Зарубежный криминальный роман

© Перевод с французского Е.Л. Лившиц

I

В три часа ночи резкий звонок будильника разбудил Шапа. Он вскочил с постели, привычным движением пальца задавил звонок и сразу включил свет, чтобы снова не заснуть. Стрелки часов показывали без десяти минут три: еще десять минут можно было полежать. Он включил маленький круглый рефлектор, направил его на стул с одеждой и снова закрыл глаза. Все шло по заведенному порядку.

Он специально ставил будильник немного раньше срока, ему нужны были эти несколько минут, чтобы набраться решимости. Палец его тоже неизменно находил кнопку, не больше одного-двух раз в год он промахивался и попадал в пепельницу, но воб– щем это было скорее исключением. Зимними ночами он включал обогреватель: комната была холодной, дом просторным, и Шап, водитель грузовика, жил в нем один. Красноватый свет нагретой спирали создавал уют, к тому же немного согревалась рубашка, разложенная на стуле так, что рукава ее касались пола.

Ровно в три он взял будильник в руки, задумчиво посмотрел на циферблат, поставил часы на место и решительно встал. Наскоро одевшись, Шап натянул кожаные сапоги, пристукнул каблуками по паркету, чтобы нога вошла до конца, и отправился умываться.

Кухонные окна покрывал сложный узор инея. От сухого мороза телефонные провода по ночам мелодично позванивали. Градусник на террасе показывал минус тринадцать. Шап взглянул на него, прежде чем спуститься в гараж, присвистнул и подумал, что в Обраке не больше минус восемнадцати. Хорошо утепленный гараж не так уж промерз, он был выстроен в каменистом склоне, и температура его была более или менее постоянной. Шап отворил только одну створку двери, сел в грузовик, включил обогреватель цилиндров, открыл кран солярки, выключил сцепление и надавил ногой на акселератор. Когда сопротивление обогревателя раскалилось, он запустил стартер, и мотор громко заработал. Он мягко отпустил педали, вышел из кабины и сморщился от заполнившего гараж дыма. Повинуясь все тому же раз и навсегда заведенному порядку, Шап сначала заводил дизель, а потом уже шел пить кофе. Кофе запел в электрокофеварке. Шап пошарил в буфете и достал чашку. В стеклянную дверь кухни постучали: – Заходи! – крикнул Шап. И достал вторую чашку.

– Привет! – поздоровался Рагонден. – Не помешаю? – Нет, видишь, я приготовил две чашки. Старик снял куртку «аляску», сел около кофейника, отключил его и энергично потер руки.

– Мороз такой, что хоть ноги уноси, – сообщил он, глядя на дымящийся кофе.

– Минус тринадцать, – уточнил Шап, разливая обжигающий напиток. – Куда это ты в такую рань? – В Бордо. Отвожу кабель на катушках для завода Джонты… Ну и горячий у тебя кофе! – Идешь с полной загрузкой? – Шесть тонн для Ажен, а ты? – А я, – Шап достал бутылку коньяка, – до Клермон-Феррана, а оттуда – в Иври, в общем, в Париж! – По такому холоду тебе не поздоровится!

– Подумаешь, – фыркнул Шап, – пока мороз сухой, это ерунда.

– Едешь один или с напарником? – Один. «Сорер» отправился в Ним. Рагонден и Шап оба были владельцами своих грузовиков. Рагондену уже стукнуло шестьдесят, Шапу было тридцать пять. Оба большие и сильные.

– Я услышал, как ты заводишь мотор, – объяснил Рагонден, и решил напроситься на кофе. Если уж быть точным, я как раз опрокинул свой кофейник и решил махнуть рукой… Да еще спал неважно… Ты даже не представляешь, какой невыносимой становится женщина, когда стареет… она всю ночь напролет вздыхала… что-то у нее там болело.

– А твой сын? – Вот-вот. Этот болван собирался отчаливать в четыре. Наверное, я потому и спал плохо: боялся забыть. Была половина четвертого; Шап налил в теплые чашки коньяку, и они выпили. Шап был привязан к старшему Рагондену – сумасброду и весельчаку, человеку весьма и весьма неглупому, и к тому же всегда готовому прийти на помощь. Их гаражи находились по соседству. Над ними, рядом с крутым обрывом серой скалы, стоял дом Шапа. Между домом и скалами находился крутой склон, усеянный обломками горной породы, где жили кролики и лисицы. Двадцатью метрами ниже дом Рагондена. Еще сто метров – и начиналась деревня, маленькое лангедокское селение, примостившееся на горном склоне. Живописная, дикая и унылая природа.

– А вот и твой сын, – заметил Шап.

– Привет! – сказал Рагонден-младший. – Ну и как? – обратился он к отцу.

– Что значит «как»? – с достоинством переспросил отец.

– Ты опять опрокинул кофейник на пол? – Пей! – сказал Шап, протягивая ему чашку.

– Спасибо!.. И все же… это наваждение какое-то. Если тебе удастся напиться в нашем доме утреннего кофе, с меня причитается… или ты выпьешь, но холодным, потому что старик не имеет терпения дождаться, пока тот согреется. Ах ты черт!., да еще от матери попало.

– Твоя мать проснулась? – А то нет! Ты устроил такой грохот! – Завел машину? – Ты сам не слышишь? – Скоро этому сопляку и слова сказать будет нельзя. Клан Рагонденов шумно обсуждал свои дела и не делал из них секретов. Их мнение было всем всегда известно. Шап иногда обедал со своими приятелями. Все трое вышли, застегивая куртки. Шап запер дверь и повесил ключ в углу террасы, для женщины, которая придет убирать.

– Поезжай! – сказал Рагонден. – Мы закроем гараж.

– Спасибо!.. Передайте Рафаелле, что меня не будет четыре-пять дней.

– Хорошо, скажем. Доброго пути.

– Спасибо.

– И не застрянь у какой-нибудь телки. Шап засмеялся. Он хлопнул дверцей, зажег фары, включил первую скорость и пустил мотор полным ходом, чтобы подняться по крутому склону, который начинался в пяти метрах от гаража. Он еще раз махнул рукой. До почты он ехал на первой. Рагондены с симпатией смотрели ему вслед. Когда задние огни исчезли за поворотом на Беделлу, они тщательно закрыли гараж и пошли к своему грузовику. У почты Шап выполнил сложный маневр, медленно съехал задним ходом по крутому склону метров на сорок вниз и оказался перед другим склоном, который после трех километров петляющей дороги выводил на шоссе государственного значения № 6, которое ведет из Тулузы в Экс-ан-Прованс. Местность была пересеченной, подъемы чередовались со спусками, и виражей было предостаточно.

Выполнив маневр, Шап заблокировал ручной тормоз, спустился на колею и обошел кругом грузовик, чтобы убедиться, что все в норме, снова поднялся в кабину. Он закурил сигарету, натянул перчатки на меху и поехал. Фары далеко освещали местность, противотуманный луч выхватывал повороты, и в его бледном свете Шап различил, что дорога блестит ото льда. Ночь была довольно холодной. Внизу спуска, после виража у акаций, Шап вошел в полосу тумана, выключил фары, оставил противотуманное освещение и уменьшил скорость, так как малейший нажим на тормоз отправил бы машину в кювет. От километра к километру Шап останавливался, выходил из кабины, крепко тер ветровое стекло, чтобы счистить иней, смазывал его спиртом. Это сильно задерживало его. После равнины Ломьер грузовик вырвался из тумана. Шап удовлетворенно вздохнул, закурил сигарету, поудобнее устроился на сиденье и без малейшего затруднения поднялся по склону Северак. У него замерзли ноги, из носу текло, он до ушей поднял воротник куртки; он рассеянно вел машину и думал о разных разностях. В общем и целом Шап чувствовал себя счастливым. Ему было тридцать пять лет. Он был сильным и крепким, с лицом индейца, которое все больше дубело на просторах Франции, чувственным ртом и умными глазами, освещавшими все лицо и делавшими его оживленным и мечтательным. Вскоре после возвращения Шапа из немецкого плена его родители умерли, и он женился на дочери торговца семенами. Брак как брак, который к тому же скоро оборвался, так как несколько месяцев спустя жена умерла от брюшного тифа. Шап остался один со своими грузовиками. Позже, без большой необходимости, он снова женился, но этот новый союз потерпел полнейшую неудачу. Его нежная и романтическая жена бросила его ради более страстного любовника. Ее странный муж, лишенный чувства ревности, достаточно равнодушный к окружающему миру и погруженный в какие-то неведомые мечты, быстро наскучил ей. В день ее бегства Шап поехал отгрузить семь тонн цемента для строительства, которое он обеспечивал материалами. Он не чувствовал себя грустным. Скорее, усталым. Повсюду, словно пластырь на душе, возил он с собой какую-то странную усталость, не оставлявшую его с военных лет. Через несколько дней после этого события старый Рагонден прояснил ситуацию. Они занимались коробкой скоростей Роше – Шнейдер. Шап ползал под грузовиком, а старший Рагонден тянул коробку на себя на подвижном домкрате.

– Я вот думаю, – сказал он, – с чего это ты женишься направо и налево? – То есть? – Когда мужчина хочет жениться, это видно. Когда не хочет, тоже видно. Ты вот сделал это уже во второй раз, но, сдается мне, без особого желания.

– Верно! – удивился Шап.

– Так что же? – Не знаю, – устало проговорил Шап. – Сам не знаю, для чего я это делаю. Меня это в общем не особенно вдохновляет.

– Ты эгоист и в определенном смысле лентяй. Усложняешь себе жизнь неизвестно из-за чего и отравляешь ее другим. Ну что, сделал ты счастливой свою жену? – Иногда мне так казалось.

– Послушай! – сказал Рагонден. – Таким темпом ты приблизишься к разряду голливудских актеров и будешь выглядеть по-дурацки. Когда ты почувствуешь, что это серьезно, женись на здоровье, я первым буду рад видеть жену в твоем доме. А пока подумай на досуге, всему свое время.

Они закончили разбирать коробку. Шап тщательно протирал ведущий вал и его шестерни и в то же время размышлял над словами Рагондена. С того дня Шап разумно организовал свою жизнь. Ему стало легче, вернулось душевное равновесие. Рафаелла – приходящая домашняя работница – занялась домом, старым, просторным и достаточно удобным (было даже центральное отопление, но им редко пользовались). Питался Шап, как правило, в ресторане, иногда у Рагонде– нов, иногда у себя. В этом последнем случае он открывал банку консервов и наливал себе стакан превосходного вина. Он завел себе двух женщин. Одну в северной, а другую в южной оконечности маршрута, в конце шоссе № 9, которое Шап часто бороздил от Парижа до Перпиньяна. Это было достаточно удобно:Шапнавещал их в своих поездках, а они не могли ответить ему тем же, что его вполне устраивало. Такая рациональная организация бытия поддерживала его в прекрасной форме. Вот почему в это холодное январское утро в кабине мощного грузовика Шап счел свою судьбу вполне удовлетворительной.

II

Около восьми утра Шап затормозил перед гостиницей, где любили отдыхать водители. Несколько грузовиков с капотами, укрытыми одеялами или куртками, ждали своих хозяев. Шап пристроился за грузовиком толстяка Бернара де Серена, который с завидным постоянством придерживался маршрута Безьер – Клермон. Толкнув запотевшую стеклянную дверь, Шап улыбнулся: в шоферских кругах его считали веселым и приветливым парнем. За длинным столом вдоль стены несколько водителей плотно завтракали. За точно таким же столом, у стены напротив, крестьяне пили красное вино. Посредине зала гудела печка. В глубине стоял большой стеклянный буфет со всевозможными напитками. Дверь в правом углу вела на кухню.

– Кто это к нам пришел? – закричал Серен, указывая на Шапа пальцем. Эта «тонкая» шутка вызвала всеобщий смех.

– Мне кажется, – заметил Этшегоен, – что я его уже где-то видел. Шап вежливо посмеялся. Он пожал протянутые ему руки и занял место рядом с Сереном.

– Куда едешь? – спросил Серен.

– В Париж, – ответил Шап. И добавил доверительно: – Охота пощупать девок. Вокруг засмеялись, крестьяне приняли вид оскорбленного достоинства, официантка тепло и снисходительно улыбнулась Шапу. С официантками Шап всегда был идеально любезен. Из-за этого он был у них на хорошем счету и не раз пользовался их милостями. Он с удовольствием поел обжигающе горячего супа, кусок ветчины, затем омлет. Этшегоен рассказывал о каком-то ничем не выдающемся случае: – Если бы этот болван умел водить машину, он бы проехал. А тут я высовываюсь, понимаете, и вижу, что он в кювете… У него был «крайслер», настоящий танк… он достает трос… видели бы вы этот трос, не толще веревки! Ну, я тяну его, и он лопается… Гад! Его не слушали. Рассказы Этшегоена не представляли интереса, поскольку он умудрялся вечно опускать самые существенные детали. Внимание быстро рассеивалось.

– …И он говорит мне: «…Мой трос приказал долго жить…» – Плевать на твой трос, – сказал Серен. – Вы слышали, что Раш разбился? – Раш?! – Да. В прошлую среду, около девяти утра, на спуске Трюель. Знаешь эту дорогу, Шап?

– Знаю.

– Раш ехал в гору с восемью тоннами груза… Пять метров ширины, местами не больше четырех. По одну сторону откос, по другую – овраг. Примерно на середине подъема Раш встречает автобус из Вильфранш, который идет вниз. Автобус прижимается к откосу и останавливается. Раш на мгновение заколебался. Должно быть, почувствовал конец. Он остановился, потом потихоньку поехал. И вот когда он поравнялся с автобусом, его правые колеса шли по самому краю дороги, земля не выдержала веса, и Раш съехал до ручья, который течет на дне оврага. Грузовик, рассказывают, катился как бочка. Раш умер на месте. Последовало молчание. Каждый представлял себе лицо Раша и его здоровенный «мак». Раша знали мало, так как он редко ездил по тем же дорогам, что и сотрапезники, но этот трагический конец никого не оставил равнодушным.

– Мне рассказывали, – продолжал Серен, – что шофер автобуса ни при чем, но он настолько потрясен, что не хочет больше водить машину. Ушел работать механиком в автобусный парк.

– Я его понимаю, – отозвался напарник Этшегоена, – от такого не поздоровится. Ты не виноват, но твердишь себе, что если бы не ты, то парень был бы сейчас жив.

– Эти грузовики ездят слишком быстро, – объяснил один крестьянин другому. – И в один прекрасный день – хлоп! – Только мокрое место осталось! Серен пожал плечами и картинно сплюнул в сторону печки.

– Кто этот Раш? – поинтересовалась хозяйка.

– Вы не знали его. Он из Эльзаса. Он практически не ездил по этому маршруту.

– Вот она, жизнь, – театрально вздохнул Этше– гоен. – Я называю это хреновым невезением.

– Когда не везет, – заметил его напарник, – всегда хреново.

– Да, черт подери, да!

Незнакомый водитель, завтракавший в самом конце стола, принял участие в разговоре.

– Однажды мне чертовски не повезло в Лоте, в ущельях между Эстеном и Энтрангом, из-за одного шоферюги. Уверяю вас, что когда ты понимаешь, что сейчас полетишь в пустоту, ощущение не из приятных. Я весь взмок. Длилось это, наверное, мгновение, но мне показалось вечностью. Я был уверен, что разобьюсь на скалах на дне ущелья. В конце концов я относительно легко отделался… сломанным носом, переломом плеча, еще мелочи. Но я пережил такой ужас, что целый месяц ходил сам не свой. Не осмеливался водить машину. Он покачал головой и добавил: – Самое неприятное – это страх. Хозяйка вздохнула и вернулась в кухню. Водители задумчиво курили сигареты в ожидании кофе. Шап доел омлет, взял сыру, допил последний стакан вина и закурил «Голуаз». Официантка подбросила топливо в печку. Автобус на Сент-Шели-д’Апшер остановился на минутку перед рестораном, и двое крестьян поспешно вышли, чтобы сесть в него. Хозяйка подала кофе, разговор возобновился, заговорили о другом.

– Шап! – громко позвал Этшегоен, – пока мы все не разъехались, расскажи нам какой-нибудь случай, поржать охота.

– Шап, мальчик мой, – отозвался с наигранным удивлением Серен, – почему ты молчишь? – Ну… у меня нет ничего новенького.

– Те-те-те, знаю я тебя, – усмехнулся Серен. – Если Шап рассказывает, я всех угощаю ромом.

– Принесите ром, – закричал его напарник, – он не посмеет отказать.

– Ну вы уж слишком…

– Историю с ляжкой… – подсказал Этшегоен.

– Да-да! Вот именно! – На вас не угодишь, – сказал Шап. Он засмеялся и на мгновение задумался, глядя в свой кофе.

– Ну, давай… Шап поведал им историю о баронессе и быках. Она была довольно игривой, и как раз в том жанре, который нравился его собеседникам. При последнем слове Серен оглушительно хлопнул себя по ляжке и стал радостно и дружелюбно хохотать. Официантка захихикала и с обожанием взглянула на Шапа. Крестьяне снисходительно усмехнулись: они не очень поняли, в чем соль.

– «Но бык всякий раз меняет корову!» – повторил Этшегоен и низко наклонился над столом, чтобы всласть посмеяться. – Шап! Ты – мастак! Постепенно восстановилась тишина.

– Все это хорошо, – заметил напарник. – Но нам уже четверть часа тому назад пора было выезжать. Это замечание подействовало. Все встали и запахнули куртки. Этшегоен, ехавший на юг, отправился первым.

– Езжай, – сказал Серен Шапу, – я за тобой. Они пожали друг другу руки, и Шап сел за руль. Проезжая мимо ресторана, он приветливо помахал официантке, затем его лицо приняло обычное для него меланхоличное выражение. Он включил третью скорость и выехал на шоссе.

III

«А вот и канал Сен-Мартен, – подумал Респланди. – Пока я еще не нарушил закона, но минут через десять мой статус изменится. Я устрою такую штуку, что против меня подымутся все силы защиты общественного порядка, а я перестану принадлежать к благопорядочной части человечества… Как подумаю, так в животе что-то сжимается, как будто собираюсь идти к зубному».

– Непорядок с пищеварением? – поинтересовался Виктор, внимательно наблюдавший за ним.

– Не твое дело, – сухо ответил Респланди. Сидевший слева от него Швоб, казалось, не слышал этого разговора. Он тоже выглядел озабоченным. На переднем сиденье ведущий машину Поль и Скополотрони не выражали никаких эмоций. Скополотрони носил пенсне, которое делало его похожим на старого преподавателя.

– Ровно девять, – неожиданно сказал Скополотрони. – Все отлично. В девять часов десять минут мы должны быть на месте. Успех зависит от нашей точности.

– Мы успеем, – заверил Поль. «Да нет, я и сейчас уже вне закона, раз еду в украденной машине. Я и не думал об этом, ко всему привыкаешь. О Господи! Если бы мне не так были нужны деньги, сидел бы я сейчас себе преспокойно с удочкой на бережку». Черная машина с ведущими передними колесами, модели 1939 года, не спеша двигалась к цели экспедиции. Респланди с интересом поглядывал на полицейских, которые регулировали движение. Время от времени он ощупывал под габардиновым пальто твердые очертания пистолета, но наличие оружия не успокаивало его.

– Внимание! – снова заговорил Скополотрони, – мы подъезжаем. Не спешите, но и не медлите. Ты, Поль, не сходи со своего места. Респланди, оставайся в холле, не доходя до привратницкой. Мы спустимся не спеша, аккуратно закрывайте дверцы машины.

– Ты уверен, что Раймон – с евреем? – спросил Швоб.

– Об этом не беспокойтесь. При выходе надо никого не толкнуть в спешке, но и разгуливать не приходится. Респланди сглотнул слюну: «ситроен» аккуратно встал у края тротуара, и четверо мужчин вышли. Трое немедленно вошли в дом ювелира, у Швоба и Скополотрони в руках были кожаные портфели. Респланди остановился на тротуаре и закурил: рука его слегка дрожала, он незаметно оглядел улицу, затем вошел в холл.

Он сделал всего несколько шагов: никого. Сердце у него бешено колотилось, внезапно ему страшно захотелось помочиться, схватило живот. Он пытался непринужденно курить и вместе с тем наблюдал за происходящим. Прошло пять минут. Респланди разглядывал широкий холл и внутренний двор, усыпанный белым гравием. Повернувшись, он видел Поля, неподвижно сидящего в машине. Через десять минут нервное напряжение Респланди достигло критической точки. «Черт! – подумал он. – Сейчас описаюсь, не могу больше терпеть!» Поль шевельнулся, повернул голову и внимательно посмотрел на Респланди. Тот, прижав локти к туловищу, развел руками и беспомощно поднял брови. Потекли минуты. Внезапно звук полицейской сирены заставил Респланди сжаться. Поль, казалось, готов был уйти в свое сиденье. Сирена то удалялась, то приближалась. По гравию послышались быстрые шаги. Первым шел Виктор, он казался бледнее, чем обычно. За ним двигались Швоб и Скополотрони с чемоданчиком в руках. Леденящий вопль сирены слышался ближе.

– Быстрей! – скомандовал Скополотрони. Они бросились к машине. Двое полицейских на велосипедах показались из-за угла улицы как раз в тот момент, когда они захлопнули дверцы.

– А Раймон? – спросил Поль.

– Давай же, давай! – выкрикнул Скополотрони. Респланди била дрожь. Он оказался на заднем сиденье между Швобом и Виктором. Повернув голову, он на мгновение увидел Раймона, который падал, широко раскинув руки. Он слышал, как Скополотрони повторил сквозь зубы «давай!..» и выругался, посмотрел вперед, увидел полицейского сержанта с поднятым жезлом и открытым ртом; закричала женщина, сержант осел на левый бок машины и исчез. Они пересекли улицу Прованс на безумной скорости.

– Помедленнее, – заметил Скополотрони.

– У нас на хвосте мотоциклисты.

– Притормози, черт тебя подери! – Что произошло? – Осложнения, – пояснил Швоб. – Пришлось пришить еврея. У Респланди ослабели колени.

– Твоя тачка – на улице Кэр? – На улице Кале, чтоб тебя!.. – взорвался Швоб.

– Это я и имел в виду. Езжай спокойно, Поль, не нервничай! – Будьте наготове, приехали. Где она, Швоб? – При въезде на улицу Кале, справа, как ехать с улицы Бланш! Серая «ведетта».

– Внимание, – сказал Скополотрони, – проезжаем твою машину, и разом! На улице Шапталь «ситроен» еще больше замедлил ход, поднялся вверх по улице Бланш и мирно выехал на улицу Кале.

– Готовы? Все четыре дверцы разом распахнулись, и троица с заднего сиденья вылезла.

– В Нейи! – крикнул Скополотрони. И в тот же миг «ситроен» рванулся вперед. На мгновение все трое растерялись. Виктор сжал кулаки.

– Не будем волноваться, – сказал Швоб. – С ним Поль! Они бросились к «ведетте». Тем временем черная машина проехала по площади Клиши, затем поднялась по авеню Сент-Уан.

– Здорово мы их провели, – заметил Скополотрони. – Ты доволен, Поль? – Вот когда приедем к твоему знаменитому дядюшке – Тонтону, тогда я буду доволен. У меня до сих пор поджилки трясутся.

– Пройдет! – дружелюбно заметил Скополотрони. – Странно, где мое* пенсне? Я ведь положил его во внутренний карман.

Он обернулся: погони за ними не было.

– Слушай, Скопо, а что у тебя в чемоданчике? – Пятнадцать единиц, как говорят деловые люди.

– Не слабо! А кто пришил ювелира? – Виктор. На Сент-Уан Скополотрони объяснил Полю дальнейший маршрут до гаража его приятеля. В тот же час Шап въезжал в Париж через Иври в самом счастливом расположении духа. Он распевал во всю глотку: «Мы молимся все золотому тельцу – и курим ему фимиам». Стоящее поперек улицы заграждение вынудило его остановиться. Одетые в каски жандармы подошли к грузовику, и Шап достал документы.

– Кого-нибудь убили? – спросил он с любопытством. Жандармы пожали плечами, один из них махнул рукой, и грузовик пропустили.

– Заезжай, – Скополотрони показал на маленький гараж во дворе. Машина медленно въехала во двор, Поль, выжимая сцепление, осторожно загнал машину через узкие ворота гаража. Он остановился у дальней стены, нажал на тормоз, повернул ключ и глубоко вздохнул.

– Пойдем закрывать ворота, – заметил Скополотрони. – Не будем мешкать. Они затворили ворота и оказались в благодатной тени.

– Ну а теперь, – сказал Скополотрони, – мы от души посмеемся.

– Да уж, это нам не помешает.

– Я так и не нашел пенсне. Это плохо, без него я вижу не больше, чем на двадцать метров, а надо бы убедиться, что на улице все в порядке. Поль заметил щель в воротах гаража, прильнул глазом и внимательно осмотрелся.

– Двор пустой, – сообщил он. – Ничего не видно.

– Посмотри левее, на улицу, которая идет в гору. Смотри внимательно.

– Ребятишки играют… – начал Поль. Тут он стукнулся носом о ворота, и в глазах у него потемнело, он покачнулся и упал на землю. Скополотрони повернул его на живот и тут заметил дядюшку Тонтона, который с явным интересом наблюдал за сценой. Скополотрони отложил дубинку, которой оглушил своего «подопечного», вынул из кармана здоровенный нож и для большей уверенности всадил его между лопаток. После этого водрузил пенсне на нос и стер с лица выражение ненависти, которое время от времени на нем появлялось.

– Ну и силен же ты, – Тонтон дружески покачал лысой головой, – времени не теряешь. Как прошла операция? – Чуть не кончилось катастрофой, но ты знаешь быстроту моей реакции. Ювелир включил сигнал тревоги, полиция выехала, пока мы еще были у него. Раймона застрелили на тротуаре, когда мы отъезжали.

– А остальные идиоты? – Наверное, катят сейчас к Нейи, где я назначил им свидание. Мы должны были сменить тачку и пересесть в «ведетту» Швоба, я тебе о нем рассказывал. Мы с Полем сделали вид, что тоже выходим, а сами укатили. Он беззвучно засмеялся. Потом добавил: – Опыт стариков всегда одерживает верх над энтузиазмом молодых. Тонтон осмотрел «ситроен».

– Обивку недавно сменили, она в хорошем состоянии. Я мог бы найти ему применение.

– Я его у тебя не оспариваю, – сказал Скополотрони. – Он добавляется к твоей доле, – и вложил в руку Тонтона толстую пачку банковских билетов, перехваченную резинкой. Тонтон, смеясь, подбросил ее.

– Пересчитаешь, – сказал Скополотрони. – Там миллион. Есть на что позабавить девочек.

Тонтон даже вздрогнул.

– Да-да, – кивнул Скополотрони.

– Сейчас я не стану пересчитывать, – заметил Тонтон. – К тому же я знаю, что ты честен, когда это тебе удобно. Да, а что нам делать с данным молодым человеком? Скополотрони долго и озабоченно смотрел на Поля.

– Наверное, из него выйдет неплохой паштет, – сказал он задумчиво. Тонтон засмеялся.

– …или тефтели. Будем говорить мало, но четко. Я доверяю его тебе, но сделай так, чтобы его на нашли.

– Хорошо.

– А можешь ты предоставить в мое распоряжение машину? Простую и скромную. Хочу провести несколько дней за городом.

– У меня есть «матис» и «201», они не бросаются в глаза.

– Но чтобы документы были в порядке.

– В таком случае возьми «201».

– Завтра, во второй половине дня, вместе с машиной мне нужны бумаги представителя торговой фирмы, несколько чемоданов с образцами хлопка, шелка, ниток, пуговиц, вязальных крючков. Один чемодан наполни сластями, – леденцами, карамелью. Улавливаешь? Несколько рекламных брошюр. Должны же быть какие-нибудь торговцы среди твоих жертв! – Я кого-нибудь подберу, – спокойно ответил Тонтон.

– Вот вроде и все. Да! Я проведу здесь сегодняшние день и ночь.

– Это честь для меня.

– Завтра ты мне сообщишь о том, как идут дела.

– Хорошо. Я пока приберу паренька. А потом подумаю, как устроить его понадежнее. На следующий день около пяти часов вечера Скополотрони проехал по авеню Сент-Уан на скромной «201».

В багажнике у него были чемоданы с галантереей и сластями, а на носу пенсне. В ночь после отъезда неаккуратно потопленный труп Поля всплыл из вод Уазы. Он медленно и долго плыл по реке, пока не запутался в корнях. С первыми лучами солнца его обнаружили.

IV

Шап отлично провел два свободных дня в Париже. Теперь он вновь пересек Иври в обратном направлении. Было раннее утро третьего дня. На губах его бродила неопределенная улыбка. Мысли и воспоминания мешались в его голове: предстоящая дорога, парижские улицы, молодая женщина приятной наружности со светлыми волосами, не обремененная лишней одеждой. В грузовике было всего три тонны хлопка в тюках. Не Бог весть какая тяжесть. Дизель отлично работал, зеленый брезент весело хлопал на зимнем ветру.

Порой Шап ощущал хороший настрой машины и испытывал удовольствие от того, что ведет такой послушный грузовик, исполненный, как и он сам, доброй воли. Ему было радостно, и он ласково похлопывал рукой по рулю. Холод стал менее резким, прозрачный свет предыдущих дней померк. Серые сумерки стояли над дорогой, Шап взглянул на небо, подумал о том, что может пойти снег, забеспокоился, потом забыл об этом. Около часу он пообедал в деревенском ресторане и взял пассажирку до Невера.

Пассажирка заняла его воображение и напомнила ему Алису, его подругу в северном регионе. «Как ни крути, – размышлял Шап, – а завтрашний день для работы потерян. Я прекрасно могу поужинать сегодня у Алисы и заняться любовью… У себя я буду около полуночи или часу. Хлопок сдам завтра». Но потом он переменил мнение относительно хлопка. Им займется Пье, шофер-напарник. Шап возьмет «сорер» и съездит в Монпелье за еженедельным грузом для винодельческой компании. На обратном пути он сможет провести часть ночи у Женевьевы, его подруги южного региона. «Повеса, – подумал он и удовлетворенно засмеялся. – Жуир». Так он предавался приятным мыслям до самого Клермона, где и провел ночь. Восход следующего дня был серым. Шап встревоженно всматривался в горизонт. Зуб, беспокоивший его время от времени, давал о себе знать, но вполне терпимо.

– Главное, – твердил он себе, – это пересечь Овернь до снега. А то мне не поздоровится. Вскоре после полудня Шап проехал Сен-Флур и больше не беспокоился о снеге. Небо оставалось серым и угрожающим, но значения это уже не имело, ведь грузовик двигался к югу. Он занялся больным зубом, осторожно потрогал его языком, снова вспомнил об Алисе, пытаясь понять, действительно ли ему так хочется ее сегодня видеть. Несколько часов он развлекал себя размышлениями. Около шести вечера он подъехал к развилке: здесь дорога вела к Алисе. Он включил сигнал поворота и машинально съехал с трассы. «Странно, – подумал он, улыбаясь, – я уже совсем было раздумал к ней ехать». Алиса была учительницей, из-за конфликта с инспектором Академии она прозябала в школе самой низкой категории в отсталой и дикой деревне. Шап сочувствовал ей, ведь работа в деревенской школе, стоящей у обочины проселочной дороги, – это далеко не сахар, но помочь ничем не мог. У ее дома Шап съехал с дороги, повернул и поставил грузовик между сараем и изгородью. Выйдя из кабины, он тотчас увидел Алису.

– Привет! – сказала она. Сколько лет, сколько зим.

– Зуб болит, – скривился он. Он крепко обнял ее и с живым удовольствием поцеловал в губы. Алиса была хорошенькой, отлично сложенной, чувственной и снисходительной. 11 Стив Крэг и звезда в опасности

– И конечно же, – заметила она, – к дантисту ты не пошел.

– Не хватило духу, – признался Шап. Алиса негромко засмеялась: она хорошо знала Шапа и понимала, что ее Шап в некотором смысле был сущим ребенком.

– Разбойник! – сказала она. – Приезжаешь как ни в чем не бывало, ставишь свой грузовик. А вдруг я не одна? – Но ведь ты одна! – Еще бы. После твоего последнего посещения я жутко хандрила. Здесь стало невозможно жить. Крестьяне – все страшные стервы, а их потомство – сплошные болваны. Дождусь каникул, и если меня не переведут в другую школу, брошу преподавание.

– Ты права, – кивнул Шап. – Тебе не следует здесь оставаться. Они прошли в кухню. Алиса готовила, Шап. принял таблетку.

– Останешься до завтра? – спросила девушка.

– Нет!.. К сожалению, часов в десять-одиннадцать мне придется уехать. Она с улыбкой обернулась к нему.

– В таком случае, нам надо спешить. В полночь Шап принял решение подняться из теплой постели, но и после этого пролежал еще несколько минут.

– Представляешь, в каком я завтра буду состоянии? – спросил он. – А ведь мне ехать в Монпелье.

– Ну и ладно, – отозвалась Алиса. – Жаловаться тебе, по-моему, не приходится. Слушай, а другой шофер не может тебя заменить? – Мне надо самому туда поехать, – уклончиво сказал он.

– Ты становишься энергичным, – объявила Алиса. Шап смущенно нагнул голову и, поцеловав ее пылающие груди, откинул одеяло и встал на пол.

– Черт возьми! – воскликнул он, подходя к окну. – Снег! – Возвращайся в постель, – предложила Алиса.

– Нет, мне надо двигаться. Она встала и тоже подошла к окну. Земля была покрыта тонким слоем снега. Видно, только что выпал.

– На твоем месте, – настаивала Алиса, – я бы осталась здесь до света. По такой погоде у тебя могут быть сложности в дороге.

– А если мне не удастся потом отсюда выехать? – возразил Шап. – Нет, уж лучше сейчас.

– Как знаешь… Она пошла в кухню, зажгла спиртовку. Перед отъездом Шап выпил чашку кофе и рюмку рома.

– И все же тебе лучше было бы остаться, – повторила Алиса, открывая дверь. Он поцеловал ее долгим поцелуем.

– Иди ложись, простудишься. На улице не было особенно холодно, и все же Шапа знобило. Он подумал даже вернуться, постучать в дверь и лечь в теплую постель, но направился к грузовику. Он ехал дальше по проселочной дороге, которая выходила на короткое муниципальное шоссе, это сокращало его путь на десяток километров. Тем временем снег падал крупными хлопьями на замерзшую землю. Он прилипал к ветровому стеклу, и дворники работали безостановочно. Смотреть можно было только через небольшой сектор, расчищаемый резинками щеток. Через несколько километров Шап почувствовал, что руль стал хуже слушаться; белый слой рос на глазах, он снизил скорость. К счастью, ветра не было и снег не падал гуще. Он закурил сигарету и улыбнулся хлопьям снега. Они падали, как маленькие белые парашютики, и разбивались о стекло, и таяли или бесшумно разбегались по обе стороны кабины. Шап задумчиво ехал по дикому Косу сквозь ночь и снег. Так он добрался до поворота на Бом, обычного поворота, разве что слишком скрытого вертикальным склоном, но не представлявшего особых трудностей. И только в самой крайней точке виража он увидел распластавшегося на дороге человека. Шап резко затормозил и, враз закоченев, приподнялся на сиденье. Задние колеса круто занесло влево. В то же время правое переднее колесо переехало что-то упругое. Потом грузовик остановился, мотор заглох. Шап, совершенно убитый происшедшим, отпустил педаль тормоза и откинулся на спинку. Так он просидел некоторое время. Он не двигался, пальцы его крепко держали руль, взгляд был устремлен в темноту. Внезапно напряжение спало, он глубоко вздохнул, отпустил руль и сдвинул шапку на затылок. Он посмотрел на часы – половина второго, выключил фары и решил выйти из кабины. Тихая и темная ночь вернула ему немного хладнокровия. Снег валил вовсю. Шап оперся о крыло. Он знал, что между шасси тяжелого грузовика и землей лежит человек, задавленный Жаном Шапом. Это было непросто осознать. Наконец он включил электрический фонарь и медленно обошел капот. На уровне правой подножки видно было тело и слегка поджатые ноги. Он внимательно смотрел на половину человека, его взгляд привлекли легкие ботинки; он наклонился, взял человека за ноги и вытащил тело. Грудная клетка была полностью раздавлена колесом, лицо – черное месиво. Взгляд Шапа вновь вернулся к тонким ботинкам, потом он изучающе осмотрел руки, одежду. Внезапно он взял мертвеца за плечи, потащил его через дорогу и уложил в кювет. Там он еще раз осмотрел пострадавшего. Ботинки не давали ему покоя. Что мог делать темной снежной ночью на пустынной дороге обутый таким образом человек? Это было так странно, что драма казалась нереальной. Ощущение вины не приходило, он только старался не смотреть на страшную кровавую голову. Он стоял на краю обочины, и несуразные мысли лезли ему в голову.

Шап выпрямился, чтобы посмотреть, как стоит грузовик. Левые задние колеса были в полуметре от края дороги. Дальше шел кювет, с перепадом в метр начиналось поле. Покрышки взрыли снег, но не обнажили почвы. Шап забрался в кабину, запустил мотор, включил первую скорость и плавно отпустил сцепление. Как только сцепление захватило, колеса заскользили, грузовик едва заметно сдвинулся в сторону кювета… Он выключил сцепление, сделал еще одну попытку, задние колеса снова заскользили. Шап заглушил мотор и вышел. Теперь внешнее колесо находилось в каких-нибудь десяти сантиметрах от края дороги. Светя себе фонарем, Шап быстро оценил обстановку. Он снял куртку, мгновение покопался в ящике с инструментами и вытащил старую лопату с обломанной ручкой. Стоя на коленях, он тщательно очистил от снега твердую бугристую почву, открыв тем самым перед задними колесами чистый плотный грунт. Он снова залез в кабину, включил мотор, осторожно отпустил сцепление, зад грузовика немного подрожал, потом вся масса двинулась вперед и проехала к середине дороги. Шап заглушил мотор, вышел из кабины, подобрал лопату и вытер ее, прежде чем положить на место; он стряхнул снег с шапки, нахлобучил ее на голову, затем вернулся к телу. Снег уже укутал его белым саваном. Стоя у края канавы, Шап тупо смотрел перед собой. Он присел на корточки, попытался сосредоточиться, но безрезультатно. Он брал в ладонь комочки снега, скатывал из него шарики и бросал в канаву. Время шло, вдалеке тявкнула лисица, в вышине над Шапом зловеще ухнула сова.

– Ну и дела! – сказал Шап. И тут же услышал справа от себя скрип снега. Он выпрямился и направил вправо луч фонаря, но ничего не различил. Скрип, впрочем, почти тотчас прекратился. Шап не знал, что и думать. Он светил во все стороны, потом выключил фонарь. Вскоре послышался тот же звук, совсем рядом, но Шап не стал включать свет, он только вслушивался, впрочем, без особого любопытства, в этот необычный звук. Снег валил все гуще и гуще, Шап отметил, что придется включать противотуманное освещение. Снег стоял стеной, уже за два метра ничего не было видно.

– Чем дальше в лес, тем больше дров, – уныло констатировал он. Шап отвернулся и зашагал в сторону грузовика. И тут он заметил, что проваливается в снег до щиколоток. Это не произвело на него никакого впечатления. Он был готов и к худшим испытаниям, он смирился. Опустившись на сиденье, он стряхнул наружу снег с ботинок, удобно сел перед рулем, захлопнул дверцу и включил двигатель. Противотуманное освещение пробивало темноту на пять метров впереди грузовика. Шап включил первую, осторожно набрал скорость, не менее осторожно выжал сцепление. Грузовик, дрожа, заплясал на месте. Шап снизил обороты двигателя, работавшего с перегрузкой, выключил сцепление, попробовал дать задний ход, снова включил первую, начал раскачивать грузовик взад-вперед, пытаясь оттолкнуться от снежного сугроба, набросанного задними колесами, чтобы переехать снежный порог, набитый передними. Ему это не удалось, он спустился на землю, поработал несколько минут лопатой, чтобы расчистить полосу, снова поднялся в кабину. Включив вторую, он сумел, наконец, сдвинуть грузовик с места. Вцепившись руками в руль, он мучительно пытался увезти грузовик с этой дороги кошмаров. Руль не хотел слушаться, Шап налегал на него всем своим весом, стремясь удерживать машину посредине дороги, борясь со снегом, от которого колеса норовили съехать на обочину. В нескольких метрах перед ним живое желтоватое скопище хлопьев снега создавало плотную движущуюся стену. Он угадывал и снова поминутно терял дорогу, вслушивался в шум мотора, следил за рулем, протирал быстрым движением то и дело запотевавшее стекло. Шап взмок, шапку он бросил на сиденье.

Через десяток километров, во все усиливающемся снегопаде он въехал на склон. Всеми силами ума, всем напряжением мышц Шап старался помочь своему грузовику, и тот ответил мощью всех шести цилиндров. Они въехали по склону метров на пятьдесят, потом заплясали на месте. Измученный Шап не настаивал. Он вышел из кабины и глубоко провалился в снег; хлопья падали также густо, в двух метрах ничего видно не было. Шап понял, что пришло время ставить на колеса цепи. Для этого ему надо было поднять грузовик домкратом и снять наружный скат. На склоне, да еще по снегу, приподнятый грузовик наверняка скользнет назад. Операцию надо было предпринимать на ровном месте.

«Ехать задним ходом, чтобы спуститься на ровную дорогу, – думал Шап. – Нет, не удастся. Съеду в сторону и опрокину грузовик в кювет». Он подумал, сошел вниз метров на десять, поставил зажженный фонарь в снег и вернулся к машине. Он ехал тихо-тихо, ориентируясь на слабый свет фонаря. Он проделывал маневр раз за разом, переставляя фонарь вниз метров на десять.

С четвертой попытки грузовик заскользил и раздавил фонарь. Шап, готовый к любой новой неприятности, поискал в снегу, нащупал обломки лампы и бросил их в кабину. Ему оставалось спуститься метров на пять-шесть. Он долго примеривался, поехал вслепую и съехал. Здорово сработано… Шап заблокировал колеса, включил скорость и потянул ручной тормоз. Он снял куртку, и, оставшись в одном свитере, начал отворачивать болты колес.

Сделав это, он залез под грузовик, нащупал место щитка рессор, разгреб руками снег, чтобы домкрат стоял на твердой земле. Снег забился между брюками и рубашкой, холодил живот и ноги. Он приподнял грузовик с одной стороны, снял колесо, поставил его перед фарой и надел на шину снеговую цепь. У Шапа заледенели руки. Непослушными пальцами он старался натянуть поперечные звенья, отвоевывая сантиметр за сантиметром. Путем бесконечных усилий ему удалось надеть цепь на колесо, и тут отказал рычаг затвора… Мокрый от пота Шап бросил шапку на землю и отправился за клещами и пробойником. Когда колесо встало наконец на место, он повторил ту же операцию с другой стороны. Стоя на коленях в снегу он не менее четверти часа отыскивал две отскочивших гайки, потом закрепил второе колесо. Было уже четыре часа ночи, Шап на ногах не стоял от усталости, талая вода текла у него по шее и по спине, мокрый живот заледенел.

Шап опустился на подножку грузовика, закрыл глаза, и его начало трясти. Неимоверным усилием воли он заставил себя встать и на– ощупь собрал инструмент. Усталость и растерянность привели его в странное состояние. Он стащил с себя мокрые свитер и рубашку, надел «аляску» прямо на голое тело, завел мотор, выжал сцепление, включил первую скорость и отпустил сцепление. Цепи вгрызлись в снег, вошли в него, уплотнили, и грузовик поехал. Остальйую часть дороги Шап проехал как бы в прострации.

Его бросало то в жар, то в холод, острая боль пронизывала спину между лопатками, поднималась к затылку, голова была в жару. К половине шестого утра он добрался до гаража, волоча ноги поднялся к себе, схватил бутылку коньяка, выпил стакан. Затем разделся, завернулся в шерстяное одеяло, вытянулся на постели и отключился.

V

Весь следующий день в Косе шел снег. Ветер свистел, сдувал его, наметал сугробы. Дороги на юг, однако, оставались свободными, поскольку там снегу выпало всего ничего. Пье взял «сорер» и отвез в Монпелье груз для виноделов, Санш, второй шофер, застрял где-то с «берлье». Шап с утра отгрузил хлопок и быстро вернулся домой. Он пытался бодриться, но у него ничего не получалось. Мысль о бедняге, захороненном в снегу, не давала ему покоя. «Ну и дурака я свалял, – повторял он себе. – Я обязан был сообщить в полицию. Тогда мне не было бы так тошно». Он не считал себя по-настоящему виноватым, хотя и не совсем понимал, почему. Рафаелла возилась на кухне.

Шап перекинулся с ней несколько словами, потом спустился в погреб под террасой, включить отопление. Оно ни разу не работало с прошлой зимы; Шап почистил его, наполнил бак водой, наколол дров. Хозяйственные хлопоты успокоили его, но тревога не исчезла, она только стала переносимой.

– Включаете отопление? – спросила Рафаелла. Она стояла за его спиной. Шап вздрогнул.

– Как видите, – улыбнулся он.

– Ну что ж, это целое событие.

– Дом простыл, – сказал Шап и засыпал в топку ведро угля.

– Уж кому об этом знать как не мне… Я разожгла плиту на кухне, приготовила вам кофе, больше ничего не надо? – Да нет, как будто.

– Отлично, тогда я ухожу. Шап заполнил топку, проверил тягу, потом задумчиво почесал себе нос.

– Пойду-ка смажу машину, – подумал он вслух. В гараже он бессмысленно уставился на грузовик, потом встряхнулся и принялся за работу. Он начал с самых доступных масленок – мотора, колес и рессор. Затем лег под машину, чтобы наполнить масленки карданного вала. Когда он оказался под правой подножкой примерно в том положении, в каком был вчерашний бедолага, в голове его мелькнула мысль, так что он даже выронил шприц. Минуту он пребывал в неподвижности и, закрыв глаза, напряженно думал. Потом пополз к передним колесам, подлез левой частью груди под колеса, при этом глаза его изучали подвеску и кожух.

– Если я действительно раздавил грудную клетку тому парню колесом, – пробормотал он, – я никак не мог уделать ему таким образом физиономию. Он подумал еще минутку, выбрался из-под машины, отложил шприц и поднялся к себе. Его мозг усиленно работал. Шап запер на ключ входную дверь и прошел в кабинет. И там, стоя посреди комнаты с бутылкой коньяка в правой руке и пустым стаканом в левой, он подвел итог своим размышлениям.

– Ну и в переплет я попал! – Он помолчал. – Этого парня убили. А я оказался замешан в странные дела. Он отставил бутылку и стакан, улегся на диван и закрыл глаза, чтобы лучше думать. Теперь, когда Шап понял, что не имеет никакого отношения к гибели незнакомца, его мысли стали ясными и четкими. Лицо, по всей вероятности, изуродовали молотком, причем били яростно и упорно, так чтобы жертву нельзя было опознать. Кому-то это было очень важно. Положили его на дорогу совсем недавно, потому что несмотря на снегопад он был только припорошен. Преступник, наверное, даже никуда не отошел. Шап вспомнил, как заскрипел снег под ногами, и ему представились черные ботинки, которые топчут белый снег. Шап моргнул, и картинка исчезла. Он открыл глаза и продолжал усиленно думать.

– Я появился как нельзя кстати, – заметил он. – Как улитка в дождливый день. Мрачный тип в черных ботинках (Шап решительно выбрал этот цвет), должно быть, терпеливо следил за его работой и дождался отъезда грузовика, чтобы получить представление о поведении шофера и сделать соответствующий вывод. Шап непоправимо скомпрометировал себя, теперь он не смеет открыть рот. Даже и речи быть не может о том, чтобы обратиться в полицию. Вряд ли его там встретят с распростертыми объятиями. То, что он оставил труп в кювете, свидетельствует против него.

Он встал, чтобы промочить горло, и снова лег. Вновь и вновь прокручивая все детали приключения, он впал в полудрему и увидел странный сон. Человек с раздавленным лицом лежит в его смотровой яме. Шап сложил ему руки и перевил пальцы четками из красных зерен, голова мертвеца покоится на автомобильной подушке.

– Почему ты убил его молотком? – спрашивает Рагонден.

– Черт меня побери, если я могу вспомнить почему, – отвечает Шап. Жандармы, заполнившие гараж, смотрели на Шапа с явным презрением. С улицы доносились угрожающие выкрики толпы. Внезапно он осознал, что спит, сделал усилие и проснулся. Снаружи действительно доносились крики. Шап поднялся, открыл окно и увидел Рагондена. Тот с удивлением смотрел на него.

– Як тебе.

– Сейчас открою.

– Что с тобой? – спросил Рагонден, входя в дом.

– Да вот видишь, – вздохнул Шап. Он подумал и объяснил: – Зубы зверски болят.

– Ну-ну! – отозвался Рагонден. – Что с тобой происходит? Ты белый как мел. Шап обернулся к зеркалу, перед которым обычно брился, увидел свое бледное вытянутое лицо, и ему захотелось плакать.

– Присаживайся, – предложил он Рагондену. После этого сел сам, посмотрел на старика, помолчал, наконец принял решение: – Ты меня не первый день знаешь, – начал он. – Представь, что завтра тебе расскажут обо мне такое… Определенным образом, понимаешь. А потом я сам расскажу тебе то же самое, но так, как это действительно произошло. Кому ты поверишь?

– Я знаю тебя и поверю тебе, – ответил Рагонден. Он ничего не понимал и только повторил свой вопрос: – Ну, так что с тобой происходит? – В данный момент я не могу тебе объяснить. Мне надо еще подумать. Я скажу тебе одно: у меня большие неприятности.

– Ладно, – согласился Рагонден, – мы поговорим об этом, когда ты захочешь, а если не захочешь, то и не будем говорить. Во всяком случае, ведь и ты меня знаешь? ~ Да.

– Ну и хорошо, а я как раз пришел пригласить тебя на зайца. Приходи в субботу вечером, будет только шурин.

– Приду.

– Кстати, а у тебя нет накидного ключа на двадцать? Тут один собачий болт закруглился, никак не удается его освоить.

– А! Посмотри в моей сумке.

– Вот это мысль! Время ползло еле-еле, неделя никак не кончалась. Шап пытался что-то мастерить, но у него все валилось из рук.

– Что это на тебя лень напала? – спрашивал Пье.

– Зубы болят. Ты и представить себе не можешь, как это мучительно.

– Эко дело, сходи к врачу.

– Так я и сделаю, я уже договорился о встрече.

– О встрече с девушкой? Шап пожимал плечами и с неудовольствием отворачивался. В субботу днем Шап отправился побриться к Гибалю, парикмахеру. Перед этим он черт знает сколько времени провел под грузовиком, разглядывая переднюю подвеску. Гибаль развлекал своих клиентов банальными охотничьими историями, которые он излагал ленивым и равнодушным тоном.

– Я был с Мусташем, Собака Мусташа делает стойку. Я готовлюсь вскинуть ружье. П-р-ру! Куропатки взлетают разом. Я нажимаю на курок…

– Немного туалетной воды Горлье, пожалуйста.

– Немного туалетной воды… Я нажимаю на курок. Черт меня подери! Я забыл зарядить. Вот обида! А то бы я их всех подстрелил.

– Всех бы ты не смог, даже если бы они шли в ряд.

– А я тебе говорю, мог бы: калибр шесть или калибр восемь и паф! паф! паф! – Паф-паф-паф! Значит, двумя патронами ты выстреливаешь три раза. Ну ты и силен.

– Ну ладно, паф-паф. На самом деле Гибаль был достаточно умелым охотником, и если не забывал заряжать, то возвращался с трофеями. Но в историях его недоставало неожиданностей.

– Побрей меня! – попросил Шап, и – подравняй затылок, а то я похож на свежестриженную лужайку.

– Я сделаю тебя красивым! – пообещал Гибаль. «…Страшная это штука – неизвестность, – размышлял Шап. – Снег уже второй день тает, дорога, должно быть, расчищена… Кюветом, конечно, никто специально не занимается… Интересно было бы знать, открылась ли дорога для движения сама по себе? Я ничего не знаю и не могу спросить…» – У тебя свидание с девушкой, Жано? – Нет, я приглашен на зайца к Рагондену.

– Он весит не меньше восьми футов, – сказал Гибаль, – я видел, как он его нес.

– Вот как!.. «…По моим соображениям этот парень нездешний, стоит только посмотреть на его подошвы… Если бы он был местным, на нем были бы грубые башмаки или сапоги. Если бы я мог узнать, кем был этот бедолага, я бы, может быть, понял, что к чему, но без этого…» – Сиди спокойно, – сказал Гибаль, – я подстригаю тебе волоски в носу, и как раз в этот момент ты всегда начинаешь двигаться. Ты что, боишься щекотки, Жано?

Рагонден-сын ждал Шапа у Соланж для аперитива. Кафе находилось рядом с почтой, там играли в белот и в пикет. Несколько лет тому назад у Шапа была связь с хозяйкой, но похвастаться этим могли многие мужчины его поколения. Эбрард, хозяин кафе, увлекался игрой в манилью и не обращал внимания на шалости жены.

– Привет! – сказала Соландж, открывая ему дверь. – Маленький Рагонден ждет тебя, он у стены, за последним столом. Шап поблагодарил. Он посмотрел на все еще красивое, нежное лицо Соланж и дружески погладил ее по щеке.

– Я пригласил тебя сюда, – объяснил Пьеро, – чтобы старик к нам не цеплялся. Знаешь, каким он бывает, когда готовит зайца! – Он жарит его на улице? – Само собой… Возвел целое сооружение за гаражом. Я наколол ему дров, натянул двухметровый толь от ветра… с остальным он сам справится. Скоро он разожжет огонь, и через двадцать минут это будет спектакль, если учесть, что дядя не оставит его своими советами… Шап добродушно посмеялся.

– Главное, чтобы мы с тобой подняли якорь ровно в семь. Если запоздаем, он этого не переживет. Слушая болтовню младшего товарища, Шап немного расслабился. Его разговор был простым, приятным, разумным. После третьей рюмки перно они разом посмотрели на часы, висевшие на стене кафе, и решили, что пора отчаливать.

– Быть того не может! – завопил шурин, – наши молодцы явились вовремя! Айда за стол! Ну-с, попробуем зайца! – Могу сказать, что он мне удался, – заявил Рагонден. Шурин работал в табачной промышленности, если быть точным, он контролировал косвенные налоги. Худой, высокий, быстро теряющий слух, он являл миру приветливое лицо и любезные манеры.

– Подай нам аперитив, Огюста! – Вам бы только аперитив пить, – упрекнула его жена. Но улыбка ее была полна доброты. В семейном кругу Шап чувствовал себя хорошо, его беспокойство отходило на задний план, казалось менее реальным, он чувствовал себя защищенным.

– Начнем мы с вина из Полана, три года выдержки в бутылке, затем розовое вино с Корбиеров, оно чуть суховато для зайца: два года в бочонке и четыре в бутылке. А на десерт белое винцо из Тарна, напоминающее скорее Гайакское – меня снабдил им один кюре из Алби, вон целая бутыль, что скажешь, Жано? – Думаю, это нам годится.

– Что он говорит? – осведомился шурин.

– Он сказал, что мы здорово надеремся, – объяснил Шап.

– Еще как! – весело подхватил шурин. – Приступим! В первый раз с той зловещей ночи Шап ощущал хоть какой-то аппетит. Кухня была просторной, но теплой и уютной, красная плитка пола блестела. Перед камином, в котором тихо горели два виноградных пенька, две собаки Рагондена блаженно вздыхали, положив морды на вытянутые лапы. Мадам Рагонден с нежностью оглядывала свой мирок. Потом все общее внимание сосредоточилось на ее муже, который со знанием дела препарировал зайца. Однако, как только приступили к еде, Шап вернулся на землю.

– Знаете вы, – внезапно спросил шурин, – дорогу от Северака, которая проходит через ферму Бомов? Он обращался ко всей компании, Шап сделал усилие и ответил: – Знаем! – Странная там произошла история. Со вчерашнего дня дорога свободна, но в кюветах по-прежнему снег. Так вот, сегодня утром обходчик заметил в правом кювете какой-то странный сугроб в стороне фермы сразу за поворотом. Он пошел проверить, копнул и чуть не упал в обморок… там лежал жмурик.

– О, черт! – вскрикнул Рагонден-сын.

– Конечно, к тому времени, когда я там проезжал, вся жандармерия Северака была поднята на ноги. Его пришили, должно быть, в ночь с понедельника на вторник во время снегопада, а то обходчик сразу бы его обнаружил. Одни думают, что это – несчастный случай, другие говорят о преступлении. Во всяком случае, грудь парня раздавлена грузовиком! Шап почувствовал, что Рагонден повернулся в его сторону, он поднял глаза, их взгляды на мгновение встретились, потом Рагонден удрученно покачал головой.

– Кто это сделал? – закричал Пьеро прямо в ухо дяди.

– Кто сделал, кто сделал? Как раз этого-то никто и не знает. Даже личность покойного не установлена, говорят, у него все лицо изуродовано.

– Следов не обнаружили? – Ничего не обнаружили.

– Чего только не бывает в нынешнее время! – заявила мадам Рагонден.

– Я думаю, – высказался Пьеро, – водитель, который его переехал, бросил его в канаву со страху. Но, как ни крути, это довольно мерзко.

– Не суди, чего не знаешь! – Черт подери, у меня и права голоса уже нет! Он обернулся к Шапу.

– Видишь, как он из-за всего заводится. Мне-то, конечно, наплевать на всю эту историю, но он не может не придираться!.. Господи, ну что это такое! – Ты прав, – сказал Рагонден, – допивайте свои стаканы, я разолью розовое.

VI

– Этого парня звали Скополотрони, – сообщил Рагонден. – Тебе что-нибудь говорит это имя? Шап наморщил лоб.

– Нет, абсолютно ничего.

– Странная фамилия. Он жил в Париже и, если я правильно понял, принадлежал скорее к преступному миру… впрочем, вот газета. Шап несколько раз перечитал заметку, сложил газету и молча сунул ее в ящик буфета.

– Я в дерьме по уши, – сообщил он, – и тем не менее я убежден, что совершенно ни при чем.

– Я думал над этим делом, – сказал Рагонден, – даже если бы ты зацепил его подвеской, ты бы расквасил ему пол-лица, но вторая осталась бы в целости.

– Да.

– Вообще, подвеска не могла его задеть. Все это подстроено. За этим что-то кроется… что ты думаешь делать? – А что я могу делать? Обратиться в жандармерию?..

– Они ни черта не поймут и засадят тебя за решетку; это очень продвинет дело! – Ия так думаю.

– После Северака, когда ты поехал на Бом, кто-нибудь тебя видел? – Думаю, нет. Я, во всяком случае, не заметил ни одной машины.

– А в школе? – Я ведь сказал тебе, как поставил грузовик, его не было видно. Да и почти сразу стемнело. Рагонден открыл рот и тотчас закрыл его, не произнеся ни звука.

– Ты подумал об Алисе? – Да.

– Она далеко не глупа. Убежден, что она ничего не скажет, но представляю себе, что она думает!

– Пусть думает, что ей угодно! Главное, чтобы она помалкивала.

– Она будет молчать, – заверил Шап.

– Все? – Почти… Мне кажется, что кто-то все время наблюдал за мной.

– Это возможно, – кивнул Рагонден, – но и он будет нем.

– Откуда ты взял? – Мне так кажется. И ты увидишь, что я прав.

– Бог ты мой! – вздохнул Шап. Он поднялся, взял бутылку перно и два стакана.

– Выпьем, у меня голова идет кругом. Взять бы все и бросить! Я не ем, не сплю, все собаке под хвост! – Ну-ну, молодой человек! – успокоил его Рагонден. – Этот парень был убит; ты немножко подпортил ему фигуру, но это значения не имеет; что было, то было, не стоит больше об этом. Главное, чтобы ты держался, неизвестно, какие еще сюрпризы готовит нам эта история… Приходи ко мне ужинать почаще, приходи каждый вечер. Живешь один как сыч! Лучше чувствовать локоть соседа. В одиночку ты пережевываешь без конца одни и те же мысли и теряешь голову… Какие у тебя дела на ближайшие дни? – Надо будет чем-нибудь заняться. Поеду на шахты, повожу уголь. Этого хватит недели на три.

– Поедешь в Алби? – Да. Буду возвращаться в субботу вечером и уезжать в понедельник утром.

– Так-то лучше, – заметил Рагонден. – Там ты меньше будешь слышать об этом деле, отвлечешься… В четверг третьей недели работы с углем Шап возвращался домой. Проезжая через песчаный карьер Пестель, на берегу Тарна, он загрузил четыре кубометра песка для клиента, который строил водоем, Шап беспокоился: какие– то новости сообщит ему Рагонден?

«Это не жизнь», – с грустью говорил он себе. Он поехал по дороге на Пьерг без большой необходимости. Он, конечно, выиграет четыре-пять километров, но подъем там крутой. Он проиграет в скорости то, что выиграет в расстоянии. Он включил вторую скорость, проехал два кирпичных завода и на третьей скорости стал спускаться к Сен-Ром. Подъехав к участку дороги, широкой петлей охватывающей карьер мэра, Шап машинально свернул, аккуратно поехал по правой полосе и чуть притормозил, чтобы сбавить скорость. И тут прямо перед ним возникла серая «ведетта». Он резко затормозил, чтобы избежать столкновения, «ведетту» немного занесло, и она тоже остановилась. Шап укоризненно покачал головой, глядя на водителя, но тот сначала изучил номерной знак автомобиля, а потом со странной усмешкой поднял глаза на Шапа.

Шапу внезапно стало жарко. Однако он быстро овладел собой, опустил стекло и, высунувшись, сделал сердитый жест. На переднем сиденье «ведетты» расположились двое мужчин. Он осознал это, когда машина проехала мимо. Водитель продолжал усмехаться, он коснулся пальцем шляпы, приветствуя Шапа. Шап сурово посмотрел на водителя, его мучило предчувствие. Он сразу включил третью скорость и чуть не заглушил мотор, так он был встревожен. Он приехал домой к шести вечера нервозным и растерянным. Вскоре его навестил Рагонден, чтобы осведомиться о здоровье.

– Ничего нового? – осведомился Шап.

– Ничего, что могло бы тебя заинтересовать. Шап облегченно вздохнул. Он рассказал о встрече с «ведеттой», ожидая реакции товарища.

– Может, он знал тебя? – предположил Рагонден.

– Не знаю, на машине был номер парижского района 5423СМ75.

– Это ничего не значит. Не стоит волноваться по пустякам. Я ничего толком не понимаю, но мне кажется, что их затея лопнет.

– Да услышит тебя Господь Бог! – мрачно пробормотал Шап.

VII

Опасения Шапа начали оправдываться, начиная со следующего утра. Он ехал по равнине Ломьер, и вдруг метров за сто до мельницы из-за откоса выскочил на дорогу человек и сделал Шапу знак остановиться. Шап узнал Флота, корзинщика, и тотчас затормозил. Флот был здоровенным рыжим детиной с неопрятной внешностью, он дожидался посреди дороги и первым делом посмотрел на номерной знак на буфере. Только прочитав его, Флот поднял глаза на Шапа, дружески улыбнулся ему, подошел, открыл дверцу и залез в кабину.

– Куда ты едешь? – спросил Шап, стараясь сохранять спокойствие.

– Никуда. Просто хотел с тобой поздороваться. У Шапа сжалось сердце, и он заглушил мотор.

– Сигаретки не найдется? Шап достал пачку «Голуаз» и предложил Флоту.

– Давно тебя не встречал, – заговорил Флот. – Ты уезжал? – Работал три недели на шахтах.

– Вот и я тоже вечно колешу по дорогам, только езжу не так далеко. Ты всегда спешишь, а у меня куча свобод– неого времени, поскольку я двигаюсь медленнее. Скажем так, я не выезжаю из наших мест. Я езжу в Кос за гибкой лозой, раскалываю ее пополам и плету из нее корзины для белья, корзины для хлеба или для рыбы, для форели из Сернона. Он говорил, глядя перед собой на темную дорогу в рытвинах; время от времени он поворачивался к Шапу с улыбкой.

– Езжу туда-сюда, рыщу на холмах и в оврагах, задираю юбки деревенским девушкам, я знаю кучу вещей, о которых ты и не подозреваешь… Он сделал паузу, глотнул дыма и добавил: – Тебя выслеживают, Жано? – Кто выслеживает? – Трое парней и женщина.

– Я их знаю? – Нет. И они тебя тоже не знают. Они знают только номерной знак твоей машины, но не человека, который сидит за рулем. Но они узнают, кто ты такой.

– Что это за молодчики? – Подонки. Притворяются богачами, но все равно подонки. С ними красивая девка, и у них отличная тачка 5423СМ75.

– Где ты это все узнал? – У меня есть глаза, чтобы смотреть, и уши, чтобы слышать, а потом я предупреждаю друзей.

– Спасибо тебе.

– Ты всегда был вежливым, – негромко засмеялся Флот. – Если еще что-нибудь узнаю, я тебе обязательно сообщу. А пока будь осторожен, эти люди не желают тебе добра. Он открыл дверцу, вышел и дружески подмигнул на прощание. Шап видел, как он ловко перепрыгнул через канаву, затем исчез в зарослях можжевельника, потом еще раз среди зелени мелькнула его рыжая шевелюра. Шап запустил мотор и отъехал. Внезапно он почувствовал себя лучше. Снедавшая его неделями тревога обрела конкретную форму: трое парней и блондинка. Их присутствие было, вне всякого сомнения, связано с покойным. Шапа пробрал озноб, но он был почти весел – ему нравилось проявлять свои чувства, и будущее обещало ему такую возможность, которая угнетала его куда меньше, чем неясные опасения. Он думал теперь о жертве с меньшим отвращением и с большим сочувствием, но этот мертвяк его страшно злил.

Таким образом, он провел день в возбуждении… Прошло еще несколько дней, но ничего не произошло, и Шап снова впал в уныние. Однако так это было или только ему казалось, но он чувствовал, что за ним следят. Однажды днем Шап вывел грузовик из гаража. Сидя на крыле, он демонтировал фильтры для солярки. Бледное зимнее солнце немного согревало воздух. Внезапно он почувствовал на себе чужой взгляд:смотрели справа. Он продолжал еще несколько секунд насвистывать мотив, потом резко выпрямился и успел заметить какое-то движение за гаражом Берлье. Шап быстро повернулся на крыле, спрыгнул на землю и взбежал по небольшой горке, ведшей к гаражу. Однако, к его удивлению, никого там не оказалось. Позже, услышав, как зашуршали камешки в стороне старого кладбища, он побежал по осыпям, чтобы поймать наблюдателя. Но встретил только Гибаля, который возвращался со своего виноградника.

– Тренируешься? – осведомился тот. Шап тщетно искал, что бы такое сказать, но Гибаль заговорщицки улыбнулся, и Шап улыбнулся в ответ.

– Она недалеко, – продолжил Гибаль, – и совсем одна. Я встретил ее, когда проходил мимо оврага. Не волнуйся, я буду нем как рыба. Он принял таинственный вид и удалился, подмигивая. «Теперь он Бог знает что наплетет обо мне, – подумал Шап. – Ну и ладно! – Речь, наверное, шла о дочери По– селье. Он постоял и понуро поплелся назад. – Проворонил! А теперь они будут начеку».

– И все же, – проговорил он спокойно, – эти чертовы ублюдки не станут наблюдать за мной вечно. В конце концов они скажут, что им надо! В девять часов вечера, закончив ужин, он встал и закрыл на кухне железные ставни, проверил запор на большой двери из коридора. Обычно он не принимал этих мер предосторожности, и сам себе удивился: как правило, он ограничивался одной задвижкой. Раз заперся машинально, значит, чувствовал себя в опасности! Ночь прошла спокойно, в шесть Шап проснулся. Когда он вышел на террасу, уже рассвело. Ночью прошел дождь, но потом небо очистилось. Рагонден мастерил что-то у входа в гараж.

– Привет. Как дела? – крикнул Шап.

– В порядке, – ответил Рагонден. – А утебя? – Ничего. Ты вернулся поздно? – Невезуха, – заявил Рагонден. – У меня потекла солярка. Дала трещину трубка, та, ведущая к насосу. В десять вечера мне пришлось сваривать ее и перебирать соединение у каретника в Вильфранш, а грузовик стоял в пяти километрах, можешь себе представить? – Не повезло, – сказал Шап.

– Ия еле дотянул до дома. Оставалось не больше пол– литра солярки и, заметь себе…

– Рагонден, – позвал Шап страннымголосом, – пойди сюда! – Что случилось? – Посмотри сам. Удивленный Рагонден приблизился, открыл железную решетку, поднялся по лестнице на террасу и подошел к другу. Шап внимательно изучал дорожку сада.

– Ты гулял по саду вчера вечером? – Я не ступал туда ногой черт знает столько времени.

– Значит, кто-то гулял здесь сегодня ночью, – сделал вывод Рагонден. Он огляделся по сторонам.

– Этот кто-то открыл калитку… прошел по террасе… он топтался перед дверью коридора. Перед главной дверью, которой почти никогда не пользовались, были отчетливо видны отпечатки подошв. Рагонден потрогал щеколду, проверил замок.

– Ничего не вижу, – сообщил он. Они вышли в сад и занялись следами на земле.

– У него тонкие ботинки, не подбитые гвоздями, – заметил Рагонден. Он прошел по дорожке до самой калитки сада, запертой на простой крючок, потом медленно вернулся назад, не поднимая глаз от земли.

– Как бы то ни было, – заявил он, – твой посетитель – кретин. Если бы он поднялся по ступенькам террасы, мы бы ничего не заметили. Он решил, должно быть, что главные ворота заперты. Слабак! Сняв берет, старик задумчиво погладил лысеющую голову мозолистой рукой, черной от смазки.

– Как они мне надоели, если бы ты знал! Рагонден не отвечал.

– Я давно чувствовал, что за мной следят. Флот предупреждал меня…

– Он в курсе дел? – Не знаю, в какой степени, но он предупредил меня, что меня ищут. Понятия не имею, как это ему стало известно. Эти молодчики ходят все вокруг да около. Я было погнался вчера за одним, но упустил его. Он рассказал Рагондену о вчерашнем происшествии. Рагонден встревожился.

– Вот гады! А у тебя есть оружие, Жан? – Оружие? В кабине у меня дедов железный ломик, а на чердаке старое отцовское ружье, с которым он ходил на охоту.

– А патроны? – В охотничьей сумке должна быть крупная дробь.

– Я дам тебе револьвер, – сказал Рагонден, – немецкий. Он тяжеловат, но ты сможешь носить его с собой в кармане… Когда ты едешь один, это будет вернее.

– Что ж, – с горечью засмеялся Шап. – Раз уж такие дела, придется убивать. От всех этих сложностей, нарушивших нормальный ход его жизни, он казался совершенно выбитым из колеи. Рагонден искал, чем его утешить.

– Я пойду к Флоту, – сказал он. – Я знаком с ним ближе, чем ты, и знаю, где его искать. Должно быть, он браконьерствует в оврагах, но ниже плато… Флот далеко не трус.

– Рагонден! – мрачно предупредил его Шап. – Не ввязывайся в это дело! – Почему же? – с вызовом спросил Рагонден.

– Потому что оно становится опасным. Рагонден поколебался, потом выражение его лица смягчилось. И он сказал с усмешкой.

– Ты молодой и неопытный. Я знаю, что мне делать. Не забывай, что, когда мы познакомились, ты еще писал в штанишки. И он добавил удовлетворенно: – Само собой, я ни слова не скажу сыну. Слишком много чести. Он-то был бы рад до смерти вмешаться, я не смог бы его удержать. Шап не отвечал, и старик подозрительно взглянул на него.

– Надеюсь, ты меня не считаешь старым маразматиком? – Нет, конечно, Ты не маразматик.

– Ну, смотри мне! То-то же, а то я еще вполне в силах преподать хороший урок такому молодцу, как ты.

– Я знаю, ты всегда был чертовски сильным. Польщенный Рагонден успокоился. Он продолжил свои расследования на террасе и еще раз осмотрел замок, прежде чем отправился за револьвером. Он весил добрый килограмм.

– Черт подери! – На Шапа оружие произвело впечатление. – С ним можно идти на кабана! – А кому он упадет на ногу, тому не поздоровится. Однажды я проделал это – на мне были полотняные туфли – так ноготь большого пальца почернел и сошел… вот какое дело. Шап расхохотался.

Он положил револьвер в карман и почувствовал себя другим человеком. Рагонден дружески шлепнул его по спине.

– Не расстраивайся. Мы их проучим! – Знаешь, о чем я подумал? – О чем? – Надо мне навестить Алису.

– Ты ее с тех пор не видел? – Ни разу.

– Хорошая мысль, – одобрил Рагонден. – Эта девушка далеко не глупа и могла обратить внимание на какие-нибудь детали. Днем, после обеда, Шап отправился на своей маленькой зеленой «симке»; он хотел приехать к Алисе затемно и соответственно подгадал свое расписание. Оружие Рагондена лежало в кармане дверцы. Когда он подъехал к школе, уже стемнело. Он поставил машину как обычно и чуть было не захватил с собой оружие, но в последний момент передумал. «Хорош бы я был!» – подумал он. Алиса услышала шум мотора из кухни. Когда Шап открыл дверь, она обернулась к нему со своей всегдашней улыбкой, одновременно нежной и ироничной.

– Вот и я! – сказал он смущенно. Он неуверенными шагами подошел к Алисе и поцеловал ее в щеку, которую девушка ему подставила.

– Ты появляешься всякий раз неожиданно, – сказала она вместо приветствия. Он молча ждал.

– Я думала, ты не скоро выберешься снова… Она перевернула кусок телятины, который томился в кастрюле, и серьезно и вопрошающе посмотрела на него. Шап сейчас же подумал: «С ней не бывает неясностей!» – Нет, – сказал он. – Я не убивал его. Он был уже мертв к тому моменту, когда попал под колеса грузовика… его убили. Свободной рукой Алиса погладила Шапа по щеке.

– Ты поужинаешь со мной? – Да. Если ты не против.

– Устраивайся. Я накрою на стол, и мы будем есть. Он сел на свое место спиной к окну. Алиса накрывала на стол. «Эта женщина, – размышлял Шап, – была бы идеальной спутницей жизни. Она недурна собой, не глупа, все понимает и не дрейфит». Суп они съели в молчании. Алиса встала, чтобы убрать глубокие тарелки, и, прежде чем отойти от стола, положила свою руку на руку Шапа и нежно пожала ее. Шап посмотрел на нее измученно.

– Здесь я провел последние спокойные минуты, – сказал он.

– Бедняга! Ну что была за необходимость уезжать среди ночи! – Честно говоря, я хотел съездить на следующий день на юг, повидаться с одной девчонкой.

– Вот в чем дело… Мне это приходило в голову.

– Ты не сердишься? – Из-за чего? Из-за того, что тебе хочется переспать с другой? Да что мне до этого, дурачок? К этому я не ревную, а, насколько я себе представляю, ты не ищешь в обществе других женщин интеллектуальных радостей… Он лежал на повороте, да? – Да, на самом повороте. Я увидел его слишком поздно. Он лежал так, что его невозможно было объехать.

– Как его убили, по-твоему? – Думаю, молотком… во всяком случае, лицо ему разбили молотком.

– На месте? – Вряд ли… По крайней мере, до того, как его уложили на дорогу. Алиса разрезала телятину и положила на тарелку Шапу и себе. Она ела и размышляла: – Ты уверен, что не мог расквасить ему физиономию? – Это невозможно. Колесо проехало по груди, ось не могла его достать, я в этом уверен.

– Следовательно, его изувечили, чтобы он был неузнаваем? – Это возможно…

– А зачем тогда ему оставили документы? Шап подскочил на месте.

– Черт, а я и не подумал! Он перестал есть и нахмурился.

– Ты уверена, что бумаги были при нем? – Так мне сказали жандармы, когда проводили расследование. Скополотрони Виталиано, родился в Генуе восьмого мая тысяча девятисотого года. Она взяла бутылку и наполнила вином бокалы. Шап с восхищением взглянул на нее.

– Да, ты – класс! – А ты сомневался? – Я попал в переплет, – сказал Шап. – За мной установлена слежка. Но это не полицейские. Сегодня ночью вокруг моего дома кто-то шатался… Ты здесь ничего особенного не замечала? – В этой дыре никогда ничего не происходит, если на тебя не находит стих давить народ… Нет! Крестьяне получили пищу для разговоров на несколько дней, и все…

– Ты не обратила внимания на серую «ведетту» 5423СМ75.

– Какая-то «ведетта» проехала перед школой несколько дней тому назад. В ней были, если не ошибаюсь, трое мужчин и женщина. Они ехали по направлению к Бом.

– Это они.

– То есть? – Люди, которые меня ищут. Не знаю, что им от меня надо, но они гоняются за мной уже две недели. Это начинает меня утомлять.

– Странно, – проговорила Алиса. – Такое впечатление, что, раздавив этого парня, ты растревожил осиное гнездо.

– Как будто.

– Бедный мой! – с чувством сказала Алиса. – Тебе все еще нравятся ананасы? – спросила она.

– Что такое? – удивился Шап. – Да, нравятся.

– У меня есть банка консервированных ананасов, я приберегла ее для тебя.

– Какая ты внимательная! – Шап был явно тронут. Алиса открыла консервы. Радио играло негромко, певица страстно изливала свою тоску. Шап усмехнулся.

– Тоска! Попробуйте раздавить парочку прохожих, и всю тоску у вас как рукой снимет.

– Отличное средство, – засмеялась Алиса. – Но тогда нельзя будет выходить пешком. Ты становишься злым. Шап весело улыбнулся, пожал плечами и занялся ананасами. Позже, когда он согревал в руке стакан марочного вина, Алиса спросила: – Останешься? – Да. С радостью.

– Я тоже рада. Ты не особенно балуешь свою клиентуру. Шап непонимающе взглянул на нее.

– Шесть недель с твоего последнего визита. Согласись, что на тебя нельзя рассчитывать. Около часа ночи между двумя объятиями Шап расчувствовался. Он с нежностью ласкал Алису: – Хотел бы я, – начал он, – проводить с тобой все ночи. Я чувствую себя хорошо, ты лучшая из моих подруг. И добавил убежденным тоном: – Должно быть, ты и есть та женщина, которая мне нужна.

– Не говори глупостей, – остановила его Алиса. – Тебе хорошо, потому что ты только что целовал и хочешь еще… Он хотел что-то добавить, но она закрыла ему рот поцелуем и порывисто привлекла его к себе. Шап уехал на рассвете. Беспокойство отпустило его, он лениво зевал, небрежно ведя «симку». Он совершенно не обращал внимания на многочисленные грузовики, которые ехали ему навстречу, поднимаясь в гору. Его мысли возвращались к телу Алисы. «Потрясающая девушка, – повторял он про себя, – суперкласс». Пока он рисовал в своем воображении приятные картины, взошло солнце. Через полчаса после этого он вернулся домой. Замок входной двери не открывался.

– Как это неприятно, – сказал себе Шап, – надо его смазать, а то им редко пользуются и он ржавеет. В конце концов Шап справился с замком и сразу прошел в кухню, чтобы выпить чашку кофе. Буфет был распахнут, тарелки грудой стояли на нижней полке, угловые шкафы тоже были вытряхнуты.

– Что это за бардак? – похолодел Шап. – Никак у Рафаеллы случился удар. Он заглянул в столовую. Там все было вверх дном. Из столовой Шап перешел в кабинет, где царил аналогичный хаос. По мере того как Шап обходил свои владения, его обуревал безудержный гнев: дом явно обыскивали. Зеркало из ванной, аккуратно вынутое, лежало на полу. Комнаты перетряхнули, матрасы во многих местах проткнули. У входной двери позвонили, Шап быстро спустился вниз, на террасе стоял племянник Рафаеллы.

– Тетя просила вам передать, что не сможет прийти, она больна.

– Тем лучше!.. Нет! Я не это хотел сказать. Что с ней? – Гриппует. Врач велел ей оставаться в постели два– три дня.

– Хорошо. Пусть бережет себя, я справлюсь сам.

– Тогда до свидания, месье Шап.

– До свидания! Скажи тете, чтобы она не беспокоилась.

– Ладно. Шап постоял в раздумье.

– Делать нечего, надо приниматься за работу, – заключил он. Он закрыл дверь, вернулся в кухню и принялся расставлять посуду.

VIII

Прекрасная Элен не закончила пасьянс четырех тузов, нервно смешала карты и поднялась с безнадежным вздохом. Под окном ее комнаты Тарн катил свои бурные воды, огромные серые и гладкие скалы перегораживали его узкое ложе, ограниченное высокими берегами. На втором плане простиралось выжженное плато, покрытое самшитом, можжевельником и сиреневым чабрецом. Пейзаж был великолепен, но после месяца созерцания Прекрасная Элен совершенно к нему остыла. Она сожалела о Париже, о маленьком элегантном баре на авеню Клебер, о своих приятелях, личностях сомнительных, приятных и тонких, о всей своей вольной и спокойной жизни. Особенно она сожалела о том, что последовала за тремя своими знакомыми в эту экспедицию, которая, по ее мнению, не могла ни к чему привести. Ее личико искажала озабоченная гримаска. Она закурила сигарету и начала совершать по комнате медленное бесцельное хождение. Она трогала свои светлые волосы, низко спускавшиеся ей на щеки мягкими кольцами. В дверь постучали, и она тотчас открылась, в комнату не спеша вошел Респланди.

– Ты мог бы подождать, пока я скажу «войдите», – сухо заметила Элен.

– Извини, я не хотел тебе помешать.

– Ты мне не мешаешь. Она села в кожаное кресло; Респланди засвистел и сделал несколько шагов по комнате, потом сел на коврик у постели, опершись спиной о ночной столик.

– Ну как? – спросил он.

– Что «как»? – Да ничего. Он снова засвистел, подняв глаза к потолку, и вытащил из кармана пачку американских сигарет.

– Последняя.

– Что ты говоришь?

– Я выкурил все американские сигареты. Придется возвращаться к «Голуаз». В этой паршивой дыре американскими не разживешься. Элен не ответила.

– Ты выходила сегодня? – Зачем? Чтобы мерзнуть в этой паршивой деревне? Нет уж, спасибо. Респланди улыбнулся и с симпатией взглянул на нее. Он втайне был неравнодушен к Элен, но знал, что она им не интересуется. Однажды он застал ее неглиже: она надевала чулки, на ней была лишь узкая полоса трусиков. Пышные и вместе с тем упругие формы холеного белого тела произвели на него впечатление. Но холодное бесстыдство женщины, не обращавшей внимания на его присутствие, было ему неприятно. Респланди до сих пор помнил эту сцену, помнил, как вышел из ее комнаты с кривой ухмылкой. «Ей до Раймона столько же дела, сколько до кожуры от банана», – подумал он. Вспомнив несчастного товарища, убитого на тротуаре улицы Бернар-дю-Буа перед домом ювелира, Респланди глубоко задумался. Он отвел глаза от Элен, перебирая в памяти события того кошмарного дня, проведенного в убежище в Нейи. Мрачная молчаливая поездка в серой «ведетте» через весь город, навязчивое желание облегчить мочевой пузырь и долгое ожидание в доме Швоба. Там царило такое же настроение, как во время бодрствования над телом покойного. Все трое в растерянности курили. Швоб лежал на канапе, уставясь в потолок. Виктор беспрерывно грыз ногти, так что смотреть было противно. «Подумать только, – думал Респланди, – что у моего отца были академические пальмы и он пользовался уважением всех соседей, а вот сын его замешан в позорное и бессмысленное дело, ведь нас провели, как младенцев!» Он с горечью говорил себе, что гангстеры они никудышные, а что шаг, который должен был наполнить их карманы, на самом деле сделал их еще беднее, и только ото и заставляет их предпринимать все новые и новые попытки. К вечеру Виктора охватила дикая ярость, он извергал поток ругательств в адрес Скополотрони. Виктор разрядил пистолет в голову ювелира, и эта бесполезная смерть раздражала и угнетала его.

– Не кричи так громко, – заметил Швоб, – ты поднимешь на ноги весь квартал. Виктор угрожающе взглянул на него, но замолчал. Побледневший Респланди слушал их разговор с тайным отвращением.

– Не прнимаю, что могло приключиться, – сказал Швоб. – Я не говорю о Скополотрони, но Поль всегда был корректен в делах.

– Вот-вот, доверяй этим корректным парням! – фыркнул Виктор.

– Хорошо бы узнать, вернулся ли он к себе.

– Это просто, я сейчас выясню, – пообещал Виктор. Несколько позже он позвонил, чтобы сообщить, что не застал клиента, и повесил трубку. Швоб нервно зацокал языком.

– Ты поедешь к Скопо, – обратился он к Респланди.

– Я? – Да, ты. Здесь больше никого нет.

– Лучше умереть на месте! – Ладно, – пожал плечами Швоб, – я сам съезжу. – Сиди здесь, и если они приедут, скажи, что я сейчас буду. Но в доме на Гренель Скополотрони не оказалось. Хозяин-армянин с большим уважением отозвался о своем благородном постояльце. Он сказал Швобу, что ему крупно не повезло: накануне Скополотрони оплатил по счету, так как собирался в Бретань к своему молочному брату.

– Ему не пришло в голову оставить мне свой новый адрес, – добавил хозяин, – а я, из вежливости, не стал спрашивать. Швоб вернулся и застал Респланди в компании с Прекрасной Элен.

– Ну что? – спросил Респланди.

– Он переехал вчера якобы в Бретань к молочному брату.

– А почему не к кормилице? – горько осведомился Респланди.

– Ты видел вечерние газеты? – И что они говорят? – Полиция напала на след.

– Это ничего не значит, не волнуйся. Швоб обернулся к Прекрасной Элен и заговорил мягче.

– Знаешь, что приключилось с беднягой Раймондом? – Да, – сказала Элен, – это очень грустно. «Вот и убивайся из-за девиц, – подумал Респланди. – Раймон на все был готов ради нее, он погиб, а она только и способна сказать, это «грустно» тем же тоном, как она сказала бы «сегодня сыро». И он подумал о танцовщице, ради которой растратился в пух и прах. Через день газеты сообщили о том, как в Уазе было найдено тело Поля, и последние надежды рухнули. У Респланди разыгрались нервы. Две смерти в деле, с которым он оказался тесно связанным, не на шутку испугали его.

– Эх, попадись он мне в руки! – приговаривал Виктор. Трое сообщников ежедневно собирались в доме у Швоба. Элен иногда присоединялась к ним. Они подолгу обсуждали детали положения, в котором оказались, и сообщали друг другу о результатах своих ночных размышлений, но это мало что могло изменить. Виктор, имевший многочисленные связи в преступном мире, предпринимал шаги, чтобы обнаружить укрытие Скополотрони. Но в пенсне или без пенсне – обнаружить его было непросто. У него не было ни особых привычек, ни увлечений, он не посещал и баров, обычных для своей среды. Если он и пил, то в своей комнате и в одиночестве. Спрашивали у одной молодой особы с улицы Рамбюто, к которой Скополотрони испытывал слабость, но она, будучи, кстати сказать, весьма разговорчивой, знала меньше кого-либо. Однако Виктор надеялся обнаружить его раньше или позже. Он был очень упорным. Однажды возвратясь домой погруженным в свои мысли, Швоб обратил внимание на оживление своих товарищей.

– Газету видел? – сразу же спросил его Респланди.

– А что, есть новости? – Скопо погиб. Его обнаружили на юге, на дороге.

– Покажи газеты.

– Смотри. Его переехал грузовик. Швоб внимательно прочитал хронику, покачал головой, еще раз перечитал, закурил сигарету и долго молчал.

– Узнаете? – спросил он и вынул из кармана грязный бумажный пакетик, в котором оказалось разбитое пенсне.

– Это пенсне Скопо? – осведомился Респланди.

– Все пенсне похожи.

– Нет, это его, – перебил Виктор. Я запомнил черный шнурок. Швоб выложил пенсне на стол, развернул пакет, разгладил его на колене.

– А вот, вне всякого сомнения, номерной знак грузовика, который его переехал: 7181ВХЗ.

– Как тебе удалось все это выяснить? – Пакет лежал у меня в кожухе машины. Я пришел к выводу, что у типа, который положил его ко мне, были грязные руки, поскольку ручка дверцы была в моторном масле.

– Если это сделал тот, кто его укокошил, зачем он нас предупреждает? – удивился Виктор.

– Может, чтобы запугать нас? – предположил Респланди.

– А если это кто-нибудь из дружков Скопо, и он попытается вовлечь нас? – выдвинул предположение Швоб. – Странно все это. Прекрасная Элен, которая в этот момент смазывала слюной палец и затем протирала опустившуюся на чулке петлю, подняла голову и сказала саркастически: – Какие мы проницательные! Респланди рассердился.

– Для полного счастья мы ждем только твоего совета. Ты можешь что-нибудь предложить? Элен уронила небрежно: – Я доверяю вам, господа, я ведь не мужчина. Но уж не в этой комнате вы отыщете свои деньги! – Поехали! – подхватился Виктор.

– Куда? – поинтересовался Респланди.

– Куда бы ни ехать, писсуары есть повсюду. Респланди покраснел. Швоб продолжал излагать свои соображения.

– Я посмотрел каталог номеров. ВХ – это Авейрон. Машину зарегистрировали в Авейроне, и, судя по газете, там и пришили Скопо.

– Это у итальянской границы? – поинтересовался Виктор.

– Да, за несколько сот километров.

– Я подумал: раз он итальянец… Но какого черта его занесло туда? Швоб пожал плечами. Двумя днями позже они ехали по шоссе № 9 на юг. Прекрасная Элен была с ними, поскольку Швоб решил, что она может принести пользу. Респланди по-мальчишески радовался, что едет в деревню.

Американская сигарета, на три четверти выкуренная, обжигала пальцы Респланди, он раздавил ее на своем ботинке и со вздохом поднялся.

– А где они? – вдруг спросила Элен.

– Кто? – Швоб и Виктор, о ком я могу еще спрашивать? – Извини, я думал о своем… Они уехали полчаса тому назад на машине. Вернутся к обеду.

– Что они там затевают? – Понятия не имею. По-моему, ничего, просто тухнут… Что ты обо всем этом думаешь? – Мне надоело, вот и все. Вы слишком долго ждали. Нам ничего не достанется.

– Что ты думаешь о водителе грузовика? – А что я могу о нем думать, я ведь его не знаю.

– У него приятная рожа.

– Возможно, но мне что до этого? – Да, конечно.

– А ты? – Что я? – Что ты об этом думаешь? Респланди взглянул на нее и залюбовался ртом с пухлыми губками, потом задумался над ее вопросом.

– Примерно то же, что и ты. Это дело затянулось, и после вчерашней ночной операции, на мой взгляд, все пропало. Надо было найти мешок. Если деньги действительно у него, теперь он их обязательно перепрячет.

– Почему ты говоришь «если»? – Да ведь все возможно. Может, он вообще ни при чем, а может, и не так.

– Во всяком случае, он имеет к этому делу определенное отношение.

– Да, но в какой степени? И продолжил задумчиво: – Если бы не Швоб и Виктор…

– А, этот гад! – Гад, – согласился Респланди, – но надо признать, что у него голова на плечах и железная хватка.

– А Швоб? – Швоб размышляет. Ты знаешь его, он долго готовится к атаке.

– Если он собирается еще долго готовиться, я вас брошу. У Респланди защемило сердце.

– Ты не права, – сказал он, – если ты уедешь, то выйдешь из нашего союза, и та часть, которая, как считает Швоб, принадлежит тебе, будет разделена между нами тремя.

– Да заберите мою долю! Или ты думаешь, что я стану кусать себе локти? – Я знаю, – кивнул Респланди, – ты достаточно хороша, чтобы не умереть с голоду. И все же этим не стоит пренебрегать. Он замолчал, уставившись в пол. Респланди очень рассчитывал на эти деньги, поскольку обожал женщин, и они ему дорого стоили. Швоб любил удобную и даже роскошную жизнь. У Виктора не было особых увлечений, он копил деньги на будущее, но из всей компании он был самым упорным. Ну а Прекрасная Элен казалась достаточно равнодушной к богатству.

– Хочешь, сыграем в шахматы? – Ты до смерти надоел мне со своими шахматами.

– Я хотел тебя развлечь. В коридоре послышались шаги, и дверь внезапно распахнулась. Квадратный Виктор вошел первым, Швоб за ним.

– Вы когда-нибудь научитесь стучать? – закричала Элен. Виктор удивленно взглянул на нее.

– Ты чего? Мы же не насиловать тебя пришли. Элен пожала плечами. Швоб чуть улыбнулся и закрыл дверь. Он подошел к окну, посмотрел на далекое пустынное плато и, заложив руки за спину, затрещал костяшками пальцев.

– После обеда едем к Шапу, – сообщил Швоб. – Пора с этим кончать.

– А мы застанем его? – поинтересовался Респланди.

– Он вернется к пяти. Если нужно, мы подождем его, но обязательно дождемся.

– Может, с этого и надо было начинать, – заявила Элен ядовитым голоском. Респланди и глазом не моргнул. На лице Виктора появилась и исчезла одобрительная усмешка, но он сказал сурово: – Я знаю, что мне делать, и не собираюсь спрашивать совета у девочек.

– А как мы станем действовать? – Это мы еще обсудим.

– Я так соображаю, – высказался Виктор, – что этот парень – большой упрямец. Мы поджарим ему пятки, и он станет сговорчивее.

– Я думаю, что он не дастся, – Респланди презрительно надул губы.

– А я еще не видел человека, которому нравится, когда его поджаривают.

– Ты ведь не все видел.

– Мы пойдем ему навстречу, – решил Швоб, – мы оставим ему часть, но остальное он должен вернуть. Не люблю, когда меня держат за дурака.

– А ты уверен, что мы не ошиблись? – Мы следим за ним, он заметил, но ничего не сказал. Мы устроили у него обыск, и он не обратился в полицию. Это достаточно серьезные доказательства.

– А ты уверен, что он ничего не сказал? – Я знаю.

– Да, похоже на правду, – Респланди погладил свой нос.

– Потрясающе, – заявила Элен. – Всякий раз, работая со Скопо, вы нарывались на неприятности. И вот доигрались. В пять часов вечера они находились в машине, а машина находилась около гаража Берлье. Они могли наблюдать за садом, террасой и фасадом дома, да еще видели участок дороги, по которому Шап обычно ездил. Виктор курил, Элен полировала ногти, Респланди насвистывал, Швоб неотрывно смотрел перед собой. Они ждали Шапа уже три четверти часа, а день клонился к закату. Швоб вдруг весь подобрался и слегка наклонил зеркало, издалека был слышен гул мотора.

– Он? – спросил Виктор. Грузовик приближался, на прямом отрезке дороги перед спуском к гаражу мотор резко затрещал, затем ускорение было погашено. Мотор удерживал грузовик на крутом склоне, и мост глухо и жалобно гудел. Показался грузовик. Шап направил его к крутой дороге, шедшей вдоль гаража, на секунду остановился, дал сползти грузовику немного назад и ловким маневрам поставил грузовик прямо перед входом.

– Я пошел, – сказал Виктор. Он осторожно спустился с горки., заложив руки в карманы куртки, с сигаретой в зубах. Он подошел к Шапу, когда тот собирался открыть ворота.

– Привет! – сказал Виктор холодно.

– Привет! – Это ты, Шап? – Я.

– Надо поговорить. Шап сощурился, поднял голову к гаражу Берлье, узнал «ведетту», потом снова перевел взгляд на Виктора. В тишине была слышна негромкая ругань, это Пьеро смазывал свой грузовик.

– Ах, курва… Ах ты, дерьмовая масленка… слюни сплошные… Сюда и капли масла не вольешь… Вот хреновина. Старый Рагонден показался у угла своего дома, послушал сетования сына и с усмешкой покачал головой. Тут он заметил Виктора, остановился и, облокотясь о стену, достал кисет и стал сворачивать цигарку. Шап начал протирать руки ветошью.

– Относительно чего? – осведомился Шап.

– Ты собирался ставить грузовик в гараж? – Да.

– Так давай, ставь, и я скажу тебе, зачем пришел.

– Ладно, – отозвался Шап. Он кашлянул и добавил спокойно: – Если кто-то говорит со мной в таком тоне, то в зависимости от того, как он повернут, он получает от меня кулаком в морду или ногой под зад. И улыбнулся. Виктор внимательно посмотрел на него, оценил мускулатуру, выплюнул окурок и продолжил бесцветным голосом.

– Не к чему петушиться, нам надо поговорить, и все.

– Когда я захочу, я тебе свистну. А сейчас у меня другие заботы. Он резко повернулся и поднялся обратно в кабину. Рагонден присел на угольные брикеты и спокойно курил. Шап не спеша поставил машину на место. Он вынул ключ из зажигания, подвесил его как всегда на выключатель габаритных огней, снял свой синий комбинезон и аккуратно положил его на скамью. Потом еще повозился, вышел из гаража и столкнулся с ожидавшими его Швобом и Элен. Швоб поднес палец к шляпе и спросил: – Месье Шап? Шап на мгновение задержал свой взгляд на Прекрасной Элен, принял несколько чопорный вид и ответил: – Это я. Чем могу быть полезен? – Мы бы хотели поговорить с вами.

– К вашим услугам, – ответил Шап, закрывая дверь гаража.

– Оставь-оставь! – крикнул Рагонден. – Мне нужно взять твое зарядное устройство, так что я сам закрою. Пьеро проверял свой маслонасос и с любопытством поглядывал на происходящее. В кабинете Швоб и Элен сели в кресла, Шап – на диван.

– Вы, безусловно, догадываетесь о цели нашего визита, – начал с улыбкой Швоб. Шап молча поднял брови.

– Мы по делу восемнадцатого января.

– Восемнадцатого января? – Да, одним словом, мы приехали за нашей долей. Шап молча разглядывал их.

– Я не очень понимаю, – сказал он наконец. Швоб любезно улыбнулся и подмигнул Элен, но та разглядывала свои ногти. Тогда он снова обратился к Шапу.

– Так-таки и не понимаете? – Нет, и я был бы вам обязан, если бы вы выражались яснее.

– Как вам угодно. Вы хотите поставить все точки над i.

– Да, это было бы предпочтительнее.

– Ладно… У Скополотрони должно было быть с собой порядка двенадцати миллионов франков. Мы обтяпали это дело впятером. Скополотрони умер, а мы не жуки какие– то, мы готовы оставить вам пятую часть, но с тем, чтобы вы вернули нам все остальное. Понимаете? – Начинаю понимать, – медленно проговорил Шап. Он поднялся, прошелся по комнате и вернулся на диван.

– Вот почему вы ходите за мной по пятам целый месяц? – А из-за чего другого? – Черт, а мне это и в голову не пришло. Элен резко подняла голову. Швоб недоверчиво посмотрел на Шапа.

– Все-таки я не понимаю, – спросил он озабоченно, – как вы узнали, что именно я переехал вашего Скополотрони? Швоб хранил молчание.

– Вас просветил кто-нибудь из ваших дружков? – Выходит, что так, – сказал Швоб.

– Значит, это тот тип, – рассуждал Шап, – который следил за мной ночью; я так и чувствовал. Он подумал еще несколько мгновений. Швоб и Элен внимательно смотрели на него.

– А ваш приятель сказал вам, что под мои колеса попало уже только тело Скополотрони? – Что это вы плетете? – И что ему расплющили лицо ударами молотка? – Вы издеваетесь над нами? – осведомился Швоб.

– Нет! Вовсе нет! Они замолчали, Шап, казалось, забыл об их существо– вании, первым заговорил Швоб.

– Виктор предупреждал нас, что вы упрямы. Только я думаю, что он был прав, и еще я думаю, что вы зря упорствуете, и вообще упрямство ни к чему не ведет.

– Я тоже так считаю! – сказал Шап. – Впрочем, я никогда не упрямлюсь.

– Нет, да вы подумайте только. Он считает, что мы провели здесь целый месяц ради его прекрасных глаз и уедем, оставив ему весь пирог.

– Вы мне ровным счетом ничего не оставляете, – отозвался Шап. – Ваш коллега ничего кроме неприятностей мне не доставил; и я не думаю, что у вас есть желание разделить их со мной.

– А куда же, по-вашему, делись деньги? – Вот этого я не знаю. Могу сообщить вам только, что в ночь на восемнадцатое января в условиях снега и низкой видимости я въехал на поворот в Бом. Посреди дороги лежал человек, а грузовик переехал его.

– И что вы сделали? – Я свалял дурака. Или поступил, не подумав, я знал, что я тут ни при чем. Короче, я вытащил тело из-под грузовика и уложил его в кювет.

– И спокойно уехали.

– Не скажу, чтобы спокойно. Ну да ладно, дело не в этом. Короче, да, уехал.

– Значит, если вы переезжаете прохожего, вы обычно укладываете его в кювет и едете дальше? – Не могу сказать вам, чтобы это случалось со мной каждый день.

– Мне думается, что вы должны были сообщить о происшествии в ближайший участок.

– Да, это избавило бы меня от массы неприятностей. Они снова помолчали.

– Ваша история не кажется правдоподобной, – сказал Швоб. – Зря вы принимаете нас за простофиль. Как бы то ни было, без денег мы отсюда не уедем.

– Значит, вы долго здесь пробудете. Послушайте, я сказал вам главное. К моему приезду ваш товарищ был уже убит. А относительно денег ничего не могу сказать, я не обыскивал его. Хотите – верьте, не хотите – не верьте, это ничего не изменит.

– Вы еще не знаете нас, – с усмешкой проговорил Швоб. Шап поднял на него тяжелый взгляд.

– И что в вас такого необыкновенного? – А вот что, – ответил Швоб, глядя ему в глаза. – Тот, кто издевается над нами, делает это очень не долго. Мы не любим шуток, и если в этом есть необходимость, применяем крутые меры.

– Вы сказали все, что хотели? – Да будьте вы благоразумны, – устало проговорил Швоб. – Мы оставим вам два миллиона, которые свалились вам с неба, и вы больше не услышите о нас. Я иду вам навстречу. Если же вы предпочитаете оставить все для себя, у вас не будет времени этим воспользоваться, так как очень скоро окажетесь в ящике под полутораметровым слоем земли. Вы еще молоды, вас ждет долгая жизнь. Подумайте хорошенько! – Вы мне не мешаете, – сказал Шап, вставая, но когда вам заблагорассудится удалиться, я не стану вас удерживать.

Швоб казался раздосадованным. Он тоже поднялся, застегнул пиджак.

– Будьте любезны продумать все обстоятельства и принять разумное решение до завтрашнего вечера. В противном случае по истечении этого срока, вас ожидают неприятности. Пьеро Рагонден покашлял прежде чем войти в кухню, он улыбался и протирал руки замасленной ветошью.

– Чего тебе? – спросил старый Рагонден с вызовом.

– Чего мне? Я тебе мешаю? Я пришел выпить перно, надеюсь, я в своем праве. Я хотел сказать Жану, что с завтрашнего дня я буду ночевать вместе с ним.

– Ты хочешь спать здесь? – Да, здесь, и ты мне это не запретишь. (Он смягчил тон.) Иногда вы разговариваете слишком громко, я все слышал (он повернулся к Шапу). Лучше мне ночевать у тебя. Извини за то, что я наговорил тогда за ужином, я ведь не знал.

– Я не сержусь, – отвечал уныло Шап.

– Ты смазал грузовик? – Да, я смазал грузовик! Ты думаешь, что можешь разговаривать со мной как с маленьким? И нечего переводить разговор на другую тему! – Садитесь наконец, – пригласил Шап. – Сейчас я принесу бутылку. Он сходил за бутылкой перно и графином воды, поставил на стол три больших стакана, и каждый налил себе, сколько хотел.

– Ну, – обратился Шап к Пьеро, – что тебя волнует? – Лучше тебе не оставаться одному в доме. Они на все способны. И их трое, а ты один, не считая девицы. С тобой одним они могут справиться, но вдвоем мы их живо отвадим. Шап молча покачал головой. Не зная, что ответить, старый Рагонден достал кисет.

– Я прав, – убеждал Пьеро, – подумайте хорошенько и увидите, что я прав.

– Может, ты и прав, но я не допущу, чтобы ты подвергался опасности, это было бы слишком подло, поставь себя на мое место.

– Что скажет старшее поколение? – Что я скажу? Это я приду с ним ночевать, вот что я скажу.

– Нет, если ты это сделаешь, мама сразу заметит. Не стоит посвящать в это дело все семейство. А так она ничего не заподозрит. Я справлюсь не хуже тебя.

– Не смеши меня, – саркастически уронил отец. Сын пожал плечами.

– Он силен, – обратился Пьеро к Шапу, – силен. Таких уже теперь не делают.

– Я и сейчас мог бы проучить тебя, молодой человек, – напыжился Рагонден.

– Ох! Да перестаньте вы беспрерывно ссориться! Вы оба силачи. Пожалуй, я предпочту остаться в одиночестве.

– Ты нам не доверяешь. Шап сделал протестующий жест.

– С завтрашнего вечера Пьеро будет ночевать у тебя. Я предпочел бы сам прийти, у мальчика маловато рассудительности, но это лучше, чем ничего. Шап переводил взгляд с одного на другого, качая головой. Они смеялись и через стол гулко хлопали его по спине.

IX

Чтобы завоевать симпатию и уважение хозяйки пансиона, Жерому Шевиньо потребовался месяц. Как и многие пожилые люди, мадам Блан была недоверчива и в то же время по-детски наивна. Жером был единственным жильцом, и все заботы доставались ему. Завтракал он дома, а обедал и ужинал, как правило, в ресторане на улице Галанд. Однако, желая завязать дружеские отношения со

своим жильцом, по воскресеньям мадам Блан приглашала его пообедать с ней и с ее племянницей. Этот достойный пятидесятилетний господин, тихий и скромный, склонный к семейным радостям, весьма ценил воскресные встречи. По утрам он читал газету в Люксембургском саду. Затем заходил в кондитерскую и к цветочнику. Его любезность создавала особую атмосферу сердечности. Беседа Жерома разнообразила обед. Чувствовалось, что перед вами человек образованный, много повидавший, по всей вероятности переживший разочарования, но безусловно добрый.

– Нам досталась жемчужина, – отзывалась о нем мадам Блан. Он сконфуженно улыбался и отводил рукой комплимент. Однако он наслаждался обретенным счастьем как человек, долго лишенный тихих радостей. И действительно, никогда он не знал такой радости, пока не перебрался в дом 30-с по улице Жан-де-Бовэ.

– Как немного надо, чтобы изменить судьбу человека, – нежно говорил он. Вполне достаточно оказалось смены имени. Жером Шевиньо с удовлетворением произносил свое простое и честное имя. Пока он был Скополотрони, тысячи превратностей отравляли его существование; будучи Шевиньо, он видел перед собой лишь ясный и простой жизненный путь, почетное и безбедное существование. Иногда, нежась в своей постели в лучах бледного февральского солнца, он вспоминал о Шапе.

«У бедняги, должно быть, куча неприятностей», – лениво думал он. И тотчас отгонял от себя мрачные мысли. Он видел лишь силуэт высокого крепкого парня, скорее даже угадывал его во мраке, и мысленно называл его: 7181ВХЗ. По номеру его машины, который ярко виднелся в белом свете фары. Этот номер он ловко подсунул Швобу вместе с пенсне, разбитым в ходе некоего довольно зловещего предприятия. И несмотря на всю свою осторожность и осмотрительность, Швоб покорно принял его правила игры, словно наивная послушница. «Они перебьют друг друга и попадут в руки полиции». От одной мысли о подобной перспективе он начинал радостно кудахтать, так как давно собирался свести счеты со Швобом. Тем же ходом он рассчитывал избавиться от Виктора, невероятное терпение которого вызывало у него опасения. Респланди не представлял серьезной угрозы. Пока все шло по плану. Скополотрони верил, что уже не за горами тот день, когда ему нечего будет опасаться нежелательной встречи и он сможет без оглядки распоряжаться своим состоянием и вступить в спокойную, достойную старость. Но на улице Жан-де-Бовэ никто не мог бы догадаться о его расчетах, этот умный человек умело носил свою маску. Два-три раза в неделю, достаточно далеко от своего квартала, он брал такси и, меняя несколько раз машины и неизменно заканчивая путь пешком, наносил визит Тонтону.

– Привет! – говорил Тонтон. – А вот и Виталино, как дела? – Зови меня Жеромом, черт побери, возьми это себе за правило! Они поднимались в квартиру Тонтона, садились за стол в кухне и открывали бутылку славного итальянского вина.

– Что нового? – спрашивал Скополотрони.

– Ничего.

– А! – Но Ньокви утверждает, что машина твоих приятелей все еще в районе. Ньокви был бродячим торговцем.

– Ты виделся с ним? – Нет, он передал мне.

– Он не задавал вопросов? – Он не любопытный.

Скополотрони попивал винцо, приятели перекидывались в карты или говорили о пустяках, вспоминали молодость.

– Удивляюсь, – повторял Тонтон, – как это твой друг Поль всплыл на поверхность. Я ведь привязал к нему достаточный груз, чтобы он не высовывался.

– Наверное, плохо привязал.

– Но я же не ребенок, ты ведь меня давно знаешь.

– Ба, оставь это! Это не так серьезно, и с некоторой точки зрения меня даже устраивает, что его нашли. И добавлял игриво: – В День всех святых мы отнесем к нему на могилу букет хризантем, ему будет приятно. Тонтон от души веселился.

– Чертов Вита… Извини! Чертов Жером! Но дни шли за днями, и Скополотрони стал реже смеяться. Ему приходило в голову, что его планы могут сорваться и, следовательно, Швоб и Виктор могут вернуться. От этих мыслей у него пропадал аппетит. Вернувшись в Париж, его былые приятели будут представлять для него постоянную и, он не обманывал себя, смертельную угрозу. Скополотрони достаточно хорошо знал их и понимал, что они не упустят возможности расправиться с ним, а такая возможность рано или поздно представится.

– У тебя по-прежнему «201»? – Да.

– Может быть, я еще раз ею воспользуюсь, но не сейчас. И возьму чемоданчик с образцами сластей и тканей. К пяти он возвращался на улицу Жан-де-Бовэ и выпивал порой чашечку липового чая с мадам Блан. Он отрастил себе небольшую седую бородку, которая очень подходила к пенсне. Весь его облик вызывал симпатию жителей квартала. В этой атмосфере общей благожелательности Жером порой и сам чувствовал себя растроганным. И все же, посредине партии в домино с капитаном интендантской службы, другом мадам Блан, или под конец обеда в столовой, тайные заботы нарушали гармонию, и взгляд его делался печальным.

– Господин Шевиньо, – говорил капитан, поднимая палец, – вы не заметили мой дубль-шесть, вы рассеянны! Жером извинялся и вновь целиком обращался к домино. Но когда он вспоминал о Швобе и Викторе, то думал, что ему, по всей вероятности, самому придется ускорить ход событий. А это ему отнюдь не улыбалось.

X

На следующий день к вечеру Шап возвращался домой без груза. Восточный ветер налетал порывами и гневно швырял в ветровое стекло хлопья снега, жесткие, мелкие и крепкие. …Шап автоматически вел машину; с равнодушием и усталостью взирал он на бурю. Суровая зима в этом году сильно досаждала водителям. Те, кто ездил по большим дорогам, не так страдали, но завсегдатаи проселочных дорог уезжали каждое утро, вооружившись лопатой, ломом и тающим терпением. Ползать по снегу, чтобы установить домкрат под машину, нежно прижимать к животу колесо весом в восемьдесят килограммов, покрытое смерзшимся снегом, чтобы надеть на него снежную цепь, скрученную и неподатливую, раскалывать сугробы, расчищать дорожку лопатой в холоде и сырости, проникающими сквозь башмаки; и так день за днем, от чего мрачнели даже самые отчаянные весельчаки. Наконец появились снегоуборочные машины. Они ездили взад-вперед по дороге, расчищая в снегу коридор, достаточный для того, чтобы по нему проехал грузовик. Дорогу тщательно отделывали, но выпадал новый слой снега, и все надо было начинать сначала. Старый Рагонден злился, выходил из себя, отпускал язвительные замечания и страшные ругательства по поводу погоды, дороги, колес, которые скользят, и снеговых цепей, с которыми невозможно справиться. На склоне, ведущем к почте, грузовик неуверерно поднялся с десяток метров, затем колеса заскользили, и Шап не стал настаивать. Он съехал задним ходом до того места, где менее крутой подъем позволял разогнаться и одним махом преодолеть горку. Две первые попытки не увенчались успехом, в третий раз он еле-еле дотянул до площадки, на которой стояла почта. После площадки две полоски золы и шлака на ширине колес тяжелого грузовика увеличивали сцепление. Сразу можно было оценить предусмотрительность старшего Рагондена. Спускаясь к гаражу, Шап неудачно нажал на тормоз и чуть не врезался в угол дома Беделлу. Внизу под скалами мрачно завывал ветер. Он различил неясный силуэт на террасе, и ему показалось, что это Прекрасная Элен. Внезапно рядом с грузовиком возник Пьеро.

– Я загоню его, – предложил он Шапу, – там на террасе тебя ждет красотка.

– Она одна? – Да. Молодчики остановились за памятником погибшим. Старик присматривает за ними. Так что нет опасности.

– Она давно здесь? – спросил Шап, выходя из машины.

– С полчаса.

– Ладно. Он одернул куртку и поднялся на террасу. Прекрасная Элен придерживала на горле воротник пальто. Она казалась продрогшей.

– Добрый вечер! – любезно поздоровался Шап. – Вы ко мне? – Да.

– Может, зайдете? Он приподнял старое перевернутое ведро, взял ключ, который находился под ним, и открыл дверь.

– Вам вовсе не обязательно было оставаться на улице. Ведь у вас уже должен быть свой ключ, вы могли сами войти. Ничего не переменилось.

– Ладно-ладно, – раздосадованно проговорила Элен.

– Не обижайтесь. Пойдем на кухню или в кабинет? В кухне теплее.

– Как угодно, но я озябла. Я уже полчаса здесь мерзну.

– Тогда на кухню, – решил Шап. Он поставил стул у мирно потрескивающей печки и предложил Элен садиться. Снимая «аляску» и пиджак, Шап спокойно рассматривал девушку. «Хороша красотка», – думал он.

– Кстати, – сказал он. – Вы разбили мне две чашки от белого сервиза с позолотой.

– Я не нарочно. Надо было торопиться, и к тому же рыться в чужих вещах противно.

– Сервиз пропал. А он принадлежал моей бабушке. Ну, теперь ничего не попишешь. Я им, кстати, никогда и не пользуюсь. Хотите стакан старого муската? – Стакан старого муската? – удивленно переспросила Элен. – Да, очень.

– Он поможет вам согреться. Шап наполнил два бокала для аперитива, один из них протянул Элен, второй взял себе и устроился напротив нее.

– А помимо муската, что вам от меня угодно? – Они послали меня узнать, что вы решили.

– Ачтоямогу решить? Это все? – Ятакидумала, – сказала Элен. – Жаль.

– Почему? – Почему? Вы что, не понимаете, что произойдет? – Да нет, очень даже понимаю, я вижу, с кем имею дело, ночтоямогу предпринять? Только повторитьвам все с самогоначала, а ваш коллега скажет, чтояиздеваюсь над ним… Ну и?.. Элен не отвечала. Шап продолжал задумчиво:

– Вы просто смешите меня. Если не считать всех неприятностей, которые вы мне причиняете, вы смешите меня и даже вызываете жалость со всеми вашими миллионами.

– Ничего тут нет смешного.

– Может, для вас и так, у нас разная жизнь. У меня есть мой грузовик. С помощью грузовика и собственных рук я зарабатываю себе на жизнь и никого не трогаю. А вам требуются миллионы, это у вас навязчивая идея, и заполучить их вы пытаетесь, с моей точки зрения, достаточно дурацким образом. Я не хочу вас обижать, но вы мне жалки.

– Хватит болтовни, – с достоинством прервала его Элен. – Не понимаю, почему вы так говорите. Я-то проживу.

– Вы хотите сказать, что живете с этими тремя принаряженными подонками? Что-то не верится… И добавил про себя: «Если бы я сжимал тебя своими лапами, детка, ты, может быть, получила бы иное представление о жизни». Но он не стал высказывать эту мысль, чтобы не показаться самонадеянным и непристойным. Элен засмеялась.

– Вы – занятный парень, – сказала она. – Досадно.

– Что досадно? – Что вас пустят в расход.

– А, да, правда, – улыбнулся Шап, – я и забыл. Он подождал, но ответа не последовало.

– Я подумал: как жаль, что мы не познакомились раньше, в мирный период. Я бы с удовольствием ухаживал за вами, дарил бы вам цветы. Мы совершали бы романтические прогулки, мне бы это доставило большое удовольствие. А вы вот думаете только о том, как бы расправиться со мной.

– Для человека, находящегося в смертельной опасности, нельзя сказать, чтобы вы предавались мрачным мыслям.

– Но ведь ничего еще не решено, – возразил Шап. – И никогда нельзя сказать заранее, как обернется дело. Ничто не доказывает, что меня непременно убьют.

– Даже так? И все же вам следует быть осторожным.

– Значит, вам очень важно расправиться со мной? – Мне лично на это наплевать, – сказала Элен. Потом спохватилась.

– Я не особенно заинтересована, – поправилась она. – Не так, как другие. Они хотят либо бабки, либо вас. Будь я на вашем месте, я бы не особенно упиралась. В конце концов, что вы от этого выиграете? – Они тоже ничего не выиграют, это меня утешает.

– Вы не дрейфите, – констатировала Элен с оттенком уважения в голосе, – но вы не осторожны.

– Посмотрите на меня. Похож я на человека, который станет обыскивать труп? Элен с сомнением поглядела на него.

– Не знаю. Респланди находит вас симпатичным.

– Кто это? – Бывший банкир, неплохой парень; третий.

– А вы? – Я устала от этой истории. На самом деле, я не имею к ней никакого отношения. Скорее всего, я вернусь в Париж.

– А что вы там забыли? – с живостью возразил Шап. – Дождитесь конца. Он не за горами.

– Вы хотите, чтобы я пришла на ваши похороны? – Это навязчивая идея. Если бы я послушал вас, я заказал бы уже заупокойную. Вы что же, так убеждены в моей кончине? – Ни в чем я не убеждена! – Вот видите! – с удовлетворением заметил Шап. – Вы заслуживаете еще порции муската.

– Потише, – гортанно засмеялась Элен.

– Сколько скажете…

Шап без лишней стеснительности разглядывал ноги и лицо прекрасной Элен. Это наполняло его оптимизмом. Он и думать забыл о трех мужчинах, поджидавших Элен, и решил перейти к атаке.

– Если все устроится… – сказал он.

– Плохо в это верится.

– Хорошо. Но если все устроится, мог бы я снова увидеть вас и попытаться познакомиться получше? Элен казалась удивленной. Шап не шутил. Она молча смотрела на него несколько секунд, потом поднялась.

– Вы немного торопитесь, – сказала она тихо. И чуть улыбнулась. – Но я не говорю «нет». Шап поблагодарил ее взглядом.

– Слушайте, если с вами случится беда, не жалейте о мускате, которым вы меня угостили, я тут ни при чем. Вы мне верите? – Да. Во всяком случае, я о нем не пожалею.

– Постарайтесь выпутаться. Через пять минут после того как я уйду, будьте настороже. Стало темно. Перед тем, как открыть дверь, Шап включил лампу на террасе и посмотрел на улицу через маленькое зарешеченное окошко.

– Я становлюсь осторожным, – сказал он с улыбкой.

– Я тоже вам это советую. До свидания.

– До свидания, – сказал Шап, открывая дверь. Холодный ветер тут же ворвался в коридор. Они взглянули друг на друга со странным выражением, и Элен ушла. Буря взлохматила светлые волосы девушки, и Шап на мгновение увидел ее белый затылок и мысленно запечатлел поцелуй на нежной коже.

– Пригласишь меня на ужин? – спросил Пьеро. Его приветливая физиономия возникла из мрака; Шап взглянул на него.

– Теперь все осложняется, ты хорошо подумал? – У меня голова болит, если я долго думаю. Пригласишь? – Заходи.

Пьеро вошел. Шап закрыл дверь, повернул ключ и задвинул два тяжелых засова, потом присоединился к приятелю.

– Мой отец не в духе, – сказал Пьеро со смехом.

– Не в духе? – Ему бы хотелось повыпендриваться, но это невозможно, нет оснований. Увидишь, он не станет спать нынешней ночью. Сидит там у себя и злится. Шап рассеянно улыбнулся.

– А девица? Шап вздохнул.

– Ты не находишь ее красивой? – Особенно если учитывать ее намерения! – Никогда не знаешь, – сказал Шап, – чего можно ждать от женщины. Он задумался. Пьеро фыркнул.

– Ты чего ржешь? – У тебя есть пробный камень? – спросил Пьеро. Лицо Шапа прояснилось, он посмотрел своему молодому собеседнику прямо в глаза, хлопнул его по спине и прошелся по кухне, покачивая головой с удовлетворенным видом.

– Не будем говорить непристойности, – заключил он, – но смею думать, что от девушки можно не ждать неприятностей. Пьеро не настаивал. Он осмотрел плиту и занялся тем, чтобы оживить огонь.

– Что у тебя вкусненького? – Холодный цыпленок и… посмотри в том красном блюде! – Фаршированные каннеллони, полная тарелка.

– Отлично, – кивнул Шап. – Значит, от голода мы не умрем. Хочешь стакан старого муската? Он недурен. Плита вовсю гудела. Кухня согрелась и стала уютной. На террасе свирепствовал ветер, он бился о фасад дома, тряс железные ставни кухни, подлезал под входную дверь и гулял в коридоре, гудя как в пещере.

Шап спустился в погреб и принес три бутылки. Две бутылки вина «Эро», честного и простого, но бархатистого, одиннадцати с половиной градусов, и бутылку нежного красного «Нюи» для цыпленка.

– У тебя всегда хорошее вино, – заметил Пьеро.

– Доброе вино радует сердце человека, – провозгласил Шап. Я прочел это на бутылке рейнского. И это правда! Пьеро с улыбкой взглянул на него. Шап вдыхал аромат «Нюи».

– С возрастом начинаешь ценить некоторые вещи, – сообщил он. – Я как раз вступил в этот период и отнюдь не жалуюсь. Возьми кусок нежного мяса в соусе, положи в рот с ломтиком свежего хлеба с хрустящей корочкой и залей, скажем, полстаканом душистого «Нюи», которое чуть-чуть ударяет в голову. Да, вот это жизнь, – проговорил он проникновенно. Они съели немного супа, половинку колбаски с оливками, с полдюжины фаршированных каннеллони, поровну разделили цыпленка и ничего от него не оставили. Потом посмотрели на три пустые бутылки и начали смеяться.

– Неплохо закусили, – с удовлетворением проговорил Пьеро. Они были полны доброжелательности, испытывали блаженное чувство сытости и непринужденно болтали. Мало ли о чем могут говорить двое друзей, да еще коллег. Около одиннадцати Шап плеснул в свою чашку коньяку и выпил его маленькими глотками, размышляя о своих делах. В половине двенадцатого на пол вестибюля что-то со звоном упало; мужчины переглянулись.

– Это ключ, – прошептал Шап, – они выбили ключ. На столе в столовой, – сказал он быстро, – ты найдешь мое ружье и патроны; в случае чего сможешь их попугать. Если дело обернется плохо, прыгай в окно кабинета. Он встал, взял большой револьвер старшего Рагондена, положил в карман брюк обойму и пошел по темному коридору. Язычок замка несколько секунд поскрипел, потом с сухим стуком подался. Шап проверил засовы, немного отошел от двери и стал ждать. Щеколда запора много раз поднималась, каждый раз снаружи кто-то толкал, с той стороны негромко совещались, потом раздраженный голос Швоба приказал: – Клещи! Виктор действовал рычагом на уровне замочной скважины. Дерево скрипело, но старая массивная дверь едва шелохнулась. Виктор предпринял еще несколько неудачных попыток, он изо всех сил налег на клещи.

– Не получается? – спросил Швоб.

– Она не здесь держится, – ответил Виктор. Он внимательно осмотрел дверь, нагнулся и переставил клещи вниз, на высоту задвижки.

– Вот здесь, – сказал он после первой попытки. – Только помогите мне. Иди сюда, Респланди. Они усилили рычаг куском трубы. Дверь начала угрожающе скрипеть: Шап положил на засов руку, чтобы лучше следить за ходом событий. После нескольких энергичных нажимов засов подался. Шап понял, что болты начали сдавать, и между металлом и деревом образовалась едва заметная щель. Он выпрямился, зарядил револьвер и через зарешеченное окошко глазка дважды выстрелил. Раздалось два вибрирующих звука. Шап отошел за выступ стены. По другую сторону двери Респланди бросил трубу и, одобрительно присвистнув, отпрянул в сторону; Виктор, у которого реакция была не такая быстрая, сначала медленно убрал рычаг, а потом отошел на несколько шагов.

– Не двигайтесь! – крикнул Швоб. Он трижды выстрелил в окошко глазка. Портрет дедушки, висевший долгие годы над дверью в кабинет, упал в звоне разбитого стекла. Коридор и лестничная клетка наполнились шумом. Четвертая пуля попала в шестисантиметровое дерево и застряла в нем.

– Продолжайте, – скомандовал Швоб. – Вы ничем не рискуете.

Виктор вновь занялся рычагом. Шап торопливо вбежал по лестнице в комнату дяди Жюля: только это окно выходило на фасад дома, маленькое, зарешеченное толстыми прутьями окно, прямо над входной дверью. Шап просунул руку сквозь прутья решетки и снова дважды выстрелил: пули расплющились о плиты террасы. Швоб тут же стал палить наугад, но Виктор все же отступил от двери, и Респланди укрылся под сводом. Определив, где находится Шап, Швоб выпустил еще несколько пуль: одни отскочили от решетки, другие попали в стену комнаты. Потом наступила тишина. Прошло немного времени. Шап, прислонившись к стене, внимательно слушал. Ему не верилось, что атака захлебнулась. Внезапная тишина его удивила. Пьеро нарушил ее, крикнув в лестничную клетку.

– Погреб! – Проклятье! Шап бросился вниз; влетевшая в окно пуля просвистела рядом. Шваб, видимо, предусмотрел его действия, потому что снова выстрелил в глазок в коридоре, но и Шап подумал о такой возможности, и держался начеку. Хотя дверь погреба и была толстой, ее старинные запоры не внушали никакого доверия. И защищать ее было неудобно, поскольку закрывала она узкий проход, продолжение погреба.

– Дверь не выдержит, – сказал Шап спустившемуся Пьеро. – Быстро поднимайся наверх, осторожно в коридоре! Будь готов без промедления выпрыгнуть в окно. Обо мне не беспокойся. На ощупь он пробрался за котел отопления. Это была выгодная позиция, здесь он мог выдержать приступ и, при удачном стечении обстоятельств, попытаться бежать через вышибленную дверь. Тем временем дверь жалобно стонала. Шап, напрягшись, ждал, что она с минуты на минуту слетит с петель, и готовился открыть огонь. Внезапно раздались два сильных взрыва. Дверь больше не стонала, она трещала. «Крупная дробь», – подумал Шап. Виктор грубо выругался и стал отступать к гаражу, разряжая свой пистолет прямо перед собой. Послышался издевательский хохот старого Рагондена. Потом разрывы справа. Пьеро выпрыгнул в окно, обогнул дом и атаковал Шваба сзади. Через несколько мгновений Шап поднялся в коридор. И почти тотчас до него донесся шум отъезжающей машины и крик Пьеро: «Смылись!» Шап открыл дверь и вышел на террасу с револьвером в руке. У входа Пьеро с ружьем все еще прислушивался и вглядывался в темноту. Вдруг в ледяном воздухе до них донесся голос Ра:ондена, он напевал песенку старого хулигана: «Я лыс как бильярдный шар, я старый хулиган!» – Вот именно, – сказал он, появляясь, – лыс как бильярдный шар, не я не прочь подпортить кому-нибудь шкуру.

– Где ты был? – спросил Пьеро.

– Где я был? Да дома, конечно. И стрелял себе спокойно из окна. Если бы я хотел, я бы мог их всех изрешетить.

– Чертов дед! – восхищенно засмеялся Пьеро.

– Чего нам здесь мерзнуть? Зайдем в дом, – предложил Шап.

– Вы не подумали о двери в погреб, невинные младенцы. А они подумали. И я тоже.

– Ах ты, старый разбойник! – А твоя мать ни о чем не подозревает. Я налил ей столовую ложку успокоительного в чай, и она спит крепким сном. Ну что вы на это скажете? – Старик! Мы гордимся тобой! – Вот так я и всегда себя веду, – сказал Рагонден. – Давно я так не смеялся. Он прямо лопался от гордости: «Теперь его не утихомиришь, – подумал Пьеро, – будет выступать до утра». Но в душе был очень доволен своим отцом.

Шап думал, что это только начало; он был куда меньше возбужден, чем Пьеро. Рагонден уверил его, что Швоб и его друзья разбиты в пух и прах. Шап признал справедливость этих слов, но не спешил ликовать по поводу победы. Моральная позиция противника была сильнее. Рано или поздно Швоб это осознает, и тогда его жизнь станет невыносимой.

– В общем, – он показал на свое оружие. – Будь у меня пугач, это дало бы тот же эффект.

– Черт! – воскликнул Рагонден. – На тебя не угодишь. И тут послышались шаги. Металлическую щеколду двери подняла чья-то нетерпеливая рука, и трое мужчин, быстро отступив в кухню, мгновенно опустили железные ставни.

– Откройте! – загремел голос. Друзья были ошеломлены.

– Не притворяйтесь, – продолжал голос. – Если вы мне сейчас не откроете, я завтра же напишу рапорт федеральным властям.

– Да ведь это Робишон, – тихо сказал Пьеро.

– Ты уверен? Робишон был сельским полицейским.

– Ну что? Да или к черту? Шап пошел открывать. Робишон вошел, и при виде ружей Рагонденов, злорадно захохотал.

– Ты не можешь отрицать! – сказал он Рагондену.

– Что отрицать? – Не строй из себя дурака, это тебе не идет. Но я тебя предупреждаю: если теперь ты примешься палить по ночам и мешать людям спать, я этого так не оставлю, слышишь, Рагонден? Не оставлю. Он стукнул ногой об пол, энергично нахлобучил кепи и с угрожающим видом стал перед Рагонденом. Тот не знал, что отвечать.

– Признайся, что я тебе ни разу ничего не сказал с тех пор как ты браконьерствуешь. Но в этот раз, баста! Я приказываю тебе оставить в покое кабанов, а не то я доложу мэру. К тому же это с твоей стороны эгоистично: мы организуем отстрел в воскресенье, и ты можешь принять в нем участие наравне со всеми. Рагонден вздохнул и принял раздосадованный вид. Пьеро с трудом сдержал смех. Он обратился к Робишону: – Послушай, будь другом, не станем об этом вспоминать, а теперь, в качестве извинения за причиненное беспокойство, не примешь ли дюжину дроздов.

– Хо-хо! – полыценно хихикнул Робишон. – Взятка должностному лицу! – Ну-ну! – Твой сын все же умнее тебя. Я принимаю дроздов по дружбе, но, надеюсь, вы не отпустите меня с пересохшим горлом! – Разумеется, нет, – расхохотался Шап, – я бы себе этого никогда не простил. Что я могу тебе предложить? – В свое время у твоего отца было неплохое бордо…

– Ха! – Знаешь что? – обратился Шап к Пьеро, – открой– ка банку свиного холодца, под него бордо отменно пойдет. Вот консервный нож, поищи свинину в кладовой. Затем он спустился в погреб за двумя бутылками бордо.

XI

На следующий день состоялось что-то вроде военного совета, в котором принял участие флот. Он был в курсе дел куда больше, чем можно было предположить. Он сказал: – С такими субъектами не стоит церемониться. Глотку они драть горазды, но во всем остальном слабаки. На твоем месте я не стал бы ограничиваться защитой и перешел бы к нападению.

– Правильно, Огюст! – поддержал Рагонден. – Ты высказал вслух то, о чем я думал этой ночью.

– Можно по-разному досаждать людям, иногда даже самые стойкие теряют терпение. Шап отхлебнул глоток перно. Трое мужчин спокойно смотрели на него. Он ответил им задумчивым взглядом, хмыкнул и забарабанил пальцами по столу.

– У тебя есть свои соображения? Выскажись! – потребовал Рагонден. – Что ты ка нас уставился? – Я сказал уже все, что мог, – раздраженно отвечал Шап. – Это дело плохо кончится. Я не хочу вмешивать вас в это. Если с тобой или с Пьеро что-нибудь случится, я себе этого не прощу! Рагонден наклонился к Флоту.

– Этот дурень жутко смешит меня, – сообщил он ему доверительно.

– Слушай меня внимательно. Пока мы ничего не сделали или сделали слишком много. Мы начали, значит, доведем до конца. А если с тобой что-то случится, ты думаешь, мы сможем себе это простить? – Мы ведь друзья, – заметил Пьеро.

– Можно подумать, ты у нас кусок хлеба отнимаешь, – вставил Флот.

– Ладно, – махнул рукой Шап. – Не будем об этом.

– Черт тебя возьми… – начал распаляться Рагонден.

– Оставьте его в покое, – остановил отца Пьеро. – Мы обо всем договорились и не стоит к этому возвращаться. Но меня умиляет дедушка.

– Это так. – Шап взглянул на пробитую пулей фотографию. – Старик вечно ввязывался во всякие потасовки. После смерти он не меняет своих привычек.

– Вы и не представляете, какой это был задира, – сказал Рагонден. – В молодости он вечно ходил в синяках. Не то чтобы он искал ссор, но он не терпел, чтобы его задевали, и был силен как бык. Когда подковывали волов, то не привязывали их, как это принято, а звали еще одного такого силача, и они удерживали их вдвоем. Он так сильно сжимал волу ногу, что тот начинал реветь.

– Он заслуживает новой рамки, – заключил Шап. Он рассеянно поглядывал через окно на голый мартовский сад, беседку с плетьями дикого винограда. Эта строгая и грустная картина не была лишена для него определенной привлекательности. Вот уже много дней он как бы новыми глазами с нежностью всматривался в эти знакомые с детства предметы.

– О чем ты думаешь? – поинтересовался Рагонден.

– Ни о чем. Рагонден поперхнулся и расплескал перно. Флот стукнул его по спине, чтобы восстановилось дыхание.

– Ну-ну, хватит, – запротестовал Рагонден, как только к нему вернулся дар речи. – Убивать меня не стоит.

– Итог? – задал вопрос Пьеро.

– Итог таков, – заключил Флот. – У меня дюжина форелей, я поймал их сегодня ночью; перекусим вместе и обсудим наши дела.

Два последующих дня прошли спокойно. Флот отсутствовал. Он налаживал разведывательную сеть и ждал от нее интересных результатов.

Целая армия корзинщиков, тряпичников, бродяг без определенных занятий интересовалась перемещениями «ведетты» Швоба. Полученные ими сведения довольно замысловатыми путями, но удивительно быстро доходили до Флота.

На третий день после обеда Шап поднимался к себе с бутылью «Мюскаде» на плече, и вдруг бутыль разлетелась вдребезги. У Шапа хватило находчивости броситься плашмя на плиты террасы; несколько пуль просвистело над его головой и расплющилось о стену. Спрятав голову за невысокие перила, Шап услышал последовательно: ружейный выстрел, треск револьвера, затем еще два выстрела из ружья и резкий визг отъезжающей машины. Шап, ничего не понимая, поднялся. Недалеко от него, в саду, послышался шум осыпающихся камней. Он сделал несколько шагов в этом направлении и увидел Рагондена, спешащего к нему с ружьем в руках.

– О! – Ты здесь? Ты не ранен? – спросил Рагонден.

– Нет.

– Тогда иди сюда, думаю, что в Пьеро попали. Шап почувствовал, что бледнеет. Он перемахнул через ограду, прыгнул в заросли самшита и побежал к Рагон– дену. Пьеро лежал в расщелине. Плечо у него было в крови, и он тяжело дышал.

– Плечо тут ни при чем, – сказал он с трудом, – у меня что-то в боку. На рубашке у него расползлось яркое пятно, повыше бедра. Шап нагнулся, осторожно поднял рубашку и постарался оценить серьезность раны. Он поднял голову и увидел, что Рагонден-отец страшно побледнел и совершенно растерян.

– Я отнесу тебя к себе, – сказал он Пьеро, – и мы предупредим доктора Сикра. Он просунул одну руку под спину больного, другую – под ноги и медленно и осторожно поднял его.

– Дьявол! – глухо произнес Пьеро.

– Я сделал тебе больно? – Немного. Давай потише.

– Я забираю его к себе, – сказал Шап Рагондену. – Твоя жена слишком встревожится. Позвони Сикру.

Все закончилось не так уж плохо. Раны Пьеро оказались неопасными. Мадам Рагонден почла за лучшее не вникать в невнятные объяснения своего мужа. Под вечер того же дня Рагонден снова зашел к Шапу.

– Все в порядке, – заявил он. – Сикр ни о чем не догадался, и Огюста тоже. Очень удачно, что это совпало с охотой.

– Главное, ничегосерьезного, – сказал Шап. – А теперь оставь меня одного и не волнуйся, я справлюсь с ними.

– Ни за что! – вспылил Рагонден. – Они ранили моего сына. Я лопну, но они мне поплатятся! По тону его голоса Шап понял, что любые возражения будут излишни.

– Я приду ночевать к тебе вместо Пьеро, я устроюсь.

– Сегодняшнюю ночь я проведу у Алисы. Может, это меня взбодрит. Эта мысль пришла ему в голову только что. И он вдруг очень обрадовался. Ему нечего было сообщить Алисе, этот визит словно бы не имел ничего общего с той сложной ситуацией, над которой он бился, но перспектива повидаться с ней утешила его.

– Может, это и не глупо. Только возьми с собой пушку, мало ли что случится, а я не могу сопровождать тебя к твоим зазнобам. Шап застал Алису за открытыми чемоданами, набитыми бельем и разными разностями.

– А, это ты! – сказала Алиса. – Ты всегда приезжаешь по большим праздникам.

– А что происходит? – спросил он заинтересованно.

– Видишь, переезжаю.

– Переезжаешь? – Завтра утром. В этот раз ты будешь полезен, отвезешь меня на вокзал в Северак со всем моим багажом.

– А куда ты едешь? – с беспокойством спросил Шап. Алиса оставила чемодан и с любопытством взглянула на него.

– Я снова поругалась со своим любимым инспектором и решила бросить школу. Завтра утром приезжает моя заместительница.

– А ты? – Поеду в Париж; там видно будет.

– Ладно. А что ты собираешься делать в Париже?

– Понятия не имею, в крайнем случае стану шикарной девкой.

– Только этого недоставало! – обозлился Шап. Он вдруг замолчал, посмотрел на Алису, потупил взгляд и, удивляясь сам себе, провел рукой по лбу.

– Что ты имеешь в виду? – тихо спросила Алиса.

– Сам не знаю. Да и как можно объясняться в таком хаосе! Он показал на распахнутые чемоданы. Алиса закрыла крышки, сложила чемоданы около стены и вернулась к нему.

– Садись. Шап, как обычно, устроился за кухонным столом. Алиса села напротив.

– Они подстрелили Пьеро.

– Младшего Рагондена? – Да. Он получил пулю в плечо и пулю в бок. Шап пустился в детали, долго излагал ситуацию, углубляясь в прошлое, давая личные оценки. И наконец, со вкусом живописал посещение Прекрасной Элен, привлекательной и симпатичной девушки, связавшейся с мрачными бандитами. Кое-чего коснулся вскользь, подчеркивая самим тоном нейтральность повествования, наконец умолк. Алиса посмотрела на него мечтательно.

– С тобой не соскучишься. Я всегда в курсе твоих радостей и горестей. Ты рассказываешь о грустном событии, произошедшем с твоим молодым приятелем, и тут же сообщаешь, что хочешь дорогую девку. Ты неподражаем. Шап был озадачен. Алиса встала, внимательно посмотрела на чемоданы, потом пошла к печке.

– Если ты будешь ужинать здесь, надо кое-что приготовить. Шап прошелся по кухне, взял Алису за плечи и повернул к себе.

– Ты поедешь со мной.

– С тобой?

– Да. Он крепко держал за плечи молодую женщину.

– Твои выводы еще более непредсказуемы, чем ты сам. Она попыталась улыбнуться, но под суровым и ясным взглядом Шапа опустила глаза.

– Поедем со мной, – сказал он ласково. – Я хочу, чтобы ты жила в моем доме.

– Этого хочешь ты! – отреагировала Алиса, но в голосе ее не было обычного задора.

– Я, – признал Шап. Впервые со дня их знакомства Шап видел ее растерянной. Он с чувством приласкал ее, обнял, поднял на руки и прижал к себе как ребенка.

– Ну как? – Раз ты просишь меня об этом столь любезно, я составлю тебе компанию, и пусть нас прикончат одновременно.

– Глупая! – сказал Шап. – Так уж тебя и прикончат! – А то нет? – Ну, в крайнем случае, мы погибнем вместе, это утешение все-таки.

– Как это будет романтично! – вздохнула Алиса.

– Ты ведь знаешь, какой я сентиментальный.

– Да, но отпусти меня. Ты голоден? – Голоден, – с легким сердцем согласился Шап. – Но мне хочется ласкать тебя тоже. Так что давай не будем терять времени на кухне.

– Мы поедим яйца с ветчиной, – решила Алиса. – И у меня есть еще банка ананасов. Поддержи свои силы, герой.

– Не смейся надо мной, – с удовлетворением сказал Шап. Он горделиво посматривал на Алису. «Я заключил неплохую сделку, – рассуждал он. – У меня будет умная жена да еще с красивыми ногами, это не каждый день встречается!»

– Я счастлив, – объявил он, поедая яйца с ветчи ной, – и мне это очень важно, я давно уже отвратительно себя чувствовал, а в таких ситуациях я всегда в тебе нуждаюсь.

– Ты неподражаем.

– Ага. – Он накрыл ее руку своей. – Во всяком случае, не бросай меня.

– Я не брошу тебя.

– Ну и отлично. В последующие дни со Швобом и его друзьями стали происходить странные вещи. На узкой дороге обломок скалы с полтонны величиной внезапно упал с высоты и остановился в нескольких метрах от «ведетты», которая едва успела затормозить. Приехавший вскоре водитель не нашел в этом ничего необычного. «Но вам повезло!» – сказал он. И потребовалось три четверти часа, чтобы сдвинуть скалу и освободить проезд. На следующий день в то время, когда они ехали вдоль буковой рощи, нависавшей над дорогой, ствол неспилен– ного дерева весом в три или четыре тысячи килограммов с шумом прокатился в метре от «ведетты», продолжил свой путь и исчез в овраге. Швоб побледнел. Виктор с удивлением почесал голову, Респланди попросил остановиться в ближайшем бистро, чтобы выпить спиртного. Выйдя из кафе, Швоб поехал, не глядя на дорогу. Семитонка, шедшая на полной скорости, чуть не раздавила их. Швоб вывернул руль, машину вынесло в кювет, и одно из передних колес наскочило на камень, так что камера с шумом лопнула. Трое мужчин молча переглянулись. В тот же вечер на пустынном бульваре маленького города какой-то грузовик зацепил Виктора, опрокинул его на мостовую и, не замедляя хода, умчался. Виктор выругался и хромая поднялся на тротуар. Вендетту назначили на следующее утро, но экспедиция позорно провалилась. В то утро они наблюдали за Шапом около двух часов. Шап грузил бутовую кладку на кирпичном заводе Калабрезе и не торопился. Пнув пару раз ногой в задние колеса грузовика, чтобы оценить, хорошо ли они накачаны, и проверив тщательно крепление груза в кузове, Шап не спеша двинулся в путь, груженный своими семью с половиной тоннами.

– Заедем вперед? – спросил Виктор, пока еще не переваривший историю с грузовиком.

– Нет, – остановил его Швоб, – еще рано. На этой дороге ничего серьезного не придумаешь. Наш объект повезет свой груз к какому-нибудь крестьянину. Мы ведь знаем уже местность; когда он окажется на более спокойной дороге, мы его сделаем. Выберем местечко, где он не сможет ускользнуть. Пока что давайте держаться незаметно. Они проехали несколько километров по национальному шоссе, потом увидели, как включился указатель поворота. Вскоре после этого дизель повернул налево и поехал вверх по дороге департаментского значения, шедшей вдоль оврагов к плато Сегала. По этой дороге мало ездили, и она вполне подходила для задуманной операции. В течение трех или четырех километров Швоб ехал за Шапом, потом потребовал, чтобы его пропустили. Клаксон «ведетты» имел мелодичный и мощный тенор, который прорывался сквозь шум и грохот самых здоровенных грузовиков, но дизель не уступил ни сантиметра. Швоб снова нажал на клаксон, так что эхо прошло по горам, начал нервничать и попытался обойти Шапа слева.

– Не сбрось нас в овраг, – заметил Респланди. Швоб не отвечал. Он вцепился в руль и нагнулся ниже к стеклу. На дороге не было ограды, она шла по краю пропасти, но места для обгона не хватало. Швоб безостановочно гудел, грузовик выплевывал облако черного вонючего дыма, ослеплявшего его преследователей, и ехал теперь скорее левее, чем правее. Швоб замедлил движение, изменил свои планы, попытался объехать грузовик справа, что было довольно рискованно, но тот тут же сместился вправо.

– Можно подумать, он нас засек! – воскликнул Швоб.

– Не нервничай и будь осторожен, – заметил Респланди. – Так ты ничего не добьешься. «Ведетта» снова взяла левее, так же поступил и грузовик; капот машины был на уровне заднего борта кузова: Швоб боялся ехать быстрее, так как малейший толчок сбросил бы их в пропасть; он продолжал настойчиво гудеть. Респланди смотрел в пустоту и покрывался потом.

– Он нас услышал, – сказал Швоб. – Это наверняка. И безусловно узнал. Я думаю, мы должны продырявить ему шины, если хотим остановить. Виктор, сидевший впереди рядом со Швобом, вытащил револьвер. В этот же момент раздался крик Респланди.

– Ну что там еще? – спросил Виктор.

– Ради всего святого, не валяй дурака. Сзади нас еще один, второй. Виктор обернулся. Десятитонка Рагондена неотлучно следовала за «ведеттой» всего в двух метрах сзади. Рагонден сидел за рулем, рядом с ним поместился Флот, и в руках у него было нечто весьма смахивающее на автомат.

– Думаю, нам крышка, – мрачно заключил Виктор. Грузовик Рагондена еще больше приблизился, и «ведетта» уже не могла вернуться на правую часть шоссе.

– Послушай, – обратился Респланди к Швобу, – не оборачивайся и езжай как едешь. Держись бордюра и не стремись отклониться вправо. А то, если по машине ударят, мы полетим в пропасть… Там не меньше тридцати метров свободного падения.

– Вариантов нет? – спросил Швоб. Опасность обострила ум Респланди.

– Они могут столкнуть нас в любой момент, и следов не останется. Мы перед ними бессильны.

– Сволочи! – просипел Виктор. Воцарилось молчание. Швоб был смертельно бледен. При каждом вираже колеса машины угрожающе зависали над пропастью. Респланди подумал, не спрыгнуть ли со стороны дороги, но сообразил, что в этом случае неотвратимо попадет под колеса десятитонки, и печально вздохнул: – Боюсь, что все пропало. Никто не откликнулся. По лицу водителя тек пот. Виктор чувствовал, что не может двинуться. Прошло несколько минут, потом послышался негромкий предупредительный сигнал, клаксон десятитонки завыл на низкой ноте, и тут же Шап поехал правее.

– Что это значит? – прошептал Швоб.

– Проезжай! Проезжай! – крикнул Респланди. – Не задумывайся. «Ведетта» рванула и обошла грузовик. Респланди, смотревший назад, увидел злое напряженное лицо Шапа и, переведя глаза на дорогу, заметил маленький быстрый грузовичок, приспособленный под перевозку скота: ему они и были обязаны своим спасением.

– Что это он? – снова спросил Швоб.

– Пресвятая Богородица, – Респланди откинулся на подушки. – Я объясню тебе подробности потом, а сейчас жми! – Эти молодчики, – проводил разбор учения в тот же вечер Флот, – быть может, упрямее, чем мы думаем. Но сегодняшний урок пошел им на пользу. Они дешево отделались: если бы не грузовичок, Рагонден разделался бы с ними. Так что, я думаю, все к лучшему.

– Да, – согласился Шап. – В общем, я даже рад, что так все вышло.

– Ну конечно, – подтвердил Флот. Они пили кофе в доме у Шапа; Флот собирался переночевать у него. Алиса слушала их и инвентаризовала белье.

– А ты что думаешь? – обратился к ней Шап.

– В данный момент, что у тебя неважнецкое нижнее белье. Так, со стороны, ты вроде смотришься. Но в кальсонах похож на разорившегося ломовика.

– Я похож на разорившегося ломовика? – совершенно растерялся Шап. Флот негромко рассмеялся, и Шап улыбнулся.

– Не говори дурно о ломовиках, это интересный народ.

– Чем? – Всем, – убежденно ответил Шап.

– Люди, проводящие свою жизнь в пути, всегда представляют интерес, – подтвердил Флот.

После обеда Респланди явно расквасился.

– Они чуть не убили нас, – жаловался он Прекрасной Элен.

– Если бы они только захотели, нас бы уже не было в живых. Этот шаг можно рассматривать как серьезное предупреждение. Мое деликатное здоровье, если уж на то пошло, не позволяет мне развлекаться подобным образом, так и сердце может остановиться.

– Да, все это не очень весело, – признал Виктор.

– У вас поджилки трясутся? – поинтересовался Швоб.

– Когда речь идет о деньгах, у меня ничего не трясется, – заверил Виктор.

– Я не меньше других дорожу деньгами, – заявил Респланди, – но помимо них придаю еще кое-какое значение своей шкуре. У меня она всего одна. К тому же я не уверен, что мы не ошибаемся. Может, у него и нет этих денег.

– Есть, не беспокойся, – заверил Швоб. – А то он был бы покладистее. Надо заставить его говорить, и, клянусь, мы этого добьемся! Он говорил с такой яростью, что Респланди пошел на попятный.

– Я лишь позволил себе некоторые предположения, – оправдывался он.

– Пред-по-ло-же-ни-я! – пренебрежительно выговорил Швоб. Прекрасная Элен невозмутимо курила, равнодушно внимая спору. Швоб с недоверием посмотрел на нее и вышел, хлопнув дверью. Швоб все больше чувствовал себя растерянным: он все чаще с ужасом думал о том, что экспедиция может потерпеть неудачу. В крайнем случае можно, конечно, убить Шапа, но его труп никакой особой радости принести не мог. Самым разумным представлялось захватить водителя и принудить его к откровенности, но это у них никак не получалось. В тот же самый день, около восьми утра, мадам Блан с племянницей провожали Жерома до станции метро Мобер– Мютюалите. Вся группа хранила печальное молчание. Наверху лестницы процессия приостановилась, и мадам Блан заговорила: – Я положила вам в чемодан ночную сорочку, в термосе кофе с молоком и кое-что из еды, ваши домашние туфли завернуты в газету. У меня не хватает духу пожелать вам счастливого пути, мой бедный друг.

– Ах! – вздохнул Жером. – Похороны вообще вещь невеселая, но что тут поделаешь! – Возвращайтесь к нам поскорее! – Конечно, – отвечал Жером, – я не пробуду там ни одного лишнего часа. Часом позже Скополотрони попрощался со своим другом Тонтоном и за рулем его «201» пересек Париж и поехал по Девятому национальному шоссе к югу. С собой он вез чемоданы с образцами, а также нож со стопорным вырезом и огнестрельное оружие. У этого человека был явный дар вызывать симпатию. В нескольких километрах от Мулен ему пришлось менять колесо, и двое сочувствующих жандармов помогли ему. Скополотрони спросил, женаты ли они, и, узнав, что у одного из них есть маленькие дети, напихал ему в карманы леденцов и молочной карамели. «В моем возрасте, – думал он после починки, – уже не стоит связываться с машинами или конфликтовать с властями, надо жить спокойно. Но вот тут есть одна загвоздка: если я не вмешаюсь, то из-за этих идиотов опять попаду в переплет». Он имел в виду своих бывших сообщников и думал с горечью: «Я из шкуры вон лезу, чтобы обеспечить собственную смерть, я снова пачкаю себе руки, добывая труп славного коммивояжера, который ничего плохого мне в жизни не сделал, я черным по белому указываю им на козла отпущения, а они даже не чешутся! Право, они не заслуживают прощения. Они еще большие ничтожества, чем я думал». …Шап проявлял осторожность. По совету Флота и Рагондена он передавал другим шоферам долгие рейсы, которые требовали ночных переездов, и ограничивался ближними. Однако в субботу Шапу пришлось взять на себя поездку в район Нарбонн за вином. По дороге он должен был отвезти груз в Безье и вернуться предполагал только поздно ночью.

– Я не могу не поехать, – объяснял Шап Рагонде– ну. – Пье этого не поймет.

– Я свободен и еду с тобой, – вызвался Рагонден.

– Когда думаете вернуться? – спросила Алиса.

– Не раньше часу… половины второго, если не будет неприятностей.

– Флот ночует здесь? – Да, – сказал Шап. – Я не хочу оставлять тебя одну.

– Он водит машину? – Да.

– Если к двум вы еще не вернетесь, мы возьмем «симку» и поедем вам навстречу. Если у вас будут технические неполадки, позвоните. Шап и Рагонден с изумлением переглянулись.

– У этой девчонки мозги на месте, – высказался Рагонден, когда они отъехали, – в этот раз тебе повезло.

– Да, это высший класс, – с гордостью признал Шап. Рагонден лукаво и довольно взглянул на него, но продолжать беседу в этом духе счел излишним и занялся рулем. День прошел без осложнений. Ночью они достигли Клермон-Эро и остановились там поужинать. Теперь за руль сел Шап. Ночь была светлой и холодной, мужчины молча курили. Рагонден поглядывал на машины туристов, которые ехали в обе стороны, Шап тоже поглядывал на них достаточно равнодушно, помышляя о возможном нападении. Револьвер и две полных обоймы оттягивали правый карман «аляски», в левой лежал обычный шоферский нож и электрический фонарь. Имея в своем распоряжении этот набор инструментов, Шап считал, что все предусмотрено и нечего беспокоиться. На вершине в узком ущелье Эскалетт Шап несколько напрягся. Однажды в такую же ночь, выехав из него, он наткнулся на машину с выключенными огнями, перегораживающую две трети дороги. Его грузовик тогда еле прошел. Но в этот вечер никто не преграждал путь. Грузовик достиг Jle Кайлар, быстро проехал Кос – место еще более печальное и зловещее при лунном свете, чем при дневном, и вновь спустился по Кот-Руж на малой скорости. После Сен-Ром он выехал на департаментское шоссе. И вдруг Шап явственно ощутил опасность. При этом ничего, кроме теней, разглядеть ему не удалось. Рагонден почувствовал, что его товарища охватило беспокойство, взял ломик и стал ждать.

Шап посмотрел на тень грузовика, потом опустил боковое стекло и попытался хоть что-нибудь разглядеть в зеркальце. Он повернулся к Рагондену: – Приоткрой свою дверцу, – сказал он. – Совсем немного, встань на ступеньку и проверь, кто едет за нами. Будь осторожен, чтобы тебя не заметили. Рагонден положил свой ломик на пол. Минуту он простоял на ступеньке, уцепившись одной рукой внутри кабины и придерживая другой дверцу. Когда он поднялся обратно, то не спеша прикрыл за собой дверцу и повернул к Шапу спокойное лицо: – За нами едут.

– Они? – Думаю, да. Здоровая машина, без огней, тьма кромешная, но она вполне может быть «ведеттой». Езжай посредине, и они не смогут нас обойти.

– Ладно. Шап подумал.

– Наверное, они сели нам на хвост в Сен-Ром. Они поедут за нами до поворота на Сен-Виктор, а там мы будем в их власти. Грузовик не может повернуть разом. Приходится маневрировать.

– Ну и как мы сделаем? – Дай подумать… Перед поворотом я еду сначала к откосу, напротив панно, потом даю задний ход по дороге к лесу, потом поворачиваю. Послушай, вполне вероятно, они думают, что я один. Сделаем так: я еду к откосу, глушу мотор, ты прыгаешь и ползешь к укрытию. Я прыгаю за тобой и бегу по Косу. Только надо пошевеливаться, они зевать не станут.

– А что ты там будешь делать? – Они начнут стрелять в меня, но вряд ли попадут… Ты наблюдай, а я завлеку их в карстовый провал.

– А если они последуют за тобой в провал? – рассуждал Рагонден. – Возможно, они оттуда не выберутся и даже свалятся в реку… А если они за тобой не последуют?

– В таком случае они будут поджидать меня у входа, а я вылезу через потолок второй пещеры, обогну овраг, ты тем временем развернешь грузовик, и я присоединюсь к тебе.

– Ты хорошо знаешь пещеры? – Я достаточно часто играл там в детстве.

– Твой револьвер заряжен? – Да, и в кармане еще две обоймы.

– А я, старый дурак, даже не подумал захватить ружье. Глупец!.. Ладно, там видно будет.

– Мы приехали, держись, я заторможу резко.

– Если будет жарко, дави их, как блох. Шап приступил к виражу в соответствии с классической схемой, но очень быстро. В трех метрах от откоса, он грубо заблокировал тормоза. Весь кузов внезапно продвинулся вперед; Рагонден, уже открывший дверцу, был отброшен к бортовой доске, он выпрямился и прыгнул. Шап сообразил выключить фары. В тот же момент несколько пуль пробило стекло кабины. Шап спрыгнул и побежал по Косу. И почти сразу попал в луч фар «ведетты». Послышались выстрелы. Шап выбежал из освещенной зоны, и фары потухли. Он достиг древнего дольмена, доминирующего над Косом, спрятался за опорой и оглянулся на дорогу: по ней бежали двое. Пока между Шапом и ними оставалось еще метров пятьдесят. Шап еще быстрее побежал к провалу. По нему продолжали стрелять, но среди нагромождения екал вероятность попадания была невелика. Он достиг края впадины, в глубине которой начинался провал, и растянулся на покатом склоне. Не поднимая головы, он следил глазами за своими преследователями. Они быстро приближались. Шап достал свой револьвер и открыл огонь. После первых выстрелов Швоб и Виктор бросились плашмя на землю; Швоб продолжал стрелять, но из-за неровностей почвы его пули пролетали высоко над головой Шапа.

Швоб и Виктор посовещались и начали перемещаться налево короткими бросками как на учениях. Этот маневр позволял им постепенно сократить расстояние до кустарника, который кое-где скрывал край впадины. Шап разрядил первую обойму, выбросил ее в кустарник и начал вторую. Он заметил маневр мужчин; поняв, куда они стремятся, он спрятал револьвер в карман и быстро стал спускаться по склону. Темнота затрудняла его движения, делая еще опаснее операцию, которая была бы рискованной и при свете. Шап бежал, шумно топая, цепляясь то здесь, то там за кусты самшита. Как только он спустился на дно, в него снова выстрелили; он тотчас ответил и разрядил вторую обойму. В битве последовала пауза. Шап замер, не спуская глаз с кустарника. Когда перестрелка возобновилась, он отметил, что пули летят из двух диаметрально противоположных точек, негромко выругался и в несколько прыжков достиг входа в галерею. За его спиной в глубину провала посыпались камни: с двух сторон отверстия мужчины надвигались на него вдоль стен; его положение оказалось невыгодным, он не мог прицелиться ни в одного из них, так как сразу бы подставил себя под пули другого. Он углубился в галерею метров на тридцать и остановился у первого поворота. Чутко вслушиваясь, он попытался восстановить свои географические сведения. Галеря шла к северу примерно метров на двадцать, поворачивала к востоку, потом выходила в первую пещеру. Сразу же дальше шел узкий переход всего в два или три метра, крутой, грязный и скользкий, через который можно было попасть во вторую пещеру. Потолок второй пещеры, подобный обычной крыше, начинался в двадцати метрах над уровнем пола и опускался у стены до высоты всего в один метр, перед достаточно широким лазом, в который можно было вползти на коленях; из него попадали в пещеру у реки. После нескольких минут ожидания и размышлений Шап различил у входа свет электрической лампы. Свет не двигался, он навострил уши и уловил достаточно близко от себя легкий шорох вдоль отвесной скалы. В то же мгновение свет продвинулся. Он слышал уже дыхание приближающегося человека. Шап чуть отступил, чтобы размахнуться, и нанес удар. Его кулак наткнулся на лицо противника, тот вскрикнул и осел на склизкий пол. Шап добежал до следующего поворота, стал за скалой, и как только вновь увидел свет, выстрелил и, не дожидаясь результатов, двинулся дальше. Под низким сводом оглушительно захлопали выстрелы, Шап зажег карманный фонарик, чтобы сориентироваться. Он достиг первой пещеры и нашел проход. Каждый шаг требовал усилий, нога проваливалась в густую вязкую жижу. Выдирая сапоги из трясины, Шап с удовлетворением думал о трудностях, с которыми приходится сталкиваться его преследователям. Швоб и Виктор почувствовали, как тяжелеют их ноги, как ледяная жижа забирается все выше и выше. Они заколебались. Добравшись до конца коридора, они выбрались в большую пустую пещеру с высоким потолком. Под прикрытием скалы Швоб медленно перемещал луч фонаря. Никого. Однако строение пещеры исключало возможность в ней спрятаться.

– Должно быть, он там, – негромко сказал Виктор, указывая на черную дыру в коридоре. – Как ты думаешь? – Надо идти. Направь свою лампу на эту дыру, я буду двигаться вдоль стены.

– Слушай! – сказал Швоб. Непрерывное глухое брюзжание доносилось из темноты. Зловещий звук. Швоб забеспокоился.

– Похоже на воду, – сказал Виктор. – На воду, которая течет. Ну, как бы там ни было, я иду к дыре. Шап на четвереньках продвигался во втором коридоре, пробираясь в последнюю из пещер, по которой текла река. Мощное ворчанье невидимой воды, бьющейся в глубине своей скалистой тюрьмы, заполняло всю пещеру грозным гулом.

Эта пещера представляла собой более или менее правильный овал, по всему периметру шла горизонтальная известковая полоса, усеянная гигантскими обломками скал и массивными сталактитами, спускавшимися из терявшихся в темноте высот. Потом неровный пол постепенно переходил в расселину, которая пересекала залу в самом широком месте. Скользкие скругленные камни, липкие от сырости, делали всякое продвижение трудным и опасным. Шап осторожно, но упорно двигался к пропасти. Гладкие стены ущелья находились на довольно большом расстоянии друг от друга. Они шли вертикально вниз, потом несколькими метрами ниже сближались, местами почти касаясь друг друга, снова расширялись во мраке. Ревущая вода текла в невидимых для глаза глубинах. Шапа пробил озноб. «Да лучше туда не попадать. Если память мне не изменяет, ниже, около кроликовой скалы, можно пройти». Он не без труда нащупал каменный переход по направлению к выходу. С тех пор, когда пятнадцатилетним парнишкой Шап играл здесь со своими сверстниками, обстановка не изменилась. А вот сам Шап стал более мощным. Он осознал это обстоятельство, протиснувшись на четыре-пять метров в узком вертикальном тоннеле. Он упирался спиной, плечами и ногами в скалу и вдруг застрял: ни вверх, ни вниз. Сердце громко стучало; он вслушивался в шум, идущий снизу. Нет, к рокоту воды не примешивалось никаких других звуков. Он попытался спуститься вниз, и ему удалось вернуться в исходную точку без больших осложнений. Он снял «аляску» и кожаную куртку, связал их поясом, чтобы втащить за собой, и возобновил попытку подъема. От напряжения с него тек пот. В этот раз он поднялся на шесть метров и застрял. Он начал нервничать. Бросил «аляску» и куртку и попытался протиснуться в узкий проход, но сумел продвинуться всего на несколько сантиметров. И опять застрял.

– Плохо дело, – сказал он.

Он подумал об упавшей вниз одежде. «Так они живо догадаются, где я. Это будет стрельбой по неподвижной мишени». Времени терять было нельзя, и Шап принял решение спускаться. Он отыскал одежду, и только вдел руки в рукава куртки, как обнаружил вдалеке, у входа в тоннель, свет фонаря Швоба. Слабый луч медленно обегал пещеру. Но на таком расстоянии Шапа разглядеть было невозможно. Он лихорадочно соображал:надоположить «аляску» на видное место у вертикального тоннеля. Он достал из карманов фонарь, нож, но не нашел револьвера. Из – за Швоба и Виктора он не решился включить свет, ощупал пол вокруг себя и ничего не нашел. Тогда он поднялся и осторожно вернулся к провалу. В кромешной тьме Шап передвигался, осторожно ставя ноги.

Время от времени свет фонаря служил ему ориентиром. Он вслушивался в похоронный гул потока, и по его силе мог судить, насколько близко к нему подошел. Почувствовав на лице влажное и холодное дыхание пропасти, он остановился. Шап внимательно вгляделся в свет от фонаря Швоба – метрах в сорока по левую руку, потом достал свой фонарик, включил его, закрывая ладонью, и отпрянул: еще шаг, и он упал бы в пропасть. В нескольких метрах справа он разглядел кроличью скалу и, поднявшись немного повыше, чтобы отойти от пропасти, стал перемещаться в этом направлении. Он снова оглянулся на свет, осторожно включив фонарик, посветил на дорогу. «Пожалуй, получится!» Он выключил фонарик, сделал шаг вперед, поскользнулся и попал в расщелину, удерживаясь над пропастью только локтями и ногами. Шап испугался. Дыхание его нарушилось. Он изо всех сил опирался локтями о скользкие камни, широко расставив ноги, чтобы найти точку опоры. По его лицу тек холодный пот, сердце отчаянно билось, он дрожал всем телом, и все же достаточно быстро к нему вернулось хладнокровие. Перенеся всю свою тяжесть на локти, он почти вертикально поднял правую ногу, направляя ее во все стороны, но не встретил никакой опоры. Потом бесконечно медленно стал ощупывать пространство левой ногой и, наконец, ощутил твердь. Шап аккуратно попробовал опору и обнаружил довольно большой выступ. Он с наслаждением поставил на него затекшую ногу; затем, развернувшись на левом локте и раскрыв ладонь, он поискал, за что бы схватиться на высоте головы. В конце концов ему удалось обнаружить небольшое углубление, он погрузил в него руку и сжал пальцы. В этот самый миг выступ, на который он поставил ногу, обвалился. Шап повис над бездной на одной руке. Он снова покрылся холодным потом. Его охватило безысходное отчаяние, он чуть не расплакался от ужаса, но тут же преодолел себя.

«Еще не все пропало, Шап! Еще не все пропало, черт побери! Не дрожи! Не дрожи! Если ты будешь дрожать, рука соскочит».

Он сжал пальцы и с такой силой надавил на левую руку, что пальцы чуть-чуть заскользили. Он застонал, но тут его правый локоть удобно уперся о стену. Он перевел дыхание, усилил хватку и опять стал действовать ногами. В конце концов его правая нога отыскала себе твердую опору. Шап перенес на ногу сначала часть веса, потом уже весь. Он повернул правый локоть и ухватился поудобнее. Затем шумно вздохнул и стал снова наблюдать за бледным лучом фонаря. Должно быть, они осматривали плоскость в высокой части пещеры. Время от времени луч света описывал быстрый полукруг и возвращался к тоннелю.

– Давай! – сказал себе Шап. Он сильно подтянулся на руках и поднялся над пропастью до бедер. Его дрожащее колено оперлось там, где только что был локоть. За ним последовало другое колено. Шап наконец выбрался из пропасти и растянулся во всю длину за кроличьей скалой. Он закрыл глаза. Из горла у него вырвался короткий смешок. Он открыл глаза и посмотрел в направлении света. Теперь его противники спускались вниз по направлению к пропасти. Шап слышал невнятные голоса на фоне неумолчного шума воды. Он стал ползти к верхней части пещеры, нащупывая дорогу в темноте, поскольку потерял свой фонарик. В проходе блеснул свет, и Шап понял, что один из двоих находится там. Он продолжал ползти среди камней все вверх и вверх, пока не ощутил под руками край плато: прыжком преодолел его, сел и позволил себе минутный отдых. Он размышлял, глядя на проход, и решил пробраться в него. «Он один, – подумал Шап. – И я его вижу, а он меня – нет. Надо попробовать». Поднимаясь, он ощутил рядом с собой чье-то молчаливое присутствие.

Шап напрягся, задержал дыхание, и ему почудилось, что он слышит, как рядом с ним дышит живое существо. В гроте блеснули две вспышки, одна около тоннеля, другая рядом с пропастью, послышались два голоса. Шап задрожал от радости. Он позвал тихонько: – Это ты? И добавил прерывающимся голосом: – Рагонден! Шап замолчал. Ответа не последовало, но он продолжал ощущать рядом с собой неведомого человека. Внезапно он почувствовал резкую боль в щеке, его руки метнулись, но ухватили лишь пустоту, и одна из ладоней, казалось, разорвалась.

А другой он ухватил нечто твердое, горячее, цилиндрической формы, это было мужским запястьем. В тот же миг в челюсть с той же стороны, что и в щеку, он получил здоровенный удар кулаком, от которого закачался. Но Шап не выпустил руку, потянул ее за собой, нагнулся и коротким рывком сильно стукнул противника головой в грудь и упал на него. Он попал на сильного и ловкого борца, который действовал, не допуская шума. Несколько раз Шап, казалось, одерживал верх, но его противник все время выворачивался и наносил Шапу сокрушительные удары. Шап, однако, не отпускал его запястье, выкручивая его изо всех сил, и невидимый враг испустил-таки хриплый Крик. Шап почувствовал, как слабеет рука, пальцы разжимаются, и услышал негромкий стук упавшего, на камни ножа. Шап решил покончить с этим: он собрал все свои силы и нагнулся над телом, которое прижимал к камням. И вдруг резкая боль обожгла ему подбородок. Шап вскрикнул: мужчина глубоко вонзил свои зубы в его плоть. У Шапа на глаза навернулись слезы. Рот его был растянут гримасой, подбородок упирался в жесткие волосы, и обеими кулаками он колотил вслепую по чему придется – по животу, по ребрам, по голове – этого бешеного. Зубы еще крепче стиснулись, Шап почувствовал, что сейчас потеряет сознание, но зубы внезапно разжались, а Шап получил в грудь удар, который далеко отбросил его в пустоту, он с грохотом покатился к пропасти. Шап цеплялся за камни, которые поддавались и катились вместе с ним с оглушительным грохотом. При короткой вспышке Шап увидел, что пропасть совсем близко, но последний камень, за который он ухватился, устоял, и Шап остановился. В следующую минуту он весь оказался залит светом.

– Там! – крикнул Виктор. И яростно выпустил полную очередь, так что Шапа аж подбросило на месте, и он метнулся вверх. Пучок света следовал за ним, то теряя, то снова выхватывая из темноты, пули ударялись о камни и прыгали вокруг. Шап бежал зигзагами как заяц. Когда он добрался до горизонтальной плоскости, пули свистели в нескольких метрах от него, но исходили они из другого места и были направлены на Виктора. Виктор спрятался за скалу, свет его лампы и лампы Швоба неожиданно оказался направленным в точку, расположенную недалеко от Шапа. Тогда между двумя сталактитами стал виден довольно высокий мужчина в расстегнутом пальто и без шляпы. Подбородок его обрамляла небольшая бородка.

– Скопо* – вскричал Виктор.

Он выпрямился в своем прикрытии, его фонарь светил на Скополотрони. Раздался выстрел, и Виктор закричал от боли. Прозвучали еще два выстрела один за другим, но в этот раз они были адресованы Швобу. Он выключил свой фонарь, и все погрузилось во мглу. Прижавшись к стене, Шап услышал, как Скополотрони проходит мимо него. Снизу раздавались стоны Виктора. Шап понял, что Скополотрони направляется в ту сторону.

– Он здесь, – закричал вдруг Виктор. – Он здесь! Шво-о-б! Раздался ледянящий душу вопль, револьверный выстрел, шум падения камней. Крик стал глуше и замер на дне пропасти, слышно было, как тело шлепнулось в воду. Шап в ужасе поднял кусок скалы и швырнул его перед собой. Он сделал это, не раздумывая, инстинктивно. Послышался короткий вскрик. И наступила тишина.

Тогда Шап встал поудобнее, поднял другой камень и прижал его к животу. В такой позе он будет ждать. Потекли минуты. Затем свет фонаря снова зажегся в нескольких шагах от Шапа. Он освещал края пропасти, замирал, колебался, снова медленно двигался туда-сюда. Шап словно загипнотизированный следил за его перемещениями. Он первым увидел на уровне пола судорожно сжатые руки человека в пальто. Над руками – искаженное ужасом лицо. Все остальное тело исчезло в провале.

Свет фонаря, продолжавшего перемещаться вдоль пропасти, резко остановился, вернулся назад и сконцентрировался на лице Скополотрони. Швоб, отдававший себе отчет в присутствии Шапа, должно быть колебался и обдумывал, как поступить. Но через минуту он принял решение. Пуля расплющилась совсем близко от лица Скополотрони.

– Швоб! – крикнул Скополотрони умоляющим голосом, – не делай этого. Ты с ума сошел. Я тебе все объясню. Швоб захохотал во все горло, и когда перестал смеяться, то выстрелил во второй раз еще ближе к жертве.

– Не стреляй в друга! В друга, Швоб! Не стреляй! Швоб выстрелил в третий раз.

– Не стреляй! Я отдам тебе деньги! Я все отдам, но я ни при чем, поверь мне. От ужаса он начал хрипеть и обратил к свету совершенно безумный взгляд. Но Швоб стрелял и стрелял, чтобы Скополотрони до конца прочувствовал всю безысходность своего положения. Скополотрони жалобно вскрикивал. Его пальцы изо всех сил держались за камни, голова и руки дрожали от напряжения. Швоб перестал стрелять.

– А теперь, – сказал он, – ты скажешь мне, куда девал наши деньги.

– Послушай меня! – воскликнул Скополотрони, к которому вернулась надежда. – Помоги мне. Я еле держусь. Я все скажу тебе. Швоб снова выстрелил.

– Где бабки? – В Сент-Уане! – крикнул Скополотрони. ~ Где? – В районе Сент-Уан. Швоб, помоги мне. Я сейчас упаду. Погибну в этой дыре, тогда все пропало.

– Конечно, – поддакнул Швоб. – У тебя не самая выгодная позиция. Но район Сент-Уан – это не очень конкретно. Я не верю тебе, Скопо.

– Швоб, клянусь тебе! Ну иди же, я не могу больше… Клянусь тебе, они там.

– А где именно? Я бы хотел знать подробности.

– А потом ты меня бросишь здесь? Нет.

– Ну так подыхай, – невозмутимо отвечал Швоб. – А я посмотрю на тебя. Скополотрони из последних сил попытался подтянуться, но пальцы его скользнули, и руки опустились до середины головы.

– Ну как? – поинтересовался Швоб. – Доволен? – Швоб, спаси меня. Я сейчас упаду.

– Где башли?

– В районе Сент-Уан, улица Шевалье-де-ла-Бар, в гараже Тонтона… скорей Швоб, я больше не держусь.

– Иду. Но кто этот Тонтон? – A-а! Гваччони, приятель из Генуи. Швоб! – А ты не лжешь? – Клянусь своей головой.

– Ты хочешь сказать, что доверил все бабки Гваччони?! – Я спрятал их, – из горла Скополотрони вырвалось рыдание, – спрятал за старым бензобаком, под камнем и всяким железным хламом. Иди скорей, мои силы на исходе.

– Отлично, – сказал Швоб. – Теперь подыхай.

– Швоб! Его руки заскользили, нос исчез, были видны еще волосы. Шап с отвращением и ужасом смотрел на эту сцену. Осталась одна рука. Скополотрони заверещал, рука сдвинулась еще ближе к гладкому краю и исчезла, крик потерялся в глубине. И через секунду слышалось уже одно только глухое ворчанье потока. Спокойствие было восстановлено. Через несколько минут Швоб двинулся к проходу. Он не спеша пробирался среди завала камней. Когда он подошел к проходу, внезапно вспыхнуло два пучка света. Швоб отпрянул и прижался к стене.

– Бросай оружие! – внятно прозвучал голос Флота. Швоб обернулся к свету, глаза его замигали. Он зажал рукоятку револьвера между указательным и большим пальцами, машинально покачал его на ладони и отбросил в сторону.

– Шап! – крикнул Рагонден.

– Здесь я, – откликнулся Шап странным голосом. – Здесь. Он вышел на свет, и Рагонден вздрогнул. Лицо Шапа было в крови, и он смотрел прямо перед собой удивленно и грустно. Он немного согнулся, его била дрожь.

– А где другие? – спросил Рагонден.

– Другие! – повторил Шап. Он сделал над собой усилие, поднял руку и указал на пропасть, потом внимательно посмотрел ил Шнобл.

– Это отвратительно, – сказал он. – Совершенно отвратительно.

– А где, – заговорил Рагонден, – тот парень, который чуть не оглушил меня, такой учитель е бородкой и в пенсне. Кто он? – спросил Рагонден у Швоба. У Рагондена на голове была шишка.

– А! – сказал Швоб. – Это Скополотрони. Виталиано Скополотрони. Он там, внизу.

– Но ведь его уже один раз убили, – заметил Рагонден.

– Послушай, – вмешался Флот, – давай выберемся отсюда, на улице еще лучше можно поговорить. – Проходи первым, – обратился он к Швобу. Маленькая группа двинулась к выходу и через несколько минут выбралась к поросшему кустарником оврагу, по которому гулял свежий ночной ветер.

– Жан! – позвала Алиса.

– Он здесь, – успокоил ее Рагонден. – В целости и сохранности, не беспокойтесь. На краю кювета, около грузовика, сидел человек. Он корчился от боли и стонал. Шап с интересом взглянул на него: – Это Респланди, – констатировал он.

– Он самый, – откликнулся Респланди. – Не удивляйтесь.

– Что ты с ним сделал? – осведомился Шап.

– Да, ерунда. Может, руку сломал. Ничего серьезного. Шап задумался.

– В конечном счете, – он обернулся к Швобу, – мне бы хотелось знать, кого, собственно, я переехал грузовиком.

– Понятия не имею, но это и не важно. Во всяком случае, не Скополотрони.

– Конечно, – поддакнул Флот. – Одним мертвяком больше, одним меньше…

– Вы абсолютно ни при чем, – продолжал Швоб. – Извините за все те беспокойства, которые мы вам причинили, но уж больно здорово было разыграно. Нас провели.

– А теперь, – сказал Рагонден, – не пошли бы вы куда-нибудь подальше, мы вас не держим. Мы ведь не полиция и не мафия.

– Я ведь говорил тебе, Швоб. Говорил, что это неправильно!

XII

Мартовский день клонился к закату. Мелкий ледяной дождь поливал грузовик. Вид из окна был таким скучным, что, казалось, на дворе глубокая осень. Серые рваные облака висели над горизонтом, хребты гор заволокла дымка. Ниже в долинах, в местах, защищенных от холодных северных ветров, храбро зазеленели кустики, на на самом плоскогорье, бесцветном, диком и суровом, вечные блеклые травинки выглядели также тускло. Январское холодное и яркое июльское солнце поочередно набрасывалось на эти сухие былинки, покрывая их то желтой, то серой краской.

– Мерзкая погода! – машинально бросил Шап. Алиса не ответила. На нее действовала меланхоличность пейзажа. Завернувшись в испачканную машинным маслом «аляску», она рассеянно улыбалась, ее взгляд был обращен на блестящее от дождя шоссе.

– Почти пять, – сказал Шап. – Если сведения Флота верны, мы их скоро увидим.

– Ты хочешь удостовериться, что они уезжают? Он вздохнул и замолчал. Вся нижняя часть его лица, испещренная ранами, была закрыта белой марлей и розовыми полосками лейкопластыря; он вел машину с озабоченным видом. Конец его неприятностей не принес ему облегчения, он чувствовал себя чрезвычайно усталым, его мучила тоска. На его жизни и на его мыслях осело темное пятно, оно исчезнет нескоро, должно будет пройти много времени и должно пробежать под колесами автомобиля множество дорог. Он замедлил, сбросил газ, через некоторое время выключил передачу и плавно притормозил. Они находились у края плато. По склонам Коса вилась дорога, ее последняя петля исчезла в роще вечнозеленых дубов.

– Они должны проехать здесь! – Что ты так беспокоишься? – спросила Алиса. – Этот парень… как его, Швоб, в общем и целом извинился перед тобой. Они поняли, что ты тут ни при чем. И задерживаться здесь им нет никакого смысла.

– Я хочу видеть, как они уезжают. Алиса посмотрела на него. Он был спокоен и угрюм. Таким она его еще не видела.

– Если тебе не холодно, – продолжал Шап, – мы могли бы пройтись пешком. Алиса подняла воротник куртки и вышла из грузовика. Они шли мимо сероватых трав, затопленных водой. Шап говорил и говорил своим спокойным голосом; она решила, что он взволнован.

– Я люблю свое ремесло, – рассуждал Шап. – Оно многому учит, тут всегда надо быть собранным. Я езжу с восемнадцатилетнего возраста и знаю все пути-дороги нашего департамента. Дороги, они как женщины, есть красивые и уродливые, есть строптивые, которых надо укротить, и потаскухи, обманывающие взгляд, на которых можно сломать себе шею. Есть дороги, на которых наращиваешь себе мышцы, и другие, такие нежные, что убаюкивают.

Я люблю свой инструмент, звук мотора, когда он ревет во всю мочь на подъеме и несет все десять тонн легко, как цветок. Я люблю людей моей корпорации, это крепкие ребята, они умеют жить и не боятся ни испачкать руки, ни протянуть руку помощи товарищу. Он остановился. Алиса проследила за его взглядом: сквозь туман и дождь она различила серую «ведетту», спускающуюся с горы. Побледневший Шап замер в напряженной позе, провожая глазами машину:

– Эти парни могут по праву сказать, что отравили мне существование! Тут «ведетта» исчезла за вечнозелеными дубами. Шап пришел в себя, обернулся к Алисе и дружески пожал ей руку. Его задумчивые глаза обратились на стоящий неподалеку грузовик. Отвязавшийся угол зеленого брезента хлопал на ветру.

– Раз ты жена водителя, – Шап явно сделал над собой усилие, – я научу тебя завязывать шоферский узел, без него никак не обойтись. Шап говорил, но мысли его были далеко, а улыбка рассеянной.

– Делаешь вот так: – объяснял он, натягивая веревочку, – проводишь снизу, потом справа вверх, вниз, слева вверх, петлю… Алиса взяла его за руку; он замолчал. Она посмотрела на его загорелую твердую руку, поросшую легкими волосками и пахнущую соляркой; она поднесла ее к губам и с нежностью поцеловала.