Завещание

Глава 1

Я опустил на стол справочник «Кто есть кто в Америке» за 1938–1939 годы, потому что держать его в руках в такой жаркий день становилось тяжело.

– Их зачали через равные промежутки времени, – возвестил я. – Если они не приврали, подавая сведения о себе, то Эйприл сейчас тридцать шесть лет, Мэй – сорок один, а Джун – сорок шесть. Каждые пять лет по дочке. Очевидно, родители начали с середины календаря и двинулись к началу, и так же очевидно, что первую дочь они назвали Джун, потому что она родилась в июне тысяча восемьсот девяносто третьего года. Но следующе имя уже указывает на некоторую работу воображения. Сдается мне, это мама постаралась. Вторая девочка появилась на свет в феврале, но назвали ее Мэй…

Ниро Вулф с закрытыми глазами откинулся на спинку кресла, и ничто не указывало на то, что он слышит меня. Тем не менее я продолжал. В этот знойный июльский день, несмотря на шикарный ланч, поданный Фрицем, жизнь меня не радовала. Отпуск у меня закончился. Новости из Европы были таковы, что хотелось понатыкать вдоль побережья через каждые десять ярдов столбики с табличками: «Частный берег. Акулам и государственным деятелям вход запрещен». На моих руках красовались бинты, покрывая те места, куда меня до крови искусали канадские черные мухи. Хуже всего было то, что Ниро Вулф ударился в фантастические траты, остаток на банковском счете достиг небывалого за последние годы минимума, а наш сыскной бизнес загибался. И сугубо из чувства противоречия, вместо того чтобы разделить со мной тревогу о состоянии дел, Вулф на этот раз занял позицию непротивления естественному ходу жизни. Чем довел меня до белого каления. Может, он и впрямь настолько эксцентричен, чтобы с наслаждением испытывать на себе любимом «новый курс» и деятельность АОЗ – Администрации общественной занятости. Что до меня, то я готов видеть в этой аббревиатуре только один смысл – Арчи Озабочен Зарплатой.

Так что я продолжал зудеть:

– Все зависит от того, что их гложет. Наверняка что-то весьма болезненное, иначе они не стали бы в полном составе просить вас о встрече. После смерти их брата Ноэля у них не должно быть проблем с финансами. Ноэль здесь тоже упомянут. – Я хмуро уставился на справочник. – Ему было сорок девять лет, то есть он опережал Джун, старшую из сестер, на три года. Ноэль был правой рукой Каллена в адвокатской конторе «Дэниел Каллен энд компани». Всего добился сам, начав работать в фирме в тысяча девятьсот восьмом году курьером за двенадцать баксов в неделю. Об этом писала позавчера «Таймс» в некрологе. Вы читали? – Вулф не шелохнулся; я скорчил гримасу и продолжил: – До их прихода еще минут двадцать, поэтому, так и быть, поделюсь с вами плодами своих изысканий. В журнальной статье, которую я раскопал, куда больше информации, чем в «Кто есть кто», там приводится масса интересных и красочных подробностей. Например, то, что Мэй носит хлопчатобумажные чулки с тех пор, как японцы бомбили Шанхай, или что мамочка была потрясающей женщиной, поскольку произвела на свет четырех экстраординарных детей. Лично я никогда не понимал, почему в подобных случаях подразумевается, что вклад отца ничтожно мал, впрочем сейчас у нас нет времени обсуждать это. Как-никак мы встречаемся не с отцом, а с его экстраординарными детьми. – Я перевернул страницу журнала. – Подытожим, что нам известно о Ноэле, который скончался в этот вторник. Похоже, на его рабочем столе в офисе «Дэниел Каллен энд компани» на Уолл-стрит был установлен ряд кнопок – по одной для каждой страны Европы и Азии, не говоря уже о Южной Америке. Стоило ему нажать на кнопку – и правительство соответствующей страны тут же подавало в отставку, не забыв осведомиться у Ноэля, кого бы он хотел видеть на их месте. Нельзя не согласиться с тем, что это экстраординарно. Старшая дочь Джун родилась, как я уже говорил, в июне тысяча восемьсот девяносто третьего года. В возрасте двадцати лет она написала дерзкую, сильно нашумевшую книгу под названием «Скачки без седла», а годом позже еще одну, «Приключения одной пташки». Затем она вышла замуж за блестящего нью-йоркского адвоката по имени Джон Чарльз Данн, который в настоящий момент занимает пост Государственного секретаря Соединенных Штатов Америки. На прошлой неделе он послал в Японию очень убедительное письмо. Журнал утверждает, что стремительной карьерой он во многом обязан своей необыкновенной жене. И тут снова мамочка постаралась. Джун на самом деле тоже уже мама двоих детей: сына Эндрю, двадцати четырех лет, и дочери Сары, которой двадцать два. – Я переменил позу, закинув ноги повыше. – Два других экстраординарных ребенка по-прежнему носят фамилию Хоторн. Мэй Хоторн никогда не была замужем. Ее уже можно привлечь по антимонопольному закону за использование такого количества мозговых извилин. К двадцати шести годам Мэй произвела революцию в коллоидной химии. Не знаю, в чем это проявилось, что-то связанное с пузырьками и каплями. С тысяча девятьсот тридцать третьего года она является президентом колледжа Варни и за эти шесть лет увеличила его фонды на двенадцать миллионов баксов, переключившись с коллоидного на колоссальное. Итак, мы видим, что у нее экстраординарный интеллект.

Я был неточен, говоря, что две другие сестры по-прежнему носят девичью фамилию. В случае с Эйприл правильнее сказать «опять» вместо «по-прежнему». Когда в тысяча девятьсот двадцать седьмом году она штурмом брала Лондон, то взглянула на распростертых у ее ног аристократов и выбрала герцога Лозано. Четыре других герцога, несколько графов и баронов, а также два «мыльных короля» покончили жизнь самоубийством. Но увы. Три года спустя, беря штурмом Париж, она развелась с Лозано и вновь стала Эйприл Хоторн как в частной жизни, так и официально. Она единственная актриса из ныне здравствующих и уже почивших, которая сыграла и Джульетту, и Нору. В настоящее время она штурмом берет Нью-Йорк – в восьмой раз. Могу подтвердить это лично, поскольку месяц назад я заплатил спекулянту пять долларов пятьдесят центов за билет на «Омлет». Если помните, я и вас уговаривал посмотреть этот спектакль, исходя из того, что раз Эйприл Хоторн стала признанной королевой американской сцены, то вы просто обязаны ее увидеть.

Вулф даже бровью не повел. Никак мне было не расшевелить его.

– Конечно, – с сарказмом произнес я, – просто возмутительно, что эти экстраординарные девицы Хоторн не проявили ни капли уважения к вашему праву на частную жизнь и намерены заявиться сюда прежде, чем вы переварите ваш ланч. Не важно, что у них за проблемы, не важно, если их брат Ноэль оставил каждой из них по миллиону и они хотят заплатить вам половину этой суммы за то, чтобы вы приставили хвост к их банкиру, – все равно им следовало соблюдать правила элементарной вежливости. Когда Джун позвонила утром, я сказал ей…

– Арчи! – Вулф открыл глаза. – Я понимаю: ты называешь незнакомую тебе миссис Данн по имени, потому что считаешь, будто меня это раздражает. Да, меня это раздражает. Не делай так. Заткнись!

– Я сказал миссис Данн, что с их стороны это недопустимое посягательство на ваше неотъемлемое право сидеть здесь в покое и наблюдать за тем, как наш банковский счет исчезает в сгущающихся сумерках медленного, но неминуемого угасания вашего интеллекта и плачевного коллапса вашего инстинкта самосохранения…

– Арчи! – Вулф стукнул кулаком по столу.

Пора было отступать, но от этого неприятного маневра я был спасен появлением Фрица Бреннера в проеме распахнувшейся двери. Фриц сиял, и я мог догадаться почему. Вероятно, посетители, о приходе которых он собирался возвестить, показались ему весьма многообещающими клиентами в плане их платежеспособности. В старом доме на Тридцать пятой улице рядом с Гудзоном, где жил Ниро Вулф, не было других секретов, кроме профессиональных. Я, будучи его секретарем, телохранителем и главным помощником, по долгу службы не мог не знать, что наши финансы оскудели до предела, но и Фриц Бреннер, повар и мажордом, и Теодор Хорстман, хранитель знаменитой и очень дорогой коллекции орхидей, которую Ниро Вулф содержал в оранжерее на крыше, тоже об этом знали. Так что Фриц, очевидно, сиял оттого, что внешний вид троицы, о прибытии которой он объявил, предвещал самый крупный гонорар, какого мы не видели уже много недель. Он с шиком представил гостей.

Вулф без всякого энтузиазма велел привести их в кабинет. Я снял ноги со стола.

Хотя экстраординарные сестры Хоторн не слишком походили друг на друга, я, рассаживая их по стульям и тактично изучая, решил, что они, пожалуй, и правда дочери одной и той же потрясающей матери. Эйприл я уже видел на сцене; теперь же, при ближайшем рассмотрении, я готов был признать, что она могла бы взять штурмом и кабинет Ниро Вулфа, появись у нее такое желание. Она выглядела страстной, капризной, прекрасной и сногсшибательной. Когда она поблагодарила меня за придвинутый стул, я решил, что женюсь на ней, как только накоплю достаточно денег на новые ботинки.

Мэй, гигант мысли и президент колледжа, удивила меня. Она выглядела вполне милой. Позже, узнав, как решительно у нее сжимаются губы и каким непререкаемым бывает ее тон при необходимости, я кардинально пересмотрел свою оценку, но тогда она показалась мне просто милой, безобидной и моложе среднего возраста. Джун (для вас миссис Данн) отличалась большей стройностью, чем младшие сестры, чуть ли не худобой, седеющими волосами и беспокойными горящими темными глазами – глазами человека, который никогда не был и не будет полностью удовлетворен. Общим в их внешности был, пожалуй, лоб – широкий, довольно высокий, с выраженными височными впадинами и хорошо заметными надбровными дугами.

Джун представила всех присутствующих: сначала себя и сестер, затем двоих пришедших с ними мужчин. Их звали Штауффер и Прескотт. Штауфферу, наверное, еще не исполнилось сорока, он был лет на пять старше меня и выглядел бы недурно, если бы так не напрягался. Он как будто стремился соответствовать чему-то. Второй мужчина, Прескотт, около пятидесяти лет, роста был пониже среднего, с округлым брюшком, судя по которому шнурки на ботинках его обладатель завязывал с определенным трудом. Конечно, со сферическим великолепием Ниро Вулфа это брюшко не шло ни в какое сравнение. Я вспомнил, что видел портрет Прескотта в газете, где объявлялось о его избрании на какой-то пост в Адвокатскую палату. Значит, это Гленн Прескотт из юридической фирмы «Данвуди, Прескотт энд Дэвис». Одет он был в рубашку и галстук от «Мецгер» и костюм, который стоил полторы сотни баксов; в петлице пиджака красовался цветок.

Из-за этого цветка в самом начале беседы произошел небольшой инцидент. Я уже давно перестал гадать, что является истинной причиной подобных выходок Вулфа: хочет он лишний раз продемонстрировать свою эксцентричность, или ему действительно интересно что-то узнать, или таким способом он рассчитывает выиграть время, чтобы оценить собеседников, или еще что-то. Так или иначе, но не успели все рассесться по местам, как Вулф нацелил взгляд на Прескотта и вежливо спросил:

– Это центаурея?

– Прошу прощения? – Прескотт не сразу сообразил, о чем речь. – А-а, вы имеете в виду цветок у меня в петлице. Не знаю. Я просто выбираю в цветочном магазине что-нибудь подходящее.

– Вы носите цветок в петлице, не зная, как он называется?

– Конечно. А что в этом странного?

Вулф пожал плечами:

– Я никогда раньше не видел центаурею такого оттенка.

– Это не центаурея, – нетерпеливо вмешалась миссис Данн. – У центауреи цианус лепестки гораздо плотнее…

– Я не сказал «центаурея цианус», мадам. – В голосе Вулфа слышалось раздражение. – Я имел в виду центаурею лейкофилла.

– Никогда не слышала о такой. В любом случае это никакая не центаурея лейко-что-то-там. Это диантус супербус.

Эйприл рассмеялась. Мэй улыбнулась ей, как Эйнштейн улыбнулся бы котенку. Джун метнула взгляд в сторону младшей сестры, и Эйприл прекратила смеяться и произнесла своим знаменитым переливчатым голосом:

– Ты победила, Джун. Это диантус супербус. Я не имею ничего против того, что ты всегда права, честное слово, но, если что-то кажется мне забавным, я не могу не смеяться – таков мой характер. И могу ли я поинтересоваться: меня притащили сюда для того, чтобы выслушать лекцию по ботанике?

– Тебя никто не тащил, – возразила старшая сестра. – Во всяком случае, не я.

Мэй подняла руку, останавливая сестер:

– Вы должны извинить нас, мистер Вулф. Наши нервы на пределе. На самом деле мы хотели бы получить у вас консультацию по крайне важному делу. – Она посмотрела на меня и улыбнулась так мило, что я улыбнулся ей в ответ. Затем она опять обратилась к Вулфу: – И крайне конфиденциальному.

– Все в порядке, – заверил ее Вулф. – Мистер Гудвин – мое второе «я». Без него я ничего не смог бы делать. А экскурс в ботанику – исключительно моя вина, я первым заговорил на эту тему. Расскажите об этом крайне важном деле.

Прескотт произнес с сомнением в голосе:

– Может быть, я объясню?

Прикурив от зажженной спички, Эйприл помахала ею, чтобы она погасла, и, щурясь от сигаретного дыма, мотнула головой в сторону Прескотта:

– Да ни за что! Ни один мужчина не сможет ничего объяснить в присутствии нас троих.

– Наверное, будет лучше, если Джун… – предложила Мэй.

Миссис Данн без дальнейших проволочек заявила:

– Речь идет о завещании нашего брата.

Вулф нахмурился. Он ненавидел распри из-за завещаний и однажды дошел до того, что заявил одному потенциальному клиенту, что не желает играть в перетягивание каната, где вместо каната – кишки мертвеца. Тем не менее он без излишней грубости спросил:

– Завещание вызывает какие-то сомнения?

– Да. – Голос Джун был резок. – Но сначала я бы хотела сказать следующее. Вы детектив. Нам не нужен детектив, но я настояла, чтобы мы обратились к вам. И не из-за вашей репутации, а скорее благодаря тому, что вы однажды сделали для моей подруги, миссис Ллевелин Фрост. Тогда она еще была Гленной Макнейр. Также я слышала, как высоко отзывается о вас мой муж. Насколько я понимаю, вы сделали что-то невозможное для Госдепартамента.

– Благодарю вас. Но, – напомнил Вулф, – вы говорите, что вам не нужен детектив.

– Не нужен. Но мы очень нуждаемся в услугах способного, проницательного, сдержанного и не слишком щепетильного человека.

– У нас это называется дипломатия, – сказала Эйприл, стряхивая пепел с сигареты.

Ее замечание было всеми проигнорировано.

– В услугах какого рода? – поинтересовался Вулф.

Я решил, что лицу Джун требуется кое-какая корректировка. У нее были глаза ястреба, однако нос, которому следовало в таком случае напоминать клюв, был всего лишь прямым красивым носом. Я предпочитал смотреть на Эйприл. Но говорила Джун:

– Боюсь, это услуги совершенно необычного свойства. Мой муж говорит, что нам поможет только чудо, но он всегда был осторожным и консервативным человеком. Как вам известно, три дня назад, во вторник, скончался наш брат. Похороны состоялись вчера после полудня. Мистер Прескотт – адвокат моего брата – собрал нас вечером, чтобы ознакомить с завещанием. Содержание этого документа шокировало и изумило нас – всех нас без исключения.

Вулф издал звук, которым, как я знал, он выражает свое отвращение, однако люди, малознакомые с ним, могли принять это хмыканье за выражение сочувствия. Тем не менее Вулф сухо произнес:

– Такого рода шока можно было бы избежать, если бы налог на наследство составлял сто процентов.

– Возможно. Вы говорите как большевик. Но дело не в размере ожидаемого наследства, все гораздо хуже…

– Позвольте, – негромко перебила сестру Мэй, – в моем случае дело как раз в размере. Брат говорил, что оставит научному фонду нашего колледжа миллион долларов.

– Я всего лишь хотела сказать, что мы не гиены! – нетерпеливо воскликнула Джун. – Ни одна из нас не рассчитывала на скорое наследство от Ноэля. Конечно, мы знали, что он богат, но ему было всего сорок девять лет, и на здоровье он не жаловался. – Она обернулась к Прескотту. – Думаю, Гленн, вы сможете точнее перечислить мистеру Вулфу основные пункты завещания.

Юрист прочистил горло:

– Должен еще раз напомнить вам, Джун, что как только о завещании станет известно…

– Мистер Вулф сохранит все в тайне, не так ли?

– Разумеется, – кивнул Вулф.

– Что ж… – Прескотт опять прочистил горло и посмотрел на Вулфа. – Мистер Хоторн оставил небольшие суммы слугам и сотрудникам своей фирмы, всего сто шестьдесят четыре тысячи долларов. По сто тысяч долларов каждому из двоих детей его сестры, миссис Джон Чарльз Данн, и аналогичную сумму научному фонду колледжа Варни. Пятьсот тысяч своей жене; детей у него не было. Также он завещал яблоко своей сестре Джун, грушу – сестре Мэй и персик – сестре Эйприл. – Юрист явно испытывал неловкость. – Заверяю вас, что мистер Хоторн, который был не только моим клиентом, но и другом, никогда не слыл чудаком. В завещании имеется приписка о том, что его сестры ни в чем не нуждаются и что он дарит им эти фрукты в знак уважения к ним.

– Вот как! К этому сводится все наследство усопшего? Примерно миллион долларов?

– Нет. – Прескотт не знал, куда глаза девать. – После выплаты налогов остается еще около семи миллионов. Возможно, чуть меньше. Все это оставлено женщине по имени Наоми Карн.

– La femme[1], – заметила Эйприл.

Это не было ни насмешкой, ни издевкой, а просто констатацией факта.

Вулф вздохнул, а Прескотт продолжил:

– Завещание было составлено мной в соответствии с указаниями мистера Хоторна взамен того, что было написано тремя годами ранее, и датировано оно седьмым марта тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Хранилось оно в сейфе в моей фирме. Я останавливаюсь на этих деталях, потому что прошлым вечером миссис Данн и мисс Мэй Хоторн высказывались в том смысле, что мне следовало уведомить их об условиях завещания, как только оно было подписано. Как вам известно, мистер Вулф, это было бы…

– Ерунда! – оборвала его Мэй. – Вы прекрасно понимаете, что мы были расстроены. Мы рты пооткрывали от изумления.

– И до сих пор не можем прийти в себя. – Джун впилась глазами в лицо Вулфа. – Прошу вас, поймите: мои сестры и я сама полностью удовлетворены теми фруктами, которые оставил нам брат. Дело не в них. Но вы только подумайте, какая будет сенсация, какой скандал! Просто невероятно! Мы до сих пор поверить не можем. Мой брат завещал почти все свое состояние этой… этой…

– Женщине, – подсказала Эйприл.

– Ладно, женщине.

– Это было его состояние, – заметил Вулф. – И он им так распорядился.

– В каком смысле? – спросила Мэй.

– В том смысле, что если вам не нравятся скандалы, то чем меньше вы будете говорить и суетиться по этому поводу, тем скорее обо всем этом забудут.

– Премного вам благодарны, – едко сказала Джун, – но нам нужно что-нибудь более существенное. Одна только публикация завещания в прессе чего будет стоить, учитывая миллионные суммы, положение моего мужа и моих сестер… Бог мой! Разве вы не понимаете, что мы – знаменитые сестры Хоторн, нравится нам это или нет!

– Конечно нравится, – подтвердила Эйприл. – Мы в восторге от этого!

– Говори за себя, Эйп. – Джун не сводила глаз с Вулфа. – Вы сами представляете, как все это подадут газеты. Тем не менее я считаю ваш совет правильным. Я согласна, что лучше всего будет ничего не делать и ничего не говорить, пусть все идет своим чередом, нас это не должно касаться. Но ничто не пойдет своим чередом! Потому что случится кое-что ужасное… Дейзи собирается опротестовать завещание!

Вулф нахмурился еще больше:

– Дейзи?

– Ох, простите. Как уже заметила моя сестра, наши нервы просто измочалены. Смерть брата стала для нас потрясением. Потом все эти церемонии, вчерашние похороны… А теперь еще и это. Дейзи – жена нашего брата. Вернее, его вдова. Она имеет репутацию трагической фигуры.

– Дама с вуалью, – кивнул Вулф.

– Значит, вы знакомы с этой легендой.

– Это не легенда, – объявила Мэй, – а нечто гораздо большее. Это факт.

– Я слышал то же, что и все, – сказал Вулф. – Лет шесть назад, если не ошибаюсь, Ноэль Хоторн занимался стрельбой из лука, и однажды случайно выпущенная им стрела рассекла лицо его жены от лба до подбородка. Она была красавицей. С тех пор без вуали ее не видели.

Эйприл зябко поежилась:

– Это было ужасно! Я навещала ее в больнице, и до сих пор мне снятся кошмары. Прекраснее женщины я не встречала, за исключением одной девушки, которая торговала сигаретами в варшавском кафе.

– Дейзи не знает, что такое эмоции, – подхватила Мэй. – Как и я, только у нее нет альтернативы. Ей вообще не следовало выходить замуж, ни за нашего брата, ни за кого-то еще.

– Вы обе ошибаетесь, – покачала головой Джун. – Дейзи слишком холодна, чтобы считаться по-настоящему красивой. И семена эмоций в ней имелись, им нужно было только прорасти. И теперь, Бог свидетель, они дают плоды. Вчера мы все слышали в ее голосе мстительность, а это эмоция, верно? – Взгляд Джун снова остановился на лице Вулфа. – Дейзи непреклонна. Она постарается, чтобы всех нас смешали с грязью. Полумиллиона долларов ей хватило бы с лихвой, но она рвется в бой. Вы понимаете, во что это превратится? Это будет катастрофа. Поэтому ваш совет – не обращать внимания на скандал и дать ему перегореть – нам не подходит. Дейзи ненавидит Хоторнов. Только подумайте: моего мужа вызовут в суд как свидетеля. И нас всех тоже.

Снова заговорила Мэй, и в ее глазах и голосе теперь уже не было ничего милого.

– Мы не допустим этого.

– Мы хотим… – сказала Эйприл, добавив огня в свой переливчатый голос, – мы хотим, чтобы вы не допустили этого, мистер Вулф.

– Мой муж очень высоко ценит вас, – повторила Джун, словно это определяло все, включая погоду.

– Благодарю вас. – Взгляд Вулфа обежал их всех по очереди, в том числе обоих мужчин. – Что я могу при таких обстоятельствах сделать – стереть миссис Хоторн с лица земли?

– Нет! – категорично отрезала Джун. – С ней вам ничего не сделать. А вот с той женщиной, Наоми Карн, – да. Уговорите ее отказаться от большей части наследства, по крайней мере от половины. Если это вам удастся, остальное мы сделаем сами. По неизвестным нам причинам Дейзи жаждет денег, хотя бог знает на что они ей могут понадобиться. Задача может показаться вам трудной, но вряд ли совсем невыполнимой. Можете сказать мисс Карн, что если она не отдаст хотя бы половину завещанной суммы, то вынудит нас подать на нее в суд, и тогда она может потерять гораздо больше чем половину.

– Любой может сказать ей это, мадам. – Вулф обернулся к адвокату. – А что с точки зрения закона? Есть ли у миссис Хоторн шанс возбудить дело?

– Ну… – Прескотт поджал губы. – Дело она сможет возбудить. Начнем с того, что обычное право…

– Нет, пожалуйста, не надо подробностей. Ответьте одним словом: сможет ли миссис Хоторн добиться признания завещания незаконным?

– Не знаю. Думаю, что сможет. Учитывая то, какие формулировки использованы в документе, закон будет оценивать обстоятельства, а не только текст. – Прескотт опять замялся. – Вы ведь понимаете, сколь щекотливо мое положение. Есть риск, что мое поведение будет расценено как неэтичное с профессиональной точки зрения. Я сам составлял завещание для мистера Хоторна, причем он настаивал на том, чтобы текст был по возможности безупречен и его нельзя было оспорить в суде. Трудно ожидать от меня рекомендаций по поводу того, каким образом можно поставить произведенный мной документ под сомнение. Скорее, мой долг – защищать его. С другой стороны, не как адвокат, а как друг всех членов семьи Хоторн – и, могу сказать, друг также и мистера Данна, занимающего высокий государственный пост, – я понимаю, что открытое судебное разбирательство по поводу завещания нанесет неизмеримый ущерб семье. Крайне желательно избежать этого и ввиду позиции миссис Хоторн, которую она, к сожалению, заняла… – Прескотт умолк, снова поджал губы, а потом продолжил: – Скажу вам откровенно и конфиденциально, хотя и нарушу тем самым профессиональную этику, что это завещание, на мой взгляд, возмутительно. Я так и заявил Ноэлю Хоторну, когда мы работали над документом, но он настаивал, и мне оставалось только следовать его указаниям. Даже не касаясь того, насколько несправедливо завещание по отношению к миссис Хоторн, напомню, что мистер Хоторн обещал своей сестре оставить один миллион долларов научному фонду колледжа Варни, а фактически выделил лишь десять процентов от этой суммы. Это хуже, чем несправедливость, – это непорядочность, о чем я также говорил мистеру Хоторну. Безрезультатно. Я придерживался и до сих пор придерживаюсь мнения, что он утратил присущее ему здравомыслие под влиянием мисс Карн.

– А я все равно в это не верю! – Это опять заговорила Мэй, так и не вернувшаяся в образ милой женщины. – Уверена, если бы Ноэль решил не делать того, что обещал, то обязательно сказал бы мне об этом.

– Моя дорогая мисс Хоторн, – Прескотт обернулся к ней с видом крайнего раздражения, – вчера я был готов не обращать внимания на ваши замечания, поскольку понимал, что вы испытываете огромное и неожиданное разочарование. – Его голос прерывался от возмущения. – Но вы и сегодня, в присутствии посторонних, осмеливаетесь намекать на то, что условия завещания Ноэля не соответствуют его точным инструкциям… Бог мой, он же умел читать! Он не стал бы подписывать…

– Ерунда! – резко оборвала его Мэй. – Просто у меня не укладывается в голове то, что случилось. И я скорее подвергну сомнению законы термодинамики, чем вашу честность. Может быть, эта женщина вас обоих загипнотизировала. – Она вдруг ослепительно улыбнулась Прескотту и горестно выругалась: – Черт побери! Все это невыносимо мучительно. Я бы предпочла оставить все как есть, не говоря ни слова, если бы не отвратительное упрямство Дейзи, которое вынуждает нас действовать. Я настаиваю на том, что договоренность с мисс Карн должна включать пункт об увеличении суммы, выделяемой из наследства научному фонду, до миллиона долларов, так как именно о такой сумме брат говорил мне, когда мы обсуждали это.

– Н-да… – пробормотал Вулф.

Прескотт, по-прежнему с плотно сжатыми губами, кивнул ему, словно говоря: «Вот именно – н-да».

Джун прикрикнула на сестру:

– Мэй, ты только все усложняешь! Так мы вообще ничего не добьемся. И ведь ты блефуешь, я тебя знаю. Ты не захочешь затевать свару. Если мистер Вулф сумеет уговорить эту женщину, хорошо. Я буду только рада, если твой фонд получит миллион. Но главное – Дейзи, и ты сама это понимаешь. Мы все согласились…

Она умолкла, потому что дверь в кабинет приоткрылась. Вошел Фриц и, приблизившись к Вулфу, протянул ему поднос с визитной карточкой. Вулф взял визитку, глянул на нее и аккуратно подсунул под пресс-папье. Затем обратил взгляд на миссис Данн и сказал:

– Тут написано: «Миссис Ноэль Хоторн».

Все посмотрели на него.

– О господи! – вырвалось у Эйприл.

Мэй сказала тихо, будто самой себе:

– Надо было связать ее.

Джун поднялась со своего места и требовательно спросила:

– Где она? Я поговорю с ней.

– Прошу вас. – Вулф опустил широкую ладонь на стол. – Она пришла с визитом ко мне. Я сам с ней поговорю…

– Но это же смешно! – Джун продолжала стоять. – Она дала нам время до понедельника и обещала до тех пор ничего не предпринимать. Я оставила с ней сына и дочь, чтобы наверняка…

– Вы оставили ее с ними где?

– В доме моего брата. В ее доме. Мы все провели там ночь… Нет, дом-то теперь тоже не ее, и это одна из причин, почему она так ведет себя. Дом вместе с остальным имуществом отойдет той женщине, а не ей… Но она обещала ничего не делать…

– Пожалуйста, сядьте, миссис Данн. Мне все равно нужно с ней встретиться перед тем, как взяться за ваше поручение. Пригласи миссис Хоторн, Фриц.

– С ней две леди и джентльмен, сэр.

– Пригласи всех.