Завтра будет поздно

10

На обратном пути я сидел в кузове против Шабурова, Михальская гнала вовсю. За лесом вставало багровое солнце, освещало изуродованный осколками движок, пробоины в обшивке, в ларе, в железной печурке.

Я видел Колю, его живое тепло еще не остыло на моих ладонях.

— Быстрова! — с горечью проговорил Шабуров. — Она и не знает его.

— У него мать в Ленинграде, — сказал я. — Больше никого нет.

— Орден ей пошлем.

— Какой? — не понял я.

— Дадут посмертно! — отрезал Шабуров и стукнул по столу.

— Ему все равно теперь, — сказал я.

— Зато ей не все равно, — возразил Шабуров запальчиво. — Мы с майором добьемся.

«Он по-своему был привязан к Коле, — подумал я. — Ворчал на него, злился на его невинные выдумки и все же…» Сейчас он скажет, пожалуй, что Коля погиб напрасно, что мы патефонная служба, — оседлает своего конька. Я не хотел этого и сказал:

— Видите, мы тоже в бою. На самом передке. В самом пекле.

Шабуров расстегнул китель и вытащил из внутреннего кармана сложенный лист бумаги. Руки его тряслись. Он медленно развернул бумагу, глянул и медленно разорвал вдоль. Затем сложил обе половинки и разорвал еще раз — поперек.

Обрывки упали на пол. Это был очередной рапорт Шабурова с просьбой отчислить его от нас и перевести в артиллерию.