гвозди в череп, Морн оперлась на локоть, чтобы видеть Вектора более четко.

– Вы пытаетесь сказать, вы думаете, что они верят, что мы действительно погибли, и не отправятся вслед за нами?

Вектор кивнул.

Идея была слишком привлекательна, чтобы свыкнуться с ней.

– Но почему? – спросила она. – Почему они пытались убить нас?

– Вероятно, потому, что знали: Ник обманул их.

– Но ведь это не так, правда? – запротестовала она. – Во всяком случае, не в реальном понимании. Он предложил им возможность проверить свою кровь, когда знал, что результаты будут бесполезны, но он никогда не обещал ничего другого. Он всегда мог утверждать, что придерживался своих условий сделки.

– Именно в этом и заключается их проблема, – согласился Вектор. – Он придерживался своих условий сделки и одновременно обманул их. Они не хотели пользоваться репутацией, что действуют на основе неправильно интерпретированных фактов, и они не хотели оставить в покое то, что он обманул их.

– А то, как он их обманул, имеет для них ошеломляющее значение. Как он может быть имунным к их мутагенам? Если они не смогут ответить на этот вопрос, все их сделки с человеческим космосом превращаются в пыль.

Больше всего, вероятно, они хотят схватить нас, чтобы узнать правду – и получить свежую партию человеческих существ одновременно. Но они не могут сделать этого. Они никогда не смогут увериться наверняка, что у нас нет курьерской ракеты, готовой сообщить о случившемся всему человеческому космосу.

Поэтому уничтожение нас в подпространстве было самым безопасным вариантом. Таким образом никто не будет знать, что нас убили или обманули. И тайна иммунитета Ника может умереть вместе с нами.

К тому времени, как они узнают, что мы до сих пор живы, мы уже должны быть в безопасности на Малом Танатосе – если это можно назвать безопасностью. Во всяком случае, там много людей. И нелегалы со всей галактики будут свидетелями происходящего. Амнион не сможет атаковать и даже, вероятно, схватить нас без того, чтобы окончательно не подорвать свою репутацию.

Морн не хотела верить Вектору. Она не хотела оставлять себя такой открытой, такой уязвимой. Но она не могла противостоять лучику надежды, который Шахид зажег в ней. Если Амнион не являлся самой главной проблемой в настоящий момент, тогда нужно всего лишь справиться с Ником…

О, пожалуйста. Пусть это будет правдой! Пусть это будет правдой!

Она никогда не боялась Ника так сильно, как Амниона.

Она до сих пор не могла четко видеть инженера. Слезы не придавали взгляду ясности. Но сейчас это были не простые слезы боли и отчаяния.

– Вектор, почему? – Ее голос звучал глухо от слабости. – Почему вы делаете это? Я угрожала вашей жизни. Совсем недавно я пыталась убить вас всех. Почему вы делаете это для меня?

Ей следовало внимательнее вслушиваться в интонации его голоса. Ей следовало как-то заставить себя сморгнуть слезы, чтобы взгляд очистился и она смогла прочитать выражение его лица. И подготовиться к ответу.

Когда он ответил, его голос был холодным и безжизненным; словно разговор причинял ему не меньшую боль, чем сильное m:

– Я сохраняю вам разум, чтобы он мог причинить вам побольше боли.

Вектор.

Он с трудом поднялся на ноги.

– Я починил вашу дверь, – сказал он все тем же тоном. – Вы не сможете снова выбраться из каюты. Пойду, сообщу ему, что вы очнулись.

Дверь с шипением открылась перед ним и закрылась. Статусный свет на контрольной панели сообщил Морн, что двери заперты на замок.

Когда они открылись снова и Ник Саккорсо протиснулся в каюту, ее зрение улучшилось. Затылок у нее раскалывался, словно строение после термоядерного взрыва, но слезы перестали течь, и она смогла сосредоточиться. Ее слабость заморозилась; у ядра она стала твердой и недоступной, словно сверхохлажденная ярость.

Ей требовалась твердость. В противном случае при виде этих черт и горящих шрамов она бы растеряла всю свою смелость.

У Ника есть все причины выглядеть подобным образом, напомнила она себе. Он был обманутым артистом, преданным инструментом, который как он считал принадлежит ему душой и телом. Она дала ему нечто, что достало его до самых глубин его темных и сложных желаний – и сейчас он знал, что этот дар – фальшивка.

А он был способен убить человека за гораздо меньший проступок.

Он на короткое время остановился у ее двери; давая ей время увидеть, что ей грозит; давая ей шанс понять, какая опасность ее подстерегает, судя по его выражению лица. Затем стрелой метнулся к ней словно пуля и ударил ее по щеке так сильно, что она рухнула на койку.

Огни, словно сверхновые вспыхнули у нее в голове. Невероятная боль парализовала ее; белая вспышка ослепила. Она не могла защищаться, пока он рылся в ее скафандре, пока он не обнаружил ее черную коробочку; она не могла ничего сделать, пока он забирал контроль над ее жизнью в свои руки.

Схватив коробочку, он отступил назад. Держа пульт так, чтобы наблюдать за Морн, пока он изучает его, он прочел название функциональных кнопок.

Обезумевшая от боли, Морн была бессильна реагировать, когда он нажал одну из кнопок.

С ней ничего не произошло.

– Вот, – прохрипел он, засовывая пульт управления шизо-имплантатом в свой карман. – Теперь я все отключил. Вставай.

Она не могла. Она слышала приказ в его голосе; она понимала, что ей грозит. Но она была слишком слаба, чтобы подчиниться, ей было слишком больно. Без искусственной помощи она была всего лишь человеком – женщиной, слишком измученной, побежденной.

– Я сказал, вставай.

Как-то ей удалось подсунуть под себя руки и перейти в сидячее положение. Ошеломленная и изможденная горящими внутри нее солнцами она могла подняться лишь так.

– Теперь ты моя, сука, – проревел он. – Ты обманывала меня и лгала мне в последний раз. Какое-то время я думал, что ты обратила Вектора против меня. Я даже сомневался насчет Микки. Но тебе это не удалось. У тебя есть свои пределы, не так ли? Я постараюсь, чтобы ты дошла до них. – Он похлопал себя по карману. – Я собираюсь заставить тебя страдать – я собираюсь, чтобы ты кровоточила и умирала как и все остальные человеческие существа, а не как супермен, мать твою. Это твой последний шанс. Вставай!

– К чему? – Несмотря на боль, ядро из льда держалось стойко. – Чтобы ты ударил меня снова? Я с этим покончила. Я перестала играть роль одной из твоих игрушек. Если ты хочешь, чтобы я «кровоточила и умирала», ты должен подойти и совершить это. Я не буду помогать тебе. И заставлю тебя заплатить за это. Клянусь, я заставлю тебя заплатить за это.

Неизвестно как.

И словно вспышка солнечного протуберанца он схватил ее, прижал ее к себе. Шипя почти прямо ей в лицо, он спросил:

– Как ты собираешься это сделать?

Она посмотрела на него, лед против пламени.

– Ты не сможешь отменить саморазрушение. Твои коды приоритета до сих пор бесполезны. – Это было предположение, но достаточно безопасное; у него не было времени решить проблему, которую она оставила ему. – Твой корабль – бомба, готовая взорваться в любую минуту. Ты не знаешь, как я запрограммировала его. Может быть, я поставила его на взрыв, если не буду входить в систему каждую пару часов.

Ты, вероятно, догадаешься, что я сделала с твоими кодами. Или можешь использовать мой пульт, чтобы выяснить это. Но ты не сможешь сделать все вовремя. Малый Танатос работает на Амнион. Вы, нелегалы, всегда думаете, что работаете на самих себя, но вы служите им. И как только ты окажешься в зоне действия скана, их гавань сообщит им, что ты до сих пор жив. Тогда боевые корабли отправятся за тобой.

Если ты не будешь достаточно быстр, ты должен будешь встретиться с ними с тикающей бомбой и без своих кодов приоритета.

Она могла видеть, что он слышит ее. Его ярость не уменьшилась, но изменилась. Его инстинкт сражения за корабль и свое выживание становились более важным, чем желание причинить ей боль.

– Но временно, – продолжала она. – Ты сможешь решить все эти проблемы без меня. Но до тех пор, пока они не появятся, тебе придется сохранять мне жизнь – тебе придется беречь мой мозг в неприкосновенности. Может быть, это даст тебе время найти лучшую причину, чтобы понять, почему ты не должен причинять вред мне. Или Дэвису.

Он слушал ее. Он не мог не слушать. Она говорила о проблемах, которые он не мог игнорировать. К тому же у нее перед ним до сих пор сохранялось одно преимущество, даже без шизо-имплантата; она знала Ника лучше, чем он знал ее. Это ведь он был ослеплен маской страсти. Это открывало его – и скрывало ее.

Ярость сделала его кожу цвета шрамов; жилы на его шее вздулись. Но он не ударил Морн. Сквозь зубы он пробормотал:

– Какую причину?

– Потому что ты, – сказала она спокойно, словно ее не волновало, что он зол настолько, что может разорвать ее на куски. – Ты капитан Ник Саккорсо, который никогда не проигрывает.

Он уставил на нее взгляд, словно ствол пистолета. Его руки не отпускали ее.

– Ты хочешь, чтобы люди верили в это. Ты хочешь, чтобы каждый нелегал или полицейский, который услышит о тебе, верил в это. Но и это не все. Ты нуждаешься в том, чтобы твоя команда верила в это. Они любят тебя не из-за твоей привлекательности. Даже твои женщины. Они любят тебя в силу твоей репутации. Они любят Ника Саккорсо, который никогда не проигрывает.

– Как по-твоему ты выглядишь в их глазах в настоящий момент? Как по-твоему выглядит твоя репутация? Ради женщины, которая «одурачила» тебя, женщины, которую ты не мог вычислить, потому что она пользовалась шизо-имплантатом, ты рисковал своей жизнью и своим кораблем в запрещенном космосе – и результат был катастрофическим. Ты создал себе столько проблем, что позволил Амниону одурачить себя. Фактически, ты создал себе столько проблем, что тебе пришлось продать человеческое существо лишь для того, чтобы у них появилась возможность одурачить тебя. А затем мать этого существа захватила твой корабль. Она положила палец на кнопку самоуничтожения и заставила тебя и Амнион выполнить то, что она хочет. Для человека, который никогда не проигрывает, это подлинный триумф.

Морн говорила, а лицо Ника становилось все тверже, все непроницаемей. Его шрамы поблекли; ярость в глазах уменьшилась. Из этого Морн заключила, что ее угроза – серьезна. Она заставила Ника засомневаться в самом себе.

Его ярость была чем-то, что она понимала. Но сейчас она не могла прочесть его. Он был опасен по-новому, словно угроза в нем выросла до абсолюта.

Она сама достигла абсолюта, была на грани ресурсов – и своей судьбы. Она не могла позволить себе дрогнуть.

– Чего ты сможешь достигнуть, мучая или даже убивая меня – или моего сына? Ты восстановишь свою репутацию? Ты знаешь, что произойдет. Ты останешься Ником Саккорсо, который проиграл, но теперь всякий будет знать, что когда ты проигрываешь, ты отыгрываешься на беспомощной женщине и ребенке. Эта история будет широко распространяться, так же как и все остальные. Люди не будут говорить о тебе как о герое, сражающемся против продажных полицейских. – Ее голос повысился. – Они будут говорить о тебе так же, как об Ангусе Фермопиле.

Впервые за все время она назвала имя Ангуса на борту этого корабля. И лишь второй раз в жизни упомянула его вслух.

– Или что? – спросил Ник безличным оскалом, оставляя свою ярость где-то в глубине. – Ты не говорила бы этого, если бы не собиралась предложить мне альтернативу.

Так же, как «Каприз капитана» в подпространстве, Морн нырнула в пропасть несуществующего и боролась, чтобы спасти себя.

– Или, – сказала она Нику, – ты можешь изменить историю.

– Как? – Его лицо оставалось твердым; но поспешность выдала его заинтересованность.

– Ты можешь принять меня, – ответила она без колебаний, – вернуть на вахты. Ты можешь улыбаться и вести себя, словно герой. Ты даже можешь вести себя так, словно трахал мозги всем присутствующим все это время.

Он готов был прорычать ответ; но Морн опередила его.

– Ты можешь дать своим людям возможность думать, что мы совершили это вместе – что мы планировали забрать Дэвиса и «Каприз капитана» из Амниона, не подрывая твоего авторитета, и без того, чтобы нас уничтожили. А как ты мог проделать это в противном случае? Тебе нечего было продать им, кроме моего сына, чтобы получить компоненты для прыжкового двигателя. Но если ты продашь его, ты не можешь получить его назад, не нарушая условия сделки. Твоя единственная надежда была устроить представление – использовать меня против Амниона.

– Сначала они не поверят в это. Но затем начнут задумываться. Я подтвержу, что будет нужно. И наконец они поверят этому. Пока ты будешь обращаться со мной, словно мы проделали это вместе. И не будешь мучить Дэвиса. Тебе нет нужды притворяться, что ты любишь его – или хочешь его на борту. Он не твой сын. Так что оставь его в покое. Подумай несколько минут о такой истории, – настаивала она, напирая словно твердый лед. – Есть ли кто-нибудь в космосе человечества, кто когда-нибудь пытался устроить представление такого рода с Амнионом?

Насколько она была убеждена, все сказки, которые рассказывали о Нике, были сказками. Так почему эта должна отличаться?

Внезапно он отпустил ее и оттолкнул от себя. Ее ноги подкосились; она упала спиной на койку. Став над ней, он дышал так тяжело, что, казалось, содрогался. Лица было беспощадным.

– Я убью тебя за это.

Она не отвела взгляда.

– Я знаю.

– Но я выберу лучшее время. Разве что ты откажешься подтвердить все, что здесь наговорила. Тогда у меня не будет никаких причин ждать. – Он снова набрал в легкие побольше воздуха и выпустил его. – Скажи, как восстановить мои коды.

Морн продолжала смотреть на него.

– Я хочу увидеться с Дэвисом. Он нуждается во мне.

– Без вариантов, – мгновенно загремел Ник. – Он – единственное, чем я могу контролировать тебя. Я этому не верю. – Он похлопал себя по карману. – Это может оказаться и обманкой, а еще с полдюжины спрятано по всему кораблю.

Она покачала головой. Ее не волновало, что он думал о ее черной коробочке; она внезапно почувствовала страх за сына.

– Ник, послушай, – сказала она так твердо, как могла. – Он в одиночестве сойдет с ума. Может быть, он уже сошел с ума. У него мой разум – он думает, что он – это я. – Второй раз она умоляла. – По меньшей мере позволь мне поговорить с ним.

– Нет, – хрипло ответил Ник. – Ты лгала мне. Ты лгала мне с первого мгновения, когда я увидел тебя с капитаном, мать его, Фермопилом. А я верил тебе. Я думал, ты действительно искренне… А ты всего лишь использовала меня. Как и все остальные. – Он стал таким же холодным, как она – и таким же недоступным. – Скажи, как мне восстановить мои коды.

В надежде и отчаянии она сообщила ему.

Он кивнул, сознавая эффективность ее хода. Затем повернулся к двери.

Когда дверь открылась, Ник посмотрел на Морн, словно в последний раз.

В его глазах было прощание. Тем не менее, его тон был грубым и угрожающим.

– Ты вернешься назад на вахту Микки. Но когда ты не будешь на вахте, я хочу чтобы ты была здесь. Я собираюсь держать тебя подальше от всего, чем ты можешь напакостить. Как только у меня выдастся время… – он показал на карман и оскалил зубы, – мы выясним как тебе понравится оставаться на этой стороне этой штуки.

Он ушел. Дверь закрылась.

Пытаясь преодолеть головную боль, Морн спустила ноги с койки и попыталась удержаться и не завыть при мысли о судьбе сына.