Заверните мне луну

Глава шестнадцатая Оспа

Позвонила Энн. Они с Ричардом пытались зачать ребенка. Существовала лишь одна проблема: Энн уже много месяцев старалась забеременеть, но ничего не получалось.

— Ты думаешь, мне нужно провериться? — спросила она. Я вспомнила, что Норин, учительница биологии в моей школе, два года не сдавалась, и у нее все же родилась дочка.

— Нет, слишком рано. На все нужно время, — сказала я уверенно.

— Не знаю, мы перепробовали все, что только можно. Я убеждала ее, что результат появляется со временем. Кроме того, я понимала, что если речь заходит об анализах, то они оба должны провериться.

— Что? Ты думаешь, с Ричардом не все в порядке? — спросила она, обороняясь.

— Нет, я не говорила этого. Я думаю, что с вами обоими все в порядке, но если ты собираешься делать анализы, то нет смысла участвовать в этой затее одной, — ответила я, запаниковав. У меня не было настроения спорить.

Энн на мгновение задумалась.

— Ты думаешь, это связано с таблетками?

Я пришла в замешательство.

— Что? Ты до сих пор сидишь на таблетках? Спросила я в изумлении.

— Эмма, не умничай, — рассмеялась она. — Я ведь столько лет пила их.

Я задумалась.

— Ну а на коробочке ничего не говорится об этом?

— Нет, — призналась она. — Может, мы еще попытаемся.

— Хорошая идея, — согласилась я.

Остальная часть беседы кружилась возле того, что ей нужно проезжать на машине тридцать миль, чтобы найти приличный торговый центр. Я устала, и у меня раскалывалась голова. Я не выспалась ночью, и мне было жарко.

— Мне нужно идти, — сказала я. Я просто была не в состоянии разговаривать.

— Хорошо, но не забывай, что завтра я буду в Дублине, так что поужинаем вместе. Я пообещала, что не забуду, и повесила трубку. Я приняла две болеутоляющие таблетки и потащилась наверх, в кровать.

Я проснулась несколько часов спустя и почувствовала себя значительно хуже. Я встала, чтобы подойти к зеркалу, и заметила на теле большие красные пятна.

— Боже праведный! — взревела я.

Я приблизилась к зеркалу и сняла халат, чтобы осмотреть себя более тщательно. Перед моими глазами маячили отвратительные красные лепухи.

— Приехали, черт возьми! — вздохнула я. — У меня сифилис.

Я вспомнила, что мои родители уехали ненадолго в Эдинбург, и мне захотелось заплакать. Врач приехал час спустя и подтвердил, что я подхватила мерзкую ветряную оспу. Неделя изолированного заключения и каламиновый лосьон для примочек. Врач ушел, а я осталась стоять у зеркала и ожидать появления пятен на лице, молясь, что последнего не произойдет. Я позвонила Кло, и она рассмеялась.

— Это не смешно, — ныла я. — Если я почешусь, то покроюсь шрамами.

— Ну так не чешись, — посоветовала она, продолжая смеяться.

— Тебе легко говорить, — обиделась я. — Моя кожа кишит паразитами. Я ощущаю себя Индианой Джонсом в «Храме Судного дня».

Кло на секунду умолкла.

— Не понимаю.

— Что?

— При чем тут «Храм Судного дня»? — спросила она.

— Ты знаешь, пауки, — сказала я.

Она не знала.

— Когда на Индиану Джонса и его подружку стали падать пауки.

— Мне кажется, это было в первом фильме, — сказала она.

— Что ж, как тогда назывался первый фильм? — спросила я.

— Не помню, — ответила она после небольших раздумий.

— Ну и ладно, — уступила я.

Кло никогда не болела ветряной оспой, поэтому ей нельзя было приходить ко мне. Энн пыталась забеременеть, поэтому ужинать со мной ей хотелось меньше всего. Ричард не напрашивался на ужин со мной по той же причине. Родителей и Ноэля не было в городе, поэтому я оказалась, абсолютно одна, и мне очень и очень хотелось почесаться. Я сидела и смотрела дневные передачи по телевизору, которые повергли меня в депрессию и тоску. Тоска стимулирует зуд. Я приготовила еду, однако последняя застряла у меня в горле. Чуть не задохнувшись, я вытянулась на диване и стала жаловаться себе на то, что вынуждена работать с подростками. Один из них и занес ветряную оспу в класс. «Ублюдки».

Меня разбудил звонок дверь. Я запаниковала, как на моем месте поступил бы любой зараженный человек. Я встала у закрытой двери, а затем прокричала:

— Кто там?

— Шон, — последовал ответ. — Впусти меня!

— Не могу, — завыла я. — У меня ветряная оспа.

Он рассмеялся:

— Кло рассказала. Впусти меня.

— Не могу, — снова взвыла я. — Это очень заразно.

— Я уже болел ею! — отозвался он.

— Но ты можешь покрыться чешуей, — стонала я.

— Эмма, открой чертову дверь, пожалуйста!

Я открыла. От света у меня заболели глаза. Он шагнул в комнату. Я подняла голову. — Отлично, но только не обвиняй меня, если покроешься чешуей. У тебя опухнет мозг, и ты умрешь. Шон смеялся, получая удовольствие от моей истерики.

— Где ты это услышала?

Я указала на брошюры, оставленные врачом. Он взял их, прочел и улыбнулся.

— По — моему, у кого — то небольшая истерика.

— Неужели, — сказала я раздражительно. — Что ж, если бы ты заболел оспой, с тобой приключилось бы тоже самое.

Он рассмеялся, и я поняла, что, несмотря на его высокомерие, я радовалась его приходу.

— Я принес фильмы, мороженое и еще каламинового лосьона.

«Мой герой».

Мы решили посмотреть фильм. Он заставил меня надеть рукавицы, так что наслаждаться мороженым было весьма нелегко, но я постаралась. Мороженое оказалось единственной пищей, не вызывающей у меня рвотный рефлекс. Немалая часть лакомства оказалась на моем лице, но я вытерлась рукавицей. — Очень сексуально, — расхохотался Шон.

— Ха — ха, — находчиво ответила я. На большее мой мозг был неспособен, болезнь изрядно подточила остроумие. — Нет, серьезно, вот ты сидишь во фланелевой пижаме, усыпанная страшными красными пятнами, в рукавицах и с лицом, испачканным мороженым. Я и вправду завелся.

Он ухмыльнулся, придя в восторг от своей шутки.

— Сволочь! — Я была слишком больна, чтобы соперничать с его даром остроумия. — Отвали!

— Узнаю прежнюю Эмму. Не возражаешь, если я буду записывать за тобой? — с досадой спросил он.

Я бросила в него подушкой.

— Я болею. У меня ветряная оспа. Я могу умереть, — ныла я, добиваясь страдания.

Шон захохотал.

— Ты можешь умереть! — повторил он ради собственного удовольствия.

Из его уст эта фраза прозвучала несколько истерично. Я попыталась оправдаться.

— Так написано в брошюре, — с горестным видом ввела я его в курс дела. — Кожа взрослых покрывается чешуей, а в редких случаях наблюдается вышеуказанное разбухание мозга и последующая смерть.

Его смех не утихал.

— У тебя ветряная оспа. Несколько дней ты будешь чувствовать себя паршиво, тело будет зудеть, а потом все будет в порядке.

— Отлично, — согласилась я, — есть вероятность того, что смерть обойдет меня стороной, но сейчас мне слишком плохо, чтобы выслушивать, как ты меня дразнишь.

— Я не дразнился, — смеялся он. — Ты выглядишь сногсшибательно.

Я попыталась сохранить серьезное выражение лица, но, заметив на пижаме большое коричневое пятно от мороженого, я не выдержала и расхохоталась. Я была в убийственном состоянии, черт возьми, а он острил. Король комедии, который оставался привлекательным, даже заболей он ветряной оспой. Я втайне надеялась, что он поймет это, и мы проверим теорию на практике. Шон намазал мне спину каламиновым лосьоном и приготовил чай. Мы вместе посмотрели фильм, и, когда мне понадобилось сходить в туалет, он помог мне снять рукавицы. В десять он отправил меня в кровать, убедившись, что мои лекарства рядком стоят на тумбочке.

— Почему ты до сих пор один? — высказала я вслух мысль, когда он взбивал мою подушку. — Из тебя бы вышел отличный муж. — Я свернулась калачиком.

Впервые за все время нашего знакомства он покраснел. Я тут же поняла его неловкость, которая ощущалась так же остро, как и признак того, что в лифте кто — то сходил в туалет. Я притворилась, что сплю, не понимая истинной причины такой смены настроения. Шон вышел из комнаты.

— Спокойной ночи, — бросил он.

Я прикрыла глаза и почувствовала, что перед тем, как закрыть дверь, он несколько секунд внимательно смотрел на меня.

«Что с ним?»

Шон остался у меня ночевать и утром приготовил завтрак. Я зашла в кухню, когда он собирал поднос. Мое внезапное появление расстроило его.

— Я собирался принести тебе завтрак в постель, — сказал он.

Я улыбнулась.

— Мне немного лучше.

Я поблагодарила его за то, что он пришел. Он приказал мне сесть и протянул чай и гренки.

— Джона нет уже год, четыре месяца и два дня, — сказала я ни с того ни с сего.

Шон повернулся ко мне.

— Да уж, — пробормотал он.

— Да. Раньше я могла сказать это без подготовки, но последнее время мне приходится напрягать голову, — призналась я.

Он продолжал молчать.

— Ты думаешь, он видит нас?

— Что? — отозвался он.

Я повторила вопрос. Шон ответил, что сомневается в этом.

— Почему? Неужели ты думаешь, что он не видит нас? — не отставала я.

— Эм, я не буду задумываться над этим. Мне просто хочется верить, что где — то ему лучше, чем здесь.

Его голос звучал грустно, и я размышляла о причине этой грусти. Может, я задала глупый вопрос. Просто я устала. Я не хотела расстроить его.

— Прости. Ты прав. Наверное, ему лучше, чем нам. Стал бы он ошиваться здесь, — сказала я, пытаясь придать голосу жизнерадостности.

Шон снова занялся гренкам.

— Однажды ты отпустишь его, Эмма. Надеюсь, это произойдет как можно раньше, а не позже, — сказал он, выпрямляясь на стуле.

Я теребила гренок.

— Я тоже, — ответила я.

Вскоре он ушел. Его настроение изменилось, и я даже обрадовалась, что он ушел, потому что я почувствовала себя глупо. Конечно же, он не хотел слышать о Джоне, как только проснется. Это его угнетало. Шон скучал по другу, поэтому и вел себя странно. Он продолжал жить и хотел, чтобы я последовала его примеру. Все сходится.

«Если не считать, что не сходится ничего».

Через десять дней я чувствовала себя значительно лучше и решила проведать Джона. Я уже давно не заходила к нему. Пришла пора проверить куст и привести его в порядок. Стоял ясный весенний день, деревья распустились, воздух был неподвижен. Я аккуратно шагала, стараясь не наступить ни на чью могилу. Я держалась тропинки, ведущей к небольшому кусту, который я посадила много месяцев тому назад. Он цвел. Три красные розы и два бутона гордо росли у нового надгробия с именем Джона:

Красиво. Должно быть, выбирала его мама.

«Жаль, что ты не со мной и я не храню твой сон».

Я присела на сухую землю.

— Эй, незнакомец.

Ничего. — Извини, я давно не приходила.

Тишина. — Но я скучаю по тебе.

Снова ничего.

— Шон присматривал за мной. Я перенесла ветряную оспу. Я почти поправилась. Он был очень добр ко мне. Лучшего друга и не найти. А у тебя есть друзья?

«Глупый вопрос».

Я подняла глаза к небу.

— Я так хотела бы услышать от тебя лишь слово и знать, что у тебя все хорошо. Мне больше не снятся сны. Раньше ты приходил ко мне каждую ночь. Я не видела тебя уже много месяцев. Интересно, я когда-нибудь увижу тебя снова?

Я смотрела на его надгробную плиту в поисках ответа. Ответа не последовало, и тогда меня осенило. Я больше не помнила его голоса.

«О Боже!»

у меня хлынули слезы.

«О Боже!»

Я бросилась прочь от могилы, больше не задумываясь о том, наступаю ли я на чьих — то покоящихся близких. Я добежала до машины и выдохлась.

«Я не помню. Я не помню!»

Я поехала так быстро, как только могла. Мне стало жутко стыдно.

«Да как я могла так быстро забыть? Что со мной происходит?»

Я добралась до дома раньше, чем следовало. Затем я перевернула все вверх дном в гостиной, на кухне и в спальне, пока не нашла кассету автоответчика, которая оказалась запрятанной в тумбочке. Я убрала ее туда несколько месяцев назад. Я быстро вставила кассету и нажала на кнопку воспроизведения. «Здравствуйте. Вы позвонили по номеру шесть, четыре, ноль, пять, два, шесть, один. Мы в каком — то экзотическом месте, поэтому оставьте нам сообщение, и если вы придетесь нам по душе, мы вам перезвоним». Ну вот. Я почувствовала облегчение. Я до сих пор хранила кассету: даже если я не смогла сохранить его голос в памяти, он был у меня на пленке. Я поблагодарила Бога за все автоответчики на свете. Я сказала себе, что все будет в порядке. Но это не соответствовало действительности. А разве могло быть иначе? В моей душе царил полный хаос.

«Господи, почему я до сих пор не могу склеить осколки?»