Запретный плод

— А я надеялся, что всетаки съедите.

— В таком случае я, может быть, сделаю исключение. Хорошо, что вы отослали слуг.

— Я тоже так думаю. — Он широко улыбнулся. Хотя присутствие слуг ему еще никогда не мешало. Он их просто не замечал. Так или иначе, но мысль остаться с Дейзи с глазу на глаз очень ему импонировала.

— Как вы думаете, когда они возвратятся? — она слегка придвинулась, ее голос изменился.

На фоне решетки, увитой светлыми розами, ее смуглая красота казалась неотъемлемой частью Кольсека.

— К вечеру.

— Это еще нескоро. — Она улыбнулась, этакая сирена со светлозелеными лентами в волосах.

— Могу я признаться, что обожаю вас? — сказал он, мягко взяв ее руки в свои..

— Начало обнадеживает, — ответила она, улыбнувшись. — А я боялась, что в любви вы зануда.

Ее прямота была восхитительна.

— Хотите проверить?

— Неужели мы ехали в такую даль только за тем, чтобы выпить?

Тут он с некоторым опозданием вспомнил об экипаже.

— Подожди нас в деревне, Гильом, — крикнул он кучеру. — Возвращайся, как стемнеет.

С тех пор как Гильом был принят на работу в Кольсек, ему ничего не надо было объяснять. Через мгновение герцог и Дейзи оказались одни перед запертым домом Этьена.

— Ну и что дальше? — произнесла Дейзи с извечным женским требованием немедленных мужских поступков.

— Подождите здесь.

Взяв садовую лопату, прислоненную к кирпичной стене, он разбил смежное с дверью окно и отпер замок. Толкнув открытую дверь, Этьен весело улыбнулся Дейзи:

— Прошу, мадемуазель Блэк, в мой скромный дом.

Коттедж был похож на драгоценную шкатулку стоимостью в несколько миллионов франков, и это по самым скромным подсчетам. В нем были любимые картины Этьена, мебель в его вкусе и очень много индийских экспонатов, собранных во время их с Жоржем экспедиций. Плиточный пол был покрыт ткаными толстыми коврами глубоких, естественных тонов. Мебель в основном была кожаная; во всем чувствовался какойто общий стиль, который напоминал Дейзи культурное наследие ее собственного народа. А еще она увидела вокруг маски, скульптуры, разукрашенные щиты, странные, на первый взгляд, украшения.

Она застыла в изумлении прямо при входе. Даже цветы в вазах и видимые через окна растения в пышно разросшемся саду позади дома были родом из прерий.

— Вам нравится? — голос герцога был нежным, мягким и какимто очень близким.

Не оборачиваясь, она знала, что он находится совсем близко.

— Эти цветы… откуда они? — она отодвинулась, затем обернулась.

— С нами в экспедиции был ботаник. Он очень бережно относился ко всем экспонатам. Мои садовники работали около десяти лет, чтобы создать такую красоту из тех немногих семян, которые мы привезли.

— Я чувствую себя почти как дома.

— Я рад. Это будет оправданием тому, что я привез вас сюда.

— Вы привезли меня изза этого? Тогда не стоило так беспокоиться, — ее тон не предвещал ничего хорошего.

— Нет, не только, — возразил он, пытаясь не демонстрировать свои чувства. — Даже мои близкие друзья не догадываются об этом доме. Прислуга знает меня под одним из моих малозначительных титулов. Здесь я частное лицо. Привезти вас сюда было спонтанным решением, и не следует считать это очередной хитростью герцога де Век, которые вы находите столь возмутительными.

— Простите меня, — спокойно сказала Дейзи, — за мои плохие манеры.

— Повидимому, мне тоже нужно принести свои извинения… Но почему бы нам вместо взаимных извинений не осмотреть мой маленький дом? — в его голосе слышались горькие нотки.

— Что вас огорчает?

— Крутая перемена в моей жизни, — просто сказал он. — Все эти годы я вел разумную жизнь, — он осмотрелся вокруг, — ну а теперь ваше присутствие здесь угрожает моему разумному миру.

Она была удивлена подбором слов.

— Разумная жизнь — эта характеристика вряд ли подходит такому человеку, как де Век.

— Это поверхностное наблюдение, — сухо заметил он.

— Если вместо вашей разумной жизни я предложу вам жизнь в крайностях, вы испугаетесь? — Дейзи старалась говорить как можно более прямо.

Герцог улыбнулся:

— Мы говорим о разных вещах.

— Но согласитесь, что вы далеко не монах. Вместо ответа он пожал плечами.

— Пойдемте. Мне не нравится направление нашего разговора. Прошлое меня не интересует. — Он отечески улыбнулся ей. — Если вы, конечно, не захотите рассказать мне о своем детстве.

Ему очень хотелось узнать побольше о той молодой девушке, из которой получилась столь необычная женщина. Такое романтическое желание было для него внове. Она чрезвычайно привлекала его, и ему хотелось решить загадку ее очарования и своей внезапной страсти.

Он расспрашивал ее о всяких пустяках, пока они обходили дом. Затем они вошли в спальню молочнобелого цвета, где из мебели была только одна большая кровать и стул. Она подошла к кровати. Он проследил за тем, как она идет, подошел к ней, подвел к открытой стеклянной двери, ведущей на маленький балкон. С балкона открывался изумительный вид на реку. Герцог предложил Дейзи стул.

— Присаживайтесь рядом со мной, — попросила Дейзи.

— Позже, — ответил он, как будто у него была некая программа, о которой она ничего не знала. Дейзи почувствовала, как по телу прошла горячая волна. Он сел на маленькую плетеную табуретку из ивы. — Расскажите мне о своей матери, она счастлива в браке? — спросил он.

Дейзи кивнула. Брак ее родителей был счастливым. Они очень любили друг друга.

— Моя мама умерла, — спокойно начала Дейзи, — потому что она и Семь Стрел никогда не разлучались. Когда он охотился, она всегда была рядом, хотя женщина на охоте — это нечто необычное. Когда на него напал гризли, она бросилась на защиту. Он был вооружен только ножом, — ее голос снизился до шепота. — И они оба погибли.

— Простите… Мне не нужно было расспрашивать, — он слегка дотронулся до ее руки. — Вы в порядке?

Она кивнула.

— Прошло много лет, и воспоминания уже не так болезненны, но… — Она вздохнула. — Я скучаю по моему детству. Та жизнь исчезла, как будто ее никогда не было. — Она подняла на него глаза. — Отец полностью ушел в дела и был озабочен тем, что может сделать для спасения своего народа.

— И вы стали их защитником.

— От меня именно этого ожидали.

— Романтическая идея, — произнес Этьен с улыбкой. — От меня никто ничего не ожидал. Было достаточно родиться де Веком.

— Вы сожалеете об этом? — спросила она, не понимая его настроения.

— Я не сожалею о своих детях и о своем внуке. — Они были единственной радостью в его семейной жизни.

Их фотографии были на стенах в спальной комнате. Она заметила их сразу, осознавая, что коттедж действительно является его святыней. Никто не станет приводить своих любовниц в спальню с фотографиями детей на стенах. Ее очень тронуло его доверие.

— Расскажите мне о детях.

И он рассказал о них с теплотой и сердечностью, кратко описывая их интересы, образ жизни в поместье де Веков. Жюстен недавно покинул СентКур и вообще был непоседлив. Как его отец, подумала Дейзи. Жюли встретила свою большую любовь и была счастлива. В отличие от отца, отметила про себя Дейзи. Когда он говорил о дочери, его голос был безмятежен, словно теплый весенний день или ленивая плавная река. Он очень радовался счастью дочери. Когда он описывал своего внука Гектора, его смех искрился обожанием.

Они легко беседовали о детях, племянницах и племянниках, обмениваясь шутками относительно безмятежной юности. И спустя время, когда он так и не сделал ни одной попытки дотронуться до нее, не обнаружил признаков поведения галантного любовника, она спросила:

— Вы не возражаете, если я сниму туфли?

Казалось, он готов возразить, думая о том, сможет ли удержаться от желания. Ему не хотелось разочаровывать ее, не хотелось портить эти счастливые минуты.

Река медленно текла перед ними, яркие солнечные блики проступали сквозь тень деревьев, и Дейзи Блэк, самая необыкновенная из всех известных ему женщин, была на расстоянии вытянутой руки — сидела, лениво развалившись в изящной позе.

Она могла бы принадлежать ему. Она достаточно прозрачно намекала на это. Вопрос в том, как долго он хотел продлить эти минуты приятной неизвестности. Желание захлестывало его, но до сегодняшнего дня он и не предполагал, что существуют эмоциональные предпосылки чувственной любви, а не только страсть и желание. Он всегда знал, как будет себя чувствовать до, во время и после. Менялся только объект и вариации. Но сейчас он не понимал себя.

Когда она развязала зеленые ленточки своих маленьких туфель, а затем стянула с ног белые шелковые чулки, он наблюдал за ней, чувствуя, что теряет контроль над собой. Но многолетняя практика общения с женщинами помогла ему прийти в себя и вспомнить о ритуале ухаживания. Всупая в любовную игру, он взял себя в руки. Он не опозорит себя и не накинется на нее, подумал Этьен и невольно улыбнулся своим мыслям.

— У вас загадочная улыбка. Может, поделитесь со мной, чему вы улыбаетесь? — мягко спросила Дейзи.

— Ну, вообщето я раздумывал, как подступиться к вам, — его зеленые глаза сверкнули изумрудными искрами.

— И это говорите вы?

— Видите ли, моя репутация, — он усмехнулся, — это серьезная проблема.

— Именно ее я и собираюсь проверить.

— Так это что, научные исследования? — он иронично приподнял бровь.

— О небо!.. — вздохнула Дейзи, развязывая одну из лент в своих волосах. — Я думала, что научу вас коечему, что умею я.

Он был ошеломлен, и она рассмеялась как ребенок, увидевший чтото новое.

— Вы что, не знаете, что абсароки достаточно раскованные люди? — она дразняще улыбнулась.

— Вероятно, я забыл об этом, — осторожно ответил герцог.

Она изящным жестом стянула ленту с волос и бросила к туфлям и чулкам. Потом подняла на него темные глаза, обрамленные густыми, длинными ресницами.

— Испугались?

— Разумеется, нет, — спокойно ответил он, освобождаясь от жакета. — А что, должен был? — улыбаясь ей, он наклонился и снял ботинки.

Было бы невежливо с его стороны вспомнить о том, что он был своего рода рекордсменом в борделе мадам Белу.

Так же небрежно, как он освобождался от своей одежды, Дейзи начала расстегивать платье. Его шелковая кремовая рубашка отправилась на пол балкона вслед за жакетом. Когда он освободился от брюк, Дейзи отметила, что его нижнее белье было из белого хлопка и фасон был гораздо более смелым, чем обычно принято у мужчин. Герцог шил белье на заказ и хотел чувствовать себя комфортно, особенно при игре в поло.

— У вас необычное белье…

— Откуда вы знаете? — спросил он, чтобы хоть както противостоять ее вызывающему самообладанию.

— Я живу в этом мире уже тридцать лет и успела коечто повидать.

— Женский сарказм меня раздражает, — он пристально смотрел на нее.

— Так же, как меня — высокомерие мужчин. Мне что, не позволено даже невинное замечание?

— Относительно мужского белья — нет. Я считаю невежливым обсуждать предыдущих любовников.

— Бог мой, как вы раздражительны. А разве я говорила чтонибудь относительно любовников?

Ему очень хотелось убрать с ее лица эту улыбку вместе с «невинным замечанием».

— И, конечно, вы не хотите женщину, которая во всем с вами не согласна?

— Мы мало в чем соглашаемся друг с другом, — спокойно сказал он, соображая, что, возможно, снова делает ошибку, стоя тут раздетым перед женщиной, которую едва знает.

Дейзи улыбнулась. Хэзэрд Блэк узнал бы эту улыбку: так умела улыбаться ее мать.

— Ну, в некоторых вещах, — промурлыкала она, — мы, я думаю, могли бы сойтись во взглядах.

Он внезапно усмехнулся, вспомнив, что чувственное наслаждение и интеллектуальные дебаты — разные вещи.

— Что вы скажете, если мы обойдемся без кровати? — предложил он.

На лице Дейзи появилась весьма провоцирующая улыбка.

— Скажем так, — многообещающим голосом произнесла она, — кровать понадобится нам в следующий раз. Своей рукой он накрыл ее руку.

— Может, достаточно разговоров?

Он сам, не торопясь, окончательно раздел ее. Разобравшись в хитросплетениях крючков и кружев, он обнаружил, что она не носит корсет.

— У вас тоже необычное нижнее белье. Она улыбнулась.

— Я не стану допытываться, откуда вы это знаете. Он проигнорировал колкость.

— Это обычай абсароки?

— Можно сказать, что да, так как у себя на равнинах мы не носим нижнего белья, но это не совсем уместно здесь, в Париже. Правда заключается в том, — добавила она очень вкрадчиво, — что я надеялась, вы заедете за мной и мы начнем все прямо в карете.

Улыбка осветила его тонкое лицо, глаза загорелись.

— Жаль, что я был так щепетилен.

— Это только свидетельствует, что благоразумие не всегда уместно, — она протянула руки, взяла в ладони его голову и поцеловала в щеку.

— Вы, вероятно, предпочитаете неблагоразумие и авантюризм, — пробормотал он, проводя руками по ее плечам.

— Да, — сказала она с легким вздохом, слегка вздрагивая от этого прикосновения.

Его большие руки были опытны, он знал, как ласкать ладонями, слегка проводить пальцами по краю ключицы, дразняще задевая при этом грудь. Его пальцы заскользили по шелку ее волос.

— Вас заинтересовало бы чтонибудь несдержанное, дикое? — его голос был спокоен, как если бы не он произнес слово «дикое».

— Да, — тихо ответила она, зная, что мужчина с глазами, как у кота из джунглей, должен быть диким.

Ее черные, тяжелые волосы свободно рассыпались по плечам, после того как он вытащил шпильки. Этьен обнял ее и прижал к своему сильному телу, пока она не почувствовала его возбужденную, пульсирующую плоть.

— Я так понимаю, что вы предпочитаете нечто непредсказуемое и стремительное? — его глубокий голос одновременно спрашивал и обещал.

— Да, — ответила она. Она, которая так гордилась своей сдержанностью. — Да, — мягко повторила она, понимая, что теряет самообладание.

Внезапно подняв ее, как будто она была невесомой, он перенес ее на кушетку, которая путешествовала с ним по всему миру. Льняная подушка выцвела и износилась добела под солнцем, как и многие вещи в этом доме. Великолепный герцог де Век не очень любил для себя лично показную роскошь, скромная простота была ему ближе.

Быстро избавившись от своего нижнего белья, он лег рядом, и Дейзи на секунду подумала, выдержит ли кушетка их обоих. И сколько ее предшественниц было на этой кушетке здесь или в других частях света?

Был ли он телепатом или вопрос можно было прочитать в ее глазах…

— Не нужно вопросов, — прошептал Этьен, — поцелуйте меня.

Он, переполненный страстью, хотел ее, как только она удалилась из бального зала у Аделаиды, оставив его в недоумении. И после продолжительных словесных баталий она, наконец, была здесь.

Она перевела дыхание после первого обжигающе завораживающего поцелуя, который был подобен мечте.

— Вы великолепны, — выдохнула она.

— Надеюсь. Но и вы также, — добавил он учтиво.

— Я не могу сравниться с вами опытом, — она прикрыла длинные ресницы, спасаясь от яркого солнца.

— Почему мне постоянно хочется победы над вами? — прорычал он, опираясь на локти и пристально глядя на нее.

— Потому что вы были испорчены большим количеством покладистых женщин, которые соглашались с вашим представлением об особях женского пола. Я же хочу дать свое, а не взять ваше. И еще, когда бы я не касалась ваших прерогатив, вы хмуритесь. Конечно, то, что я говорю, не убьет вас, но… — она лукаво улыбнулась, — если вы сейчас же не займетесь со мной любовью, то я убью вас.

Он отреагировал, как она и ожидала. Он ведь был талантлив от природы и к тому же имел большую практику.

— Вы предлагаете такой очаровательный выбор — мягко сказал он. — Я согласен.

— На что? — спросила она кокетливо, но возбужденно.

— На все, — любезно ответил герцог. Сначала он любил ее нежно, целовал и гладил ее тело, и все экстравагантные истории о нем, которые она слышала у Аделаиды, насчет того, что он мог заниматься любовью сутками напролет, уже не казались выдумкой.

Но она не желала ждать. Остановив его ласкающие руки, она прошептала:

— Пожалуйста, Этьен…

— Все, что пожелаете, дорогая. Ее глаза горели страстью, а медленный ритм ее бедер, казалось, умолял.

— Это все было слишком долго… мы долго ждали… Ну, давай же… — прошептала она.

Он только улыбнулся. Затем он вошел в нее медленно, застыл глубоко внутри, и она отозвалась счастливым вздохом. Он начал двигаться осторожно, совершенно не уверенный в том, что делает то, что надо. Ведь ее слова и действия были совершенно противоположны.

Ее руки немедленно обхватили его плечи и секундой позже опустились на спину, чтобы теснее прижать его к себе. Он тоже испустил глубокий вздох удовольствия, ведь они подходили друг другу так совершенно, как он и предполагал в своих горячих фантазиях, преследующих его с момента их встречи. Она была стройной, но не худой, высокой, но не слишком, както поновому чувственной, в отличие от пресыщенности его обычных партнерш.

— Вы неповторимы, — прошептал он, скользя снова внутрь, словно проверяя ее совершенство, и чувственное удовольствие полностью захватило его, как несущаяся лавина.

Это угадывалось по тембру его голоса, и это нравилось ей. Она радовалась, что ее собственные чувства были небезответны.

Дейзи не была девственницей, но ее опыт был невелик, может быть, потому, что до этого момента она никогда не чувствовала такой пылающей, бурной страсти. Она готова была отдаваться ей снова и снова.

Она казалась ему хрупкой, хотя не была маленькой женщиной. Он чувствовал, как ее маленькие крепкие руки ласкают его, и ощущал, что она принимает его внутрь своего разгоряченного тела с восторгом и восхищением. Когда он ритмично входил в нее, она каждый раз задерживала дыхание, ей казалось, что испытываемое ею головокружительное чувство становилось от этого острее. И каждый раз, когда до оргазма оставались мгновения, Этьен целовал ее, а она тесно прижималась к нему и впивалась губами в его тело, словно требуя больше и больше.

Он давал ей то, что она хотела, наслаждаясь совершенством этой женщины, пока ее страсть не стала дикой и необузданной. И когда она наконец достигла бурного оргазма, то судорожно вцепилась в его плечи, бормоча несвязные слова любви, которые вызвали удовлетворенную улыбку на его губах.

Потом она подняла ресницы, и он прошептал:

— Привет.

— Ммм, — простонала Дейзи, пытаясь сфокусировать взгляд на его улыбающемся лице. — Привет. Спасибо.

— Всегда к вашим услугам. Но, думаю, это я должен благодарить вас за то, что составили мне восхитительную компанию в этот теплый весенний день.

— Нет, нет, это я перед вами в долгу. — Ее глаза все еще были наполнены сладкой истомой.

— Ненадолго, — пообещал он и мягко заставил ее сесть на него сверху.

Пристально глядя ей в глаза, герцог приподнял ее своими мощными руками и очень медленно начал опускать вниз так, чтобы она постепенно касалась его возбужденного, твердого члена.

Она закрыла глаза, словно избегая его взгляда, и мир исчез, остались только два человека, находящиеся в сказочном раю. Дейзи казалось, что если она, не дай Бог, вздохнет, то эта сказка рассыплется в сверкающую серебристохрустальную пыль.

Этого не может быть, думал он. Какой благоухающий, невозможный экстаз. Он терпеть не мог бессмысленновосторженных слов, когда занимался любовью. И сейчас он испытывал настоящий экстаз с немногословной страстной женщиной, которую едва знал и которая отдавалась ему вся, без остатка.

Он глубоко вошел в нее, заранее зная, что восторженное состояние сейчас исчезнет и ему на смену придет знакомое чувство физического удовлетворения. Но, когда он начал двигаться, она тоже подалась ему навстречу. Через несколько мгновений он почувствовал, что теряет голову.

Невольно его руки крепко сжимали ее бедра, притягивая и отталкивая ее тело, он закрыл глаза и почувствовал то же, что и она, словно слились не только их тела, но и души.

Этьен достиг оргазма, и тут же вслед за ним это произошло с Дейзи. Он почувствовал себя счастливым, беспечным и очень молодым.

Она едва удержалась, чтобы не сказать: «Я люблю вас», но проглотила эти слова, прежде чем они были услышаны хорошо известным в Париже мужчиной, которому это понятие было незнакомо.

Потом они снова занимались любовью, при этом Дейзи сидела на перилах балкона, а герцог крепко держал ее, чтобы она не упала в реку. Но, когда позже он снял ее с балконных перил и, прижав к прохладной стене, снова начал любовную игру, она простонала:

— Вы всегда избегаете кровати?

Герцог взглянул на нее, раздумывая, как ответить. В принципе она права: ни одна из женщин никогда не спала в этой кровати.

— Я просто спросила, — поспешно сказала Дейзи, инстинктивно чувствуя, что вторгается на запретную территорию. Удовольствие, которым он одарил ее, было и так достаточно щедрым.

— Это всего лишь кровать, — решительно отрезал Этьен. Он взял ее за руку и повел в комнату.

— Вы уверены? В этом нет необходимости.

— Я редко бываю уверенным в чем бы то ни было, за исключением моих лошадей. Это единственное, на что я могу положиться.

— Слишком цинично, монсеньор де Век, — смеющиеся глаза Дейзи поддразнивали, а ее страстное тело было рядом и манило к себе. Этьену казалось, будто они встретились после долгой разлуки, а не оторвались друг от друга минуту назад.

— Мне нравится ваша кровать. Это была очень большая шикарная кровать из светлой березы.

— Мне тоже. И раз мы так сходимся во вкусах, то при более близком рассмотрении я, может быть, заинтересую вас еще больше? — его усмешка была нарочито хищной. Дейзи громко рассмеялась.

— Вы даже слишком хороши собой, — ответила она с ложным укором. Физически он был настоящим совершенством. Тип, вызывающий зависть у других мужчин и заставляющий женщин верить в то, что их молитвы наконец дошли до Бога.

— Вам, мадемуазель, тоже жаловаться не на что. Наверняка, с самого детства все мужчины были у ваших ног.

— Вы не желаете присоединиться к ним? — она не только дразнила его, но и испытывала свое влияние и тешила женское тщеславие.

Она слишком совершенна, думал герцог, глядя на стоящую перед ним совершенно нагую женщину. Такая экзотическая, такая привлекательная и очень уверенная в своей необычной красоте.

— Какнибудь в другой раз, — он смотрел на нее чуть прикрыв глаза, тем самым, знакомым ей, сардоническим взглядом, присущим лишь герцогу де Век.

— Вижу, что у вас было слишком много докучливых женщин, — понимающе кивнула Дейзи. — Извините. Это была всего лишь шутка.

Вероятно, я слишком много себе позволяю, решила она.

— Тогда, может, вы желаете, чтобы я преклонила колени перед таким совершенством. Я могу, я совершенно не гордый человек.

Поразительное заявление в устах дочери Хэзэрда Блэка, женщины, которую весь мир считал гордячкой.

— Нет.

Он чувстовал себя не в своей тарелке, словно нахлынуло слишком много не особенно приятных воспоминаний.

— Если вы не улыбнетесь, то я никогда больше не буду с вами махаться.

Это шокирующее заявление заставило таки его улыбнуться.

— Никогда больше не выражайтесь так при мне.

— У меня три брата, — сказала она так, будто это объясняло ее грубость.

— Ладно, ничего страшного. Забудем, — небрежно сказал герцог. Честно говоря, уже много лет его ничто не шокировало.

— Ну а теперь, так как я улыбнулся, думаю, что мы готовы осуществить ваше очаровательное предложение.

Шутя он толкнул ее на кровать и сам последовал за ней на хлопковое покрывало. Солнце удлинило тени после полудня и окрашивало комнату золотистым цветом. Дейзи лежала на белом покрывале. Темные шелковистые волосы рассыпались по подушке, все ее чувства светились в огромных глазах, маленький рот был соблазнительно приоткрыт. Ее золотистая кожа была такой прекрасной, а тело страстно горячим, как вечерний воздух в районе египетских пирамид. Какая романтическая аналогия, иронично, но чуть растерянно подумал герцог. Он нагнулся, чтобы поцеловать Дейзи, потому что область страсти и чувственности была ему знакома намного лучше, чем романтика. Его губы коснулись ее упоительно и нежно и в то же время требовательно и властно, так что она почувствовала глубоко внутри себя чтото горячее, яркое, подобное расплавленному золоту. Дейзи пылко поцеловала его в ответ и прошептала:

— Пожалуй, я останусь у вас на денекдругой. Он улыбнулся.

— У меня такие же намерения, — ответил он лениво, не желая нарушать магию момента. — Так что можете сделать заказ моему повару. Что желаете на ужин?

— Я не совсем это имела в виду, — объяснила она. — У вас есть какието планы?

— Ничего более важного, чем провести день с вами в кровати.

— Ну наконецто я заманила вас на кровать, — произнесла она, делая ударение на последнем слове.

— Да, — сказал он, — вы добились своего, — как будто чувствуя пророческий смысл в сказанных между прочим словах.

Они занялись любовью в «запретной» кровати, и он подумал, что повод для нарушения его «святыни» был достойным. Дейзи напомнила ему о смехе и юности, о возрождении искренних чувств, о существовании которых он забыл.

Много позднее она заснула в его объятиях, истощенная избытком чувственности такой силы, которой до этого никогда не испытывала. Он же не спал. Дни и ночи Этьена довольно часто были перегружены физически, такого рода усталости он не замечал. Но на этот раз он был просто переполнен удоволетворением. Он подумал о том, что теперь не надо беспокоиться, чем занять себя, дабы избежать светской скуки. На два дня он исчезнет из деловой жизни, но это, в общемто, не имело значения. Вечером он вроде бы должен присутствовать на рауте, посвященном наступающему празднованию дня рождения короля, — день, выделенный им для семьи, но это тоже теперь не имело особого значения.

Когда позднее его слуга поднялся наверх, постучал и слегка приоткрыл дверь, чтобы узнать, что герцог закажет на ужин, он неподвижно замер на пороге, уставившись на женщину в кровати. Герцог отправил его. Он поговорит с Франсуа и закажет ужин, когда Дейзи проснется. Так как он никогда не привозил в Кольсек женщин, то не хотел смущать Дейзи тем, как слуги будут глазеть на нее. В отличие от парижской прислуги, у которой и мускул не дрогнул бы при любой ситуации, сельские нравы были попроще.

Когда Дейзи проснулась, он предложил ей умыться, затем коечто на выбор из своей одежды и сошел вниз, чтобы уведомить Франсуа и сообщить на кухню, что у него сегодня ночью гость. Он также вежливо объяснил им, что это не простая женщина и обращаться с ней надо с максимальным уважением (кстати, на кухне это уже обсуждалось в течение часа). Герцог обговорил меню, на его взгляд, приемлемое для Дейзи, и ушел наверх.

Ужин был воплощением мечты. Маленькая обеденная комната была вся в зажженных свечах. Кухарка превзошла сама себя, стараясь угодить мадемуазель, довольная, что у хозяина сегодня вечером есть компания и он не скучает, как обычно, один. Оба слуги стояли у дверей и потихоньку улыбались друг другу. Хозяин и эта женщина, одетые только в халаты, были явно влюблены. Они держались за руки над маленьким столом, улыбались друг другу, смеялись. Он кормил ее, затем она его, потом они целовались и опять улыбались.

Герцог и Дейзи заснули в объятиях друг друга. Они проснулись утром посвежевшие, и герцог доказывал Дейзи, какое это удовольствие — поплавать в реке. Он прыгнул в воду с балкона, проплыл некоторое расстояние и улыбнулся, приглашая ее в воду. Она некоторое время колебалась, затем последовала за ним в синезеленую гладь. Ее детство прошло в лагере рядом с рекой и горными озерами, плавала она прекрасно.

Они плавали и обдавали друг друга брызгами, целовались и резвились, как юнцы, вырвавшиеся из школы на свободу. Затем они любили друг друга на зеленой лужайке.

Он был без ума от нее. Увлечен так, что это начинало всерьез беспокоить, но он не мог насытиться ею.

Дейзи говорила себе, что ей понятно теперь, почему женщины обожали его. Он был выше всяких сравнений.

Когда пришла пора отъезда, выяснилось, что время пролетело так быстро, будто счастье ускорило его течение. Дейзи обнаружила, что ее одежда выстирана, выглажена и повешена в шкафу рядом с загородной одеждой Этьена. Они оба оделись. Она — в яркое платье, которое всегда будет напоминать ему об этих наполненных страстью часах, а он — в песочного цвета льняной костюм. Дейзи подумала, выбирала ли этот костюм его жена.

Тишина пролегла между ними, когда, одетые, они смотрели друг на друга: оба понимали, что слова излишни. Их возвращение в Париж происходило в полном молчании, оба ушли в свои мысли, понимая, что возвращаются в свою обычную, рутинную жизнь. Герцог не вышел из кареты, когда подъехали к резиденции Аделаиды. Он только сказал «спасибо» своим хриплым низким голосом и коротко поцеловал Дейзи в губы.

По счастливому совпадению Аделаида еще не вернулась со своей полуденной прогулки, так что Дейзи могла спокойно пройти к себе и не объясняться по поводу записки, которую она послала вчера, уверяя, что провела ночь на реке с друзьями.

Вечером она сослалась на мигрень, понимая, что не в состоянии выдержать ужин вместе с бесконечными гостями Аделаиды. Дейзи не была настроена на банальные разговоры, впала в меланхолию, и у нее кружилась голова, так как она вновь хотела того, что было совершенно невозможно заполучить.

Когда герцог приехал домой, он нашел записку от своей жены. Она хотела немедленно с ним поговорить. Он вздохнул, запустил руки в волосы, провел по ним и замер на мгновение, держась за голову. Затем позвонил слуге и велел передать жене, что будет через десять минут в библиотеке.

Изабель все еще была в платье для чайной церемонии, когда вошла в библиотеку. Не здороваясь, а лишь кивнув в ответ на его приветствие, она села перед герцогом на стул, купленный его дедом, когда распродавали мебель Наполеона. Стиль ампир очень подходил холодной красоте Изабель. Хрупкая, как мейсенский фарфор, блондинка, того же возраста, что и герцог, она была так же худа и изящна, как и в тот день, когда он женился на ней. Своим главным достоинством Изабель считала дисциплинированность.

— Она должна быть исключительной, если смогла удержать вас в стороне от праздника королевской семьи, — многозначительно произнесла жена. — Ваше отсутствие было замечено.

— Я прошу прощения, — просто ответил Этьен. Давно прошли те времена, когда язвительность Изабель могла ранить его до боли. — Я пошлю свои извинения.

— Ну, я надеюсь, завтра вы не исчезнете? Жюстен и Жюли будут там, разумеется, с Анри и Гектором.

Он знал, что Анри будет там вместе с его дочерью Жюли. В отличие от них с Изабель, его дочь и ее муж любили быть в компании друг друга.

— Гектор тоже? Это прекрасно.

Зная, что Этьен обожал своего внука, Изабель сделала все от нее зависящее, чтобы присутствие Гектора было обязательным. Необходимая страховка, гарантия того, что Этьен будет сопровождать семью на публичной церемонии празднования дня рождения короля. Статус и положение в обществе были самым важным для Изабель; обе семьи, ее и Этьена, были в близком родстве с Бурбонами и герцогами Орлеанскими. Их семья должна быть напоминанием для других, что Монтеньи и де Век — самые старинные и богатые семьи во Франции.

— Королевский праздник начинается в два, наш собственный прием начнется, наверное, в семь? — Она оставила вопрос открытым.

— Мы что, устраиваем прием? — ему казалось, что они договорились ничего не устраивать.

— Немного близких друзей, небольшой ужин с вином.

В переводе на нормальный язык это означало: пятьдесят или чуть больше человек, являющихся, в сущности, друзьями Изабель, и праздник до утра. Вместо того чтобы спорить с ней по поводу приема, он только спросил:

— Мы едем вместе?

— Да.

— Хорошо, — сказал он, откинувшись на спинку стула. — Чтонибудь еще? — спросил он, видя, что она не уходит. Их беседы давно были сведены к необходимому минимуму. Изабель никогда не оставалась просто для дружеского разговора.

— Жюстен, — сказала она.

— Да? — Он ненавидел ее привычку выдавливать из себя информацию по частям, вместо того чтобы просто изложить факты. И он сразу вспомнил прямую откровенность красивой мадемуазель Блэк. Она всегда говорила то, что думала.

— Я не могу переубедить его.

— По какому поводу, Изабель?

— Вы знаете, как он настойчив.

— Время от времени, как и все мы. В этом все дело?

— Поездка.

— Поездка?

— В Египет. Он все еще настаивает на своей поездке в Египет.

Ну наконецто сказала. Он не мог подавить в себе раздражения.

— Я думаю, мы все это обсудили и согласовали несколько месяцев назад. Жюстен решил попутешествовать, в этом нет ничего ужасного. Египет, собственно говоря, является задворками Франции. Во всех путешествиях останавливаются ненадолго в Египте.

— А что если он повредит себе чтонибудь, или подхватит гадкую болезнь, или свалится и утонет в какойнибудь темной и грязной реке? — Ее совершенное личико выражало отвращение.

— Изабель, Жюстену уже двадцать лет, — спокойно сказал герцог, так как он сам проходил через это бесчисленное количество раз. Всех, кто проживал за пределами главных европейских городов, Изабель воспринимала как полулюдей — разбойники, иностранцы и беглые крестьяне. — Нил не какаято грязная речонка, а колыбель древнейшей цивилизации. Жюстен достаточно взрослый, чтобы путешествовать, где ему вздумается, и у него более чем достаточно средств на это. Он просто оказывает нам любезность, обсуждая с нами свои планы. Так что оставь бедного мальчика в покое.

Она надула губы — выражение, которое часто видела прислуга, когда герцогиня была чемто недовольна. — Вы всегда на стороне детей. Эта ваша родительская слабость, я полагаю, связана с вашими социалистическими наклонностями.

Изабель была роялисткой и рассматривала любую политическую позицию левее монархизма как социалистическую. Этьен был умеренным политиком, даже два срока его пребывания в Сенате много лет назад, когда Республика лихорадочно пыталась найти путь после поражения Франции во франкопрусской войне, ничего не изменили. Он верил в личные права человека, а не в Богом данные, а также полагал, что желания детей заслуживают уважительного отношения.

— Мне очень жаль, — примирительно сказал он, — что вы так это воспринимаете.

Это тоже был старый аргумент. Изабель причисляла любого, кто с ней не был согласен, к своим политическим врагам. Все эти годы герцог старался защитить детей от ее жесткого воспитания.

— Пойми, Изабель, — продолжил герцог, уставший от их постоянных противоречий, — дети выросли. Жюли счастлива в своем браке, имеет ребенка. Жюли и Жюстен — оба получили право на свое имущество два года назад. Мы должны прекратить вмешиваться в их решения.

— Ты хочешь, чтобы Жюстен был похож на тебя, путешествовал по всему миру, как бродяга?

— Я не хочу, чтобы он был похож на меня, — ответил ровным, насколько это было возможно, голосом герцог. Этого он никогда бы не пожелал своему сыну, его мир был слишком безрадостным, пустым. — Я хочу, чтобы у него была некоторая свобода.

Она фыркнула, и он подумал, что это делает ее похожей на кошку.

— Ну, у тебя было достаточно свободы, — тут же вставила она.

Их споры всегда заканчивались одним и тем же — тоже старая традиция.

— Я хочу другой свободы для него, Изабель. Ты, вероятно, не поймешь. А теперь, если мы закончили, я хочу увидеться с Гектором.

Семья его дочери жила в собственных апартаментах, находящихся в саду во внутреннем дворе другого крыла замка де Век.

— Они ушли, — язвительно заявила его жена, довольная тем, что смогла вывести из себя мужа, который проводил слишком много времени с внуком. Он портил мальчика так же, как в свое время испортил Жюстена и Жюли.

— Что ж, в таком случае я иду гулять. Увидимся завтра на празднике. Ты, как всегда, прекрасно выглядишь, Изабель, — ироническивежливо добавил он. Встав, он уперся кончиками пальцев в стол в ожидании ее ухода, чувствуя, как его охватывает привычное удушающее чувство пустоты.

Для верховой езды уже слишком поздно, значит он поедет в клуб.

Празднование дня рождения короля было важным общественным событием сезона в мире старых родословных, новых титулов и водовороте финансов. Высланный из Англии Луи Филипп, наследник трона, известный в роялистских кругах как Филипп VII, был связующим звеном консерваторов любых убеждений: монархистовклерикалов, армии, недовольной республиканцами, бонапартистов. Все надеялись свергнуть Республику, у каждого на то была своя причина. Луи Филипп, все еще утверждающий свое право на трон, через двадцать лет после провозглашения Республики, служил катализатором для этих фракций.

Герцог де Век, политически далекий от реакционного правого крыла, был связан с ними фамильными узами и потому вынужден был присоединиться к ним.

Аделаида уговаривала Дейзи пойти на праздник.

— Если ты никогда не видела наследника, то тебе понравится спектакль. А наряды — это нечто захватывающее! Год назад был создан новый альянс, и коекто из министров мог бы тебе пригодиться.

Дейзи не хотелось идти, она не любила помпезности и зрелищ, даже тех, которые того стоили. Но Аделаида была настойчива.

Дейзи часто посещала Европу, с тех пор как стала жить со своим отцом Хэзэрдом. Путешествия за границу были делом семейным. Из всей семьи она менее всех была склонна принимать участие в жизни блестящего светского общества. Но сегодня уговоры Аделаиды возымели действие, и она согласилась идти на день рождения, надеясь увидеть герцога.

Вдевая в уши серьги с жемчугом в стиле барокко, Дейзи меланхолично думала, что вряд ли разглядит его в таком столпотворении. Она с осуждением размышляла о том, что ведет себя словно девчонка, бросающая полный надежды взгляд на своего поклонника. Такое поведение было совершенно не свойственно ее характеру, особенно по отношению к герцогу де Век, знаменитому своими увлечениями и своим непостоянством. Он всего лишь поблагодарил ее после того, как они были вместе… и ничего более, но все равно она решила поехать на праздник.

Она нетерпеливо осматривала толпу. В отличие от всех, она не стремилась увидеть толстого отпрыска наследника престола. Тот, кого она искала взглядом, был строен, мускулист и совершенен в постели.

Погода была изумительно теплой и ласковой. Легкий ветер развевал ленты на дамских шляпках. Сады Орлеанского дворца были полны цветущих деревьев, цветов и кустов, а воздух напоен ароматом роз, жасмина и сладкого букета лилий, магнолий и сирени.

В разноцветных шатрах были накрыты столы с изысканной пищей и прохладительными напитками для гостей. Армия официантов ловко сновала сквозь толпу, предлагая охлажденное шампанское. Ощущение нервозности покинуло Дейзи, и она наслаждалась охлажденным вином, когда раздались фанфары, оглашающие прибытие королевской семьи. Вместе с Аделаидой, Валентином и несколькими друзьями она обернулась и наблюдала, как толпа расступалась, давая дорогу королевской процессии, направляющейся к украшенному цветами возвышению в центре сада… Громкий шепот сопровождал особ королевской крови, гости приподнимали бокалы в приветствии. Но все, что Дейзи могла увидеть сквозь напирающую толпу, это королевская процессия. Она было поднесла к губам бокал с шампанским, как вдруг человек, ради которого она посетила сие шумное собрание, возник перед ее взором. Герцог Орлеанский был почти на голову выше всех присутствующих на подиуме. Одетый в мундир, при орденах, Этьен шествовал между маленькой блондинкой и темноволосой девушкой. Рядом с девушкой находились двое мужчин, один из них, безусловно, ее брат близнец, такой же высокий, как его отец.

Жюли и Жюстен. Дейзи сразу узнала их по портретам, которые видела в спальне Этьена. Мужчина с пепельными волосами — вероятно, муж Жюли. На руках у герцога был его внук, одетый в белый костюм, удачно подчеркивающий черный мундир Этьена. Гектор был единственным ребенком, приглашенным к королевскому столу. Вне сомнения, эта уступка свидетельствовала о могуществе Этьена. Белокурая женщина, Изабель, повернулась и, положив руки на плечи мужа, чтото прошептала ему на ухо. Она улыбнулась, когда закончила говорить. Герцог только коротко кивнул.

По крайней мере, он не улыбнулся в ответ, подумала Дейзи, как будто это имело значение, словно она могла заставить его улыбаться, а жена нет. Конечно, это было не так, и очарование весеннего теплого дня исчезло. Настроение было испорчено.

Герцог вдруг улыбнулся тому, что говорил ему его внук. Маленькая рука Гектора теребила бронзовую щеку деда, и Дейзи почувствовала зависть, а Этьен громко рассмеялся сказанному и поцеловал Гектора в мягкую розовую щечку.

Общество сразу же переключило свое внимание на ребенка. Это было более интересно, чем наблюдать за бесстрастным и толстым наследником трона. Ситуация была неординарная: вопервых, присутствие ребенка на такой церемонии, вовторых, громкий смех герцога и поцелуи Гектора — он мог себе позволить не следовать строгому этикету. Те, кто был знаком с Этьеном поближе, знали, что он всегда поступал так, как хотел, и больше всего на свете обожал собственного внука, а кто знал его совсем близко (разумеется, это были исключительно особы женского пола), прекрасно помнили, насколько легко ему даются и смех, и поцелуи. Многие из них, подавляя вздох, дорого бы дали, лишь бы вновь ощутить его страстное желание и былую привязанность.

Дейзи вытирала пролитое шампанское с лифа платья, когда Аделаида заметила:

— Шампанское не испортит платье, дорогая. Возьми другой бокал.

— С удовольствием, — ответила Дейзи, взяв предложенный бокал и тут же осушив его до дна.

— Как прелестен Гектор, — продолжала Аделаида, не обращая внимания на состояние Дейзи.

— Я не заметила, — соврала та. — Да и герцог Орлеанский не такой впечатляющий, как я ожидала.

— Бедняжка, привыкай, что в этом мире наши ожидания не всегда оправдываются, — философски заметила Аделаида, — но он настоящий Бурбон. — Дейзи пожала плечами. Молодой наследник престола был далек от того, чтобы удовлетворить фракцию в Национальном собрании. В Парламенте ни по одному вопросу не могли найти общий язык, но все сходились в одном: Франция не нуждалась в Луи Филиппе и реставрации трона. — Валентин, — обратилась Аделаида к мужу, — мы идем к де Векам?

— Как скажешь, дорогая. Она повернулась к Дейзи:

— А ты?

— Нет, спасибо, — поспешно ответила Дейзи, лихорадочно придумывая причину. — Мне нехорошо на жаре.

— Но у них в замке довольно прохладно. Он построен в средневековье, и стены там шести футов толщиной. Жара не может быть помехой.

Память Дейзи сыграла с ней плохую шутку. Ни одна маломальски подходящая причина не пришла ей в голову.

— Я все же не пойду, — просто сказала она, досадуя на свою неучтивость.

По выражению лица Аделаиды Дейзи ожидала скользкого вопроса, но Аделаида только кивнула.

— Мне тоже никогда не нравилась Изабель. Может, вместо этого мы все вместе пойдем на реку? Валентин прокатит нас на лодке, — она улыбнулась Дейзи. — Как тебе идея?

Дейзи чувствовала себя больной и разбитой от шампанского, солнца, страстного желания Этьена, и это состояние раздражало ее. Ведь если она скажется больной, то ее заявление будет расценено как патологическое вранье, а привлекать лишнее внимание не хотелось. Было только желание избежать каких бы то ни был прогулок.

— Завтра утром мне назначен ранний прием у министра юстиции, — сообщила она, ухватившись за честный предлог. — Так что прошу извинить и всетаки отпустить меня.

— Ты уверена? — Аделаида всегда была очень внимательной хозяйкой, и желания гостя для нее были первостепенны. — Может, тебе нужна компания дома?

— Нет! — вырвалось у Дейзи, но она тут же благоразумно сменила тон. — Пожалуйста, идите без меня, Аделаида. Река прекрасна в это время года.

Да, она знала из собственного опыта, что это был настоящий рай.

Дейзи провела беспокойную ночь, металась и ворочалась в постели. Она была во власти безумных желаний, которые ее разум отбрасывал снова и снова как нелепые и несбыточные. Она не должна была позволять себе мысли о герцоге де Веке, напротив, просто обязана была спать, чтобы быть завтра свежей и бодрой. Во время завтрашней встречи с министром ей предстояло проявить всю свою дипломатичность и остроумие, так как до сих пор ей неоднократно отказывали в подаче письменных запросов по поводу ускорения процедуры.

Но затем все нутро ее взбунтовалось против такой слабости. Неужели ее чувства сильней, чем разум? Что, интересно, думает Этьен? Да и вообще думает ли он о ней? Вспоминает ли он о ней сегодня ночью? Эти размышления в который раз наполнили ее страстным желанием. Но здравый смысл, более прагматичный, задался вопросом, а где и с кем он, Этьен, находится сейчас? Эта мысль сопровождалась приступом боли и ревности, которые она безуспешно пыталась подавить.

Но богатое воображение подсказывало следующий вопрос: а получил ли он такое же удовольствие, как и она, от общения в Кольсеке? Похоже, да. До нее там никогда не было ни одной из его многочисленных женщин. Это ведь чтото значит! Он позвонит снова, он скучает по ней. А может, он никогда не позвонит, ведь сколько женщин прошли сквозь его жизнь за последние двадцать лет. В следующий момент она осуждала себя за подобные мысли и пыталась уговорить себя, что нужен более жесткий самоконтроль. Но на нее никто и никогда не производил столь сильного впечатления. Хотя она была из очень обеспеченной семьи и без ложной скромности знала, что хороша собой, во всяком случае, судя по пристальным мужским взглядам.

Когда утренняя заря окрасила небо, Дейзи, усталая и раздраженная после бессонной ночи, твердо решила, что такое психическое состояние ставит под угрозу выполнение ею своих профессиональных обязанностей. Более благоразумная при утреннем свете, вдали от великолепного волшебного мира герцога, она вновь обрела способность здраво мыслить и решила рассматривать свое свидание с герцогом в Кольсеке просто как приятное времяпрепровождение, обогатившее ее опыт. И ничего более… В любом случае называть это любовью не имело смысла. Глупо было использовать слово любовь в романтическом смысле при любом упоминании имени герцога де Век.

Весь жизненный опыт Дейзи говорил о том, что не все так плохо, мужчина был нежен, страстен и неотразимо красив. Думать все время об одном и том же — это верх абсурда, решила она, ожидая утренний шоколад. Мысли наконецто были в полном порядке и можно было подумать о делах.

Каким образом вести себя с министром теперь, когда представилась возможность личной аудиенции? Даже Аделаида была очень удивлена вчера, когда прибыло сообщение о назначенном ей — Дейзи — приеме у министра. Аделаида не ожидала, что это возможно без всякого влияния извне.

— Возможно, министр в конце концов признал тщетность попыток игнонировать меня и сказалась моя настойчивость? — предположила Дейзи.

— Возможно, — с сомнением пробормотала Аделаида.

Она знала Шарля с детства. Это был стреляный воробей, энергичный политический делец, который никогда ничего не делал без собственной выгоды или без мощного давления извне. Однако эти мысли она держала при себе. Дейзи была молода и наивна и не имела представления о махинациях во французской политике. Вместо этого она сказала:

— Надень голубое, Дейзи. Шарлю нравится все голубое.

Дейзи не заставили ждать в приемной министра, как она предполагала, напротив, молодой человек с безукоризненными манерами пригласил ее войти и тут же исчез, как только она вошла в кабинет министра.

Комната была огромная, построенная еще при Короле Солнце[1], с его обычной тягой к великолепию. Стены у окон были затянуты голубым сатином. Потолок покрыт золотыми пластинами, а паркет бесценными абиссинскими коврами. Мебель, обитая материалом зеленых и синих оттенков (Аделаида оказалась права), была громоздкая и солидная, дабы соответствовать размерам кабинета.

Министр вышел навстречу, ступая по роскошному ковру, чтобы приветствовать ее у дверей, как только она вошла.

— Доброе утро, мадемуазель Блэк. Какое удовольствие наконец встретиться с вами. Примите мои извинения, что не сразу ответил на ваши письменные запросы, у меня новый секретарь, и пока, боюсь, он не так расторопен, как прежний.

Он нахмурил брови, но тут же улыбнулся и взял ее за руку, прежде чем поклониться.

— Для меня большая честь, мадемуазель Блэк, познакомиться с женщинойадвокатом, — любезно произнес он.

— Спасибо, сэр, — Дейзи ответила с той же любезностью, пытаясь скрыть свое изумление от столб радушного приема.

Ее предупредили не только относительно длительного ожидания в приемной, но и о том, что монсеньор ле Конти далеко не сторонник женской эмансипации, особенно в области юриспруденции.

— Я очень благодарна, что вы уделили мне свое драгоценное внимание, — добавила она.

— Ну а теперь сообщите мне, — продолжил он, подводя ее ближе к окну, — что я могу для вас сделать. Вы, как я понимаю, невестка прекрасной Импресс Джордан?

Четыре высоких стула в стиле Ренессанса стояли вокруг сервированного чайного столика. Министр продолжал улыбаться, наливая чай. Все накопившееся у Дейзи раздражение сразу улетучилось.

— Я здесь, как вы знаете, для того, чтобы проследить, чтобы новорожденная дочь Импресс была включена во владение ее состоянием. Я рассчитываю на ваше участие, — добавила она с улыбкой, — если бы вы чемто могли помочь, дабы ускорить этот процесс, я была бы очень благодарна. — Она дипломатично обошла тот факт, что камнем преткновения как раз и являлся сам министр.

— Никаких проблем, мадемуазель, абсолютно никаких, — льстиво уверил он. — Рассмотрим и выполним.

Его слова еще раз очень удивили ее. Это с егото репутацией человека, который мог «заволокитить» любое дело, пообещать сразу сделать все, что она безуспешно пыталась пробить в течение нескольких недель.

— Хотите чаю? — спросил он, указывая на стол с серебряным сервизом и сладостями.

— Спасибо, не откажусь, — любезно ответила Дейзи.

— Я полагаю, вы встречались с моим шурином, — произнес министр, когда она подошла к столику.

Герцог де Век встал с зеленого дамасского стула, высокая спинка которого до сих пор скрывала его от присутствующих.

— Доброе утро, мадемуазель Блэк, — спокойно сказал он. — Вы выглядите очаровательно.

Его взгляд медленно поднялся по ее шелковому голубому платью, прежде чем остановиться на изумленном лице.

Дейзи еле сумела перевести дух и тут же сообразила, почему министр был столь предупредителен. Чуть помедлив, она ответила, как надеялась, небрежно:

— Доброе утро, монсеньор де Век. День рождения короля был великолепным праздником.

— О, так вы там были?

— Недолго.

— Это всегда тоскливо и обременительно.

— Зато многому учит.

Наблюдая за своими гостями острым взглядом дипломата, Конте Монтеньи находил их словесную дуэль очаровательной. Этьен был явно возбужден, несмотря на свои комментарии, а мадемуазель Блэк не имела опыта притворства. Они были, конечно, сердиты друг на друга или, возможно, на самих себя. Это забавляло его, но он обязательно поможет мадемуазель всем, чем сможет. Этьен интересовался ею. Похоже, это было нечто большее, чем заинтересованность, что необычайно для его утомленного жизнью шурина. Так как Конте Монтеньи был многим обязан Этьену, то он и отблагодарит его таким восхитительным образом.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — пригласил министр, указывая на стулья.

— Теперь скажите мне, мадемуазель, — галантно протягивая ей фарфоровую чашку, расписанную ляписом и золотом, спросил он, — что конкретно вы хотите, чтобы я сделал?

Она должна быть довольна, все устраивалось так легко, все преподносилось на серебряном блюдечке, словно печенье, которое министр ей предлагал сейчас. Все, что ей нужно сделать, это просто сказать «я хочу это, это и это». Все преграды сметены одним словом герцога.

Они обсудили все в деловой манере, секретарь министра зафиксировал все в строгой последовательности: с кем надо встретиться, какие преграды преодолеть, какие решения суда были необходимы, и менее чем через час министр с веселой улыбкой провожал их до двери, уверяя, что все будет сделано незамедлительно.

— Спасибо, Шарль, — герцог практически не вмешивался в разговор и только раз предложил более подходящего судью для ведения дела. — Скоро едем на рыбалку. Мой егерь сообщил, что лосось уже в хорошей форме.

— С удовольствием, — ответил шурин. Гостеприимство герцога в его охотничьем доме в Шотландии было известно всем.

Повернувшись к Дейзи, министр слегка поклонился:

— Было очень приятно познакомиться с вами. Если в будущем смогу быть полезен, не стесняйтесь обращаться. — Он был слишком воспитан, чтобы сказать, что любая любовница Этьена заслуживает его повышенного внимания, но было понятно, что он имел в виду именно это.

— Полагаю, я должна вас поблагодарить? — сказала Дейзи натянутым тоном немного позже, когда они с герцогом шли по министерскому коридору.

— В этом нет необходимости, — ответил он.

— Конечно, есть, — возразила Дейзи. — Я потратила две недели собственного времени в бесплодных попытках преодолеть эти бюрократические преграды, а вам это удалось менее чем за час.

— Шарль просто мой должник. Нет необходимости все так болезненно воспринимать.

— А я думаю, что воспринимаю правильно, — раздраженно настаивала она. — Ваш Шарль не сделает это для кого угодно, не так ли?

— Не пытайтесь читать между строк, Дейзи, — спокойно ответил он, желая смягчить ее гнев, — он делал мне одолжения и до этого и сделает их еще не раз.

— Вы имеете в виду — для других ваших любовниц? Он рассматривал меня исключительно в этом качестве.

— Вы преувеличиваете.

— Ради Бога, Этьен! — Дейзи в сердцах сорвала свою шляпку. Господи, как она ненавидела шляпки! Почти так же, как ненавидела общество, которое требовало мужского влияния, мужской силы, мужского слова и мужской команды, прежде чем правосудие восторжествует.

— Я только хотел помочь. Извините, если этим оскорбил вас.

— Твое отношение жеребца оскорбляет меня, — выпалила Дейзи.

— Бывают моменты, когда я согласен с тобой.

В это утро он выглядел очень молодо, одетый в бриджи для верховой езды и жакет из замши. Типично королевские замашки, подумала она. Он даже не считает необходимым одеться как положено, встречаясь с одним из министров Франции.

Они приближались к выходу из здания.

— Поехали со мной, — предложил де Век.

— Нет.

— Я отпустил твою карету.

— Я найму экипаж, — сердито ответила она, пытаясь не поддаваться его обаянию. — У тебя не было на это права, и я буду очень благодарна, если в будущем ты не будешь делать мне таких одолжений. Я не нуждаюсь в твоих одолжениях, я не хочу твоих одолжений, у меня нет желания ехать с тобой в одной карете и, честно говоря, я предпочла бы вообще с тобой больше не встречаться! Никогда.

Она была переполнена обидой и на его неуемную энергию, и на всепонимающий взгляд Шарля, который она заметила, и на свою совершенную беспомощность по отношению к самому скандальному повесе в Париже. Она не желала падать в его объятия, как до этого делали все женщины в его жизни. И у него не было никакого права выглядеть таким красивым и желанным, как свежая роса на розах.

— Прекрати, — спокойно сказал он, взяв ее за руку.

— Что прекратить? — спросила она, борясь с желанием обвить его шею руками прямо на ступеньках министерства юстиции.

— Не делай со мной этого, — тихо сказал герцог. — Я не понимаю, о чем ты, — раздраженно бросила Дейзи.

— Я не мог заснуть прошлой ночью, — сказал он.

— Вот и прекрасно.

Теперь ты знаешь, каково это, хотелось ей добавить. — Ничего прекрасного в этом нет. — Его рука до сих пор держала ее. — Я приезжал к Аделаиде. — А я спала, — быстро ответила она. — В самом деле? — еле слышно произнес он. — Да. Нет… немного… Нисколько. Ни одной минуты. Ты удовлетворен?! — ее голос был тихим, а темные глаза наполнились слезами.

Он притянул ее к себе, обнял и поднял на руки, не обращая внимания ни на ее репутацию, ни на свою, ни на репутацию своего шурина Шарля. У всех на виду он спустился с ней вниз по ступенькам, поднес к ожидающей карете и усадил внутрь. Коротко бросив слуге: «Кольсек», герцог запрыгнул внутрь, захлопнул дверь и затемнил окна.

— Мне безразлично, если ты будешь кричать, — произнес он низким рычащим голосом, нарочито грубо поднимая ее шелковые юбки и отбрасывая их в сторону. — Мне безразлично, и карета не остановится, а когда мы приедем в Кольсек, ты будешь моя, вся моя… без остатка.

— Ты можешь иметь любую женщину, какую захочешь, — горячо парировала она, пытаясь освободиться от его рук и тяжести тела, прижимавшей ее к вельветовой обивке дивана.

— Мне не нужна любая женщина, — пробормотал он сиплым голосом, дотрагиваясь пальцами до ее груди. — Я хочу тебя.

— Ну и надолго, черт бы тебя побрал? — прокричала Дейзи, изо всех сил отталкивая его и гадая в момент краткого просветления, что думает слуга о происходящем внутри экипажа, судя по возне и гневным крикам, раздающимся в солнечном утреннем воздухе.

— Навсегда, черт тебя подери! — заорал в ответ герцог, схватив ее за руки, пока она не расцарапала его лицо.

И вдруг она стихла.

— Я не верю тебе.

Отпустив запястья, он взял ее лицо в свои ладони, но не нежно, а грубо, так что она ощущала силу его рук и напряженность его тела.

— Я сам себе не верю, — хрипло произнес он, — но это правда, и не знаю, черт подери, что я со всем этим буду делать…

— Завтра, через неделю… я не знаю, что буду делать, просто не знаю, — медленно произнес он немного погодя. Его зеленые глаза вспыхнули и засверкали, и он самоуверенно и бескомпромиссно улыбнулся. — Но сейчас… что я буду делать сейчас, я знаю!

— Ты не можешь… Я не позволю тебе, — у Дейзи срывался голос, напряженные руки упирались в его грудь, румянец окрасил ее щеки.

— Не смогу? Ты не хочешь? — от его улыбки повеяло холодом. — С другой стороны, пока хоть один из нас находится в менее возбужденном состоянии… Может, твои слова напоминают мне о кодексе джентльменского поведения?

— Однако… — шепот Дейзи был полон презрения. Герцог, напротив, внешне был спокоен, в то время как руки его грубо гладили ее, и он не выпускал ее из объятий, хотя голос его был мягок.

— Какого черта! — она снова попыталась оттолкнуть его, хотя все ее чувства были против. Как можно презирать это высокомерие, «жеребячий» стиль жизни и вместе с тем страстно желать его? — Ты, конечно, привык всегда иметь все, что захочешь, — протестующе выкрикнула она, — но феодальные времена миновали!

Не совсем так, подумал герцог, вспоминая многочисленные инциденты в своих поместьях, когда крестьянеотцы приходили со своими молодыми дочерьми и предлагали их ему в качестве подарка. Но он не считал, что сейчас подходящее время для дискуссий с Дейзи по вопросу о «минувших феодальных временах».

— Тебя успокоит, если я скажу, что влюблен до безумия?!

Он был просто взбешен, но не так, как Дейзи. Может, потому, что она была свободна, а он нет.

— Ты не имеешь представления о том, что такое любовь, — сказала Дейзи, отчаянно, с обидой отталкивая его руки.

Может быть, это и было правдой. Понимая справедливость этого едкого замечания, он опустил руки и молча глядел на нее, проклиная ее очарование и свою постыдную страсть.

— Прости меня, — сказал наконец он и отодвинулся, а затем пересел на сидение напротив.

Они оба тяжело дышали, их сердца стучали в унисон стуку колес кареты.

— Я не одна из твоих шавок.

Она говорила, как это делают все женщины в гневе, смешивая в одну кучу все подряд. Ее волосы растрепались, тяжелые черные локоны, как шелк, струились по плечам, одежда тоже была в полном беспорядке, помятая и скрученная юбка задралась чуть ли не до бедер. Зрелище, надо сказать, было великолепным. Золотистое тело Дейзи было безупречно, и, рассматривая ее, Этьен думал о том, что все же есть некоторые нюансы, отличающие порядочную женщину от девки. Но вслух он произнес:

— Очень жаль! — И, закинув ногу на ногу, ссутулился и помрачнел, словно черная меланхолия присела рядом с ним на сидение.

— Отвези меня обратно, — произнесла Дейзи ледяным тоном, не терпящим возражения.

Родовая спесь, подумал он. Как она похожа на своего брата! Но гордость в роду герцога, слава Богу, пестовали в течение тысячи лет, тут он мог дать ей фору. Высокомерно приподняв бровь, как это делали представители пятидесяти поколений де Веков, он сухо ответил:

— Нет. — И с самодовольным видом, удобно развалился на диване покачивающегося экипажа, куда дневной свет едва проникал сквозь затененные окна. Их взгляды встретились в старом, как мир, извечном вызове. Мужчина и женщина. Желание против желания. Страсть против страсти.

— Мой отец убьет тебя… или мои братья, — вкрадчивым голосом произнесла Дейзи.

— Твой брат уже однажды угрожал мне.

— Изза Импресс, — она руками схватилась за сидение, чтобы удержать равновесие. — У тебя ведь будет еще не одна женщина после меня, Этьен. Ты это знаешь, и я это знаю, поэтому я предпочла бы поменьше эмоций и побольше здравого смысла. Прикажи кучеру развернуться и доставить меня обратно к Аделаиде. — Дейзи попыталась опустить вниз свою шелковую юбку, но так, чтобы не потерять равновесия в этом трясущемся экипаже. — И попроси его ехать помедленнее, — добавила она тоном гувернантки, делающей замечание ученику. — Он перевернется гденибудь.

Герцог не ответил. Он слегка наклонился вперед и снова отбросил ее юбку наверх, открыв ее ноги.

— Не стоит прикидываться ханжой, Дейзи. Твои ноги, — он сделал небольшую паузу, его зеленые глаза скользнули вверх по ее бедрам, — очень красивы… — Он остановил себя, прежде чем чуть не добавил: «И принадлежат только мне». Но ведь она не верила в феодальные отношения, даже он сам осознавал, каким анахронизмом было чувство собственника.

— Этьен… — ее темные глаза сузились. — Я — не все. — Она не стала оправлять одежду, контролируя себя. Неважно, одетая или раздетая она сидит напротив него. Решение было принято. — Ты переигрываешь.

— Я вообще не играю.

— Сейчас 1891 год, Этьен. Я независима, богата, образованна, и моя семья очень влиятельна. Не валяй дурака.

Он не изменил своей вальяжной позы. И это задело ее.

— Твоя жена, вероятно, ждет тебя, — добавила она с сарказмом, желая напомнить ему о семейных обязательствах и вызвать хоть какуюнибудь реакцию. Он спокойно улыбнулся и насмешливо сказал:

— Я послал ее к дьяволу сегодня утром.

— Я ненавижу тебя. — Она ненавидела его самодовольство, его мужскую свободу, его беззаботность.

— Это неправда.

Больше всего она ненавидела его высокомерие, знание женщин, не позволявшее застать его врасплох. Он говорил со своей женой сегодня утром… Несмотря на его отрицание их близости, черт его знает, может, он спал с ней прошлой ночью после приема.

— Она оставила мне записку у камердинера. Меня не было дома, потому что я, как влюбленный юнец, мчался к Аделаиде. Теперь ты получила ответ на все незаданные вопросы?

Как он догадался, удивилась Дейзи, что она умирает от ревности, от одной мысли, что он провел ночь в постели собственной жены.

Его ноги стояли так близко в узком проходе, что она могла протянуть руку и дотронуться до блестящей кожи лосин. И его мужское обаяние, его задумчивые, капризные глаза притягивали ее, словно обещанный рай.

— У меня нет никаких вопросов, — соврала она. Пытаясь отогнать чувство, которое горячей волной разливалось по телу, она напомнила себе, что он был прекрасным любовником, но… не только с ней, а и с другими женщинами. С любой женщиной.

— Когда ты меня отвезешь обратно к Аделаиде? Он пожал плечами.

— Посмотрим, — ответил он в королевской манере: не подразумевая того, что произнесено вслух, и не допуская никаких коллегиальных решений, кроме собственных.

— Что значит «посмотрим»? — Дейзи резким движением поправила юбку и наклонилась вперед. — Надеюсь, у тебя есть предсмертное желание?

— Нет, с тех пор как встретил тебя.

Его ответ был настолько спокоен, мягок, так чертовски невозмутим, что Дейзи немедленно решила применить другие аргументы. Она не могла вести борьбу с позиции силы, сидя в экипаже Этьена, в момент, когда его кучер вез их в Кольсек.

— Послушай, — произнесла она голосом присяжного поверенного, — давай договоримся по некоторым вопросам.

— А именно?

Его несколько игривая интонация провоцировала и раздражала, но Дейзи имела большой опыт урегулирования спорных вопросов и игнорировала провокацию.

— А именно о перемирии на некоторое время, устраивающем нас обоих.

Герцог рассмеялся, это был смех победителя.

— На некоторое время, — произнес он, — в самом деле?

Глядя на нее, он подумал, что либо эта женщина будет принадлежать ему навечно, либо он умрет в попытке завоевать ее. Хотя это было довольно глупое решение и не в его характере, странное для мужчины, который известен всему свету как страстный, но непостоянный любовник.

— Не согласен, ваша честь, — спокойно сказал он, — а если соглашусь, то потребую два тысячелетия перед вечностью.

— Будь серьезнее, Этьен, мне не до шуток. — Но я в самом деле не согласен, дорогая, и я не шучу. — Это что, похищение?

— Не думаю, но все может статься. Я ведь непостоянен.

— А я не собираюсь падать тебе в руки, как… как все остальные.

— Ты, дорогая, совершенно не то, что все… остальные, поверь мне…

Он произнес это так тихо, что Дейзи едва расслышала. Резко выпрямившись, он отдернул штору ближайшего окна.

— Этьен…

Ответа не последовало. Может, он и не услышал — ее голос тоже был очень тихим — а может, был поглощен открывшейся перед ним панорамой.

— Я не знаю, что нам делать.

Герцог всетаки слышал ее слова, потому что медленно повернул голову, как будто ему было очень сложно отказать себе в удовольствии смотреть в окно, и медленно кивнул.

— Значит, нас уже двое.

— Мне нужно больше, чем твое внимание на несколько часов или несколько дней… — Ее темные глаза увлажнились. — Или несколько недель…

— Я не собираюсь приносить тебе извинения за свою жизнь, это ничего не изменит. Важно, как я понимаю, в состоянии ли я дать тебе какието гарантии. С кемлибо другим я бы солгал и дал любые обещания. Ты видишь, как я изменился? И потому я не могу тебя обманывать. Самое смешное, что это действительно так. Скажу откровенно, может, это поможет. Ты для меня — глоток свежего воздуха, ты — радость, которой я не знал. Я впервые в жизни безоговорочно счастлив, когда мы вместе. Я хочу, чтобы это чувство длилось вечно. Я хочу тебя навсегда. Но мир сделал меня циником, или я сам стал циником… В любом случае, я могу только сказать: я рад сделать что угодно, лишь бы удержать тебя.

Это прозвучало, как у юноши, который приглашает свою партнершу на первый тур вальса. Его тон был полон глубокого уважения и вежливости, и Дейзи пришла в замешательство. Она всматривалась в его лицо. Может, он просто более опытен в этих вопросах, чем она, и умеет выбрать нужный тон, нужный момент и нужную женщину? Может, он изощренный хитрец?

— Не нужно, Этьен. Не настолько я неопытна и наивна.

Он улыбнулся ее словам, так как она была самой образованной женщиной из тех, кого он знал.

— И все же я ловлю себя на том, что мне хочется верить во все, что ты сказал.

Масса гладких и удачных ответов, которые подошли бы для любой женщины, немедленно пришли ему на ум, но вместо этого он просто сказал: «Хорошо». Так как эта женщина была слишком важна для него, для всего его существа. Очаровывать ее стандартным набором фраз было неуместно. Все слишком неустойчиво, не стоило рисковать.

— «Хорошо»? И ничего больше от мужчины, считающегося самым непостоянным в Париже? — Она пристально, критически вглядывалась в него. Его простой ответ она восприняла как самоуверенный. — Неужели я, по крайней мере, не заслуживаю…

— Дейзи, пожалуйста… — мягко перебил он. Ее гнев вдруг улетучился, глаза встретились с его глазами.

— На этот раз это для тебя не игра, правда? — выдохнула она, переполняясь необъяснимой радостью и в то же время опасением. Слишком много значил он для нее. Но она помнила, что отдавала большую часть своего сердца человеку с неважной репутацией.

— Нет.

— Мне страшно.

— Я могу изменить это, — глаза его были соблазнительно, волшебно зелеными.

— Да, тебе это очень легко. Я знаю, ты можешь, но я очень практична, Этьен, мне нужно будущее и вне твоей спальни.

Он не знал, что и ответить. Вернее, знал. Он совсем недавно осознал тот факт, что нужно чтото делать со своим браком.

— Я поговорю с Шарлем.

— О чем, Этьен? — Господи, как будто он не знает чегото, что знаю я?

— Я собираюсь поговорить о разводе.

Дейзи обомлела, но все же сумела выговорить:

— Я что, выгляжу такой наивной? — Удивляясь сам себе, Этьен попытался полностью осмыслить свои слова. И, подумав, он вдруг понял, что это были не просто слова, а осознанное решение. Единственное, что он обязан был сделать, — в первую очередь поговорить с Изабель.

— Нет, дорогая, никто не примет тебя за деревенскую простушку. — Он улыбался и был откровенно рад принятому решению. — Это надо было сделать много лет назад.

— Этьен, ты трезв? — внезапно она усомнилась, не действие ли ликера сказывается на его странном поведении. Она ведь едва знала его, за исключением двух наполненных страстью дней, проведенных вместе.

Его семья была родовита, как сама Франция. Семья Изабель тоже. Их брак был браком по расчету. Герцог де Век не мог игнорировать тысячелетнюю традицию.

— Помоему, не совсем.

— Я так и знала. — Теперь нашлось разумное объяснение его сумасбродству.

— Я слишком легкомысленно влюблен, чтобы быть трезвым.

— Ты сумасшедший.

— Наверное.

— Ну спасибо, — сказала Дейзи, недовольная таким ответом.

— Принимай решение, дорогая, — мягко предложил герцог.

Он был мечтой любой женщины, и Дейзи не была исключением. Она была достаточно честна сама с собой, чтобы признать ту радость, которую он принес в ее жизнь.

— Может, мы начнем все сначала? Я признаю, что ты очаровал меня.

Он блаженно улыбнулся. Она решила не замечать улыбки, пытаясь вести себя строго, как обычно.

— Я думаю, почему бы нам не оставаться друзьями, пока я в Париже.

— Друзьями? — его глубокий голос перешел в шепот.

Их взгляды встретились.

— Тогда любовниками. Это лучше?

— Намного лучше, — ответил он. Дейзи вздохнула:

— Почему все так сложно?

— Я могу ответить только за себя. Со мной это происходит изза любви к тебе. Я словно оказался в новой, неизвестной стране. И я импровизирую, осваивая ее.

— А я не хочу влюбляться. По крайней мере, в тебя. Он пожал плечами, понимая, о чем она думает. До встречи с Дейзи и он не верил в любовь.

— Что ж, давай примем наши отношения на уровне чисто физического влечения, — сказала она, будто слова могли ее спасти.

— Как скажешь. — Он был практичным человеком, но ему не с чем было сравнивать то новое чувство, которое он испытывал к Дейзи. — Как долго ты будешь в Париже?

— Еще месяц, самое большее. — Дрожь удовольствия прошла по ее телу при мысли о «чисто физической» близости с герцогом. — А возможно, две недели, — добавила она. Собственная неуместная реакция встревожила ее.

— В таком случае у нас совсем немного времени, — произнес Этьен, задергивая штору. — Что ты делаешь?

Ее вопрос уперся в невинный взгляд герцога.

— Предлагаю тебе немного уединения, — ответил он мягко, — для наших чисто физических взаимоотношений. — Он лениво ухмыльнулся. — Еще полчаса езды до Кольсека.

— Я думала, вы менее примитивны, — уничижительная интонация в прошлом всегда оказывала ей хорошую услугу.

— Дорогая, ты забыла, я путешествовал по всей Европе, верхом объехал полмира. Я довольно уютно себя чувствую и вне роскоши. — В его голосе чувствовались веселые нотки, когда он обратился к ней: тебе помочь снять корсет?

— Я не ношу корсет.

Ее раздражала его снисходительная небрежность, огорчала собственная влюбленность в смуглого, страстного человека, который развалившись сидел перед ней. Больше всего ее огорчало то, что он не оченьто запомнил то время, которое они провели вместе, если он не помнит, носит она корсет или нет. Без сомнения, в его прошлом было слишком много корсетов.

— Прости меня, я просто пошутил, я отлично все помню.

— Не может быть, — ядовито ответила Дейзи. — Неужели вы способны выделить когото конкретно из той массы женщин, которые прошли через вашу жизнь?

— Соблазнять женщин было моим призванием с юных лет, — ответил он, стараясь задеть ее, что доставляло ему удовольствие, — я очень компетентен в этом вопросе и горжусь собой.

— Вот как? — сказала она, а затем негодующе произнесла: — Я передумала, не смейте ко мне прикасаться, черт бы вас побрал!

Но негодование только подогрело ее кровь и воображение. Она вообразила себе «компетентность» герцога, и это возбудило ее еще больше.

— Я серьезно говорю, — добавила она тоном обиженного ребенка.

Герцог проигнорировал капризный тон, зато обратил внимание на ее раскрасневшиеся щеки и прерывистое дыхание. Когда она произнесла: «Не утруждайте себя», в то время как он начал расстегивать жакет, он только улыбнулся и сказал:

— Это не обременительно. После всего этого мы пойдем купаться, чтобы ты остыла.

Она наблюдала, как он снимал жакет, расстегивал пуговицы тонкой шелковой рубашки, с ленивой грацией являя прямую противоположность ее возбужденному состоянию. Она отпрянула назад настолько, насколько позволяла глубина экипажа. Этьен стянул с себя рубашку. Его широкие плечи не давали ей покоя, находясь в опасной близости, ее глаза пробегали вдоль твердой, мускулистой груди.

— Может, попросить Гильома ехать помедленней? — спросил он. И, когда она не ответила, с улыбкой добавил: — Ax да, я забыл, ты выросла верхом на лошади. — Он нагнулся, чтобы снять свои дорожные сапоги, и задвинул их под сидение. — Чтобы не путались под ногами, — объяснил он, словно она о чемто его спросила.

Небрежный тон противоречил дикому желанию, которое он ощущал, а неторопливые движения при раздевании были возможны только благодаря огромному самообладанию. Выдержка у него была потрясающая. Перед тем как он встретил Дейзи в министерстве у Шарля, его не покидала мысль о том, чтобы заняться с ней любовью, так что он едва сохранял невозмутимый вид при официальной встрече. Прошедшая ночь без нее была ужасна. Несколько раз он был недалек от того, чтобы высадить входные двери дома Аделаиды.

— Вероятно, я заранее должен принести свои извинения, — произнес он, протягивая руки к пуговицам на брюках.

— Я сказала «нет»!

— После того, как сказала «да».

— Ты так считаешь?

— Поцелуй, и я отвечу тебе.

— Я не хочу тебя целовать.

— А я схожу с ума от желания поцеловать тебя. Иди ко мне. Не хочешь? А ты докажи, что мои поцелуи тебя не трогают, и я отвезу тебя обратно к Аделаиде.

— Это что, пари?

— Совсем маленькое пари, мон шер. — Этьен протянул руки, поднял ее и посадил к себе на колени.

Он переместил ее без всякого усилия. Бороться с ним было бесполезно. Она попробовала охладить его пыл, оставаясь безучастной к его поцелуям, и подставила свои губы с надменной холодностью. Ее деланная сдержанность не остановила его. Ощущая своим телом ее тепло, герцог взял ее маленькие руки в свои и осторожно положил их к себе на плечи. Ей пришлось приложить усилие, чтобы не отдернуть свои руки, лежащие на его стальных мускулах. Когда он еще немного придвинулся, пытаясь плотнее прижаться к ней, она прерывисто вздохнула, ощушая движение твердых мускулов под своими руками. Она явственно представила себе его тело и над собой, и под собой. Никакой другой мужчина не приводил ее к кульминационному моменту с таким изяществом. И она ненавидела его за эту уверенность, опыт и насмешливый вид. Возможно, соблазнение женщин и было его призванием, но она обучилась некоторым навыкам в своем клане у знахарки и была уверена, что в состоянии противостоять ему. Она изучила приемы самоконтроля, которые была готова сейчас применить.

Она представила покрытые снегом горы, величественно проступающие на горизонте напротив летнего лагеря ее отца. Все это она вызвала в своем воображении в тот момент, когда губы герцога коснулись ее губ. Она видела стадо лошадей, скачущих вдоль пастбища, когда его поцелуй мягко прикрыл ее губы. Крепко закрыв глаза, противясь медленному проникновению его языка, она пыталась представить себе загородный ландшафт.

Он обнимал ее крепко, только шелк ее юбки и сорочка разделяли их разгоряченные тела, когда его язык проскользнул в ее рот, забираясь глубже. Она ощутила его напряженную плоть, почувствовала это медленное проникновение, как будто его язык насиловал ее рот. Против желания волна страсти заставила ее вздрогнуть. Почувствовав ее ответ, он стал целовать ее еще более страстно, слегка надавливая на ее плечи. Она задохнулась. Дейзи отчаянно пыталась заставить себя не думать о получаемом удовольствии, но горы, летние лагеря, ландшафт — все както уменьшилось в ее воображении, подавленное чувственными желаниями.

— Нет! — пробормотала она, пытаясь оттолкнуть его. — Нет!

Но его руки крепко сжимали ее, поцелуи стали еще более страстными. Этьен Мартель, герцог де Век, большой поклонник и знаток красивых женщин, призвал на помощь весь свой опыт. Немного спустя ее ладони заскользили по его плечам, как будто против собственного желания. Первая маленькая капитуляция. Это продолжалось мгновение, но оба ощутили страстную дрожь такой силы, что мир исчез. Но всетаки, будучи дочерью Хэзэрда Блэка, такой же решительной, как ее отец и такой же независимой, она не могла позволить себе роль «следующего любовного приключения» в жизни герцога и секундой позже отдернула от него руки, как будто обожглась.

— Прекрати, — пробормотала она, отстранясь от поцелуев. — Я не хочу!

— Я люблю тебя, Дейзи Блэк. — Его пальцы оставляли отметины на ее коже. — И к твоему сведению, — добавил он спокойно, — я никогда не говорил это ни одной из женщин.

Потом он лихорадочно начал раздевать ее, и через несколько секунд она прошептала:

— Быстрее.

Раздетую он уложил ее на пол, разметал ее юбки и, сорвав пуговицы со своих брюк, вошел в нее с такой страстью, как будто им оставалось жить на земле только минуты.

Она была так же неистова, как и он, горя желанием, возбужденная, жадная и ненасытная. С горячей, пламенной несдержанностью они любили друг друга, прикасались, чувствовали и обнимали друг друга, и эта неистовая страсть подтверждала их любовь. Они были дикими и несдержанными. Их шатало и подбрасывало из стороны в сторону в быстро мчащейся карете, но их собственная бешеная гонка была похожа на скачки диких лошадей. Они не могли ни дышать, ни ждать. Хотя их тесные апартаменты были мало приспособлены для занятий любовью.

— Прошлая ночь была слишком длинной, — выдохнул Этьен, пытаясь удержать равновесие. — В результате я чуть не схватил тебя в свои объятия прямо перед Шарлем. Ты моя, — прошептал он, его глубокий голос напоминал рычание, а зеленые глаза были полны страсти. — Моя, — повторил он твердо. Его широкие плечи двигались в ритм движению кареты, и он обнимал ее, узницу собственной страсти и желания, наполняя ее любовью, волнообразными движениями, ускоряющимся ритмом вызывая головокружительное и сладкое безумие.

— Твоя, — прошептала Дейзи, на мгновение переведя дыхание, без всякого сожаления оставляя в стороне собственную независимость, приветствуя человека, который занял все ее мысли, истерзал душу за те несколько часов, что она провела без него.

Он вошел в нее с нетерпением и жадностью, побуждаемый неистовой страстью, словно жестокий ритм его желания смел все преграды.

Сливаясь с ним, она чувствовала его дикую освобождающуюся энергию, такую же пьянящую, как и его неудержимая, жаркая страсть, которая опаляла все ее чувства. И когда первые короткие волны оргазма начали накатывать глубоко внутри нее, он, казалось, предугадывал их, и его ритм соответствовал им так совершенно, так пылко, что она громко закричала, купаясь в горячих волнах удовольствия. А когда их страсть достигла высшей точки, он закрыл глаза, забываясь в неистовом наслаждении, и ничего больше не имело значения. Мир рухнул, исчез, каждый нерв и каждая клеточка наполнились ослепительно горячим взрывоопасным чувством.

Пребывая в истоме, прежде чем открыть глаза, Дейзи поняла, что понятие удовольствия для нее навсегда изменилось. Это была высшая степень по сравнению с ее прошлым опытом. Насколько приятна была первая мысль, настолько ранила вторая, подумала затем она. Но герцог наклонил голову и нежно поцеловал ее в губы, и когда ее ресницы приподнялись от этого прикосновения, она увидела только красоту его глаз, а потом его обезоруживающую улыбку. Ее смутно тревожные мысли словно испарились благодаря этой сердечной улыбке. Чувство ни с чем не сравнимого ослепительного наслаждения снова вернулось. Она все еще принадлежала ему, а может быть — не все еще, а наконецто и окончательно.

— Я слишком стар для такой акробатики, — сказал он, слегка усмехнувшись. Ему было пятнадцать лет, когда он последний раз занимался любовью в карете.

— Ты просто слишком большой, — прошептала Дейзи с расслабленной полуулыбкой.

Может, и так, но он не намного вырос после пятнадцати. И надо сказать, что едва ли не с тех пор он чувствовал потребность в некоторых случаях игнорировать комфорт кровати. Он почемуто подумал об этом, когда чувство реальности вернулось к нему.

— Если ты будешь продолжать соблазнять меня, — произнес он веселым голосом, — я вынужден буду заказать экипаж более внушительных размеров. Сейчас я не уверен в том, что смогу пошевелиться.

— Ты, по крайней мере, в состоянии выбирать, двигаться тебе или нет, — многозначительно прошептала Дейзи. Она все еще была стиснута его могучим телом.

Ироническая улыбка зажгла его глаза солнечным светом.

— Простите меня, мадемуазель… за мою… прискорбную примитивность.

Он выглядел помальчишески очаровательным с растрепанными волосами, с горящими зелеными глазами. Дейзи внезапно, как удар молнии, пришла в голову мысль о близкой потере. Она почувствовала, как сжалось ее сердце. Когда они расстанутся, ее мир рухнет во мрак. И возможно потому, что сегодняшний день был наполнен страстью, или потому, что она впервые нашла свою настоящую любовь, она обнаружила, что глаза вдруг стали влажными и слезы ручьем потекли по ее прекрасному лицу. Этьен был слишком близко, чтобы не заметить этого.

— Любимая, — произнес он тихо и изумленно, — что случилось? Скажи мне, любимая, что мне сделать, и я сделаю все, что пожелаешь.

— Тут ничего не сделаешь, — прошептала Дейзи, думая, как несправедлив Господь, создав этот мир, в котором Этьен женат и имеет семью. — Извини меня, обычно я не так эмоциональна.

Последнюю фразу она произнесла более спокойно, и это была правда. Она в самом деле никогда не проявляла так свои чувства.

Подняв Дейзи и усадив ее к себе на колени, Этьен поправил воротничок ее платья оберегающеуспокаивающим движением и, нежно прикоснувшись пальцами к ее щеке, приподнял ее лицо.

— Если ты не расскажешь мне, я не смогу тебе помочь, — его голос был таким, каким он обычно успокаивал своего внука Гектора.

— Я не знаю, в чем дело, — соврала она.

— Я не хочу делать тебя несчастной. Это последнее в мире, что я хотел бы сделать.

— Но я совсем не несчастна, — прошептала она, и слезы вновь покатились по ее щекам.

— Ты обманываешь меня.

Дейзи попыталась улыбнуться. С розовыми горящими щеками, с шелковыми растрепанными волосами и мокрыми ресницами она выглядела подетски юной.

— Я вижу, мне придется изменить свое поведение, — сказал он, убирая волосы с ее лба.

— Не надо.

— Ну, на чтонибудь менее эмоциональное, по крайней мере, — его голос был низким, хрипловатым.

— Нет, не нужно, — несмотря на слезы, ей показалось, что он приоткрыл двери надежде.

— Наверное, надо стать специалистом по высушиванию слез поцелуями. — Этьен слизнул мокрую дорожку с ее лица.

Дейзи слабо улыбнулась. У нее было время понять разницу между фантазиями и действительностью.

— Если вы не возражаете…

— Целовать тебя куда бы то ни было — просто восхитительно, мисс Блэк.

Он умел доставить женщине удовольствие, при этом не сомневался в своих способностях, поэтому надеялся, что его слова успокоят Дейзи и заставят ее улыбнуться понастоящему.

— Ты шокируешь меня, — ее внезапный приступ уязвимости прошел, побежденный собственной логикой.

— Я еще даже не начинал шокировать тебя, любимая.

— Это что, обещание? — она снова была уверена в себе и кокетничала. У нее есть несколько недель впереди, и нужно быть довольной хотя бы этим.

— И еще какое, — прошептал он.

Остальная часть пути в Кольсек прошла в дразнящих ласках и мягких поцелуях как опьяняющая прелюдия чегото большего.

Их захватили такие удивительные чувства, что казалось, они очутились во владениях, где вокруг царили радость и удовольствие, а ключи от ворот были только у них двоих. И слово «счастье» больше не было пустым звуком.

Когда они прибыли в Кольсек, он на руках внес ее в дом. Дейзи была полураздета, а на Этьене были только дорожные бриджи. Гильом с улыбкой наблюдал, как босой хозяин открывает ногой дверь.

Пока оба слуги герцога пребывали в некотором замешательстве, он коротко приказал:

— Живо, ванну наверху и обед в сад к трем часам. Дейзи уткнулась лицом в его плечо, и он прошептал ей на ухо:

— Тебя это устраивает?

Это был просто вопрос, любезность учтивого человека. Но он ни к кому никогда так не относился, у него были далеко идущие намерения, и ее ответ имел огромное значение. Ему хотелось постоянно угождать ей, хотелось подарить ей весь мир, свое богатство, имущество, счастье и радость. И это его пугало.

Но тут она подняла голову, улыбнулась ему и разрешила все сомнения простым ответом:

— Мне безразлично.

И это действительно было так. Весь остальной мир отступил, исчез, сгинул, пока он держал ее на руках. Герцог тоже улыбнулся.

— Я знаю, — загадочно произнес он, как будто они говорили на условном языке.

Пока Франсуа носил воду для ванны в солнечномедных ковшах, они сидели на балконе, греясь на солнце.

— Ты останешься на ночь? — спросил Этьен, задумчиво глядя на горизонт, наслаждаясь весенним теплом и прекрасным пейзажем, как будто олицетворяющим степень их взаимного тепла.

Когда Дейзи кивнула, он предложил, чтобы она написала записку Аделаиде — оправдание внезапному исчезновению.

— Гильом отвезет, — сказал он и поднялся, чтобы принести ей бумагу и ручку, затем положил ей на колени подставку для письма.

Он не спрашивал, что она написала (его мало трогали общественные условности), а просто забрал конверт, когда она закончила, и спустился вниз, чтобы вручить его Франсуа с наставлениями для Гильома.

Он отсутствовал недолго. Но солнечное тепло убаюкало Дейзи, которая очень плохо спала предыдущую ночь, поэтому не удивительно, что она задремала.

Герцог оставил ее спящей, а сам отправился купаться. В его ванне мог поместиться только один человек. Он поймал себя на том, что, лежа в воде, насвистывает, словно мальчишка. Сколько времени прошло с тех пор, как он был бесконечно счастлив? Он даже начал прикидывать некоторые необходимые реконструкции своего убежища, основанные на том, что в скором времени он предаст анафеме свое уединение. Необходимо будет провести водопровод, увеличить ванную комнату и саму ванну, чтобы Дейзи было удобно.

Дом был построен в XVII веке и вполне его устраивал, но теперь обстоятельства изменились. Может, ей нужен будет телефон? Этьен слегка поморщился от этой мысли, ведь вся прелесть Кольсека была именно в изоляции от внешнего мира, но спустя мгновение он отбросил все сомнения: если она захочет телефон — он его установит. Угождать ей было его самым большим желанием. Он начал мысленно составлять список подарков. Интересно, нравятся ли ей бриллианты?

Одевшись в простую рубашку и брюки, он занялся приготовлением ванны для Дейзи, поминутно проверяя температуру воды. Он был очень обеспокоен тем, что не обнаружил душистого мыла, суетился и, по определению Франсуа, когда тот описывал повару все, что происходит с хозяином, был похож на курицунаседку.

Закрыв дверь перед слугами, Этьен взглянул на часы над кроватью. Прикинув, сколько осталось до ланча, он подошел разбудить ту единственную женщину, которая возродила его веру в возможность счастья в этой жизни.

Сквозь ленивую истому Дейзи почувствовала его руки, развязывающие ленты на талии, и чуть не замурлыкала от удовольствия, когда герцог поцеловал ее, продолжая раздевать.

— Я куплю тебе новое платье, — прошептал он, заметив, что шелк порван в нескольких местах.

— У меня их очень много, — лениво ответила Дейзи, открыв глаза и окончательно проснувшись, с удовольствием потягиваясь, радуясь свободе своего тела, словно опять была в прерии. — Тебе понравится в нашем летнем лагере, — сказала она, любуясь синей далью.

— Покажешь его мне? — спросил Этьен, как будто летний лагерь находился рядом, а не на другом континенте.

— Да, — отозвалась она, потому что сегодня, сейчас она не думала о его жене и о том, что скажет семья, если она привезет Этьена в летний лагерь.

Он поцеловал кончик ее носа, затем губы, а потом покрыл поцелуями все тело, вдыхая дурманящий запах любимой женщины.

— Мне нужна ванна, — тихо сказала она, ведь он был чист и одет во все свежее, в то время как аромат их любви пропитал ее всю.

Этьен думал иначе, провоцировал, дразнил, звал к наслаждению, но, тем не менее, заставил себя оторваться от нее.

— После ванны ты почувствуешь себя куда бодрее.

Он отнес ее в ванну и опустил в теплую воду. Пока она купалась, он сидел рядом и с видом патриция разглядывал ее, болтая о всяких пустяках.

— Мне кажется, что мы знакомы тысячу лет, — сказала Дейзи, нежась в ванне и думая о том, каким близким и родным кажется Этьен.

— Может быть, — ответил он. — Но следующую тысячу лет мы уж точно будем вместе.

— Ты сумасшедший.

— Возможно, но я счастлив.

— Я рада, что ты счастлив, — дразнящим тоном сказала Дейзи, но все внутри нее сопротивлялось такому самодовольному гедонизму.

— Возражаешь? — он моментально уловил нотку неодобрения. — Я жертвую собой. Хоть это тебя радует?

Дейзи рассмеялась.

— Интересно, как бы это я осуждала тебя, лежа в твоей же ванне?

— Я был слишком вежлив, чтобы напомнить об этом. Мама всегда предупреждала меня, чтобы я избегал бесед такого рода.

— Ты любишь свою мать?

— Да, — просто сказал он, — она будет обожать тебя.

Острая ревность пронзила ее.

— Ты всех своих женщин знакомишь с матерью?

— Ты будешь первой.

Она с подозрением отнеслась к его быстрому ответу. Для де Века с его жизненным опытом это «Ты будешь первой» звучало не очень убедительно.

— Не надо щадить меня, я вполне трезво смотрю на жизнь.

— Иногда, Дейзи, дорогая, слишком трезво. Раз я сказал, что «Ты будешь первой» — значит, так оно и есть. Мне нет смысла лгать.

— Только не говори мне, что ты всегда правдив в своих… — досадуя на его опыт с женщинами, она подыскивала более подходящие слова, — в своих дружественных контактах с женщинами.

Она погрузилась глубже в воду, ее темные волосы плавали по поверхности воды, и с упреком взглянула на него.

— Я не всегда вежлив, но всегда честен с ними, любимая.

Он был просто очарователен. Как она страстно желала его! Он был так красив, лениво развалившийся на простом деревянном стуле, одетый в белую рубашку с открытым воротом и бежевые брюки, закатанные чуть ниже колен. Тяжелые веки прикрывали чарующие глаза, а смуглую кожу оттеняла светлая одежда. Он был мучительно хорош собой. Дейзи вдруг подумала, что он мог бы помочь ей купаться, по меньшей мере, подойти и поцеловать, и она поймала себя на том, что желает ощущать его внутри себя. Если он держится на расстоянии преднамеренно, то как часто он играл в эту игру, сколько раз сидел и ждал, когда женщина сама подойдет к нему? Интересно, она чемнибудь отличается для него от всех других? Заметил ли он, как она возбуждена?

— Подойди ко мне, — позвала она, проверяя свою власть над ним.

— Ты закончила? — мягко спросил Этьен, игнорируя ее реплику.

— Да, закончила, — ответила она, думая о своей неудовлетворенной страсти. — Подойди и поцелуй меня.

— Я принесу полотенце. — Ему вовсе не хотелось намокнуть.

Дейзи вдруг поднялась из ванны, как возрожденная Афродита, в скользком, опьяняющем приглашении. Вода радужно струилась по ее телу, волосы черным каскадом ниспадали вниз, как шелковая река, влажный треугольник между бедрами темнел вечерними сумерками. Она коснулась себя изящным жестом, как бы приглашая и ожидая его. Но он только протянул руки, чтобы обернуть ее большим белым полотенцем, которое снял с кровати.

— Мы можем поесть позже, — слегка охрипшим голосом предложила она, сбрасывая полотенце на пол и наблюдая, как его глаза скользят по ее стройной фигуре. Она поражалась необъяснимым тайнам собственной души, которые властно влекли заниматься любовью с этим человеком в любое время, она желала видеть его каждое мгновение, думала о нем каждое мгновение.

— Пойдем в сад, — мягко предложил герцог.

— Разве ты не хочешь меня? Она была скорее прямолинейна, чем похотлива, стоя перед ним нагая, словно рабыня на невольничьем рынке. Глубоко вздохнув, он медленно кивнул.

— Хочу…

С уверенностью Евы она потянулась к пуговицам на его рубашке. У нее возникло желание, и она хотела вызвать в нем ответ на зов своей разгоряченной крови. И когда он, нежно сжав, остановил ее руку, прежде чем ее пальцы успели расстегнуть пуговицу из слоновой кости, в ее глазах застыл немой укор.

— Я надеюсь, что это не повлияет на мой имидж распутника, — усмехнулся де Век, — но я пообещал Габриэль, моей кухарке, — добавил он, заметив, что она недоуменно нахмурилась, — что мы будем обедать в три.

Он осторожно и нежно поцеловал ее руку.

— Франсуа напомнил, что она готовит заливного лосося. И вообще она и Франсуа заботятся обо мне здесь с давних времен.

— Давай называть вещи своими именами: заливной лосось Габриэль предпочтительнее, чем любовь со мной. Если бы она не улыбнулась, он ответил бы ей иначе.

— Скажем так, я более уверен в твоей способности ждать, чем в подобной способности заливного лосося… — и добавил, широко улыбаясь и обхватив ее руками: — Если ты рассердишься на меня, я знаю два или три способа, как укротить твой гнев.

Они стояли так близко, что дыхание их сливалось.

— Другими словами, Габриэль неподвластна твоим чарам?

— Чтото вроде этого.

— Ты, я вижу, не сомневался, что я подожду, — ее голос снизился до контральто, глаза лукаво блестели. — Что ж, вознаградишь меня позже.

— Непременно, ваша честь, — усмехнулся он, — после того как отдадим должное заливному лососю, я полностью в вашем распоряжении.

— Полностью? — это слово рождало в ней массу смелых фантазий. Он улыбнулся.

— Абсолютно.

После того как он дал ей одну из своих рубашек, чтобы переодеться, и сказал, что она может чувствовать себя свободно, так как дом совершенно пуст, они рука об руку спустились по лестнице. Дейзи, одетая в широкую для нее мужскую рубашку, чувствовала себя так, как будто она в национальном платье в летнем лагере абсароки. Ноги были открыты, как в те летние дни безграничной свободы.

Герцог вывел ее через главный вход, и они пошли по травяному газону мимо прохладных папоротников и плакучих ив, склонившихся к реке. Лесной мир открылся перед ними во всей своей зеленой, пятнистой красе. Летний павильон, помещенный среди высоких ив, был удачно расположен на поляне необыкновенной красоты. Легкая постройка, крытая соломой, сулила прохладу даже в самые жаркие дни.

— Как замечательно!-воскликнула Дейзи. Павильон был похож на иллюстрацию к сказке.

— Ты не показывал мне его в прошлый раз.

— Мне принадлежит пять миль вниз по реке, — уклончиво ответил Этьен. — Это одна из моих игрушек.

— Имеются и другие?

Она никогда не думала о нем как о чудаке, поскольку вся его жизнь, в ее понимании, проходила в предсказуемой аристократической манере.

— Есть немного, — скромно ответил он, думая о том, как будут светиться ее глаза, когда он покажет ей монгольскую юрту, поставленную на холме у излучины Сены.

Именно в этот момент на лесной дорожке бесшумно появился Франсуа с большим серебряным подносом. Проводив Дейзи в павильон, герцог усадил ее на плетеный диван, обложенный пышными ткаными подушками темнофиолетового цвета, и предложил шампанское. Бутылка стояла на льду в серебряном ведерке. Усевшись на подлокотник дивана, на котором сидела Дейзи, Этьен наблюдал, как Франсуа сервировал обед на столе, покрытом льняной скатертью. Когда стол был накрыт, герцог, вежливо поблагодарив, отпустил слугу.

— Слушаюсь, господин. Полотенца на пристани возле лодочной станции.

— А шампанское там есть?

— Да, господин.

— Передайте Габриэль, что я пришлю игрушки для ваших внуков. Мой менеджер обещал это сделать завтра.

Франсуа, покрестьянски приложив руку к сердцу, поклонился.

— Благодарю вас, хозяин. Габриэль будет очень довольна, — сказал он человеку, которого знал как барона Фермонд.

— Как давно они у тебя работают? — спросила Дейзи, когда Франсуа скрылся в ивовой роще.

— Они часть моей собственности. Их семья была тогда молода. Должно быть, это было лет двадцать назад.

Он приложил усилие, чтобы ответ его прозвучал как бы между прочим. Он отлично помнил день, когда купил Кольсек, сразу же после того, как Изабель, родив близнецов, заявила, что больше не собирается делить с ним постель. В этот самый день он велел своему поверенному подыскать чтонибудь недалеко от Парижа. Неделей позже был куплен Кольсек. Последнее время он часто приезжал сюда, когда светское окружение становилось невыносимым и ему нужна была передышка.

— Они боялись, что я выгоню их и привезу свою прислугу, но мне нужно было уединение, и я хотел, чтобы слуги не имели никакого отношения к Парижу. Их дети тоже работают на меня — и в деревне, и здесь. Младший возглавляет библиотеку в деревне.

Дейзи вопросительно подняла бровь. Французские крестьяне редко становились библиотекарями, а маленькая деревня, имеющая библиотеку, была вообще исключением.

— Твои соплеменники — не единственные представители рода человечества, кому знакомо милосердие.

— Ты удивляешь меня, — обрадованно воскликнула Дейзи. — Я думала, что твое милосердие сводится к драгоценным подаркам роскошным дамам.

— В таком случае время от времени обязуюсь удивлять тебя своими… актами милосердия.

Хрипловатым, очень сексуальным голосом она ответила:

— Я очень на это надеюсь.

— Тебе надо встретиться с моими монашками, — весело добавил герцог. — Я ведь еще помогаю и женскому монастырю.

— Женскому монастырю? — глаза Дейзи подозрительно прищурились.

— Я никогда не испытывал предубеждения против религии, — Этьен слабо улыбнулся, читая ее мысли. — Епископ сократил их содержание, и они буквально голодали. Вот и все.

— Ты помогаешь большому количеству людей, — она произнесла это почти нехотя, не желая признать, что у нее сложилось в корне противоположное представление об Этьене.

— Многие из них помогают увеличиваться моим доходам. Было бы глупо не поддерживать их, — он произнес свой ответ в обычной небрежной манере аристократа.

Дейзи воспитывалась там, где каждый индивидуум вносил свой вклад в благосостояние клана. Поскольку в обществе герцог зарекомендовал себя законченным эгоистом, ей очень хотелось найти в нем как можно больше положительных черт, чтобы оправдать свое очарование им. Она, конечно, не собирается отказываться от любви к Этьену, но эти и подобные мысли тревожили ее. Подняв бокал изпод шампанского, чтобы вновь его наполнить, она пыталась понять, где же истинное лицо де Века.

— Может, отведаешь заливного лосося? Я предупреждаю, что это настолько изумительное блюдо, что я ожидаю зависти самих богов и, пожалуй, их мести.

Пять минут спустя, полулежа на диване, она с аппетитом поглощала лосося и, поймав взгляд Этьена, сказала:

— Не стоит быть таким самодовольным. Лучше положи мне еще кусочек.

— Мне позволено произнести по этому поводу чтонибудь патетическое?

— Нет, если тебе дорога жизнь.

Герцог засмеялся и добавил ей еще немного лосося. В тишине он наблюдал, как она ест, посмотрел, как она облизала вилку. После небольшой, но сосредоточенной паузы она произнесла:

— Там, в этом блюде, конечно, есть чтото возбуждающее, не так ли?

— Вряд ли. Габриэль говорила мне, что это их семейный рецепт для свадебного ужина.

— Что там было? — несмотря на опровержение, она ощущала, как чувственное желание медленно, но неуклонно поднимается в ней.

Этьен только пожал плечами. Он был слишком далек от кухни.

— Меня не спрашивай, но, если хочешь, я позову Габриэль и спрошу у нее.

— Нет, нет, — поспешно отказалась Дейзи. Ей сейчас вовсе не нужна была дополнительная компания.

— Хочешь лесной земляники или чашечку чая?

— Ты что, ничего не чувствуешь? — спросила она, удивляясь, как можно говорить о пище, в то время как ей казалось, что шелковая рубашка на ней превратилась в пылающий костер.

— Конечно, чувствую. Еще шампанского?

— Нет, спасибо. — Наклонившись с дивана, она поставила свою тарелку на пол, затем, выпрямившись, расстегнула рубашку. Улыбаясь герцогу, который отставил в сторону свой фужер с шампанским, Дейзи медленно спустила рубашку сначала с плеч, затем с рук, пока она не соскользнула на подушки. Подняв оголенные руки, она вытянулась на подушках.

— Я жду обещанную награду, — улыбнулась она, подарив ему пылкий взгляд.

Это была самая совершенная из всех женщин, которых когдалибо видел Этьен. Красивая, стройная, грациозно скрестившая длинные ноги, с возлежащей на спинке дивана рукой, она была мечтой любого мужчины. Изза поднятых рук ее роскошная грудь приподнялась и была похожа на райский плод, мягкий и сочный, ожидающий его прикосновения. Ее соски затвердели и упруго, вызывающе торчали (явный результат заливного лосося Габриэль). Этьен представил себе, что будет, если он начнет их целовать. Когда его взгляд переместился к горячему влажному месту между бедер, она чуть вздрогнула, словно он дотронулся до него.

Герцог протянул ей руку и сказал только одно слово: «Пойдем», — зная, что она повинуется. Он наслаждался каждым ее движением, когда она поднялась, чтобы подойти к нему. Ее теплая рука скользнула в его ладонь, он прижал желанную женщину к себе, и в эти мгновения, прежде чем соприкоснулись их губы, воздух между ними казался густым и горячим. Первое касание губ — легкое и нежное. Ее маленький горячий рот и его охлажденные шампанским прохладные губы прикоснулись друг к другу, и это опалило их тела и чувства, возбуждая еще большее желание, и так уже зажженное хитрым деликатесом Габриэль. Слившись в поцелуе, они задохнулись, ошеломленные своей потребностью друг в друге.

— Диван слишком мал, — выдохнула Дейзи.

— Тогда я покажу тебе мою яхту, — он уже тянул ее за руку к выходу из павильона, к реке.

Они шли вместе под густыми ветвями ив по дорожке, покрытой мхом, пружинящим под ногами, и легкая прохлада овевала их разгоряченные тела.

— Подожди, — вдруг сказала Дейзи, невыносимо желая дотронуться до него, и, вскинув руки, взяла в ладони лицо и притянула к себе, чтобы поцеловать. Если бы Эгьен не знал о комфорте, ожидавшем их на яхте, он прямо сейчас опустил бы ее на землю.

— Нет, — он мягко отстранился. — Подожди.

Подняв ее на руки, он быстро одолел оставшееся расстояние до лодочной станции, открыл ногой дверь, несколько секунд стоял в полумраке, привыкая к темноте. Дейзи покусывала мочку его уха, нашептывая такие соблазнительные пожелания, что герцог поспешно перебежал через мостик на яхту.

Судно, построенное лет сто назад, предназначалось для речных увеселительных прогулок. Верхняя палуба была очень большой, приспособленной для оркестра и танцев, зато нижняя была предназначена для действий более интимного характера. Щедро отделанная позолотой в стиле рококо, главная каюткомпания была расписана картинами, на которых пастухи и пастушки занимались любовью. Но все затмевала собой огромная золотая кровать.

— Откуда все это? — спросила Дейзи со смесью любопытства и робости. Овальная кровать была дополнена всякими любопытными вещами, предназначенными для соблазнения и любви, — великолепная работа золотых дел мастеров экзотического Востока.

— Из гарема.

— Ты, вероятно, часто пользуешься этой забавой, — сухо заметила она.

— Кровать покупалась вместе с яхтой, — пояснил он, укладывая ее на шелковое покрывало и стараясь сохранить серьезность. — Прежним владельцем был русский князь. У него оказалась ревнивая жена, и он вынужден был продать все это. — Ее ревность даже забавляла герцога, но он все же счел нужным пояснить: — В отношении меня кровать девственна, как мои монахини, так что успокойся, мои шери.

— Твои монахини? — не удержалась Дейзи, делая ударение на первом слове.

— Ради Бога, Дейзи, будь благоразумной. — Он мог бы сказать, что и так имел всех женщин, которых хотел, без того, чтобы вторгаться в женский монастырь, но знал, что плата за откровенность будет слишком высокой.

Дейзи, вероятно, осознав всю нелепость своей ревности, тут же спохватилась.

— Извини.

Она сидела посреди золотой кровати, восхитительно нагая, и чуть улыбалась.

— Я должен был ответить иначе? — спросил он, стягивая рубашку и пристально глядя на нее с дразнящей улыбкой. Испытанный прием для пресечения любых возражений.

— Еще чего! Я бы тут же ушла.

— Далеко не ушла бы. — Его взгляд скользил по ее пышной груди, по впалому упругому животу и ниже, где темный шелк ее волос касался персикового цвета покрывала.

— Я могу сбежать от тебя, — она говорила очень тихо и убежденно.

— Возможно, — не стал спорить герцог. Он сомневался в такой возможности. Одна, обнаженная, а вокруг двадцать пять квадратных миль его владений. Эта мысль, опьяняющее чувство власти, еще больше распалила его.

— Я всегда побеждала, даже своих братьев, когда мы были детьми.

— Так, может, мне лучше запереть дверь? — спросил он с усмешкой, собираясь расстегнуть пуговицы на брюках.

И вдруг женский смех, плеск весел и резкий мужской голос грубо нарушили их уединение.

— Нет, перебрось веревку с правого борта на левый. Левый! О черт!

Чтото с шумом и треском врезалось в лодочную станцию.

— Дьявол! — рявкнул Этьен.

Он пытался понять, что происходит, когда хихикающий женский голос снаружи взорвался новым приступом смеха.

— Вот дьявол! — снова выругался герцог и, повернувшись к Дейзи, добавил, застегивая брюки: — Подожди здесь. Я скоро вернусь.

Однако прошла добрая четверть часа, прежде чем он вернулся, после того как помог молодому человеку зафиксировать парус маленькой лодки и найти и заменить поломанное весло. С молодым человеком была симпатичная, но довольно нетрезвая молодая особа. Молодой человек объяснил герцогу, что они в отпуске и плывут в Гавр. Но Анжелика выпила за завтраком слишком много вина и решила сама попробовать управлять парусом. Этьен вежливо сказал, что такие вещи случаются. Да, Сена особенно красива в это время года и в этой части реки. Нет, никакого беспокойства. Возьмите себе весло, у него есть много других, будьте осторожны при входе в шлюз, там слишком быстрое течение. Он стоял на пристани, провожая незваных гостей, чтобы убедиться, что они не вернутся и не помешают им снова.

— Все в порядке? — спросила Дейзи, когда он вернулся. Она слышала достаточно из их разговора, чтобы понять, что происходит.

— Ты выглядишь таким разгоряченным, — она чуть поднялась на подушках и выглядела спокойной и холодной, но ее выдавала дразнящая хрипотца в голосе.

— Хм, — только и произнес де Век, разгоряченный солнцем и той поспешностью, с которой он старался ускорить отъезд нарушителей покоя.

Налив воды из золотого кувшина для умывания в большой фарфоровый таз, он с наслаждением ополоснул лицо и пошел было к Дейзи, когда вдруг бесшумно открылась потайная дверца, вделанная в широкую спинку кровати.

— Вижу, ты не теряла времени, пока я отсутствовал, — усмехнулся Этьен.

Скрытые дверцы на спинке гаремной кровати приводились в движение сложным резным механизмом.

Дейзи невинно распахнула большие глаза, оттененные темными шелковистыми бровями, затем лукаво улыбнулась, сменив невинное выражение лица на игривое.

— Я любовалась ювелирной работой мастеров.

— Сколько ты нашла дверей?

— Восемь.

— Очень хорошо, — восхищенно произнес он. — Они были хорошо скрыты.

— А сколько их на самом деле?

— Восемь. Ты нашла все.

— Восемь — для восьми женщин? Герцог пожал плечами, на этот вопрос он не собирался отвечать.

— Хочешь попробовать шелковые шнуры? Приподняв бедра, она чуть подвинулась на кровати.

— А ты? — она медленно изогнула спину, чувствуя, как разгоряченная кровь пульсирует в висках, груди, между бедер.

— Не знаю, — неопределенно улыбнулся он. — А ты не возражаешь, чтоб тебя связали? Дейзи подняла бровь.

— Вообщето я предполагала, что это ты будешь связан.

Он не мог подавить в себе растущее возбуждение, и вздувшийся бугорок мягкой ткани его брюк в определенном месте красноречиво свидетельствовал об этом.

— Тебе нравится эта идея?

— Еще не знаю… — глаза ее вызывающе блестели. — Раньше ты имел дело только с уступчивыми женщинами?

— Похоже на то, — медленно ответил он. «Если называть уступчивостью их стремление угодить во что бы то ни стало», — мог бы добавить он, но не сделал этого из скромности. С другой стороны, искренность Дейзи, ее открытая и непосредственная свобода духа были ему по душе. Он впервые встретил женщину, требующую равенства.

— Ты не возражаешь, — произнесла она, опустив ресницы, — если я попрошу снять вот это? — ее палец указывал на брюки. — Желаю кое в чем наглядно убедиться.

— С удовольствием, — улыбнулся Этьен, быстро расстегивая пуговицы.

Дейзи наблюдала, как его брюки соскользнули вниз, обнажив бедра, ноги. Его тело было сухощавым, но мускулистым и сильным, словно выточенным из бронзы и, когда он лег рядом, она с очаровательным любопытством стала разглядывать его мускулы на бедрах, торс, плечи и загорелую кожу.

Он приподнялся на колени и нажал какоето скрытое устройство в спинке кровати. Тотчас распахнулась дверца, и Этьен потянулся к открывшейся нише.