Завод без людей

А сейчас мы пойдем дальше

огда я учился в школе, я тоже мечтал о своем будущем. И год от года мечты мои здорово менялись. Хотел я быть художником, радиотехником, исследователем, вроде Арсеньева, и еще о множестве разных профессий мечтал. А перед самой войной мне очень захотелось стать археологом.

Получилось это вот как. К нам в школу пришел новый учитель географии Яков Соломонович Минц. Вы не хуже моего знаете, как бывает, когда приходит новый учитель, да вдобавок такой, который каждый раз пишет в дневнике чрезвычайно неприятные вещи. И, конечно, мы стали с ним враждовать. Особенно мальчишки. Вызовет он кого-нибудь показать на карте мира Карпаты или Шпицберген, а отвечающий, словно нечаянно, перебирается через экватор и опять же, словно случайно, натыкается на Соломоновы острова.

— Как странно… — задумчиво говорит отвечающий; так, будто ни к кому не обращается. — Как странно… Соломоновы острова… Это не вы их открыли, Яков Соломонович? Или, может, ваш папа был знаменитым путешественником?

Когда такой вопрос задали Якову Соломоновичу в первый раз, он так засмеялся, что в класс заглянула испуганная нянечка. А он даже не мог остановиться и сказать ей, что это он просто так смеется. Он только руками ей замахал. А нянечка от этого еще больше испугалась и побежала за завучем. К счастью, она его не нашла, а когда вернулась, Яков Соломонович уже успокоился и стал рассказывать нам про эти самые Соломоновы острова.

Во второй раз Яков Соломонович тоже засмеялся, но нянечка в коридоре уже не слышала его смеха. В третий — Яков Соломонович очень внимательно поглядел на спрашивавшего, но все-таки вновь рассказал про Соломоновы острова. А в четвертый… Мы все знали, что в тот урок должен был быть четвертый раз. Так вот, в четвертый раз Яков Соломонович первым задал вопрос.

— Покажи мне Соломоновы острова, — попросил он отвечавшего.

Тот не ждал такого вопроса, потому что проходили мы тогда совсем другое. Но все-таки он показал, где они. Это-то он знал. Показал и с торжеством посмотрел на нас и на учителя. Яков Соломонович похвалил и вдруг сказал:

— Теперь расскажи мне все, что ты о них знаешь. Считай, что это твой урок.

— Да-а! А мы не проходили! — возмутился отвечающий.

— Но я вам трижды про них рассказывал! Вот и повтори, что ты запомнил!

Кончилось дело тем, что Яков Соломонович заставил нас всех записать его рассказ о Соломоновых островах. И когда мы это сделали, стало уже неинтересно задавать о них глупые вопросы. Да и стыдно, потому что мы, сами того не замечая, привыкли к нашему строгому географу и начали уважать его. Когда же стали мы ходить с ним в походы, между нами завязалась крепкая дружба.

Походы у нас были очень интересные. Ходили мы в старые, заброшенные каменоломни, возле Горок Ленинских, исследовать подземные ходы, которые, как говорят, тянутся очень далеко; ходили в разные заповедные места, плавали по речкам в байдарках. Но самым незабываемым для меня оказался поход на речку Волгушу, невдалеке от станции Турист.

Там, по берегам реки, тысячу лет назад селилось древнее славянское племя вятичей. На склонах гор, поросших удивительно красивыми лесами, и по сей день сохранилось много их могильников.

Мы основательно подготовились к походу: научились делать съемку местности, измерять рельеф, вести раскопки. И вот настал день, когда мы под руководством работников Исторического музея и Якова Соломоновича пришли на место раскопок. Пришли мы туда поздно вечером, очень уставшие. Едва хватило сил поставить палатки. Но на следующее утро, не завтракая, мы отправились осматривать могильники.

Глядя на них, многие ребята, и я в том числе, удивленно пожимали плечами. Если бы не наши руководители, мы могли бы тысячу раз пройти мимо могильников, так и не отличив их от больших заросших деревьями кочек. Только опытный глаз археологов мог отличить их от обычных маленьких холмиков, которых много в любом лесу.

Перед началом раскопок мы мечтали найти разные интересные вещи, какие обычно показывают в музеях: мечи, луки, посуду, красивейшие амфоры, статуэтки, бусы, драгоценные — даже золотые! — украшения. Но ничего подобного не нашли. Мы раскопали один курган, обнаружили скелет и… больше ничего, если не считать нескольких кусков камня, про которые наши руководители говорили, что это каменные орудия: скрёбла, рубила, наконечники.

Однако мы не могли отличить их друг от друга. Нам они казались простыми камнями. Мы удивлялись, как бережно обращаются наши руководители с этими камнями, и, грешным делом, думали, что это — все-таки простые камни и что руководители просто не хотели нас расхолаживать.

Гораздо больше нам повезло при раскопках женской могилы. Здесь мы все-таки нашли украшения. Но что это были за украшения! Два свернутые в небольшие спиральки кусочка бронзовой позеленевшей проволоки!

Теперь я понял, что дело не в том, какова находка сама по себе. Важна ее научная ценность, важен новый, доселе неизвестный науке факт, который сообщает она. Но тогда мне хотелось, очень хотелось, чтобы и нам удалось найти что-нибудь подобное находкам, которые делались в Греции, Египте, Италии или у нас в Крыму, на Кавказе и Украине.

Закончив два первых могильника, мы принялись за другие и скоро вместо разочарования почувствовали новый, гораздо больший, чем раньше, интерес. Как-то незаметно для себя мы научились отличать каменные изделия от обычной речной гальки и простых кремней, научились различать каменные изделия между собой. И, кто знает, может быть, я и стал бы археологом, если бы не война! А она грянула ровно через три дня после возвращения с раскопок. В тот день я последний раз видел своего замечательного учителя — Якова Соломоновича Минца.

Он погиб под Москвой поздней осенью 1941 года. И, может быть, где-то поблизости от тех мест, где был с нами в последние мирные дни.

Теперь мне хочется спросить вас — в чем же причина: почему захоронения, которые мы раскапывали, были очень бедны? Почему так мало сохранилось от тех, кто тысячу лет назад жил на берегах Волгуши? Может быть, время стерло все следы? Но тогда почему сохранились пирамиды в Египте, остатки храмов и зданий в городе, где жизнь не замирала никогда, — в Риме? Почему дошел до нас Парфенон, а кое-где, совсем недавно, ездили по дорогам, сооруженным еще во времена римского владычества?

Конечно, время многое уничтожало, но кое-что и осталось. Того же, чего никогда не было, нельзя было и уничтожить. Все дело в том, что, несмотря на гораздо больший возраст, все названные памятники старины были сооружены в более поздний период развития человеческого общества — в период рабовладельческого строя. Вятичи же еще тысячу лет назад сохраняли родовой строй.

Как мы знаем с вами, при первобытно-общинном строе средства производства находились в общем владении. Не было ни нищих, ни богачей, но все были очень бедны. Бедны оттого, что орудия труда и знания, которыми располагала первобытная община, еще не могли обеспечить сколько-нибудь высокой производительности труда, а разделение труда только-только начинало развиваться. Все трудились одинаково, и ни у кого не было излишков и накоплений.

Другое дело при рабовладельческом строе. Здесь уже не было равных. Были богачи, которые владели всем, и были рабы, не владевшие даже собственной жизнью. Богачей — мало, рабов — почти весь народ. Раб жил очень плохо, подчас гораздо хуже, чем люди во времена первобытно-общинного строя. Но средства труда и орудия производства, которые давал ему хозяин, стали совершеннее. И раб выделывал и добывал гораздо больше, чем член первобытной общины. Сам же он потреблял не больше — почти все шло хозяину. И хозяин богател. Чем больше у него было рабов, тем богаче он становился. Многие богачи заставляли работать на себя тысячи рабов. И именно потому, что тысячи людей работали не каждый на себя, а все на одного человека, и жизнь и труд каждого раба не представляли никакой ценности, создалась возможность даже при крайне примитивных орудиях труда провести большие оросительные системы, проложить дороги, построить те великие сооружения древности, которые поражают и восхищают нас и теперь.

И, хотя жизнь простого человека в те времена была ужасна, хотя государство и правящий класс — преступны, в целом рабовладельческий строй сыграл большую положительную роль в развитии человеческого общества. Потому что только так могло начаться накопление продуктов человеческого труда в обществе, только таким путем могло развиваться разделение труда и расти его производительность.

Эксплуатация рабов позволяла богачам не трудиться, жить в праздности и содержать для удовлетворения своих прихотей многочисленную челядь, а для защиты своего богатства и власти солдат, стражу и духовенство.

Постепенно и среди челяди произошло разделение труда — одни продолжали делать физическую работу, другие же, получая от хозяина содержание, не занимались «черной работой». Они управляли разросшимся хозяйством царя, рабовладельца, храма; вели учет товаров, скота, денег; руководили строительством, ирригацией, наблюдали за природой и делали всю умственную работу. Так, грубо говоря, произошло еще одно очень важное разделение труда — труд разделился на умственный и физический.

Постепенно, в течение многих поколений, люди, занимавшиеся умственным трудом, создали письменность, начала математики, астрономии и других наук, а также изобразительных искусств и литературы.

Сохранилось множество памятников тех далеких времен. По ним мы узнали, какими были орудия труда, знаем, как жили люди, во что одевались, изучаем их архитектуру, изобразительные искусства, литературу.

И больше всего, пожалуй, нас поражает несоответствие между орудиями труда и тем, что было создано с их помощью. Рассматривая изображения пирамид, древних храмов и дворцов, мы восхищаемся их величием, красотой и удивляемся этому, тем более что всегда, сознательно или бессознательно, вспоминаем при этом, как и с помощью чего они создавались.

А какой ценой! Тысячи и тысячи рабов отдавали свои силы и гибли при возведении зданий, прокладке дорог, строительстве мостов.

Понятно, что при такой системе труда рабовладельческий строй не мог не рухнуть. Рабовладелец, владевший средствами производства и почти даровой рабочей силой, не был заинтересован в усовершенствовании средств и орудий производства. Для того чтобы получить больший доход, ему было достаточно усилить эксплуатацию, по существу ограбление, рабов или, начав войну, попытаться за счет пленных увеличить количество рабов.

Рабы тоже не были заинтересованы в усовершенствовании орудий производства, в повышении производительности труда. Они знали, что, сколько бы ни выработали они, им всегда достанется только самая малость, остальное отберет хозяин. Более того, рабы, среди которых было много иноземцев, захваченных в плен и обращенных в рабство, ненавидели свой труд, тяжело переживали свое угнетение. Часто они восставали против рабовладельцев и даже добивались временного успеха. Вспомним хотя бы восстание под руководством Спартака. Восстания расшатывали систему рабства, ускоряли ее гибель. Однако полного освобождения трудящимся эти восстания принести не могли. Производительные силы общества были слишком слабы, чтобы обеспечить справедливое распределение достаточного количества продуктов труда между всеми людьми.

Но даже и те производительные силы, которыми располагало рабовладельческое общество, использовались удивительно нерасчетливо и расточительно. Огромные средства растрачивались на забавы, пиршества, драгоценности. И пирамиды — величайшие сооружения древности — не принесли ничего, кроме тысяч человеческих жертв и народного обнищания. Ведь это — всего лишь могилы. И вот на строительство этих могил затрачивались гигантские силы и средства. И, несмотря на то, что мы восхищаемся величием пирамид и умением древнего народа, построившего их, мы должны помнить, что более неразумных сооружений в истории человечества, пожалуй, не бывало.

Но должны мы помнить и другое: рабовладельческий строй оставил после себя гораздо больше, чем строй первобытно-общинный. Так, например, даже в первом рабовладельческом государстве — древнем Египте, а затем в Греции и Риме большого совершенства достигли ремесла.

Возникла металлургия и кузнечное дело. Начали выделывать разнообразные ткани, кирпич, стекло; обработка камня достигла необыкновенного совершенства.

До сих пор поражают нас своей стойкостью и яркостью краски и цветные глазури, применявшиеся в Египте. А удивительные дамасские клинки — они тоже ведь изготавливались в те времена!

Применение горна позволило повысить температуру в печи для плавки металлов, в 100-х годах до нашей эры появились первые водяные мельницы, правда, труд раба на ручной мельнице оставался более выгодным. Ветер отдал свою силу парусу, установленному в лодке. Сила животных позволила перейти от мотыги к плугу и тем самым повысить урожайность земледелия. Животные позволили улучшить транспорт, вызвали к жизни такое важное изобретение, как колесо, повозку, боевую колесницу.

В эпоху рабства были созданы и первые машины: подъемные машины, насос; широко начали использовать свойства рычага. Но в основном труд продолжал оставаться ручным, хотя человек значительно увеличил свои силы в сравнении с предыдущей эпохой.

Древнеегипетские весы. Как они похожи на коромысло!

Не менее важные открытия позволили людям научиться считать и измерять. В эпоху рабства множество отраслей человеческой деятельности уже не могли обойтись без счета и меры. Потребовалось измерять расстояния, площади и объемы, необходимо было знать вес многих предметов. Возникло летоисчисление, а следовательно, и измерение времени.

Время стало гораздо более дорогим, чем раньше. Так, например, римские сенаторы не допускали слишком долгих выступлений, и длительность речей измерялась водяными часами. Предполагают, что отсюда и пошла поговорка «лить воду», когда вспоминают про болтуна, и напоминание ораторам «время истекло!».

Древние часы: Клепсидра, песочные часы. Они дожили до наших дней.

Не менее важным было открытие понятия о весе и изобретение рычажных весов. На принципе рычага и по сей день строятся одни из наиболее точных весов — аналитические весы.

Мы видим с вами, что в эпоху рабства человек, выполняя разнообразные работы, уже не мог полагаться только на свою собственную мускульную силу и на остроту и точность своих чувств. На помощь себе он призвал силу животных и силу ветра. Усовершенствовал свои чувства, соорудив часы и весы. Более того, многие ученые считают, что первые линзы, которые непосредственно помогали человеку расширить возможности своего основного чувства — зрения, были изобретены в эпоху рабства. И компас, позволивший человеку обрести новое, или, как говорят иногда, — «шестое чувство» — чувство направления, был создан тогда же. Однако при рабстве эти два последних изобретения не получили широкого распространения: техника рабовладельческого строя могла обходиться без них.

Да и управление многими производственными процессами, возникшими тогда, не требовало от человека более того, что могли дать его чувства. Так, «на глазок» можно было поддерживать температуру в плавильном горне, уровень воды в оросительном канале, температуру раскаленного железа. Никакого значительного отклонения от нормального хода процесса при этом не возникало, хотя бы потому, что сами процессы были еще очень несовершенны и грубы.

Солнечные часы.