Завтра, послезавтра…

НОЧЬ В ОБЩЕСТВЕ МЫШЕЙ

Эта ночь запомнится мне на всю жизнь. Даже в старости буду о ней вспоминать. Ведь она похожа на легенду, сказку. Вроде легенды о разбойнике Тамбурино, который упал в реку и навсегда остался там, чтобы играть на каменном барабане. Это была первая ночь в школе, ночь, а не день.

Итак, я увидел в клетке Роккино. Он дрожал и стонал от страха. Едва я сообразил, что второй зверек в клетке не заяц, как показалось вначале, а мышь, я унес бедного зайчишку в дом. Тот самый дом, который еще накануне был свинарником. Сейчас, когда даже в «отсталых районах» под школы отводят чистые, светлые дома с большими окнами и паровым отоплением, в это трудно поверить. Кстати, в этой школе-свинарнике я вместе с ребятами чуть не отправился на тот свет от причуд отопления. Но об этом после. В городских школах есть и душ, и бесплатный буфет, так что, когда я рассказываю про свою школу, многие считают, что я все это выдумал. Как будто мне просто захотелось разыграть из себя героя. Да и раньше, в 1962–1963 годах, мало кто верил, что еще существует такая нищета.

Конечно, на рождество в больших городах кажутся красивыми даже черные, прокопченные стены домов. Ведь тратятся миллионы лир на украшения, на иллюминацию, на ярко сверкающие в огнях разноцветных свечей ясли младенца Иисуса.

Один кусочек такой роскошной колыбели стоит столько же, сколько классная доска, тетради, карандаши, ручки, чернила и географические атласы, которых мне так не хватало. Все это я должен был приобретать на собственные деньги. А почему, спрашивается? Многие не верили, что где-то люди живут в такой нищете и полном невежестве. Ведь до чего удобно не верить этому. Спокойно и удобно.

Так вот, я вошел вместе с зайцем в дом. Не мог же я оставить его на съедение мышам, таким огромным и нахальным, что они нападали даже на маленьких детей. Я обещал Сальваторе Виджано, моему первому ученику из Монте Бруно, присмотреть за зайцем и скорее дал бы на съедение себя, чем оставил бы Роккино одного, на поживу голодным мышам. Я накрыл Роккино пустым ящиком, сделав в нем несколько отверстий, чтобы заяц не задохнулся. Я не ужинал — не хотелось разжигать плитку. Надо было еще приладить газовый баллончик. Но я так устал за день, что мне ничего не хотелось делать. Я съел кусок хлеба с сыром и пошел набрать воды из колодца. Вернувшись, я увидел в зыбком свете керосиновой лампы, как что-то шевелится в углу. Зажег фонарь. Никого. И все же…

И все же я лег в постель, не раздеваясь. Сними я одежду, и мне, вероятно, показалось бы, что я совсем беззащитен и брошен на произвол судьбы. Глупые страхи, нелепые мысли. Но все-таки кровать должна быть настоящей кроватью, в настоящем доме, с дверью, которая хорошо запирается. И хотя я побелил стены нового жилища, было яснее ясного, что это не дом и не школа.

Я потушил свет. Шорохи, скрипы. Обычные звуки, обступающие вас, когда вы впервые спите на новом месте. Но у меня сразу же появилось такое ощущение, что в комнате еще кто-то есть. Напрасно пытался я заснуть. Тогда я снова зажег лампу и увидел, что тень на стене похожа не то на таинственное животное, не то на длинного худого человека. Я похолодел от страха. Но это оказалось всего лишь ведро, поставленное на стул, и прислоненная к нему метла. Однако на ящике, который служил мне столом, уплетала остатки хлеба и сыра огромная мышь. Я спустил ноги с кровати, и мне показалось, что я наступил на что-то мягкое, теплое, скорее всего еще на одну мышь. Я мгновенно поджал ноги: кровать была тем маленьким островком, на котором я мог спастись от грозной опасности. Мышь с редким нахальством продолжала уплетать сыр. Присутствие человека явно ее не пугало. На миг мне почудилось, что она презрительно поглядела на меня своими блестящими злыми глазками. Ее взгляд словно говорил: я тебя не боюсь. Тебе противно, и ты не посмеешь даже подойти ко мне. Значит, я сильнее. И не вздумай ловить меня. Стоит тебе пошевелиться, встать, и я позову своих товарок.

И в самом деле, еще одна мышь подползла к ящику, и я понял, что в каждом углу притаились сотни этих противных тварей. Я вскочил и бросился к метле. Схватил ее и в ярости стал колотить по ящику. Ящик опрокинулся, тарелка и стакан упали и разбились, хлеб покатился, а из-под метлы, невредимая и торжествующая, выскочила мышь. Не спеша удалилась в угол, но, прежде чем скрыться в таинственной дыре, повернулась и смерила меня презрительным взглядом. Вторая мышь тоже исчезла. Я продолжал наносить удары направо и налево, пока не опрокинул ведро. Вода замочила еще не тронутую булку, которую теперь можно было спокойно выбросить, и тоненький ручеек побежал к стопке книг, сложенных у стены.

Трудно сказать, откуда у меня нашлись силы и воля, чтобы убрать книги, прежде чем они не намокли, и переложить их в другое место. Когда я взял последнюю стопку, из нее выскочил мышонок. Мыши то появлялись, то исчезали. А днем, во время побелки, я не заметил ни одного мышонка.

Я снова укрылся на кровати, поджал ноги и не стал тушить лампу. Эти бестии совершенно меня не боятся и наверняка снова вылезут из нор. Стоило мне задремать, как передо мною словно в тумане возникало странное животное с усами и хвостом. Побольше, чем обыкновенная мышь. Но это бесспорно была мышь. Я тут же открывал глаза и часто в самом деле обнаруживал в углу этих нахальных зверюшек.

Лишь раз я попытался вступить с ними в борьбу. Схватил метлу и что было силы бросил ею в здоровенную мышь, похоже, ту самую, что сожрала остатки сыра. Наконец я попал в цель. У меня появилась надежда, что остальные, устрашенные зрелищем бесславной гибели вожака — а в том, что это вожак, сомнений у меня не было, — попрячутся до утра в норы. Я поднял свое нехитрое оружие, приготовившись не дрогнуть перед зрелищем отвратительной дохлой мыши. Но жирная мышь юркнула у меня из-под ног и исчезла.

Я снова лег в постель, решив, что непременно привезу из Матеры ружье. Роккино, вконец напуганный возней, мышиным писком, грохотанием ведра и падением метлы, метался по ящику. Я положил его к себе в постель, крепко обвязал шарфом, и мы оба стали покорно ждать рассвета.