— Дом, проснись!
Доминика открыла глаза, сквозь зевок поинтересовавшись:
— Что случилось?
— Из ждет тебя в лаборатории. SOSUS что-то засекла.
Вздрогнув от волнения, она рывком сбросила одеяло и пошла за Эдди вниз по лестнице, в акустическую лабораторию.
Из сидел за терминалом спиной к ней, с наушниками на голове, а звуковая система вела запись данных.
Из развернулся на стуле, и Доминика заметила, что он одет только в пижаму и тапочки, пряди его седых волос дико торчат во все стороны, особенно вокруг наушников. При всем этом выражение его лица было настолько серьезным, что она чуть не рассмеялась этому контрасту.
— Перед тем как идти спать, я проверял систему. Единственным «необычным», что засекла SOSUS, была мертвая зона, область, лишенная морских форм жизни. Само по себе это вполне обычно. В заливе каждое лето возникают «мертвые зоны» — в тех местах, где погибает планктон, который должен фильтровать загрязненную воду, остается слишком мало кислорода. Но обычно эти зоны возникают у берегов Техаса и Луизианы и никогда не образуются в настолько глубоких местах. Как бы то ни было, я перепрограммировал SOSUS, направил исследование на эту конкретную площадь и оставил систему на ночь в режиме поиска. — Из снял наушники и протянул их ей. — Послушай-ка это.
Она услышала своеобразное статическое клацанье, с которым обычно перегорают лампы дневного света.
— Похоже на белый шум.
— Об этом я и говорил. Продолжай слушать. — Из сменил настройки, выбрав более высокую частоту.
Белый шум исчез. Теперь Доминика слышала непрерывный стучащий металлический звук.
— Ого. А вот это уже похоже на гидравлику.
Из кивнул.
— Спроси свою маму, она подтвердит, что я сказал о нем то же самое. Честно говоря, я думал, что SOSUS засекла лежащую на дне подводную лодку. Потом перепроверил направление. — Из протянул ей компьютерную распечатку. — Акустический сигнал идет не с поверхности морского дна, он идет из-под поверхности. Рождается на глубине тысяча четыреста четыре с половиной метра ниже уровня дна, если быть точным.
Сердце Доминики суматошно заколотилось.
— Но как такое возможно…
— А это ты мне скажи. Что такое я слышу, Доминика? Это, должно быть, шутка, потому что если это правда…
— Из, прекрати молоть чепуху. — Эдди ободряюще обняла Доминику за талию. — Дом понятия не имеет, что ты там нашел. Информация о том месте была получена… ну, от друга.
— Что это за друг? Я хотел бы с ним увидеться.
Доминика потерла сонные глаза.
— Это невозможно.
— Почему? Эд, что тут вообще происходит?
Доминика взглянула на Эдди, та кивнула.
— Он… Он мой бывший пациент.
Из перевел взгляд с Доминики на жену, потом опять посмотрел на Доминику.
— Твой друг психически больной. Ой, вей…
— Из, ну какая разница кто он? Ты же что-то нашел, верно? И нужно исследовать…
— Потише, детка. Я не могу вот так просто связаться с Национальным управлением океанографии и атмосферы и заявить, что обнаружил звуки гидравлического происхождения в миле под шельфом Кампече. Первое же, о чем они меня спросят, будет «а как, собственно, я нашел эту акустическую аномалию?» И что я должен им сказать — что какой-то псих передал моей дочери координаты этого места прямо из психпалаты?
— А если бы эти координаты тебе передал Стивен Хокинг,[21] ситуация в корне изменилась бы?
— Да, вообще-то изменилась бы, и довольно сильно. — Из потер лоб. — Я уже не могу стать слоном в посудной лавке привычных вещей, Доминика, особенно когда дело касается SOSUS. Около трех лет назад я с помощью системы засек вибрации почвы под дном залива. Звучали они точно как морское землетрясение. — Из покачал головой, вспоминая. — Сама ей скажи, Эд.
Эдди улыбнулась.
— Твой отец подумал, что еще несколько минут, и нас накроет огромное цунами. Он запаниковал и приказал береговой охране эвакуировать все пляжи.
— А вышло так, что я настроил систему на сверхчувствительность. И то, что я принял за землетрясение, оказалось телефонной компанией, прокладывающей кабель в шестидесяти милях отсюда. Я себя чувствовал чертовым идиотом. Слишком многих мне понадобилось просить об услуге, прежде чем нашу станцию подключили к SOSUS. Я не могу позволить себе снова облажаться, как в прошлый раз.
— Так ты не будешь это исследовать?
— Я этого не говорил. Что я сделаю, так это проверю настройку системы и буду продолжать наблюдение за той территорией, записывая данные. Но я не собираюсь связываться ни с одним федеральным учреждением до тех пор, пока не буду абсолютно уверен в том, что это твое открытие того стоит.
Мик Гэбриэл сидел на краю кровати и тихонько раскачивался. Его темные глаза были пусты, губы немного приоткрылись. Тонкая нитка слюны свисала с нижней челюсти.
В палату вошел Тони Барнс. Этот санитар только что вернулся из трехнедельного отстранения от работы.
— Кошелек или жизнь, «овощ». Время вечерней дозы.
Он поднял правую руку Мика, до того безвольно лежавшую на колене, и внимательно осмотрел красные отметины, оставшиеся от предыдущих уколов по всему предплечью.
— Да на фиг. — Санитар вогнал иглу в руку, вводя «торазин» в уже исколотую вену.
Глаза Мика закатились, и он рухнул на пол у ног санитара.
Барнс поддел голову Мика носком теннисной туфли, затем обернулся через плечо, чтобы удостовериться, что они одни, поднял Мика и лизнул его в ухо. Как вдруг он услышал шаги Марвиса, делающего вечерний обход.
— Сладких снов, куколка. — Санитар быстро вышел.
Дверь закрылась с двойным щелчком.
Глаза Мика распахнулись.
Он бросился к раковине и начал отмывать лицо и ухо холодной водой. Неслышно ругаясь, он прижал палец к разорванной, кровоточащей вене и, чувствуя, как сознание заволакивает туманом, упал на колени, больно ударившись об пол, принял позицию для отжиманий.
На протяжении двух часов Мик прогонял свое тело через непрерывную пытку гимнастики: отжимания, приседания, подпрыгивания, бег на месте — все, что могло ускорить метаболизм, все, что могло помочь пережечь транквилизатор до того, как его постоянные дозы смогут повлиять на центральную нервную систему.
Из трех уколов утренние были хуже всего. Фолетта лично контролировал дозировку, сам наблюдал за инъекцией, воркуя пациенту на ухо всякие гадости. Как только лекарство начинало действовать, он сажал Мика в инвалидное кресло, возил по этажам, из комнаты в комнату, как молчаливое предупреждение другим пациентам о том, что неповиновение правилам не окажется безнаказанным.
Ночные упражнения после третьего за сутки укола стоили потраченных усилий. Ускорив обмен веществ, Мик понял, что в состоянии быстрее справляться с действием лекарства, и это практически давало ему возможность сохранить разум. К четырем часам утра он достаточно очистил сознание, чтобы сфокусироваться на плане действий.
С этого момента он будет вести себя как бессознательный мешок с костями. Санитары седьмого этажа каждое утро будут находить его на полу комнаты в полном ступоре, в совершенно беспомощном состоянии. Это разозлит обслуживающий персонал, которому придется возиться с недееспособным пациентом, и, к вящему их отвращению, даже менять ему испачканную одежду. После недели такого положения вещей Фолетта будет вынужден снизить Мику дозировку с трех уколов в день до дневного и вечернего.
Спустя несколько недель внимание Фолетты переключилось на другие программы. Он перестал проверять Мика, доверяя санитарам всю заботу о нем.
Впервые за последние одиннадцать лет заключения охранники, имеющие дело с Майклом Гэбриэлом, смогли расслабиться.
Директор НАСА Брайан Доддс недоверчиво уставился на огромное количество компьютерных распечаток, разложенных на его столе.
— Объясни-ка мне еще раз, Свики.
Помощник Доддса Гери Свикл ткнул толстым пальцем в графики распечаток, на которых был изображен ряд из тринадцати прямоугольников, последовательно повторяющихся поперек тысяч листов распечаток.
— Радиосигнал состоит из тринадцати различных гармоник, которые показаны здесь в виде тринадцати колонок. Каждая гармоника может проигрываться на любой из двадцати параллельных частот. В итоге это дает возможную комбинацию 260 различных звуковых байт или команд.
— Но ты сказал, что их палитра не повторяется?
— Повторяется только в самом начале сигнала. — Свикл указал на первую страницу распечаток. — В самом начале трансляции сигнала гармоники состояли из нескольких очень простых нот, которые шли на одной частоте и повторялись снова и снова. А теперь взгляните сюда. На отметке семнадцатой минуты все меняется, все тринадцать гармоник начинают одновременно проигрываться на всех двадцати частотах. Начиная с этой отметки сигнал ни разу не повторяется. Оставшиеся 185 минут используются все 260 комбинаций звуковых данных, что указывает на высокую информативность и четкую структуру сообщения.
— И ты абсолютно уверен, что первичная система наблюдалась только в начальных семнадцати минутах? Никаких математических равенств? Ничего, хоть отдаленно похожего на инструкции по переводу?
— Ничего.
— Проклятье. — Доддс потер покрасневшие глаза.
— О чем думаете, босс?
— Помнишь, как летом 1998 мы потеряли контакт с «COXO»? До того как Аресибо засек местоположение спутника, мы продолжали передавать один и тот же простой радиосигнал, пытаясь возобновить связь с главным компьютером «COXO». Вот что напоминают мне эти первые семнадцать минут сигнала. Ни послания, ни инструкций или шифровок — просто трансляция в глубокий космос простейшего сигнала, повторяющегося как звонки телефона в ожидании того, что кто-то на том конце провода возьмет трубку, чтобы можно было передать ему сообщение.
— Согласен, но это не имеет смысла. Инопланетяне, которые транслировали этот сигнал, не могли надеяться на то, что мы окажемся способны воспринять сообщение и перевести его без инструкции.
Свикл заметил, как побледнело лицо директора.
— Что?
— Просто сумасшедшая мысль. Не обращай внимания, я выжат как лимон.
— Да ладно вам, босс.
— Ну, я снова подумал о «COXO». Наша трансляция тоже не содержала в себе примеров перевода, поскольку компьютер «COXO» был уже запрограммирован понимать наши сигналы. Может, и в этой трансляции не было примеров перевода, поскольку они были не нужны.
— То есть вы хотите сказать, что этот сигнал не был предназначен для перевода?
— Нет, Свик. — Доддс обеспокоенно взглянул на помощника. — Я хочу сказать, а что, если этот сигнал был предназначен не нам?
Мелодия «Еще четыре года, еще четыре года» разбудила Эдит Акслер. Она села на кровати и посмотрела на часы, потом выключила телевизор и спустилась по лестнице в лабораторию.
Изадор, склонившись над панелью SOSUS, слушал.
— Из, ради бога, уже половина двенадцатого…
— Тс-с-с. — Он снял наушники и включил внешний динамик. — Послушай.
Она услышала жужжание.
— Похоже на какой-то генератор.
— Это еще ерунда. Погоди.
Прошла минута, и из наушников послышалось завывание, похожее на то, что издает дрель при работе на больших оборотах, после чего в течение нескольких минут следовали металлические щелчки.
Из улыбнулся жене.
— Правда, это невероятно?
— Звучит так, словно там что-то строят. Возможно, это новая нефтяная вышка готовится к бурению.
— Или геологическая экспедиция исследует кратер. Как бы то ни было, но за последние тридцать часов активность явно возросла. Я послал имейл в Национальное управление океанографии и атмосферы, попросил проверить обе эти возможности, но они пока молчат. Кто победил на выборах?
— Президент Меллер.
— Хорошо. Раз уж там все закончилось, может, кто-то в правительстве штата снова ко мне прислушается.
— А если нет?
Из посмотрел на жену и пожал плечами.
— Тоже не беда. Как ты и сказала, это, скорее всего, просто нефтяная вышка. Мы с Карлом планировали выбраться на пару недель порыбачить в море. Заодно сможем взглянуть вблизи на тот район, просто чтобы убедиться.
Доминика с отвращением смотрела, как огромный рыжий мужлан отправляет в рот очередную порцию баклажанов.
Может, он подавится.
— Так что, солнышко, ты мной гордишься или как?
Капля томатного соуса стекала по его щеке.
— Господи, Рэй, мама тебя не учила не разговаривать с полным ртом?
Он улыбнулся, показывая желтые зубы, между которыми застряла шкурка баклажана.
— Прости. Я шесть месяцев просидел на диете. Так здорово снова нормально пожрать. Ну, так ты мне не ответила.
— Я уже говорила тебе, шестое место — просто отлично, учитывая, что это твое первое выступление.
— Что тут можно сказать? Ты меня вдохновляла.
— А теперь расскажи мне о Фолетте. Когда мы впервые встретились, ты сказал, что многие из совета клиники и персонала были недовольны, когда он приехал из Массачусетса. Что ты тогда имел в виду?
— Только между нами, о'кей?
— Хорошо.
Очередная порция еды, сдобренная кружкой пива, отправилась в желудок Раймонда.
— Отец моего хорошего знакомого заседает в совете. По правде говоря, он меня в эту клинику и устроил. Так или иначе, доктор Рейнке, предшественница Фолетты, через месяц вернется на старую должность.
— Правда? Но я думала, что она уволилась. Фолетта сказал, что у ее мужа обнаружили конечную стадию рака.
Рэй помотал головой, откусывая еще кусок.
— Фигня полнейшая. Мой приятель говорит, что Рейнке заплатили, чтобы она с сентября на время отошла от дел. А теперь стало известно, что в Тампе открывается совершенно новая клиника, и Фолетта станет там директором.
— Подожди, но если Фолетта уходит через три недели, то он же должен был знать об этой работе в Тампе еще до того, как перевелся в Майами. Зачем платить Рейнке только за то, чтобы проработать здесь три месяца?
Рэй ткнул в ее сторону вилкой.
— Из-за твоего бывшего пациента. Психушка в Массачусетсе закрывалась, психушка в Тампе была еще не готова. А Рейнке очень въедливая баба, стала бы интересоваться подробностями. Кому-то очень влиятельному позарез нужно было, чтобы Фолетта остался у руля, вот этот кто-то и избавился от риска передачи твоего приятеля Гэбриэла другому психиатру.
Или пройти квалифицированное обследование. Будь проклят, Фолетта.
— Что случилось, солнышко?
— У меня был договор с Фолеттой. Он пообещал, что с января с Миком будет работать команда специалистов по реабилитации.
Желтые зубы снова оскалились в ее сторону.
— Думаю, солнышко, тебя накололи. Через три недели Майкла Гэбриэла здесь уже не будет.
Лоснящийся вишнево-красный «Додж Интрепид ESX-2» гнал по ведущему на юг шоссе 1–95, его электрический мотор подвывал, помогая полуторалитровому трехцилиндровому дизельному двигателю.
Доминика сидела на пассажирском месте и наблюдала, как Раймонд маневрирует, перестраиваясь в потоке трафика. Она играла желваками, злясь на Фолетту и на себя за то, что позволила себя обмануть. Я должна была сразу все понять. Нужно было доверять своему сердцу.
Закрыв глаза, она припомнила свой первый разговор с Миком. Пьер Борджия манипулировал законодательной системой. Окружной прокурор договорился с адвокатом, которого назначил мне штат, и отправил меня в психиатрическую клинику Массачусетса. Фолетту штат назначил моим опекуном. Пьер Борджия награждает за верность, но боже вас упаси попасть в его «черный список».
Она позволила собой манипулировать, мало того, из-за нее пострадал Майкл Гэбриэл.
— Рэй, я сегодня действительно не в настроении танцевать. Ты не против, если я попрошу отвезти меня домой?
— Домой? Но мы на полпути к Саус-бич.
— Пожалуйста.
Глаза Раймонда потемнели, скользя по ее ногам, скрещенным под длинной темной юбкой; он уже представлял себе, как эти ноги охватят его мускулистый торс.
— Ладно, солнышко, домой так домой.
«Интерпид» влетел на парковку перед ее домом буквально через двадцать минут после разговора.
Доминика улыбнулась.
— Спасибо за ужин. Прости, что так обрываю вечер, но мне действительно нехорошо. В следующий раз я угощаю, ладно?
Он заглушил мотор.
— Я тебя провожу.
— Да не нужно, все в порядке. Увидимся на работе. — Она открыла дверцу и направилась к лифту.
Рэй последовал за ней.
Черт.
— Рэй, я же сказала, не нужно меня провожать.
— Эй, да не проблема, к тому же я с удовольствием посмотрю на твою квартиру. — Он явно ждал, что она введет код, чтобы активировать лифт.
— Рэй, не сегодня.
— Мы так не договаривались. — Сильная рука обняла ее за талию, притягивая ближе.
— Не надо…
Прежде чем она смогла остановить его, он прижал ее к бетонной стене, погрузив язык ей в рот, а правой рукой лапая груди.
Волна паники принесла с собой десятки воспоминаний детства, сделав ее на миг беспомощной.
Отбивайся! Ее чуть не стошнило от запаха из его рта, но она резко стиснула зубы, до крови прикусив наглый язык Рэя.
— Охххх… черт тебя… — Раймонд ударил ее по лицу, затем прижал одной рукой к стене, другой задирая ей юбку.
— Отпусти ее!
Доминика увидела спешащих к ним ребе Штейнберга и его жену.
Раймонд не ослабил хватки.
— Отвалите, это не ваше дело.
— Отпусти ее, или я вызову полицию! — Минди Штейнберг показала ему переносной сигнализатор.
Раймонд угрожающе шагнул к ним, таща за собой Доминику.
— Не делай глупостей, — сказал Штейнберг, показывая на камеры слежения.
— Эй, Рэй…
Раймонд обернулся.
Острый кончик высокого каблука Доминики резко опустился на большой палец его ноги. Вскрикнув от боли, он ослабил хватку. В тот же миг ребро ее ладони врезалось бодибилдеру под адамово яблоко, заглушив его крик.
Раймонд схватился за горло, пытаясь вдохнуть. Когда он упал на колени, Доминика развернулась, готовясь ударить его ногой в затылок.
— Доминика, не надо… — Штейнберг схватил ее за руку, прежде чем она нанесла решающий удар. — Пусть с ним разбирается полиция.
Минди вызвала лифт.
Раймонд поднялся на ноги. Повернувшись к Доминике, он смерил ее взглядом безумца, беззвучно открывая и закрывая рот.
Когда дверь лифта начала закрываться, он четко артикулировал слово «Гэбриэл» и чиркнул пальцем по горлу.