Затонувшие сокровища

Галеоны его католического величества Карла V, императора «Священной Римской империи», короля «Индий, материков и море-океана», стояли на якорях. По правде говоря, эта довольно глубокая и относительно укрытая бухта, которой сам Христофор Колумб дал имя Пуэрто-Бельо (Порто-бело), не располагала никакими портовыми сооружениями, и суда бросали якорь прямо на рейде. Не было здесь и поселения, которое могло бы именоваться портовым городом. Тем не менее, Пуэрто-Бельо стал традиционной промежуточной гаванью на Дарьенском перешейке, который мы теперь называем Панамским.

Над тропическим лесом, лачугами и бараками, вытянувшимися вдоль берега, занималось утро. Тали, прикрепленные к фок-мачтам, скрипели под тяжестью последних партий грузов, поднимаемых на борт. Шлюпки, груженные товарами, сновали между берегом и тремя большими судами — «Санта-Ана», «Нуэстра сеньора де ла консепсьон» и «Маргаритой» (вместимостью[12] до 600 тонн).

«Санта-Ана» несла вымпел генерал-капитана флотилии дона Франсиско Родригеса. Над «Маргаритой» реял адмиральский флаг — на ее борту находился адмирал Гаспар де Варгас. Все эти корабли были так перегружены, что легко могли пойти ко дну.

С берега доносились окрики солдат и вопли индейцев, которых побоями заставляли переносить последние грузы на борт корабля, готовых поднять паруса.

Костры еще дымились, пьяные моряки, спотыкаясь и пошатываясь, бродили между лачугами и деревянными бараками. Оргия продолжалась всю ночь. Всякий раз, когда отплывала флотилия, нескончаемые попойки сопровождались азартным и играми, во время которых люди теряли целые состояния. Они дрались на ножах и шпагах из-за жалких беззубых девок, вывезенных из Европы, или из-за индианок, еще сохранивших красоту и превращенных в рабынь.

Так случалось постоянно, когда галеоны флотилии раз в год бросали якоря на рейде Пуэрто-Бельо. В течение, по меньшей мере, трех недель горстка испанцев предавалась здесь массовому безумию среди груд продовольственных припасов и товаров, завезенных из Испании, мешков с золотыми и серебряными слитками. Богатства, насильственно отторгнутые у этой враждебной земли, должны были пересечь Атлантику, чтобы поддержать великолепие его католического величества и позволить ему сокрушить неверных и еретиков.

Пуэрто-Бельо был в те времена жалким поселком, почти безлюдным в течение всего года. Необычное оживление воцарялось здесь только с прибытием галеонов. На открывшейся в эти дни шумной ярмарке серебряные слитки раскладывались посреди улицы прямо на земле. Инструменты, оружие, одежда, доставляемые из Европы в незначительном количестве, обменивались на кукурузу, какао, индиго, дерево кампече… С отплытием галеонов Пуэрто-Бельо сразу погружался в нищету и спячку изоляции.

Тысячи свечей

Корабли доставили из метрополии ничтожное количество товаров — немного одеял, камзолов, сапог, но в основном вино, мечи, пики, круглые щиты и тысячи свечей, которые пользовались большим спросом у испанских переселенцев. Колония сжигала ежегодно две тысячи центнеров воска, завозившегося из Испании. Все это было сгружено прямо на землю между хижинами. Но, несмотря на солдат, охранявших товары, лучшие вещи были уже похищены, так как у колонистов не было ни одежды, ни обуви. По закону они не имели права ни изготовлять нужные им товары, ни покупать их у французов, англичан и голландцев, которые занимались контрабандой на всем побережье. Дело в том, что испанский король закрепил за собой монополию внешней торговли с Всст-Индией. Его королевское величество запретило колонистам заниматься какими бы то ни было ремеслами, хотя бы самыми простыми. Запрещалось ткать, шить одежду, изготовлять обувь и посуду, сеять хлебные злаки. Искоренили и всю виноградную лозу. Даже одежду для индейцев завозили из Испании. Чтобы колонисты не ходили разутыми, королю следовало доставлять им с родины достаточное количество обуви, наладив там ее изготовление. К тому же у короля не хватало и судов для снабжения авантюристов, рассеявшихся по огромной территории Нового Света, откуда они извлекали тонны золота и серебра.

Если эти благородные металлы и попадали в руки испанцев в благоприятный для навигации сезон, они никуда не доставлялись заблаговременно в атлантические порты из-за боязни набега флибустьеров. Как только часть флотилии Материка приставала к берегам Нового Света в Картахене, оттуда срочно посылали курьеров в Панаму, Гуаякиль и Лиму, чтобы оповестить флотилию Тихоокеанского побережья. Все суда из Арики, Аутофагасты, Кокимбо и Вальпараисо собирались в Кальяо порте Лимы. Они выкачивали золото, драгоценные камни и другие богатства из отдаленных сказочных стран, которые входили ранее в состав государства инков, — из Перу и Чили, покоренных Кортесом, откуда Испания уже извлекла огромные богатства. Нагруженные сокровищами галеоны Южного моря, которые мы называем теперь Тихим, океаном, поднимали паруса в Кальяо, держа путь в Панаму. Рейс продолжался три недели. В Панаме тяжелые кожаные мешки, наполненные серебряными грубо обработанными слитками и золотыми монетами, навьючивались на мулов. Многочисленный и хорошо вооруженный конвой затрачивал обычно 22 дня на пересечение Дарьенского перешейка, удачно избегая засады индейцев и прокладывая себе путь в лесу, где после каждого тропического ливня известные европейцам растения заполоняли все тропы, скрывая следы человека. Но куда опаснее индейцев были такие, враги, как дизентерия, малярия и желтая лихорадка. Они косили европейцев, высадившихся на новый материк. Гигиена и медицина не могли обеспечить в те времена действенную защиту от новых недугов, обрушивавшихся на переселенцев. Испанцы под экватором вели тот же образ жизни, что в Мадриде или Севилье: пили и ели все, что им заблагорассудится, и истекали потом под своими кольчугами и шлемами. Знатные сеньоры сходили на берег в вышитых камзолах, шелковых штанах и башмаках с серебряными пряжками.

Богатство и нищета

Поражает контраст между жалким физическим состоянием этих людей и огромными богатствами, сосредоточенными в их руках; между смертью, угрожавшей им со всех сторон, и потоком золота и серебра, который они направляли с одного конца континента на другой и грузили на корабли. На судах того времени скоплялись огромные богатства, но плавание в них превращалось в сплошной кошмар.

Мешки с золотыми и серебряными слитками в форме дисков, некогда сиявших на солнце, поместили в сокровищницу галеона «Санта-Ана», флагманского корабля флотилии. Сокровищница эта находилась в самой нижней, обитой железом части трюма, где десять человек несли постоянное дежурство почти в полной темноте. Попасть в эту камеру можно было только через единственный люк из капитанской каюты. Королевские чиновники пересчитали один за другим все мешки, открыли их и взвесили новенькие золотые монеты с отчеканенным на них крестом и надписью «Потоси». Это чарующее название носили перуанские рудники, снабжавшие Европу сказочным количеством драгоценного металла. И действительно, перед отправкой в Европу золото немедленно поступало на счет короля в виде золотых монет, отчеканенных на монетных дворах Америки. Такие дворы имелись не только в Потоси, но и в Лиме, Мехико и Санта-Фе (Богота). Первый из них, кажется, был основан в Санто-Доминго на острове Эспаньола (Гаити), а второй в Мехико в 1536 году.

Огромное количество жемчуга было доставлено на борт «Маргариты», чем как бы оправдывалось ее название. С кораблей на берег Пуэрто-Бельо уже доносились первые песни. То были церковные гимны. Вначале исполнялись утренние кантаты, которые монахи заставляли распевать всех пассажиров, включая солдат и экипаж галеона. Вскоре главный священник флотилии на задней надстройке адмиральского корабля начнет служить мессу, как он это делает ежедневно. Распевать кантаты приходится и при маневрах, весьма изнурительных для моряков. Ведь мачты галеонов несли на себе то, что тогда называли «деревьями» (рангоутами) прямых парусов, а паруса отличались огромными размерами, ибо секрет деления парусов судна был тогда неизвестен. Чтобы поднимать всю эту парусину вручную, требовались огромные усилия. На парусах красовался Иерусалимский крест, то есть геральдический крюковый крест, эмблема Испании.

Для возвращения в Европу галеонам не хватало людей. Их команды не были укомплектованы из-за дезертирства и болезней. К тому же в экипажах кораблей почти не было опытных моряков. Преобладали нищие, бродяги и даже пленники, в спешке набранные в разных портах. Моряки, захватив фал огромного грота, поднимали парус, ритмично раскачивая его в такт церковному пению. Поверхность грота можно было увеличить, добавив еще две полосы парусины. Два ряда латинских букв: А, V, М, G, Р, красовалось на нижней кромке грота и на дополнительной полосе. Буквы эти означали: Ave Maria gracia plena. Двойная выгода: устранялась возможность ошибки при сложном маневре и обеспечивалось покровительство Святой Девы. Другие матросы выбирали брашпилем последний чугунный якорь длиной более четырех метров и весом 2000 фунтов.

Медленно паруса большого корабля наполнялись слабым ветром, и, хотя паруса надувались, галеон едва продвигался вперед, и рулевой прилагал все усилия, чтобы направить форштевень в фарватер. Тяжелое судно очень плохо слушалось руля. Этот галеон, как и все тяжеловесные суда, ходившие в Америку, подчинялся лишь парусным маневрам. Четыре мачты позволяли судну идти только курсом фордевинд и галфвинд, но небольшой прямой парус на бушприте в носовой части судна и треугольный в кормовой открывали перед искусным капитаном и лоцманом дополнительные возможности для маневрирования. На самом конце палубы «Санта-Аны» был водружен кормовой фонарь: чугунная плитка, укрепленная ветвевидным орнаментом художественной чеканки. Кормовой фонарь был отличительным знаком флагманского судна. Только корабль генерал-капитана флотилии пользовался привилегией вести на борту постоянный. Другие суда не имели права зажигать никаких постоянных огней на открытом воздухе. Даже в каютах и кубриках не разрешалось зажигать ночью ни лампы, ни свечи. Единственный фонарь помешался над компасом в «битакоре» — предшественнице нактоуза[13], слабы, ибо галеонам постоянно угрожали пожары.

Королевская пятина

Все радовались спокойному морю и слабому ветру. При сильном волнении «Санта-Ана», «Маргарита» и «Нуэстра сеньора де ла консепсьон» подвергались бы большому риску. Ведь они были так перегружены, что линия осадки находилась чуть ли не в двух метрах от нижней части судна, то есть от его центра. Две надстройки, передняя и задняя, как на всех кораблях того времени, были слишком высокими и при шторме уменьшали устойчивость этих галеонов, которым приходилось встречаться с внезапными ураганами в Карибском море и сильной зыбью в Атлантике.

Теоретически галеоны этой флотилии должны были перевозить только королевское имущество. Но испанское правительство эксплуатировало ресурсы Нового Света странным окольным путем: король довольствовался взиманием пятой части всех богатств, добытых в Америке частными лицами. Этот налог назвался «королевской пятиной», ибо колонизация нового материка теоретически считалась частным делом.

В действительности эксплуатация Вест-Индии порождала беспорядочную и интенсивную морскую торговлю, в которой принимали участие все лица, замешанные в грабеже колоний.

Каса де контратасьон

Их католические величества Изабелла и Фердинанд управления колониями в Новом Свете и контроля над ними, а именно Каса де Контратасьон в Севилье. Организация эта была одновременно торговой биржей и морским управлением, обеспечивающим доход казне и безопасность судов. Это был также центр информации и место встречи спекулянтов и капитанов, гонявшихся за выгодными рейсами.

Поскольку Каса де Контратасьон находилась в Севилье, все суда, следовавшие в Вест-Индию или возвращавшиеся оттуда, должны были заходить в этот порт. Между тем судоходство по Гвадалквивиру стало крайне опасным из-за постоянно менявших свое положение песчаных отмелей. Вместе с тем размеры судов и их осадки неуклонно увеличивались. Нужно было предоставить Галеонам новый порт приписки — и в 1680 году им стал Кадис, куда в 1717 году переместилась и Каса де Контратасьон.

Бюрократия

Чиновники из Каса де Контратасьон вникали в мельчайшие подробности плавания галеонов. Они заранее предрешали путь следования, порядок, которого надо было придерживаться в путешествии, и правила на случай сражения. Никаких средств связи на дальние расстояния в те времена не существовало. Только легкие и быстроходные суда поддерживали связь между более крупными и медлительными кораблями, входившими во флотилию. Но лишь при исключительно благоприятных обстоятельствах легким судам удавалось передать приказ, адресованный галеонам, или догнать их в пути. Таким образом, чиновники, засевшие в конторах, должны были заранее все предусмотреть. Но чаще всего правила, разрабатывавшиеся людьми, которые ничего не смыслили ни в судоходстве, ни в обстановке, сложившейся в Вест-Индии, приводили к оплошностям.

На этот гигантский сложный механизм, созданный для того, чтобы обеспечить охрану грузов, механизм, от которого зависела экономическая жизнь Испании была возложена непосильная для него задача, значительно превосходившая технические возможности того времени. Он нуждался в большем количестве, компетентных моряков, которых в Испании не хватало, а главное — в честных чиновниках.

Постыдная организация морской торговли

Каса де Контратасьон превратилась в бюрократическое чудовище. Она во все вмешивалась и регулировала в законодательном порядке все, «начиная от размеров головных уборов для рабов и кончая молитвами, которые надлежало читать, чтобы усмирить шторм».

У нее были свои представители во всех портах, куда заходили галеоны. Они-то и пересчитывали в Пуэрто-Бельо все золотые и серебряные слитки, обследуя и заглядывая в самые глубокие трюмы. При этом чиновники, казалось, не замечали, что корабли были до отказа забиты товарами, которые не имели никакого отношения к королевской пятине. Прежде всего, там находился личный груз адмирала Гаспара де Вергаса, и, кроме того, почти у каждого матроса имелась своя маленькая сокровищница. Чего только не было в этом причудливом и разношерстном грузе: и дерево кампече, и пряности, и экзотические плоды, такие, как бананы и ананасы, и диковинные животные — попугаи, обезьяны, индюки. А иногда даже такая бесценная добыча, как изумруды.

На борту галеонов находились к тому же грузы, принадлежавшие чиновникам из Каса де Контратасьон. Представители власти не без основания надеялись на то, что их коллеги в Севилье или Кадисе сумеют извлечь из этого груза прибыль, выделив им соответствующую долю.

Дело в том, что торговлей занимались все чиновники. Сверху донизу вся иерархическая система Каса де Kонтратасьон, перекачивавшая в Испанию богатства Американского континента, представляла собой чудовищную цепь сообщничества и лихоимства. У короля была своя доля в этом предприятии, но отнюдь не самая большая. На борту трех королевских галеонов находились не только контрабандные грузы, но и сотни тайных пассажиров сверх предусмотренного по закону числа. Даже сами адмиралы получали комиссионные за перевозку пассажиров, которым было не место на королевских судах. Известен, например, случай, когда на борту флагманского галеона из 700 пассажиров 400 были нелегальных.

Когда разражался шторм или на корабль нападали пираты, толпа, заполнявшая все палубы, затрудняла маневры и зачастую не позволяла оказывать, какое бы то ни было, сопротивление морским разбойникам.

К тому же частенько случалось, что объятые паникой пассажиры провоцировали на корабле бунт.

Месса на борту

В то время когда корабль выходил в открытое море, на его возвышенном юте служили мессу. На галеонах всегда находилось несколько священников. Там были и «христовы конкистадоры», возвращавшиеся домой после обращения индейцев в христианскую веру, и судовые священники. Последние сопровождали моряков и солдат, чтобы отправлять на корабле церковные службы — исповедовать и следить за набожностью и моральным духом армий его католического величества.

В первых рядах паствы, находившейся на задней надстройке, стояли капитан, несколько знатных сеньоров в шелковых камзолах и мягких сапогах, державших руку на эфесе шпаги, а также высшие офицеры, которых можно было опознать по их перевязям. На средней палубе, находившейся почти на уровне воды, толпился самый пестрый люд: авантюристы в рваных камзолах, купцы, приказчики, солдаты-калеки, а также несколько нарумяненных девиц, возвращавшихся в Испанию с состоянием, нажитым в Новом Свете.

В носовой части на верхней палубе скучился еще более разношерстный народ: прямо на палубе валялись больные, одетые в жалкие лохмотья люди, здесь нашли пристанище изнуренные службой и лихорадкой солдаты, захваченные силой на борт корабля матросы. Среди них были также индейцы и негры.

Корабль кишит крысами

Каждый, кто находился на борту, знал, что плавание будет долгим. Два — два с половиной месяца потребуется для того, чтобы добраться до Кадиса, если это будет угодно судьбе. Сколько лишений предстоит перенести, сколько штормов встретить на пути и в каких невыносимых условиях жить! Никаких продовольственных припасов для нелегальных пассажиров не предусматривалось. Те, кто хоть раз прошел через эти испытания, запасался кое-какими продуктами и даже питьевой водой. Но им приходилось зорко следить за своими припасами и товарами. Кражи и азартные игры были излюбленным занятием на борту во время перехода. Кроме того, приходилось охранять свою пищу от крыс. Эти грызуны кишмя кишели на корабле, как, впрочем, и паразиты — клопы, вши, черви, тараканы, долгоносики.

«Санта-Ана» не сразу отправилась в обратный рейс. Не могло быть и речи о том, чтобы галеон в одиночку пустился в трансатлантическое плавание. Прежде чем взять курс на запад, ему предстояло добраться до Гаваны, чтобы присоединиться к флотилии Новой Испании. Соединение двух флотилий для совместного пересечения Атлантики в обязательном порядке осуществлялось на Кубе, с тем, чтобы они могли общими силами отражать нападения корсаров. Чтобы добраться до Гаваны, «Санта-Ана» и все следовавшие за ней галеоны должны были пересечь Карибское море. Это было тяжелым плаванием, всегда сопряженным с риском встречи с флибустьерами: англичанами, засевшими на Ямайке, и французами, закрепившимися на острове Тортю. Английские и французские флибустьеры обычно назначали друг другу свидание на островке Ваш к югу от Экспаньолы.

От Тортю, одного из Больших Антильских островов, флотилия материка направлялась в Гавану.

В течение всей испанской авантюры в Америке Куба оставалась главной опорой конкистадоров, центром завоеваний и торговли награбленными богатствами.

Гаванский порт был хорошо укреплен. Крепость Эль-Морро, казалось, могла отразить любые атаки флибустьеров. Построенная из камня Гавана почти ничем не отличалась от других испанских городов конца XVI века. Здесь наряду с европейским комфортом можно было наслаждаться всеми прелестями тропической экзотики.

Конвой из Веракруса

За несколько недель до описываемых событий другие галеоны — «Альмиранте де Гондурас», «Нуэстра сеньора де Аточа» (вместимостью по 600 тонн каждый), «Сан-Хосе» и торговые суда, входившие в конвой флотилии Новой Испании, — вышли из порта Веракрус в Мексиканском заливе.

Расположенный на песчаной низменности Веракрус с мая по сентябрь задыхался от зноя. Единственным источником пресной воды в этом городе была грязная речонка Теноя, протекавшая на юго-западе. А вокруг расстилались зловещие пески. Эта промежуточная якорная стоянка, одна из важнейших для испанских кораблей, была, по существу, весьма ненадежным, незащищенным рейдом, летом открытым циклонам, а зимой — северным ветрам. Единственным убежищем для галеонов был островок, едва возвышавшийся над уровнем моря, где была сооружена крепость Сан-Хуан-де-Улуа. Эта крепость господствовала над городом и защищала гавань.

Гавань, достаточно плохая сама по себе, была тем более опасной, что недалеко от берега из воды торчали многочисленные скалы. Весь этот район был наводнен малярийными комарами. Помимо малярии, здесь были распространены и другие эндемические болезни, в частности опустошительная желтая лихорадка.

Опасные проволочки

Флотилия Новой Испании тоже не могла попасть на Кубу, пересекая по прямой Мексиканский залив. Этому препятствовали циклоны. Ей приходилось сначала подниматься на север, плыть вдоль берегов современной Луизианы, а затем, описав огромную дугу, спускаться к югу вдоль берегов Флориды. В том году на такое плавание ушло четыре недели. Нормальная затяжка. Иногда на это приходилось затрачивать все пять недель. Ведь для парусников с прямыми парусами не всякий ветер был попутным. Кроме того, в Карибском море приходилось считаться с резкими изменениями погоды. Многие галеоны на горьком опыте познали ее капризы и были отброшены к берегу. Добраться до Гаваны из Веракруса галеоны могли, только совершив такой северный обход и избежав как встречных ветров, так и пиратских набегов. Приход второй флотилии на Кубу послужил поводом для новых увеселений. Офицеры, знатные сеньоры и губернатор Гаваны расточали деньги на устройство приемов во дворцах и на кораблях. Расстилались роскошные ковры, выставлялась драгоценная золотая и серебряная посуда.

Люди дрались на дуэлях, играли в кости и карты, бренчали на гитаре и в основном очертя голову спекулировали всем, чем могли, — колониальными товарами, драгоценными камнями, ромом. Гавана, обязательный промежуточный порт на шарнире между Старым и Новым Светом, была центром легкой, роскошной и скандальной жизни.

Корабли и так не выдерживали сроки, предусмотренные расписанием. Пребывание же в Гаване привело к еще большему опозданию.

Галеоны действительно нуждались в заходе в промежуточный порт, чтобы запастись продовольствием и питьевой водой. Но они были так перегружены товарами, что едва ли там можно было найти место для этих припасов.

Кроме того, суда нуждались в ремонте: многие из них были уже старыми или строились на скорую руку. Перегрузка приводила к течи, а ручные помпы того времени, сделанные из дерева и кожи, были малоэффективны. Древоточцы были настоящим бичом для судов, а нижнюю часть корпуса приходилось регулярно очищать от водорослей. Ремонт был совершенно необходим, даже если он приводил к задержке рейса. Гаванские судоверфи были лучшими в Америке. Отдадим должное испанцам: если они и не всегда были хорошими мореходами, уступая в этом отношении англичанам, французам и голландцам, и не считались выдающимися судостроителями, то суда ремонтировали тщательно и со знанием дела.

Их корабельные плотники, где бы ни находились — на борту судов или и различных промежуточных портах — Гаване, Сан-Хуан-де-Улуа, Картахене, Сан-Хуане (Пуэрто-Рико) — поистине творили чудеса, чтобы поддержать на плаву плохо сконструированные, наспех построенные и используемые до последнего предельного срока корабли. Два объединенные флотилии, сконцентрированные в Гаване, насчитывали около 80 судов. В самом деле, к галеонам присоединялись торговые, суда, принадлежавшие отдельным судовладельцам, частным обществам или знатным испанским сеньорам. Но даже торговые суда должны были в обязательном порядке иметь на борту пушки, количество которых устанавливалось в зависимости от их размеров (обычно две пушки). Однако и это правило не соблюдалось. Торговые суда обычно полагались на артиллерию галеонов и предпочитали перевозить побольше товаров и поменьше пушек. Так называемая «аверия», или сбор за право присоединения к конвою, взималась в зависимости от тоннажа судна и, как полагали судовладельцы, должна была обеспечить кораблю надежную защиту. Пассажиры, которых принимали на борт, должны были иметь при себе мушкет или аркебузу с боеприпасами. Но эта гарантия была иллюзорной.

Путь в Европу

Накопленный за долгие годы опыт, наблюдения, отчеты капитанов, правила судовождения нерушимо закрепляли маршруты флотилий в Америку и их обратные рейсы в Европу. По выходе из Испании они спускались на юг, делали остановку на Канарских островах и, используя попутные пассажирские ветры, пересекали Атлантику, чтобы попасть в Мексиканский залив.

На обратном пути по выходе из Гаваны галеоны должны были подняться на север, рискуя, что их снесет на бесчисленные в этом районе коралловые рифы. Затем корабли шли вдоль побережья Америки до широты Бермудских островов, чтобы воспользоваться западными бризами, а также течением Гольфстрим, чья скорость в три узла представляла собой величину, которой не следовало пренебрегать. Далее корабли останавливались на Азорских островах, после чего, наконец, брали курс в Испанию, куда обычно прибывали в конце года, в декабре. Все плавание из Европы в Америку и обратно занимало около восьми месяцев, если не происходило ничего экстраординарного. Но случалось, что флотилии вообще не возвращались домой.

Так, в 1565 году вся флотилия Новой Испании была уничтожена ураганом. В 1572 году пять галеонов пошли ко дну, один сгорел в открытом море, и два других пришлось бросить. В 1581 году сгинуло восемь галеонов, в том числе и тот, на борту которого находился адмирал.

Торжественное отбытие

Две флотилии, вышедшие из Гаваны, представляли собой величественный кортеж и создавали впечатление непобедимой мощи… Один за другим галеоны салютовали из пушек крепости Эль-Морро, откуда доносились ответные залпы. Огромная толпа собралась на крепостном валу, размахивая орифламмами и шарфами.

Флотилию возглавлял флагманский корабль, на борту которого находился ее верховный командир генерал-капитан, назначаемый самим королем. На этом судне развевался алый штандарт из узорчатой шелковой ткани. На одной стороне флага был вышит крест, на другой — герб Испании и фамильный герб генерал-капитана.

Этот штандарт стоил тысячу экю и был подарен самим королем. Его поднимали только при отплытии, в сражениях, а также в день святого Якова, покровителя Испании. Хранение штандарта поручалось офицеру высокого ранга, именовавшемуся «альферес майор». Он отвечал за штандарт головой. Флаги других галеонов были пошиты из трех полотнищ красной, белой и желтой материи. Среднюю украшал черный коронованный орел, вокруг которого вилась гирлянда ордена Золотого руна.

Генерал-капитан флотилии отвечал за вооружение кораблей, запасы продовольствия и навигационные приборы. Ему не только не назначали никакого жалованья, но, напротив, он сам должен был закупать весь груз, внося крупную сумму в королевскую казну, не считая комиссионных, которые он вынужден был выкладывать из своего кармана, чтобы получить столь высокое назначение. Однако генерал-капитан флотилии мог рассчитывать на огромное состояние после завершения хотя бы одного рейса в Вест-Индию.

За кораблем генерал-капитана в образцовом порядке продефилировали восемь галеонов, которые теоретически должны были перевозить только официальных пассажиров, колониальные товары и королевскую пятину. Адмиральский корабль шел в арьергарде, замыкая конвой.

Легкие и быстрые плашкоуты с изящными обводами выделялись среди остальных кораблей. Окружая примерно 60 торговых судов, они старались поддерживать среди них порядок. Но различные по конструкции, тоннажу и парусному вооружению «купцы» не вызывали сомнения в том, что первый же шквал оторвет большую их часть от конвоя и разбросает в разные стороны. Поэтому заранее назначались места встречи, где суда флотилии должны были дожидаться друг друга, если стычка с корсарами или шторм разъединит их.

Ничего не скажешь, мудрая предосторожность. Но условия навигации в тот период сводили ее к нулю. Действительно, чтобы снова соединиться в условленном месте, не хватало самой малости. Надо чтобы каждый капитан и лоцман в любую минуту знал точное местоположение корабля. Но наука судовождения была еще далеко от подобной точности. Если мореходы того времени, прокладывая курс на глазок, еще могли с помощью компаса определить, на какой широте находится судно, уточнить долготу им не всегда удавалось. Им недоставало в тот период и еще целое столетие спустя таких точных «часов», чтобы исчислить разницу до времени между заданным меридианом и местом нахождения судна.

Определение места — целая проблема

Хотя Каса де Контратасьон и создала гидрографическое бюро, картографическую службу и даже мореходное училище, она никогда не была полностью посвящена в курс испанской авантюры, которая была сопряжена с трансатлантическими плаваниями. Для этого ей не хватало квалифицированных капитанов и особенно лоцманов. Между тем именно от них зависела скорость хода корабля. Две роли — командира корабля и судоводителя, которые мы теперь рассматриваем как нераздельные, в те времена выполнялись разными людьми. Судовождение было передоверено лоцманам. Их наука складывалась из множества наблюдений, к которым добавлялось больше интуиции, чем теоретических знаний. Дело в том, что западноевропейские корабли впервые изменили каботажному плаванию, устремившись в открытые пустынные воды Атлантики в тот период, когда наука еще не могла гарантировать безопасность подобного плавания.

Вот почему мореходы тех времен больше полагались на свою память и на тысячи только им известных ориентиров, чем на всегда неполные и неточные карты. Задача заключалась в том, чтобы ревниво хранить секреты своих маршрутов. Каждый лоцман хранил знания о ветрах, течениях и подводных скалах только для себя.

Таким образом, ход судов в конвое объяснялся не только необходимостью защищать торговые суда от нападения пиратов, но и тем обстоятельством, что практика судовождения была совсем ничтожной, и далеко не на каждом корабле был человек, способный им управлять. Да и между тогдашними лоцманами не было согласия. Рассказывают, что во время плавания одного конвоя адмирал собрал всех лоцманов, чтобы определить местонахождение флотилии. Одни утверждали, что Куба появится в пределах видимости через сутки, другие — через восемь часов. Однако в ту же ночь три судна сели на рифы, окружающие этот остров.

Конвой уже был в значительном беспорядке к тому моменту, когда предстояло оторваться от побережья Америки и взять курс на Азорские острова. Адмирал, который был обязан замыкать конвой и подгонять отстающих, не хотел слишком долго их ждать. Он спешил пересечь Атлантику до наступления неблагоприятного сезона.

Жизнь на борту

Огромный кортеж влачился по воле ветров и волн со скоростью, не превышающей четырех узлов. Первоначально галеон, судно округлой формы, которое тогда насмешливо называли «бочкой», или «корытом», нес прямые паруса. Однако выдерживать курс с прямыми парусами трудно, и на галеонах теперь появилось два треугольных паруса: один на бизани, другой на четвертой мачте. Что касается парусов на носу и корме судна, вроде тех, что находятся на бушприте, то они не были движителями и использовались только для управления судном и маневрирования. Если судно шло курсом галфвинд, его начинало сносить, и вскоре наступал момент, когда лоцманы уже не знали, где они находятся.

Одним из основных навигационных приборов была тогда «ампулка», или «пудреница», то есть песочные часы, заменявшие механические. В течение получаса верхний резервуар опустошался, и прибор надо было тотчас перевернуть. Эта обязанность возлагалась на гардемаринов.

Все офицеры на кораблях были испанцами, за исключением лоцманов, зачастую португальцев или итальянцев. Среди матросов испанцы составляли не более 20 %, остальные были выходцами из других европейских стран. Флотилия была настоящей вавилонской башней. Драки на борту не считались редкостью. В самом деле, многие матросы, независимо от того, попадали они на корабли насильственно или добровольно, были личностями отнюдь не респектабельными. Уже на борту корабля Христофора Колумба было два преступника-рецидивиста — англичанин и голландец.

Итак, корабли, поймав, наконец, попутный северо-западный ветер, отдались на его волю. Началось томительно долгое плавание в чудовищных условиях. Неизвестно еще, что было опаснее — штормы или штили.

Ведь последние затягивали плавание, а питьевой воды, как правило, не хватало.

Представьте себе, что должны были испытать 600 или 700 человек, скучившихся на судне длиной 40 метров и шириной от 12 до 14 метров. Находились ли пассажиры на передней или задней надстройке, их в одинаковой степени преследовали всевозможные испытания: болезни, грязь, невозможность уединиться. Для всех пассажиров был единственный галеон (на одно очко), вынесенный на передний край судна.

Пассажиры, солдаты, моряки спали па палубе вперемешку, прямо на досках, ничем не защищенные от непогоды. В большинстве случаев люди не переодевались в течение всего плавания. Когда начинало штормить, приходилось укрываться в трюмах, где наблюдалась невообразимая скученность. Случалось и так, что пассажирам за весь рейс не удавалось побывать на палубе, на дневном свете. Целыми неделями они оставались на одном месте в ужасном зловонии трюмов. Никаких иллюминаторов для проветривания закрытых помещений тогда не существовало.

У испанских матросов и солдат не было даже форменной одежды. На голове они носили конической формы колпак из красного сукна (их изготовлением славились толедские ремесленники), а если у них заводились деньги, то покупали серые плащи с капюшонами, чтобы защититься от дождя и соленых брызг.

На этих судах, потрепанных переходом через Карибское море, швы протекали, и воду приходилось непрерывно откачивать помпами. В льяло, куда стекала вся вода из трюмов, работали помпы, царило такое зловоние, что, прежде чем войти в это отделение, приходилось опускать туда зажженную свечу. Если свеча гасла, то льяло прочищали уксусом или мочой, разбавленными пресной водой, и только после этого посылали туда матросов.

Женщины на борту

Чтобы скрасить однообразие столь длительного трансатлантического плавания, знатные сеньоры, капитаны и матросы изобретали всякого рода празднества и увеселения. Все начиналось обычно с церковных обрядов — ежедневных утренних месс и торжественной мессы, отправляемой по воскресеньям. Всем угодникам, упомянутым в святцах, поочередно воздавались должные почести. К этому постепенно добавлялись менее возвышенные занятия. Устраивались петушиные бои и бега, в которых состязались свиньи, взятые на борт в качестве провианта для почтенных пассажиров. При этом зрители бились об заклад. Кроме того, все испанцы, будь то знатные сеньоры или голодранцы, как известно, увлекались боями быков. Их разыгрывали в пределах доступного свободного пространства матросы и солдаты, изображавшие быков и матадоров. На борту некоторых судов, главным образом торговых, находились женщины. По действовавшим на корабле правилам, их следовало изолировать. Но эти правила не соблюдались, поскольку их основными нарушителями были знатные сеньоры и офицеры. Они требовали себе спутниц, которых плашкоуты перебрасывали им с одного корабля на другой. Это приводило к тому, что на некоторых надстройках на корме возникали оргии, кончавшиеся из-за безудержного пьянства зачастую трагедиями. Пища на борту не годилась для людей, истощенных пребыванием в тропиках и не имевших ни малейшего представления о гигиене. Заготовленные впрок продукты быстро портились и не годились к употреблению. Пассажиры умирали от голода и жажды. Но еще больше людей погибало от болезней. Цинга, бороться с которой тогда не умели, косила людей на борту кораблей, где, разумеется, никакие правила санитарии не соблюдались. Мало того, никто не боялся брать на борт больных пассажиров.

Только случайность спасала от распространения эпидемий дизентерии и желтой лихорадки, которые могли разразиться в любой момент с ужасающей силой. После отпевания покойника труп немедленно выбрасывали за борт, а оставшиеся в живых радовались тому, что стало чуть больше свободного места.

Из 80 судов, входивших в конвой, почти двум третям удалось сделать остановку на Азорских островах, что считалось исключительной удачей. Остальные наугад прокладывали путь к берегам Европы. За несколько лет до этого штормы выбросили на берег около Тарифы несколько судов флотилии, в том числе адмиральский корабль. Из обломков, кроме официального груза, оцененного в 150 тысяч пиастров, были извлечены другие товары на сумму 350 тысяч пиастров. Все это было добыто грабежом, махинациями на черном рынке и спекуляциями, в которых были замешаны и высокие должностные лица. Таким образом, кораблекрушение обернулось большой удачей для короля, которые немедленно приказал конфисковать все это добро.

Прибыв на Азорские острова, адмирал немедленно отправил один из плашкоутов в Кадис с доброй вестью о благополучном возвращении флотилии.

Королевские долги

Все в Испании, начиная от короля и кончая самыми скромными чиновниками из многочисленных контор Каса де Контратасьон, с нетерпением ожидали прибытия флотилии.

В честь этого события будут устроены пышные празднества. Подготовка к ним уже ведется. Но до того как начнутся торжества, предстоит выполнить все формальные предписания Каса де Контратасьон. Ни один человек не может сойти на берег, ни один товар нельзя выгрузить, прежде чем государственные инспекторы не поднимутся на борт каждого корабля и не составят инвентарные описи. И тут снова открывается широкое поле для всевозможных ухищрений. Инспекторы охотно закрывали глаза на лишних пассажиров и на грузы, перевозившиеся галеонами для знатных сеньоров и купцов, разумеется, при условии, что им от этого кое-что перепадет.

В каютах генерал-капитана и адмирала разгорались споры о доле прибыли, которую каждый хотел получить за свое попустительство или соучастие.

Но из Америки к берегам Испании устремлялся такой поток золота, серебра драгоценных камней, жемчуга, пряностей, табака, сахара, какао, индиго, что эти богатства казались неисчерпаемыми, несмотря на все хищения и утайки, практиковавшиеся среди моряков, купцов и чиновников.

Доля Европы в испанской добыче

Однако все эти богатства и изобилие товаров не шли на пользу Испании. Как только груз попадал не берег, был зарегистрирован и доставлен на склады, немедленно приступали к его перераспределению среди европейских стран с тем, чтобы расплатиться с Фландрией за парусину, пошедшую на паруса галеонов, с северными странами Европы — за закупаемый там чугун, из которого отливались якоря и выплавлялась сталь для шпаг и пик. Дело в том, что сама Испания почти ничего не производила.

И хотя богатства стекались в Севилью, именно Антверпен в XVI веке, а затем Амстердам в XVII веке контролировал всю европейскую торговлю. В те времена бытовала такая поговорка: «Испания пожирает Новый Свет, но жиреют при этом Нидерланды». На испанской авантюре наживались, однако, не только Нидерланды.

Испанский король настолько запутался в долгах, что ему пришлось отказаться от венесуэльских рудников, уступив право их эксплуатации немецким банкирам Вельсерам. И многие другие города Европы богатели на испанском золоте: Генуя, Бурж, Остенде, Руани, Антверпен, Нюрнберг, Аугсбург, Лондон.

Мало того, что сокровища, вывезенные из Америки, повышали стоимость жизни в Испании, где, начиная с XVI века, установились самые высокие в Европе цены, заморская авантюра лишила эту страну живой силы. Вся молодежь ушла на военную службу и занялась покорением дальних стран. Открытие Христофора Колумба, которое, казалось, дало Испании неисчерпаемые ресурсы и мощь, превосходившую самые дерзкие мечты любой европейской державы, в конечном счете, парализовало эту страну, задержало ее развитие, затормозило развитие промышленного производства и вынудило ее в социальном и экономическом отношении топтаться на месте в течение почти трех столетий.

Над Испанией тяготело золотое проклятие!